Текст книги "В огонь и в воду"

Автор книги: Амеде Ашар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

XVIII
Спасайся кто может!

Как это узнали? Какими путями? Монтестрюк не мог этого понять, но на другой же день человек пять уже рассказывали ему о его дуэли на углу кладбища Невинных Младенцев. Весть разнеслась повсюду. Гуго не скрывал правды, но на поздравления с победой отвечал очень просто:

– Полно! Это искатель приключений, считавший меня своим должником, а я показал ему, что я, напротив, его кредитор. Ну мы и свели с ним счеты, вот и все.

Через два или три дня, когда Гуго выходил утром из дому вместе с Коклико, к нему подошел мальчик, которому граф не раз давал денег, и спросил робким голосом:

– У вас нет врага, который хотел бы навредить вам?

– Не знаю! А зачем тебе это?

– Да вот вчера днем какой-то человек с недобрым лицом бродил здесь и все спрашивал, где вы живете.

– Ну и?

– Подождите! Он вернулся еще вечером, но уже не один. С ним был другой, с таким же нехорошим лицом. Я слышал, что они произносили ваше имя. Вы часто мне подавали милостыню и говорили со мной ласково вот я и подумал, что, может быть, окажу вам услугу, если послушаю их… Я и подошел к ним поближе.

– Отлично, дитя мое! – сказал Коклико. – Ты малый-то, видно, ловкий! А что же они говорили, эти мошенники?

– Один, указывая пальцем на ваш дом, сказал другому: «Он здесь живет». – «Хорошо», – ответил тот. «Он почти никогда не выходит один, – продолжал первый. – Постарайся не терять его из виду, а когда ты хорошо узнаешь все его привычки, то остальное уж будет мое дело».

– Какой-нибудь приятель Бриктайля, должно быть, хочет затеять со мной ссору, – заметил Гуго равнодушно.

– А потом что? – спросил Коклико у мальчика.

– Потом первый ушел, а другой вошел вон в ту таверну напротив, откуда видна дверь вашего дома.

– Шпион, значит! А сегодня утром ты его опять видел?

– Нет, не видел.

– Спасибо, и будь уверен, что, пока у меня в кармане есть деньги, и ты будешь получать свою часть; а если те же личности опять придут сюда и станут тебя расспрашивать, будь вежлив с ними и отвечай, что ни у кого нет таких регулярных привычек, как у меня: встаю я когда придется, а возвращаюсь домой когда случится. А если этих сведений им покажется мало, то попроси их так же вежливо оставить свои имена и адреса: я скоро сам к ним явлюсь.

Коклико почесывал голову. Он относился к происходящему не так беззаботно, как Гуго. С тех пор как Бриктайль появился в Париже, ему только и грезились разбойники и всякие опасные встречи. Кроме того, он не доверял и графу де Шиври.

– Ты останься дома, – сказал он Кадуру, который собирался тоже идти за графом, – и смотри по сторонам, не зевай.

– Останусь, – кивнул Кадур.

Потом, погладив мальчика по голове, Коклико спросил его:

– А как тебя зовут?

– Меня прозвали Угренком; видите, я от природы такой проворный, быстро бегаю и такого маленького роста, что могу пролезть всюду.

– Ну, Угренок, ты мальчик славный! Сообщай нам все, что заметишь.

И Коклико пошел вслед за Гуго.

А Гуго уже и не думал вовсе о рассказе мальчика. Он провел вечер в театре с герцогиней д’Авранш и маркизой д’Юрсель, которые пригласили его к себе ужинать, и вернулся поздно. Кадур глазел на звезды, сидя около дома.

– Видел кого-нибудь? – спросил Коклико, между тем как Гуго с фонарем в руке поднимался по лестнице.

– Да!

– Говорил ли он с тобой? Что сказал?

– Четыре или пять слов всего-навсего.

– И куда он делся после этого разговора?

– Пошел принять ванну.

– Ванну? О чем ты толкуешь?

– Я лежал вон там. Появился человек, солдат пополам с лакеем. «Это он!» – сказал мне мальчик. Я ответил: «Молчи и спи». Он понял, закрыл глаза, и мы оба захрапели. Человек прошел мимо, взглянул на меня, потом на дверь, увидел, что никого нет, вынул из кармана ключ, отпер замок, зажег тоненькую свечку и направился вверх по лестнице. Я за ним. Он проник к нам…

– Ловкий малый!

