Текст книги "Черная книга колдуна"

Автор книги: Анастасия Вихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

– Ну, помню… – Кирилл пока не понял, к чему клонить мать, но смутное подозрение мелькнуло в душе.

– Папа денег ей дал на операцию, и она вроде как одну комнату нам продала. Ту, маленькую, которая на лоджию выходит. Мы тогда тебя туда прописали. А зря, – пожалела мать. – Ты пока несовершеннолетний, могли бы оспорить сделку.

Кирилл понял, что жизнь его не совсем закончилась. Он даже пожалел, что не может оказаться у тети Веры прямо сейчас. Вот бы плюнуть в лицо этой новостью Александру и той крысе, которая выставила их из квартиры! Но мать, казалось, читает его мысли.

– Не вздумай Сашке об этом сказать, – испугано вскрикнула она. – А то и это заберут! У Саши не должно быть ни малейшего сомнения, что мы все потеряли!

Это было обидно, но если Кирилл хотел сохранить свое при себе, то надо было молчать. Он был с матерью согласен полностью. Жизнь возвращалась: тетя Вера, родная мамина сестра, любила Кирилла и всегда была ему рада – можно ее навещать на выходные и на каникулы, встречаясь с друзьями. Полноправным членом общества он уже не мог быть, но сохранить связи возможность оставалась.

Водитель подошел к матери и виноватым голосом произнес:

– Ну, что, мать, мы закончили, за работу бы нам подкинуть…

Мать посмотрела на него с такой неприязнью, что водитель попятился, потом скривился и крикнул грузчикам:

– Ну, все, садитесь, поехали!

Один из грузчиков открыл рот, собираясь возмутиться, но водитель приказал тоном, не терпящим возражений:

– Поехали, я сказал!

Проводив машину взглядом, Кирилл и мать направились в дом. Ворота были не заперты. Мебель и вещи сгрузили и свалили во дворе, завалив проход на крыльцо, рядом с которым стояла пустая собачья будка. Дом оказался пятистенка с пристроем. Не сказать, что маленький, но небольшой. Окружал дом высокий забор, за которым располагался огромный огород с колодцем и садом. Перед домом просторная ограда с тропинкой, посыпанная гравием и битым кирпичом, которая упиралась в ворота. Пока рабочие сгружали вещи, снег притоптали, оголив камни. Напротив ворот в огород был еще один вход, которым, очевидно, давно никто не пользовался, запоры проржавели. Ко двору примыкала баня и бревенчатый капитальный сарай с постройками для домашних животных. В самом дальнем углу находился туалет, в который сходили по очереди, сначала мать, потом Кирилл, внезапно прочувствовав деревенскую жизнь с самой ее неприглядной стороны.

Вылетев с досадой из туалета, Кирилл едва не упал, запнувшись за незамеченную им цепь, немного успокоившись – и сразу подумал о том, что собаку ему теперь никто не запретит завести, даже если это будут самые шерстяные из собак – сенбернар или овчарка. Было в этом и что-то хорошее. Ну почему нельзя иметь все сразу?

Мать проследила за его взглядом и поняла, о чем он думает. Ее способность читать его, как открытую книгу, всегда удивляла Кирилла, а иногда расстраивала, особенно если он пытался соврать, а ему не удавалось.

– Поедем к тете Вере, зайдем на рынок. Купим самую большую собаку, даже если это будет кавказец. Он нам не помешает, никогда не знаешь, что ждать от людей.

– Мам, ты, правда, поедешь со мной за собакой?! – воскликнул Кирилл с радостью, забыв на мгновение, где он находится.

– Ну, конечно же, у тебя должны быть какие-то радости, – она заглянула в чулан, посветив фонариком мобильника. – Почему из-за Александра ты должен страдать?

– Мам, кавказцы дорогие, я на любую согласен, но лучше овчарку, они умные, – он вспомнил соседку, которая выводила гулять своего пса.

– Папа очень хотел собаку… – вспомнила мать. – Когда он на границе служил, у него был Ферзь, очень он по нему скучал. Но из-за моей болезни позволить себе держать животное мы не могли. Всегда чувствовала себя виноватой, – призналась она. – Я ведь тоже люблю животных. Иногда увижу бродяжку, так хочется ее взять, а понимаю, нельзя. И помочь ничем не могу…

Мать задумалась, помрачнела.

