Текст книги "Львы и Сефарды (СИ)"

Автор книги: Анастейша Ив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава пятнадцатая. Попытка перемен

Я прихожу в себя на своей кровати, в своей комнате. Рядом со мной сидит Малкольм. Пару секунд я потерянно вожу взглядом по стенам и потолку, словно пытаясь понять, где я и кто я, а потом наконец смотрю летчику в глаза.

– Ты…

– Я все-таки решил вернуться, – тут же перебивает он. – Черт его знает, сколько бы ты еще провалялась в том зале.

– Почему ты не пришел… тогда? – спрашиваю я с неожиданной злостью. Голос срывается. – Почему ты оставил меня в хранилище?

– Я не сдержался, – вздыхает он. Глаза становятся виноватыми, как у побитого пса. – Я… сорвался на тебе. Да, я сорвался! – Он сжимает кулаки. – Прости. Я знаю, это все из-за меня. И ты, и Аделар…

– Ты спас нас, – говорю я. – Нас обоих. Правило трех раз. О линиях дорог. Ты слышал? – Мэл кивает. – Я трижды сберегла тебя от смерти. Ты – один раз меня и один раз – его. Я знаю, это долгий путь. Но ты ведь на него ступил.

– Нет, не один раз… – Летчик задумчиво отводит глаза. – Я про Аделара. Я спас его еще тогда. А он подумал, будто я предатель, и предал меня в ответ. Вот тут и разошлись дорожки… А ты? – Взгляд снова упирается в меня. – Что произошло с тобой? На тебе нет ран, только пара царапин. Почему тогда ты отключилась?

Я молча смотрю на него. Жжение уже прошло, осталась только слабость и ломота в теле, как при температуре. Пугавшее меня свечение тоже исчезло, и я безмерно рада, что Мэл этого не видел.

– Меня атаковала птица, – признаюсь я наконец. – Но не так, как адмирала. Не когтями и не клювом, а всем телом… – Он смотрит на меня непонимающе. – Аделар упал. Я обернулась, чтобы посмотреть на него, и увидела ту птицу-стража… Дальше – будто в замедлении.

– Она набросилась на тебя?

– Она пронзила меня, – отвечаю я. – На всей скорости. Прицельно. Врезалась, как лезвие. И стала светом.

– А ты? – снова спрашивает он.

– Я тоже стала светом, Мэл. Я будто вспыхнула. Как будто меня выжгли изнутри. И было больно.

– Представляю… – шепчет он. Отодвигает одеяло и ложится рядом. – Так вот что он имел в виду. Когда сказал, что ты приняла на себя свет.

– Я теперь как одна из них? – догадываюсь я внезапно.

– Данайя, ты сильнее, – Малкольм устраивает мою голову у себя на плече. – Даже при посвящении никто не получает настолько сильного удара. Им прививают эту энергию, как маленьким детям – вакцину… – Что-то дергается в его голосе, когда он говорит о детях. – И если б ты сложила руки и упала сразу, ты погибла бы.

– Страшно… – говорю я.

– Мне тоже, признается он.

Мы лежим в тишине. Я думаю о сиянии, которым наполнилось мое тело. О Солнечном шторме. Не тот ли это Солнечный шторм, о котором говорили хрономиражи в Зале хроник у Королевы-Гончей? Не опасно ли это? Я не собираюсь быть опасной. Я хочу найти брата. И подарить надежду Мэлу. И зажечь огонь в потухших глазах Аделара. Я не хочу, чтоб кто-либо платил за все свои грехи. Жизнь уже и так всем отплатила. И если им не суждено узнать спокойствия, то пусть им остается свет. Не тот, который убивает. Тот, за который пали эшри. А я не знаю, что теперь ношу внутри себя.

– Аделар… – внезапно вспоминаю я и вздрагиваю. – Что с ним? Почему ты ничего не говоришь?

– У него не прекращается лихорадка, – говорит Малкольм со вздохом. – На руку наложили швы, голову и горло перевязали, но толку от этого мало… – Люблю и ненавижу одновременно моменты, когда в его голосе прорезаются интонации Деверро. – Ты была права, Данайя. Ты опять была права.

– О чем ты? – спрашиваю я, хотя прекрасно понимаю.

