Текст книги "Кыыс-Хотун"

Автор книги: Анастасия Сыромятникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

XII

Жара, жара. Еще на рассвете страшным багровым языком вылизывает солнце последние росинки. Стала жесткой и колючей трава, желтеют и засыхают кончики лиственничных иголок. Как всегда в эту пору, замирает жизнь в долине. Как всегда в такую погоду, от невыносимых мук корчится Хоборос.

– Старая, потри мне еще грудь. Когда же я избавлюсь от этой проклятой болезни? Прямо саднит сердце. За что она на меня наслана? Вылечил бы кто-нибудь – половину всего, что имею, отдала бы. Боккоя, не знаешь ли где-нибудь сведущего шамана? Пусть он даже за тысячу верст – пешком дойду, если лошади устанут.

Боккоя неторопливо, мягко и вместе с тем сильно массажирует грудь госпожи. Время от времени она мочит тряпку в ведре. На пылающем теле Хоборос тряпка высыхает моментально, как над огнем камелька.

– Мало болезни, так еще и эта змея, которую вскормила из ладоней, портит кровь. И зачем она мне понадобилась! Пусть бы подохла грудным ребенком или выросла батрачкой… Лучше б взяла мальчишку-сироту, по крайней мере был бы наследник, помощник. Сколько денег, сколько масла и мяса ухлопала на ысыах, и вот – на тебе! Наше имя навек опозорено. Во всем улусе, наверно, сплетничают, что Таскина какую-то мужичку пыталась подсунуть в жены княжескому сыну. Господи, господи!

Боккоя молчит, ей страшно рот раскрыть. А Хоборос, как назло, требует ответа:

– Знаю, знаю, для чего она так с женихом обошлась.

Чтобы с Василием шашни крутить. Вот только не пойму, когда же они встречаются. Ночью, что ли? Мне Ланкы говорил, что как-то Нюргуна ночью через изгородь перелазила.

– Господь с тобой! – не выдержала Боккоя. – Грех так о ребёнке думать. И придурок этот тоже хорош. Померещилось спьяну, и сразу к госпоже: «Нюргуна ночью разгуливает!..» Ах, чтоб ему! Я с ним поговорю!

– Не надо, оставь его… Он верный слуга… Может, когда и соврет, но это не во вред. Старая, неужели эта девка так красива, что на нее мог польститься взрослый, женатый человек? Все беды он в мой дом принес. Подобрала его, бродягу, одела, накормила, сделала хозяином, а он… Орла убил! Простится ли когда моему роду это убийство?

– Зачем душу себе травить? Не было между ними ничего и не будет…

– Ты, старая, когда-то красавицей была. Теперь опустилась, ходишь в каком-то рванье. Возьми ключиц выбери себе платье – ты лучше меня знаешь, где что лежит. Будь, как раньше, мне верной подругой, матерью будь! Докладывай мне все, что узнаешь, остерегай меня от беды!

– Никакая беда не грозит тебе.

– А почему с языка Василия мое золото не сходит? Золото… Все думают, что у меня его амбары. Смешно, но его ведь почти не осталось. Все серебряные монеты перелила на украшения этой девке. Пусть ищут. Тут еще один кладоискатель объявился – Беке. Во всех углах меня ругает, намекает на золото, которое якобы в крови купалось. Пусть ищут. Может, лбами столкнутся…

Вбежала Нюргуна с большим чороном в руках.

– Тетя, я кумыс принесла!

Глаза у Хоборос потеплели. Она притянула к себе девушку.

– Не забываешь о тетке, добрая душа! И как у этого болвана – повернулся язык назвать тебя неотесаной мужичкой?

Боккоя взяла чорон, чтобы налить в чашку кумыса, заглянула в него и подмигнула Нюргуне:

– Милая, свежий кумыс в углу стоит – это вчерашний.

Нюргуна схватила чорон и тут только увидела, что в нем простокваша.

– Ах, боже мой! – вскрикнула она и уронила посудину. Потом, подхватив чорон с остатками простокваши, стремглав вылетела из комнаты за кумысом и тряпкой.

Хоборос взглянула на пол и вздрогнула.

