Текст книги "Скромное обаяние художника Яичкина"

Автор книги: Анастасия Зубкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Марья Степановна, – отрапортовал он, – собак я запер, все чисто. Я валю с вами, потому что утром парни отвяжут Василия Геннадьевича, а меня закатают в бетон.

Мы не были против. Хорошего человека – в бетон, где же это видано!

Глава двадцать пятая, в которой я хвастаюсь дружбой с Шурочкой и нежусь в постели

Когда я проснулась, на улице было уже светло. За ночь ударил крепкий морозец, и утро выдалось солнечное и ясное. Я сладко потянулась (приятно захрустели крахмальные простыни) и полежала немного с закрытыми глазами, припоминая события прошедшей ночи.

После того, как мы потолковали с любителями спорта, а Женя запер собак, все пошло как по маслу. Бабуля рванула в Зямочкин гараж и обнаружила там свою «Волгу». Наследника империи Гену все-таки от заднего сидения отвязали, но, судя по ошметкам скотча, получилось это у них с трудом. Мы загрузились, бабуля дала по газам, и на всех парах мы вырвались из лап коварного Зямочки, причем, с солидным прибытком (если так можно назвать «Автопортрет» художника Яичкина). Оказалось, что Зямочкина резиденция находилась неподалеку от Химок, в небольшом коттеджном поселке по Ленинградке.

Так что до Колобовского переулка по ночным дорогам бабуля домчала за полчаса. Там бабуля лихо припарковалась у небольшого особнячка, взбежала по лестнице и долго звонила в дверь. Когда ей открыли, маленькая стройная блондинка в выглаженной форме и белоснежной наколке (тут царил культ чистоты) чуть в обморок не грохнулась.

– Лариска, не стой столбом, – пробасила бабуля, кличь Шурочку и готовь ванну. Лариска всплеснула руками и убежала. Так мы были спасены.

Решение не появляться дома, а найти какое-нибудь безопасное место было принято быстро. По нашим примерным подсчетам, Зямочку развяжут к утру, а еще через полчаса тот вгрызется в нас, как бойцовый пес, так что Шурочкино заведение подходило нам идеально.

Тут надо подробнее рассказать о Шурочке. Это была лучшая бабулина подруга, великолепная Мадам, редкостных душевных качеств женщина. В миру дневном, солнечном и ясном она звалась Александрой Николаевной, заведовала кафедрой психиатрии в одном из медицинских институтов, и в научных кругах считалась медицинским светилом. В ночную же пору Шурочка превращалась во идейную вдохновительницу и владелицу уникального заведения. На службе у Шурочки состояло несколько девушек, ярких, лучистых красавиц, в обязанности которых входило любить, понимать и всячески оберегать Шурочкиных клиентов. Всякие недобрые завистники называли Шурочку держательницей публичного дома, но это нехорошие люди, которых к Шурочке и на порог не пускали. Правильные же люди знали, что у Шурочки они получат все, чего желает их исстрадавшаяся душа, и Шурочкины девочки тут были приятной, но не главной составляющей.

Приложение № 25. Краткий список услуг, которые может получить благодарный клиент в Шурочкином заведении

1. Уютный номер любого уровня на любой срок

2. Серию оздоровительных процедур (включая тренажеры, сауну и бассейн)

3. Банковские ячейки

4. Общение с красавицами

5. Ресторанную пищу

6. Зал для переговоров

7. Охрану

8. Информационные услуги

Глава двадцать пятая, в которой я хвастаюсь дружбой с Шурочкой и нежусь в постели (окончание)

Хозяйственной стороной Шурочкиных дел правила Лариса. Маленькая, с внимательными голубыми глазами, с фунтиком блондинистых волос на затылке, она железной рукой заправляла штатом прачек, уборщиц, поваров, горничных, официанток и бухгалтеров. К бабуле Лариска относилась с любовью и священным ужасом, и постоянно пыталась ее подкормить.

