Текст книги "В огонь и в воду"

Автор книги: Амеде Ашар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Дойдя до середины залы, она спросила:

– Что это значит? Что за шум?

– Это мерзавец, которого я уже один раз проучил и теперь еще сильнее проучу за его неслыханную дерзость! – вскричал маркиз в бешенстве.

Гуго встал, отодвинул стул, на котором сидел за столом, снял шляпу и, подойдя, сказал:

– Маркиз преувеличивает: в первый раз он схватил меня предательски… А теперь, вы сами увидите, он сам будет наказан.

Дама безмолвно оглядела Гуго и спросила с улыбкой:

– А как вас зовут?

– Вы сейчас узнаете… А вы кто, позвольте спросить?

– Принцесса Леонора Мамиани.

– А! Вы итальянка; значит, вы еще лучше поймете все, что здесь сейчас произойдет. – И, обращаясь к маркизу, Гуго продолжил так же хладнокровно: – Маркиз, из ваших слов я ясно вижу, что вы не забыли, как варварски поступили со мной в гостинице «Красная лисица»… Всякому своя очередь!

Маркиз взялся было за рукоятку своей шпаги; но прежде, чем он успел ее вынуть, двадцать рук схватили его, лишив возможности защищаться.

– Кадур! Ко мне! – крикнул он в отчаянии.

Но араб еще раз молча покачал головой.

В одно мгновение с маркиза сняли верхнее платье и, как он ни бился, привязали его к деревянной скамье, оголив спину. Он позеленел от бешенства.

– Год тому назад я так же точно, как теперь маркиз де Сент-Эллис, лежал связанный на скамье, – объяснил Гуго принцессе, – как он, я был бледен; как он, я звал на помощь! Я просил, я умолял… но ничто его не тронуло: ни моя молодость, ни то, что я был совершенно прав! Я тогда еще сказал ему: «Лучше убейте меня, а то я отомщу вам!» Он мне ответил: «Попробуй!» Вот я и попробовал и мщу теперь за себя!

– Понимаю, – сказала принцесса.

Между тем маркиз отчаянно бился, пытаясь освободиться от веревок. Он испустил хриплый крик. Принцесса подошла к Гуго и сказала:

– Я провела ночь под его крышей; неужели вы не дадите женщине права просить за своего хозяина?

– Все права за вами, без сомнения; но я обязан выполнить долг… защитить честь опозоренного имени!

– Эта деревенщина еще толкует о своем имени! – прохрипел маркиз.

Гуго вынул из-под платья спрятанную шпагу и, подняв руку, сказал:

– Бери свой хлыст, Жаклен!

Жаклен засучил рукава и схватил хлыст.

– Хочешь сто пистолей? – крикнул маркиз.

– Нет!

– Хочешь пятьсот, тысячу, десять тысяч?..

– Ничего! Удар за удар. Отсчитай ровно двенадцать, Жаклен.

Холодный пот лил с лица маркиза.

– Поднимай руку! – крикнул сын графа Гедеона. – Ты готов, Жаклен?

– Готов!

– Ну так бей, да посильней!.. Раз!

Но в ту самую минуту, как хлыст просвистел в воздухе и уже опускался на спину маркиза, Гуго взмахнул шпагой и разрубил хлыст пополам. Ропот негодования поднялся среди молодых людей.

– Тихо! – крикнул Гуго.

Все замолчали.

– Теперь развяжите его.

Товарищи Гуго замялись.

– Клялись вы мне – да или нет? – слушаться меня во всем?

Веревки упали одна за другой. Маркиз вскочил на ноги.

– Шпагу мне! – крикнул он.

Гуго холодно поклонился.

– А! Так вы согласны драться с такой деревенщиной, как я? И вы правы, маркиз, потому что моя кровь стоит вашей.

И в то время как Коклико по знаку Гуго подавал маркизу шпагу, юный граф продолжал:

– Вы сейчас спрашивали, как меня зовут, принцесса. Не угодно ли вам прочесть эту бумагу, и прочесть громко? Не мешает, чтобы маркиз знал, кто я такой, прежде чем мы скрестим шпаги.

Взглянув с любопытством на того, кто так почтительно склонился перед ней, принцесса Леонора посмотрела на бумагу, вынутую молодым человеком из кармана. Лицо ее осветилось радостью.