– Мерзавка, не может отличить кумыс от простокваши! – зло сказала она. – Походила бы, как мать, с нищенской сумой по чужим домам, научилась бы, наверно! Недаром говорят, что собаке незачем давать еду на золотом блюде – все равно не оценит. Так и с ней. Чужая она в моей усадьбе. Как и мать ее. Что-то сниться мне стала Прасковья. Не к добру это.

– Вот кумыс! – вбежала Нюргуна.

На этот раз ее появление не вызвало улыбки на лице Хоборос. Нюргуна не удивилась: ей не привыкать к резкой смене теткиного настроения.

– Кумыс… – процедила Хоборос, осушив плошку. – Да, много его пролилось на ысыахе.

Впустую. Ты скажи-ка нам со старухой, что все-таки случилось? Почему упал жених? Почему плевался после прогулки с тобой?

– Упал потому, что сидеть на лошади не умеет. А плевался оттого, что невежа и дурак! Воспитанные люди не плюются! – единым духом выпалила Нюргуна.

– А почему жаловался, что невеста вся пропахла навозом? И руки у нее словно грабли?

– Слишком много о себе воображает! Сам, наверно, в хотоне ночует!

Хоборос испытующе заглянула девушке в глаза.

– Нет, не поверю, чтобы тебя можно было принять за скотницу. Подсунула вместо себя Аныс?!

Нюргуна, захваченная врасплох, покраснела.

– Молчишь? Так оно и было? Нарядила батрачку в свое платье. Хотела, чтоб она вышла за сына князя? А сама кого присмотрела? А? На кого рассчитываешь? Думаешь, хорошие женихи на дороге валяются?

– Мне еще рано замуж. Тетя, дай мне хоть год еще поучиться, – опустила голову Нюргуна. – А там – за кого угодно.

– Ловлю тебя на слове, – грозно сказала Хоборос. – Ты говоришь – за кого угодно. Давай же вспомним старый обычай. Выбросим твои торбаса за ворота. Кто подберет – тому и достанешься… через год. Согласна?

– Согласна! – весело ответила Нюргуна. Она видела издали Мики – он направлялся в усадьбу. Старик подберет ее обувку, улыбнется и принесет со словами: «Кажется, эти торбаса для меня слишком молоды!» Вот будет смеху.

Нюргуна выбежала на крыльцо, что есть силы швырнула торбаса и вернулась в комнату. Хоборос с затаенным злорадством смотрела в окно. Она ждала гостей из соседнего наслега – бедных родственников Левого Глаза, которым собиралась сплавить Нюргуну. Новый жених, найденный Каменной Женщиной, был известен недалеким, детским умом.

Вдали показался всадник. Хоборос довольно улыбнулась: все идет, как задумано! Наверняка это нетерпеливый жених опередил своих родителей. Нюргуна впилась ногтями в подоконник. «Где же ты, Мики? Куда пропал? Ах, если он даже и близко, все равно обойдет его этот бешено скачущий наездник!..»– в страхе думала она.

Лошадь взвилась на дыбы и остановилась. Человек сошел на землю, поднял торбаса и, выпрямившись, внимательно посмотрел в сторону господского дома. Хоборос и Нюргуна вскрикнули одновременно – это был Василий Макарович.

XIII

Катится по лугу белое солнце, как драгоценный сверкающий камень. Белое солнце! Как хорошо! Нюргуна бежит за ним по дымящейся влажной траве, хочет догнать, но солнце, неуклюже подпрыгивая, катится все дальше к горизонту. «Аныс, Аныс! Смотри!»– крикнула Нюргуна и проснулась.

– Так это сон?… Какой странный сон, – прошептала девушка. Темнота амбара после приснившегося сияния показалась еще страшней.

Убежало солнышко… убежало… Нюргуна свернулась калачиком, подложив ладонь под голову. Опять она в немилости у Каменной Женщины. Вот уже и ночует не в доме, а в амбаре. Вместе с Боккоей. Боккоя лежит у входа, словно сторожит.

Неужели и вся жизнь пройдет мимо, как пригрезившееся солнце? Неужели Нюргуне так и не достанется хоть капелька счастья, маленький лучик огромного светила?

Через единственное квадратное отверстие в стене пробивается свет. Окошко маленькое– даже голову не просунешь. Как в тюрьме. Только решетки не хватает.