С бабушкой Шурочка познакомилась еще в студенческие годы. Когда-то в далекой молодости бабуля выручила Шурочку из затруднительного положения: парой коротких ударов усмирила не в меру разбушевавшегося Шурочкиного возлюбленного, и с тех пор барышни спаялись намертво. Теперь обеим было уже слегка за 70, но что Шурочка, что бабуля словно знали секрет вечной молодости – глядя на них, любой мог только позавидовать. При этом задушевные подруги каким-то чудом умудрялись не афишировать свою дружбу, так, что даже Евгений Карлович, узнав об этом факте, был поражен в самое сердце.

Ну и про меня. Лично я знакома с Шурочкой с детства, и мы с ней нежно дружим. Кажется, я торчала у нее с пеленок. Лариска пыталась привить мне элементарные хозяйственные навыки (с переменным успехом, но готовить я все-таки научилась), а Шурочка часами возилась со мной, читала мне книжки, учила меня рисовать и клеить рождественских ангелов на елку. Так что у Шурочки мы всегда были желанными гостями.

Выслушав основные вехи наших похождений, Шурочка чуть с ума не сошла. Размахивала руками, звонко гремя множеством браслетов, в изобилии нанизанных на тонкие запястья, топала маленькими ногами на фантастических шпильках и сдержанно ругалась. Нас тут же распределили по крохотным комнаткам под самой крышей, предназначавшимся для морально и физически измотанных клиентов (просыпаешься, глядишь в высокие мансардные окна и покой воцаряется в твоей душе). Предварительно Шурочка в обязательном порядке прогнала нас через массажный кабинет, где пышная рыжеволосая девица завернула нас в крендель, а развернула обратно уже совсем другими людьми, на полчаса закрыла нас в сауне и заявила, что ничего не желает слушать, пока мы не выспимся и не придем в себя.

Мы ни капли не возражали. Единственное, на что в тот момент хватило меня – это коротко припасть к Шурочкиной груди и невнятно пробормотать, что «я, кажется, немножечко устала». Если, конечно, этой сдержанной фразой может хоть как-то выразить свое состояние человек, которого истязали нечеловеческой работой, потом на время лишили мужа, после заставили читать тетради Евгения Карловича, затем погнали на стрелку, на которой траванули хлороформом, полдня продержали в темном подвале и до полусмерти напугали пистолетом и собаками.

Женя, кстати, долго рвался занять одну с Катериной комнату, но был деликатно отправлен в отдельный номер, сник и закрылся изнутри на ключ (побоялся, что за ночь к нему вероломно ворвется кто-нибудь другой?).

Я еще некоторое время понаблюдала, как солнечный зайчик дрожит на оранжевой стене, потом подскочила, протанцевала по светлому пушистому ковру до ванной и залегла там на сорок минут. Вытерлась, завернулась в халат и пробежала по коридору с соседний номер к Катерине. Ее комната была выдержана в голубых тонах и тоже залита солнцем.

Катерина величественно дрыхла, завернувшись с головой в одеяло. Я легонько подергала ее за ногу.

– Отвали, – прогундосила она.

– Вставай.

– Отвали, – повторила подруга, – я и так из-за вас уже третий день на работу не хожу, так что считай, я на грани увольнения.

– Ты никогда на работу не ходишь, – ответила я и снова потянула Катерину на ногу, – вылезай.

– Не вылезу, я страдаю, – ответила Катерина. – Как там мои девочки без меня вкалывают?

– Вернешься через пару дней и жди повышения, – я рывком сдернула с Катерины одеяло, смяла его и отшвырнула в угол, – и за что только они тебя там так ценят? Ты же на работу почти не ходишь!

– Ну, милая моя, – пожала плечами Катерина, садясь на постели, – стары мы с тобой уже, чтобы вкалывать! Это в двадцать лет, – она оглушительно зевнула и спустила ноги на пол, покрытый пушистым голубым ковром, – можно совершать трудовые подвиги и сидеть на копеечных зарплатах, а на пороге тридцатника давно пора на начальственный покой.

– Поздравляю, – порадовалась я за подругу, – а я как была автором – так им всю жизнь и просижу.

– Мало стараешься, – отрезала Катерина и скрылась в ванной.

– Подожди! – я побежала за ней, – объясни, как ты уговорила Женю нам помогать?

– Ты знаешь, – раздался задумчивый Катеринин голос из-за душевой занавески, – а я его совсем и не уговаривала.

