Текст книги "Весна художника (СИ)"
Автор книги: Анастасия Малышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Глава 17
Пауза грозила затянуться, но я ничего не мог с собой поделать. Всё, на что хватало моего хваленого самообладания, так это на то, чтобы стоять и смотреть на Елену. Все слова, которые я мог бы сказать, просто застряли в горле, словно какая-то неведомая сила мешала мне вытолкнуть их из себя.
Наконец, я нашел в себе силы для еще одного слабого кивка. Лене этого оказалось достаточно и она, отзеркалив мой жест, сделала пару шагов вперед, прикрыв за собой дверь в танцевальный класс. Я же продолжал стоять на месте, как истукан, и лишь следил за ней глазами.
Остановившись в паре метров от меня, Волкова небрежно бросила свою шубу в сторону матов и повернулась ко мне. Чуть помявшись и пожевав губу (я при этом старался смотреть куда угодно, но только не на её рот), девушка, будто собравшись с силами и мыслями, сказала:
– Я задолжала тебе несколько объяснений.
– Ты так считаешь? – первые слова, произнесенные мной, были полны какой-то горечи, а голос скрипел, как несмазанные двери.
Кашлянув, я прочистил горло и повторил свой вопрос уже чуть более уверенным тоном. Лена кивнула, всё также не отрывая от меня своего пытливого взгляда, в глубине которого я отчетливо разглядел вину. Но я мог и ошибаться, ведь когда дело касалось Волковой, ни в чем я не мог быть до конца уверенным.
– Я очень некрасиво поступила с тобой, – продолжила девушка, – Так выглядит со стороны. Но, если бы ты знал всю историю, то, мне кажется, не стал бы так сурово судить меня.
– В этом то и вся проблема, – усмехнулся я, отмирая, – Ты не даешь возможности проверить свою собственную теорию. Потому что скрываешь от меня правду. И мне остается лишь догадываться о том, что происходит в твоей голове.
– Поэтому я здесь, – грустно улыбнулась Волкова, – Чтобы всё, наконец, прояснить. Только… – чуть помявшись, она добавила, – Ты не мог бы сперва надеть футболку? А то всё это… – махнула она рукой в сторону моей груди, – Отвлекает.
Я заметил, что на этих словах на щеках девушки расцвел яркий румянец, и не смог сдержать самодовольной улыбки. Внутри медленно расцветало чувство торжества – не только мне не по себе рядом с Леной. Судя по алым щекам, я тоже вызываю у неё некоторые реакции, которых у равнодушно настроенного человека быть просто не могло.
Однако, не желая смущать её еще больше, я решил выполнить её просьбу. Правда, от довольного хмыканья удержаться не удалось, но я наделся, что ткань футболки заглушила этот звук. После чего я предложил девушке занять одно из мешков-кресел, которые были у нас в каждом классе. Сам же я устроился на другом, и, настроившись на самый серьезный лад, весь обернулся в слух.
– Когда мы только познакомились, – начала Лена, нервно теребя край своего свитера и не поднимая на меня взгляд, – Ты меня очень сильно напугал. Не своим внешним видом – хотя, признаюсь честно, сперва я решила, что ты эдакий, очень холеный бандит. Или маньяк – очень навязчивый такой маньяк. Нет, меня напугало имя, которое ты произнес. Яков Лазовский.
Я нахмурился, не совсем понимая, что она имеет в виду.
– Почему?
– Он был моим другом, – огорошила меня Волкова, – Очень близким. Одним из тех, кого я умудрилась не потерять, и кто не испугался гнева моего мужа. И об этом потом очень пожалели мы оба…
* * *
С Яшей Лена дружила чуть ли не с детского сада. Озорной, неугомонный мальчишка с ярко-рыжими волосами, россыпью веснушек на носу и пронзительно-голубыми глазами, он с самого первого дня привлек её внимание, когда, схватив скромно притаившуюся в углу Леночку, потащил её играть в войнушку. Родители такой дружбе рады не были, поскольку мальчишка казался им неугомонным и неуправляемым. И даже тот факт, что его родители были людьми более чем обеспеченными, их отношение изменить не смог.
