Текст книги "В огонь и в воду"

Автор книги: Амеде Ашар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

XXX
Мина и контрмина

Мы расстались с маркизом де Сент-Эллисом, когда он, в бешенстве посылая ко всем чертям Гуго де Монтестрюка, собирался обогнать его на Зальцбургской дороге. От быстрой езды он еще больше выходил из себя и от нечего делать рассыпался в ругательствах.

– Славного молодчика, нечего сказать, предпочла мне! – говорил он, стегая до крови бедную лошадь хлыстом. – Молод и красив… Велика важность!.. Что же я, стар и неуклюж, что ли?.. А откуда он явился, позвольте спросить? Дерзкий мальчишка!.. И что за предательство!.. Ведь я от него не прятался со своими мучениями! Еще отдал ему лучшего жеребца с конюшни! А как ловко напал на мошенников, чтобы его выручить! И вот в благодарность он отнимает у меня инфанту!.. Ну, только бы догнать ее! Как она ни кричи, а я уж ее не выпущу и весь свет объеду с ней!

С криками, бранью и проклятиями он скакал себе да скакал, как вдруг однажды вечером при заходе солнца нагнал карету, лежащую на боку посреди дороги: одно колесо было в воздухе, а другое валялось на земле, разбитое надвое. Лошади бились в упряжи, а ямщики с бранью бегали от одной к другой. Из кареты слышались жалобные стоны.

Как ни сердит был маркиз, а растаял от нежного голоса и, соскочив с седла, подбежал к карете, открыл дверцу и вытащил заплаканную женщину. Увидев его, она вскрикнула:

– Как! Это вы, маркиз де Сент-Эллис!

– Принцесса Мамиани!

– Ах! Милый маркиз, само Небо вас посылает!

– Нет, принцесса, нет, совсем не Небо, а бешенство.

Он отступил на шаг и, не спуская с нее глаз, начал так:

– Осмельтесь признаться, зачем вы едете в Зальцбург? Разве не для того, чтобы встретиться с графом де Монтестрюком? Достанет ли у вас смелости сказать, что вы не назначили ему там свидания?

– Да сознаюсь же, напротив, сознаюсь!

– Как! Сознаетесь? И мне, Гаспару Генриху Готфриду де Сент-Эллису?..

– Да, без сомнения… кому же сознаться, как не вам, его другу, его лучшему другу?

– Я – друг его?.. Никогда! Я терпеть его не могу!

Услышав это, принцесса зарыдала и, ломая руки, воскликнула в отчаянии:

– Но что же со мной будет, если вы меня здесь бросите?.. В незнакомом краю, без всякой помощи!.. Каждый лишний час грозит ему бедой.

– И отлично! Пусть попадет прямо в ад, к Сатане!

– Гуго! Да что же он вам сделал? За что это?..

– Как! Что он мне сделал? Ну, признаюсь, на такой вопрос только и способна женщина, да еще итальянка! Что он мне сделал, этот проклятый Монтестрюк? Величайшее преступление в моих глазах: он вас любит!

– Он? О! Если бы! Тогда дела не были бы в таком отчаянном положении!

Тут гнев маркиза перешел все границы:

– Вы жалуетесь, что он вас не любит? Какая неслыханная смелость! А посланная в Мец записка, в которой вы говорите таким нежным языком? А требование, чтобы он поспешил в Зальцбург к предмету своей страсти? Наконец, само присутствие ваше здесь, на этой дороге, не лучшее ли доказательство целой цепи предательств и измен?

Принцесса смотрела на маркиза заплаканными глазами.

– Что вы такое говорите? – сказала она жалобно. – Увы! Вы обвиняете Монтестрюка в любви ко мне, а он весь занят мыслью понравиться другой! И ради этой-то другой, ради графини де Монлюсон, я скачу во весь опор по дорогам Германии! Его обожаемой Орфизе грозит страшная опасность. Я знаю, что лишиться ее – для него хуже, чем умереть, и вот я еду спасать ее…

– Вы?

