Текст книги "Черная книга колдуна"

Автор книги: Анастасия Вихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

Глава 2. Переезд в Черемушки

Кирилл проснулся, и еще секунду чувствовал, как мелькает перед глазами рябь багряной листвы… Сон начал таять – от застрявших в памяти образах в душе остался осадок недопонятости.

«Сон в руку!» – мысль была неожиданной, но ясной.

За последние несколько дней Кирилл много о чем передумал – и это заставило его не по времени повзрослеть. С братом Александром, который заменил Кириллу отца, действительно что-то происходило. Он помнил его другим: веселым, подтянутым, остроумным, талантливым. Когда Александр поступил в институт, как отец, собираясь стать строителем, Кирилл решил, что сделает все, чтобы стать похожим на брата. Он гордился им и втайне надеялся, что и Александр когда-то будет гордиться им так же. Брата поддерживали не только дома, на фирме отца остались его друзья, которые верили в Александра и ждали, что тот продолжит начатое дело в качестве крепкого хозяина.

Но не далее, как полтора года назад Александр познакомился с Ириной, влюбившись с первого взгляда. Встретил он ее на остановке, сначала обратив внимание на запах, а потом увидел ее, со странно знакомыми движениями. И так сладко и больно защемило в груди, что первую их встречу не смог вымолвить ни слова.

Мать поначалу Александра поддерживала, не вмешиваясь в их отношения, проникшись к Ирине светлыми чувствами. У Александра и раньше были девушки, которых он приводил домой, запираясь в своей комнате, и когда Ирина отказалась остаться, мать выделила ее, как самую приличную из всех. Кроме того, матери льстило, что Ирина училась в медицинском институте. Сама она, хирург высшей квалификации, не сомневалась, что сумеет убедить ее пойти по ее стопам.

И обрадовался Кирилл. Все же, училась на психолога, прекрасно разобравшись в его отношениях с одноклассниками. Кирилл уже давно болезненно переживал по поводу своей скованности в присутствии девчонок. Многие его друзья еще в восьмом классе обзавелись парой, а в девятом хвалились победами, о которых он пока мог только мечтать. Летом ему должно было исполниться шестнадцать, а он еще ни разу не целовался. С матерью об этом так откровенно поговорить не получалось.

Но вскоре Александра словно подменили…

Теперь все его мысли были об этой девушке. Он перестал замечать и Кирилла, и мать, и друзей. За Александром девушки увивались толпами, и необычное его поведение, когда он вдруг стал похож на тряпку, вызывало удивление. Он не мог ни спать, ни есть, ни говорить о чем-то другом, болезненно умирая в ее отсутствие. Когда же они были вместе, наоборот, вел себя не менее странно, чем в ее отсутствие – то глупо улыбался, то хвастался, выдумывая про себя неприглядные истории, а если ему казалось, что с Ириной обошлись несправедливо, или наговаривают, внезапно становился агрессивным.

Но продолжалось это недолго…

Когда стало ясно, что с Александром что-то происходит, мать попыталась с ним поговорить. И тут же пожалела об этом – разговор закончился скандалом. Кирилл впервые в своей жизни испугался по-настоящему. Сашка, который до этого не обидел бы и мухи, набросился на мать с кулаками с глухой яростью, обвинив и в том, что отношения с Ириной не заладились, и в том, что его подставил отец…

После того случая Ирина приходила редко, чаше встречаясь с Александром где-то в кафе или на дискотеке, а если приходила, на их замечания и компромиссные предложения оставить Александра или войти в семью и повлиять на брата лишь усмехалась в ответ – и чаще вымещала злобу через того же Александра, настраивая против матери. После каждого брошенного упрека, Александр доводил мать до слез, синяки на ее теле стали обычным явлением. Доставалась и тете Вере, маминой сестре, которая пыталась с Александром воевать.

Кирилл пытался остановить брата, вставая у него на пути, но Александр сметал его взмахом руки, за шиворот забрасывая в свою комнату и закрывая на ключ.

