Текст книги "Веселые каникулы мажора (СИ)"
Автор книги: Аля Драгам
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
1988 год
Театp звал, он манил, с тpудом билет я купил.
Вот и долгожданный день настал,
Сел в тpамвай чуть живой, и сpазу голос чужой
Вежливо и тихо пpозвучал:
Пpедъявите билет…
Что я мог сказать в ответ?
Вот билет на балет,
На тpамвай билета нет.
© Игорь Корнелюк – «Вот билет на балет»
– Сегодня в клубе какие-то игры, пойдешь?
Мы с Генкой, распластавшись, лежим на полотенце, расстелив его на бетонных плитах, заменяющих пирс.
Купаться здесь одним по-прежнему нельзя, но поодаль рыбачит мой дед, поэтому мы можем валяться и болтать, или дремать, пока никто не дёргает.
Генка, кажется, так и собирается поступить, устав сидеть в няньках с младшими братьями. Я же полон сил и бодрости, мне хочется движения, но я заставляю себя относиться к другу с пониманием.
Вспомнить только, как сам устаю, когда бабушка с подругой по привычке подсовывают мне рыжую Ваську. Она, конечно, выросла и больше не пакостит, но приятного мало: мне хочется бегать, играть в войнушку или набивать чеканку мячом, а не рисовать цветочки и бабочек.
Клуб, кстати, в поселке большой. Построенный давно, на фасаде до сих пор виднеются замазанные краской, но облупившиеся цифры «1914». Сначала там была вроде бы библиотека, но её перенесли в школу, а опустевшее здание переделали под дворец культуры. Не вру! На бордовой табличке так и написано!
– Придётся… Мелкие наверняка захотят, а мать, как обычно, занята, чтобы самой сходить.
– Зачем их рожали, если всегда времени нет? – бубню и оглядываюсь: мало ли, услышит кто.
Друг пожимает плечами и широко зевает, закладывая руку под голову.
– Когда я вырасту, ни за что не буду заводить семью, – отвечает, прищурив глаза. – Буду учиться, и работать, а потом только работать. Может, изобрету что-нибудь полезное. А, может, в космос полечу…
– А я, когда вырасту, стану врачом, наверное. Придёт ко мне на прием Васька, а я ей пропишу десять… Нет, даже двадцать!.. уколов!
– Далась она тебе? Чё ты к ней всё время цепляешься?
– Я⁈
От возмущения подскакиваю и чуть не сваливаюсь вниз, опасно близко подойдя к краю.
– Да это она! Всё время из-за неё у меня неприятности! И у тебя, кстати, тоже. Или забыл, как нам попало, когда мы ей конфет надавали?
– Так это когда было⁈
Вообще-то не очень и давно, потираю ногу об ногу, усевшись прямо на нагретый бетон.
Загоревшую кожу ступни разделяет большой белый шрам. Это напоминание о разбитом серванте. Вечером, когда все успокоились, я умудрился напороться на большой осколок, который ба не заметила. Кровииии было! И новых криков…
А наутро дядь Юра с дедом ставили сервант на место, чтобы чуть позже приделать стеклянные дверцы с красивыми завитушками. Завитки нарисовала баба Шура специальной краской – до сих пор не смылись. А я сидел и наблюдал за всеми, гордый от своей раны. Ещё бы – не у каждого пацана в моем возрасте настоящие боевые швы и толстая повязка! Вся улица прибегала проведать и поглазеть, а Генке даже несколько раз его бабка ночевать разрешила остаться.
Мы с ним тогда бинты сняли и ночью с фонариком рассматривали, как врач зашил кожу. Геныч думал, что-то секретное, а там были некрасивые черные нитки и запекшаяся кровь. Но все равно интересно!
– А моей мамке она нравится. Говорит, красивая девочка растет и умная.
– Красивая, – фыркаю. – Волосы, как у барана, и веснушки по всему лицу. Хотя… Она тебе и в два года казалась красивой. Влюбился что ли?
– Я? – Генка краснеет и отворачивается. – Ни за что! Не в неё точно!
Хочу дальше попытать, но нас дедушка окликает. Пока идем к нему, думаю про друга. Ему точно нравится одна девчонка, и я даже знаю, кто!
Недаром он всегда про Наташку спрашивает, всегда перед ней двери открывает и даже позавчера сетку с хлебом из магазина помог дотащить.
– Ладно, ладно. Не в неё, так не в неё, – оставляю за собой последнее слово, и забираю у дедушки ведро, в котором бьются штук с двадцать жирненьких ставрид.
