Текст книги "Скромное обаяние художника Яичкина"
Автор книги: Анастасия Зубкова
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Появление ящичка привело бандитов в смешанные чувства. С одной стороны, они очень обрадовались, что он вообще существует, а с другой – на них снизошла тоска по его содержимому. Они принялись бегать по комнате (к слову, наследили они чудовищно), заламывать руки и названивать каким-то Михал Василичам и пугать нас Александрами Александрычами. Михал Василичи и Александры Александрычи не стушевались: прислали к нам домой маленькую, но очень внушительную армию. Армия создала временный штаб на Димкиной кухне, внимательно изучила обстановку и издала положение: обязать нас вернуть содержимое буфета. Для ускорения наших мыслительных процессов было решено изъять от нас в заложники Евгения Карловича, Пашку и (судя по всему, до кучи) Димку.
Как раз тут-то и прибыла я, чудом сумев долететь с работы до Димкиного дома за двадцать восемь минут. Далее последовала неприятная сцена объяснений: бандиты силились донести до моего сознания мысль, что Пашку забирают в заложники. Я устроила отвратительный скандал с воплями, вцепилась в Пашку, отказывалась его отпускать, висела на нем, расцарапала лицо какому-то братку и попыталась отнять у бедняги пистолет. Аполлон умолял меня не переживать. Леня уверял, что все это мероприятие – чистая формальность, разлука будет длиться от силы пару дней, но ведь они тоже «не лохи позорные». Аполлон убеждал, что Пашка вполне может за себя постоять (доказательством тому был шикарный синяк, расплывшийся за ночь по его физиономии).
Я была непреклонна и терзала безымянного братка. Бедняга был спасен бабулей, которая отодрала меня от него и за шиворот выволокла в коридор. Там она вцепилась в мои плечи, пару раз хорошенько тряхнула и сказала, что своими руками придушит прямо здесь, если я сей же момент не приду в себя и продолжу нервировать уважаемых гостей. Внушение подействовало, мы вернулись на кухню и вяло поинтересовались, что хранилось в тайнике буфета.
Ответ никаких вселенских откровений нам не пообещал. По крайней мере, может, кто и знает отличного, но не в меру таинственного художника по фамилии Яичкин, но лично я о нем понятия не имею. Бабуле эта славная фамилия также ничего не сказала. Катерине – и подавно. Самое странное, что про этого Яичкина ничего не знал даже Евгений Карлович.
Так что определить, какой художественной ценностью обладает картина «Автопортрет» пера этого самого Яичкина, Петра Николаевича, почти нашего современника, нам не удалось. Сведения об Яичкине привожу со слов коротышки, который окатил презрением Евгения Карловича, как только тот признался, что об этом самом Яичкине ничего не знает, накарябал на бумажке имя, фамилию, отчество, название пропавшей картины и церемонно вручил бумажку бабуле. Все это походило на фарс.
Прощались мы скомканно. Куда увозят мужчин всей нашей жизни (от страха я лобызала и обнимала не только Евгения Карловича с Пашкой, но и Димку) нам не сообщили. Растерянный Евгений Карлович вручил нам пару телефонов, по которым мы могли узнать все про художника Яичкина, и посланцы Михал Василичей с Александрами Александрычами увели наших героев. Бабуля стояла с идеально прямой спиной, прижав мою голову к своей груди, как в фильмах про войну и партизан. Я ныла и всхлипывала.
Напоследок Евгений Карлович отмочил штуку.
Приложение № 12. Штука, которую отмочил Евгений Карлович
Наш дорогой искусствовед:
1. Встал на одну ногу;
2. Широко раскинул руки;
3. Три раза очертил круг правой рукой;
4. Подпрыгнул;
5. Посмотрел вверх.
Кажется, никто, кроме меня этого не заметил, а зря, потому что Евгений Карлович смотрел со значением, мол, запоминай, запоминай, девочка, меня ведь сейчас уведут, а я хочу сказать вам что-то важное.