Василий Макарович учил на уроках: «Земля наша вращается вокруг солнца…» Почему вращается? Куда она спешит? Какая польза от этого бесконечного кружения?

На этот раз Нюргуне хорошо известно, за что она заключена. Ну что ж, хорошо хоть так.

Это было вчера, когда она сидела в юрте у бабушки Боккои. Старуха топталась по юрте в вечных своих заботах и ласково внушала Нюргуне не ссориться с теткой, а Нюргуна почти не слушала. Она с наслаждением вспоминала, как Василий Макарович вошел с торбасами в горницу и весело промолвил:

– Ну, где тут невеста для женатого человека? Чьи торбаса?

– Вот именно – для женатого, – сквозь зубы процедила Хоборос. Кровь, словно кипятком, ошпарила ее лицо. И тут Нюргуна впервые почувствовала, что свирепая тетка боится ее, девчонки!

Это было потрясающе в своей невероятности. Каменная Женщина боится ее молодости и красоты…

А Василий Макарович подошел к девушке и с поклоном подал торбаса. Поклон был шутливый, но Нюргуна видела, что он не шутит, что он исполняет обычай всерьез… Она закрыла лицо руками и бросилась вон босиком.

Интересно, о чем потом говорили супруги? Видимо, не о слишком приятном, потому что время от времени злобный визг Хоборос вырывался из-за плотно закрытых дверей…

И вот, когда Боккоя поучала, а Нюргуна вспоминала, в юрту ввалился Василий Макарович – как видно, только что с охоты, с двумя утками на поясе. Он снял этих уток и протянул Нюргуне:

– Смотри, Кыыс-Хотун, как мне сегодня повезло! Красивые, правда?!

– Убитые не бывают красивыми, – тихо ответила Нюргуна.

– Ого! «Я мыслю, значит, существую».

Вдруг улыбка сползла у него с лица и изменившимся голосом он прошептал:

– Нюргуна… нам надо поговорить…

– Да? – замерла Нюргуна, но в это мгновение, как из-под земли, в юрте возникла Хоборос. Она иронически оглядела мужа.

– А я-то думаю, где мой охотничек? Какую дичь выслеживает?

– Вот подстрелил пару уток, – холодно промолвил Василий. – Дал Нюргуне приготовить.

– Гм, утки подходящие, – Хоборос повертела в руках одну из них. – Ну что ж, пусть приготовит.

И она швырнула утку прямо в лицо Нюргуне.

Мертвая птица оцарапала лапами щеки, но Нюргуна не шелохнулась.

– Это черт знает что! – загремел Василий Макарович. – Как ты смеешь! В моем присутствии! Ни стыда, ни совести!

– А у нее есть стыд? Совесть есть? – взвилась Хоборос. – Ты знаешь, что она в суд на меня доносы пишет? Ей Тихон дороже тетки! Для того, что ли, в школу ее послала? Для того ты ее учил?

– Я и сам бы написал. Издеваешься над беднягой. Сколько раз я тебе говорил: заплати ему хотя бы за работу! Но на тебя, кажется, можно воздействовать только через суд.

– Ты что же, женился, чтобы меня разорять? Не слишком ли щедро раздаешь направо и налево мое добро? Или так у вас, у нищих, принято?

– Ну, хватит! Хватит с меня! – надломленно воскликнул Василий.

Он опрометью выскочил из юрты, взлетел на коня и ускакал.

Когда топот копыт затих, Хоборос сурово бросила:

– Ну вот что, писец. С сегодняшнего дня ночуешь в амбаре. Боккоя, проследи за этим. – И, пошатываясь, удалилась.

Тускло светит луна. Скоро ли засияет солнце?…

Вдруг над квадратным окошком послышался тихий стук. Дятел, что ли? А может, просто просели старые, полусгнившие бревна амбара, построенного еще прадедом Хоборос?

Стук повторился. Тук… тук-тук…

Девушка вскочила на ноги, подтянулась к отверстию и выглянула наружу. Василий!

Он беспокойно оглянулся и вновь впился глазами в тьму амбара.