– Ах! Я знала, что судьба создала вас дворянином! – сказала она и звонким голосом прочитала следующее: – «Вы видите перед собой моего сына, Гуго Поля де Монтестрюка, графа де Шаржполя, в чем подписью своей свидетельствую. Луиза де Монтестрюк, графиня де Шаржполь».

– А теперь становитесь, становитесь же скорей, маркиз! У вас имение, а у меня имя…

Маркиз занял позицию, но Гуго остановил его знаком и, обращаясь к своим товарищам, сказал им повелительным голосом:

– Никто не должен сходить с места, даже если я упаду… ни ты, Коклико, ни ты, Жаклен!

Кадур подошел поближе и, скрестив руки, устремил огненный взор на Гуго.

Шпаги встретились. У Гуго была в руке та самая, которой отец его, граф Гедеон, убил барона де Саккаро. На клинке еще виднелись пятна крови.

Маркиз сначала надеялся легко сладить с молодым графом, но скоро понял, что перед ним противник нешуточный, и стал гораздо внимательнее. Гуго хладнокровно, полностью владея собой, щупал своего противника. Наконец с быстротой молнии он обезоружил маркиза.

Коклико поднял шпагу и подал ее маркизу.

– Продолжайте, маркиз; это ничего! – сказал Гуго.

Маркиз явственно расслышал шепот и сдавленный смех зрителей и с яростью кинулся на противника.

– Вы открываетесь, маркиз, берегитесь! – предупредил Гуго.

И во второй раз он отбросил шпагу маркиза в угол залы. Маркиз бросился за ней, как волк, но Коклико уже опередил его и опять подал ему шпагу, держа ее рукояткой вперед.

Бой возобновился – жестокий, упорный, молчаливый. Глаза маркиза горели, зубы были стиснуты. Вдруг, и в третий уже раз, шпага вылетела у него из рук.

– Браво! – крикнула принцесса, поддаваясь невольно удивлению при виде ловкости и невозмутимого хладнокровия молодого графа.

В отчаянии, совсем обезумев, маркиз схватился обеими руками за голову.

– Ах, убейте меня! – вскричал он. – Да убейте же меня, наконец!

– Хорошо! Теперь будет кровь! – ответил Гуго, между тем как Коклико опять с улыбкой подал шпагу маркизу.

Гуго собрался с силами и, не ожидая уже нападения противника, как только скрестились клинки, первым же ударом проколол насквозь руку маркиза. Та безжизненно повисла, и пальцы маркиза выпустили шпагу. Гуго схватил ее и, вложив сам в ножны, висевшие на поясе маркиза, который смотрел на него, ничего не понимая, сказал ему:

– Маркиз, носите эту шпагу на службе его величеству королю.

Коклико бросился к окну и крикнул фигляру:

– Эй, приятель! Убери-ка медведя и освободи гарнизон!

Принцесса подошла к Гуго, бледная, взволнованная, и сказала:

– Граф, я считаю себя счастливой, что встретилась с вами, и надеюсь еще встретиться. Ваше место вовсе не здесь в глуши, а при дворе…

Между тем страшная борьба происходила в душе маркиза. Гнев еще бушевал в ней, мщение еще кипело. Побежден – и у себя дома, ребенком, у которого едва пробиваются усы! Но, с другой стороны, не простой, не обыкновенный же человек стоял перед ним! Он сам не знал: будь он на его месте, поступил бы он так же? А Гуго, казалось, совсем забыл о нем. Вложив шпагу в ножны, он собирал своих товарищей и строил их, собираясь уходить из замка. Наконец в этой борьбе добра и зла в душе маркиза добро победило, и он сказал, подходя к Гуго:

– Граф де Монтестрюк, у вас сердце дворянина, как и имя дворянина… Обнимемся.

– Вот это благородно!.. – воскликнула принцесса, наблюдавшая за маркизом. – Поклянитесь мне оба, что искренняя дружба свяжет вас отныне навеки.

– Ах! За себя клянусь вам! – вскричал маркиз с удивлением. – Эта дружба будет такой же глубокой и такой же вечной, как и мое восхищение вами, прекрасная принцесса!

Она улыбнулась, краснея, а Гуго и маркиз по-братски обнялись. Дворецкий, прибежавший наконец с людьми маркиза и не понимавший еще, что тут произошло в его отсутствие, поднял руки к небу при виде этих неожиданных объятий.