Глава двенадцатая, в которой Евгений Карлович подает нам знаки и загадывает загадки (окончание)
Потом Евгений Карлович хотел галантно пропустить вперед оцарапанного мною мордоворота, тот оказался к хорошим манерам устойчив и пихнул Евгения Карловича в спину. Наш бравый искусствовед сокрушенно вздохнул, ободряюще взглянул на бабулю и вышел из квартиры. Стало тихо.
Потом мы поругались с бабулей. Неприлично орали друг на друга, так что стены Димкиной квартиры дрожали, Катерина бегала вокруг нас и тоже орала, потом я рыдала, бабуля мрачно молчала, а Катерина сидела в коридоре на измятой газетке и проклинала нашу семейную склонность влипать во всякие истории. А потом я вспомнила про штуку, которую отмочил Евгений Карлович.
– Ни фига я не помню, детка, – не поверила мне по началу бабуля, но, как известно, нет пророков в своем отечестве, потому что восприняла меня всерьез она лишь после того, как Катерина заявила, что «тоже что-то подобное припоминает».
– Я помню, что он показал жестами, что обязательно позвонит, – недоверчиво покачивала головой бабуля, – потом в своей обычной манере возвел очи долу, мол, что за человеческий хлам его окружает, и отбыл.
– А я тебе говорю, что он встал на одну ногу, – упрямилась я, – раскинул руки, потом одной рукой три раза очертил круг, подпрыгнул и многозначительно посмотрел наверх. Ну ба, ну не будет Евгений Карлович просто так в такой момент прыгать на одной ноге. Он хотел передать нам что-то важное, что-то помимо телефонов искусствоведов, у которых можно узнать про художника Яичкина.
– Это кошмар, – картинно заломила руки бабуля, – детка, в мое время люди подвергали себя опасности за что-то действительно стоящее: золотые украшения, бесценные произведения искусства мастеров с мировыми именами, редчайшие рукописи. А эта история меня удручает: сначала монструозный буфет, цена которому – шиш. Теперь еще автопортрет этого Яичкина, о котором даже Евгюша не знает. Куда катится мир? Смешно сказать, эти ненормальные добровольно взяли в заложники Евгения Карловича, и все ради чего – ради какого-то Яичкина…
– Что плохого в Евгении Карловиче? – почему-то возмутилась Катерина.
– Ничего плохого, он – бездна всяческих достоинств, – заулыбалась по-людоедски бабуля, – но через пару дней мы вполне можем назначать сумму, за которую, может быть, согласимся забрать Евгюшу домой.
Тут бабуля была права как никогда. Пересчитать по пальцам все случаи, когда Евгения Карловича брали в заложники, невозможно. «Профессия у нас нервная», – говорит на это обычно бабуля. Как бы там ни было, Евгений Карлович умудрялся обобаять своих похитителей еще по дороге на место заключения, через несколько часов он добивался от них обещания не использовать в своей речи слова-паразиты, через пару дней меню Евгения Карловича значительно менялось в лучшую сторону, а еще через неделю мой новоявленный дедушка прививал этим грубым людям элементарные моральные нормы, достойные хорошо воспитанного человека. Десяти дней Евгению Карловичу хватало на то, чтобы завязать новые деловые и культурные связи, стать для своих похитителей лучшим другом, советчиком и доверенным лицом, встречу с которым они навсегда запомнят как поворотный момент в своей жизни.
– Заболтает там всех до полусмерти, – припечатала бабуля, – не рады будут, что на свет появились.
– Ты что, – замахала рукой я, лихорадочно ища, на что бы присесть на удивительно аскетичной Димкиной кухне, – единственное, почему я не впадаю в панику – это сознание, что рядом с Пашкой Евгений Карлович.
– Так им и надо, – фыркнула Катерина, – а то подумайте – Яичкина им подавай…
– Однако Евгений Карлович оставил нам послание, – не унималась я, – надо просто вдуматься в его смысл.
– Нечего и вдумываться, – отмахнулась от меня бабуля, – он показывал: «Я позвоню».
– Бабуль, – вспылила я, – Евгений Карлович часто прыгает на одной ноге?
– Не очень, – кивнула она, подумав некоторое время.