Облизываюсь: рыбу я обожаю, особенно, как ее готовит сам дедушка. С луком, сметаной… А ещё обязательно запивать холодным компотом из клубники!
* * *
– Али-Баба!
– О чём слуга?
– Пятого, десятого… – ведущая нашей команды отвлекается, поворачивая голову в сторону Наташки: – Кого зовем?
– Давайте Ваську? Это рыженькая, сбоку стоит. Василиса.
– Пятого, десятого, Василису нам сюда!
Морщусь, как от зубной боли (а один раз мне удалось её испытать!), когда вредная мелочь выходит вперед цепочки и примеривается, куда побежит. Геныч что-то ей ещё нашептывает.
Лучше бы Крокодила позвали. Он бы не разбил, остался бы со мной стоять, а то я уже изнываю от скуки. И все из-за младших братьев друга, с которыми мы приперлись на игры вместо того, чтобы залезть на чердак сарая и достать Генкин атлас созвездий.
– Вася! – визжит Наташка, когда мелкая врезается в строй и ложится животом на сцепленные руки. Одна рука сестры, вторая моя.
Ладони скользят, хотя весит Василиса, наверное, чуть больше моего кота. Моего! Того самого, которого я забрал с собой в город!
– Васька, – цежу уже сам, когда рыжая решает попрыгать в надежде разомкнуть нашу «стенку».
Наклоняюсь, чтобы боднуть её и замираю в недоумении. Почему от мелочи пахнет конфетами? Никогда не замечал, к тому же, ей сладкое нельзя от слова совсем.
Небольшая заминка стоит нам проигрыша. Смотрю на ухмыляющегося друга и показываю ему кулак. Васька ожидаемо забирает Наташку, и ставит её между собой и Крокодилом.
Вот честное слово, только довольная физиономия лучшего друга удерживает меня от тычка вредине и ему. Сговорились же!
Чуть позже, проиграв с концами, мы большой компанией идём домой. Моя бабушка живет ближе всех к клубу, чудь дальше Генка, а Ваське топать в самый конец посёлка, их дом предпоследний. За ними еще бабка Сима, а потом лес, уходящий в горы.
– Я провожу и приду, – предупреждает сестра. Геныч увязывается следом, а его братья за ним.
Я один растерянно стою у уже открытой калитки, и не знаю, что делать. С одной стороны никуда идти неохота, с другой – бросать друга тоже плохо.
– И я с вами, – с тяжелым вздохом принимаю решение.
Неправильное решение!
Плохое решение!
Потому что идем мы не по дороге к последним домам, а сворачиваем на наезженную колею, где на распаханных квадратах зеленеют огороды.
– И чего мы сюда залезли? – Генка вытирает сандаль, которым влез в грязь, об траву. – Чем вас обычная дорога не устроила?
– А мы… А мы клубники хотим! – вот она может хоть иногда помолчать?
Ещё и сестра с ней соглашается.
– Так иди домой и ешь, – Крокодил все ещё сердится, а я киваю, подтверждая, что думаю также.
– Дома нету, – разводит руками рыжая. – Бабушка все ягоды собрала, чтобы с папой отправить в город. А так хочется…
– Сейчас нельзя, люди увидят же.
– А вечером? Вечером можно будет?
– Вечером тоже нельзя! И вообще это плохо, брать без спроса!
– А если спросить?
– У кого, Вась? Ты иногда ведешь себя хуже…
Задумываюсь и не нахожу сравнения.
– Просто хуже всех, – заканчиваю мысль.
Василиса надувается и до самого дома топает молча, косясь на ровные ряды спелой клубники.
Может, надо было у бабушки спросить и нарвать ей?
Решаю так и сделать.
Вечером спрашиваю разрешения, беру чашку и захожу за Генкой, чтобы вместе добежать до огородов. Там нам приходится собирать ягоды с фонариком, потому что темнота непроглядная!
– Уй! Я на что-то наступил, – вскрикиваю и лечу спиной вниз. Приземляюсь мягко, но аккурат посередине ряда.
Не нашего… Соседского… Тётя Тася теперь семь шкур сдерет, если узнает, кто это сделал…
– Дай посвечу, – Геныч помогает подняться и рассматривает масштаб катастрофы. – Футболке конец!
– Понял уже. Хватит ей, – трясу почти целой миской, которую додумался поставить в стороне.
– Ты иди, а я сам Ваське передам, – предлагает друг. Наверное, лучше согласиться, но я упорно мотаю головой. Сам хочу отдать.