– В смысле? – опешила я, пристраиваясь на плетеном кресле, стоявшим рядом с вешалкой для полотенец, – как это – «не уговаривала»?

– А так – не уговаривала – и все, – развеселилась Катерина, – он отвел меня в какой-то закуток, смотрит так и молчит, ну, а я смотрю на него презрительно и тоже молчу. А потом он вдруг и говорит: «А что это ваши девушки в подвале сидят? Давай, – говорит, – я их сейчас оттуда выпущу».

– Дела, – протянула я, – мне казалось, ты там все по науке сделала.

– А я по науке и сделала, – выглянула Катерина за зубной щеткой. – «Иди, говорю, в задницу, козел волосатый, ненавижу, – говорю, – всю вашу подлую породу». И после этого он мне сразу ключи дал. Я побежала за вами – смотрю, а он побежал за мной и смотрит…

– Как смотрит? – спросила я, захваченная Катерининым рассказом.

– А вот так, – снова выглянула из-за своей занавески Катерина и страшно выпучила глаза.

– Может, у него болело что-нибудь? – предложила я.

– Да, – провозгласила Катерина, – его исстрадавшееся сердце! – и запела: – «И даже пень, в весенний день березкой сно-ва стать меч-та-ет».

– Певица, – махнула я рукой на Катерину, вышла в комнату и обнаружила там бабулю. Она была свежа, подтянута, облачена в Шурочкины цветастые разлетающиеся наряды (благо, фигуры у них почти одинаковые, разве что бабуля чуть повыше) и готова к свершениям.

– Детка, – объявила бабуля, – дай я тебя обниму.

Я сделала шаг вперед и оказалась в железных бабулиных объятиях. Сверху, через высокие окна на нас лился свет сумасшедшего зимнего солнца, где-то сквозь ажурные рамы просвечивал кусочек ослепительно-голубого неба, хотелось плакать от радости и облегчения.

– Катенька, – гаркнула поверх меня бабуля.

– Да, Марья Степановна, – отозвалась Катерина и выключила воду.

– Ты умница! И ты, детка, умница, – обратилась она ко мне, – золотая голова! Мы с Шурочкой уже связались с нашими бандитами и заверили их, что днем «Автопортрет» окажется у них.

– Бабуля, – заголосила я, – узников-то наших наконец выпустят?

– Выпустят, – кивнула бабуля, – в кратчайшие сроки. Евгений Карлович, кажется, продолбал им всю голову, и они теперь его любят. А мужик твой приумножил семейный бюджет.

– В смысле? – опешила я, представляя, как Пашка тырит у злодеев что-то ценное и складывает в своей комнате в аккуратную кучку – мой муж очень, очень аккуратный человек.

– В смысле, что он поднял им там компьютерную сеть, которую никто не мог поднять полтора года, и они счастливы, как дети.

– Кто у вас там что поднял? – поинтересовалась Катерина, выходя из ванной, замотавшись в огромное полотенце.

– Пашка отремонтировал бандитам компы, – пропела я, – а через несколько часов мы увидим их!

– Ура, – сдержанно порадовалась Катерина, – как говорится, у них с собой было. То есть, я имею в виду, где мой Женя?

– Сидит у себя в комнате, Лариска выманивает его оттуда завтраком, – пробасила бабуля, – одевайтесь и тоже марш есть, а то Лариска меня загрызет.

Дверь Катерининой комнаты отворилась, и в нее вошла Шурочка. Она была одета в темно-синее кимоно с белыми журавлями, в котором обычно разгуливала до обеда, проверяя бухгалтерию своего заведения. Шурочка прошлась по комнате, легко присела на кровать и принялась долго, тягостно молчать. Мы тоже замолчали. Невооруженным глазом было видно, что Шурочка пришла без добрых вестей.

– Ну что, Шурка, – бодро начала бабуля, – хочешь полюбоваться на нашего Яичкина, ради которого мы чуть не лишились молодых жизней?

– Девочки, – осторожно проговорила Шурочка, – а когда вы осматривали этот холст, вам не показалось, что он несколько… э-э-э… странный?

– Шурка, кончай воду мутить, – возмутилась бабуля, – староват наш Яичкин, но до чего ж хорош!

