Текст книги "Веселые каникулы мажора (СИ)"
Автор книги: Аля Драгам
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Глава 31
Лето 1998 год. Василиса.
Я узнаю когда-то, наверно,
Что уйти до безумного сложно.
Можешь быть ты прелестной и скверной,
Но тебя не любить невозможно,
Но тебя не любить невозможно…
Я узнаю, как лгут эти губы,
Но во лжи той себя же погубишь.
Можешь быть ты нелепой и грубой,
Но тебя никогда не забудешь…
© гр. «Рок-острова» – «Не любить невозможно»
Моё сердце сжимается внутри до размера самого мизерного зёрнышка, когда от бока блестящей чёрной машины отделяется мощное тело бритоголового мужчины.
Мама, конечно же, приехала не одна. Да и как бы она приехала, если не умеет водить? И машины у неё нет. Она есть у маминого мужа.
– Андрей, – тяну время и замедляю шаг, видя напряжённое лицо Барса. – Ты чего?
Губы Андрея сжаты в тонкую линию, а на лице выделяются желваки. Выглядит это… опасным. Да, Барс сейчас полностью оправдывает свою фамилию, когда стоит посреди дороги и раздувает ноздри, сжимая и разжимая кулаки.
В голове мелькает мысль, что он мог догадаться, но я её прогоняю. При всей прозорливости Барсика, она бы не смог понять, что именно я скрываю. Когда-нибудь, возможно, я бы нашла смелость рассказать, но больше «нет», чем «да».
– Ты знала? Василиса, ты знала?
Глухой и словно бы даже чужой голос заставляет вздрогнуть. По мере того, как Пётр приближается к нам, Андрей буквально свирепеет. И его злость, она… направлена на меня?
– Скажи мне, ты серьёзно думала, что я никогда… Зачем, Цветочек? – шёпот, сбивающийся на свист или шипение…
Я растерянно перевожу взгляд с отчима на Андрея и обратно. Ничего не понимаю. Между нами остаётся шагов пять, когда я отмираю и также шёпотом задаю свой вопрос:
– Что я должна была знать? Что, Андрей?
Неужели всё-таки догадался?
Пётр первым сокращает расстояние и протягивает руку Барсу. Они примерно равны по росту, Андрей чуточку выше, но отчим шире в плечах и раза в три толще. Ненавижу его гадскую фигуру и мерзкое брюхо, которым она меня несколько раз прижимал в углу.
– А вот и моя любимая дочурка, – отвратительно веселым голосом, в котором только глухой не услышит издёвки, тянет наглая сволочь, – со своим другом.
Я шарахаюсь в сторону и прячусь за спиной Барса. Андрей ответно руку не протягивает. Наоборот демонстративно прячет кисти в карманы шорт.
– Друг детства, я правильно понимаю? Андрей? А я Пётр. Будем знакомы, – отчим всё ещё держит руку на весу и рассматривает нас с усмешкой.
Клянусь, мне не чудится: он прекрасно считывает нашу реакцию и просто забавляется сейчас, играя на публику. Мама – моя любимая и любящая нас в детстве мамочка – хватается за сердце и начинает громко вздыхать, жалуясь бабуле на то, как я отбилась от рук.
Вика широко улыбается, прижимая к груди объёмный пакет. Сто процентов в этом пакете подарки для всех, но она, как обычно, вскроет первой и выберет себе то, что захочет. Я лично готова уступить ей право забрать всё, и знаю, что Танюшка меня поддержит. Она, как и я, не переносит Петра.
Мне кажется, что он распускал руки с ней тоже, поэтому она уехала в село.
Старшие сёстры смотрят в разные стороны, делая вид, что вышли погулять, и кроме них никого у дома нет.
А вот дедушка неодобрительно крякает и машет рукой, сообщая во всеуслышание, что ему срочно нужна моя помощь:
– И Андрюху захвати, подсобит тоже, – скрывается в сарайке, громко хлопая дверью.
– Извините, – прихожу в движение, хватая Барса за локоть, – нам срочно. С приездом, – спохватываюсь и киваю, стараясь бочком обойти неопрятную фигуру.
Барс позволяет себя увести, но у самого сарай вдруг прижимает к дощатой стенке и наклоняется к моему уху.