– Да, я! Если бы мне сказали прежде, что я сделаю то, что теперь делаю, я бы ни за что не поверила! Я не обманываю вас, а говорю, как оно есть на самом деле. Любовь к вашему другу – не качайте так свирепо головой, он ваш друг и будет вашим другом, так нужно, – любовь эта меня совсем переродила. Я уж и не знаю, право, что за сердце у меня в груди. Я вытерпела все муки ревности, я плакала, я умоляла, я проводила бессонные ночи, я томилась, призывала смерть – и вот последствия всего этого! Какая-то неодолимая сила вынуждает меня посвятить ему свою жизнь. Я бы должна была ненавидеть соперницу всеми силами души, отдать ее, беззащитную, такому человеку, который ни перед чем не отступит. Нет! Не могу! Дело не в ней, а в нем! Понимаете?

Маркиз де Сент-Эллис ходил взад-вперед по дороге, слушая Леонору, пожирая ее глазами, чувствуя и гнев, и жалость, но сильнее всего поддаваясь удивлению.

– Что вы там рассказываете? – воскликнул он наконец. – Вы говорите, что любите его, а он вас не любит?

– К несчастью, именно так.

– Да что он, слеп, что ли, скотина?

– Увы! Совсем не слеп: у него есть глаза для графини де Монлюсон!

– Так это из-за нее вы пустились в путь?

– Вы сами все скоро увидите, если только поможете мне.

– Что же надо делать?

Принцесса, взяв обе руки маркиза, сказала в порыве радости:

– Ах! Я знала, что вы меня послушаете и что мой голос найдет отголосок в вашем сердце!

– Я пока ничего еще не обещал… Объяснитесь, пожалуйста…

– Графиня де Монлюсон поехала в Вену единственно для того, чтобы быть ближе к графу де Монтестрюку…

– Что, разве она его тоже любит?

– А вы этого не знали?

– Значит, весь свет его любит, разбойника?

– Человек, который желает жениться на ней только ради богатства и титула, решился воспользоваться случаем, чтобы похитить ее…

– Вот это очень мило!

– А что совсем уж не так мило, так это пользоваться беззащитностью одинокой женщины, чтобы принудить ее взывать к состраданию похитителя.

– Тьфу, какая мерзость! Ну, моя страсть к приключениям не доходит до таких подвигов.

– Я никогда в этом не сомневалась…

– А как зовут этого ловкого человека?

– Граф де Шиври. Он ускакал вперед; он уже, вероятно, в Зальцбурге и, поверьте, ни перед чем не остановится, лишь бы добиться своей цели. Именно для того я и еду к ней, чтобы предупредить, предостеречь ее от этого страшного Цезаря…

– Вы? Хоть вы и принцесса, а все-таки женщина, да еще и одна; что же вы можете сделать?

– Епископ Зальцбургский – мой родственник. Я уверена, что по моей просьбе он даст мне конвой, чтобы защитить графиню де Монлюсон от всякого покушения. Тогда пусть попробует граф де Шиври дотронуться хоть до одного волоска на ее голове!

– И все это оттого, что Монтестрюк ее обожает?

– Да, оттого, что он ее обожает.

Принцесса сказала это таким нежным и печальным голосом, с такой жгучей горестью и с такой покорностью судьбе, что маркиз был тронут до глубины души.

Она заметила это по его глазам и, улыбаясь, произнесла:

– Не жалейте меня. В этой беспредельной преданности, из которой состоит теперь вся жизнь моя, есть тайная прелесть, какой я прежде и не подозревала. В мыслях нет больше ни малейшего эгоизма… дышишь, действуешь, надеешься – все для другого… Очищаешься душой в этом жертвенном огне, становишься лучше… Это, может быть, и не то, о чем я мечтала, но это несравненно выше! На Востоке, говорят, вдовы приносят себя в жертву, чтобы не пережить любимого мужа… Почему же христианке не пожертвовать собой ради счастья любимого человека? Неужели разбить свое сердце трудней, чем сжечь тело? У меня хватит на это храбрости, и, может быть, мне многое простится в последний час за то, что я так любила.