– О том, что я сломя голову рванул к нему на помощь, – усмехается он горько. – Ты была права: все остальное – пыль. И наплевать мне было с башен Праотцов на то, кто он и что успел мне сделать. Внутри как будто бомба разорвалась. Бросился не думая. Дурак я, вот я кто…

– Ты – друг, – шепчу я тихо; смутная тревога все еще сидит внутри. – Его лучший друг. Стерегущий горные пути. Вас же всегда должно быть двое. И разве старые обиды могут это изменить?

– Данайя, это не обиды, – Я чувствую, с каким трудом ему дается этот разговор. – Это – наши с ним ошибки. Те, которые не изменить и не исправить, и это будет вечно стоять между нами… будет тенью идти по нашим следам, и никуда от этого не деться! – Его голос срывается. – Я – хедор, Стерегущий. Так должно было остаться на века, сквозь поколения. Но затем пришли чужие, и всему настал конец…

Молчание, натянутое, как струна.

– А я переметнулся к азарданцам только потому, что не хотел стрелять в него.

Я хочу ответить, но дверь приоткрывается, и к нам заглядывает какая-то немолодая женщина.

– Малкольм, он зовет тебя, – говорит она, и по голосу я узнаю Талиту Уэллс. – Иди к нему.

Малкольм нехотя поднимается с кровати и проводит ладонями по лицу. Когда он убирает руки, на лице нет и следа той растерянности, которая им овладела. Я невольно спрашиваю себя, где настоящий он. Он смотрит на меня и показывает подбородком в сторону двери.

– Пойдешь?

Я поднимаюсь.

– Мэл, так надо. Чтобы двое. Мы ему нужны.

Так и сказала: «мы».

И вот мы входим к адмиралу. Возле его кровати – Талита и еще несколько немолодых женщин в красных одеяниях. Я понимаю, что красный и бордовый цвет в одежде – то же самое, что белая мантия для хедоров. Давно ли Малкольм снял свою? Но мне не хочется об этом думать. Я прохожу к постели, и женщины расступаются передо мной, как пески – перед кораблем. Покрыв голову, я поднимаю глаза и вглядываюсь в лицо Деверро. Я хорошо это помню – такое же полубессознательное состояние, какое было у Малкольма. Похожее на гибельный, тяжелый сон.

– Ты плох, приятель… – шепчет Мэл за моей спиной, как будто бы забыв о том, что Аделар его не слышит.

Да, адмирал и вправду выглядит не самым лучшим образом. Голова обмотана белой тканью, на шее – три широких пластыря, раненая рука лежит на груди и тоже вся в бинтах. Губы плотно сжаты, а лицо – такое красивое и волевое – кажется как будто постаревшим на много лет.

– Пронзенная светом… – почтительным шепотом доносится из-за моей спины.

Я оборачиваюсь:

– Какие есть лекарства?

– Лекарства есть, да только не от этих ран, – сетует одна из женщин. – Мы все надеялись на тот регенератор.

– И он бы мог еще нас всех здесь пережить, – ревностно вклинивается Талита. Я ловлю ее взгляд: она не питает ко мне ни капли уважения, в отличие от всех их. – Деверро сам его разбил.

Я чувствую, как нервничает Малкольм. Я знаю, ему хочется уйти отсюда. Убежать и все забыть, как страшный сон. Но он не может отойти от Аделара. Я смотрю поверх всех этих лиц ему в глаза. Перестань убегать, Малкольм Росс. Ты ведь не можешь вечно убегать. Решай, кто он тебе. Решай, кто я тебе. Мы с Аделаром все уже решили – Уэллс повел себя как трус, а мы остались. И я всегда буду оставаться. Оставаться рядом с вами обоими. А ты?

Где будешь ты?..

– Я… – Малкольм подступает ближе. Я невольно выпрямляюсь: вот он, момент истины. – Деверро пострадал из-за меня. Из-за меня вы все лишились регенератора. Я не предам. Я собираюсь все исправить.

– Регенератор уничтожил не Деверро! – Я повышаю голос. Женщины, до этого смотревшие на Мэла, теперь смотрят на меня. – Да, это был жезл адмирала, но этот жезл лежал в моих руках! Я сделала свой выбор, – говорю я и снова нахожу глазами глаза летчика. – Тогда мне только это и оставалось. Но ваш адмирал, – Я снова оборачиваюсь и смотрю на лежащего без сознания Аделара, – это мой адмирал.

Наши с Мэлом взгляды вновь пересекаются. В его глазах сияет сталь. Я не могу на это не смотреть. Я вновь тону. Я знаю, что не время. Но не для этого ли мы пришли сюда? Дать им надежду. Им двоим – и всем.