В школе эти двое продолжили тесно общаться, и до седьмого класса сидели даже за одной партой. Пока в подростковом возрасте популярность не ударила Лене в голову. Она росла удивительной красавицей, с потрясающей фигурой, огромными – в пол-лица – глазами и роскошными волосами, которым завидовали даже учителя. Все хотели дружить с Леночкой, и она, увлекшись своей популярностью, постепенно забыла о друге. Который, несмотря на статус, рос совершенно не избалованным. Он в принципе был, словно не от мира сего – постоянно о чем-то мечтал, витал в облаках и нередко выпадал из реальности. И если поначалу Лене это нравилось, то постепенно стало напрягать, а после – раздражать. Ей-то хотелось говорить о себе любимой, а не созерцать целыми днями облака, придумывая им названия и пытаясь найти самые причудливые и редкие фигуры.
И дружба распалась. Лена окружила себя теми, кто готов был целыми днями восхищаться ею и её красотой, а Яша…девушку мало волновало, чем занимался он. И школу они закончили практически незнакомцами. Хотя, Лазовский крепко обнял Лену и со всей искренностью пожелал ей удачи, тогда как блондинка лишь прохладно улыбнулась ему и вежливо поблагодарила.
Их дороги снова пересеклись спустя почти три года после выпуска из школы. Лена к тому времени уже переросла тот подростковый максимализм, остепенилась и сняла корону, которую самолично водрузила на свою голову. Их встреча произошла на одной из студенческих вечеринок, и девушка сперва не признала своего бывшего одноклассника. Тот сильно изменился – возмужал, раздался в плечах, похорошел. Вот только озорной огонек в глазах остался прежним, как и рыжие вихры волос, которые не был способен удержать в узде ни одни гель.
– Ленка! – радостно заорал парень, сгребая хрупкую девушку в практически медвежьи объятия.
– Яша? – с сомнением в голосе спросила блондинка, глядя на высокий рыжий шкаф с долей опасения.
– Он самый! – радостно подтвердил «шкаф».
Молодые люди, позабыв о вечеринке и других людях, забились в самый дальний угол и проговорили почти всю ночь, вспоминая былые времена. Лена с долей умиления отметила, что Лазовский оставался всё тем же беззаботным мальчиком с большими мечтами. Он признался бывшей подруге, что пошел учиться на фотографа, проигнорировав волю родителей. И, скромно шаркнув ножкой, добавил, что у него уже было несколько вполне успешных выставок и в свои двадцать он может себе позволить не зависеть финансово от своей семьи.
Лена могла лишь качать головой и ахать. Она по-доброму завидовала своему другу, который, не согнувшись под гнетом обстоятельств, упрямо шагал к своей мечте. Про свои стремления – стать балериной – девушка уже давно забыла, оставив при себе лишь черлидинг в качестве развлечения. Свою судьбу она знала – выйти за того, на кого укажут папа с мамой. И не видела смысла сопротивляться, поскольку все вокруг всегда твердили ей, что она слишком глупа и без надежного мужчины пропадет в большом и жестоком мире. Сто раз произнесенные слова внушили блондинке, что она действительно мало чего добьется и лучше оставить все попытки.
Уже под утро Лена призналась, что сильно скучала по школьному другу и извинилась за свое поведение в прошлом. Но Яша лишь отмахнулся и сказал, что всё прекрасно понимает и всегда понимал.
– Я ведь не был крутым, – добавил он с добродушной усмешкой.
Подчинившись внезапному порыву, Лена обняла друга за шею и шепнула:
– Нет. Ты всегда был крутым, потому что никогда не стремился быть похожим на кого-то. Просто я этого тогда не понимала. А сейчас вижу.
Так, спустя несколько лет, дружба двух людей возобновилась. И стала даже крепче, чем раньше, поскольку строилась теперь не на общем горшке в садике, и не на списанном домашнем задании, а на общих темах и интересах. Яков был для Лены глотком свежего воздуха, поскольку она чувствовала, что с каждым месяцем на её шее словно затягивалась невидимая удавка. Близился её двадцать первый день рождения, и Елена знала, что вскоре после этого ей предстоит выйти замуж.
А чуть погодя она познакомилась и с Костей, который впоследствии стал тем, кто затянул воображаемую петлю на её шее. Вот только выбить стул под ее ногами ему удалось не сразу. Всё дело было, разумеется, в Якове. Которому было плевать, за кого вышла замуж его подруга, и он спокойно продолжил общение с Леной, игнорируя ледяной взгляд Волкова.
Елена нередко поражалась способности Яши абстрагироваться от реальности и упорно не замечать опасности там, где она действительно была. Словно само чувство самосохранения отключилось в Лазовском, и он продолжал вытаскивать подругу из дома, водил ее гулять и в кафе. В то время, как все ее многочисленные подруги упорхнули, как стайка перелетных птиц, Яков преданно остался рядом.
