Текст книги "Кыыс-Хотун"

Автор книги: Анастасия Сыромятникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

XII

Как же все-таки внезапно и резко может преобразиться человек! Еще вчера в ледяных объятиях тундры купец был беспомощен и бессловесен. Но стоило ему переступить порог человеческого жилья и обогреть руки, как он тут же выпустил спрятанные до поры когти.

– Да, – сказал он самодовольно, – старик Буокай неплохой ездок! Долго ли заблудиться в тундре! А он в самую точку попал. Не зря я его нанял!

Можно подумать – похвалил старика. Но как похвалил! Как лошадь! Словно Буокай со всеми потрохами принадлежит ему, оттого и попал в «самую точку».

Охотник даже не повернулся в его сторону. Он в это время растирал дублеными ладонями окоченевшие ноги Нюргуны. Ему помогала хозяйка юрты, Дайыс. Она проворно взбила на ороне свежее сено и положила на него прогретую над огнем подстилку.

– Лечить, что ли, привез? – пытливо взглянула в лицо Буокаю хозяйка.

– Нет… по другому делу едем.

– А лечить надо. Девчонка – вся в огне.

– Пройдет, может, – пробормотал тунгус. – Кто лечить будет?

– Есть у нас в наслеге доктор. Настоящий, образованный. Сударский. Все болезни знает. Можно позвать, он не откажется!

– Ээ, сударские – ненадежный народ, – отозвался Аким. – Всех мутят, бунтуют. Не столько лечить будет, сколько словами язвить. Уж лучше шаман.

– Много ты знаешь! – сердито сказала Дайыс.

– Почему бы и не знать? Есть и у меня под боком один. Иваном звать. Иваном Ивановичем! Сказал бы фамилию, да забыл. Он в нашем наслеге недавно, его с Лены перегнали. Натворил там чего-то – батраков надоумил на поджог вроде. И у нас не унимается. Науськивает голодранцев на хозяев.

«Иван Иванович…» – донеслось до Нюргуны. О ком это он? Ах, о ссыльном. С Лены? Помнится, жил поблизости от Кыталыктаха сударский Иван Иванович. Нюргуна никогда не видела его, но много о нем говорил Беке.

– Не слушай его, старик! – резко бросила женщина. – Если хочешь, чтобы дочь жива осталась, зови доктора!

Охотник вздрогнул. Неужели Нюргуне так плохо? Он наклонился к девушке, пощупал лоб и щеки. Надо лечить, это правда. Одна беда: лечение стоит дорого. Там, у моря, он отдал лекарю всю свою пушнину. Сколько же потребует настоящий, образованный доктор? Чем ему платить?

«Иван Иванович… – с усилием думала Нюргуна. – Что, если это тот самый… Надо обязательно… Что надо? Да, найти его».

– Не выдумывай, женщина! – вновь послышался голос Атласова. – Знаем мы этих докторов! Я ее сам отвезу в Якутск. Там лечить буду!

– А ты кто ей? – покосилась на него Дайыс.

– Сам не знаю, кто, – захохотал торгаш. – Старик продать хотел, не сторговались.

Однако девка едет со мной. А тунгус назад вернется.

– Врешь! Врешь ты все! – в ярости вскричал Буокай. – Не я продать – ты купить хотел, да ничего не вышло! Никуда она с тобой не поедет! Не пущу! И давай, плати за дорогу. Не ты меня вез – я вез и кормил тебя! Плати деньги – мне они на доктора нужны!

– Вот как ты заговорил? – сощурился Атласов. – Ты меня вез! А кто просил меня на коленях взять дочь? Кто навязался ’ко мне со своими услугами? Я мог бы найти и другого проводника. А на чьих оленях ты ехал? На своих, может быть? Ты их купил, что ли?

Буокай сник. Все, что говорил Аким, было правдой: не получив определенного ответа насчет девушки, купец не хотел брать с собой Нюргуну, и его пришлось долго упрашивать; когда же тунгус заикнулся о том, что может сопровождать их в тундре, купец осадил его вопросом: «А олени у тебя есть?» Оленей не было…

Купец прошелся по юрте. Злорадная улыбка осветила его лицо.