Рука Малкольма прижимается к груди. Я незаметно опускаю голову, киваю. Да, мой сбитый летчик. Только так.

– Я ваш, народ пустынных миражей, – произносит он. – И если вы хотите спасти адмирала, вы прислушаетесь к моим словам.

Он подходит ко мне, берет меня за руку.

– Я был в плену у Гончих Третьих смут, – говорит спокойно. – У меня была сломана нога и вывихнуто плечо. Я потерял сознание, пока они несли меня к себе. Но их лекари творили чудеса. Их лекарства сняли воспаление и почти избавили от боли. Конечно, – его губы изгибаются в горькой усмешке, – это не полное исцеление, к какому вы привыкли. Но я…

Внезапно повисает тишина.

– …хочу его спасти.

Я закрываю полные слез глаза. Я больше не могу – я вот-вот взорвусь, как говорил об этом Аделар. Меня переполняет свет. Я даже начинаю бояться, что мои ладони снова светятся, но это, конечно же, не так. А свет – во мне. Он нарастает, словно львиный рык. Вот ради этого и стоило бороться. Борьба еще не закончена, а линии дорог текут все дальше, но мы на шаг приблизились к финалу.

– Мы вернемся к Гончим и возьмем у них лекарство, – заявляю я решительно. Я становлюсь такой решительной, когда он рядом и он на моей стороне. – Не знаю, какими методами, но возьмем. И как можно скорее.

Сказав это, я снова прохожу по живому коридору из расступившихся женщин. Малкольм – за мной. Готова поспорить, они начинают видеть в нас спасителей. И да, на этот раз это и есть спасение. На этот раз мы можем спасти. Хотим спасти.

И мы спасем.

Глава шестнадцатая. Дорога из руин

Темнеет. Мы собираемся в путь и спускаемся по трапу Дредноута. Он исчезает спустя пару минут после того, как мы ступаем на землю. У меня в руке – светильник и бурдюк с маслом, на поясе – кобура с револьвером. У Малкольма – меч. Я все еще не могу привыкнуть к мысли, что он – хедор. Такой же, как и Кресс. Как все они. А может, даже выше – он ведь Стерегущий. Я постоянно думаю о тех его словах. О том, что он переметнулся к азарданцам только потому, что не хотел убивать своего друга. Как так могло получиться? Я боюсь об этом спрашивать. Но я начинаю понимать, что происходит: Аделар не знает, что своим предательством Мэл спас его. И это горько. Горько, что они не могут объясниться и простить друг друга.

– Ты чего как собака побитая? – спрашивает Малкольм грубовато.

– Я… думаю, – признаюсь я честно. – О многом. Все переменилось.

– Что, снова обо мне и о Деверро? – догадывается он. Я чувствую, что он подсознательно не хочет говорить «о нас», словно отгораживаясь от горечи. – Все снова получилось не так, как надо.

– А у меня как будто угол зрения сместился, – говорю я. – Я побывала в тех хранилищах. Я видела Исток. Я приняла на себя свет. И я жива. Как думаешь, мой мир перевернулся?

– Точно так же, как и мой… – вздыхает он. – Я знаю все эти хранилища как пальцы собственной руки. Там – все богатство и все знания Лиддеи. А здесь… а здесь дорога из руин.

Он прав. Вокруг пустынно и темно. Выжжено все, как после большого пожара. Но нет, не от пожара пострадали эти земли. На них обрушивались бомбы, по ним прокатывались боевые колесницы с косами, их топтала конница и травил ядовитый газ. Камни и песок дрожали под солдатскими ботинками. Падали взорванные мосты, рвались железнодорожные полотна, рушились башни. И если бы в войну ввязались эшри, здесь вообще никто не уцелел бы.

– Я видела картины прошлого, – говорю я, рассматривая развалины. – Наверное, ты тоже.

– Конечно, видел, – Малкольм горько улыбается. – Мы были слишком молоды. Почти мальчишки. И мы клялись друг другу, что построим этот мир. А если и не мы – то наши потомки непременно… А что сейчас? Что нам сейчас осталось?