– Вот и я о том же. А он прыгал!
– Допустим, – кивнула бабуля еще раз.
– Это явно указывает на то, что он подавал нам знаки. И рукой он поводил пошире, чем люди обычно показывают, что они позвонят. Да и вообще, кто в наше время так показывает, что он позвонит?!
– Все, детка, – спорить с бабулей может лишь закаленный в боях человек.
– Я вот – всегда, никак не могу переучиться, – встряла Катерина, – если надо показать кому-то что я позвоню…
– Братцы! – завопила я, – кнопочные телефоны прочно вошли в нашу жизнь уже лет 15 как минимум! Мы живем в эру мобильников! Все нормальные люди давно изображают, что позвонят, приложив воображаемую трубку к уху! Почему вы показываете жестами, что хотите позвонить, изображая дисковый телефон?
– Мы не знаем, – отрезала бабуля, – так делают все. И, в случае, если не все, скажу тебе, дорогая, старая развалина Евгюша – уж точно.
– А я вам скажу, – от возмущения я не стала тянуть, а в один миг выложила все свои козыри, – что Евгений Карлович хотел нам показать. Меня только возмущает, что до этого додумалась я одна. Сейчас я скажу…
– Скажи-скажи, – издевательски скривилась Катерина.
– И скажу! – бушевала я. – Евгений Карлович явно изображал двенадцатый аркан Таро – «Повешенный»!
На кухне наступило неприятное молчание. Катерина усиленно соображала, что такое «аркан Таро», кто его куда повесил, и почему он 12-й, поскольку к мистике была равнодушна, и уж точно не увлекалась гаданиями на картах, к тому же, на таких странных, как Таро. Бабуля смотрела на меня с тревогой, поскольку вполне отчетливо представляла себе, что такое карты Таро, но считала их темой, недостойной упоминания в приличном обществе, к тому же, в связке с именем своего дражайшего супруга.
– Изображал – что? – осторожно спросила Катерина, когда они с бабулей намолчались и насмотрелись на меня, в ожидании, что я махну рукой и скажу, что пошутила.
– Моя дорогая внучка переутомилась, – фыркнула жестокая бабуля, обмахиваясь осеннее-летним каталогом палаток за 2002 год, заменяющим Димке кухонную скатерть. – Не вынесла свалившихся на нее несчастий. Да и то! Сначала ее заставили встать в 7 утра, а потом – разлучили с ейным мужиком аж на два дня.
– Вот-вот, – покивала Катерина, – теперь она впала в темный мистицизм и морочит нам голову.
– Да напрягите мозги, – взвилась я, – на что они вам иначе? Неужели вы не помните позу Евгения Карловича?
– Помним лишь приблизительно, – нахмурилась бабуля, – с чего ты вообще взяла, что Евгюша бросился подавать нам тайные знаки?
– Да это же очевидно! – взвилась я. Ненавижу, когда мне не верят.
– Судя по всему, очевидно, но не всем, – надулась Катерина.
– Поймите же, что нет в мире такого художника, которого бы не знал Евгений Карлович, – принялась я втолковывать им, как маленьким, – значит, он знает Яичкина, но предпочел скрыть этот факт.
– Предположим, Галочка, об этом подумала не ты одна, – хмыкнула бабуля.
– Но, по идее, ему незачем скрывать информацию про Яичкина, потому что нам надо отыскать его бесценный «Автопортрет», а он, не сомневаюсь, бесценный, раз бандиты по поводу него так разволновались. Евгений Карлович прекрасно понимал, что нам сейчас пригодится любая наводка, – продолжала я.
– Так, – кивнула бабуля.
– Значит, – обрадовалась, что меня хотя бы случают, я, – по идее, он должен был выложить нам все наводки на этого художника, вместе со всеми его «Автопортретами» и прочими шедеврами. Но он ничего не говорит. Что же взамен? Чем он может нам помочь? Он оставляет нам послание, что-то, указывающее нам направление, где искать Яичкина и содержимое буфета. Кто же виноват, что мы такие тупые?
