Текст книги "Весна художника (СИ)"

Автор книги: Анастасия Малышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Лена… память откликнулась на знакомое имя и услужливо подкинула парочку кадров. Бледное испуганное лицо моей девушки, громкий хлопок – и в следующую секунду все чувства отключаются, подчиняясь волне боли, которая и накрыла меня с головой, вместо столь любимого мной океана. Еще одна вспышка – и я вижу потрясенные лица Демида и Волковой, которые склонились надо мной. При этом руки у обоих перепачканы чем-то красным. Кровь…чья? Только не говорите, что…моя?!

Воспоминание заставило меня резко распахнуть глаза. Ох, зря же я это сделал, потому что яркий свет тут же заставил меня снова зажмуриться. Кто вообще ставит в спальнях такие яркие светильники? Неужели я вместо привычной слабенькой лампочки вкрутил все 550 ватт? Хотя, погодите-ка. Запах. Он был мне незнаком. В моей квартире всегда пахло хвоей и вкусной едой, иногда – гарью, если готовить вызывался Кот. Однако, вместо привычного амбре, мой нос улавливал нечто совершенно иное. Запах химии, немного цитрусов и медикаменты. Я в больнице?

Осторожно приоткрыв глаза – свет бил уже не так ярко – я огляделся. Так и есть – белые потолки и стены, узкая, но достаточно удобная койка, негромко работающие странные приборы, названия которых я не знал. Определенно, это был не мой родной дом. Вот только какого черта я тут делаю? И почему в мою руку воткнута капельница?

В поисках ответа на свои вопросы, я сел. Точнее, попытался – грудь тут же прошибло болью, да с такой силой, что я с глухим стоном рухнул обратно на подушку. Один из приборов издал громкий, почти истеричный писк – и меньше чем через минуту дверь в мою палату распахнулась, явив моему всё еще слегка расфокусированному взору знакомое лицо.

– Проснулся, боец, – с ухмылкой констатировал Олег Малышкин.

Подойдя ближе, он проверил показания приборов, потыкал в пару кнопок – и только после этого повернулся ко мне.

– Как себя чувствуешь?

– Так, словно на меня наступил слон, – отозвался я хриплым голосом.

В горле было сухо, как в пустыне, и каждое слово царапало глотку, словно вместе со звуками я выталкивал из себя наждачку. Олег без слов понял, какие мучения выпали на долю моего речевого аппарата, и он протянул мне стакан с водой, стоявший до этого на тумбочке.

Сделав пару глотков, я кашлянул, прочищая глотку, после чего всё еще чуть хрипло спросил:

– Какого хрена я тут делаю?

Малышкин хмыкнул:

– Знаешь, я задался тем же вопросом, когда тебя вчера привезли ко мне на работу. Вот прям слово в слово, – видя, что я всё еще не догоняю, что происходит, друг пояснил снисходительным тоном, – Тебя подстрелили. Пробили тебе легкое. Теперь вспоминаешь?

Нахмурившись, я задумался. Мозг напоминал манную кашу – такую же вязкую и противную субстанцию. И работать он тоже не особо хотел. Однако, чем больше я его напрягал, тем сильнее он креп, и даже выдавал какие-то связные картинки. Наподобие тех, которые помогли мне проснуться.

И первой более-менее четкой и связной мыслью была:

– Лена, – хрипло выдавил я из себя.

Олег фыркнул:

– Ну конечно! Кто о чем! Я тут распинаюсь, рассказывая, как половину ночи потратил на то, чтобы этот чудик копыта не откинул, а всё что волнует нашего Ромео – это его девушка!

– Что с ней? Она в порядке? – не слушая друга, спросил я.

Еще одна попытка сесть не увенчалась успехом – еще одна вспышка боли заставила меня вскрикнуть сквозь стиснутые зубы и вернуться в исходное положение. Малышкин тоже помогать не спешил – наоборот, он положил руку мне на плечо, вынуждая лечь.

– Не дергайся, – уже серьезным тоном посоветовал врач, – У тебя еще швы все свежие. Разойдутся – опять придется в операционную везти. Всё хорошо с твоей Леной. Жива, здорова, только маленько напугана.

– Еще бы, – процедил я, вспоминая прошлый вечер, – Её муж – чокнутый псих. Угрожал ей пистолетом. Тут кто угодно испугается.

– Нет, ты всё-таки идиот, – покачал головой Олег, – Она не за себя боялась, а за тебя, придурка. Места себе не находила, уезжать отказывалась – мы её всем миром уговаривали поехать отдохнуть. Мне в какой-то момент показалось, что она меня ударит – так категорично настроена она была.