Вопрос направлен куда-то в пустоту. Он снова прав: на самом деле, что сейчас? Одиночество. Стылое, как собачий вой на пустыре, как лай шакалов среди скал. И бесконечное, как небо. Ведь никуда от этого не деться: мы будем одиноки. Я – пока не верну своего брата, он – пока Деверро не простит его. Мы одиноки. Даже рядом друг с другом. Даже в его руках я буду знать, что я одна. Что я неполноценна, надколотый сосуд, треснувшая рукоять. Я выжжена, как пустыня. Моя война меня опустошает, и так будет продолжаться еще долго. А картины прошлого Лиддеи – те же бестелесные хрономиражи. Не дотронуться, не ощутить. Так далеко. Не дотянуться…

Хрономиражи?

Технологии эшри?..

– Малкольм, я видела еще кое-что, – Я порывисто хватаю его за рукав. – Там, в лагере у Гончих. Пока ты лежал в пещере. Это были люди. Миражи во времени.

– Как там, в хранилище? – Мэл смотрит на меня недоуменно.

– Почти, – говорю я. – Но они говорили о будущем. Они сказали, что они из будущего. Что там построен мир, который был утерян. И что Анклав падет, а две страны объединятся.

– Даже так? – Малкольм приподнимает бровь. – Но для того, чтобы разрезать ткань пространства-времени, нужна просто колоссальная энергия. Такая есть только в Истоке, и ее усердно берегут. Ну не могли они прийти из будущего.

– Понимаю, понимаю, – перебиваю я нетерпеливо. – Но что, если это какая-то ловушка? Что, если все эти видения – обман и никакого будущего мы не видели?

– Скорее всего, это так и есть…

Внезапно ночной воздух разрезает нарастающий гул. Малкольм замолкает, не договорив, и берет меня за руку. Это значит «доверься и подчинись». Теперь командует и направляет он. Гул все усиливается, но его источника не видно. Как будто рой невидимых пчел. Мы оглядываемся по сторонам, но так и не можем понять, откуда. Малкольм тянет меня в сторону больших валунов. Мы садимся на еще не остывшую землю и прижимаемся друг к другу.

– Накрыться б чем-нибудь… – шепчу я.

– Сиди тихо, – приказывает он.

К шуму примешивается еще и еле слышный рокот моторов. Малкольм заметно напрягается. Я вцепляюсь в его руку так, что еще чуть-чуть – и кажется, кость хрустнет. Мне страшно. Настолько страшно, что перед глазами снова появляется та птица. И последние секунды перед ударом.

– Беспилотники… – произносит Малкольм с ужасом.

Я поднимаю голову. И правда, целая эскадрилья дронов медленно зависает в воздухе прямо над нами. Камеры – как прицелы. Как десяток глаз, которые, не мигая, смотрят на нас. Я невольно утыкаюсь Мэлу в плечо и закрываю лицо.

– Я разберусь, – говорит он тихо и поднимается на ноги.

Краем глаза я смотрю на его движения. Он встает, делает пару шагов вперед, поднимает голову и смотрит дронам прямо в камеры. Спрашивает громко:

– Что вам нужно?

Дроны снова гудят. Два из них опускаются ниже, теперь они на уровне пояса Малкольма. Я, цепенея, наблюдаю за всем этим. Мэл прикасается к мечу на своем бедре. Весь его вид – как будто вызов.

– Я вижу вас! – повторяет он еще громче. – Я знал, что вы меня найдете. Я не прячусь! Я перед вами, – Он оборачивается и смотрит на меня. – Но это – моя женщина. Не трогайте ее.

Я не знаю, с кем он говорит. Но он, похоже, знает, кем заказан этот «праздник». И он боится. Я чувствую, что он боится. А от двух снизившихся дронов раздается слабый треск, и перед Малкольмом начинает проявляться голограмма.

Это изображение мальчика чуть помладше моего Вика. Мэл опускает голову и отступает назад, как конь, на полном скаку наткнувшийся на змею. Мальчик кажется живым: его ресницы трепещут от ветра, а из-под капюшона выбиваются светлые волосы. Он смотрит пристально и спокойно. Так, что у меня мороз по коже пробегает.

– Папа… – говорит он тихо.

И исчезает.

Мэл бросается вперед, вытягивает руку, будто хочет ухватиться за изображение, но его пальцы ловят пустоту. Пошатнувшись, он, как подкошенный, валится на колени и сгибается так, что почти касается лбом земли. Ладони прижаты к лицу, а плечи трясутся. Дроны резко поднимаются. Я резко вскакиваю и, выхватив револьвер, принимаюсь палить по ним почем зря. Искры сыплются во все стороны, как и тогда, в том хранилище. Три подбитых беспилотника с шипением падают на землю, остальные улетают. Я прячу револьвер обратно и бросаюсь к Малкольму:

– Мэл! Мэл, что это было?!