– Не помогла ни разу, а теперь вот, сама без дома осталась… И все придется начинать заново, а мужа нет, годы не те, и на работу не устроишься, не возьмут нигде с такой болезнью, – оперевшись на Кирилла, мать прижала руку к сердцу в новом приступе кашля, присев на диван. – Дождалась от сыночка на старости лет… Кирюш, ты не казни себя, дай-то Бог, чтобы с тобой то же самое не произошло.

И только тут Кирилл понял, что мать переживает больше, чем он. Он вдруг отчетливо почувствовал в ее лице раскаяние и неприязнь к Александру, которую она то ли скрывала, то ли подавляла. А еще, наконец, осознал, что они осиротели – как тогда на кладбище, после похорон отца. Александр теперь был не тем человеком, который катал его на санках, водил в кино и покупал мороженное, и не тот, который учил его разбираться в компьютере и ругал за оставленные где-то варежки. Это был другой, чужой человек, у которого уже не было души – жестокий, злой, словно подавленный чьей-то волей.

Неужели он и сейчас не одумается?

И сразу понял – не одумается. Миллионы людей поступали так же – и не раскаивались. Мысль, что Сашка будет жить в их квартире со своей подругой, снова показалась ему почти невыносимой, отдаваясь болью, когда подкашиваются ноги – он уже мечтал, чтобы и брат оказался на улице.

Дом встретил их смолянистым запахом и мудрой настороженностью. Дом был крепок, с высокими потолками, с некрашеными дубовыми полами, и ни единая червоточина не коснулась потемневших от времени бревен корабельной сосны и лиственницы. Ни обоев, ни штукатурки, лишь потемневшие, покрытые лаком бревна. Тот мох, который был плотно забит между бревнами, еще сохранил свою блеклую зеленую окраску, не потемнев со временем, как тот, что торчал наружу.

В первой половине дома располагалась, прихожая, которая упиралась в русскую печь и проход в горницу. Сразу за вешалкой на задней стене, рядом с входной дверью, еще один проход в небольшую спаленку с окном, которое выходило на огород и на реку за ним. Пожалуй, там поместится и кровать, и стол, и кожаное кресло, доставшееся ему от отца, подумал Кирилл, мысленно обживая ее. Одна сторона печи, образуя заднюю стену, обогревала ее. Пожалуй, тут было уже теплее, чем в остальном доме.

Горница, с окнами на дорогу и в ограду, оказалась большой – теперь уже удивилась мать. Из горницы вели еще два прохода – на вместительную кухню, с окном на дорогу, с умывальником в углублении за печью – он все еще висел на своем месте над треснувшей раковиной, и еще один в другую смежную с прихожей спальню, пожалуй, даже больше, чем первая, с окном в ограду на ворота.

Когда здесь жила большая семья…

Мать щелкнула выключателем, тускло загорелась лампочка. Вернулась на мост, чтобы осмотреть пристрой, который располагался через теплый мост, с окном в огород и входной дверью с крыльца. Очевидно, в самом начале мост был частью дома, составляя другую его половину. Не обогреваемый, но капитальный, с потолком, как в большой половине, с такими же покрытыми лаком стенами и некрашеными полами.

Пристрой, с окнами на другую половину огорода, на колодец и баню, выступающую за двор, оказался чуть меньше. Он состоял из одной горницы, без прихожей и спален, и вместительной кухни. Горница, за счет смещенной к стене печи, оказалась больше той, которая осталась в другой половине дома, такая же в длину, но шире. Зато кухня меньше в половину.

– Авдотья эту часть дома жильцам сдавала. Много тут у нас народу бывает. То родственники нагрянут, то охотники, то лыжники… Места знатные. Отдыхающих летом много бывает. У нас на лето лагерь открывается, путевки в город продаем. Студенты на практику приезжают….

Кирилл и мать от неожиданности вздрогнули и оглянулись.