Василиса счастлива. Хохочет, получив клубнику. Баба Шура ласково треплет волосы и достает бумагу, чтобы завернуть нам с собой лепешек.
– С Васенькой вместе делали. Она сама лепила, – приговаривает с гордостью.
Лепешки правда вкусные, очень! Мы уплетаем все. А потом, уже дома, я улепетываю от рассерженной бабушки, которая машет мокрым полотенцем:
– Аааандреееей!
1990 год
Глеб Жеглов и Володя Шарапов
За столом засиделись не зря.
Глеб Жеглов и Володя Шарапов
Ловят банду и главаря.
Расцвела буйным цветом малина,
Разухабилась разная тварь.
Хлеба нет, а полно гуталина,
Да глумится горбатый главарь!
Атас! веселей рабочий класс!
Атас! танцуйте мальчики, любите девочек!
Атас! пускай запомнят нынче нас!
Малина – ягода! Атас!
© «Любэ»– «Атас»
Выглядываю из окна сарая, где устроил пиратский перевалочный пункт, и вижу Крокодила, бегущего за дом напротив. Давно в нём никто не живет, а огород зарос сорняками, как бабушка говорит.
Ещё она говорит, что скоро объявится хозяин и всем мало не покажется. Я особенно боюсь, что он вспомнит про кота и захочет забрать обратно.
Но я уже решил, что не отдам. Кот ко мне привык, мама его любит, папа уступает свою подушку, когда уходит на работу по утрам. А меня Пухляш встречает из школы.
Вообще-то его по-другому звали, но маме понравились кошачьи пухлые щёки. Я щёки не нашёл, а кличка привязалась. И коту нравится!
Но кот ладно, сейчас важнее выяснить, куда мой лучший друг без меня рванул?
Достаю дедов бинокль и протираю стекла, чтобы было лучше видно. Мы с Генкой вместе собирались поиграть, я его с обеда здесь жду—жду, а он…
А у него секреты, значит. Как у девчонки!
Фыркаю и устраиваюсь на животе, просунув бинокль в дырки между досками. Лёжа-то удобнее смотреть: можно ногу почесать, или даже задремать, когда наблюдение очень уж скучное.
Это мы за Натахой следим и зеваем. Но в этом году что-то Крокодил совершенно перестал расспрашивать о сестре. Уже август наступил, а он ни разу не позвал её погулять вечером. Если только я зову, а сам – молчит.
Разлюбился или стесняется?
Я вот очень стеснялся весной, когда в наш класс пришла новенькая девочка. Её как посадили со мной за одну парту, сразу начал стесняться, а ещё учиться начал хуже, потому что новенькая постоянно заглядывала в мою тетрадь. Хорошо, что учительница заметила и отсадила меня к другой девчонке. С ней мы с первого класса друг дружку не любим, поэтому только локтями потолкались и перестали.
Так-так-так… Пока я вспоминаю школу, Генка что-то ищет, наклонившись. Настраиваю резкость и присвистываю, тут же закрывая рот рукой.
Мой друг сошёл с ума!
Он рвёт цветы!
Слетаю вниз и чуть не сбиваю с ног бабушку, которая несет еду поросятам. Она работает дояркой в колхозе и уходит очень рано, потом возвращается домой, делает дела и вечером уходит снова. А мы с дедом к её приходу всех животных убираем, кормим, траву на ночь готовим. Короче, тоже трудимся не покладая рук!
– А ты куда это? – кричит бабушка, но я уже не успеваю ответить.
Бегу к Крокодилу и, запыхавшись, смотрю на яркий букетик в его руках.
– Ты это… Кому это ты? Наташке, да?
– Нет, – друг смущается! Смущается!
У Крокодила краснеют щёки, нос и даже шея!
– А кому?
– Одной девочке хочу подарить.
– Ого! А я её знаю?
Сам же наклоняюсь и тоже рву цветы. Генка собирает васильки, а я вру ромашки. Всовываю пучок другу и окидываю взглядом со стороны:
– Красиво будет. Так кому подарок?
Отхожу дальше, где ромашки пожирнее, побольше. Одну вырываю с корнем и воюю, стараясь оторвать часть с землей.
– Ты не знаешь. Я сам потом отнесу. Только ты это, Барс, никому.
Барсом я стал недавно. Точнее, фамилия у меня всегда была «Барсов», а прозвище прилипло после урока географии. И мне даже нравится. Барс – это лучше, чем Пупок, как прозвали Борьку Пупкова.