События нарастали стремительно. Вскоре Александр бросил учебу. Скорее, его отчислили… Он уже не мог высидеть за книгами больше часа, а если телефон Ирины не отвечал, сходил с ума. Сама Ирина вела с ним себя в такие минуты еще холоднее, чем обычно. В конце концов, брат начал пить, пропадая из дома надвое и трое суток.

Не прошло и пары месяцев, как вдруг оказалось, что у Александра долги.

Оказалось, что и строительная фирма, которую отец оставил после своей смерти, перешла в чужие руки. Инструмент растащили, офис, базу и транспорт забрали за долги, которые появились в результате невыполненных заказов, на которые на фирму перечислялись авансы на строительные материалы. Когда и кем были сняты со счета средства, Александр ответить не смог. Но экспертиза доказала, что чеки были подписаны им, и банковские работники подтвердили, что получал он их сам. Вину он так и не признавал, отрицая свое участие в краже денег у предприятия, считая, что все это было подстроено, но доказать ничего не смог, потому как даже не вспомнил, где находился в это время. Так что, когда встал вопрос о продаже фирмы, продавать было нечего, разве что название.

Новость была настолько неожиданной, что до самой последней минуты, пока приставы не пришли описывать имущество, ни мать, ни Кирилл не могли поверить, что он вдруг заболел игровыми автоматами. Компьютер в их доме был с тех пор, как Кирилл себя помнил. И никогда Александр не увлекался играми, в отличие от Кирилла, который мог просиживать за новой игрой часами.

После похорон отца, для матери это был еще один удар. Ей, проработавшей половину жизни заведующей хирургическим отделением областной больницы, выйти с синяками на улицу, где ее знал каждый четвертый, казалось немыслимо. Она перестала выходить из дому, интересоваться знакомыми, от которых теперь пряталась, отключая телефон. И все больше и больше времени проводила в постели. Астма перешла в тяжелую острую форму, болезнь осложнялась сердечными приступами. Кирилл и тетя Вера дежурили у постели по очереди, боясь оставить ее одну, дорогие лекарства не помогали, с каждым днем она угасала, а Кирилл ничего не мог поделать и в ужасе ждал момента, когда останется один. Он уже не сомневался, что Александр выставит его, как только станет полноправным хозяином квартиры. Как в бреду, Александр метался по квартире, выворачивая и вытряхивая содержимое ящиков, шкатулок, белья, обыскивая все места, где мать могла прятать пенсию, и когда находил копеечные суммы, внезапно успокаивался и исчезал. Пенсию теперь получала тетя Вера, которая закупала продукты и лекарства, не рискуя оставить деньги в доме, подкидывая ровно столько, чтобы избавить себя от скандала. Тетя Вера собирала все чеки, чтобы доказать, что денег уже нет.

Теперь, когда к брату приходили новые знакомые – из старых его друзей уже давно никого не осталось, Кирилл запирался в своей комнате и не покидал ее, пока гости не расходились. Разговоры брата с новыми знакомыми были не те, что прежде, когда обсуждали книги, фильмы, о чем-то мечтали. Объяснялись все больше нецензурной бранью за бутылкой водки или литрами пива, а содержание сводилось к авторитетам, которые кому-то пожали руку или что-то сказали. Сразу после того, как поняли, что и продукты надо прятать – гости съедали закупленные на месяц продукты в два приема, – мать внезапно изменила тактику. Теперь она не стеснялась рассказывать, что кашель ее вызван открытой формой туберкулеза, напоминала об опасности заражения и о летальных исходах, вызванных этим заболеванием. Слава богу, ночевать гости не оставались, но засиживались допоздна.

В последнее время присутствие Александра, в одночасье ставшего чужим, Кирилл переносил с трудом, испытывая лишь ненависть и презрение. Он внезапно понял, что все его мечты и надежды тают, как дым. А брату становилось только хуже. Говорил какую-то чушь о значительных людях, имена которых, якобы, не стоило произносить вслух, и которые вот-вот должны были дать ему работу, при условии, что им удастся сохранить видимость уровня жизни. Кричал на мать, оскорблял отца, обвиняя, что тот держал фирму исключительно на связях с людьми, которых называл друзьями, и которые после его смерти не захотели его поддержать, переманив заказчиков – и снова набрасывался на мать. А если она пыталась напомнить, что заказ у него был, и деньги ушли, и что в этом полностью его вина – он снова становился зверем, не замечая, что мать умирает.