– Мусенька, – вздохнула Шурочка, – я, конечно, не знаток подобных вещей, но, боюсь, это совсем не Яичкин.

– А кто? – часто заморгала Катерина. Бабуля хотела что-то сказать, но передумала и хмуро замолчала, прекрасно зная, что Шурочка зря слов на ветер не бросает.

– Жду вас в своем кабинете, а пока я поместила этот холст в сейф, – сообщила Шурочка, дрогнувшим голосом.

– Все так серьезно? – бесстрастно спросила бабуля.

– Кажется, да, – кивнула Шурочка, и ее огромные серьги закачались в такт, – хотя, будем надеяться, что я зря подняла панику и все будет в порядке.

Но, как я уже говорила, Шурочка была не из тех, кто просто так сотрясает воздух. Все было не в порядке. Совсем не в порядке.

Глава двадцать шестая, в которой бабуля ругает мои литературные пристрастия, а Зямочку подозревают в бостонском акценте

– Рембрандт? Детка, как, каким идиотическим способом ты умудрилась вывести нас на Рембрандта? Ты хоть понимаешь, кто это такой?!

Я вжала голову в плечи. Все и так прекрасно помнили, каким образом я смогла вывести их на Рембрандта, чей «Автопортрет» в данный момент покоился у Шурочки в сейфе.

– Ну, т-такой Рембрандт, – сглотнув, подала голос я, – художник… Голландский…

Шурочка, Катерина и Женя смотрели на меня с сочувствием. Запуталось все невероятно.

Пока мы с Катериной одевались, бабуля с Шурочкой сбежали в кабинет. В миг одевшись, мы спустились по широкой лестнице и ввалились в святая святых. Там все сияло и лучилось. Из огромного окна Шурочкиного кабинета лились потоки яростного зимнего солнца, и большая комната утопала в желтом свете. Все было ярко, прозрачно и извилисто: гнутые ножки столиков, замысловатой формы рамы картин, висящих на теплых оранжевых стенах, восточные подушки на диване, монитор компьютера на длинной ноге, перьевые ручки в дорогущем письменном приборе и батики с индийскими храмовыми танцовщицами.

Бабуля с Шурочкой пребывали в мрачных раздумьях. Они растянули наш холст на подрамнике и внимательно разглядывали его. Оттуда на нас выплывал из темноты пожилой дядька с круглой потерянной физиономией, в белой шапочке, весь кривой, чахлый и очень грустный.

– Т-вою мать, – процедила бабуля, – это невозможно. Потом, дорогая, ты же не искусствовед.

– Я не искусствовед, – согласилась Шурочка, – а жаль. Но мы обе видим эту подпись.

– Но это – нереально, – потерянно бормотала бабуля.

– Как видишь, все очень похоже на правду, – говорила Шурочка, – к тому же, я показала тебе альбом – один к одному.

– Черт, вот негодяи, – ругалась бабуля, разглядывая холст внимательней, – вырезали прямо из рамы.

– Варварство, но это еще один плюс в пользу моей догадки, – вздыхала Шурочка.

– Дорогая, – шептала бабуля, – как это, – она махнула в сторону подрамника, – могло попасть в Россию, да еще к Зямочке?

– В чем, в конце концов, дело? – завопила я.

– Дело в том, детка, – медленно и страшно повернулась ко мне бабуля, – что мне очень интересно, какие книги ты прочитала за последний месяц.

– К-какие книги? – испуганно прошептала я и попятилась.

– Перечисляй, – зарычала бабуля, и я быстро затараторила:

– «Гиппопотам» Фрая, перечитывала «Москву и москвичей» Гиляровского, м-м-м… э-э-э-э… ну и этот, как его там… А! «Код Да Винчи» – посмотрела кино и к-кни… жку, – бабулина улыбка начала медленно превращаться в оскал, – п-рочитала, – неуверенно закончила я.

– Шурка, гони пять рублей, я так и знала, – демонически захохотала бабуля.

– У меня с собой нет, Муся, – сдержанно проговорила Шурочка. – Отстань от девочки, ты же и сама на это повелась.

– Да! – продолжала хохотать бабуля, и краем глаза я увидела, как Катерина начала медленно отходить от меня в сторону, – и я, старая дура, повелась, но слышала бы ты, дорогая, как моя внучка была убедительна! Двенадцатый аркан Таро! «Повешенный»! Двенадцать тетрадей! Три года!