– Я вижу, ты недешево ценишь свою работу. Ну что ж, я тебе заплачу. Но оленей ты не получишь. Уж лучше продам их на мясо. Возвращайся как хочешь.

– Не надо, не надо! – испугался охотник. – Не отнимай оленей! Я ведь не из жадности. Дочку спасать надо…

– Отец!

Виновато опустив голову, Буокай приблизился к Нюргуне.

– Не бери у него ничего… – срывающимся от волнения голосом проговорила Нюргуна. – Не надо меня лечить.

Не унижайся. Лучше умру…

В юрте воцарилась гробовая тишина. Все с презрением смотрели на купца, спокойно прихлебывающего обжигающий чай.

– А вот это ни к чему, – Атласов отставил блюдце, вытер рукавом толстые губы. – Умереть всегда' успеем, пока живется – надо жить! Жалкий старик, думает, его заработка хватит, чтобы заплатить доктору. Платить буду я. Как за невесту свою. И оленей отдаю тебе как будущему тестю. Я к девушке присмотрелся за дорогу, она мне нравится. Ну, а если не хотите со мной дела иметь, тогда и помощи не ждите.

Утром, брезгливо осмотрев внутренность юрты, в которой переночевал, торгаш вместе с награбленной пушниной перебрался к наслежному князцу. Он упорно настаивал, чтобы больную перевезли туда же («Она умрет здесь от холода!»), но Нюргуна отказалась. Давно уж она постигла сердцем, что в лачугах бедняков всегда теплее, чем в хоромах тойонов.

Прошло несколько дней. Доктор, за которым Атласов обещал послать, не появлялся. Сам же торговец ежедневно приходил в юрту, где лежала Нюргуна. Рот его не закрывался ни на минуту. То он хвастался своей расторопностью и умением жить, то перечислял свои богатства, то угрожал старому Буокаю, то сулил ему золотые горы, чтобы охотник согласился выдать за него Нюргуну.

Смысл его речей сводился к тому, что дальше просто так он девушку не повезет. Буокай ходил мрачнее тучи, яростно кусая трубку. Он понимал, что купец не остановится ни перед чем, что он вполне может отнять оленей. И что тогда?…

Нюргуна отчаянно боролась с болезнью и мрачными мыслями. Подчиниться Атласову – значит навеки распрощаться с мечтами о любимом человеке, о родном Кыталыктахе, Дайыс уговаривала ее не ехать с Атласовым.

– Оставайся у нас! – ласково говорила она. – Прокормимся как-нибудь! Муженек мой охотник знатный… Ты не смотри, что он такой худющий. К весне поправится! Прихворнул немного. На ноги встанет – всего будет вдоволь! Да и сама сложа руки сидеть не будешь.

– Не хочу… никому быть обузой, – пересохшими губами шептала Нюргуна. – Скорей домой…

– Я ж не говорю тебе на всю жизнь оставаться. Окрепнешь – лети себе, куда хочешь! Но только не с этим прохвостом.

– Он с Буокаем расправится.

– За старика не беспокойся! Кто-нибудь в тундру отправится, он и присоединится…

Разговоры эти – были бесконечными. Добрая женщина с тревогой вглядывалась в осунувшееся лицо больной: Нюргуне становилось все хуже. Между тем купец сменил тактику: он прекратил ругаться с Буокаем и стал «осыпать» Нюргуну подарками. Еще с порога он растягивал губы в умильной улыбке:

– Ну, как, моя красавица? – Потом присаживался на орон и протягивал Нюргуне латунный гребешок или дешевые бусы: – Смотри-ка! Гостинчик тебе принес. Нравится?

Нюргуна отворачивалась. У хозяйки юрты сжимались кулаки.

ХIII

– Лекарь приехал, дочка! – шепнул на ухо спящей девушке Буокай. Он всегда будил ее шепотом, чтобы не напугать.

