Текст книги "Вечность"
Автор книги: Алисон Ноэль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)
Глава 35
Я влетаю в дом и бросаюсь к лестнице. Я тороплюсь поскорее показать Райли валентинку, от которой солнце стало ярче, птицы запели и весь мир преобразился, хоть я и не желаю иметь ничего общего с отправителем.
Райли одиноко сидит на диване: вот-вот повернется и увидит меня. Что-то в ее потерянной, неприкаянной фигурке напоминает мне слова Авы о том, что я попрощалась не с тем, с кем надо. Из меня словно разом вышибает весь воздух.
– Эй, привет! – говорит она, сияя улыбкой. – Ты не поверишь, что я сейчас видела в передаче Опры Уинфри! Там у песика нет обеих передних лап, а он все равно…
Я роняю на пол сумку, сажусь рядом с сестрой и, отобрав у нее пульт, отключаю звук телевизора.
– Что такое? – хмурится Райли, недовольная, что я отключила Опру.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.
– Ну как… сижу на диване, жду, когда ты придешь…
Она показывает мне язык.
– Нет, я спрашиваю, зачем ты здесь? Почему ты не… в другом месте?
У нее кривятся губы. Райли отворачивается к телевизору. Все ее тело напряжено, лицо застыло. Она лучше будет смотреть на беззвучную Опру, чем на меня.
– Почему ты не с мамой, папой и Лютиком?
Ее нижняя губа начинает дрожать – сперва чуть заметно, потом сильнее. Я чувствую себя ужасно и с трудом выталкиваю слова.
– Райли… – Я сглатываю комок в горле. – Райли, знаешь, не нужно больше сюда приходить.
– Ты меня гонишь?
Она вскакивает, глаза гневно сверкают.
– Нет, что ты! Ничего подобного! Просто…
– Ты меня не остановишь, Эвер! Я могу делать все, что захочу! Все, понимаешь? И ты меня не остановишь! Никогда!
Райли яростно мечется по комнате.
– Знаю, – киваю я. – Но я не должна тебя здесь задерживать.
Сестренка скрещивает руки на груди, закусывает губы, а потом бросается на диван, колотя ногами, как она всегда делает, когда злится, обижается или расстраивается – или все вместе.
– Одно время я считала, что у тебя есть еще какие-то занятия, что ты довольна и счастлива. А сейчас ты все время сидишь здесь, и вот я подумала – вдруг это из-за меня? Потому что мне, конечно, невыносимо, если тебя здесь не будет, но важнее, чтобы ты была счастлива. Подглядывать за соседями и знаменитостями, смотреть целыми днями телевизор и ждать, когда я приду из школы… Это, по-моему, не лучший вариант. – Я останавливаюсь, делаю глубокий вдох. Если бы можно было не продолжать! Но я знаю: надо. – Когда я с тобой – это для меня самые счастливые минуты за весь день, но я невольно думаю о том, что есть место, где тебе будет лучше.
Она смотрит в телевизор, а я смотрю на нее. Так мы сидим и молчим, пока Райли наконец не начинает говорить.
– К твоему сведению, я счастлива! Я совершенно довольна и счастлива, вот тебе! Иногда я живу здесь, а иногда в другом месте. Оно называется Летняя страна. Там знаешь как классно! Если вдруг ты еще помнишь.
Райли искоса смотрит на меня.
Я киваю. Еще бы не помнить.
Райли откидывается на подушки и скрещивает ноги по-турецки.
– Так что я беру лучшее от обоих миров. И в чем проблема?
Я сжимаю губы. Она меня не собьет своими доводами. Я верю, что делаю сейчас то, что правильно – единственно правильно.
– Проблема в том, что, мне кажется, есть место еще лучше. Там тебя ждут мама, и папа, и Лютик…
– Слушай, Эвер, – перебивает она, – я знаю, ты считаешь, я здесь потому, что всегда мечтала стать тринадцатилетней, а раз этого не случилось, хочу прожить свою жизнь через тебя. Может, отчасти это и так. Но ты не подумала, что, может, я здесь потому, что мне тоже невыносимо с тобой расстаться? – Она быстро-быстро моргает, но не дает мне ни слова сказать и частит дальше: – Сначала я пошла за ними, потому что… ну, потому что родители, вроде так надо, а потом я увидела, что ты отстала, и побежала к тебе, но пока добежала, ты уже исчезла. А мост я больше не могла найти – и вот, застряла. А потом я встретила разных людей, которые там обитают уже много лет – ну, по земному счету, и они показали мне, что и как, и…
– Райли… – начинаю я, но она перебивает.