Маркиз рассмеялся и вскричал:

– Черт возьми, старик Самуил, еще не то увидишь теперь! Знай, что этот молодой человек, протянувший мне руку, – друг мой, лучший из друзей, и я требую, чтобы он был полным хозяином в Сен-Сави. Лошади, экипажи, люди – все здесь теперь принадлежит ему!.. И клянусь чертом, мне бы очень теперь хотелось, чтобы он пожелал чего-нибудь такого, чем я особенно дорожу, чтобы я мог тотчас отдать это ему и доказать, как высоко я ценю его дружбу!

В эту минуту взор его упал на араба, который все еще стоял в стороне, неподвижный и молчаливый. Вдруг выражение лица маркиза изменилось, и он вскричал:

– А! Ты, неверный, изменяешь своему господину! Ну, пришла теперь и твоя очередь!.. Плетей, Самуил, плетей!.. Пусть четверо слуг схватят этого чернокожего разбойника и забьют его до смерти!..

Самуил с четырьмя слугами уже направился было к арабу, когда Гуго вмешался:

– Вы сейчас сказали, маркиз, что охотно отдадите мне все, чего я пожелаю?

– Сказал и еще раз повторяю… Говори, чего ты хочешь?..

Гуго показал на араба:

– Кто этот человек, которого зовут Кадуром?

– Дикий, проклятый невольник, взятый у корсаров африканских… Мне подарил его двоюродный брат, кавалер Мальтийского ордена.

– Отдай его мне!

– Бери. Если Сент-Эллис что-нибудь пообещал, он всегда держит слово.

Гуго подошел к Кадуру и, положив руку ему на плечо, сказал:

– Ты свободен.

– Сегодня меньше, чем вчера, – ответил араб.

И, взяв в свою очередь руку графа де Монтестрюка и положив ее себе на голову, он продолжал цветистым языком Востока:

– Ты обвил мое сердце цепью крепче железной… я не в силах разорвать ее… От самого Бога она получила имя благодарности… Куда ты ни пойдешь, и я пойду, и так буду всегда ходить в тени твоей.

– Раз так, то пойдем же со мной! – сказал ему Гуго.

IX
Безумный шаг из-за любви

Слух об этом приключении распространился в окрестностях и сильно поднял репутацию сына мадам Луизы, как называли там вдову графа де Монтестрюка. Одни удивлялись ловкости Гуго, другие хвалили его за храбрость; все отдавали справедливость его великодушию.

– Он так легко мог бы убить дерзкого маркиза, – говорили те, у кого нрав был мстительный.

Победитель маркиза де Сент-Эллиса сделался чуть ли не героем. Хорошенькие женщины начали строить ему глазки.

Встреча с принцессой Мамиани представлялась ему каким-то видением. Ее красота, роскошный наряд, величественный вид – все напоминало ему принцесс из рыцарских романов, созданных феями на счастье королевских сыновей. Как повезло маркизу де Сент-Эллису, что она жила у него в замке Сен-Сави!

Однажды утром через несколько дней после своего приключения, гуляя по полям, Гуго увидел принцессу на дороге верхом на отличном коне. На устах ее играла улыбка, лицо разрумянилось от легкого ветерка, ласкавшего ее черные кудри. Гуго подошел к самому краю дороги и стал пристально смотреть. Она его заметила.

Проезжая мимо него шагом, она оторвала перо со шляпки и, бросив его прямо в лицо молодому человеку с кокетливым жестом, сказала:

– До свидания, граф!

И, пришпорив горячего коня, принцесса Леонора поскакала дальше.

Смущенный Гуго с красным пером в руке еще следил за ней глазами, как вдруг на дороге показалось облако пыли, и он узнал маркиза, скачущего во весь опор вслед за принцессой.

– Куда она, туда и я! – крикнул он на скаку.

«Счастливец маркиз!» – подумал Гуго, прикованный бедностью к месту своего рождения.

Куда это она ехала, прекрасная, молодая, блестящая, свободная принцесса, вдруг показавшаяся как метеор на небе его жизни? В Париж, должно быть, в Компьень, в Фонтенбло, где составлялся двор короля на заре его царствования. Она сказала ему «До свидания», и каким тоном, с какой улыбкой!

Сын графа Гедеона прицепил красное перо к своей шапке и пошел в поля. Это кокетливое перо, обладая как будто даром волшебства, поднимало в молодой голове его целую бурю мыслей, видения празднеств, замков, сражений, балконов, кавалькад, и всюду горели зеленые глаза принцессы.