Позади них стояли двое мужчин. Один, который говорил, был совершеннейший блондин-альбинос, с красновато-голубыми усталыми глазами, вокруг которых лежала сеточка морщин. Мужественные прямой нос и массивный подбородок. Волосы то ли седые, то ли белые. Лет тридцати пяти – высокий, плотного спортивного телосложения. Одет не то чтобы по-деревенски, даже в городе редко встретишь человека, который бы так одевался. Дорогой черный парадный костюм: брюки, жилет, пиджак, желтый галстук в красную полоску под цвет шелковой рубашки, лакированные остроносые утепленные ботинки. Поверх костюма нараспашку рыжая замшевая куртка с меховым воротником и отделкой понизу и на рукавах. Сам он и голос его показались веселыми, он разглядывал новых жильцов, оценивающе прищурившись.

Второй много скромнее, но тоже выделялся бы в толпе. Был он полноват, невысок, лет пятидесяти с хвостиком. Отличали его глубоко посаженные цепкие коричневые глаза, с широкими рыжими бровями над ними, и веснушчатое лицо с хищным крючковатым носом, который с веснушками и его круглолицестью никак не вязался. Было заметно, что дня три он не брился – щетина придавала ему выражению некоторую диковатость. Одет он был в черную кожаную куртку на меху, застегнутую на молнии до мохерового зеленого шарфа, в черные теплые брюки и кожаные теплые ботинки, в которые были заправлены концы брючин. Теплую меховую фуражку он мял в руках, тоже открыто рассматривая и мать, и Кирилла.

Блондин-альбинос подошел к матери и протянул руку:

– Давайте знакомиться, Артур Генрихович Шрахтенберг… Да-да, я немец, – кивнул он головой, заметив ее удивление. То, что он немец, наверное, можно было и не говорить. – Строили здесь кирпичный завод, влюбился, женился, остался. Вот, руковожу… В прошлом глава местной администрации, сейчас руковожу хозяйством. М-м-м… Акционерное общество, но жизнь наша напрямую от него зависит. Жить, как везде, не дают, воюем потихоньку, – пожаловался он.

Мать чуть замешкалась, но быстро собралась и протянула руку гостю:

– Анна Владимировна, Ворон… Бывший врач-хирург, заведующая отделением областной больницы, дисквалифицирована по инвалидности… астматик. Вы извините, просто я…

– Не буду скрывать, наслышан и репутацию вашу проверил, – сухо и по-деловому перебил ее Артур Генрихович, и сразу смягчился. – Вы уж извините, что я к вам без приглашения, и вот так сразу… – он как-то виновато улыбнулся, пожимая плечами, добродушно распахнув руки. – Я как узнал, что к нам врач едет, да еще хирург, сильно обрадовался. Врача у меня в больнице хорошего нет, девочки молодые, практикантки, приезжают, уезжают… – он с досадой поморщился. – Пока рожениц до области везем, они у нас еще одного успевают выносить, – пошутил он. – У кого-то аппендицит, кому-то зуб вырвать, а то, бывает, охотники друг друга постреляют. Если вы не сможете, то я, конечно, пойму вас, но нам нужна ваша поддержка, ну, хотя бы подсказать диагноз… Хочу предложить вам взять руководство на себя, – он взмахнул белесыми ресницами и почти выкрикнул, округлив глаза: – Ну нет у нас врачей! – всплеснул он руками. – И как заманить – не знаю! А людям нужна квалифицированная помощь! У нас тут тоже люди! Четыре с половиной часа до больницы везем! А если дорогу перемело?!

– На той неделе двое скончались, – пожаловался расстроено рыжий, кивнув и прочистив горло легким покашливанием. – Пока из лесу привезли, пока в область доставили… по дороге. Несчастный случай. Еще один от зуба. Флюс вскочил, и гной до мозга достал.

Кирилл заметил, как в матери смешались все ее чувства.

– А как я… – она совершенно растерялась, потеряв голос.