Но даже ему не могло везти вечно. Терпение никогда не было сильной чертой Константина, но он проявил немалую выдержку, терпя ненавистного фотографа возле своей жены почти три года. Яшу спасало то, что Волков понимал – его жена видит в рыжем лишь друга, и никаких романтических чувств к нему не испытывает. Однако Лазовский всё равно напрягал его. Костя чувствовал – рано или поздно фотографишка себя проявит. И он не ошибся.
Гром для Елены грянул неожиданно. Она, после долгих уговоров, согласилась помочь лучшему – и единственному – другу, и стать моделью для одного из его проектов. Правда, она попросила Яшу, чтобы тот не выставлял ее снимки нигде, кроме закрытой выставки в его собственной студии. Работа моделью никогда Волкову не привлекала, но она не отрицала, что работать с Лазовским ей понравилось. Он был весьма обходительным мастером, всегда четко улавливал настроение своей модели, прерывался по первой просьбе и вообще создавал такие условия, чтобы девушка чувствовала себя максимально комфортно.
Оценила Лена и снимки. Они получились очень атмосферными. Волкова с некоторым удивлением признала, что она выглядела весьма неплохо. С распущенными, чуть встрепанными волосами, минимумом макияжа и простой одежде, она напоминала не роковую, ледяную красотку, а скорее, нимфу. Молодое свежее лицо словно светилось изнутри, а в глазах затаилась такая мудрость, что блондинка на миг засомневалась – а точно ли это она на снимках?
Но нет, это было её лицо, невинное и прекрасное. Словно не было трех лет ненавистного брака за плечами этой девушки. На снимках Елена выглядела счастливой, без вечного груза ответственности на плечах. Неудивительно, что проект Якова оценили профессионалы. Фото Лены называли незменым, а саму модель сравнивали с русалкой или сиреной. А автору – Якову то есть – даже предложили организовать масштабную выставку в самой западной точке страны. Мастера Калининграда с большим трепетом относились ко всему «морскому» творчеству и мимо работ молодого фотографа пройти не смогли.
И Яков согласился. Окрыленный успехом, он забыл о данном подруге обещании, и не просто выставил фотографии с ней, но и сделал их венцом своей экспозиции, справедливо рассудив, что такую красоту должно оценить как можно больше людей. Лазовский надеялся, что это заставит его подругу улыбнуться. Но вышло наоборот. Выставка стала причиной её слез, и окончательно сломила её волю.
Потому что о ней узнал Константин…
* * *
– Я никогда не видела, чтобы Костя так злился, – призналась Лена, по-прежнему глядя лишь на свои руки, пока я переваривал услышанное, – Его взбесило, казалось, не то, что я посмела участвовать в такой, по его мнению, сомнительной благотворительности. Он орал, что его жена не может быть моделью для какого-то безымянного фотографа, и что это навредит его репутации. Но мне казалось – нет, я была уверена, что дело в другом. Ему не понравилось то, какой я была на этих снимках. Слишком живой, слишком открытой, слишком…
– Счастливой? – подсказал я негромко, видя, что девушка запнулась, пытаясь подобрать нужное слово.
Та кивнула:
– Именно. Мой собственный муж никогда не мог добиться от меня подобного настроения. Это ударило по его самолюбию – то, что посторонний, по сути, человек, вызывает у меня эмоции, которых законный супруг добиться не может.
Почесав бороду, я едва заметно усмехнулся. Интересно, что бы её муж сделал, если бы увидел то, что видеть мог я? Если бы он услышал её искренний смех, и понял, что причина того – не он? Или, если бы увидел, как Лена сама тянулась за поцелуем – моим поцелуем – в то время, как само только присутствие мужа пробуждает в ней не самые приятные эмоции.
– Что было дальше? – спросил я, заметив, что Лена умолкла.
Вздохнув, девушка сказала:
– Костя скупил все фотографии. Как он сам пояснил мне – ему не хотелось, чтобы на его жену пялились посторонние мужики, как-то пошло фантазировали и прочий бред.
Я вспомнил, как сам пытался купить хотя бы одну работу Лазовского, но наткнулся лишь на жесткий облом – все фотографии были уже проданы. Оказывается, это Волков подсуетился. Шустрый, мерзавец. И ведь наверняка не повесил их нигде – ни в квартире, ни на работе. Не знаю, почему, но я был просто уверен в этом. такие прекрасные работы пылились где-то на чердаке, или в самой темной комнате их дома. Несправедливо. Потому что в этом я был солидарен с Яковом – такую красоту должны были видеть. Её нельзя прятать. Если бы я написал портрет Лены – я бы точно не удержался и показал его всем, кому только смог бы. А ведь я по натуре своей такой человек, который никогда никому не показывает плоды своих творческих порывов.