Крокодил тоже норм, хищник же.
– Я – могила, – «закрываю» рот и выбрасываю в траву «ключик». – А можно с тобой?
– Ну я…
– Мы ж друзья, Генка? – отдаю вторую часть ромашек, любовно расправляя оставшиеся листочки отвоеванного цветка. – Я только с тобой дойду и обратно. Мешать не буду.
Если честно, мне просто интересно, кто же эта девочка, которая покорила неприступного Крокодила⁉
Мой друг красивый, как говорит мама, высокий. И смелый там, умный ещё. И про космос много чего знает.
Все думали, он на Наташку запал до конца дней, а он другую нашёл.
– Ну, ладно. Только помни, что ты обещал!
* * *
Мы идём по краю дороги, обсуждая очередную забастовку в Болгарии. Дед бросил газету на столе, протирая очки, а я подхватил и сунул нос. Не понял ничего, но проникся общим настроением, которое подхватил и друг. Он, как и я, политикой интересуется по разговорам бабушек с соседками, но нам обоим нравится делать вид, что мы всё понимаем.
– А далеко ещё?
Почти всё село прошли, осталась одна улица, на которой несколько домиков. И что-то я не помню, чтоб здесь на лето приезжали девчонки.
– Почти пришли, – Геныч отворачивает голову и прячет букет за спиной. – Давай я дальше сам?
А я…
Я, кажется, догадываюсь.
– Генка, ты это… Ты к рыжей что ли? К Ваське? Для неё цветы?
Ну, конечно! Васильки для Василисы!
Вот я дура-а-ак! Дошло, как до жирафа!
– Ген, – дёргаю друга за рукав. – Она же мелкая еще!
Как вообще можно влюбиться в десятилетнюю девочку? Мне вот четырнадцать и я не собираюсь даже смотреть в их сторону! В сторону девчонок, конечно!
Бантики эти, платья, и хихикают так смешно, рты ладошками закрывают. Все одинаковые!
А Васька даже этого не делает. То бант у нее съедет, и она его равнодушно пнет, то лягушку в карман спрячет, когда все визжат и убегают, то ужа пожалела и выпустила в лужу. А мы старались, ловили, чтобы она тоже закричала хоть раз!
Наверное, Геныч из—за ужа проникся.
– Друг, ты не прав, – толкаю его, не пуская идти дальше. – Баба Шура тебе голову оторвёт. Ты лучше на Ирку посмотри. Или обратно на Наташку.
Добавляю в голос грусти, чтобы друг проникся, но он даже слушать не хочет.
– Тебе-то что? Ты её всегда ругаешь только! Ненавидишь! А она хорошая и добрая! И красивая!
– Кто? Васька⁉ Красивая?
Громогласно и наигранно смеюсь, а потом неожиданно для самого себя вырываю несчастные цветы и бросаю в пыль.
– Не подходи к ней! Понял меня⁉
– А то что? Ну что? Ещё скажи, что сам в неё влюбился?
– Это я⁈ – от возмущения слов не находится, а потом времени их придумать, потому что Генка набрасывается на меня с кулаками.
Падаем на дорогу и катаемся по разбросанным ромашкам с васильками, по очереди одерживая верх. То я пытаюсь душить Геныча, то он меня. А еще машем кулаками, куда попадем, и пыхтим. Ни один не уступает!
Нас разнимает… ледяная вода…
Татьяна, Васина сестра, грозно упирает руки в бока, и орет, чтобы убирались и не мешали её свиданию. Чуть дальше, ухмыляясь, стоит Сашка Кучум, самый работящий комбайнер в селе. Сплёвывает в сторону семечки и подмигивает нам.
Всё ещё стараясь задеть друг друга, поднимаемся, и смотрим в стороны.
– Чего не поделили хоть? Или так, за идею?
– За идею, – бубню, и первым ухожу.
Дома получаю традиционное «Аааандреееей!», но не реагирую. Дуюсь, конечно, а сам думаю: почему для меня так важно было, чтобы Генка не ходил к рыжей вредине?
Наверное, я боюсь потерять друга! А Ваську теперь ещё больше ненавижу!