Нюргуна открыла глаза. Лекарь? Зачем лекарь? Она же сказала Буокаю, что никакого доктора ей не надо: не хватало попасть еще в одну кабалу… Вчера они сговорились: когда девушке станет легче, Буокай убежит в тундру. Взять одну оленью упряжку – Буокай имел на нее полное право – и бежать как можно скорее от страшного купца. Единственное, о чем жалела Нюргуна – что не встретится с сударским Иваном. Хорошо бы расспросить его, наверняка он хоть что-нибудь знает о дорогих ей людях – Василии, Боккое, Аныс… Два года прошло как-никак, мало ли что могло случиться в Кыталыктахе…

– Зачем ты привел, мы же условились.

– Я ни при чем, дочка!

– Аким, что ли?

– Откуда! Сам приехал доктор.

– Сам?

Девушка с усилием приподнялась. «Доктор, оказывается, русский!»

У огня, наклонившись немного вперед, сидел высокий человек с пушистой светлой головой. Щеки его, по-видимому, были обморожены – они пылали нездоровым румянцем. Он энергично растирал над пламенем пальцы и хлопал ладонями по коленям.

– Снегом, снегом лицо надо!.. – крикнул ему Буокай. – Эх, – с сожалением покрутил он головой, – не знает, видно, доктор нашего мороза.

– Что ты болтаешь! – бросила ему мимоходом Дайыс. – Он двадцать лет в нашем наслеге лечит.

Старик смущенно взъерошил жидкие волосы и уставился на русского. Хозяин юрты, невероятно худой Мичэкэ, настрогал мороженой рыбы и подал гостю. На Севере человеку с мороза полагается сначала поесть строганины, а потом уж приниматься за горячее.

Бородатый доктор без жадности, но с видимым удовольствием опорожнил тарелку. Буокай одобрительно закивал головой: оказывается, этот русский знает северные обычаи!

– Видно хороший человек, – потихоньку сказал он Нюргуне. – Ты хорошенько рассказывай, где что болит, не стесняйся. Вылечит. Нравится мне этот человек, добрый, должно быть. Русские все добрые. Вез я одного, знаю…

Доктор обвел глазами юрту, встал, прошелся по ней в тишине, которая обычно предшествует большому разговору. Было хорошо слышно, как скрипят и потрескивают его суставы. Это была работа мороза: двадцать лет лечивший людей в простуженном навеки краю, о себе врач заботился мало и болел ревматизмом.

– Да, друзья, – заговорил он по-якутски, мило коверкая отдельные слова. – Невесело живете, как я погляжу! С каждым годом все хуже и хуже. Совсем обнищали. Что так, Мичэкэ?

– Болею, доктор, – еле слышным голосом отозвался хозяин. – Есть не могу… Кашель…

– Тебе бы на Юг, погреться. Человеческой пищи попробовать. Витамины… Ничего. Скоро все переменится. Держись, Мичэкэ. Нам обязательно надо выжить, слышишь?

– Что переменится?

– Всё. Вся жизнь!

– Ээ, двадцать лет ты говоришь об этом, а сам в свою Россию вернуться не можешь. – Мичэкэ схватился за грудь и закашлялся.

Доктор улыбнулся.

– Недаром говорил, дружок! Ну ладно, об этом после. Мне сказали, у вас больная девушка. Где она? Ага! Ты что же с головой укрылась? Больному человеку воздух нужен.

Он направился к Нюргуне, захватив по дороге скамейку.

– Ну, давай знакомиться, – сказал он, присаживаясь у орона. – Меня зовут Логин. А тебя? Я тут всех знаю, а тебя впервые вижу.

Нюргуна покраснела, словно в чем-то провинилась. Она откинула одеяло и вытянула поверх него руки.

– Кыыс-Хотун ее зовут… так вот, – отозвался Буокай.

– И тебя я, приятель, раньше не встречал.

– Мы… это… с Севера! – запинаясь, стал объяснять охотник. – Это дочь моя! Она далеко, на Алдан едет. Морозом, однако, прихватило!