– Вась, это важно. Скажи, какая фамилия у твоей мамы сейчас? Она же меняла фамилию?
– Да, – удивлённо смотрю на него. – А о чём ты говорил на дороге? О чём я знала и молчала?
– Потом, – прижимает сильнее, – какая фамилия, скажи?
– Смирнова. Он Смирнов, и мама взяла его фамилию, а что?
* * *
Барс ведет себя очень странно. Я некоторое время вопросительно смотрю на Андрея, и даже дёргаю его, но он уходит в себя.
Перестаю активничать, открывая двери и запуская нас в тёмную прохладу дедушкиного гаража, который бабуля именуют сараем за бардак.
Понятно же, что причину дедуля выдумал, чтобы увести нас. Но я так благодарна ему за небольшую отсрочку, что беспрекословно хватают пахнущую бензином воронку, и крепко её удерживаю, пока Андрей льет бензин.
Потом протираю тёмные лужи, раскладываю винтики и инструменты, терпеливо протирая их тряпками. Тяну время, и совершенно не хочу отсюда уходить.
Барс полностью отключается от нас и реагирует короткими «да» или «нет», когда мы к нему обращаемся.
Переглянувшись, разговариваем с дедушкой на самые отвлеченные темы: рыбалка, погода, урожай. Обсуждаем даже новости, которыми я особо не интересуюсь. Точнее, не интересовалась. Утром жадно читала свежий выпуск районной газеты, забытой кем-то в туалете.
Смешно, конечно, но прессу мои домашние обожают изучать исключительно в отдельном домике для раздумий. Бабушка несколько лет назад шутки ради даже обклеила старыми выпусками «Вперед» все стенки. Так дед и их умудрился перечитать заново.
– Андрей! Андрей, уронишь же! – зову своего Барсика, и он, очнувшись, отходит от ящиков с опилками. – Да что с тобой такое? М?
* Исп. – Рок-острова «Не любить невозможно»
Глава 32
Лето 1998 год. Андрей.
Смелый, как ветер, свободный я делал все, что душе угодно.
Жил для себя год за годом, крутой проявляя нрав.
Сколько девчонок хороших влюбилось в меня неосторожно,
Всех сосчитать невозможно – попробуй меня исправь!
И одна лишь ты много, много лет говорила: «Нет».
Ты одна, ты такая, я тебя знаю.
Больше в мире таких, таких не бывает…
© Дмитрий Маликов – «Ты одна, ты такая»
Не отвечаю, погрузившись в свои мысли. Василиса ещё что-то спрашивает, но, к счастью, нас уже окликает её дед.
На автомате выполняют простейшие действия: придержать, наклонить, налить. Ясно же, что дедушка просто хотел избавить внучку от неприятного типа, за которого выскочила замуж его невестка. Невестка же? Я чё-то путаюсь в родственных связах, и особо ими не интересовался, если быть честным.
С родственных связей плавно перехожу на Кейса, у которого тоже связи. Да такие, что не каждый позавидует.
С одной стороны отец у него, конечно, крут, но с другой. Быть держателем общака, своеобразным бухгалтером местной группировки, конечно, круто, но…
Но с другой стороны это же постоянно ходить с ощущением дула у виска: любое неверное движение, и от семьи останутся только воспоминания. В этом деле не щадят никого.
И, как показало недавнее происшествие, границ для отморозков тоже не существует.
Серёга, конечно, не признался, от кого узнал про орудующую банду, но оговорился, что просчитал их. Правда, он думал, они поедут по другой дороге, и появятся в его деревне.
– Наклоняй, – командует Василиса, и я послушно наклоняю канистру, продолжая размышления.
Что не поделили главари, остаётся тайной, но посвященному человечку нетрудно догадаться. За право «крышевать» бизнесменов, наперсточников и угонщиков и раньше забивали стрелки, на которых решали, кто сильнее. А эти же ребята решили взять под себя другую сферу – заказные убийства.
Кейс прямо не сказал, однако намёк я понял. И вот тут слишком уж странным кажется появление Савельева.
То, что он скрывается под чужой фамилией, фигня. Уверен, у него паспортов на каждый город хватит. Интересно, а его жена в курсе, что у Савельева есть другая семья? Вполне себе может быть и не одна.