С этой мыслью после ужина усаживаюсь со всеми смотреть телевизор. Начинается вечерняя программа «Время» и ведущий, сухо и коротко, сообщает, что лидер группы «Кино» – Виктор Цой – разбился на мотоцикле в Прибалтике. Передача идёт своим ходом, а я, замерев, смотрю вместе со всеми на экран и одними губами шепчу:
– Песен ещё не написанных сколько? Скажи, кукушка, пропой… В городе мне жить или на выселках, Камнем лежать или гореть звездой? Звездой…
Солнце моё, взгляни на меня! Моя ладонь превратилась в кулак, И, если есть порох, дай огня… Вот так…
(© «Кино» – «Кукушка»)
1992 год
А её счастье словно талый снег,
Где же, Фаина, твой серебристый смех?
Прячешь ты глаза от меня,
И уже средь бела дня
Ты с другим целуешься при всех.
Фаина-фаина, фаина-фаина-фай-на-на,
Фаина-фаина, фаина-фаина, фаина-фаина
Фаина-фаина, фаина-фаина-фай-на-на,
Фаина-фаина, ах, какое имя фаина-фаина.
© «На-На» – «Фаина»
– Васька, ну кто так делает? Дай сюда!
Моя старшая сестра Лена выхватывает из рук расческу и начинает колдовать над чёлкой.
Начёсывает её, а потом щедро поливает лаком, способным своим запахом уложить на месте всех бабушкиных кур.
Фыркаю, но терпеливо жду, когда осядут все капли субстанции, закрепляющей волосы намертво.
– Счас, подожди, ещё духи. Тааааань, дай «Розой» пшикнуться⁉
– Не кричи так, мама услышит, – шиплю, но поздно.
Мамины шаги уже раздаются в коридоре, а следом входит она.
Машет руками, как будто здесь рой комаров, и рассматривает наши с Викой сборы.
– Не перебор?
– Счас так модно.
– Сейчас, Лен, – в который раз поправляет мама сестру. – И перестань ты уже лопать эти пузыри, честное слово. Как жвачное животное.
– Коровы не лопают, мам.
Ленка добродушно ухмыляется, надувая розовый пузырь, пахнущий клубникой и бананом. Хватаю со стола карандаш и с громким «уиии» протыкаю результат работы.
Смеёмся втроём, а потом мама делает серьёзное лицо.
– Значит так, после кино сразу домой, понятно? Не хватало ещё шариться по улице с непонятной компанией.
– Нормальной, мам. Все ж знакомые!
– Это днём знакомые, а ночами знаю я их. Сама так замуж вышла, – бурчит, но мы-то понимаем, что больше для порядка.
– После кино сразу домой. Обещаю.
– А я погуляю, – Ленке можно, она уже взрослая, школу в этом году окончила.
– В два как штык, я проверю!
Сестра довольно кивает и подмигивает с веселым видом.
Лишь бы Вика не увидела, а так мы все знаем, что в два она откроет дверь чердака и громким шёпотом доложит родителям, что дома. А потом до утра будет со своим парнем сидеть на лавочке у дома и целоваться.
Старшие все так делают, а я не выдаю.
И то, что за сараем Танька покуривает, тоже не выдаю. Вот если Вичка увидит, то сразу сдаст всех, она такая. Чуть что, бежит жаловаться, поэтому с ней никто и не дружит.
Я бы сегодня в кино лучше с девчонками пошла, а не с ней, но мама поставила чёткое условие.
А Сашка, моя лучшая подруга, Вику терпеть не может. И Наташка тоже не может. Поэтому мы идём вдвоём.
Я надеюсь хоть в клубе отсесть от навязанной сестрицы и поболтать со своими девчонками. Две недели не виделись!
А всё из-за той же Вики!
Приехала с родителями и привезла «краснуху». Жара такая, все купаются, а я под одеялом в кофте с длинными рукавами валялась, потому что боялась на руки смотреть!
Ужасная болячка! И температура такая высокая была, что дедов друг дважды уколы приезжал ставить.
Дважды!
Это очень больно!
– В два, Лена! Крикните, – мама окончательно выходит, бросив через плечо, – утром копаем картошку, не забудьте. Надо ещё успеть помочь перебрать до отъезда.
Мы уныло соглашаемся.
Картошку копать не любит никто, но ещё грустнее от того, что придётся уезжать на целый год!
Нас с Викой потому и в кино отпустили. Как папа пошутил, «закрыть отпускной период».
Сам он сегодня целый день ковырялся в мастерской с дедом, а теперь лежа на диване, смотрит программу «Время».
Еще раз смотрюсь в зеркало и расправляю оборочки юбки. Юбочку мне подарила бабуля: ездила в город и увидела на рынке.
Я о такой красоте давно мечтала, с самой зимы!