– Так… – Логин пощупал пульс и велел Нюргуне сесть. Затем он заглянул девушке в рот и глаза и, прижавшись ухом к спине, приказал громко дышать.

Нюргуна готова была провалиться от смущения. – Раньше болела?

– Было, однако, – ответил Буокай.

– Ну что же, расстраиваться нет причин! – Логин распрямился. – Это просто возврат первой болезни. Он не страшен. Полежит недельку, и все будет в порядке. Зато потом эта болезнь уже никогда не прицепится. Понятно, старый?

Буокай засиял от радости.

– А чтобы выздоровление шло быстрей, пусть принимает эти порошки. – Он достал из кармана несколько пакетиков. – Дайыс, иди-ка сюда! Я объясню, как и что делать. Сколько дней девушка лежит?

– Как прибыли они, так и слегла, неделя, наверно, есть.

– Что ж вы сразу не позвали? Может, она уже здорова была бы.

Буокай потупил глаза.

– Моя вина, однако… Прости, доктор, заплатить нечем, потому не пришел к тебе.

У Логина перекосилось лицо.

– Что такое? – загремел он. – «Нечем заплатить!» Смотри-ка, ему заплатить нечем!

Охотник задрожал.

– Прости доктор, прости! – завопил он. – Я же не звал, ты сам пришел! Но ты не сердись, я отработаю! Я охотник, лису тебе добуду, песца добуду!

– Я заплачу! Деньгами! – выскочил из угла Атласов, до того не проронивший ни слова.

«И он здесь!» – мелькнуло в голове у Нюргуны.

– Вот деньги, пять рублей возьми, доктор! Я не хотел тебя звать, не верил, что вылечишь.

Думал, ты, как наш Иван, только о революции болтаешь. Оказывается, можешь лечить, да.

– Это что еще за явление? – попятился Логин. – Ты кто такой?

– Я купец Атласов. Торгую пушниной. А девушка эта – моя невеста.

– Правда, старик?

– Кое-что правда, – пробормотал Буокай. – Купец – это точно. Скупает шкуры у моря.

– А к дочке твоей какое отношение имеет?

– Ну, вроде в зятья набивается, – Буокай смахнул непрошеную слезу.

– Так… – Логин внимательно осмотрел по очереди Атласова, Нюргуну и Буокая. – Нет, купец. Не возьму я твоих денег.

– Почему? – удивился Аким. – У старика ничего нет, от него ни гроша не получишь!

– А мне от него ничего и не надо. Эх, старик! – обнял он Буокая за плечи. – Или ты не охотник? Разве ты не знаешь, что в тундре человек не имеет права не помочь человеку? Как ты мог из-за такой чепухи, как плата, не позвать врача к больной дочери! А вы, Мичэкэ, Дайыс, от вас я когда требовал платы? Что вы обо мне старику наговорили?

– Да толковала я ему, дураку, – с досадой отозвалась Дайыс. – Не верил! Пришлось самой за тобой идти.

– А зятек твой хорош. Пальцем не пошевелит ради невесты!

– Какой он зять, – вырвалось у Буокая. – Пристал с ножом к горлу… В долгу я у него.

– Ага! – вскричал Логин. – Так я и знал!

Если б я взял его пятерку, тут-то уж тебе совсем конец, старик. Так? Знаю я этих людишек! Грабят бедных северян, даром гребут пушнину. А потом ее – за границу, в Америку, в Японию! Ну, положим, – с презрением взглянул он на Атласова, – этот в Америку не поедет. Он перепродаст шкурки воротилам побогаче, а уж те получат за них чистое золото…

– Чистое золото? – ахнул Буокай.

В голову не приходило ему, что пушнина ценится так высоко. Приезжавшие в тундру торгаши неизменно твердили, что шкурки ничего не стоят, что в Якутске молодежь из богатых семей наворачивают их на ноги вместо портянок.