Задумчивый, Гуго вернулся в Тестеру, где графиня прижала его к сердцу в день победы над маркизом. Удивляясь его молчанию, тогда как все вокруг рассыпались в похвалах ему, она спросила старого Агриппу, не знает ли он, что произошло. Верный оруженосец улыбнулся.

– Это молодость машет крылом, – сказал он.

– Как! – воскликнула графиня. – Ты полагаешь, что Гуго уже думает меня покинуть?

– Графу двадцать лет… а у орлят рано растут перья. Графу Гедеону было столько же, когда он уехал из дому на добром боевом коне. Притом ваш сын встретился с прекрасной принцессой, и глаза его смотрят теперь гораздо дальше.

– Да, да, – прошептала графиня со вздохом, – та же самая кровь, которая жгла сердце отца, кипит и в жилах сына!.. Да будет воля Господня! – И, гордо подняв голову, удерживая слезы, она продолжала: – Что бы ни случилось, совесть ни в чем не будет упрекать меня: из ребенка, оставленного мне графом Гедеоном, я сделала человека… мой долг исполнен.

Некоторое время спустя Гуго, бодро приближавшийся к совершеннолетию, как-то встретил у подножия холма, на котором построен город Ош, красивую девушку; она придерживала обеими руками полы длинного плаща и смотрела испуганными глазами на лужи с грязной водой и глубокие рытвины дороги: ночью прошел сильный дождь и превратил эту дорогу в настоящее болото.

Привлеченный красивым личиком девушки, Гуго подошел к ней и, желая помочь, спросил:

– Что это с вами? Вы, кажется, в большом затруднении?

Девушка обратила на него веселые карие глаза и, сделав гримасу, как дитя, которому не дают конфетку, ответила:

– Есть отчего!.. Меня ждут, скоро начнутся танцы… Я нарядилась в новенькое платье, а тут такая дрянная дорога… ямы да грязь на каждом шагу! Ну, как же мне пройти?.. Хоть плачь!

– Ну, плакать тут нечего… сейчас сами увидите.

И прежде, чем хорошенькая девушка догадалась, что он хочет сделать, Гуго схватил ее на руки и зашагал медленно через лужи.

– Но послушайте, что же это вы делаете? – вскрикнула она, стараясь освободиться. – С каких это пор людей носят таким образом?

Гуго остановился посреди дороги и, взглянув на хорошенькое личико, покрасневшее от смущения, весело спросил:

– Прикажете опустить вас здесь?

– Как можно! Подумайте сами!

Гуго прижал к себе незнакомку еще немножко крепче и, перейдя на другую сторону, осторожно опустил девушку на сухое место, где уже был мелкий песок.

– Вот и все, – сказал он, кланяясь.

Хорошенькая девушка невольно рассмеялась.

– Однако вы оригинал!.. Схватили меня попросту, даже не зная, кто я такая!

– Это был лучший способ познакомиться, а теперь, когда мы уже знакомы, можно еще раз повторить то же самое.

– Кого же я должна благодарить?

– Гуго де Монтестрюка.

– Как! Это вы – граф де Шаржполь? Тот самый, что наделал столько хлопот маркизу де Сент-Сави?

– Тот самый.

– Поздравляю, граф!.. Тогда я не удивляюсь больше, что у вас такая легкая и такая сильная рука!

– Я вам сказал, кто я; могу теперь узнать и ваше имя? – спросил Гуго.

– О! У меня имя совсем не знатное, а самое скромное – меня зовут Брискетта.

– Прехорошенькое имя… А нельзя ли будет поскорее снова встретиться с обладательницей этого имени?

– Вот так любопытство! Ну что же, поищите сами, и если очень захочется найти, так и найдете.

Затем она низко присела и ушла. Сделав шагов тридцать, уверенная, что он еще следит за ней взглядом, она обернулась, улыбнулась и кивнула.

Разумеется, у Брискетты не было ни величественного стана, ни важного вида принцессы Леоноры, ни сверкающих глаз ее, ни белых длинных рук; никто бы не принял ее за королеву, но свежие губы девушки алели, как вишни, длинные загнутые ресницы оттеняли веселые глаза, и вся ее стройная фигурка дышала грацией. Ножки девушки, которых касался Гуго, пока нес ее на руках, не выходили у него из головы.