– Бабуль, – смущенно сказала я, – я помню, как все было. В чем дело-то?

– А в чем дело, я тебе сейчас расскажу, – бабуля была вне себя от ярости. – Сначала ты, детка, прочитала книжку «Код Да Винчи» и впала в литероведческий маразм. Потом пропал «Автопортрет» Яичкина, и краем глаза ты увидела, как Евгюша прыгает на одной ноге, потому что в ботинок ему попал камешек. Затем вокруг всего этого ты накрутила сорок бочек арестантов, приписала Евгюше супер-аналитический ум и даже расшифровала его телодвижения. Потом каким-то чудом мы находим в тетради, которую ты нам указала, надпись «Автопортрет» и телефон несчастного Семена Александровича, выходим на Зямочку и похищаем у него холст. Вот я сейчас почешу задницу! – бабуля и правда это сделала. – Как ты думаешь, мой дорогой Дэн Браун, что я этим сейчас хотела сказать?

– Бабуля, – покачала головой я.

– Муся, – схватилась за голову Шурочка.

– Нет, Шурочка, подожди, вот я сейчас почесала задницу, – бушевала бабуля, – и хочу сразу предупредить Галку, что ничего такого в виду не имела, потому что она непременно истолкует вам мои действия, подведет под это очередную литературную базу и найдет нам очередного Рембрандта!

– Кого? – хором выдохнули мы с Катериной.

– Рембрандта, – выплюнула бабуля. – Десять часов назад мы с вами, девочки, развели Зямочку на «Автопортрет» Рембрандта.

– Причем, на какой «Автопортрет», – заметила Шурочка, – очень, очень занятный «Автопортрет».

– Насколько я помню, – подала голос я, – у него автопортретов этих было до фига.

– Правильно, детка, – кивнула бабуля, отвозмущавшись и слегка подобрев, – у Рембрандта автопортретов было как у дурака фантиков. Но почему-то именно наш «Автопортрет» похитили из музея Изабеллы Стюарт-Гарднер в 1990 году, и именно этот «Автопортрет» находится в международном розыске. И, что интересно, сейчас этот «Автопортрет» у нас. А самое интересное то, что «Автопортрета» выдающегося художника Яичкина, который мы так бодро пообещали бандитам, у нас нет.

Мы постояли, молча, осознавая этот неприятный факт. В самом деле, Рембрандт, тем более, ворованный – это чудесно, но где мы возьмем Яичкина?

– Стойте, – быстро заговорила Катерина, волнуясь, – где находится музей этой Гарднер?

– В Бостоне, – вздохнула Шурочка.

– Как же он попал в Россию? – умно спросила я.

– Я вот тебе сейчас дам телефон, – снова разозлилась бабуля, – ты позвонишь Зямочке и задашь этот вопрос ему. Его как раз пару часов, как отвязали от кресла.

– Спасибо, я все поняла, – поспешила вставить я.

– На самом деле эта история известна на весь мир, – снова вздохнула Шурочка. – Музей Изабеллы Стюарт-Гарднер – одно из самых знаменитых частных собраний картин и предметов искусства. Формировалась коллекция в конце XIX – начале XX века, специально для этого собрания наследница миллионного состояния выстроила потрясающее здание. В его постройке использовались фрагменты подлинных флорентийских и венецианских домов.

– Шурочка, уволь от архитектурных подробностей, – замахала руками бабуля, – только этого нам сейчас не хватало.

– Хорошо, – кивнула Шурочка, – дело было так: в 1990 году Бостон отмечал День Святого Патрика. Этот праздник там один из самых любимых, гуляют в этот день всерьез и надолго. Ночью в здание музея постучались двое неизвестных, сторож почему-то открыл им дверь, потом он никак не смог объяснить причину своего поступка. Злоумышленники связали охрану специальной лентой, которую используют для герметизации труб…

– Какой-какой лентой? – оживилась бабуля. Насколько я знаю бабулю, она уже готовилась гнать в магазин, закупиться этой лентой по полной и связать ею всех негодяев.