– Не верь ему, охотник! – продолжал Логин. – Дочь свою не отдавай. Большую ошибку сделаешь. Не думай, что осчастливишь девушку, повенчав ее с богатством. Кончилось время богатых! Слышите все – кончилось!

– Что он говорит? – удивился Атласов. – Как это кончилось?

В юрте недоуменно зашевелились. Нюргуна замерла. Она почувствовала, что сейчас будет сказано что-то очень важное, и во все глаза смотрела на Логина.

Его сослали много лет назад навечно в Якутию. Сначала отбывал ссылку где-то возле города, но не смирился духом и несколько раз пытался бежать, за что его каждый раз переправляли все дальше на Север. Наконец, оказавшись в тундре, он понял, что из побегов ничего не получится, и решил посвятить свою жизнь спасению жизни других.

Медицинского образования у Логина не было. Что знал, почерпнул из книг, которые присылали ему друзья.

Он занялся медициной потому, что не мог равнодушно смотреть на страдания людей, никогда не ведавших, что такое врачебная помощь. Наверно, он не был врачом в полном смысле этого слова, но зато у него в избытке были качества, необходимые врачующему не менее, чем знания и лекарства: доброта и самоотверженность. Именно они и помогали Логину спасать, казалось бы, безнадежных.

– Да, друзья, – сказал Логин. – Сегодня я получил известие: в Петербурге свергли царя!

Все опешили.

– Как это – свергли? – послышался слабый голос Мичэкэ.

– А вот так: взяли – и р-раз! – хлопнул по столу Логин. – Нет больше в России царя!

– Этого не может быть, – пробормотал Атласов.

– Царь-солнце умер. О горе-горе! – в ужасе воскликнул Буокай.

Логин рассмеялся.

– Да не умер! Жив Николай Романов, живехонек! Только не будет больше хвастаться: «Мы, Николай Вторый…» Отрекся от престола!

– Кто ж его так?

– Как кто? Народ!

– Этого не может быть, – твердил Аким. – Не может быть, чтобы Россия… без царя. Один уйдет – другой на его место встанет.

– Не встанет!

– Оо, что же это такое? – обхватив руками голову, повторил Буокай. – Недаром Хохунча говорил, что на свете пошла последняя тысяча лет! Верное слово сказал!

– Что ты ноешь, чудак! – оборвал его Мичэкэ. – Радоваться надо! Сам же плакался, что царю по уши задолжал. А теперь царя нет. Значит, и долг твой – фью!

Мичэкэ присвистнул и махнул рукой.

– Правду говорит? – с надеждой взглянул на Логина Буокай.

– В самую точку!

– Этого не может быть! – стоял на своем торгаш. – Если царя нет, это еще не значит, что налоги отменят! Деньги останутся деньгами и богатые – богатыми, а бедные – бедными.

– Да прекратишь ли ты, дурья голова? – рассердился Логин. – Неужели ты думаешь, что революция остановится на полпути? Нет, она пойдет дальше! Доберется и до твоих сундуков! Народ свое возьмет – все, что ты отнял у него обманом и хитростью!

Все заговорили наперебой. Новость потрясла всех. «Значит, прав был Беке, – думала Нюргуна. – А я-то хороша – смеялась над ним». Ей вдруг пришло в голову, что все страхи последних дней напрасны. Что может сделать ей ничтожный купчишка, если пал высший оплот несправедливости?

Царь… кто такой царь? Нюргуна видела его только на картинках. В школе поп учил, что царь и бог – почти одно и то же. Это царь распорядился таким образом, чтобы Хоборос властвовала над душами и телами сотен людей, чтобы Туллукчана умирала на морозе, а жадный купец преследовал Нюргуну.

И вот царя нет. Что-то должно измениться, что-то обязательно изменится в этом горьком мире. Воспрянут люди, засияют новые звезды, цветы распустятся на снегу!