– Между тем, – проговорила бабуля очень ровно, так, словно через пять минут меня заберут санитары, – кроме неясных посланий, смысл которых уловила только ты, Евгюша оставил нам два телефона, по которым мы сможем узнать о нашем дорогом Яичкине. Тащи телефон, а я поставлю чай.
Я сдалась перед грубой силой и понуро поплелась за телефоном. Хотя – легко сказать: «Тащи телефон». Это можно сделать, если ты а) знаешь, где он находится, б) хоть немного уверена, что он вообще есть в этой квартире. Насчет Димкиной квартиры ни в чем нельзя быть уверенными. Пока бабуля гремела чайником и пыталась выяснить, почему не включается Димкина плита (а не включалась она потому, что четыре дня назад Димка непонятно зачем варил на ней клейстер, тот убежал и еще не высох), я с опаской зашла в комнату и огляделась в поисках телефона.
Через десять минут азарт поиска захватил меня целиком. Я выпотрошила коробку из-под холодильника, заглянула под матрас, служащий Димке скромной холостяцкой постелью, поковырялась в горе тарелок, сваленных в углу. Телефон нашелся в горшке с чахлым фикусом, агонизирующим на подоконнике уже полгода (подарок очередной Димкиной пассии, того периода, когда она еще была милой и хорошей).
Бабуля, так и не победившая плиту, быстро натыкала на телефоне номер первого предполагаемого обожателя художника Яичкина.
– Добрый день, – проворковала она в трубку, – Семен Александрыч, я так понимаю? Разрешите представиться, Марья Степановна… Да, та самая… Ох, ну что вы… Наслышана, наслышана о вас… Только, только положительные отзывы… Евгений Карлович уверял, что вы сможете нам помочь… Хотелось бы чуть подробней узнать о некоем художнике по фамилии Яичкин… Я подожду, благодарю вас, дорогой.
– Свет в конце тоннеля, – громким шепотом сообщила бабуля, зажав трубку рукой, – щелкает клавиатурой и приговаривает, что фамилия ему знакома…
– Я почти его люблю, – сообщила Катерина.
– Не стоит, милая, – замахала руками бабуля, – голос у него, как у старого червивого гриба… И-и-и-и-и, да, Семен, дорогой, – снова заворковала бабуля, – как же так? Как же так? Нет, вы совершенно точно расслышали фамилию. Нет, не Яичин. И не Яицкий… В любом случае, я вам безмерно благодарна… Это было бы спасением… Буду ждать, всего вам доброго, хи-хи-хи, ха-ха-ха… До свидания. – Бабуля щелкнула кнопку «отбой» и задумчиво покрутила трубкой в руке. – Вот хреновина, – пробормотала она, – этот Семен предложил мне всех художников, в чьих фамилиях хоть с какой-нибудь стороны есть сочетание букв «я-и», так вот среди них не было ни одного Яичкина. Это, учитывая, что в расширенных каталогах русских художников можно встретить все существующие фамилии… Но, вполне вероятно, что у нашего Семена не все дома, зато, э-э-э-э… – она посмотрела в бумажку, оставленную Евгением Карловичем, – Василий окажется ценным парнем. Тем более что я его, кажется, зна-а-аю…
Мечтательно напевая неприятный варварский мотивчик, бабуля натыкала второй номер и мучительно долго ждала, пока на другом конце поднимут трубку. Мы с Катериной извелись до невозможности, и обе чуть не схлопотали по инфаркту, когда трубку все-таки взяли.
– Зямочка! – гаркнула в трубку бабуля, – родной! – ее собеседник взорвался нечленораздельными криками, – Зямочка, дорогой! – продолжала орать бабуля.
Далее последовали несвязные совместные воспоминания бабули и неизвестного Зямочки. Нить разговора потерялась, упоминались какие-то цистерны (даже думать не хочу с чем), танцы (тоже не хочу иметь с ними ничего общего), высокая литература (сам черт ногу сломит, при чем тут она) и совсем уж невероятные общие знакомые, о которых я не хочу ничего ни знать, ни писать.