– Ну не совсем: ведь не заметил же, что я шел за ним. Он стал рыться повсюду. Тут я кинулся на него; он хотел было закричать, но я так схватил его за горло, что у него дух захватило; он вдруг посинел, и колени у него подкосились. Он чуть не упал; я взвалил его на плечи и сошел с лестницы. Он не шевелился. Я побежал к реке и с берега бросил его в самую середину.

– А потом?

– А потом не знаю – вода была высокая. Когда я вернулся домой, мальчик убежал со страху.

Коклико и не так бы еще встревожился, если бы видел, как на следующий день шевалье де Лудеак вошел в низкую залу в Шатле, где человек в потертом платье что-то писал, склонившись над столом с бумагами. При появлении шевалье он заложил перо за ухо и поклонился.

– Ну, какие вести? – спросил Лудеак.

– Я говорил с господином уголовным судьей. Тут смертный случай – почти смертный, по крайней мере. Он дал мне разрешение вести дело, как я желаю. Приказ об аресте подписан; но вы хотите, чтобы об этом деле никто не говорил, а с другой стороны, наш обвиняемый никогда не выходит один. Судя по тому, что вы о нем рассказывали, придется дать настоящее сражение, чтобы схватить его. А Бриктайль – человек совсем потерянный, им никто не интересуется; я знаю это хорошо, так как мне приходилось прибегать к его помощи… Легко может статься, что граф де Монтестрюк вырвется у нас из рук свободным и взбешенным.

– Нельзя ли как-нибудь прибрать его?

– Я об этом уже и сам думаю.

– И придумаете, господин Куссине, наверняка придумаете! Граф де Шиври желает вам добра и уже доставил вам ваше теперешнее место; он знает, что у вас семья, и поручил мне передать вам, что он будет очень рад помочь замужеству вашей дочери.

Лудеак незаметно положил на стол, между бумагами, сверток, который скользнул без шума в карман толстого человека.

– Я знаю, знаю, – сказал он растроганно, – я ведь все готов сделать, чтобы услужить такому достойному господину. Я поручил одному из наших агентов, самых деятельных и скромных, заглянуть в его бумаги.

– В бумаги графа де Монтестрюка? В какие бумаги?

– Что вы смотрите на меня таким удивленным взором, шевалье? У каждого есть бумаги, и достаточно двух строк, написанных чьей-нибудь рукой, чтобы найти в них, с небольшой, может быть, натяжкой, повод к обвинению в каком-нибудь отравлении или даже в заговоре.

– Да, это удивительно!

– К несчастью, тот именно из моих доверенных помощников, который должен был все исполнить в прошлую ночь и явиться ко мне сегодня утром с докладом, куда-то исчез.

– Вот увидите, что они с ним устроили что-нибудь очень скверное!

– Тем хуже для него! Мы никогда не заступаемся за неловких. Мы не хотим, чтобы публика могла подумать, что наше управление, призванное защищать жителей, имеет что-нибудь общее с подобным народом.

– Я просто удивляюсь глубине вашего ума, господин Куссине.

Куссине скромно поклонился и продолжал:

– Тогда граф, наверно, припрячет свои бумаги… Всего лучше было бы устроить ему какую-нибудь засаду.

– Он осмелился бы сопротивляться…

– И наши люди получили бы законное право на оборону…

– Ах! Если бы у меня был хоть кусочек письма любимой им особы – в его лета ведь всегда бывают влюблены, – я сумел бы завлечь его на какое-нибудь свидание, и тогда ему трудно было бы улизнуть от меня…

– Да, но ведь еще нужно, чтобы она написала, эта необходимая вам особа!

– О нет! У нас такие ловкие писцы, что незачем и беспокоить!.. Вот только образца нет…

– Только за этим дело? Да вот у меня в кармане есть стихи герцогини д’Авранш, которые я взял у нее, чтобы списать копию.

– А! Героиню зовут герцогиня д’Авранш? Есть еще другое имя – Орфиза де Монлюсон, кажется? Черт возьми!.. Покажите мне стихи.

Лудеак достал бумагу, Куссине развернул ее и прочитал.