Маркиз отер слезы украдкой.

– Черт знает что такое! Вот уж я плачу, как ребенок! – сказал он.

Он взял обе руки принцессы и принялся целовать их одну за другой, потом вдруг вскрикнул гневно:

– И он не у ваших ног, язычник проклятый!

– Вы поедете со мной, я могу на вас рассчитывать, не правда ли? – спросила Леонора, уверенная теперь в победе.

– Всегда и во всем; еду, куда прикажете.

– Ну так поскорее!.. Нельзя терять ни минуты! Бросим эту развалину и на коня! – сказала принцесса решительно.

– Да вы не удержитесь в седле!..

– А вот увидите!

В ближайшей деревне нашлись лошади не только для принцессы Мамиани и маркиза де Сент-Эллиса, но и для всех их слуг. До Зальцбурга доехали быстро и без всяких приключений. Принцесса отправилась прямо к его преосвященству епископу Зальцбургскому, своему родственнику, который имел и духовную, и светскую власть над своим добрым городом и над его округом; а маркиз пустился отыскивать графиню де Монлюсон и графа де Шиври.

В гостинице ему сказали, что они уехали на рассвете.

Читатель не забыл, вероятно, что капитан д’Арпальер, навербовав себе шайку в самом гнусном трактире Зальцбурга, позволил новобранцам осушать и бить кружки сколько угодно, но с одним условием – быть всегда готовыми отправиться в поход. В тот же вечер он сообщил обо всем графу де Шиври, уверив его, что с такими головорезами он ручается за похищение всех герцогинь мира.

– Только мне кажется, что было бы вернее испытать как можно поскорее их усердие. Знаете старую пословицу: «Куй железо, пока горячо». Кроме того, на случай никогда слишком полагаться не следует – проклятый Монтестрюк может пронюхать о таких вещах, которых ему знать не следует, и стать нам поперек дороги. Итак, я того мнения, что надо поторопиться.

– Да и я так же думаю, – подтвердил Цезарь. – Еще одно слово. Для того чтобы разыграть свою роль как можно натуральнее, прежде всего необходимо, чтобы я вас не знал вовсе. Следовательно, при первой же схватке не удивляйтесь, если я тоже выхвачу шпагу.

– Я так и думал… только действуйте, пожалуйста, помягче.

– Меня одолеют и обезоружат, а потом само Небо приведет меня в скромный приют, куда увлечет заплаканную красавицу бесчестный похититель.

– И благодарность совершит остальное… Будьте спокойны, приют будет самый таинственный и безмолвный.

После этого разговора Цезарь принялся убеждать кузину покинуть Зальцбург как можно скорее. Решено было выехать в конце недели на рассвете.

Когда был назначен день отъезда, капитан побежал в трактир. Судя по раздававшимся оттуда песням и крикам, не могло быть никакого сомнения, что вся шайка в полном сборе.

– Вставай! – крикнул он, входя. – Выступаем сегодня ночью. Вот вам на ужин. – И он бросил на залитую вином скатерть два или три испанских дублона.

В ответ раздалось ура, и все встали.

– Будьте готовы к полуночи, – продолжал капитан, – и запаситесь оружием. Нам нужно стать на дороге у людей, провожающих одну знатную особу, и похитить ее. Может статься, там будут слуги с задорным нравом, которые захотят вмешаться. Повалите наземь всех чересчур горячих и любопытных… Надеюсь, никто из вас не услышит стонов и воплей дамы?

– Ну, они ведь вечно стонут… Мы будем глухи и немы, – ответил Пемпренель за всех.