– Да нет же! – опять всплеснул руками Артур Генрихович. – Вы можете вести прием, но если тяжело, вы только проверяйте девочек. Какой диагноз ставят, чего и как… – попросил он. – Много хозяйственных вопросов накопилось, ох как много, которые решить не могут. Тут профессионал нужен зубастый и клыкастый. Я ведь не врач, не знаю, что для больницы нужно. Привезли с поля бойца раненого, а у девочек бинта не нашлось, а то инсулин забыли заказать, опять человек помер… Наша власть медицину не жалует, – он горько усмехнулся. – Больница хорошая, есть оборудование, которым даже и не пользуемся, некому, не знаем для чего и как. К нам ведь и из Захарова то и дело привозят. Кто ногу вывернул, кто сломал, а тут под лавину попали трое. Нам захаровские хозяева помогают, поддерживают, деньги выделяют. Мы хоть с разных областей, но живем тут, как на необитаемом острове. Вы не пугайтесь, газ есть – труба рядом. В позапрошлом году скважину пробурили, теперь и нефть своя. На асфальт или на горючее самое то. Продукцию с комплекса перерабатываем и продаем в соседнюю область, до них ближе. Заводик кирпичный, лесом приторговываем, летом выпуск прессованной доски наладили, звероферма, комплекс свиноводческий. Все как у людей.

– А много у вас обслуживает больница? – робко поинтересовалась мать.

– С захаровскими, пожалуй, тысяч двадцать будет. Но специалистов не осталось почти, в город поуезжали, когда настали тяжелые времена. Это сейчас производство работает, а раньше-то ни работы, ни денег. Видели, небось, сколько домов пустует. Вот с тех времен и стоят. Ну, если вы не хотите… – он расстроился, покачав головой.

– Нет, нет… Нет… – испуганный голос матери сорвался на хрипотцу. – Я согласна… Просто так неожиданно ваше предложение! – она разволновалась. – Поймите правильно, я думала, никогда не смогу вернуться. Зачем же убивать себя надеждой? – руки матери мелко дрожали. Кирилл видел, что ей хотелась закашлять, но она пыталась сдержать кашель, закрыв рот рукой, лицо ее покраснело, вздуваясь жилами.

– Вот и славно! Вот и договорились! Ну, тогда… – Артур Генрихович протянул ей носовой платок, сложенный вчетверо. – Он чистый, не побрезгуйте. И не стесняйтесь, я знаю, что это за болезнь. Моя жена болела астмой, оттого и переехали сюда. Поначалу-то тоже в городе устроились. И вы знаете, прошла астма, – обнадежил он ее. – Здесь рядом сосновый бор, кедры, горы. А дом у вас хороший, подправим, перестроим, газ проведем. В центре и отопление есть, но сюда не тянем, котельная не справляется. Да и привыкли люди, ставят котлы. На неделе и займемся, бригада как раз простаивает. Мы древесину еще не скоро будем отправлять, лед через месяц сойдет, не раньше, мы баржами ее вывозим. В старые-то времена сплавляли – всю реку загадили, – опять пожаловался он. – Чистили долго. Хорошо экологи помогли из Гринписа. Я когда в Германии жил, участвовал в их движении и руководил бригадой быстрого реагирования. Теперь и рыба к нам вернулась, щуку на удочку берут аж возле дома, – похвалился он. – Третий год выпускаем форель. Первый улов отправили на реализацию. Еще один заводик нужен, – он опять развел руками, на этот раз широко. – Так что и лесом обеспечим, и кирпичи наготовлены. Но вы уж устраивайтесь как-то быстрее, а то скоро посевная. Не приведи господи остаться как прошлом году!

– С какой-то заразной болезнью всю бригаду в область увезли. Оказалось, пищевое отравление… – пояснил рыжий, засмеявшись. – Пока возили туда обратно, неделя прошла, а для посевной неделя – катастрофа.

– Мы вообще-то специалистам вашего уровня квартиры предлагаем, но у вас дом большой, крепкий. Нам такой, пожалуй, и не построить, – осмотрелся Артур Генрихович. – Выгодно подремонтировать, быстрее и дешевле. Опять же, свободных квартир все равно пока нет. Так что все законно и в пределах помощи, которую оказываем тем, в ком нуждаемся. Ссудой поможем, материалами. Когда бы нам приступить?

– Да я хоть завтра! – воскликнула мать, просияв, все еще не веря.