– Хорошенькие стихи, – сказал он, – очень мило написаны!.. Больше мне ничего не нужно. А вот и подпись внизу: Орфиза де Монлюсон… Отлично! Теперь можете спать спокойно; он у меня в руках.

– Скоро?

– Я прошу у вас всего два дня сроку.

Через день, вечером, к Гуго подошел маленький слуга с угрюмым лицом и подал ему записку, от которой пахло амброй.

– Прочитайте поскорее, – сказал посланный.

Гуго развернул записку и прочитал следующее:

«Если графу де Монтестрюку угодно будет пойти за человеком, который вручит ему эту записку, то он увидит особу, принимающую в нем большое участие и желающую сообщить ему весьма важное известие. Разные причины, которые будут объяснены ему лично, не позволяют этой особе принять его у себя; но она ожидает его сегодня же вечером, в десять часов, в небольшом домике на улице Распятия, напротив церкви Святого Иакова, где она обыкновенно молится. Орфиза де М…».

– В девять часов!.. А теперь уж девятый! Бегу! – воскликнул Гуго, целуя записку.

– Куда это? – спросил Коклико.

– Вот, посмотри…

– На улицу Распятия, и герцогиня д’Авранш назначает вам там свидание?

– Ведь ты сам видишь!

– И вы воображаете, что особа с таким гордым характером могла написать подобную записку?

– Как будто я не знаю ее почерка! Да и подпись ее! И даже этот прелестный запах ее духов, по которому я узнал бы ее среди ночи в толпе!

Коклико только почесал ухо, что обычно делал, когда что-нибудь его беспокоило.

– Вот если бы внизу была подпись принцессы Мамиани, я бы этому скорее поверил… Но гордая герцогиня д’Авранш!.. Как хотите, а я на вашем месте ни за что не пошел бы на это свидание.

– Что ты? Заставлять ее дожидаться! Да разве это возможно?.. Я бегу, говорю тебе.

– Если так, то позвольте нам с Кадуром пойти за вами.

– Разве ходят на свидание целой толпой?

Гуго сделал знак маленькому слуге идти вперед и последовал за ним с полнейшей беззаботностью.

– Ну, я думаю, что его не следует терять из виду, – объявил Коклико. – Пойдем, Кадур.

– Пойдем.

В это время года ночь наступала рано. Париж тогда не везде освещался фонарями. Все лавки были заперты. Густая тень падала от крыш на улицы. Гуго и посланный за ним слуга шли очень быстро. Коклико и Кадур, опасаясь быть замеченными, едва за ними поспевали. Но, к счастью, на Гуго было светлое платье, и они не теряли его из виду.

– Славная ночка для засады! – проворчал Коклико, пробуя, свободно ли выходит шпага из ножен.

Девять часов пробило в ту самую минуту, когда Гуго и маленький слуга поворачивали из-за угла на улицу д’Арси.

– Подождите здесь, – сказал провожатый, – а я постучу в дверь маленького домика, где вас ждут, и посмотрю, что там делается. При первом ударе, который вы услышите, не теряйте ни минуты…

Он побежал по улице и почти тотчас исчез в густой тени. Скоро шаги его замолкли, и через несколько минут среди глубокой тишины Гуго услышал сухой удар, как будто от молотка в дверь. Он бросился вперед, но в ту минуту, как он поравнялся с черной папертью соседней церкви, толпа сидевших там в засаде людей бросилась на него.

– Именем короля, я вас арестую! – крикнул их начальник и уже положил было руку Гуго на плечо.

Но граф был не из таких, что легко даются в руки. С ловкостью кошки он кинулся в сторону и сильным ударом заставил противника выпустить его из рук.

– А! Так, значит! – крикнул тот. – Бери его!

Вся толпа разом кинулась на Гуго, как свора собак. Но граф отбил первое нападение и, прислонившись к стене и обернув левую руку плащом, выставил вперед шпагу. Один из тех, кто особенно сильно напирал на него, наткнулся горлом на шпагу и упал на колени. Прочие отступили, окружив Гуго с трех сторон.

– А, бездельник! Так ты вздумал защищаться! – закричал начальник.

Он выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил. Пуля пробила плащ Гуго и попала в стену.

– Хорош стрелок! – сказал Гуго и шпагой рассек лицо одного из нападавших.