Невероятным усилием он отнимает ладони от лица и медленно поднимает голову. Я вижу на щеках дорожки от слез. Наклонившись вперед, я хватаю его за руки и прикасаюсь лбом к его лбу.

– Мэл, это не по-настоящему… Все хорошо… Ты весь дрожишь…

Его и вправду бьет дрожь, как в лихорадке. Я притягиваю его к себе, обнимаю. Целую в висок, в лоб, не вижу, куда. В темноте мои губы сталкиваются с его губами. Я держу его, глажу по спине, и дрожь постепенно утихает. Кто бы это ни был, им удалось причинить ему боль. И они за это обязательно заплатят.

– Прости… – Малкольм наконец отрывается от меня и смотрит мне в глаза. – Я не рассказывал тебе… не мог…

– У тебя есть сын? – спокойно спрашиваю я.

– Был.

В этом коротком слове больше горечи, чем во всей истории Лиддеи начиная с Первых смут.

– Его убили, – продолжает Малкольм, тяжело дыша. – Его – и его мать.

– Сарцину?

Я чувствую себя последней негодяйкой, продолжая его спрашивать, но не могу остановиться. Что-то мне подсказывает: так нужно.

– Она уже была мне… не жена, – вздыхает Мэл. – Она была неверна. Мы расстались. Но они… они ее убили. И Таира. Ему было шесть…

– Они – кто?

– Хедоры, – поясняет он дрожащим голосом. – Альхедор отдал приказ своему сыну…

Меня как молнией пронзает.

Крессий Лард!

– Послушай, Мэл, – Я хватаю его за плечи. – Я знаю, кто это сделал. Я знаю, он – наш настоящий враг. И, может быть, он как-то связан с Виком. Нужно быть сильными. Тебе – и мне. Мы – лев и львица. Мы неустрашимы.

Я говорю это и слышу, как бьется его сердце. Когда я говорю о Вике, в его глазах на короткое мгновение как будто что-то загорается.

– Поэтому я и пошел с тобой, – шепчет он. – Дай мне снова побыть отцом.

Я прижимаю его к себе, целую снова.

– Я для тебя – проклятье… – произносит он.

– Ты для меня – семья.

Ночь кажется бесконечной. Лагерь Гончих совсем близко, и нам нужно пробраться в их селения до рассвета. Я помогаю Мэлу встать, и мы идем. Идем молча, сраженные отныне нашей общей тайной. Мы пережили это вместе. Я смотрю на скалы. Мы идем дорогой из руин. И вряд ли мы построим тот мир, о котором мечтали Мэл и Аделар. Но мы можем заново отстроить все руины внутри нас.

– Проход в селения – только через Плато Судеб, – напоминаю я шепотом. По спине проходит холодок: я помню все, что связано с этим местом. – Ты как? Нога не болит?

– Дойду, куда я денусь… Посмотри!

Я поворачиваю голову туда, куда он показывает.

Напротив склепа Королевы-Гончей возвышается фигура в белой мантии.

Глава семнадцатая. Псы городских окраин

Крессий Лард.

Я узнаю его даже со спины и в темноте. Узнаю – и невольно хватаю Мэла за руку. Он ничего не знает, понимаю я внезапно. Не знает, что это Лард – палач его жены и сына. Тогда, в моем доме, он не смог связать одно с другим. Он был слишком слаб и ничего не понимал. Но Кресс все знал. Я вспоминаю его лицо и глаза, когда он спрашивал у нас, «кто этот человек». Кресс знал, что это Малкольм, и он хотел, чтоб мы признались. Но мы не выдали – и горько поплатились. Я и Вик…

Так что же это получается? Почему события опять пошли по кругу? Мэл хотел защитить Аделара – и лишился своей семьи, я хотела защитить Мэла – и лишилась брата… Как разорвать этот порочный круг? Как защитить оставшееся и вернуть потерянное?..

– Гончие давно уже вне закона, – шепчет Малкольм, все еще ничего не осознавая. Мне от этого становится все страшнее и страшнее. – Не удивительно, что хедоры заинтересовались ими.

– Мы с тобой тоже вне закона, – напоминаю я, приказывая себе не терять самообладания. – Давай держаться от него подальше. Спрячемся, пока он не уйдет. Не будет же он стоять там до рассвета.

– У нас не так уж много времени, – возражает Мэл нетерпеливо. – Нужно искать другой путь.