– Ну, завтра, так завтра, – он переглянулся с рыжим. – Определитесь, куда вам и что. Работают ребята быстро, месяца у вас есть. Они у меня орлы бывалые, справятся. А потом посевная начнется, строительство и сплав – заберу, – предупредил он. – Я вижу крышу надо полностью перекрывать, потолок сырой, видите, течет, – Артур Генрихович прошел по дому, заглянув во все углы. – Дожди начнутся, затопит. Вам в таких условиях жить нельзя. Вы уже весь дом осмотрели?

– Не надо ссуды, я думаю, найду деньги на крышу. Да мы еще и не смотрели, зашли только. Конечно, переделать тут кое-что надо… – согласилась она.

– Матвей, ты помоги нашему главврачу. Надо, чтобы вовремя человек к работе приступил. Ой! – спохватился он. – Я, кажется, вас не представил. Матвей Васильевич, моя правая рука. Их, правых, у меня семеро, – снова пошутил он.

– Можно просто Матвей, привычней как-то, – скромно потупившись, поправил Матвей.

– Ведет строительство и занимается лесом, – Артур Генрихович кивнул в сторону мужчины с рыжей шевелюрой. – Все вопросы по ремонту решайте с ним.

После этого он обратился к Матвею:

– Я машину возьму, еще на завод заеду. А ты отдыхай. Завтра приступай, пока время есть. Возьми всех, кто свободен… Бригада Михеича с лесозаготовок вернулась, посылать в лес до осени не будем, поздно.

– Надо бы и бригаду Райкина вернуть, – кивнул Матвей Васильевич, по-деловому осматриваясь. – Болото подтаивает от грунтовых вод, техника может под землю провалиться, не стоит рисковать. Нормальные объемы сделали. Теперь пусть лесники вырубками займутся, готовятся к посадкам. Правда, говорят, кедр у них в питомнике нынче плохо взошел.

– Лиственницу пусть садят, она быстрее до деловой древесины вырастет, – распорядился Артур Генрихович.

Артур Генрихович ушел, оставив их втроем. Матвей переминался с ноги на ногу, ждал, пока хозяйка решится на что-нибудь. Мать тоже молчала, не зная с чего начать разговор.

Матвей начал первым:

– У вас семья-то большая? – спросил он, осматривая помещение.

– Я, сын… Кирюш, подойди сюда, – позвала она. – И еще один, Александр. Но его нет, едет где-то. Бросил нас. В общем, попали мы сюда по его милости. Невеста у него отсюда, Ирина Штерн. Связался с ней, и что-то нехорошее с ним происходит, не знаем, что и делать, – мать тяжело вздохнула.

– Это Родиона племянница? – с ехидцей поинтересовался Матвей, оскалив зубы.

– Его, – кивнула мать.

– Не вы первая, не вы последняя… Помогают с людьми, но больных-то нам не шибко надо, – он махнул рукой с улыбочкой – Вы уж… Мы просто знаем, деревня у нас маленькая. Они многим тут жизнь запоганили. Вы не стесняйтесь, кашляйте, если вам по болезни вашей надо.

– Ну что, давайте, дом, что ли, осмотрим? – предложила мать. – Или, может быть, с утра?

Она пошла вперед, Матвей за нею, Кирилл следом.

Первое, что не понравилось матери, то, что окон было много, но маленькие. Матвей успокоил ее, сказав, что устранить это можно за один день, если спилить часть сруба и вставить новые. Лесопилка работала, окна делали на совесть, а то и металлопластиковые заказать, тоже были, хранились на складе для коттеджей. В другой половине дома потолок был тоже с подтеками.

Видимо, крыша провалилась под тяжестью снега.

Но, по мнению Матвея, все было поправимо, поскольку основное в доме фундамент и стены, а им сносу не было. Высокий фундамент из кирпича и бетона делал он сам, еще юнец, когда дом только-только строился тридцать лет назад, и хорошо помнил, сколько бетона тогда залили в землю. Строил дом муж Авдотьи, хозяйки дома, когда был председателем Черемушкинского совхоза.

Потом договорились убрать одну печь и переложить другую. Газ и отопление к каждому дому подводили бесплатно, но Матвей посоветовал одну все же оставить. Печь в деревне была необходима, разве что размером поменьше, совместив с камином и плитой. И посоветовал превратить мост в жилое помещение.