И вот три дня назад, Александр сообщил, что их квартира продана за долги, а взамен им предоставили частный дом в пригороде. Мать ужаснулась, но после разговора с новыми знакомыми сына махнула рукой. Только подозвала Кирилла, прижала к себе, долго смотрела в пространство перед собой, поглаживая по голове, потом горячо прошептала в ухо:

– Ты не расстраивайся, может все обойдется, лишь бы гадов этих не было рядом… Авось, Сашка одумается. У меня книжка спрятана, там деньги есть, на черный день копила… Ты только, Кир, не бросай меня… Я умру, но мне так страшно! – призналась она, крепко сжимая его ладонь. – Потерпи, сыночка, недолго потерпи.

– мам, ну что ты такое говоришь?! – Кирилл сам чуть не расплакался, чувствуя свою беспомощность. – Лучше бы ты их Сашке отдала… – расстроился он.

– Нет, Кирюш, они на квартиру нацелились. Не отстанут, пока не получат ее. А про деньги они не знают! Книжка у тети Веры спрятана! Деньги еще от отца остались, я на образование твое откладывала и в отпуск мы собирались с папой съездить. Завещание я на тебя написала, опекуном тетю Веру назначила. Если умру, сразу иди к ней… – мать закашлялась.

– Мам, ты что, умирать собралась?! – Кирилл почувствовал, как подкатывает к горлу ком, и дрожит рука, когда подавал пульверизатор с лекарством. – Ты даже не думай! Сашка нам с тетей Верой горло перережет, если узнает. Мам… – слезы покатились из глаз, обжигая щеки. Кирилл заревел, как маленький, уткнувшись в мамины колени.

– Мне хуже, Кирюш, Сашка у нас наркоман что ли… Не знаю… – она отдышалась. – Ты береги себя, ты один у меня остался. Мы его полечим, авось, поможет, может, наладится еще, бог с нею, с квартирой…

Кирилл лежал, вспоминая последние события, и думал о том, что впереди его ждет неизвестность. Предстоял переезд. Его история была не единственной. Год назад, вся школа обсуждала случай с одноклассницей. Ее с сестрой и матерью выгнал отец. Жили они на улице, ночуя, где придется. А однажды она оставалась ночевать в школе, и об этом узнали. Завуч сделала ей выговор на общей школьной линейке. Лелька после этого ходить в школу перестала, где она сейчас, никто не знал. Случаев таких было много, люди вдруг становились бездомными, и не могли объяснить, как это произошло. Кирилл понимал, что помочь им с матерью некому, точно так же, как не помогли остальным. Если уж на то пошло, то ему повезло, у него была тетя Вера, которая души в нем не чаяла.

Кирилл сжал зубы так, что боль отдалась в десну. Он обязательно выберется, – он знал это. Но что же произошло с Александром? И как ему поможешь, если он не слышит, не видит – и ненавидит, обвиняя во всем, что с ним происходит?!

И снова Кирилл вспомнил сон…

Может, действительно загипнотизировали, закодировали? Отчего он вдруг стал таким, и разве такое возможно? Он отчетливо вспомнил слова старика: «шило наложили». Почему же он не расспросил?! Он слушал себя, но ничего не находил, кроме тяжелых мыслей и грустных размышлений о себе и о матери. Господь, тот самый Род, с которым он не успел поговорить, был таким далеким, как сон. Он лежал, вспоминая парнишку с ясными чистыми глазами, старого человека, который исподволь, на пару с грамотным балагуром смущал народ речами, и богатыря, который почти нес его на себе, чтобы он не упал. Какое шило? Как, если брат до этого ни разу не встречался с Ириной?!

Или встречался?! Смутные сомнения и подозрения, что брата используют, переросли в уверенность. От прежнего брата не осталось ничего.

В дверь постучали.