– Другого пути нет.

– Тогда пробьем его сами.

Он явно нарывается. Он лезет на рожон. Он поступает так же, как и я, когда они украли Вика. Я знаю это чувство – когда все внутри горит, кричит «Спаси его!» и этот голос вдруг становится сильнее голоса рассудка. Но сейчас все по-другому. Нам нужен разум. Мэл прав: если мы будем медлить, Аделару станет хуже, и мы можем не успеть. Но если мы потеряем голову и нарвемся на неприятности, мы вообще не сможем ему помочь. Это тоже напоминает замкнутый круг. И только нам решать, как выбраться из этого кошмара.

– Давай подберемся поближе к скалам, – предлагаю я. – Если что – будем пробираться по ущельям. Только что он, интересно, мог забыть у ее могилы…

Говорю – и тут же одергиваю себя. Черт, так нельзя. Нельзя, чтоб Мэл узнал всю правду сразу.

– Ладно, – Он сжимает мою руку. – Давай? За всех… за нас.

Я киваю. Мы подходим к скалам, закрывающим Плато. Малкольм напряжен, как натянутая струна. Я не знаю, что он чувствует. Это страх? Нетерпение? Или жгучее желание спасти, похожее на то, что возникает внутри меня при мысли о Вике? Звезды над нами продолжают свое вращение. Мир умирает – и начинается снова. С нуля, с критической отметки. Мы так стараемся быть тихими и незаметными, что даже дыхание кажется невыносимо громким. Я оборачиваюсь, чтоб посмотреть назад. Вокруг – лишь темнота. Нет света, нет никаких сигнальных огней. Погасло все, и только мы горим. Горим, чтобы не дать погаснуть Аделару. Как факелы в том подземелье. Я расскажу, я обязательно скажу об этом Мэлу. Он должен знать, что Аделар не сбросил его со счетов и не поставил на нем крест…

А в тишину, в которой мы идем, вдруг вклинивается стук лошадиных копыт.

Я делаю Мэлу знак остановиться.

– Это еще что?

Но отвечать уже нет смысла: я все вижу. В темноте, с равнин, к скалам приближаются всадники на лошадях. Их несколько десятков минимум. Они одеты в белое. Что ж, глупо было полагать, что Кресс пришел сюда один… Но что им нужно?

Кто им нужен?

– Плохи наши дела, – Малкольм отодвигает меня в сторону и вглядывается в темноту. – Ты права. Надо прятаться.

– Думаешь, это за нами? – Я лезу вслед за ним в узкую и тесную расщелину. – После этих дронов?

– Я думаю, это за мной, – Он забирается в пещеру и протягивает мне руки. – Ты сможешь, если что?

– Что я смогу?

Его глаза встречаются с моими.

– Проделать это все самостоятельно, – туманно объясняет он. – Вернуться к Аделару. Принести лекарства. Сможешь ведь?

– Ты на что мне намекаешь? – Я хмурю брови. – Ты… ты собрался сдаться? Сдаться, Мэл?!

– Послушай, это все уже однажды было, – продолжает он, схватив меня за плечи. – Я не хочу, чтоб кто-то снова умирал из-за меня. Я вас люблю, люблю обоих, понимаешь? – Его глаза блестят в темноте. – Люблю тебя – ты мой спаситель. И его – он мой лучший друг. Я вас спасу. Я искуплю свою вину. И если… если заберет меня земля – то пусть. Я знаю, ты поймешь. Ты сделала бы точно так же.

– Малкольм, не выдумывай! – Это должно было прозвучать гневно, но звучит ужасно жалостно. – Что ты такого сделал? Что?

– Я сделал выбор, – говорит он, обнимая меня и прижимая к себе. – И я не пожалел об этом. Не жалею и сейчас.

Стук копыт все приближается. Хедоры собираются на равнине. Они уже близко от нас. Я закрываю глаза и крепче вцепляюсь в Малкольма. Он – мое все. Семья. Мой дом, мой кров. Ориентир и компас. Вечное сияние. Отдать его – отдать саму себя. Я не хочу даже думать о том, что могу потерять его прямо здесь и сейчас.

– Ты хочешь узнать правду? – спрашивает он.

Я отвечаю:

– Да.

Он наклоняется и целует меня в висок. Убирает волосы с моего лба. Прикосновения – волшебны. Как в последний раз. А факелы в том коридоре… Почему я вспоминаю их?

Я не хочу, чтобы погас еще один!

Нет! Не хочу!