– Нюргуна… Нюргуна…

Он здесь, здесь!.. Он зовет, он ждет ее!.. Случилось то, что не могло не случиться. И пусть он не ровня ей – старше, умнее, ученей… она всю жизнь ждала его, как он ждет ее сейчас.

Он близко. Между ними только стена. Какая чепуха. Никакие стены не остановят Нюргуну, когда она решится на все.

– Не бойся… Никого нет… Я тебя долго не задержу…

«Почему же ты не задержишь надолго? Задержи на всю жизнь…»

А может, не надо? Может, лучше сказать ему в склоненное лицо: «Уходите. Я люблю тетю, а не вас». Но разве повернется язык солгать любимому?

Да его уже и нет. Он ждет в роще.

Останься, останься! Еще не поздно.

Но руки сами нашаривают в темноте платье, ноги сами приподнимаются на цыпочки и осторожно несут мимо Боккои. Только бы дверь не хлопнула.

Дверь открылась и закрылась без звука. Нюргуна полной грудью вдохнула ночной росистый воздух.

«Выходи, я буду ждать», – звучит в ушах голос Василия. Где же он? Наверно, в роще. Нюргуна бросилась по едва заметной тропинке к лесу. Ах, как хорошо, она на воле! Можно потрогать любой цветок, окунуть ноги в прохладную траву.

Теперь уже ничто не отвратит ее от избранной навек дороги. Дорога у нее одна – с любимым человеком. Пусть сплетни, пусть косые взгляды, пусть позор…

Ее ничто не страшит… Если бы даже сейчас встала поперек пути сама Каменная Женщина и грозно спросила: «Куда идешь, мерзавка?» – она бы не свернула.

Вот и роща, далеко позади осталась усадьба. Нюргуна обогнула озеро с предрассветной серой водой. Но где же Василий? Нюргуна, трепеща, вглядывалась в даль. Побежала налево, направо, вперед, назад… Потом, обессиленная, упала на тропу.

Неужели он пошел в другую сторону? Как же так? Как они могли разминуться? Почему, она, дура, не спросила, где он будет ждать?

Занималась заря. Вода в озере порозовела, закачались камышинки над водой. Нюргуна закрыла ладонями лицо и кинулась назад к усадьбе. «Только бы ни с кем не встретиться, только бы не встретиться!» – повторяла в ознобе. Добежав до амбара, она беспомощно прислонилась к стене.

Вдруг внутри послышались испуганные причитания Боккои: «Ох, беда! Ох, беда!» Старуха, по-видимому, хватилась узницы. Нюргуна подхватила книжку, которую оставила вчера на скамейке, и вошла в свою тюрьму, едва не столкнувшись с Боккоей.

– Где ты была? – всплеснула руками старушка.

– Вышла на минутку. Книжку забыла во дворе, боялась, что дождь пойдет.

– Из-за книжки ночью встала? – недоверчиво покосилась Боккоя.

– Такая завлекательная книжка, – девушка обняла за плечи старую батрачку. – В ней рассказывается, как одна девушка полюбила женатого человека, а ее… выдали замуж за другого.

Ах, как она любила!..

Нюргуна швырнула книгу на нары.

XIV

Хоборос возненавидела книги. Они отнимали у нее мужа. Даже охота, на которой Василий пропадал целыми днями, вызывала в ней меньше неприязни. Когда супруг, закинув ружье за плечо, привычно направлялся за ворота, ее охватывало смешанное чувство злости и боязни за него: мало ли что случается в лесу. Кроме того, охота была исконным якутским делом. Книги же в роду Таскиных не жаловали. И хотя Хоборос умом понимала важность учения и пользу книг, она ничего не могла с собой поделать, когда муж утыкался в усеянные мало понятными значками страницы. Он был рядом – и в то же время далеко от нее. А Хоборос спрашивала о чем-либо – он поднимал голову с таким недовольным видом, что отпадала всякая охота с ним говорить.

Вот почему, когда Василий, разругавшись насмерть, переселился в соседний наслег к тамошнему учителю, Хоборос в ярости принялась за книги. Чуть ли не половину пошвыряла в огонь, изрыгая неслыханные проклятья. В печь полетел и «Закон божий». Его Хоборос узнала по роскошной обложке, корчащейся в огне. Она сунулась было спасти святую книгу, но махнула рукой: гори все оно синим пламенем!..