Тут вся толпа яростно кинулась на него с поднятыми шпагами, с криками и воплями. В полной темноте на улице слышался только звон железа и глухой топот ног.

Но неожиданная помощь подоспела к Гуго разом с двух сторон. Со стороны улицы Святого Иакова появился верховой и ринулся прямо в толпу, а со Старомонетной улицы прибежали два человека и бросились в самую середину свалки. Этого двойного нападения храбрые наемники не вынесли. Под ударами спереди и сзади, справа и слева они дрогнули и разбежались, оставив на земле трех или четырех раненых.

– Я ведь такой болван, а этого именно и ждал, – сказал Коклико и не удержался – бросился на шею Гуго.

Тот ощупал себя.

– Ничего особенного, – сказал он наконец, – только царапины.

– Черт возьми! Да это же он, мой друг Гуго де Монтестрюк! – воскликнул верховой, нагнувшись к шее коня, чтобы лучше разглядеть, кого он спас от беды.

Гуго так и вскрикнул от удивления:

– Я не ошибся!.. Маркиз де Сент-Эллис!

– Он самый, и я должен был узнать тебя сразу по этой отчаянной защите, – сказал маркиз, сойдя с лошади и обнимая Гуго. – Но что это за свалка? По какому случаю?

– Этого я и сам не знаю, а очень бы хотелось узнать! Но ты, какими судьбами ты очутился в Париже? Я полагал, что ты все еще сидишь в своем прекрасном замке Сен-Сави!

– Это целая история, и я буду очень рад рассказать тебе ее… Только в эту минуту, мне кажется, лучше заняться тем, что здесь происходит; может быть, мы добудем кое-какие полезные сведения вон от тех мошенников…

Двое из лежавших на грязной мостовой наемников не подавали уже признаков жизни; третий, раненный в горло, хрипел под стеной; но четвертый только стонал и мог еще кое-как ползти. Кадур нагнулся к нему и, приставив кинжал к его сердцу, сказал:

– Говори, а не то!..

– Убьем, если будешь молчать, – прибавил маркиз де Сент-Эллис, – а если будешь говорить, то вот тебе этот кошелек.

Он бросил кошелек на тело несчастного, который как ни был слаб, а протянул руку и схватил деньги.

– По твоему проворству я вижу, что ты меня понял, – продолжал маркиз. – Припомни же все и расскажи.

Раненого подняли и прислонили к стене; усевшись кое-как, он сначала положил кошелек в карман, потом вздохнул и сказал:

– Насколько я понял, нашему сержанту было приказано непременно схватить какого-то графа де Монтестрюка. Нам сказали, чтобы мы его не щадили в случае сопротивления. Говорили, будто это за какую-то дуэль…

– Хорош предлог! – проворчал Коклико.

– Больше я ничего не знаю… но ваш поступок меня трогает, и в благодарность я должен вам сказать, что лучше вам поскорее отсюда убраться… Сержант наш очень упрям… ему обещана хорошая награда в случае удачи… значит, он наверняка вернется сюда с подкреплением… Бегите же!

Кадур, как только начался допрос, стал на часах в конце улицы с той стороны, куда убежала толпа; вдруг он вернулся бегом.

– Там люди, – сказал он, – они направляются сюда.

В конце улицы слышны уже были шаги. Показался отряд, и впереди его человек с фонарем в руке. Против дозора нечего было рыцарствовать. Маркиз де Сент-Эллис сел на коня, а прочие пустились бежать в ту самую минуту, как дозор подходил к углу соседней улицы. На перекрестке раздались два выстрела, и две пули просвистели мимо бежавших.

– А! Вот и ружья! – воскликнул Гуго.

– Партия, выходит, неравна. Спасайся, кто может! Разбежимся порознь, чтобы они не кинулись всей толпой за нами, – сказал Коклико.

Маркиз де Сент-Эллис еще раздумывал.

– На свободе ты мне будешь полезней, – шепнул ему Гуго.

Они наскоро обменялись адресами; маркиз пришпорил коня; Гуго пустился к улице Святого Иакова, Коклико за ним, а Кадур нырнул в переулок.

Гуго направился прямо к Сене. Добежав до улицы Корзинщиков, он и Коклико остановились, чтобы немного отдышаться и прислушаться. Колеблющийся свет факела почти в ту же минуту окрасил красным цветом угол улицы, показавшийся человек выстрелил. Пуля оставила белую полосу на стене, чудом не попав в голову Коклико.