– Не знаю, – отмахнулась Шурочка, – но штука оказалась очень эффективной. Так вот, охрану посадили в подвал, а сами пошли воровать картины. Наворовали аж десять штук, причем, все вырезали из рам, как ты, Мусенька, правильно заметила. Прихватили какого-то бронзового орла, китайскую вазу – всего ребята порезвились на 300 миллионов долларов.

– На сколько-на сколько? – выдохнула я.

– На триста миллионов, детка, ты слышала, – возмущенно зыркнула на меня бабуля, – Шурка, продолжай.

– Ну вот, до сих пор преступление не раскрыто. Трясли каких-то похитителей картин и контрабандистов, один из них сидел в тюрьме, другой прятался где-то в Европе. Какой-то умник даже показал федералам подделку нашего «Автопортрета» и пообещал вернуть все похищенное за нереальный выкуп. В качестве жеста доброй воли парню предложили вернуть «Автопортрет» бесплатно, тот отказался, тогда от его услуг вежливо отказались и продолжили искать настоящих похитителей. На сайте ФБР, я только что полюбопытствовала, оба похитителя описаны как белые, черноволосые и черноглазые, тридцати – тридцати пяти лет от роду, комплекции средней, один ростом метр восемьдесят, круглолицый, другой пониже, с лицом продолговатым и в очках в золотой квадратной оправе, с бостонским акцентом. За помощь в расследовании назначено вознаграждение – сначала оно составляло миллион долларов, но потом сумму увеличили до пяти миллионов.

– Сдадим им Зямочку, – заявила я, потрясенная услышанным, – и получим миллион долларов.

– Пять миллионов долларов, – поправила меня Катерина.

– Девочки, – поглядела на нас через плечо бабуля, которая во время Шурочкиного рассказа переместилась в середину комнаты и принялась внимательно разглядывать наш холст, – вы всерьез думаете, что Зямочка – и есть тот тридцати – тридцатипятилетний белый мужчина с бостонским акцентом?

Приложение № 26. Краткое описание Зямочки, на случай, если кто-то решит, что он – бостонский грабитель

Тощий лысеющий старикан с черным пухом, клубящимся на голове, с вытянутой высокомерной физиономией, морщинистой, как сморчок, ростом под два метра, лет шестидесяти пяти.

Глава двадцать шестая, в которой бабуля ругает мои литературные пристрастия, а Зямочку подозревают в бостонском акценте (окончание)

– По крайней мере, – ответила я, – мы точно знаем, что он страдает нездоровой склонностью к запихиванию ближних в подвалы, на этом его можно поймать.

– Ай, – поморщилась бабуля, – прекрати болтать глупости, судя по всему, все похищенное хранят где-нибудь в тайном месте и выдерживают, пока не сойдет на нет шумиха. А пока, чтобы окупить расходы, одну из картин слили глупому русскому, и он уже много лет не знает, что с ней делать. Продать – не продашь, на стену не повесишь, можно лишь держать в тайнике, доставать по праздникам, любоваться в одиночестве и убирать на место.

– Я так понимаю, – заулыбалась Шурочка, – три года назад Василий Геннадьевич пытался пристроить «Автопортрет» через посредников, и одним из них был покойный Семен Александрович.

– А потом Зямочке за все это вставили дыню, – злорадно потерла руки бабуля.

– Верно, – согласилась Шурочка, – потом Василия Геннадьевича напугали, да так, что он спешно разорвал все контакты с посредниками и решил картину попридержать до лучших времен.

– И тут появляемся мы, – мрачно объявила бабуля. – Теперь хоть понятно, что имел в виду Зямочка, когда возмущался по поводу нашей наглости. Действительно, получилось немного… э-э-э… самонадеянно, когда мы появились и стали требовать «Автопортрет» безвозмездно. А я еще удивилась, в какую беззастенчивую скотину Зямочка превратился за те годы, что мы с ним не виделись. Подумать только! Тырит у незнакомых людей из буфетов картины, а потом возмущается, что люди пытаются их получить обратно.

– То есть, – аккуратно вставила я, – то есть, мы в этой истории выступили как бандюки?

– Неудобно вышло, – кивнула бабуля.

– Он убил Семена Александровича и пытался грохнуть нас, – напомнила всем Катерина.