Она представила, как Василий, узнав о таком святотатстве, насмешливо произнес бы:

«Смотри-ка, женушка у меня – безбожница! Знает, что бога нет – не боится над словом его измываться». Руки у нее опустились и вместе с этим разом опустела душа, как будто вынули из нее что-то привычное и очень важное. Этим привычным и важным была забота о муже и тревога за него. Муж унес вместе с собой весь смысл ее существования, ничего другого в душе не оставалось.

Надо было срочно помириться с мужем, заполнить невыносимую пустоту.

Так место книг заняло нечто противоположное самому духу просвещения, который они несли, – Хоборос пригласила в дом шаманку Ульяну.

Об этой шаманке ходили фантастические россказни. Говорили, что она может объезжать диких зверей и превращаться в птиц. Все поголовно в округе боялись ее чар и проклятий. А ведь Ульяна не была шаманкой от рождения. Она стала камлать после того, как при странных и трагических обстоятельствах умер ее муж, которого горячо любила. Был он работящим, славным парнем, настоящим богатырем. Он стал борцом, известным в улусе. Его приглашали на все праздники, которые случались поблизости. Как-то его позвал князь Левый Глаз на тот берег Лены. Перед схваткой борца угостили. Что он съел у князя и что выпил, поведать Ульяне не смог: привезли его домой полумертвым, лишенным речи…

С тех пор переменилась хохотушка Ульяна, поползли о ней новости одна страшней другой. Хоть и боялись ее, а все-таки звали на разные торжества – шаманкой слыла она сильной. Сажали всегда за лучшим столом, кормили самым свежим мясом.

Откликалась она на приглашения охотно. Единственный, кто не мог заполучить ее на ысыах, был князь Левый Глаз. Хоть он и клялся и божился, что ни в чем не виноват, шаманка считала его убийцей мужа и никогда не скрывала своего отношения к нему. Так что, если бы с князем приключилась какая беда, людская молва немедленно отнесла бы ее на счет мстительной Ульяны…

Хоборос тоже изредка посылала за Ульяной, но не для камлания – муж не терпел суеверия в доме – а для того, чтобы угодить опасной женщине. В глубине души Хоборос чувствовала, что рано или поздно придет минута, когда без Ульяны, без ее связей с таинственными духами не обойтись. И вот эта минута настала.

– Думала, нет счастливее меня на свете, – печально начала Хоборос, усадив почтенную гостью. – Скажу тебе, как сестре: люблю Василия больше жизни, больше всего добра моего! Развей туман, открой глаза, скажи, что меня ожидает! Посоветуй, как вернуть мне его, чем к себе привязать навеки? Кто виноват в горе моем? Я сама, муж мой или еще кто-нибудь?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – хрипло ответила бумажно-белая шаманка. – Чтобы на них ответить, придется вызывать духов не только нижнего, но и верхнего мира!..

– Делай, как хочешь и как умеешь. Ты знаешь, я и раньше тебя не обижала, и сейчас не обижу. Награжу по заслугам. Только говори мне правду, какой бы страшной она ни была. Я люблю откровенность, прямоту; враг – так враг, друг – так друг, даешь – давай, замахнулся – бей!

Так я всегда жила, так и умру, наверно. Кто мои враги, подскажи! За что на меня пали несчастья? Мой муж убил орла, не оттого ли?

Ульяна забилась в угол. Она сидела, опустив голову. Руки ее слегка вздрагивали, взгляд неподвижно впился в пол, словно уже началось ее общение с таинственным сонмом духов. Но вдруг она резко вскинула голову.

– О помощи просишь? – насмешливо произнесла она. – А сама часто мне помогала?

– Что ты говоришь, Ульяна! Ведь ты могущественна. Разве ты нуждаешься в помощи слабого?

– Меня всесильной бессилье сделало. Бессилье, от которого я слезы лила, когда мой Дмитрий на руках у меня умирал. Лучше бы мне и не знать моего могущества! Ты просишь меня мужа тебе вернуть. А что ты сделала для моего мужа? Ты ведь тоже была на том пиру, когда его отравили. Не ты ли 'кубок с ядом ему поднесла? Ха-ха-ха!