Короче, Зямочка невероятно обрадовался бабулиному звонку. Он был готов тут же встретиться, отвезти ее куда угодно, дать взаймы сколько угодно денег, предоставить ей стол и дом, посодействовать в перепродаже кому угодно и чего угодно. Не мог он помочь нам только в одном: подсказать что-нибудь про художника Яичкина, про которого, казалось, не знал никто в целом мире.
– Просто невероятно, – бушевала бабуля, зашвырнув телефон куда-то в угол кухни. – Эти бандиты совсем ненормальные! Поручить нам искать пропавшее полотно художника, про которого не знает даже Зямочка… Девочки, это совершенно нереально! Тут есть загвоздка, но я не представляю, в чем она.
– Вот я и говорю, – я обвела кухню торжествующим взглядом, – единственная зацепка, которая у нас есть – тайное послание Евгения Карловича. Если даже я поняла, что он пытался нам что-то показать, ты, ба, непременно догадаешься, в чем тут дело! Просто не надо быть такими твердолобыми!
Некоторое время бабуля с Катериной молчали, обдумывая мою пламенную речь. За окном вечерело, началась мокрая метель. Комья снега шмякались в стекло, и чем дольше я смотрела на улицу, тем навязчивей становилась мысль о том, как достала эта зима. Вот просто слов нет, как достала. Ноги вечно мокрые, с неба сыпется какая-то дрянь, на голове – черти что, потому что там то шапка, то капюшон, то в снегопад попадешь, сквозняки повсюду, небо серое, зимняя куртка уже настолько надоела, что выкинуть ее в окно хочется. Или хотя бы сдать в чистку. Перчатки к середине февраля уже частично потеряны, частично порваны, шарф свалялся, в шкафу есть четыре пары теплых зимних колготок: с небольшой дырочкой на пятке (парадно-выходные, считай – почти не надеванные), с большой дыркой на пятке (так сказать, повседневные), целые, но слишком холодные, и те, которые мне малы (тоже целые, пытаюсь натянуть их каждое утро, как альтернативу дырявым). Новые купить забываю, с другой стороны – ну к чему мне пять пар теплых колготок? Мрак. Скорей бы лето.
– Хорошо, детка, – прервала бабуля мои размышления о течении времени и глубинной сути вещей, – с чего ты взяла, что Евгюша пустился изображать карты Таро?
– Потому что это очевидно, – устало сказала я, – пошли к нам домой, я вам все докажу.
– Я, кстати, давно хотела заметить, – подала голос Катерина, поднимаясь со своей газетки, – что-то мы засиделись. Не самое уютное место.
Тут до меня дошло, что мы сидим в Димкиной квартире уже часа два. Кому-то это покажется невинным мероприятием, но я-то знала, что долгое пребывание под гостеприимным кровом нашего дорогого друга ведет к необратимым изменениям в психике. Катерина с ужасом заозиралась, словно только что поняла, куда ее закинула судьба. Бабуля с отвращением поморщилась.
Через полторы минуты мы уже ехали в лифте вниз. Дверь мы просто захлопнули, а я на всякий случай прихватила Димкины ключи, чтобы не терять доступ к буфету. Для себя я уже твердо решила, что если мы выберемся из этой истории целыми и невредимыми, буфет стоит презентовать Димке. Уж очень вписывается в интерьер.
Глава тринадцатая, в которой мы постигаем нелегкую науку сведения дебета с кредитом
– Накопил дерьма, – подытожила бабуля полуторачасовой разбор архивов Евгения Карловича.
Я хмуро глядела в третью по счету чашку кофе, Катерина валялась на кабинетной кушетке Евгения Карловича. Бабуля устроилась в могучем кресле у письменного стола, в сотый раз тасуя записные книжки своего новоиспеченного супруга.
Как мне удалось убедить их в своей правоте – понятия не имею.
Когда мы добрались от Димки ко мне, бабуля потребовала доказательств. Я принялась изображать позу, которую принял Евгений Карлович перед отбытием в заложники, а потом отыскала в интернете изображение двенадцатой карты Таро. Один в один. На бабулю с Катериной это произвело весьма посредственное впечатление. Никто не упал, сраженный моим актерским и сыщицким талантом, это уж точно.