Кровь Гуго волновалась, и он продлил свою прогулку, преследуемый воспоминанием о Брискетте. Задумчивый вернулся он в Тестеру. Несколько дней после этого он бродил по темным углам, а когда Агриппа спросил, что произошло, Гуго рассказал ему о приключении на городской дороге.

– С этой минуты, – прибавил он, – куда бы я ни пошел, всюду мне чудятся два карих глаза, так на меня и смотрят… Должно быть, я болен…

– Нет, вы просто влюблены.

– Влюблен? – спросил Гуго.

– Послушайте, граф, вот вы уже и покраснели, как пион. Эта болезнь – не редкость в ваши годы, хоть она и кажется вам странной… Желаете убедиться, что я не ошибаюсь?

– Разумеется! Я бог знает что бы отдал за это!

– Отдавать ничего не нужно, а только делайте, что я скажу.

– Говори.

– Вы после виделись с ней?

– Нет… Ты сам знаешь, что она мне ответила.

– И она сказала правду! А чтобы ей доказать, что и вы тоже догадливы, ступайте-ка в воскресенье в городской собор к поздней обедне: хорошенькие девочки всегда ходят к обедне, потому что там бывает много народу. Когда служба кончится, станьте у дверей и, как только ее увидите, подайте ей святой воды… Если у вас забьется сердце, когда ее пальчики встретятся с вашими, значит, вы влюблены.

– Хорошо! Этот опыт я намерен провести не позднее чем в следующее воскресенье.

И действительно, в воскресенье Гуго отправился в Ош в сопровождении Коклико, который, как мы уже говорили, следовал за ним всюду. Они подошли к собору в ту самую минуту, когда колокольный звон призывал верующих. У паперти теснилась густая толпа. Начиналась обедня. Среди множества черных капоров Гуго отыскал один, от которого уже не мог отвести взора: что-то говорило ему, что под этим именно капором улыбается Брискетта.

Когда все начали выходить из церкви, Гуго поместился у самых дверей и стал ждать. Он потерял было свой капор из виду, но скоро увидел подходящую Брискетту. Лукавая улыбка освещала ее лицо. Граф де Монтестрюк обмочил пальцы в святой воде и протянул Брискетте. Как только они коснулись друг друга, сердце его забилось. «Агриппа, видно, прав», – подумал он.

Гуго подождал, пока Брискетта вышла из дверей на площадь, и, пробравшись вслед за ней, шепнул:

– Брискетта, мне нужно вам кое-что сказать…

Она, взглянув на него украдкой, ответила:

– Никому не запрещается гулять по берегу Жера… Если и вы туда пойдете, то через четверть часа, должно быть, встретите меня там.

Гуго сказал Коклико, чтобы он подождал его в гостинице, и пошел на берег. Через минуту он увидел Брискетту с букетом цветов в руке.

– Ну, граф! Что же вы хотели мне сообщить? – спросила она.

– Брискетта, – ответил Гуго, – мне сказали, что я влюблен в вас… Сейчас я убедился, что мне сказали правду… и подумал, что честь велит мне сообщить вам об этом…

Брискетта рассмеялась.

– Короче говоря, вы меня любите?

– Не знаю!.. С утра до вечера я думаю о вас, о вашей милой улыбке, о ваших блестящих глазках, об этой ямочке на подбородке, куда, кажется, поцелуй спрячется, как в гнездышко, о вашем гибком, как тростник, стане, о вашем личике, похожем на розу, о ваших ножках, которые я так и обхватил бы одной рукой, о вашем ротике, алом, как земляника; ночью я вижу вас во сне… и я так счастлив, что вас вижу… мне бы так хотелось, чтобы это длилось вечно… Если все это значит любить… ясно, что я вас люблю…

– В самом деле, мне кажется, что так… И вам нужно было столько времени, чтобы это заметить?.. Значит, эта милая беда случается с вами в первый раз?

– Да, в первый раз.

– Как! – воскликнула она, взглянув на него с удивлением. – В ваши годы?..

– Мне скоро будет двадцать один.

– О! Мне еще нет и двадцати, и однако же…

Брискетта спохватилась и покраснела до ушей.

– И, однако же, что? – спросил Гуго.

– Ничего! Это вас не касается… Ну а теперь, так как вы меня любите и сказали мне об этом, что же вам нужно?

– Полюбите меня, как я вас люблю.