На школьный огонёк девчонки приходили в «ламбадах», и мама обещала мне тоже купить, но у нас её очень сложно найти оказалось.
– Красавица, – подмигивает Ленка и обливает меня духами.
Громко чихнув, выскакиваю с веранды, которую построили специально для нас, и всовываю ноги в любимые босоножки.
– Завидую тебе, Васька, белой завистью, – самая старшая, Таня, ловит нас на крыльце, где я справляюсь с застежками. – Худющая, и еще ножка маленькая. Точно в бабушку пошла.
С удовольствием принимаю похвалу: во-первых, нога у меня действительно тридцать пятого размера, хотя ростом я почти уже с маму. А, во-вторых, я обожаю бабушку и очень хочу быть на неё похожей!
* * *
– И где твои подруги? – Вика недовольно поджимает губы. – Бросили тебя?
Так и хочется сказать «ха-ха-ха» и объяснить причину, но я молчу и делаю вид, что задумалась.
У нас разница в один год, Вике уже тринадцать, но желчи, как говорит Танька, у неё за всех нас.
– А ты всё хвалишься своей Сашенькой. Где же она, м?
– В клубе увидимся. Ей идти далеко, – ускоряю шаг, чтобы больше не разговаривать.
Сашка живёт вообще в другом конце, ей правда идти прилично, и мы обычно встречаемся на перекрёстке, но не сегодня.
Вика же…
В молчании так и доходим до клуба: я впереди, она сзади плетется и ругает пыль, коров, которые оставляют «сюрпризы» и два фонаря на все село. Пусть спасибо скажет, что их хотя бы два!
Но темно очень, я согласна. Хорошо ещё, что сегодня полная луна и светит ярко, потому что вляпаться в ароматную «лепешку» совсем не прикольно.
– Сашка-чебурашка, зелёная…
Не дослушав, срываюсь с места и толкаю сидящего на перилах идиота.
Барсов со своим дружком на боевом посту.
– Ещё раз так её обзовешь, получишь!
– Пф, напугала… Ты куда так вырядилась, рыжая? Решила всех распугать?
– Тебя в первую очередь.
Обидно, блин, но фигушки я ему покажу, что его слова меня задели.
Подружка встает рядом плечом к плечу, и мы уже вдвоем наседаем на парочку придурков.
– Так я не из пугливых.
– Дааа? – поднимаю бровь. – А так и не скажешь. Пойду-ка, расскажу всем, как кто-то визжал, когда увидел дохлую мышь на подушке.
– Слыыыышь⁉ Мне было пять лет и ты этого не помнишь!
– Так это же неважно, помню-не помню… Было такое? Было.
Показываю язык и тяну Сашку за руку под крышу. Надо занять места получше, найти Наташку и избавиться от прицепа в виде Вики.
Она, кстати, сама уже от нас отошла и в гордом одиночестве стоит в углу.
– Мне её даже жалко, – шепчу.
– Она тебя не жалеет, когда всё докладывает родителям. Пойдем, вон Натаха со своими.
Девчонки что-то бурно обсуждают, и мы спешим присоединиться. Пусть мы и младше, но столько лет уже дружим, никакой возраст не помеха.
Это бабушка так говорит, а я с ней полностью согласна.
– Ой, скоро начинается, начинается…
Тётя Люда, что открывает и закрывает зал, даёт отмашку, и мы проходим на места. Занимаем сразу два ряда в середине, откуда лучше всего виден белый экран.
– Останешься на танцы после? – шепчет Сашка, пока идут первые титры.
– Нет, мама сказала, сразу домой.
– Давай хоть на десять минуток? Девчонки говорят, новенький кассету привез с последними хитами. Так хочется послушать, а?
– Не могу я, Вика расскажет.
– А мы её отвлечем, – подмигивает Саня и утыкается взглядом в экран.
А там…
Аж дух захватывает!
Молодая девочка Вик переезжает со своими родителями в Париж, начинает посещать новую школу, в которой влюбляется в одноклассника.
С замиранием сердца смотрю за их приключениями, первыми свиданиями, первыми поцелуями…
Даже слезы на щеках появляются, когда тётя Люда включает свет после финала.
– Круто, – шепчет Сашка рядом. – Жалко, у нас такого никогда не будет. Мои бы голову открутили, если б узнали про всякие вечеринки.
– Мои тоже, – уныло плетусь к выходу.
Под впечатлением даже не замечаю, что в проходе кто-то стоит, и в этого кого-то я влетаю лбом.