– И, между прочим, я видела маму, и папу, и Лютика, и у них все хорошо. Да не просто хорошо – они счастливы. Только им очень хочется, чтобы ты перестала все время себя винить. Они ведь тебя видят. Ты это знаешь, правда? Ты их не видишь. Ты не можешь видеть тех, кто перешел через мост, а только таких как я.
Меня сейчас не волнует, кого я могу видеть, а кого не могу. Меня зацепили слова Райли о том, что они хотят, чтобы я не чувствовала себя виноватой. Я знаю, они так говорят, потому что любят меня и хотят облегчить мою совесть. А я-то знаю, что авария случилась из-за меня! Если бы я не заставила папу вернуться за моим дурацким форменным свитером команды болельщиц, который я сама же и забыла дома, мы не оказались бы на дороге в том месте и в то время, когда какой-то дебильный олень выскочил прямо под колеса. Папа попытался его объехать, машина слетела с обрыва, врезалась в дерево – и все погибли… кроме меня.
Моя вина.
Целиком и полностью – моя.
Райли качает головой.
– Если уж это чья-то вина, так папина, потому что всем известно: нельзя пытаться объехать выскочившее на дорогу животное. По правилам полагается его задавить и ехать дальше. Но мы с тобой знаем, что папа так сделать не мог. Он попытался спасти нас всех, и в итоге спас одного оленя. Но если так посмотреть, то, может, олень виноват. Зачем он выскочил на дорогу? Нечего ему там было делать, жил бы себе в лесу. А может, виновато дорожное ограждение – могло бы быть и покрепче. А может, фирма-производитель виновата, что в машине руль подвел и тормоза отказали. А может… – Она останавливается и смотрит на меня. – В общем, никто не виноват. Просто – случилось, и все. Так суждено.
Я давлю рыдания. И хотела бы поверить, но не могу – знаю правду.
– Все мы это знаем, и все с этим смирились. Теперь и тебе пора понять – и принять. Видно, тогда просто твое время не пришло.
Пришло! Мое время пришло. Только Деймен сжульничал и меня вернул обратно.
Я судорожно сглатываю и смотрю на экран. Передача Опры Уинфри закончилась, и вместо нее на экране появился доктор Фил с блестящей лысиной и очень большим ртом, который никогда не закрывается.
– Помнишь, я стала такой полупрозрачной? В общем, тогда я готовилась перейти через мост. Каждый день я подбиралась все ближе к той стороне. Но когда я уже совсем надумала перейти… В общем, мне показалось, что тогда я была тебе особенно нужна. Я не могла тебя бросить… и сейчас не могу.
Я так хочу, чтобы она осталась со мной! Но я уже отняла у нее жизнь, так неужели отберу еще и посмертие?
– Райли, тебе пора, – шепчу я тихо-тихо и словно надеюсь, что она не услышит.
Но как только прозвучали эти слова, я понимаю, что они – правильные. Поэтому я повторяю еще раз, погромче, с глубокой убежденностью.
– Я думаю, тебе нужно идти.
Говорю и сама не верю своим ушам.
Райли встает. Глаза у нее печальные, на щеках блестят слезинки.
Я с трудом проглатываю комок в горле.
– Ты даже не представляешь, как ты мне помогла. Не знаю, что бы я без тебя делала. Только благодаря тебе я находила в себе силы вставать по утрам и кое-как переставлять ноги. Но сейчас мне лучше, и тебе пора…
Я не могу продолжать, захлебнувшись собственными словами.
Райли улыбается.
– Мама говорила, что рано или поздно ты отправишь меня обратно.
Я смотрю на нее, не понимая, что это значит.