А после того, как слазили на чердак, не осталось сомнения, что крышу надо полностью снимать, заодно надстроив теплую мансарду, чтобы устроить комнаты для Кирилла и Александра.

Матвей прикинул и назвал цену, которая приятно удивила мать. Она внезапно просияла, что от него не ускользнуло.

– Это же так естественно! Материалы свои выделяем, для себя, – рассмеялся он. – Лишнего с себя не возьмем. А бригады за зарплату, а не в прибыль.

А когда он посоветовал поселиться у кого-нибудь на постое, сложив ценные вещи хоть в ту же баню, мать раздумывала недолго, решив пережить это время в бане, обратившись за согласием к Кириллу. Кирилл кивнул, задумавшись о чем-то своем. Такого поворота событий он не ждал и был растерян.

– Ну ладно, – кивнул Матвей. – Баня, должно быть, хорошая, Родион ее недавно построил. Он охотник, привозил из города знакомых. Пировали тут, пока Авдотья живая была, да и после. Дома-то у него семья, а тут никто не мешал.

– Что же, коттедж у меня будет?! – обрадовалась мать.

– Ну… – развел Матвей руками, неопределенно кивнув в сторону села. – Строим! Видели, какие дома отгрохали? Это в позапрошлом году, как нефть нашли. Решили сразу, чтобы потом не переделывать. Пока для нефтяников и специалистов, но на лето планируем для совхозных работников.

На этом Матвей ушел, потрепав Кирилла по волосам и подмигнув ему:

– Ну, строитель, готов к работе приступить?! Тебе, парень в школу идти, школа у нас хорошая – вот твоя работа! А то отстанешь!

Когда они остались одни, мать осмотрелась вокруг и задумчиво произнесла:

– Знаешь, Кирюша, я так боюсь перемен, но нет худа без добра. Вот и на работу, может, вернусь… Это все так неожиданно! – она поставила электрический чайник и достала бутерброды, приготовленные еще в городе. – Пора привыкать к новой жизни. Если завтра будут разбирать крышу, нам нужно где-то устроиться на ночь, чтобы рабочим не мешать. Ты посмотри, как там в бане, а то, может, поторопились…

– Мам, ну не с самого же утра… А у нас на этот ремонт все деньги уйдут, да?

– Да, Кирюша, почти все. Что-то мне как-то не верится… Но если материал выделят бесплатно, то останется… Мотоцикл куплю, на который права не надо, – пообещала она. – на рынке видела, не дорогие.

– Скутер? – подсказал Кирилл, внезапно сообразив, что в деревне жизнь не такая уж плохая, если не вспоминать про все остальное. Хотя, лучше бы, конечно, настоящий мотоцикл.

– Чтобы в школу не опаздывал, ну и… меня подвезешь когда. Мы, наверное, красить и оклеивать будем сами, как считаешь, справимся?

– Мам, у нас что, есть другой вариант? Ты, правда, думаешь, что мы в бане сможем прожить это время? – в баню пока не заходили и Кирилл плохо представлял, что она из себя представляет.

– Кирюш, у нас разве есть другой вариант? – передразнила она его. – Давай-ка мы приготовим поесть, я тут взяла с собой кое-какие продукты. А пока я буду готовить, ты мелочевку во двор под крышу сноси, – попросила она. – И тарелки достань. В общем, посмотри, что нам может пригодиться, необходимое сложи где-нибудь в сторонке. А мебель убрать попрошу рабочих. Надеюсь, не украдут за ночь. Саша, видимо, не появится сегодня.

Кирилл занес дров, чтобы подложить в печь и вышел во двор. Было уже темно и слегка подморозило. Он достал из кучи вещей зимнюю куртку и надел ее, подождав, пока согреется телом, вышел во двор. Он чуть-чуть успокоился, но на душе было тяжело. Даже тут Александр повел себя с ними, как с чужими людьми. Наверное, ему все еще не верилось, что теперь это его реальность. Ему вдруг показалось, что он снова спит и видит сон.

Не раскисать, не раскисать! – приказал себе Кирилл. Он зашел в баню, посветив сотовым телефоном, нашел выключатель и пустой патрон, ввернул лампочку и включил свет. И где они здесь будут ночевать?