Смех шаманки зловеще раскатился по дому. Хоборос содрогнулась.

– Что ворошить старое! – запинаясь, сказала она. – Дмитрия не воскресишь! Да и я ни при чем. За столом сидела, это правда, только разве я у Левого Глаза пищу разношу и кумыс разливаю?

– Вы все мне заплатите, заплатите, – зловеще раскачиваясь в своем углу, вещала колдунья. – Все, кто был там и кто не был. Все, кто знал и не знал. Всех вас ждут муки до смерти и после смерти!

Каменную Женщину била дрожь. Она знала, что Ульяна всегда начинала камлания с проклятий и угроз, тем самым обостряя свою способность общаться с духами.

Без этой необходимой части ритуала само действо было бы невозможным. Потом, когда оно закончится, Ульяна позабудет о своих угрозах. И все-таки было страшно.

– Выручи, говоришь? А сама даже на свой ысыах не позвала. Наварила, наварила мяса, наквасила, наквасила кумыса, только не для Ульяны!

– Да я же послала за тобой! Беке посылала. Да ты же и была!

– Сама пришла, сама пришла! – не слушая Хоборос, продолжала шаманка. – Незваной явилась Ульяна! Тайком из господского котла косточку выудила!.. Вот какая семейка, оказывается: муж священного орла убивает, жена шаманку на праздник не зовет! Ха-ха-ха! Не потому ли и девка их, племянница, с позором женихом отвергнута?

«Боже мой, неужели из-за орла?! Чуяло мое сердце, что это даром не пройдет, – ужаснулась Хоборос. – Значит, еще не все… Еще жди беды».

Ульяна вскочила и забегала по комнате.

– Куда ты девала моего скакуна? – как вкопанная остановилась она перед Хоборос. – Где мой иноходец?

– Какой еще иноходец? – отшатнулась Хоборос. – У меня и своих лошадей хватает! Зачем мне твои?

– Не ты, не ты, – прошипела шаманка, – не ты брала? Брал твой легкомысленный муж, в лесу заблудился, идти ленился, увел скакуна? Где мой иноходец?

Хоборос вдруг вспомнила: любит ездить на рыжем, а недавно вернулся на белом коне!

– Послушай о моем иноходце:

 
Длинногривый,
Пестроглазый,
Конь ретивый,
Мчи меня!..
 

Шаманка закружилась на месте, изображая стремительного скакуна:

 
Ой да, ой да, конь мой милый,
Пестроокий, длинногривый!
Длиннохвостый, длинноногий,
Где теперь твои дороги?
Тяжелы твои копыта -
Серебром они обиты,
А спина твоя бела,
Как березова кора.
Где ты, мой скакун священный?
Чьи тебя неволят стены?
Кто отплатит за тебя?…
 

– Уу… Постой, послушай, ведьма! Чем я виновата, что твой конь притерся к моему стаду? – вцепилась Хоборос в рукав Ульяны. – Бери за него десяток моих! Двадцать бери, если мало!

– Не мешай! – оттолкнула ее Ульяна.

Она выпрямилась, разметала по плечам густые волосы и затрясла головой.

– Душа твоя больна, больна твоя душа, она легка, как пух. Худо!

Из-под одежды шаманки показалась длинная бечевка. Ульяна подхватила ее и замахала из стороны в сторону. Таков ее способ камлания – бубном она никогда не пользовалась. Да и бечевку доставала лишь в крайних случаях, когда требовалось вызвать самых чудовищных и могущественных духов.

– Приходите, приходите! – взывала Ульяна к своим покровителям и хозяевам. – Сюда, сюда! Открываю вам дорогу.

Очаг затоплен, пища сварена. Xa-xa! Ха-ха! Ближе, ближе!

Хоборос, затаив дыхание, наблюдала за действиями шаманки. Ей, христианке от рождения, каждое воскресенье посещавшей церковь, было не по себе, что прибегла к колдовству. «Что же делать, если бог не помог», – оправдывалась она перед собой.

– Что такое? Молчат духи… – вдруг совершенно нормальным голосом произнесла Ульяна. – Видать, скрытная ты женщина!

– Не говори так, разве ты меня не знаешь? – вздрогнула Хоборос.