– Вставай, надо поесть, сейчас машина придет с грузчиками, квартира уже не наша, новые хозяева торопят с переездом. Я поесть приготовил…

Александр, на удивление, был трезв.

– Отстань! – бросил мрачно Кирилл, внезапно почувствовав, как горячая волна прошла по телу, лишив его последних сил.

Брат услышал. Прошел в комнату, сел на кровать.

– Кирюш, ну, не знаю я, не знаю, как это получилось! – он то ли смеялся, то ли оправдывался, то ли искал утешения…

Кирилл бросил взгляд, полный ненависти, в его сторону, но Александр пропустил его мимо, размылся сам собой. Никакого раскаяния в голосе Кирилл не услышал.

– Но дом, говорят, хороший, – пожал плечами брат. – Бабушка Ирины там жила. Умерла она два года назад. Это ж не край света, просто пригород. Многие уезжают, чтобы жить на природе и работать в городе, вон столько вокруг коттеджей! Матери давно пора из города уехать… – Александр явно повторял чьи-то слова, словно бы пытаясь поверить в них сам. – И потом, у нас немного осталось денег, еще машина есть… Я заработаю, вот увидишь. Сколочу бригаду… Могу автомехаником. Квартиру мы вам купим!

– Нам не коттедж предложили, а деревянный дом с удобствами на улице, – бросил Кирилл, презирая брата. – Ты себя-то не обманывай! Ты его видел? – зло усмехнулся он. – Кто будет здесь жить – Ирка твоя? Чмо ты!

Это было самое обидное. Кирилл не сомневался, что так она решила жилищный вопрос, придумав для Александра сказочку и наобещав в три короба. Скорее всего, квартиру они тут же продадут или обменяют. Квартиры, полученные с помощью обмана, себе не оставляли. Слава богу, Александру тоже будет негде жить, позлорадствовал Кирилл. Тетя Вера его на порог не пустит – в этом она поклялась и матери, и Кириллу. Приходила она теперь, только когда Александра не было дома, он выгнал ее, запретив приходить даже к матери. Она, в свою очередь, тоже запретила ему близко приближаться к своему дому, особенно после того, как узнала, что квартиру продали за бесценок, втрое ниже цены. Те, кому Сашка задолжал, сильно его торопили, не оставив времени на поиски покупателя.

Александр промолчал, бросив в его сторону кривой недобрый взгляд.

Кирилл кожей почувствовал, что словно бы другой человек смотрел из глаз брата. Он вдруг зачем-то сравнил его глаза: правый глаз бы злым, левый жалким и почти безжизненным – он где-то видел эти глаза, но где? И насторожился, ожидая худшего, когда Александр напрягся, нервно сжимая кулаки. В последнее время Сашка слышал только себя и ждал, что все вокруг будут его жалеть и соглашаться с ним, а если ему противились, психовал и набрасывался. Брат был спортивного телосложения, крупный и сильный, отец с детства водил его в спортивную секцию, а порой и сам занимался и борьбой, и боксом.

– Ну, вообще-то мы пожениться хотели, так что как бы квартира у нас остается… – с досадой пожал он плечами, стерпев оскорбление. Подождав, когда Кирилл оденется. – Вроде, как и не продаем… Квартиру купил Родион, дядя ее. Обещал после свадьбы на Иришку переписать.

– Так, значит, Ирка твоя от нас с матерью избавляется? – раздраженно сплюнул Кирилл на пол уже чужой квартиры. – Думаешь, не передумает со свадьбой?! Надеешься, пожить пустят?!

Теперь он точно знал, где искать Бога – в предчувствиях! Он давал ему знания о будущем, почти никогда не обманывая. Иногда за несколько дней он знал о том, что произойдет вскоре – и сейчас ясно представлял себе чужих людей, которые войдут в его комнату, расставят мебель и повесят на окна новые занавески. Он смотрел на брата, слушал его бред и не понимал, как Сашка верит в то, что говорит?! И уже сомневался в своих предчувствиях – зло всегда побеждало, как бы не доказывали обратное. Квартиры нет, брат стал чужим, мать…

Вспомнив о болезни матери, Кирилл почувствовал себя еще хуже. Он словно проваливался в какой-то колодец, у которого не была дна.