Что касается самого Петра, то даже по меркам преступного мира его головорезы отличаются особой жестокостью и считаются беспредельщиками. Слышал от Маринкиного бати, что несговорчивых коммерсов по приказу лидера нередко вывозили в лес и закапывали живьем.
И лидер этот в нескольких метрах от меня ухмыляется, пожирая глазами мою любимую девочку.
Увезти бы её… Но найдет…
При всех своих возможностях, я здраво оцениваю шансы на вынужденный побег. Смысла в нём нет. Если захочет, достанет из-под земли, а там…
Ладно, я – убьют или прикопают, или утопят. Но вот Вася… Своим Цветочком я рисковать не могу. Как и не могу её бросить: я обещал быть рядом, а слово надо держать.
Значит, надо думать, как избавляться от проблемы в корне.
Если одному из братьев сейчас не до нас, то с Петром такая же схема не сработает. Эта птица более высокого полёта…
* * *
От Морозовых поздно вечером ухожу с тяжёлым сердцем, как выразилась бы бабушка. Сам я не могу объяснить неприятно сосущего чувства где-то за рёбрами, поэтому пользуюсь чужими фразочками.
На самом деле даже попытка пошутить с самим собой выходит жалкой.
Я никак не желаю расцеплять наши переплетенные пальцы. Не могу отстраниться, чтобы уйти даже на ночь. Но и остаться не могу: ни старики, ни мама Васи не поймет моего желания. Сомневаюсь, что Василиса хоть кому-то рассказала о нашей ночи. Она так тряслась и переживала, что кто-нибудь заметит…
Да нет, не рассказала и не расскажет. Это наше с ней, личное.
Вот я и стою, обдумывая, как утащить Цветочек с собой.
Наверное, я себя накручиваю, и Пётр ничего не сделает Васе при других: все же на веранде она спит не одна, а с сёстрами. Но точит… Точит червячок сомнений.
Ещё и молчит ведь, даже намёками не показывает, что Савельев-Смирнов к её ранам причастен. И обо мне явно думает, что не догадался. По глазам читаю, которые она отводит.
Так и топчемся у калитки, каждый о своём молчим.
– Василиса, домой! – из окна спальни второго этажа выглядывает мама Цветочка, неодобрительно посматривая в сторону нашей пары.
Яркий фонарь под коньком дома прекрасно освещает всю территорию, и лица в том числе.
– Мама, – дёргается Васька, но я крепко держу и не даю отойти.
Свои намерения обозначил, баба Шура с дедом меня приняли. Мои родители вообще в Ваське души не чают, а до её матери… Буду откровенным: на её мнение плевать. Надеюсь, что когда Цветочек узнает всю правду, она будет думать также.
А пока… Пока приходится взять себя в руки и отпустить.
Отойти на шаг, вернуться.
Поцеловать. Снова отойти.
Снова вернуться, чтобы обнять и пообещать приехать с самого утра за ней. Готов выполнять работу во дворе в двойном размере, лишь бы была на виду. Петру я не доверяю. Матери Васи не доверяю. И ухмылки Вики мне тоже не нравятся. Она-то смотрит так, будто победила. Но вот в чем? Вопрос…
Ещё один вопрос, который нельзя игнорировать.
Над каждым надо подумать и понять, как действовать. Для этого придётся опять потревожить отца, который вряд ли придёт в восторг. Только его приезд брата Савельева тоже касается.
– Не торопись, – Пётр возникает из темноты неожиданно, когда я сворачиваю из тупичка на основную сельскую дорогу. – Успеешь.
Останавливаюсь, заложив руки за спину. Сжимаю кулаки, готовый в любую минуту дать отпор.
За то время, которое мы не виделись, Савельев-Смирнов еще больше поправился, отяжелел…
– Значит, ты, – медленно сокращая расстояние, мужик кривит губы в усмешке. – А я сначала не глазам не поверил… И надо же, не уточнял, куда это с тобой племяшка единственная улетала. А ты, оказывается, везде успел, а, Андрюх? Чего молчишь?
– Что надо? – выжимаю из себя, не собираясь слушать бред.