Баня оказалась на удивление вместительной, как будто ее строили не для себя, а для гостей. В передней был даже камин. Делилась она на три отделения, парную, примерно два на два метра, помывочную чуть большего размера, и большой теплый предбанник, примерно, три метра на пять, который служил и гостиной, и раздевалкой. И широкая лестница на чердак. Сама баня была новой, строили ее недавно, бревна еще не покрылись налетом.

«Ого!» – удивился Кирилл, остолбенев. Точно такие строил отец, пока был жив. Последнее время отец и его брал с собой, рассказывая, что и как, но ему больше нравилось с тетей Верой, которая знала много интересных вещей. Жизнь в бане уже не казалась ему устрашающей. Большие морозы давно закончились, не замерзнут. Он немного расстроился, когда увидел, сколько пустых бутылок придется выносить. Они были повсюду – и в мешке в углу, и на чердаке, и сложенные во дворе.

«Наверное, ее тоже надо протопить», – подумал он, поеживаясь от холода. Подбросил несколько сухих березовых поленьев в камин, бросил бересту и поджег. Огонь весело побежал по поленьям, заражая своей беззаботностью. К счастью, печь не дымила, а нагревалась быстро.

Он огляделся. В предбаннике, наверное, поместится и кровать, и стол, и холодильник…

От старых хозяев здесь осталась кушетка для массажа и диванчики вдоль стены, обитые дерматином, узорный шкаф, в котором, по-видимому, хранили посуду и напитки. Утепленная покатая крыша служила потолком, так что предбанник был как большая комната с одним окном на огород. Два других отделения от крыши отделял чердак и утепленный потолок. Кирилл заглянул и туда. На полу чердака валялось много сухих листьев от банных веников, для которых были приготовлены три поперечных шеста, на которых все еще висели веники.

Кирилл заметил, что бачок под воду совсем пуст, а помыться с дороги им не мешало. Он тут же нашел пару ведер, оставленных старыми хозяевами, наносил с колодца воды.

Пока он носил воду, поленья почти прогорели. Подбросил еще охапку дров, прикрыв камин чугунной заслонкой, что открывалась и закрывалась на две створки в разные стороны. Потом вынес бутылки, подмел чердак, собрав сухие листья, бросил в каминную печь. После этого занялся разбором вещей: выбрал постельное белье, одеяла и матрасы – сложил отдельно, собрал одежду, аккуратно развесив на шестах для веников. Всю прочую мелочевку: книги, игрушки, шкатулки, которые не влезли на чердак, сложил в пространстве между сараем и баней. Выбрал посуду, которая могла им пригодиться, разложив в шкафу, остальную оставил там же, куда складывал ненужные вещи.

Работал он с тяжелым сердцем, без конца вспоминая свою прошлую жизнь, пытаясь понять, как это все с ними произошло – и не мог. Не было этому объяснения. Наконец, мать позвала его. Она принесла стол и стулья, постелила скатерть и прибрала. Стало уютно. От печи шло тепло. Мать поинтересовалась, чем он занимался, но когда он начал рассказывать, заметил, что почти не слушает его. Она молча разложила в тарелки макароны и колбасу. Не разговаривая друг с другом, сели за стол. Некоторое время дружно ели.

– Кирюш, я что-то переживаю за Александра. Не мог он совсем исчезнуть, даже не предупредив. И телефон не отвечает. Может, по дороге что случилось? Не в себе был, знаешь, мог в аварию попасть.

– Мам, ну ты хоть сейчас его не оправдывай! Что с ним может случиться, – Кирилл почувствовал, как в нем закипает возмущение, Мать жалела человека, который просто выкинул их на улицу, как щенят. – Наслаждается, что нас нет. Это все из-за него, все! Ненавижу его!

Кирилл отвернулся, размазывая по лицу тыльной стороной ладони увлажнившиеся глаза.

– Кирюша, не смей так говорить! – прикрикнула на него мать, съежившись, опустив плечи. – Если что-то случится, ты об этом очень сильно пожалеешь!