Никак не мог опомниться и Буокай. Как же все-таки с налогом – придется платить его или нет? Кому верить: Логину или купцу? Долг царю был самой тяжелой ношей из всех, которые носил он на своем горбу. Сначала был невелик – что-то около рубля. Но как-то выдался трудный год, песцы не шли в капканы, для уплаты налога пришлось кланяться Хохунче. С тех пор долг стал расти, как снежный ком, и не успевал Буокай сократить его наполовину, как он вновь становился больше, чем был.

В счет долга Хохунча мог отнять у него все, что хотел. В прошлом году забрал лучшую собаку, как будто у князя не хватало собак. В другой раз прихватил связку горностаевых шкурок. А долг не уменьшался. Теперь разграбил чум…

– Как же все-таки с долгом? – повторил он вслух свои мысли.

– Побоку твой долг! Некому платить! – смеясь, воскликнул Логин.

Старик закрыл лицо руками и заплакал. Сначала никто и не понял, что он плачет, но когда у Буокая задрожали плечи, Логин догадался и шутя толкнул его в бок.

– Не плачь! Пусть лучше враги наши плачут.

– Добрый ты человек, доктор. Оо, добрый, – Буокай сквозь слезы взглянул на Логина. – Второй раз в жизни встречаю такого человека. Тридцать лет назад вез больного русского…

– Так неужто это ты? – вскричал Логин. – Бючээн ыыта?

Старик вытаращил глаза.

– Зэ, друг, сани, топор! – выпалил он по-русски.

«Бючээн ыыта» – по-якутски кабарговая струя. Ею лечил когда-то Буокай Логина. А «друг», «топор», «сани» – это слова, которым обучил его в те дни русский ссыльный.

Никто ничего не понял из восклицаний охотника и доктора. А старые друзья, помедлив мгновение, крепко обнялись.

XIV

«Дорогой Иван Иванович!

От души поздравляю тебя со всеобщим нашим праздником – чудище царизма рухнуло и больше не возродится…

То, за что воевали мы там и десятками лет терпели здесь – сбылось. Не всем удалось дожить до счастливого дня, будем же вдвойне счастливы – и за себя, и за них.

Революция, как крылья, поднимает меня с земли. Хочется лететь туда, где ныне решаются судьбы не только России, но и всего человечества. Что там «хочется»! Это совсем не то слово. Да и нет слов, чтобы выразить мою жажду битвы, стремление как можно скорее вновь окунуться в горнило борьбы…

Но ты вдвое ближе к Якутску и, не сомневаюсь, будешь там вдвое раньше меня. Я даже боюсь, что мое письмо не застанет тебя на Алдане. Но если, как надеюсь, подательница сего письма переступит порог твоего жилища до того, как ты его оставишь, – тогда я тебя прошу: помоги ей, чем можешь.

Слушай: она сирота. Воспитывалась у богатой тетки. Хлебнула немало горя… То ли по несчастью, то ли по злому умыслу тетки (сам решай – надеюсь, она тебе расскажет) оказалась на плоту во время бури и доплыла на нем чуть ли не до Ледовитого.

Ее спас старик-тунгус. И вот теперь, через два года, она пытается вернуться в родные края. По мне, ей там совершенно нечего делать. Если ты согласен со мной, устрой ее в городе. Такая молодежь, как она, – решительная, грамотная – скоро понадобится новой власти. Я бы и сам взял на себя сию функцию, но, увы, вынужден задержаться на моем полюсе холода. К сожалению, не транспортабелен… чувствую себя прескверно».

– «Твой Логин», – повторил вслух Иван Иванович последние слова письма, аккуратно сложил листок и поднял на Нюргуну дружелюбные серые глаза, грустно улыбавшиеся за стеклами пенсне.

– Как же вы узнали, где я живу? Как добирались?

Нюргуна потупилась.

– Узнала я о вас от купца… Атласова… Он скупал пушнину на Севере.

– Атласов! – Иван Иванович встал с топчана и прошелся по юрте. – Как же, знаю такого. Он обитает поблизости, не так ли?

– Да.

– Противнейшая личность… И, надо думать, в здешние края вас доставил именно он?

– Сначала я действительно ехала с ним.

– А потом?

– Потом я шла пешком.