– В путь! – крикнул он.

Привлеченные, вероятно, выстрелом, два человека, бежавшие им навстречу, вздумали было загородить им дорогу. Наткнувшийся на Гуго получил удар эфесом шпаги прямо в лицо и полумертвый свалился в грязь; напавший на Коклико встретил такого противника, которому пошел впрок недавний урок Кадура: схваченный вдруг за горло и наполовину задушенный, он растянулся в уличной канаве.

Коклико перескочил через него и догнал Гуго. Беглецы пустились дальше и оказались на узкой улице, вдоль которой тянулась высокая стена, а над ней виднелись верхушки деревьев. Они прислушались; никакого шума, только смутные отголоски вдали.

– Эта минутка отдыха очень приятна, – сказал, отдуваясь, Коклико, – но положение осложняется… Ясно, что несколько этих разбойников бродят теперь вокруг нашего дома, поджидая, когда мы вернемся… А если, с другой стороны, они вздумают засесть на набережной, то мы окажемся как раз между рекой и их ружьями, между водой и огнем.

– Из чего я вывожу заключение, что лучше всего ждать их здесь и умереть, убив стольких из них, скольких получится.

– Умереть мы всегда успеем!.. Я бы никого не стал дожидаться, а постарался бы перебраться через эту стену, чтобы сберечь мужа для герцогини д’Авранш.

– Считаешь, она очень этому будет рада? – вздохнул Гуго.

– Герцогиня рассердилась бы на вас, если бы вы позволили себя убить, и никогда бы вам этого не простила… А если, напротив, из любви к ней вы будете заботиться о своем здоровье, она ничего не пожалеет, чтобы вас наградить за это… Полезайте-ка на меня, как залезли бы на дерево; сотню раз мы с вами проделывали эту самую штуку в Тестере, добираясь до птичьих гнезд или до яблок; а теперь поставьте ноги мне на плечи, помогайте себе руками – и окажетесь на верху стены.

– А ты как? – спросил Гуго, проделав в точности все, что советовал Коклико.

– О! Я-то?.. Не бойтесь! У меня есть одна мысль… Добрались?

– Добрался, – ответил Гуго, сидя верхом на стене.

– Ну, граф! Теперь прыгайте вниз.

– А ты как же? Беги тогда скорее!..

XIX
Что бывает за стеной

В ту минуту, как Коклико пустился бежать, держась поближе к стене, Гуго заметил вдали свет факелов гнавшегося за ними отряда полиции; шум голосов все приближался. Он отпустил руки и бесшумно спрыгнул на мелкий песок аллеи. Прежде всего он осмотрелся по сторонам. Всюду царила мертвая тишина, только ветер шумел голыми ветками. Подумав с минуту, он вошел в пустынную аллею, пересек лужайку, в середине которой тихо журчал прозрачный фонтан, и вдали, в смутной тени, за террасой с белыми статуями, увидел величественное строение. «Черт возьми! – сказал он себе. – Я как будто узнаю этот особняк».

Гуго направился по аллее прямо к террасе; не прошел он и половины расстояния, как увидел, что навстречу ему идет женщина в светлом платке, раздвигая ветки.

– Это вы, Паскалино? – спросила она дрожащим голоском.

– Не знаю, я ли Паскалино, но знаю хорошо, что мне нужна ваша помощь, чтобы выбраться отсюда, – ответил Монтестрюк.

Незнакомка слабо вскрикнула и пустилась бежать. В три прыжка Гуго догнал ее и принял в свои объятия полубесчувственную от страха.

– Ах! Я умираю! – прошептала она.

– Нет еще! – сказал он, целуя ее в шею.

Незнакомка очнулась и, смягчившись, произнесла:

– А я приняла вас за вора… как легко можно иногда ошибиться!

Она поглядела на него сбоку, желая рассмотреть в темноте лицо и усы, коснувшиеся ее шеи. Не совсем еще придя в себя, она оперлась на его руку.

– Где я? – спросил Гуго.

– У принцессы Мамиани.

– У принцессы Мамиани!.. Ты просто очаровательна, а если хочешь доказательств, то вот они.