– Мы с тобой сидим, как два дурака, а они смеются над нами! – фыркнул Кирилл, бросая ложку. – Они же нас за скотину не считают. Мама, ну ты представляешь, они сидят в нашей квартире… Там, где мы сидели с папой, ходят по полу, по которому он катал меня на спине… Или жрут блины у тещи и радуются, что Ирка теперь пристроена.

– Бывает, что люди переезжают, – ровным голосом заметила мать.

– Они разговаривать с нами не хотят! – рассмеялся Кирилл. – Зачем ты квартиру ему разрешила продать? Ну и пусть бы убили его! – обвинил он мать. – Он нам даже про дом наврал, будто ездил его смотреть! Он не смотрел, даже не знал, где он находится! – вспомнил Кирилл. – А говорил: ой, дом в Черемушках, пригород, на землю новую квартиру купим, рассказывал сказки – все классно, замечательно, здорово, а где, покажи?! – Кирилл скрипнул зубами, сжимая вилку до боли в суставах. – Если бы тут не нужен был врач, кто бы нам помог?! – попытался он ее образумить. – Слышала, что Матвей Васильевич сказал? Мы не первые! А представь, если бы нас привезли в полуразрушенный и заколоченный дом, мимо которых проезжали?! Наверное, просто испугались, что ты подашь в суд. Все же, не просто какая-то работяга…

Кирилл отрешенно уставился в тарелку, не замечая ее, с ужасом думая о том, что все могло быть много хуже.

– Тех, кто может подать в суд, обычно убивают, – согласно кивнула мать, словно опять прочитав его мысли. – Да, мы могли оказаться в еще худшем положении. Если честно, я даже не представляла себе, как это все могло быть. Тут представила, когда мы мимо проезжали. И все же… Знаешь, Кирюш, – она ненадолго задумалась. – А я рада, сама бы я никогда не решилась. И пусть он предал нас, но зла не держу. И ты не держи.

– Я не хочу больше о Сашке говорить, он мне не брат! – отрезал Кирилл. – Я вырасту, заработаю много денег, и киллера найму, что бы его убили! Папа ему фирму для нас оставил, а он нас обворовал! Я его ненавижу! Ненавижу! – Кирилл вдруг почувствовал, что ему становится легче. Боль, которую он держал в себе, выходила наружу с его высказанной ненавистью. – Ты как Сашка, он не помнит про нас, а ты все плохое пытаешься забыть. Ну, вспомни, вспомни, он же бил тебя! Я видел, как он таскал тебя за волосы, в лицо плевал, как бросил в прихожей головой о стену! И пусть убьют его! Или ты хочешь, чтобы он еще тут нас изводил?! Да пусть он сдохнет! Сдохнет, как тварь подзаборная! Сволочь он, ненавижу!

Кирилл вскочил, нервно подойдя к окну. Уперевшись рукой в косяк, уставился в непроницаемую темноту за окном. Его трясло, руки его дрожали, слезы бежали сами собой – и он ничего не мог с собой поделать. Его вдруг охватила глухая ярость. Мать оставила еду, погладила сзади по волосам, чтобы успокоить, но Кирилл отмахнулся. Тогда она с силой схватила его руку и прижала к себе, не давая вырваться, прижимая к стене своим телом.

– Кирюша, сейчас же замолчи! Слышишь! – она говорила горячо и в самое ухо, погрозив пальцем перед лицом. – Люди иногда болеют. Может быть, у него травма, о которой мы не знаем? Может, загипнотизировали его! Разобраться надо! А кто ему поможет, кроме нас? Ну, все! Все! Все!.. – мать держала его и гладила по голове, не давая вырваться. – Подумай, почему люди попадают в секты и ведут себя, как наш Сашка? Как будто булавку ему в голову воткнули… Мне бы раньше об этом догадаться, – укорила она сама себя.

Кирилл уже не плакал, но всхлипывал заложенным носом. Он насторожился при слове «булавка». Чувство тревоги кольнуло в самое сердце! Он вдруг снова обрывочно вспомнил свой сон, и незнакомые лица мелькнули перед глазами.

– Почему ты это сказала? – серьезным голосом спросил Кирилл.

– Что сказала? – не поняла мать вопроса.

– Ну, про булавку? – пояснил Кирилл.