– Она сказала: когда-нибудь твоя сестра наконец повзрослеет и поступит так, как надо.
И тут мы обе закатываемся хохотом. Мы смеемся над абсурдностью всей ситуации. Над любимой маминой фразой: «Когда-нибудь ты, наконец, повзрослеешь и…» – вписать нужное. Мы смеемся, чтобы хоть как-то разрядить атмосферу и смягчить боль расставания. Смеемся, потому что это так чертовски приятно.
А когда наш смех стихает, я смотрю на Райли и говорю:
– Ты ведь будешь иногда заглядывать, чтобы сказать «привет»?
Она качает головой и отводит глаза.
– Вряд ли ты сможешь меня увидеть. Ты ведь не видишь маму и папу.
– А Летняя страна? Там я смогу тебя увидеть?
Я думаю про себя: можно пойти к Аве, попросить, чтобы она научила меня снимать щит. Чтобы можно было навещать Райли в Летней стране, ни для чего другого! Она пожимает плечами.
– Не знаю. Не уверена. Но я постараюсь послать тебе какой-нибудь знак, чтобы ты знала, что у меня все в порядке.
– Какой знак? – пугаюсь я, увидев, что Райли уже начинает становиться прозрачной. Я не ждала, что это будет так скоро. – Откуда я узнаю, что это от тебя?
– Узнаешь, не волнуйся!
Она улыбается, машет рукой на прощание и растворяется в воздухе.
Глава 36
Как только Райли исчезает, во мне что-то ломается. Я реву в три ручья – хоть и понимаю, что поступила правильно, а все-таки хочется, чтобы не было так чертовски больно. Какое-то время я сижу, скрючившись, на диване, вспоминаю, что сказала Райли об аварии – что это не моя вина. Я очень хочу ей верить – и не могу. Я знаю, что это неправда. В тот день оборвались четыре жизни, и все из-за меня.
Из-за дурацкого свитера цвета морской волны.
***
– Я куплю тебе другой свитер, – сказал тогда папа, и наши глаза встретились в зеркальце заднего вида. Две пары глаз одинакового голубого оттенка. – Если сейчас вернуться, мы как раз попадем в час пик.
– Это мой любимый свитер! – ныла я. – Нам их выдали в лагере! В магазине такого не купишь.
И я надулась, чувствуя, что победа близка.
– Он тебе действительно позарез нужен?
Я кивнула. Папа, вздохнув, покачал головой и повернул машину. Наши взгляды снова встретились в зеркальце, и в эту секунду на дорогу выскочил олень.
***
Я очень хотела поверить в то, что говорила Райли, и приспособить свое сознание к этой новой точке зрения. Но, поскольку я знаю правду, вряд ли мне это когда-нибудь удастся.
Вытирая слезы, я вдруг вспоминаю слова Авы. Если с сестрой мне надо было попрощаться, значит, с Дейменом – не надо?
Я оглядываюсь на леденец с запиской, который я положила на стол, и ахаю: конфета превратилась в тюльпан.
Огромный блестящий красный тюльпан.
Я бросаюсь к себе в комнату, ставлю на кровать лэптоп и запускаю поисковик.
На страничке, посвященной языку цветов, нахожу вот что:
«В девятнадцатом веке каждому цветку приписывали определенный смысл. Из цветов составляли целые послания. Вот несколько значений…»
Я прокручиваю алфавитный список, ища глазами слово «тюльпан», и у меня перехватывает дыхание, когда я читаю:
«Красный тюльпан – вечная любовь».
Для смеха я нахожу «белые розы» и начинаю громко смеяться.
«Белые нераспустившиеся розы – сердце, не знающее любви; сердце, неспособное любить».
***
Теперь я понимаю, что Деймен все время испытывал меня. Он хранил про себя свою огромную, потрясающую тайну и не знал, как мне рассказать – приму ли я такую перемену в своей жизни или прогоню его прочь.
Флиртуя со Стейшей, он хотел вызвать у меня хоть какую-нибудь реакцию, чтобы подслушать мои мысли и понять, как я к нему отношусь. А я так хорошо научилась врать себе практически во всем, что в результате запутала нас обоих.