Но Лена изменила это. Медленно, шаг за шагом, я начал приоткрывать дверцу в свой маленький мирок. Сперва – с помощью салфеток, на которых рисовал разные глупости, и дарил их ей. Но постепенно я начинал испытывать необходимость не просто оформлять помещения, кафе или квартиры – нет, мне всё чаще хотелось, приходя в чей-то дом, видеть там свои работы. А, проходя мимо галерей, в моей голове всё чаще мелькала настойчивая мысль – а сколько людей пришло бы, вздумай я организовать собственную выставку?
– Однако, не это меня напугало, – продолжила Волкова, – Пропали не только мои фотографии. Яков…я не знаю где он, – призналась она дрожащим голосом, – Костя решил, что наша дружба слишком затянулась, и сделал так, что мы больше не виделись. Долгое время он просто не отвечал на мои вопросы, и я не знала, жив ли мой друг вообще.
– Ты же не думаешь, что твой муж убил его? – спросил я, даже не пытаясь скрыть сомнение в голосе.
Нет, одно дело – испортить карьеру, распугать клиентов, но убийство…это уже совсем из другой оперы. И хоть мне не нравится Ленин муж, я не мог допустить мысли, что она живет бок о бок с убийцей. Это…ну, мне просто не верилось в это.
Волкова покачала головой:
– Нет, помучив меня несколько месяцев, Костя всё же признался, что убедил Яшу уехать. Он живет, кажется, в Польше, у него своя студия, он процветает. Ия рада за него. Правда рада. Но те недели, которые я провела, терзаемая чувством вины, не зная, что с ним – они были самыми жуткими в моей жизни. наверное, после этого я и закрыла своё сердце, и смирилась со своей участью. А потом встретила тебя.
Сказав это, Лена подняла, наконец, на меня взгляд, и меня буквально захлестнула целая гамма самых разнообразных чувств. Сожаление, грусть, тоска, и где-то на самом дне робко проблескивала надежда.
– И ты был таким…настойчивым. Это раздражало, но вместе с тем безумно притягивало меня. Я начала доверять тебе – не сразу, но это пришло ко мне. Поначалу ты просто заменял мне его – моего лучшего друга. Но постепенно ты вытеснил его, полностью завладев моими мыслями. И я испугалась. Потому что, если мой муж смог избавиться от моего друга, то что он сделает, если узнает, что я не просто водила его за нос последние пару месяцев, но еще и умудрилась влюбиться?
И вот, это снова прозвучало. То самое слово, которое я так хотел услышать, и одновременно с этим так страшился этого момента. Наверное, потому что в нашем случае признание всегда было окрашено в оттенки горечи. Мы не могли позволить себе просто насладиться этим чувством. И только она – девушка, которая сидела передо мной и едва сдерживала слёзы – могла это изменить.
– Уйди от него, – в очередной раз попросил я, едва сдерживаясь, чтобы не повысить голос.
Но Волкова упрямо покачала головой:
– Не могу. Мой муж – страшный человек. Ты просто не знаешь, на что он способен.
Но я только усмехнулся:
– Да нет, наслышан я о происках твоего супруга. Он хотел отобрать у нас это здание, – пояснил я в ответ на вопросительный взгляд Лены, – Стас рассказал мне. Но, как видишь, школа по-прежнему существует. Он не смог ничего сделать тогда – не сможет и теперь.
– Вот только я – не здание, – заметила блондинка с улыбкой, в которой не было ни грамма веселья, – Я – гарантия его партнерства с моей семьей. А еще – его ключик к престижу, и просто красивый аксессуар. Он не отпустит меня. Надумаю бежать – найдет. Фима, от него не скрыться.
– Тогда зачем ты пришла? – спросил я прямо, в упор глядя на девушку.
– Я не знаю, – тихо призналась она, – Просто эти дни, без тебя…мне казалось, что я будто умираю внутри. Странно, ведь я была уверена, что итак умерла, и вместо меня осталась лишь пустая оболочка. Но рядом с тобой я оживаю. И я не хочу, чтобы это чувство уходило. Я эгоистка – и мне это известно. Пытаюсь усидеть на двух стульях – не потерять тебя и не навлечь на себя его гнев. Ты можешь сейчас выгнать меня – я пойму это. Но я решила, что, прежде чем ты примешь это решение, тебе стоит услышать всю историю. Говорят, разговоры – это ключ к понимаю. Надеюсь, молва не лжет.