– Кто сказал, что Евгений Карлович до такой степени увлечен Таро? – упорствовала Катерина, когда на нашей с Пашкой кухне открылся совет в Филях. Я обложилась словарями символов и томами энциклопедий так, что пришлось подсунуть под задницу подушку, чтобы бабуле с Катериной был виден хотя бы мой нос.
– Не скажи, дорогая, – задумчиво бормотала бабуля, – не далее как полтора месяца назад Евгюша пристраивал колоду карт Таро. Народ любит начало века, главное ему спеть про декаданс, оргии кокаинистов и спиритические кружки.
– У него были карты Таро начала века? – ахнула я.
– Ни фига, – хохотнула бабуля.
– А что он тогда пристраивал?
– Ну, какие-то карты у него, конечно, были, – заулыбалась бабуля, – но полная ерунда. Карты эти были произведены во Франции годах в 50-х. Потом один наш общий приятель заполучил их в числе хлама, который ему отослала его французская жена бандеролью на родину. Бандероль стояла у него лет десять, и тут он решил в ней поковыряться. Нашел эти карты и притащил к нам. Колода, и правда, выглядела внушительно – латинские буквы, пухлые красавицы в кудрях, а больше, детка, народу ничего и не нужно. Евгюша крутил, вертел эти карты, и через пару дней заявил приятелю, что ничего не обещает, но, кажется, они – идеальный товар для его нового магазина.
Об этом магазине стоит рассказать подробней. Вообще-то его открытие было идеей внука Евгения Карловича, Левушки, того самого, за которого меня пытались выдать замуж, и с которым у нас впоследствии получилась неприятная история. Как бы там ни было, дела это прошлые, сейчас внук крепко взял в руки правление антикварными делами деда, предоставив ему возможность вплотную заняться живописью (об этом сомнительном увлечении Евгения Карловича я уже говорила).
Около года назад Левушку осенила идея. Что люди ценят в антиквариате? Некоторых влечет цена, для них – массивная мебель с баснословно дорогой отделкой, драгоценности и, конечно, живопись. Кто-то ностальгирует, для них – игрушки, открытки, журналы, милые безделушки и, разумеется, живопись. Кто-то считает антиквариат стильным – для них шляпки, посуда, всевозможная рухлядь, которую можно повесить на стену, ну, и на закуску, живопись (порой – ничем не ценнее той самой рухляди). Но есть отдельная группа ценителей антиквариата – эти люди видят в старых (скажем прямо, термин «старые» они не жалуют, куда более им нравится «древние») вещах таинственные артефакты из темного прошлого. Так вот они – совершенно не охвачены московскими антикварами. Во многом, потому что московские антиквары – люди серьезные, да еще и снобы, вбобавок. Поскольку Левушка – человек совершенно несерьезный, к искусству относится не трепетно (подозреваю, насмотрелся в детстве на дедушкины картины), он твердо решил окучить любителей антикварной мистики.
Под страдальческие стоны Евгения Карловича Левушка принялся собирать всякий мистический хлам. Афиши выступлений великих гипнотизеров начала ХХ века, отвратительного вида кольца с «мертвыми головами», стеклянные шары, на которых шарлатанки середины века гадали всяким лохам, таинственного вида склянки, полуграмотные трактаты, в которых сам черт ногу сломит (но в очень солидных переплетах), отвратительного вида статуэтки – Левушка не гнушался ни чем.
Набрав достаточное количество хлама (простите, товара), Левушка снял крохотный магазинчик, затерянный где-то в переулках центра, задекорировал его драматическими портьерами, организовал таинственное освещение, понавешал по стенам гравюр с изображением анатомического театра, обозвал это предприятие «Эхо» и заключил трудовое соглашение с великолепного вида типом.