– Ты слышала рассказ об эшри и о том, за что они погибли и ушли в подполье, – начинает Мэл. – Линия Стерегущих песчаные дюны прервалась около ста лет назад. Но Аделар… он снова осмелился пойти против правил. Он объявил себя следующим Стерегущим. Все потому, что мы должны были объединиться – я и он. Объединиться и вернуть мою жену обратно к ним.

– Сарцина Росс… была из эшри? – спрашиваю я.

– Сарцина Уэллс, – напоминает он. – Дочь Талиты и сестра Кайтена. Ее забрали Гончие, когда ей было десять лет. Я встретил ее здесь. Она была их Королевой.

– Я знаю это, – говорю я. – Но почему забрали?

– Она сама ушла к ним, – Малкольм оглядывается по сторонам. Шум вокруг все нарастает. – Вышла, потерялась в страшную грозу… и рассказала им, кто она такая и откуда. Так Гончие узнали, что эшри не погибли, а всего лишь затаились. Их Королева предлагала эшри сдаться им, но те не согласились. Тогда они оставили себе Сарцину. Но все это было давно… Мы сами были еще детьми, – Он горько усмехается. – Все это рассказал мне Аделар. После этого Гончие не раз выманивали их детей и завлекали их к себе. И он решил – вернее, мы решили – это все остановить.

– Но? – продолжаю я.

– Но хедоры проследили за мной и узнали, что мой друг – из эшри, – Голос Мэла резко хрипнет. – Сарцина, кстати, знала, что я Стерегущий, но Гончие доведались об этом только после ее смерти… Тогда хедоры приказали мне убить Аделара и разогнать его народ по земле. Разбить их окончательно. Но я не согласился – и тогда они бросили меня под удар азарданцев. Тогда как раз их банда попыталась перейти через границы… Я должен был погибнуть, – говорит он с горечью. – Но вместо этого… я сдался. Перешел на их сторону. А Аделару так ничего и не сказали. Как и все хедоры, он думает, что я предатель. Он не сошел с ума. Он ничего не знает.

Я выпрямляюсь и хватаю его за воротник рубашки.

– Почему?

– Что – почему?

– Почему ты не сказал ему? – повторяю я – то ли с горечью, то ли со злостью в голосе. – Почему ты не исправил это?

– Я не смог бы… – начинает Мэл.

– Значит, сможешь! – кричу я чуть громче, чем следовало бы. – Ты должен сделать это, Малкольм. Должен рассказать ему про все. Признаться, объяснить, как все было на самом деле. Иначе вы и будете ходить по кругу.

– Не будем мы уже… – Он смотрит куда-то в сторону, не мне в глаза. – Не будет никакого «мы». «Мы» похоронены под толщей пепла. Деверро не простит меня. Не сможет.

Я делаю глубокий вдох. Приходит момент истины. Болезненный и горький. Как падение. Меня подбили, и я падаю. Я больше не могу держать себя в руках. Быть под контролем – под своим или чужим. Я расскажу ему всю правду, и пускай он сам решает, что с ней делать. У нас нет времени на долгие прощания. И, если он уйдет… я не хочу жалеть о том, чего не отважилась сказать прямо сейчас, когда это как воздух нужно нам обоим.

– Ты знаешь о стене и факелах?

– Конечно, знаю, – отвечает он. – Большая честь – попасть туда. Там – Стерегущие и избранные.

– Вы… Там вы – вместе, – наконец решаюсь я. Земля уходит из-под ног, а в горле вдруг становится ужасно горячо. – Ты и Аделар. Среди погасших и живых. Два факела горят друг рядом с другом.

Малкольм невольно отталкивает меня в сторону.

– Данайя! Это правда?

– Правда. Я не лгу. Я видела.

Ну, вот и все. Рубеж остался за спиной. Но мне не легче, мне ни капельки не легче. Ржание хедорских лошадей сбивает с толку. Они уже пришли. Они так близко. Не бросятся ли они на Гончих, не найдя здесь Малкольма? Да, Гончие во многом виноваты перед нами, но я не хочу их смерти. Тем более, мы пришли именно к ним – за помощью. Так что нам остается? Что нам делать? И кого мне выбирать – сейчас, в последние секунды?

Почему я должна выбирать, кого спасти?..

– Малкольм, посмотри на меня, – прошу я, взяв его за руки. – Быть может, это наш последний разговор…

Он молча смотрит мне в глаза. В его взгляде – страх и растерянность. Я понимаю, это больно. Правда никому не добавляет радости. Лишь боль. Но, может, эту боль мы сможем переплавить в силу…

…как с той птицей у Истока.

