Текст книги "Весна художника (СИ)"
Автор книги: Анастасия Малышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
Глава 20
На принятие окончательного решения Лена выделила себе еще некоторое время. И, хотя она, в принципе, уже давно определилась с тем, по какому пути отправить свой поезд жизни, её всё равно что-то останавливало. Какой-то внутренний страх, воспитанный с детства и впитавшийся в кровь вместе с молоком матери. Её учили тому, что желания девушки – ничтожны и не стоят внимания. А всё, на что она годится – это быть живой куклой при успешном, богатом муже. По сути, от неё не требовали ничего сверх сложного – Волковой нужно было просто следить за собой, ходить по салонам красоты, делать маникюр и педикюр, а в нужные моменты кивать и улыбаться, на манер китайского болванчика.
Для многих такая картина мира была мечтой, и они бы с удовольствием поменялись бы с блондинкой местами. Вот только ей, глотнувшей настоящей жизни и ощутившей её прелесть, этого было мало. Клетка, выполненная из чистого золота и богато украшенная бриллиантами, с каждым днем душила всё сильней, и надевать по утрам маску безразличия становилось всё трудней и трудней. Настолько, что она, сказавшись больной, не вставала вместе с мужем к завтраку. Таким образом, когда Лена поднималась с постели, Константин уже уезжал, и притворяться было уже ни к чему.
И всё равно – что-то останавливало Елену от важного шага, не давало позвонить по знакомому номеру и попросить увезти её, наконец, из этого ада, который был её жизнью. Ей словно нужен был какой-то толчок, или, быть может, мощный пинок под зад. Что-то, что позволит ей убедиться – она поступает правильно.
И Лене его отвесили. Правда случилось это несколько не так, как она представляла, да и в целом вышло это неожиданно. Хотя, день начинался как обычно – её муж сообщил, что уезжает в очередную деловую поездку сроком на три недели, и Волкова постаралась всеми силами скрыть свои истинные эмоции, а именно радость. Она лишь кивнула и с легкой улыбкой пожелала Косте доброго пути.
А после, не успела Волкова перевести дыхание, к ней в гости неожиданно приехала мама. Софья Петровна свою дочь не баловала вниманием, даже когда они жили под одной крышей. После замужества Лены их и без того скудное общение было сведено к минимуму. И такие визиты вежливости были явлением, из ряда вон выходящим.
У Волковой мелькнула мысль, что, быть может, это Костя попросил свою тещу приехать – он мог решить, что его жена скучает, хоть и не показывает вида, и таким вот своеобразным способом пытался продемонстрировать свою заботу. Видимо, он не учел тот факт, что Лена с собственной матерью состояла не в самых теплых отношениях.
Тем не менее, нацепив на лицо самую приветливую из имеющихся у неё улыбок, девушка отправилась встречать родственницу. Софья Петровна Кошелева – женщина, удивительно похожая на дочь и облагающая не только утонченным чувством стиля, но и почти королевскими манерами – ответила не менее приветливым и фальшивым оскалом. Две женщины обнялись, после чего хозяйка повела гостью в гостиную, велев экономке пожать кофе.
– Мама, могу я спросить, чем обязана твоему визиту? – вежливо улыбаясь, спросила Лена, присаживаясь в одно из кресел.
Заняв второе, женщина приподняла одну идеально прорисованную бровь:
– Я что, не могу навестить родную дочь?
При этом тон её – прохладный и надменный – громче любых слов говорил о том, что нет, не может. Тем не менее, Лена не стала спорить с матерью. Вместо это она, чтобы хоть как-то занять руки, взяла одну из чашек, которые принесла экономка, и пригубила щедро сдобренный сливками кофе. Последовав её примеру, Софья Петровна завела ничего не значащую светскую беседу.
По мере разговора Лена поймала себя на мысли, что с тоской посматривает на часы, и считает минуты до того счастливого мига, когда её мать покинет квартиру и оставит блондинку наедине со своими мыслями. И больше всего её мучило то, что так не должно быть. Дети должны хотеть видеться со своими родителями, а родители должны поддерживать и любить своих детей. И если раньше Волкову такие тонкости беспокоили мало, то за последние несколько месяцев её взгляды на жизнь несколько изменились.