Конечно, я не одобряю того, что он делал, но ведь сработало! А теперь мне только нужно произнести вслух заветные слова, и он появится передо мной. Потому что я люблю его. Я никогда не переставала его любить. Я любила его с самого первого дня. Любила даже тогда, когда клялась, что ненавижу. Ничего не могу поделать – я люблю. И хотя его бессмертие – дело весьма сомнительное, в Летней стране действительно было здорово. А если Райли права и в самом деле существует такая вещь как судьба, так может, это и к нам относится?
Я закрываю глаза и представляю себе, как горячее тело Деймена прижимается к моему, как шепчут его нежные губы совсем близко от моего уха, шеи, щеки, его полуоткрытый рот касается моих губ… Чудесное ощущение! Я держусь за этот образ, за воспоминание о нашей несравненной любви, о нашем несравненном поцелуе, и шепчу слова, которые держала в себе так долго, которые боялась произнести – слова, которые вернут мне его.
Я повторяю их снова и снова. Мой голос набирает силу, он уже наполняет всю комнату.
Но когда я открываю глаза, рядом никого нет.
И я понимаю, что ждала слишком долго.
Глава 37
Я спускаюсь в кухню за мороженым. Конечно, порция сливочного мороженого не исцелит разбитого сердца, зато поможет хоть немного его утешить. В обнимку с полукилограммовой упаковкой отправляюсь на поиски ложки и тут же все роняю, услышан голос:
– Как трогательно, Эвер! Очень, очень трогательно.
Я сгибаюсь пополам – надо же, отбила ногу коробкой ванильно-миндального! – и ошарашенно смотрю на Трину. Она сидит за кухонным столом, скрестив ноги, сложив руки на коленях – настоящая леди.
– Как очаровательно ты звала Деймена после того как нарисовала в своем воображении целомудренную любовную сценку! – Она смеется, меряя меня взглядом. – Да-да, я по-прежнему вижу все, что у тебя в голове. Твой убогий ментальный щит? Тоньше, чем Туринская плащаница! Что касается тебя и Деймена, а также вашей долгой-долгой счастливой жизни… Сама понимаешь, этого я допустить не могу. Так получилось, что главная цель моего существования – уничтожить тебя. Между прочим, это все еще в моих силах.
Я пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы дышать медленно и размеренно, очищая свой разум от любых мыслей, которые она могла бы использовать против меня. Беда в том, что стараться очистить свой разум – все равно что сказать кому-нибудь: «Не думай о слонах». После этого ни о чем другом думать не сможешь!
– О слонах? – Трина протяжно вздыхает – низкий, зловещий звук разносится по комнате. – Боже, что он только в тебе нашел?! – Она окидывает меня взглядом, полным презрения. – Уж во всяком случае, не интеллект и не остроту ума, поскольку их пока вовсе не наблюдается. А твое представление о любовной сцене? Это же Дисней, это телеканал «Для всей семьи», это так пресно! Позволь тебе напомнить, что Деймен живет на свете не сколько сотен лет, в том числе застал и шестидесятые, годы свободной любви!
Она укоризненно качает головой.
– Если ты ищешь Деймена, так его здесь нет, – говорю я в конце концов.
Голос у меня хриплый и скрипучий, как будто им давно не пользовались.
Трина выгибает бровь.
– Можешь быть уверена, я знаю, где Деймен! Я всегда знаю, где он.
– Значит, ты его преследуешь?
Я сжимаю губы. Да, ее не следует злить, да что уж там – терять все равно нечего. Так или иначе, она меня убьет. За тем и пришла.
Скривив губы, она разглядывает свои ногти с безупречным маникюром.
– Едва ли, – шепчет она.
– Ну, если ты за ним следишь последние триста лет, как еще это назвать?
– Не триста, а все шестьсот, мерзкая ты маленькая троллиха, шестьсот лет!
Она гневно сдвигает брови.
Шестьсот лет? Ничего себе!
Трина, поморщившись, встает.