И он опять поцеловал ее, но на этот раз уже в обе щеки. Субретка прошептала, улыбаясь:

– Не следовало бы, может быть, доказывать мне это таким образом…

– А если ты хочешь, чтобы я перестал, прекрасная Хлоя, то проведи меня поскорее к принцессе.

– Так вы знаете, как меня зовут? Скажите мне только, кто вы такой?

Гуго взял ее за руку и вывел из-под зеленого свода аллеи.

– Посмотри-ка на меня!

– Граф де Монтестрюк! – воскликнула она.

– Он самый… Что же, теперь проводишь?

Субретка ответила легким поклоном и направилась к террасе.

– Вот приключение! – проговорила она. – Признайтесь, однако, граф, ведь я хорошо сделала, что пошла сегодня вечером гулять по саду.

– Я очень благодарен за это Паскалино.

Хлоя покраснела и, ускорив шаг, отперла маленькую дверь ключом.

Между тем Коклико обогнул стену, за которой исчез Гуго, и оглянулся кругом, чтобы решить, куда бежать дальше; тут он вскрикнул от удивления, узнав особняк принцессы.

– Черт возьми! Как случай-то славно распоряжается! Ну, тут и останемся!

В эту минуту он увидел тряпичника с корзинкой за спиной и с фонарем в руке. Коклико кинулся прямо к нему.

– Сколько ты хочешь, приятель, за все твое добро?

– За все?

– За все.

– Три экю в шесть ливров! – ответил тряпичник, поставив корзинку.

– Согласен! Поскорее только давай все сюда!

Тряпичник, находя сделку выгодной, не стал терять времени и в одно мгновение снял свое заплатанное платье, а Коклико надел его поверх своей одежды. Тряпичник ушел со своими тремя экю, а Коклико улегся на землю, положив корзинку рядом. Как раз в этот момент два солдата из дозора выбегали из-за угла.

– Эй! Ты, с фонарем! Ничего не видел? – спросил один из них, пнув Коклико ногой.

– Чего не видел? – пробормотал Коклико, протирая глаза, будто его только что разбудили.

– Двух бегущих мошенников?

– А, это! Да, видел!.. Не знаю, точно ли они мошенники, но ребята прыткие: они бежали, что твои зайцы; один даже чуть не упал на меня, споткнувшись.

– А куда же они побежали?

– Вон туда! – ответил Коклико, указывая в противоположную сторону. – Э! Да они, должно быть, уже далеко ушли… на набережной чего доброго!

– Ну, значит, попались: там есть наши.

«Я так и думал!» – сказал себе Коклико.

Оба солдата побежали к реке, а новоиспеченный тряпичник закрыл глаза со словами:

– Ну, теперь не мешает и поспать.

Мы оставили Гуго у маленькой двери, ключ от которой был в кармане у предусмотрительной Хлои. Она ввела Монтестрюка в длинную галерею.

– Подождите здесь, – сказала Хлоя, – я сейчас вернусь… посмотрю, нет ли кого у принцессы.

Она исчезла за потайной дверью, скрытой в стене. Гуго осмотрелся. В темноте он мог различить портьеры, на стенах портреты, зеркала в золоченых рамах – все признаки богатства и роскоши: он оказался, значит, именно у дамы с зелеными глазами. Как вышло так, что он опять попал к принцессе? Точно сама судьба толкала ее к нему, и каждый раз в самую критическую минуту.

Вдруг в той стороне, где виднелась полоска света, растворились настежь двери и появилась принцесса. Он пошел к ней навстречу.

– Вы! Вы! У меня, в такой поздний час? Что случилось? – спросила Леонора, уводя его за собой.

Гуго очутился в огромной комнате с широкими стеклянными дверьми прямо на террасу. Принцесса все еще держала Гуго за руку и смотрела на него с беспокойством и восхищением.

– Надеюсь, не несчастье какое-нибудь? – продолжала она. – Вы были в саду… зачем?.. Я как будто слышала выстрелы. Ведь не в вас стреляли, не правда ли?

– Напротив. – И, раскрыв плащ, Гуго показал ей, что он весь пробит пулями.

– Ах, боже мой! – воскликнула принцесса, сложив руки.