Ей вспомнилась команда, в которой танцевал Ефим. Все они были одной дружной семьей, основой которой была любовь и поддержка. Это чувствовалось – в каждом слове, каждом жесте. Даже шутки были переполнены заботой, а каждый раз, когда Ефим рассказывал какую-то историю, связанную с его друзьями – он улыбался так мягко и нежно, что смотреть на него в эти моменты было почти больно. Потому что у Елены не было таких историй. Она могла лишь рассказать о том, как её сбагрили малознакомому мужчине, а после отняли единственного друга.
– Лена, – отвлек девушку из размышлений слегка раздраженный голос.
Взглянув на мать, Волкова заметила, что та смотрит на дочь с нескрываемым недовольством. Как же – посмела не слушать, рискнула подумать о чем-то своем. Любое проявление воли подавлялось на корню, и Софье Петровне явно не понравилось, что какие-то остатки гордости у её дочери всё же сохранились.
И, то ли желая пошатнуть непоколебимое спокойствие матери, то ли просто из вредности, Елена, поставив чашку на столик, сказала ровным и лишенным всяческих эмоций голосом:
– Я хочу уйти от Кости.
Опасные слова – особенно если мать всё же прислал её супруг, но Лене вдруг стало как-то всё равно. Она устала от этой имитации жизни, от того, что все считают её безвольной куклой, послушной и глупой. И если своими словами она сама выроет себе могилу – пусть. Зато напоследок она покажет, что на самом деле она – не марионетка. И над ней нет нитей.
Однако, вопреки ожиданиям, Софья Петровна не вскочила на ноги, причитая о том, что её дочь выжила из ума. Нет, она всего лишь тонко улыбнулась и спросила будничным тоном:
– К своему художнику, надо полагать? Или он танцор? Я так и не смогла понять.
– Что…? – выдохнула Лена, мигом теряя всё самообладание и глядя на мать с нескрываемым ужасом.
Усмехнувшись, женщина откинулась на спинку кресла, продолжая, как ни в чем не бывало, пить свой кофе. Отставив в сторону уже пустую чашку, она спросила:
– Неужели ты думала, что твои похождения останутся для меня секретом? Я – твоя мать, и знать всё о тебе – моя прямая обязанность.
– Но…Костя… – пробормотала Лена, пытаясь собраться с мыслями.
– О, он ни о чем не догадывается, – успокоила Софья Петровна дочь, – Твой муж, конечно, пытается контролировать твои жизнь и перемещения, но ему далеко до меня. Даже твой отец ничего не знает. Это – дела девочек, моя дорогая.
Лена смотрела на мать так, словно видела впервые. Нет, она всегда догадывалась, что настоящим главой семьи была именно она – отец часто позволял себе мягкость в общении, и был куда более сердечным человеком, чем его жена. Это на людях всё менялось, и Софья Петровна играла роль кроткой жены, которая подчиняется супругу и чуть ли не заглядывает ему в рот. На деле же всё обстояло с точностью до наоборот – женщина руководила мужем, дочерью, зятем и даже бизнесом, управляя по-настоящему железной рукой. Даже решение о свадьбе дочери – решающее слово оставалось за Софьей Петровной.
Той, которая посмотрела на дочь с легким снисхождением, прежде чем сказать:
– Ну вот и куда ты пойдешь? Кто тебя отпустит?
– Мне не нужно ничьё разрешение, – покачала головой Лена, – Я – взрослый человек.
– Взрослые люди не ведут себя так опрометчиво и глупо, – хмыкнула Софья Петровна, – Выпрыгивать на свидания из окна фитнес-центра. Смешно, да и только. Так же, как и твои побеги из дома в студенческие годы. Да – я и об этом знала, – кивнула женщина в ответ на немой вопрос дочери, – Но позволяла тебе это, потому что тогда на тебе не лежало никакой ответственности. Теперь же – она на тебе лежит.
– Мне всё равно, – упрямо покачала головой Волкова, – Костя меня не любит.
– Ну и что? – пожала плечами Софья Петровна, – Твой муж – выгодная партия. Для всех нас. Его бизнес, плюс компания твоего отца – это прекрасная инвестиция в ваше будущее. Ты хоть представляешь, какой капитал вы передадите своему ребенку?
Слова матери обожгли Лену, словно она плюнула в неё огнем. Внутренне съежившись от тупой боли, которая приходила, стоило кому-то поднять тему детей, но внешне оставаясь совершенно спокойной, девушка покачала головой:
– Не будет у нас никакого ребенка.
– Не ставь на себе крест, – отозвалась Кошелева, и впервые в её тоне прорезалось что-то, напоминающее сочувствие, – Рано или поздно попытка увенчается успехом. Думай о своей браке, как о вложении в будущее своего сына. Ну, или дочери.
– Зачем? – усмехнулась Лена, даже не пытаясь скрыть горечь, звучавшую в голосе, – Чтобы потом продать своё дитя, так же, как поступила ты?
Софья Петровна поморщилась:
– Какие громкие слова. Продать! И это твоя благодарность за безбедное будущее? Ты живешь чуть ли не у Христа за пазухой – и еще смеешь жаловаться? Неблагодарная.
– Я несчастна здесь. Я не люблю его.
– Ты думаешь, я любила твоего отца? – фыркнула всегда спокойная и даже чопорная женщина, – Да я ненавидела его! Мечтала, чтобы он умер до нашей свадьбы, и тогда мне не пришлось бы ни дня ходить с его фамилией. Он казался мне слабохарактерным, бесхребетным существом, и я презирала его каждую минуту, что нам приходилось проводить в одном помещении. Но этого хотела моя семья – и я подчинилась. И только спустя несколько лет – нет, я не полюбила его. Но ко мне пришло такое чувство, как уважение. И оно гораздо важнее всей этой амурной чуши. Потому что, девочка моя, любовь проходит, а уважение и статус – остаются.
Лена смотрела на свою мать, и не могла поверить, что они действительно обсуждают это. Спустя четыре года после заключения брака, девушка не просто решет подать голос, но и начинает отстаивать свои позиции. Несколько поздновато, но, видимо, Волковой не доставало смелости. Либо просто раньше не было человека, который бы стоил того, чтобы бороться. Теперь же – она чувствовала это – такой человек у неё был.
Покачав головой, Елена, глядя на мать так, словно видела её впервые, сказала:
– Не могу поверить, что ты так поступила со мной. Помня о том, на что тебя обрекли бабушка с дедушкой – как ты смогла также обойтись со мной? Просто продать, как очень дорогую, элитную куклу.
Ни во взгляде, ни в голосе Кошевой не было ни грамма сожаления, когда она отвечала. Лишь легкое недоумение – как можно не понимать элементарных вещей?
– Потому что, я поняла, что мои родители были правы. Они желали мне лучшей жизни. И я желаю того же тебе. Что этот художник сможет дать тебе? Ни денег, ни влияния, ни власти! Ничего!
– Он сможет дать мне счастье! – выкрикнула девушка, вскакивая на ноги, – И только это мне и нужно! Костя относится ко мне, как к комнатной собаке, или к части декора, и я даже не знаю, что хуже!
Ни один мускул не дрогнул на лице женщины, когда та подняла взгляд на дочь.
– Всё потому, что ты сама себя так поставила. Была бы умнее – давно бы уже научилась манипулировать собственным мужем.
– Да не хочу я никем манипулировать! Я хочу просто, чтобы меня любили!
Поморщившись, Софья Петровна пробормотала негромко:
– Боже, ну и характер. Неудивительно, что Костя гуляет на сторону.
Лена её услышала. Осекшись на полуслове, девушка повернулась к матери, широко распахнув глаза:
– Костя мне изменяет?!
– Допустим. И что? – пожала плечами Кошелева, – Твой отец тоже мне изменяет. Но меня это не трогает. Важен лишь наш статус. Видишь, в чем заключается разница? Свои похождения они тщательно скрывают – недостаточно для меня, конечно, но ты ходила в неведении, пребывая в своих розовых грезах. Так вот, если тебе так нужен твой художник – пожалуйста, играй с ним, но делай это по-умному. Никаких разводов, ухода из семьи и прочего. Я же прослежу, чтобы Костя ничего не знал.
– Нет.
Это короткое слово Лена почти выплюнула, глядя на мать уже не с ужасом, а с отвращением. Ей было противно от того, что она сидела и слушала её. Но еще большую тошноту в неё вызывала мысль, что это чудовище, которое совершенно обыденным тоном советовало ей, как жить во лжи и извлекать из этого пользу – её мать. Человек, который произвел её на свет, и чья кровь текла и в её жилах.
И женщина, которая впервые смотрела на дочь с легким недоумением.
– Нет? – переспросила она.
– Нет, – твердо повторила Лена, – Я не желаю так жить. Мне противно от одной только мысли, что я проведу в этом болоте еще хотя бы день. Противно от того, что я была настолько слабой и безвольной, что позволила всем вокруг манипулировать мной, запугивать меня, внушать мне, что я не заслуживаю другой жизни. Но больше всего мне отвратительна сама мысль, что такой монстра, как ты – моя мать.
Пощечина обожгла её щеку, словно удар кнута. Дернувшись, девушка схватилась за щеку, поднимая шокированный взгляд на мать. Никогда, за всю ей жизнь, её не били. Как бы она ни провинилась – родители отделывались лишь словесными наказаниями, считая это куда более действенным методом.
Но, видимо, Софья Петровна решила, что слов её дочь больше понимать не в состоянии. Гладя на Лену такими же серыми, как у неё глазами, она ледяным тоном отчеканила:
– Никогда не смей говорить или выступать против своей семьи. И выкинь из головы эти глупости о разводе. В противном случае – бояться тебе придется отнюдь не реакции мужа.
С этими словами, Кошелева, изящным движением подхватив свою сумочку, не прощаясь, вышла из комнаты. Через несколько секунд хлопнула входная дверь, и только после этого Лена выдохнула. Внутри всё горело от обиды, но девушка не позволила себе забыться в этом чувстве. Вместо этого она схватила телефон и, не думая, набрала знакомый номер. Но абонент оказался вне зоны доступа. Ругнувшись сквозь зубы, девушка, чуть подумав, ввела другую комбинацию цифр. После четырех гудков ей ответили чуть сонным голосом:
– Алло? Кто это?
Глава 21
Середина марта выдалась в нашем городе на удивление аномальная. Я ждал снега и морозов, но вместо этого родные края встретили нас ласковым солнцем и настолько положительной температурой, что уже к пятнадцатому числу я гонял по улице в легкой ветровке. Нет, по ночам всё равно было так холодно, что зуб на зуб не попадал, но днем это была не погода, а самая настоящая сказка.
Нашей команде – да и школе – такой поворот событий был только на руку, поскольку это значило, что открытые уроки и уличные соревнования между бандами можно будет начать намного раньше задуманного. А это значило лишь одно – ребят нужно было готовить с утроенным усердием.
По своим парням, которых я учил крампу, соскучиться моя душа успела безумно. Подумать только – я скучал по ученикам, как самый настоящий, почти престарелый педагог. Кошмар просто! Утешало лишь одно – они тоже явно были рады меня видеть. Пока я отсутствовал, с ними занимались другие танцоры, и я с опасением входил в класс после полуторамесячного перерыва. Было страшно представить, что посторонние по сути люди могли сотворить с моими подопечными, и в какую веру их обратили.
Но мои опасения оказались напрасными – никто не забыл основ, как и мое имя. Особенно радовался Никита – или мне это только показалось, поскольку сам я был привязан к мальчику, и мог выдавать желаемое за действительность. Я и с Леной нередко совершал эту ошибку.
Волкова, к слову, снова пропала. Не писала, не звонила. В какой-то момент у меня мелькнула мысль, что я переборщил и дал ей слишком много свободы, но я одергивал себя, стоило подобным размышлениям только наметиться у меня в голове. Нет, я твердо верил, что поступил правильно. В конце концов, я четко обозначил свою позицию, и просто устал быть мальчиком для биться. Понимаю – мужчины в глазах девушек были теми, кто должен всегда бороться, добиваться внимания любимой, иначе какой же он тогда, к черту, рыцарь? И знаете что, милые дамы? Нахрен это всё. Мужчинам тоже бывает больно, их терпение тоже заканчивается, и иногда нам так же, как и вам, хочется почувствовать себя нужными. Это так, вам на будущее.
В общем, в ожидании хоть какого-то ответа я загрузил себя работой со своими парнями. Которым, как я уже сказал выше, скоро предстояло выйти на улицы, и показать другим, на что они способны. Помимо этого, мы все готовили еще один проект, который придумала Мари. Она вынашивала идею не один месяц, прежде чем решилась признаться нам. Затея нам понравилась, даже очень, так что мы вплотную занялись подготовкой и организацией. Но об этом потом.
В конце очередного занятия, когда я, чувствуя себя так, словно отдал за полтора часа своим подопечным, ни много ни мало, свою душу, утирал мокрое лицо собственной футболкой, которую сжимал в одной руке. Другой же я включал свой телефон, который почему-то решил не просто поставить не беззвучный режим, а просто отключить. Стоило аппарату заработать, как он тут же громко заявил о том, что кто-то жаждет со мной пообщаться.
Бросив быстрый взгляд на экран, я выдохнул – не Лена. Сердце, которое за секунду подскочило к горлу, расстроенно вернулось на место, в грудную клетку. Даже не пытаясь скрыть своего разочарования, я ответил коротко и сухо:
– Демид?
– Фимыч, привет. Ты это, когда домой приедешь?
Голос друга звучал странно, словно он был чем-то взволнован. Нахмурившись, я ответил:
– Скоро. Занятия кончились, так что скоро уже поеду. А что случилось?
– Ничего, – слишком быстро ответил Котов, – Просто интересуюсь.
Вздохнув, я спросил:
– Ты что, очередную свою подружку домой притащил? Если да, то не парься – я всё равно собирался зависнуть в мастерской и порисовать. Могу в квартиру даже не заходить.
– Что? Нет! – воскликнул друг, и мне показалось, что в его голосе прорезались нотки возмущения, – Вот почему, если я звоню, ты думаешь, что дело сразу в моих подружках.
– Эм…ну, наверное, потому, что так оно обычно и есть, – резонно отозвался я.
Параллельно, не теряя времени даром, я собирал свою сумку, чтобы как можно скорее попасть домой. Хотелось в душ, но, как назло, я забыл все банные принадлежности дома, и воспользоваться местными кабинками не мог. Поэтому, домой хотелось нереально. И слова Кота о том, что никаких подружек на нашей территории нет, приятно грела.
– Не в этот раз. Короче, приезжай. Есть разговор.
– Хм…ну ладно. Скоро буду.
Заинтригованный неожиданным звонком и туманностью разговора, я запер класс и, отдав ключ припозднившейся Мари, отравился домой. Правда, пробки слегка скорректировали мои планы, и в родной двор я въехал уже вечером, когда на улицах стемнело. Эх, жаль, что, несмотря на повышенную температуру, ночь на улицы опускалась всё еще до обидного рано.
Поднявшись на свой этаж, я вошел в квартиру – и почти сразу споткнулся о небольшой чемодан. Потерев ушибленную ногу и негромко ругнувшись сквозь зубы, я достаточно громко позвал:
– Демид, твою мать!
– Что? – в коридор выглянул друг, – О, привет, наконец-то явился.
– Мне, конечно, приятно, что ты меня так сильно ждал, – хмыкнул я, – Но, может, объяснишь, какого черта в прихожей стоит чемодан?
– О, ты знаешь… – пробормотал Кот, – У нас это…гости.
Я приподнял одну бровь и уточнил:
– Гости? Надеюсь, не твоя мама? А то как-то неудобно получилось…
Но друг успокоил меня, покачав головой:
– Нет, моя матушка звонила и говорила, что в нашей холостяцкой берлоге ноги её никогда не будет. Она почему-то твердо уверена, что здесь рассадник похоти и разврата.
– Не здесь, а только в твоей спальне! – фыркнул я насмешливо, – Нечего тут обобщать. Так, где гости-то?
На это Кот как-то странно улыбнулся и, поманив меня пальцем, пошел в сторону, как ни странно, моей комнаты. Заинтригованный и малость сбитый с толку, я отправился за ним. Не могла же моя мама приехать? Просто она итак живет в двадцати минутах езды от нас, и её визиты были не то, чтобы редкостью. А если не она, то какого хрена этот человек делает именно в моей спальне?
Остановившись у закрытой двери, Демид приложил палец к губам, после чего осторожно приоткрыл её, так, чтобы я смог заглянуть внутрь. Что я, собственно, и сделал. А после судорожно выдохнул, не веря своим глазам.
На моей кровати, свернувшись калачиком, спала Елена. В простых джинсах, клетчатой рубашке и теплых носках, с разметавшимися по подушке волосами, она лежала и предавалась сновидениям. На лице её при том царило такое умиротворенное и спокойное выражение, словно это было в порядке вещей – спать в моей комнате.
Демид, явно довольный моей реакцией, прикрыл дверь и поманил меня в сторону кухни. Я же последовал за ним, всё еще пытаясь переварить увиденное.
Сев за стол, Кот соизволил, наконец, что-то объяснить:
– Она позвонила мне где-то в обед. Разбудила вообще-то, но это детали. Сказала, что у тебя почему-то отключен телефон и попросила приехать забрать её. Продиктовала адрес, и я поехал. Она выглядела расстроенной, хоть и пыталась шутить. Спросила, не знаю ли я, где её можно пожить пару дней. Ну я, не будучи дураком, сразу привез её к нам. Хотя, Лена сопротивлялась, говорила, что не хочет нас стеснять. Но кто этих женщин вообще слушает, верно?
– Спасибо.
В это короткое слово я вложил, мне кажется, все эмоции, на которые только был способен в тот момент. Переживания за Лену – что ей вообще в голову пришло, и почему она убежала из дома с вещами? Надежду – вдруг, она всё же приняла решение в мою пользу, в пользу нас. И, конечно, безмерная благодарность своему другу за то, что он оказался рядом, и поступил именно так. И, хоть я никогда не сомневался, что под всей этой шелухой из самолюбования и бахвальства скрывается тот самый мальчишка, который стал еще в школьные годы мне братом, в очередной раз убедиться в этом мне было приятно.
Демид улыбнулся и пожал плечами:
– Не стоит. Я бы в любом случае не смог поступить иначе. Лена – хорошая девушка, просто запуталась сильно. Но, судя по всему, какие-то подвижки начались. Она ждала тебя, но потом уснула. Вещи почему-то трогать не стала.
Я кивнул и, поднявшись со стула, отправился в ванную, решив, пока Лена отдыхает, принять всё-таки душ. На самом пороге голос Кота заставил меня остановиться.
– Фимыч, а ты не в курсе, есть у неё какие-нибудь подруги красивые? Кто знает, вдруг одна из них – та самая для меня.
Хмыкнув, я покачал головой:
– Могу тебя огорчить, но у неё есть только лучший друг. Хотя, – протянул я ехидно, – Кто знает. Вдруг он окажется тем самым.
– Ой, да пошел ты, – беззлобно махнул рукой друг, привыкший уже к подобного рода подколам.
Хохотнув, я кивнул:
– Ухожу.
Приняв душ и переодевшись в домашние штаны и простую футболку, я вернулся в спальню. Лена всё еще спала, подложив одну руку под подбородок. Сев на край кровати, я, не удержавшись, провел кончиками пальцев по ее волосам, намотав один золотистый локон на указательный, а после выпустил его, позволив свободно упасть обратно на подушку.
При более детальном изучении я заметил на лице Лены, а точнее, на её щеке, небольшой красноватый след. В голове мелькнула опаленная яростью мысль – этот урод что, ударил её?! Я убью его. Вот так просто. Желание защищать и оберегать эту девушку давно затмило во мне все остальные инстинкты и потребности. Осталось лишь одно – стремление сделать всё, чтобы она была счастливой.
Пока я глушил в себе тёмные порывы и боролся с желанием прямо сейчас выяснить, где находится Волков, чтобы поехать и разобраться с ним, Лена завозилась. Я не успел ни отсесть от неё, ни просто убрать руку с её волос, как она распахнула свои огромные глаза – и наши взгляды встретились.
– Привет, – негромко, чуть хрипловатым после сна голосом, сказала девушка.
– Здравствуй, – также тихо отозвался я, не сдержав лёгкую улыбку.
– Давно ты так сидишь? – спросила Лена, и я уловил в её голосе нотки смущения.
Не желая её нервировать, я покачал головой и сознался:
– Не так давно, как хотелось бы. Наблюдать за тем, как ты спишь, как оказалось, можно вечность. Удивительно милое зрелище.
Улыбнувшись, Волкова села на кровати и, собрав чуть растрепанные волосы, заплела их в хвост.
– Прости, что я вот так свалилась, как снег на голову. Но я просто…
Я прервал её на полуслове, покачав головой:
– Не так. Давай начнем с начала. Что случилось? Советую начать свой рассказ с объяснения происхождения следа на твоей щеке. Поскольку я в голове уже выстраиваю не самые светлые теории.
Коснувшись своей щеки, Лена поморщилась, и, заметив мой взгляд, тут же мотнула головой:
– Нет, это не он. Это была…моя мать.
– Что, прости? – тупо переспросил я, пытаясь переварить новость.
– Моя мама приезжала в гости. Мы поговорили. Не очень хорошо, как видишь…
И Лена рассказала мне о визите своей родственницы. И по мере раскрытия новых подробностей, мои глаза становились всё больше и больше. Подумать только, всё то время, что мы так тщательно скрывались, чуть ли не по углам прятались, кто-то со стороны следил за нами, контролируя каждый шаг.
Когда девушка объяснила, как именно она получила удар, я испытал довольно смешанные чувства. С одной стороны, во мне всё бурлило и кипело, потому что кто-то посмел поднять на Лену руку. И плевать, что этот человек является её матерью – всё равно, никто не давал ей права так обращаться с дочерью.
С другой же стороны – меня буквально распирало от гордости. Осознание того, что Волкова решилась всё же отстоять свои интересы, рискнула признаться в своих истинных чувствах и желаниях – оно приятно грело изнутри. И это еще мягко сказано.
– В итоге я собрала вещи, и Демид привез меня сюда, – этими словами Лена закончила свой рассказ.
– Прости, что меня не было рядом, – сказал я полным искреннего раскаяния голосом, – Я отключил телефон, чтобы он не мешал мне. Не стоило этого делать.
– Эй, – ладонь девушки мягко коснулась моей щеки, вынуждая повернуть голову и посмотреть ей в глаза, – Всё в порядке. Ты не обязан прибегать по первому моему зову. Я уже большая девочка, и должна учиться хоть какой-то самостоятельности.
– Так, и что ты теперь будешь делать? – задал я вопрос, который мучил меня всё это время.
Просто она была в моем доме, более того – находилась буквально в моей постели. Что это значило? Я имею в виду – мне можно было уже начать надеяться, или стоило всё же закатать губу?
Пожав плечами, Лена призналась:
– Костя уехал на три недели. Теперь уже и не знаю, в командировку, или к очередной своей любовнице. Но меня это и не волнует, если честно.
Я верил ей. Проблема в том, что это волновало меня. Даже не так – меня эта ситуация дико злила. Как мужчине, которому Лена была небезразлична, меня, конечно, устраивала такая позиция – когда её муж прикасается к ней как можно реже. Однако, как сторонний наблюдатель, я просто не мог понять, что может быть в голове у человека, который изменял ТАКОЙ девушке? Да будь у меня возможность – я бы каждый день посвятил тому, чтобы доказывать ей, насколько она умна, красива и уникальна. Каждым жестом, словом и действием я бы показывал, как сильно люблю её.
Ну, теперь у меня может появиться такая возможность – вот что шепнул противный голосок в моей голове. И, кажется, он был прав.
А Лена, между тем, продолжила, даже не догадываясь о моих мыслях:
– Может быть, он вернется раньше – ему может позвонить экономка, или моя мама, или он сам поймет, что что-то не так, ведь я отключила телефон. В общем, в идеале у меня есть три недели на то, чтобы подготовиться к серьезному разговору.
– И что ты ему скажешь? – не смог удержаться я от вопроса.
– Что не хочу с ним больше жить и прошу развода, – просто ответила пока еще Волкова.
Знаете, иногда наступают такие моменты, когда, как бы ты не старался, скрыть свои истинные эмоции всё равно не получается. Вот это был один из них – несмотря на все мои усилия и старания, широкая улыбка всё равно прорезалась сквозь маску спокойствия. И она не укрылась от Елены.
– Вообще, я думала снять номер в гостинице, – между тем, продолжила она мягко.
Но я категорически заявил:
– Ты будешь жить здесь. В крайнем случае – у кого-то из наших. Но после того, что я узнал про слежку и твою маму, одну я тебя точно не оставлю. Прости, если это звучит, как ультиматум, но я не хочу, чтобы что-то с тобой случилось.
– Но ты не сможешь опекать меня вечно, – мягко заметила девушка, – У тебя работа, занятия, репетиции. Я же не могу везде ездить с тобой.
– Тебе и не нужно. Лишь пока вы не поговорите с мужем, и не решите все свои вопросы. А по поводу работы, – я лукаво улыбнулся, – Думаю, тебе это даже понравится. Особенно в эти выходные.
Лена приподняла бровь:
– Что ты задумал?
– Не я. Это идея Мари. Скоро ты всё узнаешь. А пока – пойдем.
Поднявшись с кровати, я протянул девушке руку. Та смотрела на неё не с опаской, но с долей любопытства.
– Куда?
Я улыбнулся:
– Тут недалеко. Давно хотел показать тебе одно место.