– Деньги-то они отдали, – бросил Александр, внезапно меняясь в лице. Александр, похоже, чувствовал себя в чужой комнате уже хозяином, плевок задел его за живое. – Ты бы спасибо сказал! – упрекнул он. – Квартира у нас, долгов, которые от отца остались, больше нет…

– Готов зады им лизать! – с ненавистью процедил Кирилл, отступая. – Развели тебя, как… как твои дружки говорят, лоха? А ты купился? И не папа растратил деньги, а ты! В банке сказали, что ты деньги со счета снял! Спасибо, что не убил, чтобы выставить нас!

Взбешенный Александр вскочил, готовый наброситься с кулаками, застыв перед Кириллом и прищурив глаза. На всякий случай, Кирилл закрылся локтями, ожидая удара. До Сашки ему было далеко, но если ударит, он будет драться!

– Ты хоть название деревни спросил, в которую нас отправляют?! – усмехнулся он, глянув исподлобья. – Ты сам-то там был? Посмотрим, где этот пригород!

– Конечно, что я, совсем дурак? – вдруг одумался Александр, внезапно снова меняясь в лице и в поведении. – В Черемушках. Это же не далеко, пятнадцать километров! Вот договор и план есть… Видишь, дом большой! – Александр протянул Кириллу бумаги: свидетельство на дом, договор купли-продажи и технический паспорт домовладения. – И земли много, почти полгектара, – Александр уткнулся в документы сам, перелистывая паспорт.

– Ты сам там был?! – Кирилл с подозрением покосился на бумаги, внезапно почувствовав подвох.

– Да… То есть, нет, но… Мы мимо проезжали. Дом пустой, на замке, не стали дверь ломать, она железная и решетки на окнах. Кирюш, ну, пойми, выбора у нас не было. Это был самый большой дом. Остальные цена та же, а какие-то маленькие и участки небольшие. Можно потом, не торопясь, землю продать и купить квартиру в городе, – спокойно сказал он, складывая документы в папку. В голосе его Кирилл уловил такую уверенность, какая была до встречи с Ириной, словно тот человек, которого он когда-то знал, выглянул наружу. – Никто в город не рвется, все больше коттеджи строят. Так что, обошлось нам это дешево, я считаю.

– Не забывай, по цене четырехкомнатной квартиры, а удобств там нет!

– Ну и что? Половину-то пришлось отдать! Мне, чтобы купить этот дом, пришлось еще папин джип обменять!

Кирилл вдруг понял, что Александр в чем-то прав. Земля в Черемушках стоила очень дорого. Переезд перестал казаться ему смертельным – он сможет видеться с друзьями, и даже школу бросать не придется, только ездить на автобусе каждый день. Но некоторые ребята из класса и дальше жили. Разговаривать с братом о чем-то еще больше не хотелось – он встал, оделся, вышел на кухню.

Мать укладывала вещи. Кусок в горло не лез, Кирилл подошел к окну, прощаясь с двором.

Ярко по весеннему светило солнце, весело щебетали воробьи, купаясь в луже. На улице снег почти сошел. До летних каникул оставался два месяца, апрель и май. Соседка гуляла с собакой, таская ее за собой на поводке, а собака упиралась, пытаясь освободиться. Кирилл всегда мечтал о собаке, но мать болела, и заводить животных ему запретили строго настрого. Квартиру, купленную родителями до его рождения, было жаль. И друзей. Их у него было немного, не получалось быть душой компании, как в свое время Александр, но были. С ними он попрощался еще три дня назад, когда ему разрешили не ходить в школу, чтобы готовиться к переезду.

И вот ничего этого нет – двор стал чужим…

А потом под окном раздался сигнал, в квартиру поднялись люди и стали выносить вещи, загружая их в кузов грузовика.

Ехали долго. Выехали утром, часов десять, а теперь времени было уже часа четыре. Изредка мелькали деревушки, ютившиеся вдоль дороги. В крытом наполовину кузове было неудобно, но в кабине сидели водитель и грузчики. Александр остался, чтобы добраться на своей машине, которую купил, продав отцовский джип. Мать сесть в машину отказалась наотрез, за руль почему-то сел не Сашка, а новый владелец их собственности Родион Агапович, сославшись, что его машина на ремонте в автосервисе. Мать лишь взглянула хмуро, понимая, что и машину им, скорее всего, уже больше не увидеть. Они и не настаивали, скорее, вздохнули с облегчением – это было не их идея, а Александра. Пока грузили вещи, Кирилл заметил, что Ирина, которая стояла во дворе, объясняя водителю, как добраться до места, явно не спешила в Черемушки, где жили ее родители. Видеть ее было тошно, но и Кирилл, и мать промолчали. Она пришла со своим дядей, который торопил с переездом, наняв машину и грузчиков – неразговорчивых и сумрачных, словно они пришли похоронить их.

Смягчился только один из них, когда мать стала рассказывать про себя и вдруг узнала одного, которому вырезала аппендицит. На лица память у нее была феноменальная, и внезапно замолчала, когда тот грузчик посочувствовал ей, сказав что-то такое, отчего она побледнела и застыла, обратившись в камень. От Кирилла испуг матери не ускользнул, но расспрашивать ее при людях он не стал, лишь насторожился.

А зря…

Уже давно миновали все пригородные районы, а машина все ехала и ехала…

Мать закуталась в одеяло, усевшись на полу кузова на подушки, прижимая Кирилла к себе, обмотав его другим одеялом. Согревшись в ее объятиях, часть дороги он спал. Деревень вокруг уже давно не было, но асфальт не кончался, только дорога теперь стала уже, – а вокруг были леса и леса, будто их везли по тайге.

Наконец, мелькнул указатель «с. Черемушки». Кирилл привстал, высунувшись из-под брезента, и сразу увидел дома, раскинувшиеся по обе стороны широкой реки, метров триста или около того, которые между собой соединял железобетонный мост.

Было еще светло. В лучах уходящего солнца Черемушки выглядели не маленькими, но какие-то старые. Дома рассеяны на значительном расстоянии друг от друга, новых каменных было немного, пара улиц в центре, еще несколько улиц коттеджи – и много покосившихся и пустых на окраине, заколоченные крест-накрест досками, как будто Черемушки пережили войну. Проезжая мимо центра, когда машина ненадолго затормозила, и один из грузчиков забежал в магазин, вернувшись с бутылками пива в руках, несколько удивившись, огороженные железным забором с воротами, над которыми красовались вывески, Кирилл рассмотрел компактно расположенную двухэтажную школу, несколько в ряд поставленных больничных корпусов, административные здания, расположенные по кругу площади – и почти все новые, построенные из кирпича и панельных блоков. Был даже двухэтажный дворец культуры.

– Раньше здесь в соседнюю область ездили, – горько усмехнулась мать, когда Кирилл спросил, где они находятся, – пока трассу через горы не проложили. Нам теперь, Кир, лучше тоже, в соседнюю область… Ближе будет. И намного! Тут недалеко горы, куда мы с папой ездили отдыхать.

Кирилл испытал шок…

Все его надежды рухнули, Кирилл понял, что больше никогда не войдет в свой класс, не получит разряд по шахматам, не выиграет олимпиаду по математике, не увидит Савичеву Маринку… Сердце сжалось и взорвалось болью. Он побледнел, не выдавив ни слова. Кирилл подавлено посмотрел на мать. Глаза ее были отрешенными и ничего не выражали. Она презрительно скривилась, думая о чем-то своем.

– Мам, как же так?! – выдохнул Кирилл потерянно.

– Поздно, Кирилл, – мать тяжело вздохнула. – Лучше уж тут, чем в могилу…

Машина тронулась, отъезжая от магазина, продолжая двигаться даже тогда, когда село почти закончилось. Теперь и мать смотрела на дорогу со страхом, тоскливым взглядом оставляя село. И вдруг, поднявшись на гору, грузовик повернул с дороги, проехав три дома, стоящие одиноко и остановился. И Кирилл, и мать вздрогнули и замерли, переглянувшись…

– Все, мать, приехали, – один из грузчиков опустил задний борт, запрыгивая в кузов. – Замерзли? Идите в кабину. Вам бы печку затопить… Ладно, я сам, а вы грейтесь, грейтесь, а пока разгружаем, и в избе маленько нагреется. Далековато забрались, чего вам в городе не жилось?

Мать надсадно закашлялась.

– Астма у меня, бронхиальная…

– Ну и? Могли в пригороде дом купить, я бы не стал торопиться! – тот самый, с вырезанным аппендицитом, искренне сочувствовал.

– А нас никто не спрашивал, – криво усмехнулся Кирилл.

Он еще не видел дом – машина остановилась к нему передком, не сумев развернуться, – брезентовая наполовину кузова крыша закрыла обзор, и не испытывал желания взглянуть – и ему было все равно. Он не мог ничего изменить, только принять случившееся, как данность, и, открыв в себе второе дыхание, однажды восстановить все, что Александр отнял у них.

И лучше бы, если бы его не было рядом…

Дом стоял на самом отшибе на возвышенности. С холма Черемушки просматривались по обе стороны реки, как на ладони. Дома были разбросаны по всему периметру в беспорядке, не образуя привычной и принятой стройности улиц. Отсюда были видны дома за рекой, чуть на возвышенности, куда не добирались паводковые воды, и несколько производственных зданий. В доперестроечном прошлом Черемушки гордо именовались райцентром. Но после того, как окрестные поселения вымерли и дорога потеряла статус областной, изменился и статус села. Если не считать бывшего села Захарово, которое располагалось в подножии гор, в радиусе семидесяти километров жилых селений почти не осталось. Поля заросли молодым подъельником и березняком, дома разобрали на дрова или сожгли бомжи, которые часто их обживали. Вынув из бардачка автомобильную карту дорог, Кирилл тупо рассматривал ее и асфальтовую дорогу, которая вела до Захарова, а после сворачивала к межобластной. От Захарова тоже осталось только название, на его территории теперь расположилась спортивно-оздоровительная база. Горы находились на границе двух областей, разделенных горным хребтом. Когда их возил в Захарово отец, он почти не помнил, это было еще до школы, но однажды их всем классом возили на экскурсию в пещеры, и они ночевали на базе, спортивно-оздоровительная, которая уже числилась в другой области. Там же он и понял, что Маринка Савичева, которая расшибла ему лыжей нос, наехав и ткнувшись своими горячими губами в его лицо, нравится больше, чем другие девочки из класса…

Ничто не радовало взгляд: вокруг еще лежали сугробы, но не как в городе, снег был подтаявшим и чистым, на реке еще оставался лед. Возле дома в широком палисаднике, затянутом кустами, разрослись деревья, которые, видимо, никто никогда не подрезал. Они доставали выше крыши, и что они собой представляют, пока было не понятно, деревья стояли голые. Отсюда были видны даже вершины гор, не таких высоких, как на той безе, но все же горы. Кирилл вдруг вспомнил, что где-то там тренируются спортсмены-лыжники. «Неужели там?» – подумал он с удивлением. Он понимал, что это далеко, до базы по карте оставалось не меньше десяти километров, но не мог избавиться от ощущения, что они где-то рядом. И это, пожалуй, единственное, что не поддавалось уничижению в его глазах

Ему, привыкшему к городскому шуму и высоткам, непривычная тишина и простор казался почти убийственным – он чувствовал себя раздавленным и раздетым, им овладело отчаяние и оцепенение. Он не мог представить, как он будет здесь жить. Ненависть к брату захлестнула его с новой силой, и он не видел причины, по которой мог бы хоть когда-нибудь простить Александра. Мать тоже не выглядела радостной, но взгляд ее стал осмысленным, в ней вдруг появилась какая-то решимость, которая напугала Кирилла, когда она прищурилась, кивнула сама себе и бибикнула, напугав грузчика.

– Пойдем, сынок, обратно не повезут. Пригород, значит… ну-ну… Вот он пригород! Хотели Черемушки, получили Черемушки. Если и это Сашку не отрезвит, значит, ему мы уже ничем ему не поможем, – мать открыла кабину – и захлебнулась в кашле от холодного воздуха.