– Не пугайтесь: в меня только целились, но не попали. Вы говорили о несчастье? Не совсем так, но меня преследуют… а в конце, быть может, меня ждет арест!..

– Что вы! Под каким предлогом? Что же вы такое сделали? В чем вас обвиняют?

Хлоя вошла перепуганная.

– Я не знаю, право, что происходит. Там офицер из дозора и с ним четверо солдат; они выломали двери: офицер требует, чтобы ему позволили осмотреть дом: уверяет, что здесь прячется какой-то обвиняемый, которого им приказано схватить. Я едва успела убежать. Он идет вслед за мной.

В соседней комнате действительно послышались шаги.

– Скорее туда, – сказала принцесса, толкая Гуго в смежную комнату, – там моя спальня. Спрячьтесь в алькове. Клянусь, они не пойдут туда искать вас!

Гуго исчез; принцесса встала перед Хлоей, которая схватила первое попавшееся платье, готовясь подать ей. Постучались в дверь.

– Войдите, – сказала принцесса.

Появился офицер со шпагой наголо.

– Что это значит? – спросила она высокомерно.

Увидев ее, офицер снял шляпу.

– Извините, что я вхожу к вам ночью, но у меня есть приказ об аресте, и я должен его исполнить.

– Очень хорошо! – возразила принцесса. – Но какая связь, хотела бы я узнать, между вашим приказом и моим особняком? Уж не меня ли вы явились арестовать?

– О нет! Одного господина, за которым мы гнались и который, по всей вероятности, скрылся именно здесь.

– А!.. А какое преступление совершил этот господин?

– Граф де Монтестрюк дрался на дуэли, нарушив все законы, и ранил не только одного капитана, проливавшего кровь на службе его величества, но еще и двух или трех солдат, посланных схватить его, и, следовательно, выказал неуважение к правосудию. Убийство и бунт – вот совершенные им преступления. Тут речь идет о его жизни, так как его величество требует прежде всего повиновения его воле.

– А почему вы думаете, что граф де Монтестрюк спрятался в этом доме?

– На стене вашего сада нашлись свежие следы: наверху есть царапины от шпор… я приказал осмотреть сад.

– Без моего разрешения?

– Дело было спешное: он мог ускользнуть от нас.

– Какое усердие! Можно подумать, право, что тут замешана ненависть.

– Да, я в самом деле ненавижу графа де Монтестрюка.

– За что же? Что он вам сделал?

– Мне-то ровно ничего, я его даже не знаю… Но раненный им на дуэли капитан, может быть, не вынесет раны, а он – мой отец. Не по крови; но я привязан к нему, как сын, узами вечной благодарности… Я обязан ему спасением жизни.

Принцесса Мамиани вздрогнула: она имела дело не с простым солдатом, которого можно прогнать или подкупить, но с беспощадным врагом. Если отыщут Гуго, он пропал. Перед ней стоял высокий бледный молодой человек с выражением печали и решимости на лице.

Офицер помолчал с минуту, как бы подавленный жгучими воспоминаниями; принцесса смотрела на него внимательно.

– У меня было поручение в провинции, – продолжал он, – когда между ними состоялась эта роковая дуэль; как только я вернулся, я узнал о ее исходе, и всего какой-нибудь час тому назад мне донесли о том, что произошло между графом де Монтестрюком и дозором. Я взял дело в свои руки.

Только он закончил, появился солдат и, стукнув по ковру прикладом ружья, сказал:

– Поручик, я обошел весь сад и никого не нашел. Но по нему, похоже, кто-то прошел всего несколько минут назад: на песке аллей видны свежие следы сапог. Кто-то наверняка вошел в дом через террасу.

Поручик пристально посмотрел на принцессу:

– Вы слышите?

Положение становилось критическим; принцесса ясно слышала тяжелое биение своего сердца и боялась, что и офицер его тоже услышит; взор ее блуждал по комнате и невольно скользил по двери, за которой скрылся Монтестрюк. Молчать дольше было опасно. Тут к ним робко подошла Хлоя и, опустив глаза в замешательстве, сказала:

– Не угодно ли вам будет спросить у солдата, не заметил ли он рядом со следами, которые довели его до террасы, других следов, поменьше и в том же самом направлении, как будто двое шли рядом по саду?

– Правда, – ответил солдат. – На песке в самом деле видны два следа, один побольше, а другой поменьше.