– Тогда о боге думаешь. Не думай о боге, не думай! Бог в нашем деле помеха.

Хоборос покраснела.

– Прославилась, разбогатела, глубоко в землю корни пустила, – вновь заговорила шаманка, – наших духов презрела, оттого в беду попала! Ах, моя веревочка-бечевочка, беги – бегай, устали не знай. Ага, вот в чем дело! Поселился в этом доме чужой человек, чужая душа, жадный пришелец сюда проник. Он запреты предков нарушил, стыд и совесть забыл. От него все несчастья, вся беда от него. Гони его, гони! Тогда твой очаг засияет ясным пламенем, когда его дыхание перестанет смешиваться с дыханием огня. Береги огонь, береги! Огонь мстит, мстит!

«Значит, она требует, чтобы я разошлась с Василием, – лихорадочно соображала Хоборос. – Но разве я ее за тем звала?! Я ведь совета прошу, как с мужем помириться. Как сделать, чтобы он на других не смотрел?…»

– Ты мне лучше скажи, как его душу заблудшую исцелить! – срывающимся голосом крикнула она.

Шаманка внимательно взглянула на госпожу.

– Ааа! – взвизгнула она. – Есть еще один враг у этой богатой женщины. Эта девка безродная, цапля болотная, утица медная, кукла зловредная! Гром загремит, дом разорит, смотри – твой огонь уже горит.

– Я тебя не понимаю! О ком ты? Говори ясней!

– Бедная женщина, горе завещано предками предков тебе. Жизнь твоя хуже ада, пришла пора распада. – Шаманка упала на пол, но слова все так же свободно лились у нее изо рта, покрытого пеной. – Солнце твое закатилось, мглою будущее покрылось. Слишком была ты проста, погубила тебя красота. Не твоя красота – чужая!

– Чья, чья? Ответь!

– Вижу я молодуху с оттопыренным ухом. Ха! Слушает, не спит ли ее госпожа. Дух ее как острие ножа. Проходит проворно через любые бревна. Его не ухватишь, как ни шарь! Вот он пронзает старый амбар. Амбар из бревен в три обхвата. Пришла пора распада.

– Какой амбар? Какой он с виду?

– Кукушкой выросла в чужом гнезде, никто не верь ее красоте.

– Какой амбар, я тебя спрашиваю?

– Стар амбар, сгнил до нар. Не важен амбар – важен подвал. Пусть лучше красавица его не касается! Где она, где? Никто не верь ее красоте. Было ли золото? Горя-то, горя-то!

Хоборос ахнула: откуда она знает о подвале? О золоте, спрятанном там? Неужели духи столь ясновидящи?

Кто эта девка, о которой твердит Ульяна? Неужели Нюргуна? «Кукушкой выросла в чужом гнезде…» Но в ее доме выросла не одна Нюргуна. Взять хотя бы Аныс. Тем более: «Девка безродная, цапля болотная». Да и станет ли Нюргуна шарить по подвалам? Скорее, вороватая батрачка…

– Мужа морочит, жене могилу пророчит. Вот – нож гадину уничтожь!

Шаманка поднялась на ноги и, вяло отряхнув одежду, побрела в угол.

Бечевка волочилась за ней, как хвост побитой собаки.

– Ульяна… – прошептала Хоборос. – Скажи ясно: кто эта девка?

– Не знаю. – Шаманка достала гребешок и стала причесываться.

– Как же я узнаю, кого опасаться?

– Духи ушли. Я ничего не знаю – это они говорили, а не я. Ты все слышала – ты и решай!

– А ты… ты ничего не слышала, когда говорила?

– Я была ими. Они ушли.

– Бери скот, бери деньги, только скажи!

– Не надо мне твоего скота. Верни моего иноходца.

– Так ты не скажешь?

Хоборос бросилась на шаманку с тростью. Но Ульяна лишь плечом повела.

– Давай-давай! Ударь трижды за мою правду.

Она уже успела пригладить волосы и оправить платье и ничем не напоминала ведьму, которая корчилась на полу несколько минут назад. Уходя, она обернулась, засмеялась и презрительно бросила:

– Да ты и сама прекрасно знаешь. Чего спрашиваешь? Лучше верни моего скакуна!