Они шли по дорожке в поле; была середина апреля; изгороди и кустарники казались похожими на огромные гирлянды и букеты цветов; вокруг слышалось пение птичек. Брискетта, продолжая разговор, взяла Гуго за руку.

– О! Я-то! Я другое дело!.. Я ведь не в деревне жила… и родилась-то в городе… и многое мне представляется не так, как вам… Знаете ли вы, что мне нужно, чтобы полюбить кого-нибудь так, как вы меня любите?

– Оттого-то я и спрашиваю, что не знаю.

– Хоть я едва достаю головой до вашего плеча, граф, я горда, как герцогиня… я не поддамся, как прочие, на красивые перья и на прекрасные слова… сейчас я вас выслушала… все, что вы сказали, было очень мило, и я бы солгала, если бы стала уверять вас, что это мне не понравилось… но, чтобы полюбить, мне нужно гораздо больше!

– Что же еще?

– Мне нужно встретить человека красивого, статного, смелого, щеголя, умного, искреннего. Но надо еще, чтобы и дела отвечали словам.

– Мне не приходится слишком хвалить себя, но, мне кажется, после того, что я сделал в Сен-Сави…

– Правда, рыцарь из волшебных сказок и тот не поступил бы лучше. Но эту удаль вы проявили, защищая честь своего имени; а мне… мне бы хотелось таких же подвигов из-за меня. Посмотрите на меня хорошенько: разве мне не позволительно желать этого, скажите сами?

– О! Разумеется! – горячо отозвался он. – Но какие же вам нужны подвиги?

– Мне бы хватило и одного.

– Да укажите же мне, что именно я должен сделать?

– А если я укажу, вы не отступитесь?

– Нет, даю вам честное слово.

Брискетта шла все медленнее. Глазки ее блестели каким-то дьявольским огнем, улыбка играла на устах – по всему было видно, что ею овладела какая-то безумная фантазия.

– Ну что же? – повторил Гуго, который в эту минуту не задумался бы сразиться со сказочным драконом гесперидских садов, чтобы только доказать свою любовь.

– Мне всегда казалось, – произнесла Брискетта, – что если бы кто-нибудь решил сделать для меня то же самое, что совершил когда-то испанский рыцарь из одного хвастовства, то он мог бы смело взобраться на балкон домика Вербовой улицы.

– Вы там живете?

Брискетта кивнула вместо ответа.

– И что же именно он сделал, этот испанский рыцарь? – спросил Гуго.

– А вы разве не знаете этой истории? Как-то раз в праздничный день на виду у всех жителей он храбро съехал верхом с Большой Пустерли.

– А потом?

– Как «а потом»? Вам кажется, что этого мало? Да он двадцать раз мог сломать себе шею, этот испанец.

– Да ведь не сломал же!

– История об этом молчит.

– Ну так вот что, Брискетта! На Пасху, в полдень, я буду на городской площади и съеду верхом с Большой Пустерли.

– Значит, в следующее воскресенье?

– Да, в следующее воскресенье.

– Если так, то в тот же вечер окно дома на Вербовой улице окажется открытым…

Гуго хотел достать для этого случая красивого коня, на котором было бы не стыдно сломать себе шею ради хорошенькой девочки. Дело было нелегкое. Куда обратиться, где найти коня, похожего на Золотую Узду, знаменитую лошадь Роланда, или на славного Баярда, волшебного коня Рено де Монтобана? Уже несколько лет прошло с тех пор, как старый герцог де Мирпуа отдал душу Богу; маркиз де Сент-Эллис скакал повсюду за своей принцессой. А в кошельке у Агриппы вряд ли нашлись бы деньги для покупки такого редкого коня, какой был нужен молодому графу Гуго де Монтестрюку.

Он задумался, как вдруг заметил у городских ворот лакея в ливрее маркиза. Гуго позвал его. Лакей обернулся и подбежал с радостным лицом.

– Граф, вас-то я и ищу! – сказал он. – У маркиза есть к вам дело.

– Разве он вернулся?

– Да, граф, только вчера. Он послал меня к вам, а когда я ехал в Тестеру, мне кто-то сказал, что вы в городе, вот я и повернул сюда.

– И где же маркиз меня ждет?

– В замке Сен-Сави. И чем скорее вы пожалуете, тем будет лучше. Я даже привел вам лошадь с конюшни маркиза, чтобы вы скорее туда доехали.