Типа звали Натаном Андреичем, он, в прошлом второплановый актер, так и не покрывший свое имя славой, некоторое время перебивался на посту великого мага, чародея и целителя, но загремел под следствие и совершенно пал духом. Левушке он был как золота кусок. Живописный Натан Андреич, как только понял четкий рисунок роли и размер вознаграждения, тут же вышел из запоя, распушил свои седые вихры и нарядился в узкие черные вельветовые штаны, черную водолазку и длинный вязаный жилет со множеством карманов. На шею себе Натан Андреич повесил квадратные массивные очки на потемневшей серебряной цепочке (для солидности, поскольку Левушка утверждает, что зрение у Натана Андреича отменное), а на пальцы надел вычурные серебряные перстни с огромными камнями и драконами, что должно было подчеркивать его загадочность и таинственность.
Натан Андреич в образе убивал наповал. Как только его выпустили в магазинчик, все признали, что в нем есть что-то мефистофелевское. С Натаном Андреичем было страшно заговорить – казалось еще немного, и он предложит купить у тебя бессмертную душу. Причем, разведет – как пить дать. В полумраке «Эха» глаза Натана Андреича таинственно сияли, Левушка плакал от умиления, слушая, как тот впаривает покупателям всякий хлам (извините, товар), сопровождая его чудовищных масштабов враньем. Правда, сказывался недостаток образовательной базы.
Слушая, как Натан Андреич заливает очередному посетителю про арийцев, в античные времена жившие в таинственной Атлантиде и хранивших секрет Грааля, Левушка понял, что его священной корове нужна хотя бы нить повествования, на которую он сможет опираться. Поиски человека, который смог бы составлять красивые эзотерические описания для кофемолок и чайников столетней давности, длились долго и закончились большим сюрпризом. Составлять эти описания вызвался Евгений Карлович, и, как ни странно, увлекся. Отныне по пятницам Евгений Карлович запирался с Левушкой в своем кабинете и принимался генерировать историю.
Приложение № 13. Список предметов и их историй, которые к ним придумал Евгений Карлович
1. Медная сковорода на длинной ручке (продана, как любимый алхимический прибор Якова Брюса, в которой он и пытался сотворить эликсир вечной молодости в Сухаревской башне);
2. Золотое обручальное колечко, начало XIX века (продано, как обручальное кольцо Дарьи Салтыковой (страшной Салтычихи), когда она тайно обвенчалась с Николаем Тютчевым, дедом великого поэта);
3. Николаевская копейка с дырочкой (продана, как амулет Григория Распутина, который он по случайности забыл у одной из любовниц перед роковой ночью его убийства);
4. Черный шелковый чулок, начало XX века (продан, как принадлежавший знаменитой француженке Жу-Жу, погибшей на Кузнецком мосту по неосторожности мальчишки-газетчика, который был найден задушенным этим чулком спустя двое суток после смерти красавицы);
5. Совершенно нечитаемый лист пергамента, возраст которого Левушка даже не стал определять (продан, как один из немногих сохранившихся листов из библиотеки Ивана Грозного, которую хранили в подвалах НКВД, где ее благополучно и затопило).
Глава тринадцатая, в которой мы постигаем нелегкую науку сведения дебета с кредитом (окончание)
Именно Евгений Карлович подал идею впарить обычную серебряную ложку, как один из любимых приборов великого алхимика Иосифа Ковальски, потрясшего мир своими удивительными открытиями в середине XIX века. При том сей артефакт был сопровожден такой леденящей кровь историей, что когда ее рассказывал Натан Андреич, слабонервных рекомендовалось выводить из «Эха» на улицу.
Так вот, о картах Таро, которые Евгений Карлович заполучил из французской бандероли.
– Евгюша думал не долго, – подмигнула Катерине бабуля, – состарил эту колоду карт на 30 лет и посоветовал Андреичу рассказывать, что именно на этой колоде Мариенгоф нагадал Есенину гибель.
– Мариенгоф гадал на картах? На картах Таро? – всполошилась я.
– На картах Таро гадала девица Ленорман, – отрезала бабуля. – Ты же образованная девочка, как не стыдно. К моменту гибели Есенина Мариенгоф уже был женат, имел детей, с ужасом вспоминал безумства юности, а мистикой никогда не увлекался из-за практичности натуры. Но не отказывать же из-за этого приятелю, – бабуля хохотнула. – В результате колода ушла на ура.