– Грубишь… Нехорошо, Андрей. Нехорошо. Мы же с тобой родня почти. Смешно вышло, да? Куда не посмотри, а родня, – Пётр начинает негромко смеяться, продолжая разыгрывать из себя роль добродушного родителя. Только вот глаза его не улыбаются. – К Василисе чтобы соваться не смел, понял?
Веселье прекращается также неожиданно, как и началось.
– Если нет?
– Если нет… Ты же умный парень, Андрюха. Ууумный… Не захочешь проблем такой красивой девочке, правда? А я, ты знаешь, могу не просто уничтожить тебя… Я могу превратить её жизнь в кошмар наяву. Хочешь проверить?
Кровь приливает к голове. Издевательский и какой-то дребезжащий смех проходится тупой пилой по нервам. Считаю про себя до пяти и выбрасываю вперед кулак, с удовлетворением слушая характерный хруст.
– Только попробуй, – моя очередь наступать, – её тронуть.
Быстрым шагом возвращаюсь к дому. Дергаю калитку и перехватываю Василису, бегущую по тропинке от бани к веранде.
– Утром вернёмся. Мама твоя переживёт, – тяну за руку, прикидывая, что планы меняются…
* Исп. – Дмитрий Маликов «Ты одна, ты такая»
Глава 33
Лето 1998 год. Василиса.
В городе осень, и дождь, и слякоть.
Ну, как тут не плакать. Как тут не плакать.
Как тут слезинкам с ресниц не капать во тьму.
Ты всё сказала, ты всё сказала, ему на прощанье, там у вокзала.
Сердце устало, но видно мало ему! Ну, что же…
Плачь у порога, девчонка – недотрога.
Жизнь разделила, железная дорога.
Странной звездою, горит зелёный семафор.
© Алена Апина – «Электричка»
Поведение и резкие движения Барса меня пугают.
Он буквально впивается в моё запястье и силой тащит за собой, по дороге говоря, что бабулю можно предупредить завтра.
Как завтра? Почему?
А мама?
Вопросы застревают в горле, когда нам навстречу в калитку входит отчим. Его лицо залито кровью… На белой футболке отчетливо видны тёмные пятна.
А улыбка… Его улыбка похожа на оскал чудовища из ночных кошмаров.
– Тебе кабзда, малец, – шипит Пётр, но тянется ко мне.
Дёргаюсь в сторону, только он слишком сильно вцепился. Тонкая ткань не выдерживает и рвётся, оставляя в мужской ладони часть моей одежды…
– Мамочки, – взвизгиваю и пытаюсь прикрыться, пока Андрей отталкивает от меня озверевшего мужчину.
В ход идут кулаки. Кричу. Громко кричу от страха за своего Андрейку.
Он, конечно, сильный. Но…
В руках поднявшегося на ноги Петра блестит нож.
– Андрей, – ору на пределе своих возможностей. – Неееет!
На шум уже выскочили сёстры, бабушка с дедом и мама.
Она закрывает лицо руками и словно в неверии качает головой. Я почему-то смотрю только на неё, позабыв про наготу и то, что в нескольких шагах от нас дерутся…
Дерутся…
– Дедушка, дедуля… – плачу, не зная, за что хвататься.
Он слышит. Понимает.
Прикидывает в уме и берется за бадью с отходами. Улучив момент, выливает всё содержимое на Петра.
Под отборный мат Андрей быстро что-то говорит дедуле и подхватывает меня на руки.
– Андрюш, – зову, – я не…
– Ты. Идешь. Со мной, – чеканит и уносит из родного двора.
Голую, растерянную и заплаканную.
За нашими спинами скандал только набирает обороты, но Барс не снижает темпа. Почти бежит по тёмной улице до самого поворота к его дому.
Несёт меня он, а задыхаюсь я.
От того ужаса, что развернулся на моих глазах. От мыслей за близких, оставшихся с монстром. От страха за Андрея, который не раздумывая бросился защищать меня.
Он молчит, только тяжело дышит, а я начинаю понимать, что разбитое лицо тоже его рук дело.
Пётр… Проклятый Пётр, который появился в нашей жизни и всё пошло ко дну. Вся наша счастливая семья развалилась с его появлением.