– Мам, но ведь это несправедливо! Получается, что мы по стоимости четырехкомнатной квартиры купили развалюху в деревне, про которую знать никто не знает! Нас на улицу выгнали, а все эта крыса его! – Кирилл с досадой пнул в заборную доску. – Они будут жить в городе, а мы здесь? Ты еще Сашку защищаешь?! Надо мной все ребята в школе смеются. Почему он выгнал нас из дому?

– Будет тебе! – мать впервые улыбнулась за последнее время. – Сашку тоже выгнали, только он пока этого не осознает. Он болен, его лечить надо, а лучшего места, чем эта деревня, не придумаешь. Зачем он теперь им? Думаю, что жить он будет с нами. Мы справимся, все будет хорошо!

– Хорошо? В этой дыре? Скажешь тоже! Мам, оглянись вокруг, это же деревня! – Кирилл всхлипнул, размазывая по щекам слезы. – Мне теперь всю жизнь тут жить?!

– Кирилл, ну-ка! – мать достала носовой платок и вытерла ему нос, как маленькому. – Не говори глупостей! Честно говоря, я ожидала худшего, – она посмотрела в сторону дома, оценивающе прищуриваясь. – Переплачено, верно, но только за удаленность. А дом… – она удовлетворенно кивнула. – Этот дом еще сотню лет простоит и ничего ему не будет. Да разве в деньгах дело? Пусть подавятся, не на радость она будет им. У таких радости в душе нет, им хоть сто квартир подай, они не остановятся, и кто-то да поставит их на место, – она решительно взяла Кирилла под руку. – Папка твой строителем был, многому меня научил. Подстроим, подправим. Кирюш, – она тяжело вздохнула. – Два сына у меня, один попал в беду. Будь ты на моем месте, как бы поступил? Ты не о Саше думай, а о своих детях… А-а, – она махнула рукой. – Ты не поймешь, пока внуки у меня не появятся. Вы у меня оба… – она похлопала себя по сердцу: – Здесь!

Кирилл понял, что на деньги, отложенные матерью – последняя надежда когда-нибудь вернуться обратно и начать жизнь с нуля, – он может не рассчитывать. Жизнь теперь действительно нужно было начинать с нуля. Он промолчал, но мать, кажется, поняла, о чем он думает.

– Кирюш, может, поправлюсь, здесь чистый воздух. Знаю я эти места. Пока вы не родились, отец твой часто меня сюда привозил, – она заметила, как Кирилл вопросительно раскрыл глаза, показала рукой в сторону гор. – Там, с той стороны, – она улыбнулась. – Там твой папка родился. А ты не знал?

– Как, здесь? – Кирилл раскрыл рот. – А почему бабушка Лида жила в Елизаветкино?

– Это она перебралась, когда деревню их снесли. Папа настоял. Там, наверное, уже и не осталось ничего. Но это недалеко, съездим как-нибудь. Грибов там, как в сказке, видимо-невидимо, и озеро, а в озере белые лилии и черные лебеди. Места здесь хорошие, привыкнешь, здесь тоже люди живут. А квартира у тебя будет…

Она обняла Кирилла, уткнувшись в плечо, надсадно закашлявшись. Кирилл прижал мать к себе, чувствуя такую нежность и жалость, словно у него вырвали сердце.

– Тетя Вера хотела свою квартиру Саше завещать, но теперь-то вряд ли… – проговорила мать, отдышавшись. – Детей ей Бог не дал, вы у нее вместо сыновей. Не выгонит, когда поедешь учиться. Девятый уже вот-вот, десятый и одиннадцатый. Я держать не буду, как бы плохо мне не было. Главное, Сашу сейчас вернуть. Я тоже расстроена, но если мы опустим руки, то лучше нам не станет, – мать снова закашлялась, протянув Кириллу руку. – Сыночка, помоги-ка мне. И потом… Помнишь, тетя Вера лечиться от бесплодия ездила? Она тогда еще тоже квартиру хотела продать?