– Само Небо посылает тебя, любезный! Я сяду на эту лошадь, а свою отдай Коклико. Я сам скажу обо всем маркизу, а за труды вот тебе экю – ступай поужинай.

Через пять минут Гуго скакал в Сен-Сави, а вслед за ним и Коклико, не понимавший, с чего граф так несется.

– Отстань! – говорил ему Гуго. – Я еду искать средств исполнить такую затею, в которой можно добыть себе славу или потерять жизнь.

Сойдя с коня у дверей замка, Гуго встретил маркиза, который его ждал. Тот бросился к нему в объятия.

– Ах! Мой дорогой Монтестрюк, – вскричал маркиз, подводя его к накрытому столу, – перед тобой несчастнейший из смертных!

– Так это от несчастья ты сюда вернулся?

– А ты не веришь? Страшное несчастье! – продолжал маркиз, разрезая пирог.

– Принцесса?..

– Ты попал в самую рану, друг мой… Ах! Эта принцесса! А выпьем-ка за ее здоровье, хочешь?

Маркиз налил два стакана, выпил свой залпом и продолжал:

– Славное кипрское вино, рекомендую его тебе для печальных случаев. Итак, я был в Ажаке и окружал ее самым предупредительным вниманием, как вдруг один местный дворянин позволил себе взглянуть на нее слишком близко. Я бросил вызов наглецу, и мы сошлись на месте. Должно быть, я еще плохо оправился от нанесенной тобой раны в руку: с первого же удара разбойник проколол мне плечо, а вечером я уже лежал в постели, в лихорадке и в обществе фельдшера.

– Неприятное общество!

– Вот! А можешь ли ты угадать, что случилось на другой день?

– Еще бы! Само собой разумеется! Принцесса, тронутая этим несчастьем, поспешила тайком к твоей постели…

– Принцесса уехала и не возвращалась!

Гуго расхохотался.

Маркиз стукнул кулаком по столу.

– Как, ты смеешься, бездельник?! Мне хочется вызвать тебя немедленно, чтобы ты меня уже доконал совсем… Посмотрим, будешь ли ты смеяться, когда я умру!..

– Ну, – ответил Гуго, с большим трудом принимая серьезный вид, – еще неизвестно, кто из нас умрет первым!.. Ты вернулся как раз вовремя, чтобы помочь мне в такой затее, из которой я, может быть, живым и не выйду…

– Ну я уж точно не стану помогать, чтобы отучить тебя смеяться, животное, над несчастьем ближнего… Что там за затея?

– Я поклялся съехать верхом с Большой Пустерли.

Маркиз подскочил на стуле.

– Да ведь это сумасшествие! – вскричал он.

– Знаю, и потому-то именно взялся за это.

– Ручаюсь, что тут замешана женщина!

– Разумеется.

– И ради кого же ты намерен исполнить эту безумную затею?

– Ради Брискетты.

– Хорошенькой девочки с Вербовой улицы? Ну, приятель, у тебя недурной вкус! Я не могу не позавидовать счастью того негодяя, которого она полюбит… У нее такие глаза, что она кого хочет сведет в ад и станет еще уверять, что это рай…

– Значит, ты находишь, что я прав?

– Еще бы! Я и сам съехал бы вниз со всех больших и малых Пустерлей, а потом опять забрался бы наверх, если бы только принцесса Мамиани… – Маркиз замолчал, вздохнул и, положив руку на плечо товарищу, спросил: – А чем же я могу услужить твоей милости в этом деле?

– Мне нужен к этому дню, а именно к Пасхе, добрый конь, чтобы и красив был, и достоин той, которая поставила передо мной такую задачу… я надеялся на тебя…

– И правильно делал! Выбирай у меня на конюшне любого испанского жеребца… Есть там темно-гнедой: ноги как у дикой козы, а крестец будто стальной. Он запляшет на камнях Пустерли, как на ровном лугу… Его зовут Овсяной Соломинкой.

Маркиз взял бутылку вина и, наполнив свой стакан, сказал:

– Когда подумаю, что у каждого из нас есть своя принцесса, мне так приятно становится. За здоровье Брискетты!

Он осушил стакан и наполнил его опять:

– За твое здоровье, любезный граф; никогда не знаешь, что случится… Если ты умрешь… я ничего не пожалею, чтобы утешить твою богиню…

– Спасибо, – сказал Гуго, – какой же ты добрый!