– Пешком?! Почему же?

– Я… не могла… с ним. Он… требовал, угрожал… И тогда я сбежала.

– И сколько же верст вам пришлось идти?

– Верст – не знаю… два месяца шла.

Нюргуна сама не знала, почему ей так легко с этим человеком, почему она так свободно и смело разговаривает с ним. Может, право на эту свободу ей дал самостоятельный двухмесячный путь по тайге и бездорожью? Нет… Дело было не только в ней самой, но и в собеседнике, его проницательных серых глазах, ободряющей улыбке. Июньский ветерок, напоенный ароматом аласных[32]32
  32 Алас – плоское понижение в тайге, покрытое луговой растительностью.


[Закрыть] трав, беспрепятственно вбегал в юрту сквозь распахнутую дверь. Он шутя теребил листы бумаги, разложенные хозяином на столе, играл его пышными мягкими волосами. Перед Нюргуной стояла кружка чая, ее избитые ноги купались в щекочущей прохладе юрты – что еще нужно человеку, отмахавшему сотни и сотни верст?

Иван Иванович присел рядом, внимательно заглянул в глаза.

– А Михаил Николаевич пишет – сиротка, несчастная детка… Какое там детка! Такого мужества мне и у мужчин не приходилось встречать. Как же вы купца бросили?

– А что мне оставалось делать?

– Но вам же нужно было где-то ночевать, чем-то питаться…

– Бедных людей всюду много.

– Да, – сказал Иван Иванович, – ваша правда! Бедный всегда поможет бедному… Впрочем, и богатому не откажет, если тот придет к нему как человек… И второй раз вы правы: много, много повсюду бедных людей! Ну, ничего. Это скоро кончится. На наших глазах… И при нашем участии. Пейте чай, пейте! – спохватился он. – Ведь вы так устали! Прошу прощения, что не могу предложить ничего более существенного: запасы продуктов кончились, возобновлять их нет смысла – послезавтра я уезжаю в Якутск. Опоздай вы на два дня – и меня бы уже не застали… Но почему вы стремились сквозь такие пространства именно ко мне?

Нюргуна отодвинула опустевшую кружку.

– Атласов говорил, что раньше вы были на Лене… У нас тоже был Иван Иванович. Может, это вы? Вы знаете такую местность – Кыталыктах?

Она замерла.

– Да, знаю. Еще бы мне не знать. Я прожил там восемь лет. Правда, не в самом Кыталыктахе, а поблизости. Но я много слышал о его обитателях.

– Расскажите мне, расскажите! Что там было после того, как я…

– А что случилось с вами? Вас, простите, как зовут?

– Кыыс-Хотун.

– Кыыс-Хотун!.. – Иван Иванович в волнении вскинул руки. – Нюргуна Таскина! Как же я сразу не догадался! Ведь Логин пишет… как это… – Он схватил письмо и лихорадочно стал читать его. – «Ты вдвое ближе к Якутску…» Не то… А, вот: «Оказалась на плоту во время бури». Да, вся округа долгое время только и говорила об этом. Все строили различные догадки…

Рассказывалось, что при несчастном случае присутствовали только сама Февронья Таскина и ее придурковатый слуга. Спорили – действительно это был несчастный случай или убийство… – Он потер лоб. – Так вы спаслись? Что я спрашиваю, остолоп. Ясное дело, спаслись, раз вижу собственными глазами… Как это все необычно! Говорили, что в деле был замешан ее муж… Как его…

– Василий Макарович…

– Именно. Тем более что он к тому времени ушел от жены, и все толковали… простите, из-за вас.

– Я ни в чем не виновата.

– Не сомневаюсь!

– Как все случилось, я толком не помню. Наверно, я все-таки поторопилась… прыгнула на плот, а он отвязался.

Иван Иванович покачал головой.

– Она сама потом призналась. Вернее, проговорилась… богу. Какая-то из батрачек подслушала, как она каялась перед иконой, что погубила племянницу.

– Как же ей теперь живется? – хрипло проговорила Нюргуна.