Горожане, которые выходили, покачиваясь, из пивоварен и кабаков доброго города Зальцбурга, могли видеть среди ночи, пока дозор его преосвященства епископа блуждал по темным улицам, отряд всадников, ехавших к предместью правильным строем вслед за командиром огромного роста.

Выехав за город, капитан д’Арпальер смело пришпорил своего коня и направился в горы. Он знал отличное узкое ущелье, будто нарочно созданное для засады.

XXXI
Коршуны и соколы

Через несколько часов после выступления этого молчаливого отряда граф де Шиври с гордой улыбкой подавал руку графине де Монлюсон, садившейся в карету со своей теткой, чтобы ехать по той же самой дороге. Солнце вставало в горах Тироля и освещало их свежие вершины. Розовые облака на небе внушали мадригалы Цезарю, который сравнивал их нежные оттенки с румянцем Орфизы и с ее алыми губками.

– Взгляните, – говорил он, – небо улыбается вашему путешествию, и утро окружает вас венцом из лучей. Не вы ли сама заря, освещающая эти поля?

Хотя Орфиза, особенно с некоторых пор, чувствовала очень мало симпатии к высокомерной особе своего кузена, но все-таки она была женщиной, и эти любезные речи приятно щекотали ей слух. В веселом расположении духа она простилась с живописным Зальцбургом, растворившимся за ними в туманной дали.

Граф де Шиври ехал верхом у дверцы кареты и обменивался взглядами и довольными улыбками со своим другом шевалье де Лудеаком, который восхищался прелестными видами окрестностей.

В эту самую минуту, когда графиня де Монлюсон весело болтала, а дорога углублялась в горы и леса, принцесса и маркиз де Сент-Эллис узнали, что рано утром она выехала из Зальцбурга. Забыв об усталости, принцесса бросилась во дворец епископа, назвала себя стоявшему в карауле офицеру, пробралась в собственные покои его преосвященства и вышла оттуда, добившись всего, чего хотела, то есть конвоя из смелых и решительных солдат.

Из сведений, собранных в гостинице, где останавливалась графиня де Монлюсон, стало ясно, что граф де Шиври опередил их на четыре или пять часов. Кроме того, принцесса узнала, что ночью видели, как другой отряд выезжал из города по той самой дороге, по которой поехала после Орфиза с теткой. Приметы командира этого отряда так сильно напоминали авантюриста, встреченного маркизом де Сент-Эллисом в Меце, что он не мог не сообщить об этом принцессе.

– Никакого сомнения больше! Засада! – воскликнула принцесса. – В эту самую минуту бедная Орфиза уже, возможно, попала в нее!

– А вам бы в самом деле было больно, если бы ее похитили?

– Я останусь неутешной на всю жизнь!

– А между тем, однако же, вы избавились бы от соперницы!.. Что же у вас за сердце, в самом деле?

– Сердце любящей женщины, очищенной страданием от всякого эгоизма!

– И вы хотите, чтобы я не обожал вас?

– Обожайте, но только спасите ее!

– Ну, принцесса, придется, видно, прибегнуть к талисману, сокращающему любые расстояния и отворяющему любые двери.

С кошельком в руке маркиз обратился к командиру конвоя, данного им епископом. Тот подумал с минуту.

– Пять-шесть часов времени, – сказал он, – это каких-нибудь пять-шесть миль в гористой стороне по скверным дорогам. Значит, надо взять напрямик, и не для того, чтобы догнать карету, а чтобы опередить ее. Ну, я знаю именно такую тропинку. Часа через два мы будем в том самом ущелье, где должна ждать засада.

– Так едем же скорее! – воскликнул маркиз. – И сто пистолей попадут тебе в карман, если выгадаешь еще полчаса из тех двух, о которых говоришь!