Да, именно с его появлением погиб папа… Как же я раньше этого не поняла? Может быть, это он… Он его…
Боже мой…
Прячу лицо на плече Барса и тихо скулю от внезапного озарения. Не сомневаюсь даже, что все мы были слепцами и не видели очевидного.
Или, быть может, только я одна не замечала? Так его боялась, что просто не сумела сопоставить события?
Ещё хуже мне становится в комнате Андрея, куда мы попадаем через террасу.
Стараемся не шуметь, чтобы не разбудить его домашних.
Барс тихо прикрывает дверь, жестом предлагая мне присесть на диване.
Сдергиваю лоскутное покрывало и заворачиваюсь в него. Отрешенно обвожу пальцами каждый квадратик, вспоминая, как наши бабушки шили такие нарядные одеяла вечерами по выкройкам из модного журнала.
Моё осталось в городе. Я не смогла привезти с собой, потому что собирала только самые необходимые вещи, да еще боялась, что кто-нибудь догадается раньше времени.
Вот синяя центральная вставка с серебристым узором. Ковыряю его ноготком:
– Помнишь, как я плакала, что синяя досталась именно тебе? А мне пришили дурацкую красную со звездой.
– Помню, – тихо отвечает Барс, копаясь в шкафу. Достаёт мне свои шорты и футболку. – Завтра из Наташкиных вещей подберем, а пока возьми мои, ладно?
В его голосе слышится… вина?
Он считает себя виноватым?
Всё ещё завернутая в покрывало, встаю и зажигаю верхний свет. Мы щуримся, привыкая, и замираем друг напротив друга.
– Андрюш, – начинаю первой, переживая за Барса. – Ты только… Только ты…
– Прости меня, Вась. Прости… Я не должен был… Надо было сдержаться, а я…
– Всё сделал правильно, – заканчиваю за Андрея. – Как настоящий мужчина. Правда. Я так считаю.
Ладонью несмело касаюсь щеки, почему-то зная, что именно это сейчас важнее любых слов. Будто мы онемели, и нам доступны только взгляды и касания.
Пусть… Пусть без слов, но он должен знать: не виню. Не осуждаю. Я… Я горда тем, что в моей жизни есть такой вот Барс. Как настоящий царь зверей, как рыцарь…
«Только не уходи», – кричат мои глаза, а его обещают, что он будет рядом.
Андрей поворачивает голову и проходится губами по чувствительной коже запястья. Обжигает поцелует, но этот ожог такой желанный сейчас.
Хочу сгореть в его пламени, чтобы… Чтобы очиститься. Чтобы принять новую реальность.
Чтобы в пепел превратить любое упоминание отчима…
И Андрей понимает. Поддерживает меня, как и всегда.
Прижимает к себе, плавно опуская пёстрое покрывало к нашим ногам.
Стягивает разорванную футболку и избавляется от шорт. Целуя, оттесняет меня к дивану, аккуратно укладывая на маленькие подушки.
Лёгкие заполняет запах Барса. Его аромат, от которого у меня кружится голова. Едва уловимый запах мужского пота и слегка соленый вкус кожи, тихий стон и движения тел в унисон.
Мы вместе парим в невесомости, и вместе вращаемся вокруг солнца, рассыпаясь на миллиарды больших и маленьких звездочек.
И как эхо из прошлого, звучит среди нашего дыхания забытое, но такое сейчас нужное:
– Ааандрееей…
* Исп. – Алена Апина «Электричка»
Глава 34
Лето 1998 год. Мама Василисы.
Дорогие мои, я решила вставить эту главу,
чтобы стало немного понятнее поведение мамы.
И обозначить то, что произошло после драки во дворе.
* * *
Мама, это небыль, мама это небыль,
Мама, это не со мной!
Неужели небо, неужели небо
Задеваю головой?
На ковре-вертолёте
Мимо радуги
Мы летим, а вы ползёте,
Чудаки вы, чудаки.
© гр. «Агата Кристи» – «Ковёр-вертолёт»
Успев задремать, подскакиваю от криков, которые доносятся с улицы. Выглядываю в окно и замираю в ужасе, когда среди двигающихся фигур узнаю своего мужа и мальчика Василисы.
Юный Андрюша, такой славный и добрый мальчишка, наносит удары моему мужу.