– О, там была масса событий. Вскоре умерла старая служанка Февроньи.

– Боккоя умерла?! – в ужасе вскрикнула Нюргуна.

– Не могу сказать доподлинно, Боккоя или другая. Перед смертью, как потом решили, она выдала хозяину секрет фамильного золота Таскиных.

– Значит, Боккоя. Кроме нее и Каменной Женщины, о золоте не знал никто.

– Клад пропал, а вместе с ним и учитель. Куда он подался – неизвестно. Больше его никто не видел. Затем тойоншу постиг еще один удар – сгорел ее самый большой амбар с хлебом. Все подозревали нашего уж-жасного революционера Петю, которого мне не раз приходилось встречать у старика Мики. Его собирались схватить, но он исчез тоже.

– А потом?

– Что было потом, не знаю, так как поджог амбара приписали силе моей агитации и меня в срочном порядке препроводили сюда.

Нюргуна до боли стиснула пальцы. Она опустила веки, и перед глазами поплыли зеленые березы Кыталыктаха, его луговое раздолье, лица родных и близких людей. В Кыталыктахе их больше нет… Ушла из жизни Боккоя, ушли из усадьбы Василий и Беке. А что с Аныс? Может, тоже отправилась по белому свету на поиски счастья? И осталась в суровом господском доме одна Хоборос, Каменная Женщина, желавшая Нюргуне смерти. Зачем же Нюргуна рвется туда, на пепелище своих надежд и мечтаний?

Иван Иванович положил ей руку на плечо.

– Я понимаю ваше состояние, – тихо сказал он. – Вы сейчас как новорожденный олененок, изо всех сил убегавший от волка и вдруг увидевший под ногами пропасть… Бездна раскрылась перед вами, и не то, что преодолеть – даже заглянуть в нее страшно. Два года мечтали вы о родном уголке как о спасительной гавани, и вот – гавани нет, взамен – бушующее море… Ни родных, ни знакомых, ни гроша за душой – не так ли? А может, это и к лучшему? Вы молоды, здоровы и – свободны! Что может быть лучше этого!

«Я свободна? Да, да, это правда! Я ни от кого не завишу. Никто не имеет права мне приказать. Никто ничем не попрекнет. Да, я свободна!»

– Думаю, что возвращаться в Кыталыктах не только бесполезно, но и опасно. Раз она пыталась уничтожить вас однажды, то и во второй раз не пощадит.

«А может, появиться там хотя бы на мгновение? Чтобы подойти к ней и в упор сказать: смотри, я жива! И ничего ты со мной не сделаешь».

– Я говорил вам уже, что через день уезжаю в Якутск. Все мои товарищи давно там. Я задержался, чтобы закончить работу о среднеленском якутском диалекте: чувствую, что в будущем заниматься этим не будет времени. Так вот, я считаю, что Логин прав: вам надо в город. Ведь вы умеете читать, не так ли? Я знаю, вы учились.

Нюргуна кивнула головой.

– Продолжите свое образование… Революции нужны грамотные, способные люди. Ей нужны молодые силы, над которыми не тяготеет груз проклятого прошлого, нужны добросовестные работники, строители новой жизни.

– Что же я буду делать?

– Работа найдется! Перед нами много работы – не всегда радостной, всегда тяжелой. Но труд во имя революции – высшее наслаждение человека…

– Смогу ли я? – вздохнула Нюргуна. – Ведь я ничего не знаю.

– В городе много молодых знающих революционеров. Они помогут вам. Ну как, едете со мной?

– Да.

– Очень хорошо!

Иван Иванович выпрямился.

– Нет, не бездна перед вами, а та вершина, с которой взлетают в небо! – в полный голос сказал он. – Надо только хорошенько поверить в свои силы и крылья, и вы полетите! Да, – вдруг вспомнил Иван Иванович, – не стоит ли вам заглянуть в усадьбу этого купчишки, Атласова? У него батрачит женщина из ваших мест. Может, она вам тоже что-нибудь расскажет?