Через две минуты весь отряд вступил на тропинку, которая вилась узкой лентой по склонам гор и спускалась в ущелье. Обещание маркиза удвоило усердие конвойных – у коней будто выросли крылья. Принцесса Мамиани подавала всем пример храбрости.

– А что, мы выгадаем полчаса? – спрашивала она время от времени у проводника.

– Выгадаем, да еще несколько лишних минут, – отвечал он.

И как только встречалось место поровнее, он пускал своего коня вскачь.

Случалось иногда, что принцесса, увлекаемая нетерпением, обгоняла его.

– Быть любимому подобной женщиной и не любить ее, – что за болван, однако же, мой друг! – ворчал маркиз про себя.

Наконец они взобрались на вершину горы, откуда можно было спуститься в мрачное ущелье, зажатое между двумя стенами сероватых скал. Вдоль самой дороги, которая вилась внизу, яростно шумел белый от пены поток.

В то время как принцесса Мамиани и маркиз де Сент-Эллис спускались вслед за проводником по крутому обрыву, карета графини де Монлюсон въезжала в ущелье. Лошади ступали медленно. Несмотря на полуденный час, дорога оставалась в густой тени.

Наконец подъехали к тому месту, где узкое ущелье проходило через небольшую поляну, покрытую травой. Орфиза предложила остановиться здесь и позавтракать.

Лудеак осмотрелся вокруг и заметил в близлежащей чаще блеск металла: люди, о присутствии которых едва ли можно было догадаться, готовили свое оружие.

Слуги едва успели открыть сундуки и разложить провизию, как вдруг общество было окружено верховыми. Впереди скакал человек огромного роста, размахивая тяжелой шпагой; первым же ударом он свалил с ног лакея, собиравшегося выстрелить. Нельзя было ошибиться: напали разбойники.

Графиня де Монлюсон побледнела, маркиза д’Юрсель вскрикнула и упала в обморок, а граф де Шиври, переглянувшись с Лудеаком, выхватил шпагу, делая вид, что хочет броситься на нападающих.

Отпор был и недолгий, и несильный. Три или четыре лакея, однако же, окружили графиню и защищали ее; но их бы очень скоро всех перебили, если бы жадные мошенники, набранные капитаном д’Арпальером, не бросились грабить карету. Между тем граф де Шиври отчаянно злился на них, но для виду ему пришлось скрестить шпагу с начальником шайки. При первых же ударах он вдруг ослабел и громким голосом стал звать к себе на помощь.

Само Небо, казалось, услышало эти крики. В ту самую минуту, как Орфиза де Монлюсон, считая себя погибшей, уже искала оружие, чтобы наказать дерзкого, который осмелится к ней прикоснуться, отряд солдат, вооруженных с головы до ног, показался на въезде в долину и бросился со шпагами наголо на грабивших сундуки бездельников. Люди эти спустились, казалось, с вершины гор, как соколы. Командир, летевший впереди, раскроил до самой бороды череп разбойнику, который неудачно выстрелил в него из пистолета.

Цезарь пересчитал врагов, с которыми приходилось биться. Поддержи его как следует шайка капитана, он мог бы выдержать их напор и даже, быть может, одолеть их. Орфиза была тут, рядом: еще одно усилие – и она попадет к нему в руки. В одно мгновение у него в голове мелькнула мысль схватить ее, взвалить на седло и ускакать с ней, но раздавшийся с другого конца долины крик остановил его.

– Бей! Руби! – взревел кто-то страшным голосом.

И в ту же минуту трое всадников, пришпоривая белых от пены коней, налетели сзади на мошенников, которых солдаты епископа Зальцбургского рубили спереди.

В мгновение ока человек пять упало замертво. Цезарь узнал по воинскому крику Гуго де Монтестрюка, а с ним Коклико и Кадура и позеленел от ярости. Не броситься ли на него, сделав знак Лудеаку, чтобы он взял на себя маркиза? Но бездельники капитана, захваченные врасплох, уже начинали поддаваться; некоторые помчались прочь во весь опор. Нерешительность Цезаря продлилась всего одну секунду, и, понимая, что он может погубить себя навеки в глазах графини де Монлюсон, он кинулся на своих же сообщников.

– А! И вы тоже! – проворчал сквозь зубы Бриктайль, только что сваливший одного из людей маркиза де Сент-Эллиса.

– Да! И я, черт побери!.. Ведь надо же мне показать!.. смотрите… вот ваши плуты бегут… а вот и маркиз де Сент-Эллис с этим проклятым Монтестрюком!..

– Ах! Если бы их было только двое! – продолжал д’Арпальер, узнав принцессу, спешившую подъехать к Орфизе, и смутившись от этой неожиданной встречи.

Лудеак проскользнул к ним, как лисица.

– Теперь все пропало! – сказал он. – Бегите скорее.

Капитан зарычал, как бульдог; губы у него побелели. Он еще не решался бежать: у него блеснула безумная мысль – кинуться на Монтестрюка и вырвать у него жизнь или самому погибнуть. Вдруг он почувствовал, что лошадь его слабеет и падает под ним.

– Гром и молния! – воскликнул он. – Моя лошадь ранена!

Услышав это знакомое восклицание, Гуго обернулся, но не заметил капитана, впереди которого вертелись Лудеак и Шиври, делая вид, что рубятся с ним.

– Скорее хватите меня шпагой, чтобы я мог упасть, – сказал Бриктайлю Лудеак, – и берите мою лошадь! Она надежная!

Итальянец махнул шпагой, и Лудеак тяжело свалился с лошади. Капитан перепрыгнул на его седло и умчался.

Эту самую минуту и выбрал Цезарь, чтобы броситься на своих недавних союзников. А Монтестрюк был так занят графиней де Монлюсон, что не слишком заботился о бегстве капитана. Он уже забыл о раздавшемся в его ушах восклицании. Он был с Орфизой, он видел только ее одну.

– Я опять вас вижу! И вы невредимы, не правда ли? – воскликнул он радостно.

– Совершенно, – ответила она и, забывшись, протянула ему обе руки, которые он поцеловал с восхищением. – Я немножко, может быть, и дрожала, но теперь, когда все кончено, признаюсь, я довольна, что присутствовала при одной из тех сцен, какие только и можно видеть, что в испанских драмах. Но объясните мне, пожалуйста, как вы сумели подоспеть вовремя, чтобы вырвать меня из когтей этих разбойников? У вас есть добрая фея в распоряжении, что ли?

– Вот она, эта добрая фея, – ответил Гуго, указывая на принцессу.

– Вы? – воскликнула Орфиза, у которой страх начинал уступать место удивлению. – Каким чудом, в самом деле, вы оказались здесь вместе с маркизом де Сент-Эллисом?

– На этот вопрос гораздо лучше мог бы ответить граф де Шиври, который вас так удачно провожал! – сказал Гуго, бросив на Цезаря гневный взгляд.

– Не понимаю, что вам угодно этим сказать, – произнес граф Шиври со своим всегдашним высокомерием. – Я провожаю герцогиню д’Авранш в неосторожно предпринятой ею поездке. Шайка разбойников, пользуясь пустынной и дикой местностью, напала на ее карету. Мы обнажили шпаги, мой друг Лудеак и я, чтобы наказать бездельников; я, право, не понимаю, из чего тут поднимать крик!

– В самом деле не из-за чего, если считать пролитую кровь ни во что… – ответила графиня де Монлюсон. – Но все это нисколько мне не объясняет, зачем здесь принцесса Мамиани.

– Поговорим об этом после! – сказала Леонора спокойно.

Взгляд ее скользнул при этом по графу де Шиври.

– Наверно, что-то случилось, – шепнул Цезарь на ухо Лудеаку.

– Боюсь, что так, – ответил тот тоже шепотом.