– Я тебя не отпущу, – говорю я тихо. – Я не могу тебя отдать. Ты совершил так много ошибок, что твоя смерть уже ничего не сможет изменить. Ты… должен жить, понятно? – Я прижимаюсь лбом к его лбу. – Ты будешь жить. Вернешься к Аделару, обо всем ему расскажешь. Он простит тебя, да он давно уже тебя простил! – В последнем пункте я, конечно, вру, но Аделар все скажет за меня. – Ты в третий раз его спасешь, и линии дорог сойдутся снова… Ну, а потом, – Я поворачиваюсь к выходу. – Вы вместе доберетесь до Энгеды. И разыщете там Вика. Для меня… и ради моей памяти.

– Ты что задумала?! – почти кричит Мэл, отшатнувшись от меня.

– Послушай, так случилось, что дальше путь продолжат только двое, – К моему горлу подступает ком. – Если ты сдашься – выживем лишь я и Аделар. Если мы останемся вдвоем – хедоры перебьют Гончих. Погибнут невиновные, да и Аделару это не поможет… Сейчас это – твой шанс, – Мой голос на секунду крепнет. – Они ведь видели меня. Они ведь знают, что мы в сговоре. Ты можешь все исправить. Отпусти меня. Пожалуйста. Прошу тебя…

Что-то меняется в его глазах. Как будто гаснет свет в конце тоннеля. Я понимаю: я была его надеждой. Теперь я отбираю у него и это. Отбираю, чтобы возместить сторицей. И он когда-нибудь поймет. А Вик…

– Пожалуйста, найди моего брата, – шепчу я, прижимаясь к нему. – Найди его и позаботься. Ты же сам меня просил вернуть тебе возможность быть отцом. А я… Скажи ему, что я превратилась в прах и ветер, – По моим щекам текут слезы. Время неумолимо исчезает в темноте. – Я стану притчей для него. Не говори, как будто я погибла, как герой. Не надо этого. Не надо… Скажи ему. Про странствующий свет далеких звезд. Он помнит.

Долгое молчание.

– Скажи, что я всегда буду светить ему.

И все. Что я могу еще сказать ему? Что я люблю его и буду продолжать любить, пока жива? Но мой путь оборвется прямо здесь и прямо сейчас. Да, я люблю его. Люблю всем этим небом. Я хотела дать ему так много. Я хотела прожить с ним целую жизнь, вырастить брата достойным человеком – ради памяти своих родителей – и, возможно, даже подарить Мэлу ребенка. И я не хочу. Не хочу умирать. Но это мой выбор. Если мне придется умереть, я умру свободным человеком. Успею засиять так ярко, как никто бы не успел за это время.

– Мне пора идти, Мэл…

Мне пора…

– Подожди, – Он задерживает мои руки в своих. Он уже все понял. – Сделай кое-что еще.

– Что сделать? – спрашиваю я.

Малкольм снимает с пояса меч. Протягивает руку.

– Пожалуйста, – В его глазах я вижу боль. – Скажи им, что ты меня убила. Пусть на лезвии останутся следы. А на моей коже – шрам.

– Как память? – шепчу я одними губами. – Но ты и так весь в шрамах…

– Шрам, оставленный тобой, дороже ордена.

Он берется за лезвие и сжимает его в ладони. Кровь окрашивает сталь. Мэл отнимает руку и спокойно смотрит на порез. Он неглубокий, но шрам все-таки останется. Летчик машинально прижимает ткань рубашки к ране, но его лицо по-прежнему спокойно.

– Я… Я всегда буду любить тебя, – вдруг произносит он.

Я улыбаюсь ему сквозь слезы.

– Дочь пламени и вечного сияния.

Встав, я поворачиваюсь к выходу, но уже у края Мэл перехватывает меня. Берет за талию, крепко обнимает и прижимает к груди. Затем целует в темноте. Не так, как это делала я после встречи с дронами. Спокойно и уверенно. Как будто бы я ухожу не умирать, а в бой, откуда обязательно вернусь с победой. Я не вернусь, Мэл. Я никогда отсюда не вернусь. Пусть светят тебе все сигнальные огни и мириады звезд. Я буду в каждом из них. Я приняла на себя свет – теперь приму и смерть. Мне страшно. Но страшнее было бы умереть второй.