Темно-гнедого в тот же вечер привели в Тестеру. Его маленькие копыта оставляли едва заметный след на песке. У него была гибкость кошки и легкость птицы. Агриппа вертелся вокруг него в восторге; но когда ему сказали, для чего предназначен этот чудесный конь, он изменился в лице.

– Боже милостивый! И зачем я сказал вам, что вы влюблены?! – вскричал он. – Да что она, совсем полоумная, что ли, эта Брискетта?..

– Нет, мой друг, но она прехорошенькая.

Коклико и Кадур тоже узнали, в чем дело. Коклико нашел, что это безумие, а Кадур – что это очень простая вещь.

– А если он убьется? – сказал Коклико.

– Двух смертей не бывает, – возразил араб.

Однако же решено было ничего не говорить графине де Монтестрюк.

Расставшись с Гуго у городских ворот, Брискетта была в восторге. Ее влюбленный был настоящий рыцарь, и притом молоденький. Уже не в первый раз говорили Брискетте о любви. Много дворян ходили в лавку к ее отцу, который был первым оружейником в городе, но никто еще не казался ей таким привлекательным, как Гуго. Все, что он ни говорил ей, дышало какой-то новой прелестью. «А впрочем, – говорила она себе в раздумье, – все это почти всегда одно и то же!»

Такая опытность могла бы показаться странной для такой молоденькой девушки, но хроника гласила, что Брискетта не без удовольствия слушала уже речи одного господина, у которого был замок с высокими башнями, и кроме того, не раз видели, как вокруг лавки оружейника в такие часы, когда она бывала заперта, бродил какой-то португалец, будто бы поджидая, когда появится свет в окне девушки.

Мысль, что такой красавец, да еще и граф, совершит столь безумную выходку ради нее одной, приводила Брискетту в восторг. Она думала, как станут сердиться прекрасные дамы и ревновать ее подруги. Когда она шла по улице, то ее походка, живой взгляд, светлая улыбка, казалось, так и говорили: «Никого во всем Оше так не обожают, как меня!»

Однако она вздрагивала каждый раз, когда вспоминала, какой опасности подвергнется граф де Монтестрюк из любви к ней. Что, если он в самом деле убьется в этой безумной попытке? Накануне назначенного дня Брискетта пошла к Пустерлям и остановилась на вершине самой большой. Взглянув на эту кручу, каменной лестницей низвергавшуюся к берегу Жера, она вздрогнула. Разве только оттого, что она ни разу не видела этой кручи, она и могла потребовать, чтобы Гуго спустился с нее верхом. Где же тут лошади поставить ногу на этом обрыве, усеянном гладкими, будто отполированными голышами? Тут всякий сломит себе шею. Рассказ об испанце, очевидно, басня. Дрожа, Брискетта прошла вдоль домов, высокие стены которых еще больше омрачали эту глубокую улицу, показываемую всем приезжим как одну из достопримечательностей Оша; внизу протекала река.

«Если он заберется сюда, – подумала она, – он живым не спустится… И я сама…» Бедная Брискетта вернулась домой, твердо решив снять с графа его обещание.

Между тем затея эта наделала шуму; о ней рассказывал маркиз, похвасталась и Брискетта своим приятельницам, и слух быстро разошелся из города в предместья, а там и в окрестные деревни, возбудив всеобщее любопытство. Все хотели быть на этом представлении, и утром на Пасху толпа начала стекаться к тому месту, куда граф де Монтестрюк поклялся явиться в назначенный час, но наверняка, как думали многие, не явится.

День был праздничный, солнце блистало на безоблачном небе. Скоро на площади перед собором столпился народ. Дамы поместились на своих балконах, чтобы видеть, как приедет Гуго.

– Если он приедет, он просто сумасшедший! – говорили люди рассудительные.

– Нет, он влюблен, – говорили другие, – и наверняка приедет.

При первом ударе колокола в полдень все головы обратились ко въезду на площадь. При двенадцатом показался граф де Монтестрюк на своем испанском жеребце, а за ним Коклико и Кадур. Маркиз де Сент-Эллис подъехал к Гуго и обнял его; потом он сошел с коня, чтобы проверить, все ли исправно: узда, удила, подпруга. Брискетта, едва сдерживая слезы, протиснулась сквозь толпу и, положив ручку на шею Овсяной Соломинки, который бил копытом от нетерпения, сказала графу: