Текст книги "Веселые каникулы мажора (СИ)"
Автор книги: Аля Драгам
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
Глава 20
Лето 1998 год. Василиса.
По витринам улиц, по асфальтовым тропинкам
Прогремело небо фиолетовым дождем.
И со стороны город стал, как сумасшедший,
Как один водой залитый дом.
Это ли не то, что бывало со мной.
Это летний дождь стал над миром стеной.
Это ли не то, что бывает шутя,
Просто летний дождь вспоминает тебя…
© Леонид Агутин – «Летний дождь»
Сначала редкие, но быстро набирающие силу, капли дождя внезапно обрушиваются на неторопливо гуляющих людей.
Мы сидим в тени, укрытые от любопытных глаз листьями олеандра. Для меня, проводящей девять-десять месяцев в году в условиях северного города, южные растения до сих пор кажутся не просто экзотическими, а почти сказочными.
Из мимо проезжающей машины по вмиг опустевшей улице разлетается новый хит Агутина:
Оставляя дома блики солнца на рояле
Ветреную душу, словно нотную тетрадь.
Выйти из кино и махнуть по этим лужам,
И не думать ни о чем опять…
Смеюсь, отчего-то проведя параллель с сегодняшним днём. Смотрю в потемневшие глаза Андрея и вскакиваю с его колен. Он в непонимании успевает схватить мою руку, но я осторожно освобождаюсь и, напевая, начинаю кружиться под дождём.
Промокаю моментально, но не могу остановиться: мне это нужно, чтобы освободить душу от всего напряжения последних дней.
Объяснения Барса про его бывшую девушку не сразу убедили меня поверить. Признаюсь, что я долго плакала, чем здорово порадовала Вику. Но мои слёзы услышала старшая сестра и позвала в сад, чтобы поговорить. Там, под старой яблоней, за столом, который повидал множество торжеств, я выложила всё.
Была бы рядом Сашка, рассказала бы ей, но у подруги очередная чёрная полоса: запой отца. А когда он куролесит, ему на глаза лучше не попадаться.
Танюшка долго молчала, опустив голову. Я уже стала переживать, что она меня отругает, но сестра вдруг порывисто обняла и сказала, что решиться на прощение и на поступок могут только смелые. А трусливые потом солят подушку и жалеют, что когда-то упустили своё счастье.
А ещё долго потом гладила меня по плечам и шептала, что никуда отсюда не отпустит. Думаю, они все догадывались про дядю Петю, отчима… И про его приставания тоже. Только старшие уже не жили с нами и не видели, а Вика предпочитала закрывать дверь и включать погромче музыку, когда мамин новый муж бил меня или прижигал вонючие папиросы о кожу, чтобы я, как он выражался, «поняла, кто в доме хозяин».
К счастью, тонкие стены и бдительные соседи не раз спасали, услышав мои крики… А мама… Мама не поверила ни разу…
Поэтому я почти что сбежала в Орск. Поэтому я так испугалась, когда Барс начал задавать вопросы…
Отчим… он жестокий человек, страшный. А Андрей, он… Он же может захотеть разобраться… Как всегда делал в детстве. Почему-то считал, что обижать меня имеет право только он.
А теперь вот…
Просто летний дождь вспоминает тебя…
– Ты вся намокла, – Барс долго не выдерживает, показываясь из-под укрытия. – Иди сюда.
И я иду.
Тёплые капли, мокрые и счастливые мы, горячие руки Андрея… Что может быть лучше?
До самого входа в аэропорт я думаю только о наших поцелуях, а вот когда вхожу внутрь, сжимаюсь от неприятного ощущения. Компания, распивающая пиво, никуда не ушла. От взглядов этих парней хочется бежать без оглядки. А я еще и мокрая: с волос течет, сарафан облепил тело, как вторая кожа.
Андрей напрягается, прячет меня за спину, повернувшись таким образом, чтобы меня никому не было видно. Мы стоим в углу, и это мне тоже не нравится: углов я боюсь не меньше, чем сжатых сзади рук.
– Всё хорошо, – будто почувствовав меня, Барс умудряется прижать к своей спине, – сейчас начнут выходить наши.
К моему великому счастью он не ошибается! Родители Андрея выходят чуть ли не самыми первыми и сразу бросаются обнимать сына. Пока его папа подкалывает на счет мокрой одежды, тётя Лида рассматривает меня и с улыбкой тянется поцеловать:
– Ну, наконец-то! А мы уж думали, не созреете, да, пап?
Что?
В смысле⁈
– В двух словах Андрюша нам уже рассказал, так что могу смело заявить: затея с Савельевыми мне никогда не нравилась.
И если мама Барса, кажется, искренне рада, то по лицу его отца угадать настроение невозможно. Он, конечно, здоровается со мной, но сам весь напряженный, как пружина.
Подозрительно смотрю на обоих Барсовых, и в голове формируется вопрос: а точно ли он всё мне рассказал?
* * *
Получаем багаж, выходим на улицу и синхронно смотрим сначала на небо, на котором не ни единого облачка. О дожде напоминают лишь бисеринки капель, рассыпанные по листьям окружающих кустов и деревьев. Переливаются, как миниатюрные бриллиантики в солнечных лучах.
Мы с Барсом переглядываемся и хохочем. Не сговариваясь, берёмся за руки и наступаем в небольшую лужу. Мокнуть, так мокнуть! Тем более, сухого места на нас всё равно нет.
– В машину как сядете? – качает головой Павел Андреевич. – Мокрые до трусов наверняка.
– Паш, – одергивает мужа тётя Лида. – Василиса же…
– Уверен, что девочки тоже носят трусы, – перемигиваясь с сыном, Барсов-старший вроде бы расслабляется. Шутит странно, но хотя бы шутит, а не смотрит, как аппарат рентгена, на котором ежегодно нам делают флюорографию.
Ожидаемо краснею по фырканье Барсика. Ему всё ни по чём: шутки, мокрая одежда… А я вот растерянно теперь думаю, что мы же правда сиденья испортить можем.
– Мам, пап, мы сча, – перекидывая ключи отцу в руки, Барс тянет меня за руку через дорогу.
– Куда ты…
Но он уже вталкивает меня в вагончик, на котором красуется плакат с мужской и женской одеждой.
– Искать некогда, поэтому давай попробуем подобрать сухое здесь, м?
Придирчиво осматривает вешалки и просит женщину, щелкающую на стуле семечки, показать ему новые шорты, футболку и… платье для меня.
– Андрей, – глянув на цену. – Нет.
У меня есть с собой деньги, я коплю, да и бабушка дала «на мороженое», но платье стоит в четыре раза больше, чем у меня есть.
– Я…
– И еще вот это, – не слушая, показывает на другое. – Какой у тебя размер?
– Андрей, – повторяю попытку достучаться до него. – Я…
– Найдите девушке её размер, пожалуйста, – снова делает вид, что ничего не слышит, и скрывается за занавеской, на которой криво написано фломастером «пример». Наверное, кто-то хотел написать «примерочная», но не рассчитал размер букв.
– Мне ничего не надо, – отступаю к двери и качаю головой.
К сожалению, в этом магазинчике я ничего не могу позволить себе приобрести. Попрошу Андрея подождать меня и добегу до рынка, он ещё должен работать. А если нет, доеду на вечернем автобусе. Там сиденья мне точно не будет жалко…
* Исп. – Леонид Агутин «Летний дождь»
Глава 21
Лето 1998 год. Андрей.
Пусть говорят, мы редко видимся с тобой,
В сердце всегда ты со мной, ты со мной.
Пусть говорят, что не судьба нам быть вдвоём;
Люди твердят об одном, об одном, но…
Я – это ты, ты – это я,
И никого не надо нам.
Всё, что сейчас есть у меня,
Я лишь тебе одной отдам.
Я – это ты, ты – это я,
И никого не надо нам.
Всё, что сейчас есть у меня,
Я лишь тебе одной отдам…
© Мурат Насыров – «Я это ты, ты – это я»
Тишина настораживает. Быстро перекидываюсь в сухие тряпки и отдергиваю занавеску, ловя в фокус испуганное лицо Василисы.
Не понимаю, она решила, что ей при мне переодеваться придется что ли? Или в чём дело?
Васька отступает, когда подхожу ближе, подцепив из рук продавщицы выбранные платья.
– Тебе не нравятся? Давай посмотрим другие? Просто… – я точно дятел: представил Цветочек в сарафане и поплыл. А ей, может, цвет не подходит, или фасон. – Девушка, покажите нам всё, что есть подходящего размера.
– Не надо, – дёргается Василиса, и я ещё больше хмурюсь.
Что происходит? Смеялась, обнимала сама, целовать разрешала и отвечала, а сейчас в раковину прячется и чуть ли не отворачивается.
– Ничего не подходит? – Вместе смотрим на гору пакетов, которые выкладываются на перевернутые ящики, заменяющие стол. – Поищем другую точку?
– Нет… Нет, что ты… Это всё очень красиво, но… – Васька будто бы беспомощно оглядывается и, не найдя никого за спиной, выдыхает. – Это дорого. Если вы подождете, я добегу до рынка, или потом…
– Вааасяяяя, – тяну озадаченно, подавшись порыву прижать её к себе.
Теперь она смотрит на меня, запрокинув голову. Тяжелые мокрые пряди полностью откинуты назад, оголяя чистейшую кожу с россыпью веснушек, хрупкую шею, на которой бьётся венка…
Хочется большего, чем просто стоять и смотреть, и по фиг, что новая футболка опять намокла. Я бы с удовольствием её стянул…
Торможу мысли, вскидывая руку и обводя овал лица Василисы. Надавливаю пальцем на её приоткрытые губы, игнорируя постороннее покашливание и шуршание. Для меня сейчас не просто открытие, что она невероятная – это я знал и раньше. У меня оцепенение от смущения и стеснения Васи.
Если сравнивать с Маринкой, то последней бы даже в голову не пришло отказаться или обратить внимание на ценники.
Стоп! Снова себя одёргиваю, напоминая, что их априори сравнивать нельзя. А ещё вспоминаю, в какой семье жила и живёт Василиса.
– Никакого рынка, Вась, – стараюсь звучать максимально мягко. – Если тебе что-то понравилось, мы купим здесь. Ты моя девушка, а значит, я должен о тебе… заботиться.
Она мотает головой, отрицая сказанное мной.
– Так учил меня папа. Таким был твой отец, Василис, – этот аргумент ниже пояса, я знаю, но намеренно использую его, чтобы надломить вход в её раковинку и вытащить на поверхность. – Просто принимай.
Пытается возразить, но я подтягиваю тяжёлую артиллерию: целую. Не невесомо, как раньше, а настойчиво и глубоко. Это отвлекает, вот уже Васька с красными щеками начинает улыбаться, когда я от неё отрываюсь.
– Выбирай, моя девочка, – слегка хриплю, – я сейчас.
Срочно надо выдохнуть, а то вон уже не просто косятся на нас, а откровенно смотрят с интересом. Шорты хоть и плотные, но сбоку мой «интерес» скрыть вряд ли удалось.
– Если не выберешь сама, я сделаю за тебя, – подмигиваю и вдыхаю влажный после дождя воздух улицы.
Прислоняюсь в нагретому за утро железному боку вагончика и смотрю в небо. Переключаю мысли на нейтральные, чтобы не перегнуть палку со своими желаниями.
Понял уже, что Вася не просто так. Что с ней всё не просто так и сама она… Особенная. Для меня.
И, кажется, всегда такой была.
Несколько раз глубоко вдохнув, вхожу обратно в тот момент появления Василисы из-за занавески в выбранном… эээ… наряде…
Сглатываю, когда она с довольной улыбкой поворачивается вокруг своей оси. Джинсовый комбинезон, заканчивающийся шортами, облегает её фигурку так травмоопасно, что я на миг прикрываю глаза.
Опасно для меня, не для неё… Хотя кому я вру? Для неё тоже, ведь сдерживаться сложно.
И даже белая невинная футболочка, надетая под комбез, её не спасёт.
– Нравится? – облизывает губки и смотрит в ожидании, как будто я могу сказать «нет».
– Шутишь? – забыв, что надо хотя бы иногда дышать, спрашиваю. – Очень красиво!
Поворачиваюсь к продавщице, достав из кармана купюры. Показываю жестом, чтобы озвучила цену, но она качает головой:
– Девушка уже оплатила.
Напрягаюсь, а Васька ещё шире улыбается, что провернула без моего участия тут всё. Но, блин, не на того напала!
– Посчитайте, пожалуйста, вот это. Это, это и то первое.
Вынимаю из кучи тряпки ярких цветов и протягиваю женщине. Василиса хмурится, но я лишь посылаю ей воздушный поцелуй. Разговоры потом будут, не при посторонних.
* * *
– Мы думали организовывать поиски, – подмигивает отец, пока я закидываю в багажник покупки и наши мокрые вещи.
Василиса наотрез отказалась брать платья, и мы по дороге даже немного поссорились, но также быстро помирились.
Кажется, я нашёл способ убеждения: легкий поцелуй в ушко, и пока она недовольно бубнит, осторожно прикусить нижнюю губку. А там дело техники. Главное – самому не увлечься.
– Сами нашлись, – не могу скрыть улыбки.
Мы вместе несколько часов и во мне кипит счастье. Даже перспектива разговора с батей, разборки с Савельевым отошли на второй план.
– Давно не видел, чтобы у тебя так горели глаза. Пожалуй, последний раз это было… – отец задумчиво стучит по подбородку… – Да лет пять назад и было. Помнишь, Василиса накормила всех своими блинами? Кривые такие были, а ты остановиться не мог.
Помню⁈ Да я потом всю ночь не спал, потому что банально объелся. И блины эти помню: дырчатые такие, несуразные. Она хотела бабушкин рецепт повторить, но у нее не получилось. Зато вкус был… Даже сейчас слюноотделение повышается. Но я ей, конечно, не сказал, что мне понравились. Кажется, нёс что-то, что их невозможно и есть и я так и быть спасу родных от приготовленной гадости.
Мы тогда сильно поссорились, и разбили сахарницу. Или вазу? Вот этого не помню. Порез – да. Василиса ревела и заклеивала мне палец первым найденным пластырем, а потом уже чуть ревел я, когда пластырь оказался перцовым.
Ох, как она тогда убегала вокруг дома с воплями «Ааандрееей»!
А я догонял, обмотав мокрой тряпкой горящий палец, и грозился её прибить…
– Было дело, – облокачиваюсь на крышу в ожидании, пока папа докурит.
Постоянно с мамой ему твердим, чтобы бросал дурацкую привычку, но легче гору с места сдвинуть.
– Просто не будет, – делая последнюю затяжку, папа поворачивает голову в сторону моря. – Просто не будет…
* Исп. – Мурат Насыров «Я это ты, ты это я»
Глава 22
Лето 1998 год. Василиса.
Нам не дано с тобой понять,
Чему так радуется ветер
И почему от доброты
Бывают так жестоки дети.
Зачем кому-то умирать,
Чтобы он нами был замечен.
Так много разных почему,
Оставил бог на этом свете.
День уходящий не вернуть,
Не торопись, пройти свой путь.
Неосторожный сделав шаг,
Просто скажи (просто скажи):
Да будет так (просто пусть будет так).
© «Hi—Fi» – «Нам не дано»
– Это может прозвучать странно, но я горжусь сыном, – первые слова, которые я слышу от мамы Барса.
Тётя Лида сидит рядом на заднем сидении машины и практически в упор меня рассматривает. Мы не виделись с ней… наверное, лет пять… Или четыре… Хмурю лоб, пытаясь вспомнить, приезжали ли они к своим без Андрея, но память подводит. Если честно, в то время я не интересовалась, кто к кому ездит.
Сначала по Барсову страдала, потом переключилась. В двенадцать—тринадцать лет мир кажется совсем другим. Когда папы не стало, повзрослеть пришлось резко.
Тётя Лида, наверное, думает, что я жду от неё уточнения, и продолжает:
– Та девочка, Марина, всегда вызывала у меня сомнения. Я, наверное, не должна с тобой об этом говорить, но хочу, чтобы ты знала…
Нас отвлекают Андрей с отцом, которые громко смеются и забираются в салон. Вопросительно смотрю на маму Барса, но она переключается на мужа и забывает, что хотела ранее. А, может, не хочет поднимать тему при мужчинах.
Я этого не знаю, и мне остаётся только повернуться к окну и смотреть на пролетающие мимо дома, а потом на деревья. Ничего увлекательного нет, но я не поворачиваюсь, чтобы не мешать. Как будто отделяюсь и даже не с первого раза слышу, когда Андрей меня зовёт. Хлопаю глазами в удивлении: машина остановилась, а я не заметила.
– Что? – затёкшая от неудобного положения шея почти скрипит и я с опозданием соображаю, что не только отгораживалась мысленно, но еще и была в диком напряжении.
– Выйди?
– Зачем? – мой непонимающий взгляд встречается с его смеющимся.
– Сейчас увидишь.
Барс первым покидает салон и огибает капот. Дядя Паша тоже выходит и только тётя Лида кивает с пониманием.
– Андрей, – машинально хватаюсь на его протянутую ладонь, – что происходит?
С обеих сторон дороги лес. Я внимательно осматриваюсь, чтобы понять причину остановки. Жалею, что не прислушивалась: может, что-то случилось?
Был недавно случай, когда кто-то из приезжих остановился в поле по личным нуждам и его покусали змеи. Если бы не проезжающий мимо тракторист, обративший внимание на стоящий боком автомобиль…
Неужели и Андрей заметил впереди странное?
– Присаживайся, Вася, – посмеиваясь, Павел Андреевич вдруг тянется в двери, из которой я только что вышла.
А Барс подталкивает меня вперед.
– Цветочек, если ты сейчас не займешь своё место, я тебя поцелую. При всех, – склонившись к уху, Андрей умудряется не просто прошептать угрозу, но и прикусить мочку уха, отчего по шее пробегает странный холодок. – Не могу допустить, чтобы моей девочке было скучно. Забирайся, Вася…
Краснею, конечно, но слушаюсь, а ещё начинаю понимать фразу тёти Лиды. Я тоже им горжусь, хотя и испытываю неловкость по отношению к Павлу Андреевичу.
Двигаю сиденье максимально вперед, боясь, что с высоким ростом папе Барса будет неуютно.
– Вась, успокойся, всё хорошо, – мою руку ловит рука Андрея и делает то, что заставляет сердце совершить кульбит и забиться в районе горла.
* * *
До самого села моя ладонь лежит на мужском бедре, придавленная для надежности горячей лапищей. А как иначе назвать руку, что почти в два раза больше моей?
Украдкой наблюдаю за Барсовыми-старшими, но они ли не замечают, или хорошо делают вид, что не замечают вольностей, которые творит их сын.
Я же ёрзаю, как на иголках, вызывая приглушённый смех Андрея. Мы хоть и молчим по-прежнему, но я больше не чувствую себя лишней. Смущенной – да, но не случайной попутчицей.
Уже при въезде в село, тётя Лида уговаривает сначала заехать к ним, но я вежливо отказываюсь. Может быть, завтра, а сегодня им точно лучше побыть своей семьёй. Андрея приходится уговаривать и пообещать встретиться вечером. Мне кажется, он слишком торопится, но и отказать не могу.
Точнее, не хочу отказываться. Мне очень-очень приятен его напор, а ещё очень-очень хочется побыть с ним наедине.
– До вечера? – шепчу в район плеча, так как Барс уже минут пять не может выпустить меня из своих объятий на углу дома.
Его папа курит чуть в стороне, а мама, зайдя в калитку, любуется бабулиным цветником.
– Заеду за тобой в десять. Отпустят?
– Отпустят.
– Если не отпустят, я тебя украду.
– Надеюсь, до кражи не дойдет, – тётя Лида уже рядом, и двигается к машине.
Павел Андреевич придерживает перед ней дверь и неожиданно громко её захлопывает. Мы вздрагиваем и оборачиваемся даже не от этого хлопка, а от громкого голоса моего деда.
– Не зря Шурка отправила рыбачить. Как знала! – трясет ведром, в котором плещутся рыбины. – Все к нам. К нам, к нам, к нам, – загоняет нас во двор. – Сейчас будет варить уху, да Андреич?
Дядя Паша на это закатывает рукава и потирает руки. А нас отправляют за самыми старшими Барсовыми, конечно, строго приказав обернуться за десять минут. Но разве Барсик станет кого-то слушать?
Едем мы, естественно, самой длинной дорогой.
«Дадим время обменяться новостями и начать готовку», – заявил Андрей, съезжая на обочину.
Одна секундочка, и уже я не рядом в кресле, а на его коленях. Губя покалывает от внимательного взгляда: не целует, только смотрит. А меня от этого калейдоскопа ощущений будто бы штормом уносит.
Это у всех так, интересно? Милли тоже так замирает, когда Иво на неё смотрит? Я знаю, что сериал далёк от жизни, но мне кажется, что у них настоящая любовь.
А у нас? У нас что? Тоже получается?
Перестаю дышать и позволяю себе смелое движение: касаюсь кончиками пальцев тёмных бровей. Провожу по острым скулам, спускаюсь к губам. Андрей резко подается в сторону и успевает прикусить мой палец. Надавливает зубами, играя, а во мне уже не шторм, а ураган собирается, обрушиваясь всей мощью.
Вместо выдоха издаю странный звук… кажется, похожий на стон. Сама, первая, склоняюсь ниже. Андрей отпускает мой палец, отчего рука безвольно падает на его плечо. Сам же соединяет наши губы и ждёт.
Ох… Ааандрееей…
* Исп. – гр. «Hi—Fi» «Нам не дано»
Глава 23
Лето 1998 год. Василиса.
Так вот теперь сиди и слушай —
Он не желал ей зла,
Он не хотел попасть ей в душу-
И тем лишить ее сна…
Он приносил по выходным ей сладости,
Читал в ее ладонях линии,
И он не знал на свете большей радости —
Чем называть ее по имени.
© «Високосный год» – «Лучшая песня о любви»
– Нас ждут же, – шепчу, не решаясь сделать первый шаг.
А всего-то надо повторить движение губами, чтобы поцелуй случился. Но не могу: а вдруг у меня не получится? Вдруг я сделаю что-то не так?
– Без поцелуя не поедем. Я жду, – щурится, не увеличивая между нами расстояния.
Дыхание циркулирует от меня к Барсу и наоборот, а лёгкие наполнены запахом его парфюма. Мне даже кажется, что аромат свежести осел на коже, и от этого её покалывает.
– Я… Я не могу, – отвожу взгляд, рассматривая деревья за окном.
– Почему?
– Боюсь? – то ли спрашиваю, то ли делюсь переживаниями – не знаю.
– Со мной не надо бояться, Цветочек. Ну же, это легко…
Зажмуриваюсь и…
– Нет, – отталкиваю его легко ладонями. – У меня не получится.
– Я в тебя верю, но… – хитрый прищур не обещает ничего хорошего. – Есть другой вариант. Ты забираешь платья, и я завожу машину. Согласна?
Ах ты! Вот, значит, как?
– Ты… Ты специально? Специально это придумал?
Толкаю сильнее, но его спина упирается в спинку кресла, поэтому попытки сдвинуть ни к чему не приводят.
– Просто воспользовался случаем. Так что, Вась? Да? Или все-таки поцелуй?
Думает, что перехитрил? Я тоже упрямая, между прочим!
Кладу ладони на щёки Барса и целую, как умею: шевелю губами, лаская то нижнюю губу, то верхнюю. Шумный вдох подсказывает, что я на правильном пути…
– Уговор был про настоящий поцелуй.
– М? – разговаривать, касаясь друг друга, щекотно. – Что?
– Настоящий. Французский.
Ауч…
– Не было уговора…
– Был, был. Ты просто не помнишь.
– Андрей… Я же…
– Не умеешь, – прикусив и тут же отпустив, смеется он. – Я тебя научу. Да?
Его рука так приятно массирует волосы, что, кажется, я готова расплавиться от прикосновений не хуже сладкого мороженого.
– Да, – сдаюсь.
Ураган по имени Барсов Андрей настигает в ту же секунду. Язык касается моего, покалывание окутывает всё тело… И даже пальчики на ногах поджимаются от удовольствия.
Воздуха не хватает, но какое это имеет значение? Мы оба задыхаемся… кажется…
Тело подо мной каменеет, и сидеть становится неуютно. Пытаюсь свести колени вместе, но Барс не даёт этого сделать.
– Не двигайся, – просит охрипшим голосом, утыкаясь своим лбом в мой. – Дай мне пару минут.
– Андрей? – его напряжение пугает меня, как и слегка кривоватая улыбка. – Ты… Всё в порядке?
– Всё отлично, Цветочек. Всё отлично, – шумно дышит, продолжая удерживать на себе. – Расслабься. Сейчас поедем к твоим.
* * *
До дома дедушки и бабушки Андрея мы все-таки добираемся спустя приличное количество времени. Они уже ждут нас на лавке перед домом, щелкая семечки и переговариваясь с соседкой через забор.
Барс резко тормозит, поднимая пыль, за что тут же получает от меня подзатыльник. Я, шутя, его бью, а он по-настоящему кусает, когда ловит руку.
Визжу, чем очень веселю деда Андрея.
– Тихушник наш, смотри, Тома, ожил. Я уж думал, снулым ходить будет, а он ишь… Василиску выбрал.
– Молчи, дед, – бабушка Тамара знакомым жестом толкает мужа в плечо и хохочет сама же, прикрывая рот платком.
Барс на их перебранку смотрит с хитрым прищуром. Замечаю, как подмигивает дедушке в зеркало заднего вида, и как-то неожиданно резко стартует с места, стоит дверям захлопнуться.
– Разогнался, смотрю. Не дро́вы везёшь, охолони, – ругается на Андрея дед, а ему хоть бы что.
Одной рукой держит руль, а другой снова мою ладонь к себе тянет.
Отбиваюсь, потому что…
Ну, родители ладно, они же молодые, а перед дедушкой и бабушкой мне стыдно. Как им потом в глаза смотреть? К тому же, он только утром невесту проводил, и уже с другой девушкой рассекает.
– Цветочек, накажу, – шипит, все-таки изловчившись и поймав меня.
Теперь моя ладонь прижата к его ноге, щеки пылают, словно свеклой намазанные, а сердце вообще грозит выскочить.
– Я сама тебе… Тебя… Получишь, короче! – шиплю в ответ и отворачиваюсь, чтобы не видеть довольного выражения моськи Андрея.
Распоясался совсем! Никого не стесняется…
Хорошо, что мы быстро приезжаем к нашему дому, и выгружаемся. Я, получив свободу, пулей вылетаю из машины и сталкиваюсь с Викой.
Она стоит у самой калитки, почесывая ногой ногу, и наблюдает за приближением Барса со странным выражением лица.
– Осторожнее, корова, – бросает мне и скрывается во дворе, толкнув ладонями в грудь.
Опешив, я не сразу осознаю, что меня за плечи держит дедушка Андрея и осуждающе качает головой.
– Не серчай на неё, Васёк. Но и близко не подпускай, – пропускает вперёд бабу Тому, ставшую свидетельницей некрасивой сцены, и зовёт внука.
Я не остаюсь подслушивать, а прохожу в дом, где уже нарезаны быстрые салаты, пышут жаром пироги, и в красивой супнице, доставшейся бабуле от её мамы, пари́т уха.
– Мы уже думали экспедицию снаряжать, – с подозрительно блестящими глазами хохочет Андрей Павлович.
Дедуля в это время ногой под стол задвигает бутыль, будто я не вижу стопок, которые стоят возле их тарелок. Таня тоже выпивает со всеми, сплетничая в уголке с тётей Лидой. Вика ковыряется в тарелке, размазывая по краям зелень, Лена вертит в руках открытку.
Все заняты своими делами и разговорами, поэтому я принимаюсь помогать бабушке, подрезая овощи, и намывая чашки из парадного сервиза.
– Та-а-а-ак, баб Шур, а блины где? Я только ради них спешил, понимаешь ли, а на столе пусто.
Барс в дверном проёме возникает тихо и неожиданно, пугая бабулю.
– Ишь ты! Сердце чуть не прихватило. Как спешил, так и успел, – замахивается на него полотенцем, а он сгребает ба в охапку и громко чмокает в щёку. – Вот что с тобой таким делать, а?
– Любить, – ставит бабушку на место. – И кормить. Желательно любимыми блюдами. Я баб Шур, знаете какой голодный?
– Голодный он, – ворчит уже его ба. – Нечего было скакать утром. Попроси Васю, чтобы она тебе блинов напекла, пока мы тут о своём посекретничаем.
Упс.
– То есть ты умеешь и молчишь? – Барсик как-то уж хищно смотрит, смеша взрослых, и заставляя меня поскорее выключить воду.
Чашечки отставляю подальше от края на всякий случай. И правильно делаю: Андрей примеривается и хватает меня под колени, забрасывая на плечо.
– Короче, я её похитил и взял в блинное рабство, – не оборачиваясь, выносит из общей комнаты в небольшую пристройку, которую мы летом используем как кухню.
Спускает меня на пол, и присаживается на короб у стены, вытянув ноги так, чтобы я не могла сбежать.
Мне бы разозлиться, но внутри пузырьки, как в стакане с лимонадом, лопаются от удовольствия. Напускаю на себя сердитый вид, а сама уже быстро достаю миску и начинаю смешивать продукты, пока тяжелая сковородка нагревается на огне.
– Слушай, Цветочек, – вот не умеет же долго молча сидеть! – Я тут подумал… Давай сразу после ужина сбежим, а? До самого утра?
* Исп. – «Високосный год» «Лучшая песня о любви»