Была бы моя воля, присоединилась бы к нему, поддержала… помогла добить, но…
Мне приходится переставлять свинцовые ноги и спешить вниз, чтобы каменной статуей вновь замереть у порога.
А я ведь просила… звала Василиску бежать домой, догадываясь, что Пётр не просто так пожелал прогуляться.
Ненавижу.
Каждой клеточкой тела ненавижу. Каждой молекулой души желаю ему сгинуть, исчезнуть, раствориться.
Только это невозможно. Не сразу поняла, не сразу покорилась. За то и страдаю сейчас.
И ладно я – жизнь прожила, счастье увидела… А дочери наши. Наши обожаемые с Юрой девочки… Им-то за что терпеть рядом это чудовище?
Они ведь думают, я не замечаю. Думают, что не знаю, какие мысли водятся в их головах.
Думают, предала мама, бросила…
Только я ради них же терплю. Молча выношу все перепады настроения, молча принимаю недовольство мужа.
Век бы его не видеть!
Самым страшным днём считаю тот, когда в магазине у кассы мы встретились. Сколько уж лет прошло, а он никак не оставил в покое.
Знаю, доходили и до меня слухи о Вике. О девочке моей, которую считают родной Смирнову. Но нет же, нет! Наша она – моя и Юрина. Ревнивая только, слишком ревнивая…
А Вася… Моя боль. Самая большая моя боль… Приглянулась Петру. Знаю я, что он творит, знаю. Сколько раз сжимала за спиной нож, мечтая всадить в рыхлое тело урода.
Но не смогла. Была бы одна, даже не задумалась бы. А я не одна. Мои родные кровиночки, всех их достанет Петя. Каждой обещал мучения адские, если посмею рыпнуться.
Я уж всё сделала, чтобы Васенька моя к родителям мужа сбежала. В голову ей мысли украдкой вкладывала, намеками и оговорками. По ночам, когда она после истерики лежала, рядом была. Гладила тонкую руку моей девочки и молила Бога избавить семью нашу от мерзости.
Он не человек. Убийца… Мучитель… Насильник…
Ударить, чтобы овладеть, чтобы унизить, как того требует животное внутри Петра… В этом весь он. Жестокий со всеми: родными и близкими, если они у него вообще есть. О своей жизни и родственниках Пётр никогда не говорит, хотя он и женат на мне несколько лет.
Именно женат…
Я не давала добровольного согласия. Пока он не переубедил…
И зачем ему я, не знаю… Не знаю…
* * *
Драка набирает обороты и становится всё страшнее. Всем сердцем переживаю за мальчика, который не побоялся бросить вызов чудовищу. Истинному чудовищу, не знающему пощады.
Перестаю дышать, когда бывший свекор обливает дерущихся из ведра, улучив момент. Подготовленные для поросят объедки попадают исключительно на Смирнова, и…
Я бросаюсь к нему, предполагая, что может быть дальше. Ударит! Так пусть уж лучше бьет меня, я уже привыкла. Привыкла скрывать, играть роль и притворяться в ожидании момента. Только бы спасти моих девочек. Только бы не тронул их!
Пощечина прилетает в тот самый момент, когда широкая спина Андрея закрывает Василису. Он буквально уносит мою дочь, и я с облегчением выдыхаю, пропуская боль, что отдается, кажется, в позвоночнике.
Новая пощечина, крик свекрови и мои мольбы всем уйти. Мы здесь сами… Сами… А им этого видеть не нужно.
На моё счастье Петру становится плохо. Его шатает и выворачивает на углу дома, пока я, стирая слезы, сбившимся шёпотом прошу родителей Юры увести девчонок. Лишь Вика с презрением окидывает всех и уходит последней. Старшие дочери, будто под гипнозом, скрываются в доме, подгоняемые бабушкой.
– Урою, – рычит мой муж и, мотаясь из стороны в сторону, подходит к машине.
Долгие минуты сидит без движения, а потом срывается вперед, едва не снося ворота.
А я… До утра сижу на диване, поджав под себя ноги, и рассказываю… Рассказываю всё двум старикам, молча принимающим мои откровения.
*Исп. – гр. «Агата Кристи» «Ковер-вертолет»