– Вы, смертные, так глупы, так скучны, так предсказуемы… Вы такие обыкновенные! И при всех своих очевидных недостатках вы каждый раз вдохновляете Деймена кормить голодных, служить человечеству, искоренять нищету, спасать китов, бороться за чистоту на улицах, за мир во всем мире и за вторичную переработку отходов, говорить «нет» наркотикам, алкоголю и вообще всему, ради чего стоит жить. Одно скучнейшее альтруистическое занятие за другим! И для чего? Вы хоть чему-нибудь учитесь? Очевидно, не учитесь. Одно глобальное потепление чего стоит! И все же, и все же, каким-то образом мы с Дейменом каждый раз преодолеваем все это. Правда, иногда уходит ужасно много времени на то, чтобы снова превратить его в чувственного, жадного до наслаждений беспринципного гедониста, каким я его знаю и люблю. И в этот раз, поверь, все будет точно так же. Ты и опомниться не успеешь, а мы с Дейменом снова окажемся на вершине мира.
Трина приближается ко мне. Ее улыбка становится шире с каждым шагом. Трина крадется вдоль барной стойки, словно сиамская кошка.
– Говоря откровенно, Эвер, я не представляю, что ты в нем нашла. Я сейчас говорю не о том, что видит в нем каждая женщина, а если смотреть правде в глаза, то и большинство мужчин. Я о другом. Ты постоянно страдаешь из-за Деймена. Из-за него тебе приходится терпеть адские муки. – Она качает головой. – Что бы тебе не погибнуть в той автокатастрофе? Подумать только, ведь я была твердо уверена, что ты мертва, и вдруг узнаю, что Деймен переехал в Калифорнию, потому что, видите ли, вернул тебя с того света! – Она снова качает головой. – Казалось бы, за столько сотен лет я могла научиться терпению. Но, что же делать, я не виновата – просто ты нагоняешь на меня ужасную скуку.
Она смотрит на меня, а я не реагирую. Я все еще пытаюсь расшифровать ее слова. Выходит, аварию устроила Трина?
Она смотрит на меня и с досадой корчит гримаску.
– Да, аварию устроила я! Почему тебе все нужно объяснять? Я напугала оленя, который выскочил перед вашей машиной. Я знала, что твой отец – слабохарактерный добряк, он с радостью рискнет жизнью всей семьи ради оленя. Смертные так предсказуемы… Особенно такие вот, серьезные и правильные, стремящиеся всем делать добро. – Она смеется. – Под конец все было настолько просто, что даже неинтересно. Имей в виду,
Эвер – на этот раз Деймен не примчится тебя спасать, а я уж позабочусь о том, чтобы завершить дело.
Я оглядываюсь по сторонам. Найти бы какое-нибудь средство защиты – да хоть кухонный нож. Стойка с ножами – в другом конце кухни, туда ни за что не добежать. Я не такая быстрая, как Деймен и Трина. По крайней мере, мне так кажется, – а проверять уже некогда.
Трина вздыхает.
– Иди, бери свой нож, я не возражаю. – Она смотрит на усыпанный бриллиантами циферблат наручных часов. – Но все же хотелось бы наконец начать, с твоего позволения. Обычно я не спешу – люблю позабавиться, но сегодня Валентинов день, и я планирую поужинать со своим милым дружком, как только расправлюсь с тобой.
Глаза у нее темнеют, рот кривится. На краткий миг все зло, что в ней есть, внезапно выходит на поверхность – и так же быстро прячется обратно. И вновь передо мной безупречная красавица, глаз не отвести.
– Знаешь, до того как появилась ты, – в одном из своих более ранних воплощений, – я была его единственной настоящей любовью. А потом ты пришла и отняла его, и это повторялось снова и снова, круг за кругом.
Трина подкрадывается ко мне быстрыми бесшумными шагами. Вот она уже прямо передо мной, я даже пошевелиться не успела.
– А сейчас я заберу его обратно! Знай, он всегда возвращается ко мне.
Я протягиваю руку к бамбуковой разделочной доске, рассчитывая стукнуть Трину по голове, но Трина бросается на меня так стремительно, что я теряю равновесие и налетаю на холодильник. От удара у меня перехватывает дыхание. Я падаю, задыхаясь и хватаясь за горло. Слышу, как с треском раскалывается голова, ударившись об пол, и теплая струйка крови стекает по черепу мне в рот.