– Он пытался вас грохнуть? – побледнела Шурочка.

– Был момент, – пробасила бабуля задумчиво, – был такой момент.

Дверь Шурочкиного кабинета тихо отворилась и вошла Лариска. Она с обиженным видом толкала перед собой столик на колесиках, уставленный всякой снедью.

– Час дня, – тихо проговорила Лариска, в голосе ее зазвенело возмущение, – а никто из вас не завтракал. Я жду вас в кафе уже полтора часа. Все остыло, повара разогрели кашу, но яичница была безвозвратно испорчена. Марья Степановна, – Лариска умильно посмотрела на бабулю, – вам надо правильно питаться, вы доведете себя до язвы желудка.

– Лариска, – поморщилась бабуля, – прекрати заниматься ерундой. Если я до сих пор не довела себя до язвы, то думаю, мне и в будущем это не грозит.

Лариска покачала головой и подкатила свою тележку к стеклянному кофейному столику, пристроенному у пухлого белого дивана. Расставила тонкие чашки и принялась разливать кофе.

– Лариса, – строго сказала Шурочка, – у нас дела. Зачем ты притащила все это в мой кабинет? Нам предстоит важная работа. У нас серьезные проблемы, а ты вламываешься ко мне со своим завтраком как дикий степной гунн!

– Дикий степной гунн не будет тихо ждать вас столько времени, а возьмет за руку и сразу отведет поесть, не разогревая по сто раз кашу, – не менее строго ответила Лариска. – Знаю я ваши дела, засядете здесь до ночи, будете курить и забудете про обед. Завтрак готов, – объявила она голосом, не терпящим возражений, разложила салфетки и выставила на пластиковую подставку скворчащую сковороду.

– Невероятно, – закатила глаза Шурочка.

– Ладно, Шурка, – сменила гнев на милость бабуля, – война – войной – обед по расписанию.

– Вот именно, война! – продолжала слабо сопротивляться Шурочка.

– Вот именно, обед! – отрезала Лариска и грохнула на кофейный столик миску с салатом.

Глава двадцать седьмая, в которой мы узнаем одну старую историю и я громко клацаю зубами

– А теперь про Яичкина, – начала бабуля, с аппетитом уминая яичницу. Лариска с иезуитской кротостью подкладывала ей салата. – Где нам искать этого великого мастера?

– Надо узнать, кто мог залезть в тот дом, где мы присмотрели буфет, – подала я идею, размазывая джем по мягчайшей булочке.

– Где вы уперлибуфет, – поправила меня бабуля.

– Не важно, – отмахнулась от нее я.

– Верно, – покивала бабуля, – но Яичкина могли упереть еще до того, как буфет оказался в том доме.

– Тогда причем тут мы? – надулась я.

– А ты пойди это кому-нибудь объясни, – фыркнула бабуля, – они тут же бросятся тебя выслушивать.

– Мне надо отправить несколько электронных писем, – проговорила Шурочка, принялась было вставать, но наткнулась на тяжелый Ларискин взгляд. – Видишь? – Шурочка обреченно показала ей свою тарелку, – все доела. Что за напасть на мою голову?

Лариска с достоинством промолчала, всем своим видом изображая кротость и смирение высшего порядка, когда в тебя плюют, а ты молишься за плюющего. Шурочка в сердцах швырнула на стол белоснежную салфетку и отправилась к своему компьютеру.

– Понимаете, – начала она, – мне кажется, я знаю, какого Яичкина вы ищете.

– С каких пор, Шурка, – добродушно пророкотала бабуля, – ты у нас заделалась знатоком искусства? То Рембрандта нашего вычислила, то Яичкина…

– С никаких, – выглянула из-за монитора Шурочка, – но дело в том, что наша история не про искусство.

– Не поняла, – ляпнула Катерина, до сих пор тихо уничтожавшая сырные пирожные.

– Я говорю, что к искусству эта история не имеет никакого отношения, и все объясню. Но позже, – покачала головой Шурочка, – надо написать несколько писем, и все станет понятно.

– Ты моя Мосгорсправка, – нежно проворковала бабуля, – при чем тут у нас тогда картина, этот «Автопортрет»?