Я смотрел на девушку, которая сидела передо мной и смиренно ждала моего решения. В ее глазах была лишь покорность и, казалось, она уже смирилась с поражением. Но всё равно, где-то очень глубоко в серых ее глазах я различал слабый огонек всё той же пресловутой надежды. Эта чертовка вообще до обидного часто появлялась в нашей жизни. Я бы даже сказал, ходила с нами за руку. Всегда были лишь мы трое – я, Лена и Надежда.
Буду ли я тем мерзавцем, который погасит эту искру? Или всё же плюну на остатки гордости и соглашусь на эту сомнительную аферу?
Чуть подумав, я не выбрал ни один из вариантов. Вместо этого я, потерев шею и взъерошив всё еще слегка влажные от пота волосы, негромко сказал:
– Я уезжаю из города.
Лена моргнула, потрясенно выдохнув, и будто бы инстинктивно отодвинулась от меня, словно я причинил ей боль своими словами. Мало того – казалось, что она словно уменьшилась в размерах. Или всё дело было в том, что она обхватила себя руками в какой-то защитной позе.
– Вот как… – почти шепнула она, и я тут же дал себе мысленный подзатыльник.
– Нет, всё не так, – поспешил заверить я Волкову, ругая себя и за свой язык и за то, как сжалось сердце от осознания, что я причинил этой хрупкой девушке боль.
Вот знал же, что это прозвучит именно так! И что Лена воспримет новость несколько искаженно! Какой черт меня дернул сказать всё именно так? Видимо, захотелось проверить её реакцию. И она мне понравилась. Настолько, что я испытал отвращение к самому себе – за то, что радуюсь. Ведь она явно не хотела, чтобы я уезжал.
– Мы с парнями едем в тур, по городам, – объяснил я, – Такая практика для нас не редкость – проводим мастер-классы, открытые уроки, отстаиваем честь школы, и всё такое. В этом году график более суровый, потому что мы – чемпионы мира, и нам проплатили несколько поездок еще и в Европу.
– Оу… – выдохнула Лена, и её лицо заметно просветлело, – И надолго?
– Муха и Дрон вернутся в конце января – у них всё же семьи. Остальные – еще через месяц.
– То есть, тебя не будет полтора месяца? – уточнила девушка, и ее голос самую малость дрогнул.
Я кивнул. Добавлять, что Стас и мне предлагал вернуться пораньше, но я сам отказался, мне не хотелось. Потому что мы оба понимали, почему я решил уехать из родного города на максимально длительный срок. И причина эта сидела передо мной и продолжала теребить край свитера. Думаю, вещь можно было смело отправлять в помойку – его подол после манипуляций Лены выглядел так, словно его пожевала крайне голодная моль.
На самом деле, у меня в голове мелькнула мысль отменить всё и вернуться к ней в самые краткие сроки. Но я вовремя одернул себя. Вместо этого я, чуть подумав, сказал:
– Хочу, чтобы мы оба провели это время вдали друг от друга с пользой. Я честно тебе скажу – вариант вечно скрываться меня не устраивает. Ты знаешь о моих чувствах, я осведомлен о твоих. Пока меня не будет – ты подумай о том, чего ждешь от нас, и готова ли ты вот так жить. Во лжи. Я свою позицию обозначил вполне себе четко. Дело только за тобой. Прости, если это жестоко – взваливать на тебя такую ответственность, но, Лен, лишь от тебя зависит, по какому пути пойдет наша история.
Сглотнув, Волкова кивнула:
– Да, я понимаю. Я сделаю это.
Вздохнув, я поднялся на ноги. Легче мне от собственного решения не стало, но всё же, на душе было уже не так погано, как за сутки до того. Вообще, в тот момент больше всего мне хотелось схватить её в охапку – и целовать. Щеки, лоб, нос, губы – всё, до чего я только смог бы дотянуться. И никогда не выпускать. Защитить от всего и всех – потому что знал, что мне это по силам.
Но я не мог заставить её. Лена должна была прийти ко мне сама. Не в зал, а именно ко мне. Добровольно. Потому что принуждать её – это равносильно тому, как если бы я встал на сторону её мужа. Моя клетка, конечно, была бы соткана из любви и заботы, но факт оставался бы фактом – она была бы в неволе. Я же хотел, чтобы моя птичка была рядом безо всяких оков.
Поэтому, всё, что я смог себе позволить – это протянуть руку и, чуть улыбнувшись, сказать:
– Пойдем. Я отвезу тебя домой, пока кое-кто не узнал о пропаже.