После этой фантастической, высшей мошеннической пробы истории мы с Катериной призадумались. Надо заметить, что моя бабуля всегда обожала подобные мероприятия, но та бездна, в которую она толкнула Евгения Карловича, став его законной супругой, меня потрясла. Представить себе нашего почтенного антиквара, заслуженного искусствоведа, впаривающего колоду потрепанных карт, сопровождая ее подобной глупейшей историей, было трудно. Правда, терзалась подобным образом я одна. Катерина, судя по всему, прониклась к нашей старой гвардии простым человеческим уважением и уже проводила мысленную ревизию своего старья, в надежде пихнуть его в левушкином «Эхе». Бабуля наслаждалась произведенным эффектом.
– То есть, Евгений Карлович недавно работал с картами Таро? – сдержанно уточнила я после некоторого молчания.
– В опасной близости, – засвидетельствовала бабуля.
– Тем более, это подтверждает мою идею, – вздохнула я из-за своих энциклопедий, – Евгений Карлович оставил нам зашифрованное послание. Использование в этом случае 12 аркана Таро – очевидный ход. 12 аркан, так называемый «Повешенный», означает неизбежную жертву, временные затруднения, наименьшее зло и вынужденную рокировку, когда игрок, стремясь спасти серьезную фигуру, подставляет под удар пешку.
– Детка, ты хочешь сказать, что Евгюша назвал себя пешкой, а в более существенные фигуры вывел нас? – бабуля пошарила на столе, отыскала свой ядреный Казбек и с наслаждением закурила.
– А, по-моему, перегрелась ты, – фыркнула Катерина, – попроще чего-нибудь придумать не могла?
– Ты просто не понимаешь! – разволновалась я, – ты представь, что всю жизнь имеешь дело с символами, иносказанием в искусстве, мифологией, сложными цепочками ассоциаций, шарадами от великих мастеров, и прочей эквилибристикой, которая и составляет смысл работы искусствоведа. А теперь, представь, что тебе надо срочно оставить сообщение, причем, на ходу зашифровать его таким образом, чтобы о его сути догадались только мы. Он дает нам по крайней мере три наводки. Первая – 12 аркан Таро – тут и цифра, и смысл его действий, ведь в заложники он отправляется добровольно.
– Скажу, – заметила бабуля, – что мне показалось, будто Евгюша прямо-таки набивался в заложники.
– Тем более! – обрадовалась я, – второе послание – это круг, который он очертил рукой – эту загадку тоже следует разгадать, вероятно, она напрямую связана с первой, заключенной в Таро. А третья подсказка – это число кругов – три.
– Хм, – задумчиво проговорила бабуля, – детка, может быть, я старая дура, но в твоих словах есть что-то похожее на смысл.
– Благодарю, – сдержанно кивнула я.
– Отстань, – отмахнулась от меня бабуля, – ты же сама знаешь, как Евгюша ведет свои записи – на каждый месяц у него отдельная тетрадь, в которую он с маниакальным упорством записывает все, что происходит с его делом.
– А компьютер? – поинтересовалась Катерина.
– Ха, – бабуля выпустила в потолок одно за одним три великолепных колечка дыма. – Ха-ха, – добавила она, подумав немного.
– Понятно, – пожала плечами Катерина, – почему-то я так и подумала.
– Итого двенадцать тетрадей, – пробормотала я, – тогда три круга, которые очертил Евгений Карлович, могут означать третий месяц, то есть третью тетрадь!
– Рада, – раздавила бычок в пепельнице бабуля, – рада, что моя дорогая внучка так хорошо соображает.
На сим мы решили перебраться домой к Евгению Карловичу и прояснить мои догадки на деле. Почему-то нам представлялось, что, как только в наших руках окажется мартовская тетрадь с его записями, смысл его таинственного послания раскроется как на ладони. На деле же мы по уши увязли в скучнейших описаниях и инвентарных номерах. Близилась ночь, невероятно хотелось спать, кофе уже ни на кого не действовал, а Евгений Карлович открывался мне с новой, демонической стороны.