– Картина есть, – рассеянно пробормотала Шурочка, что-то быстро набивая на клавиатуре, – «Автопортрет» тоже, но это не совсем картина… вернее не только картина – она откинулась на спинке своего кресла, позвенела браслетами, доставая тонкую сигариллу из серебряного портсигара, закурила и закинула ноги на стол, – но не хочу впустую сотрясать воздух.

– Ты же не будешь вот так мариновать нас здесь до вечера непонятными предисловиями? – нахмурилась бабуля.

– До вечера не буду, – рассеянно покивала Шурочка, – надо дождаться ответа, это – минут пятнадцать.

Бабуля мученически закатила глаза и замолчала. Если Шурочка начала добывать ценную информацию – ее лучше не сбивать. За много лет она превратила этот процесс в высокое искусство.

– Просто для проформы, не принимай близко к сердцу, – проговорила бабуля, – мы тебя не очень стеснили?

– Я тебя умоляю, – оторвалась от монитора Шурочка, – наконец-то в этом чертовом месяце произошло что-то интересное! Не представляешь, как мне скучно. Хуже не придумаешь месяца, чем февраль!

– Вот тут я согласна, – обрадовалась я, что хоть кто-то меня понимает, и подобрала под себя ноги. – Скукотища, новый год кончился…

– Все мои студенты бродят, как сонные мухи, – подхватила Шурочка, – девочки, и те в хандре.

– А все почему? – подняла палец к потолку Лариска, до этого момента прикидывавшаяся молчаливой галлюцинацией, – авитаминоз, я давно вам говорила. Салат мы где покупаем? В Подмосковье, парниковый, а сейчас в нем сплошные пестициды и ни одного полезного витамина. Стоит чуть-чуть разориться, закупать израильский, и все преодолеют витаминное голодание.

– Это невыносимо, – спрятала голову в ладонях Шурочка, – опомнись, – голос ее звучал глухо, как из бочки, – твой израильский салат на вес золота! Я из принципа не буду платить столько денег за какие-то зеленые листики! – судя по всему, разговор намечался долгий, но тут раздался сигнал о новом почтовом сообщении, и мы, сшибая мебель, бросились к компьютеру.

Бабуля раздвинула бумаги и присела прямо на письменный стол, мы с Катериной почтительно замерли у Шурочки за спиной. На мониторе плясали солнечные блики, Шурочка звенела своими браслетами, покачивала серьгами и быстро щелкала мышкой.

Окно с ответом развернулось на экране. Загадочный Шурочкин собеседник NIGHTWISHER был краток. Вместо подробного изложения истории таинственного Яичкина письмо содержало шесть коротких фраз: « Да. Именно. Вполне возможно. Скорее всего. Конечно. Вечно признателен». В общем, какая-то абракадабра.

– Это он о чем? – тупо спросила я.

– Это он об одной занимательнейшей истории, – заулыбалась Шурочка. Если уж ты попал в ее руки, и тебе не терпится узнать что-нибудь важное – запасись терпением. Шурочка будет говорить долго, размерено, с длинными предисловиями и лирическими отступлениями. Мы с бабулей к этому давно привыкли и терпеливо ждали, когда она насладится паузой и заговорит.

– Все это случилось еще до бурных девяностых, – начала Шурочка голосом Сверчка из «Буратино», – в самый разгар передела собственностей и сфер влияния. Молодежь, не знавшая, что такое коммунистический испуг, – тут бабуля громко фыркнула, но Шурочка продолжала, не обращая на нее внимания, – лезла наверх, а старые авторитеты сдавали свои позиции. Говорю я, разумеется, о наших крестных отцах и их преступных синдикатах. Какое время – такие и злодеи. В советскую эпоху злодеи крепко уважали власть и боялись ее, а потому сидели ровно, тихо и не претендовали на многое. Это были по-своему идейные люди, потому что их поколение вообще из идейных. С приходом перестройки, в конце восьмидесятых, на сцену полезли господа беспредельщики и борцы с ними, сами беспредельщики, должна вам сказать, ничуть не меньшие. Эти злодеи были страшными, их мало кто понимал и все боялись.

– А какие сейчас злодеи? – восхищенно выдохнула я и получила тычок под ребра от бабули, мол, не сбивай человека.