– Ну, как ни совестно мне признаваться, но я должна сказать, что это я оставила следы.

Принцесса вздохнула. Она охотно поблагодарила бы Хлою за вмешательство, но должна была притвориться удивленной.

– Вы? Что это значит?

– Я все расскажу, – продолжала субретка, не поднимая глаз. – Я спустилась в сад, чтобы дождаться кое-кого – я готова его назвать, если прикажете, – и с ним вернулась в особняк через маленькую дверь в галерее, отворив ее вот этим ключом. Я едва смею просить о прощении, принцесса…

Все это было сказано с таким смущением, что невозможно было не поверить.

– Я прощаю, – произнесла принцесса, – именно за откровенность вашей неожиданной исповеди. Надеюсь, теперь господин офицер сам поймет, что его подозрение было совершенно неосновательно: искали следы беглеца, а нашли следы влюбленного. Сознайтесь, что в эти дела правосудию нечего вмешиваться!

Принцесса улыбнулась. Она ясно показывала офицеру, что ему пора уйти. Тот еще раздумывал, но вдруг, спохватившись, проговорил:

– Я не могу не поверить искренности этого рассказа, но, к несчастью, на мне лежит суровый долг, и я обязан его исполнить. Сад осмотрен, но дом еще нет. Надо и его осмотреть.

– Пожалуй, – хладнокровно ответила принцесса, решительно направилась к дверям, за которыми скрылся за несколько минут до этого граф де Монтестрюк, смело отворила их и продолжила, взглянув прямо в глаза офицеру: – Вот моя спальня. Можете войти, но когда я вернусь на родину, во Флоренцию, я расскажу моим соотечественникам, как уважают в Париже права гостеприимства, которого ищут во Франции знатные дамы, и какую предупредительную вежливость здесь им оказывают.

Офицер призадумался.

– Что же вы не входите? – спросила принцесса. – Вы сейчас застали меня за туалетом, который я готовлю для балета в Лувре. Немного позднее вы бы застали меня в спальне, где все приготовлено на ночь.

Слабый свет лампы позволял поручику видеть через отворенную дверь поднятые занавески алькова, белую постель и ночной туалет. Он отступил на шаг.

– Итак, принцесса, вы никого не видели?

– Никого.

– Вы клянетесь?

Принцессе показалось, что занавеска алькова колыхнулась, как будто невидимая рука готовилась приподнять ее.

– Клянусь! – сказала она решительно.

– Я ухожу, – произнес офицер, кланяясь.

Теперь принцесса сама подошла к нему:

– Как вас зовут? Я хочу знать, по крайней мере, кого должна благодарить за такой деликатный поступок.

– Мое имя совершенно неизвестно; меня зовут Лоредон.

Он низко поклонился принцессе, подал знак своим людям идти за ним и медленно вышел. Принцесса и Хлоя бросились к дверям, через которые вышел поручик, и стали прислушиваться к шуму удалявшихся шагов, сначала в передней, потом на лестнице. Убедившись в том, что всякая опасность миновала, обе глубоко вздохнули.

– Ах! – сказала Хлоя. – Я до сих пор дрожу. Я думала, что упаду, когда этот проклятый человек объявил, что станет осматривать весь дом!

– Без тебя он пропал бы!.. Ах! Я тебя никогда уже не отпущу, и выходи замуж за кого хочешь!..

Как только Леонора отворила дверь, из передней послышался шум голосов.

– Что там еще? – спросила принцесса, между тем как Хлоя целовала ей руки. – Кажется, опасности больше нет, а мне очень страшно! Пойди посмотри, не задержало ли там что-нибудь этого офицера… Если бы они схватили графа де Монтестрюка, я бы не пережила этого, понимаешь?

Хлоя быстро ушла. Оставшись одна, принцесса побежала в комнату, где прятался Гуго. Он раздвинул занавески, за которыми скрывался.

– Спасен! Спасен! – воскликнула Леонора.

Слезы ручьем текли по ее лицу.

– Признайтесь, вы хотели выйти, когда они попросили меня поклясться, что я никого не видела?

– Да, я даже вынул было шпагу! Они бы не взяли меня живым! Подвергать вас необходимости лгать, вас – и из-за меня!.. О! Эта мысль приводит меня в отчаяние!