При упоминании Лены в моей груди разлилось уже привычное тепло. Моя любимая. Как много переживаний выпало на её век, сколько проблем свалилось на эти хрупкие плечи. И как сильно она отличалась от той запуганной девочки, которую я встретил в кофейне. Она больше не была ею – нет, Лена превратилась в настоящую львицу, сильную и опасную. И мне было безумно приятно, что именно она стала тем человеком, ради которого я оказался способен даже броситься под пули.

Олег кашлянул, привлекая мое внимание.

– Пока ты тут совсем не поплыл, думая о чем-то своем – к тебе пришли. Вообще, там снаружи ждет целая толпа, которая хочет разорвать своего героя на сувениры. Я обещал им, что не буду тебя будить, пока они не приедут. Ты как, готов к гостям?

И он еще спрашивал?! На этот вопрос мог существовать лишь один ответ. Предприняв еще одну попытку занять сидячее положение и потерпев сокрушительное поражение, я кивнул, не отрывая взгляда от двери.

Сердце привычно ёкнуло, выдавая наше с ним общее волнение. А когда больничные врата снова распахнулись, главный орган, призванный качать по моему телу кровь, предательски дернулся, скакнув куда-то к горлу.

Конечно, мне ведь для полного счастья еще и тахикардии не хватало. А еще глухоты, потому что первое – и, судя по всему, последнее, что я услышал, было громогласное:

– ЕФИМ!!!!

Глава 30

В мою сравнительно небольшую палату практически ввалилось всё мое танцевальное семейство. Впереди планеты всей летели близнецы и Демид, но и Дрон с Мухой недалеко от них ушли. В самом хвосте скромненько так шли девочки – Мари и Лена.

Весь галдеж и крики как-то сразу отошли на задний план, когда я увидел свою девушку. В глаза сразу же бросились бледность её лица и синяки под глазами. Она явно пренебрегла советами, которые – я почти уверен – ей щедро надавали наши друзья, и в итоге просто не легла спать. Мне очень хотелось поругать её за такое пренебрежение собственным здоровьем и покоем, но я не стал делать это при всех. Второй порыв – вскочить и прижать Лену к себе – также пришлось сдержать, поскольку воспоминания о вспышках боли были еще слишком свежи.

В итоге я просто наградил любимую долгим, внимательным взглядом, в который постарался вложить всё – и радость от встречи, и упрек из-за её халатности. Большего сделать я просто не успел – друзья решили, что самое время начать засыпать меня вопросами.

– Ну, как ты? Сильно болит? – кивнул на мою стянутую тугими бинтами, что выглядывали из-за ворота больничной рубашки, грудь Андрей.

Я хмыкнул, чувствуя, как эхо звука отдается тупой болью во всём теле, прежде чем ответить:

– Нет, что ты. Если бы Олег не держал меня – я бы уже встал и пошел, – заметив, как вытянулись лица друзей, я закатил глаза, – Ну конечно сильно, идиоты! Посмотрел бы я на вас в такой же ситуации.

– Ну, Муха точно плакать бы начал, – усмехнулся Денис, пихая друга в бок.

– Точно, – подхватил волну близнеца Кирилл, – Он же у нас даже из-за занозы ныть начинает. Неженка фигов.

– Рты закрыли, – буркнул армян, но даже мне было видно, как его щеки под бородой покраснели.

Кот, наблюдавший за всем этим, не без удовольствия протянул:

– Господи, какой кайф видеть, что не только меня вечно стебут в этой семейке. Вечно бы наблюдал.

– Вечно не выйдет, – хмыкнул Андрей, – Ближайшие месяцы мы будем ржать над Грозным, и его попытками танцевать. Я прямо жду не дождусь твоей выписки.

Я вздохнул, и снова попытался сесть. В груди снова стрельнуло от боли и я охнул, падая обратно на подушки. Ребята тут же бросились ко мне – не знаю, подхватить решили мою падающую тушку, или же просто добить захотели, чтобы не мучился. Вперед вырвалась Лена, которая с удивительной цепкостью и почти бульдожьей хваткой вцепилась в мое плечо. Лицо её при этом выражало чуть ли не панический ужас, а глаза были настолько широко распахнуты, что занимали, без преуменьшения, половину лица.

– Хей, всё в порядке, – негромко сказал я, кладя руку поверх её ладони, – Просто немножко больно. Не волнуйся.

– Если бы это было возможно, – пробормотала Волкова без улыбки, но руку свою от меня не отняла.

Перехватив её поудобнее, я переплел наши пальцы, укладывая наши ладони у себя на груди, после чего повернулся к парням и молчавшей до сих пор Мари.

– Так, что нового? – поинтересовался я бодрым тоном, – Я так понимаю, на Чемпионате вам придется справляться без меня?

– Не думай об этом, – улыбнулась мне рыжая, – Тебя сейчас должно волновать лишь собственное здоровье. А все остальные мелочи мы возьмем на себя.

– Ничего себе мелочи, – буркнул Димон, – Мировой Чемпионат всего лишь.

– Но мы же не участвуем, – резонно отметил Андрей, – А только открываем его и передаем кубок победителям. Ну, и еще участвуем во всех отборах, помогаем организаторам и в перерывах развлекаем толпу. Плевое дело!

Парни храбрились, и даже я разобрал в словах Данчука сарказм. Он, к слову, даже не пытался его скрыть, за что получил от супруги тычок под ребра. И, судя по сдавленному оханью, прилетело ему сильно.

– Парни, вы простите. Я правда не рассчитывал на такой исход, – выдавил я из себя полную раскаяния улыбку, – В мои планы не входило оказаться здесь, как и провести – сколько, док?

– Две недели минимум, – тут же откликнулся стоявший в дверях Олег, – Это если будешь хорошо себя вести. И еще у тебя реабилитация впереди, лечебная гимнастика и прочие радости. Так что о танцах и любых других нагрузках можешь забыть этим летом точно.

– Ты шутишь?! – воскликнули в один голос близнецы и Демид.

– У этого человека самый преданный класс танцоров! – подхватил всеобщее негодование Андрей.

– И если он не будет работать – их спихнут на меня, – проскулил Димон.

– Так, заткнулись! – рявкнула Мари так громко, что даже я вздрогнул и послал подруге полный укоризны взгляд.

Но рыжую было не так просто остановить, если она изволила сердиться. Её глаза метали молнии, и каждый, на кого падал её взор, словно уменьшался в размере и стыдливо хмурился.

– Вы что за курятник тут устроили? – грозно спросила Мари, – У вас совесть вообще есть? Человек еще вчера балансировал между жизнью и смертью, а вы его работать гоните?

– Ну, я бы не сказал, что всё было настолько критично, – возразил Малышкин.

– Олег, со всем уважением – не лезь! – рявкнула Данчук, которая явно вознамерилась провести со своими подопечными урок воспитания.

Вот только мне это по душе не пришлось. Потому что с каждым словом, произнесенным Данчук, лицо Лены всё больше теряло краску. Я понимал, что она винит себя, и каждая фраза била её, словно пощечина.

Поэтому, не выдержав, я решил всё же вмешаться:

– Маш, всё нормально. Прекрати на пацанов нападать.

Но вошедшую в раж рыжую мог остановить разве что самосвал.

– Ефим, ты не понимаешь…

– Мари! – рыкнул я, – Хватит.

Та, наконец, заметила бледную застывшую маску, в которую превратилось лицо Волковой, и притихла. До подруги дошло, что она переборщила, вот только как вернуть непринужденную атмосферу в палату, она явно не знала. Как и другие.

Ситуацию спас Олег. Который, кашлянув, предложил:

– Ребят, давайте оставим Ефима. У него была тяжелая ночь, и утро тоже выдалось богатым на события. Еще наобщаетесь, а сейчас моему пациенту нужен покой.

Согласно загудев, все потянулись в сторону выхода. Лена, бросив на меня короткий взгляд, последовала было всеобщему примеру, но док остановил её со словами:

– Ленок, ты оставайся. Я ведь обещал тебе, что ты сможешь проводить тут столько времени, сколько пожелаешь. Диван для тебя принесут чуть позже.

Улыбнувшись напоследок, Олег вышел, прикрыв за собой дверь, и мы, наконец-то остались вдвоем. Осознав это, я не сдержался и улыбнулся настолько широко, что рот вполне мог треснуть. После чего, поймав ладонь Лены и прижав её к своим губам, не слишком внятно спросил:

– Ну, как ты, моя хорошая?

Волкова высвободила ладонь, несмотря на мой ярый протест и, прижав её к моей щеке, мягко улыбнулась:

– Явно лучше, чем ты.

– Мне нравится, что ты снова улыбаешься, – признался я честно, – Мне в какой-то момент показалось, что ты так и не сбросишь со своего личика эту маску грусти и вселенской скорби.

– Как бы ни старалась… с тобой грустить не выходит, – Лена коротко смеется, но отголоски грусти в этом предложении все же выдают ее.

Я всегда замечал малейшие изменения в её настроении – изучил Волкову за месяцы нашего знакомства. Поэтому, попытавшись чуть приподняться и вновь не преуспев в этом, я спросил, не пытаясь прикрыть напускным весельем и глядя ей в глаза самым серьезным взглядом, на который только был способен:

– Ты ведь знаешь, что я тебя в обиду не дам, правда? И тебе не стоит ни о чем беспокоиться?

Лена кивнула, заправляя за ухо прядь золотистых волос:

– Еще бы. Только я не за себя беспокоюсь. Все стало так сложно. Только мне кажется, что все получится, как происходит что-то еще… и становится только хуже. Я боюсь улыбаться, Фим.

– Глупая, – ласково протянул я, глядя на свою любимую с теми самыми чувствами, которые посетили меня еще в самый первый миг, как я увидел её – восхищением и нежностью, – Ты не должна больше ничего и никого бояться. Я ведь рядом.

– Да, и посмотри, что из этого вышло, – Волкова прикусила губу, бросая красноречивый взгляд на мою больничную робу и белые бинты, – Ты чуть не погиб прошлой ночью.

– Я сейчас, может, глупость скажу, – хмыкнул я, – Но я прошлой ночью чувствовал себя как никогда живым. Прятаться, скрываться, бояться каждого вдоха и шага – это всё было не моим. Я не такой человек, мне всё это чуждо. И, в момент, когда я начал реально бороться за тебя, за нас – я почувствовал, что живу. Лен, – я сжал в руке её тонкие пальчики, – Я не боюсь умирать. Я погибал каждый день, пытаясь найти тебя. И теперь, когда это случилось – я чувствую себя не просто живым, а бессмертным.

– Вот только это чувство не стало настоящим щитом, и пули всё еще могут здорово навредить тебе, – пробормотала Лена, – Если ты умрешь, то больше никого не останется, ради кого я хотела бы улыбаться.

Мне не нравилось, куда шел этот разговор. Минуты нашего уединения всегда должны быть полны радости, а не горя и сожалений. Однако, я понимал, что мне нужно задать еще, как минимум, два вопроса, которые будут неприятны моей девушке. Но от суровой реальности нам некуда было деться. Мы уже не раз совершали эту ошибку – забывали о существовании других людей, и в итоге всё скатывалось в одну бездонную задницу. Пришло время стать чуть умнее и начать учиться на собственных ошибках.

Поэтому, прочистив горло, я осторожно спросил:

– Ты знаешь, что с горе-стрелком?

Чуть вздрогнув, Лена кивнула и ответила:

– Арестован. Ему предъявят обвинение. Оказалось, что парочка наших соседей всё видели и обратились в полицию, – заметив мой недоуменный взгляд, девушка пояснила, – Мама звонила утром. Сказала, что не будет выгораживать Костю.

В ее голосе звенели недовольные нотки, и я честно не мог понять причин такого настроения. Ведь, по хорошему, нам обоим следовало радоваться, что Волков заперт и в ближайшее время выбраться и попытаться снова отравить нам жизнь у него не получится.

Поэтому, я заметил нарочито небрежным тоном:

– Ты как будто недовольна таким раскладом.

Но Лена покачала головой:

– Нет, вовсе нет. Я чувствую невероятное облегчение. Ведь я освободилась от его власти. Вот только Костя, как оказалось, уже давно переписал весь свой бизнес на меня, выставив себя моим доверенным лицом.

Хм. На место встал еще один паззл. Теперь стало ясно, почему этот мудак так отчаянно не хотел отпускать Лену. Ведь, официально он был вроде как нищим. Идиот. Да Волкова была готова последнюю рубашку ему отдать, лишь бы отвязался. А уж бизнес, который нам обоим был не нужен – что-то мне подсказывало, что моя девушка была не настолько меркантильной, и с легкой душой переписала бы всё имущество на него.

– Мама, помимо основного, – продолжила рассказывать Лена, отвлекая меня от своих мыслей, – Добавила, что пока активы заморожены – всё должны проверить следователи. Но это чистая формальность, ведь по документам Костя вообще к деньгам никакого отношения не имеет. И после этого от меня требуют, чтобы я возглавила компанию. Полный бред.

Да уж, здесь наши мысли сошлись. Лена, при всём своем упрямстве, хитрости и изворотливости, на роль бизнес-вумен не подходила. Она была слишком чистой для всего этого, слишком невинной. И немного наивной, если честно – настолько, что её смог бы обворовать даже посыльный. Нет, у моей любимой был довольно пытливый ум, и она смогла бы потянуть какое-нибудь маленькое предприятие, типа галереи или небольшого магазина, но никак не многомиллионную корпорацию.

– И, что ты ответила на это своей маме?

Лена пожала плечами:

– Сказала, что как только получу доступ к бумагам – перепишу всё на неё. И пусть делает с этими бумагами, что хочет – кладет в сейф, сжигает в камине, подтирается. Мне плевать.

Я присвистнул, чувствуя, как от этого действия в груди чуть тянет от боли:

– Вау. Это…довольно грубо.

– Зато честно.

Почесав небритый подбородок, я задал второй волнующий меня вопрос:

– Вы не помирились с матерью?

– Ты имеешь в виду – не простила ли я её за то, что она отравляла мою жизнь и косвенно стала причиной того, что мой любимый мужчина оказался в больнице? – уточнила Волкова чуть более резким, чем того требовала ситуация, тоном, – Нет. Она, к слову, тоже сказала, что всё еще не одобряет мой выбор. Но добавила, что больше вмешиваться не будет, и позволит мне самой разрушить свою жизнь. Очень мило с её стороны. Думаю, можно смело сказать, что наши отношения изжили себя.

Я не мог понять, как Лена относится к этому. Для меня самого связь с семьей была очень важна, и своих родителей я любил, да и они, как ни странно, отвечали мне взаимностью. Поддерживали меня, принимали таким вот неотесанным порой пнем, каким я, собственно, и был. Поэтому, сложись у меня в жизни подобная картина, я бы, как минимум, переживал. Но Лена была другой. У неё никогда не было той связи с родителями, которая, на мой взгляд, должна быть у каждого ребенка. Она не выглядела расстроенной, но мне всё равно показалось, что отголосок грусти мелькнул в её глазах.

Думаю, она всё же до последнего верила, что в конце случится счастливое воссоединение. Как в добром американском кино, где все обнимаются, играет приятная музыка, экран темнеет, и начинают выползать титры.

Увы, реальность оказалась несколько иной. Но это не значило, что у Лены не будет семьи. Такой вариант был просто невозможен.

– Эй, – я позвал её, улыбнувшись, – Всё будет хорошо.

Волкова вернула мне улыбку и кивнула:

– Знаю. У меня ведь есть ты. О большем и просить грешно.

– Ты слишком переоцениваешь мое значение в твоей жизни, – шутливо усмехнулся я, чувствуя, как в груди уже привычно разливается тепло.

Но Лена мои слова восприняла неожиданно серьезно. Пересев на мою койку, постаравшись при этом не задеть меня и не вызывать тем самым новую вспышку боли, девушка сжала мою ладонь в своих руках и негромко, но с неожиданной силой в голосе произнесла:

– Но ведь это правда. Ты, быть может, и не замечаешь, как на самом деле много делаешь для меня. Это может показаться тебе незначительным, но твой вклад колоссальный. И я не про материальные блага сейчас говорю. Само твое присутствие – оно меняет меня. С тех пор, как ты появился, жизнь больше не кажется мне обузой, или данностью. Каждый день я встречаю с улыбкой, и я счастлива проживать его. Неважно, рядом ты, или на работе – я знаю, что у меня есть ты, и это делает каждую минуту не простым существованием, а настоящей жизнью. Я думала, что никогда не смогу испытать подобное – чувство такой силы, что оно наполняет меня изнутри, вытесняя всю печаль и серость существования. Но вот он ты – лежишь тут, весь такой…такой любимый. И я понимаю, что – вот оно. Вся моя жизнь передо мной.

Сглотнув, и превозмогая боль, я притянул Лену к себе. Девушка с максимальной осторожностью растянулась рядом со мной на кровати и положила голову мне на плечо, стараясь не задевать повязки. Я же, уняв всю ту бурю, что поднялась в моей душе после такого откровенного и вместе с тем простого признания, негромко произнес севшим голосом:

– Всю жизнь я жил будто в заколдованном мире. Знаешь, в таком, где всегда бушует вьюга. И очень холодно. А я ненавижу холод. Зима преследовала меня долгие годы, и я делал всё, чтобы согреться. Бежал куда-то, рисовал всё больше, танцевал всё яростней, стремясь разогнать кровь в жилах так, чтобы меня, наконец, перестало знобить. А потом встретил тебя, и понял, что больше бежать не нужно. Потому что холод отступил. Ты стала моей весной – с твоим появлением ледяные замки начали таять, и всё расцвело.

– Весна художника, – тихо сказала Лена, и я услышал в её голосе улыбку, – Мне нравится.

Жизнь, может, и не кино, но я точно знал, что конец у этой истории будет счастливым. А если потребуется – я и титры сам нарисую.