Не дав мне времени ответить, хоть как-то защитить себя, Трина набрасывается на меня, рвет ногтями одежду, лицо, волосы и шепчет в ухо:
– Сдавайся, Эвер! Прекрати борьбу. Отправляйся к своему счастливому семейству, они все тебя так ждут… Ты не создана для этого мира. Для тебя в нем ничего не осталось. И вот сейчас у тебя есть шанс его покинуть.
Глава 38
Наверное, я на секунду потеряла сознание. Открываю глаза, а Трина все еще нависает надо мной. Ее лицо и руки измазаны кровью. Трина шепчет, и бормочет, и уговаривает меня сдаться раз и навсегда, покориться, покончить со всем.
Может, раньше такой выход и показался бы мне соблазнительным, но не теперь. Эта тварь убила мою семью, и сейчас она за это заплатит!
Я закрываю глаза и возвращаюсь туда, в то мгновение – мы в машине, веселые, счастливые, переполненные любовью. Я вижу куда яснее, чем раньше, потому что больше не чувствую себя виноватой.
Во мне пробуждается сила, и я сбрасываю с себя Трину, швыряю ее через всю комнату – Трина врезается в стену, ее правая рука выгибается под каким-то неестественным углом, и тело сползает на пол. Она смотрит на меня широко раскрытыми от изумления глазами, но тут же вскакивает, со смехом отряхивается и бросается на меня. Я опять ее отшвыриваю. Трина летит через всю кухню, через кабинет и ударяется о балконную дверь. Стеклянные осколки дождем сыплются во все стороны.
– Впечатляющая реконструкция места преступления, – усмехается Трина, выдергивая осколки из своих рук, ног, лица. Раны мгновенно закрываются. – Не терпится прочитать об этом в завтрашних газетах. – И так же, с улыбкой, она вновь подходит ко мне, полная энергии и рвущаяся к победе. – Честно говоря, твоя убогая демонстрация силы совсем ни к чему, – шепчет она. – Серьезно, Эвер, ты – негостеприимная хозяйка. Неудивительно, что у тебя совсем нет друзей, если ты так обращаешься с гостями.
Я отталкиваю Трину. Я готова швырять ее хоть тысячу раз, если придется! Но не успеваю я закончить мысль, как голову пронзает чудовищная давящая боль. Трина делает шаг ко мне. Ее губы растянуты в улыбке, от которой я цепенею и даже не могу остановить противницу.
– Старинный фокус – «голова в тисках с зубчатыми зажимами», – смеется Трина. – Действует безотказно! А ведь я пыталась тебя предупредить, но ты не захотела слушать. Право, Эвер, все зависит только от тебя. Я могу усилить боль… – Она щурит глаза, и мое тело корчится в агонии, а к горлу подступает тошнота. – Или ты можешь… просто сдаться. Тогда все будет легко и мило. Выбирай!
Я стараюсь сфокусировать взгляд, но в глазах все расплывается, руки и ноги словно без костей, а Трина – стремительное размытое пятно, и я знаю, что мне ее не одолеть.
Закрываю глаза и думаю: я не могу позволить ей победить. Она не должна победить. Только не в этот раз, после того что она сделала с моей семьей.
Я слабо, неуклюже замахиваюсь… Мой кулак попадает ей прямо в грудь – но, едва задев, бессильно падает.
Шатаясь, я отступаю назад, понимая, что удар был недостаточно силен. От него никакого толку.
Закрываю глаза и, сжавшись, жду конца. Раз он все равно неизбежен, так пусть уж поскорее. Но вот в голове понемногу проясняется, буря в желудке успокаивается, и я вновь открываю глаза. Трина прислонилась к стене и, держась за грудь, обвиняюще смотрит в пространство.
– Деймен! – кричит она, глядя мимо меня. – Не позволяй ей так поступать со мной! С нами!
Я оборачиваюсь и вижу, что Деймен стоит рядом, смотрит на Трину и качает головой.
– Поздно. – Он берет мою руку и сплетает пальцы с моими. – Тебе пора уходить, Поверина.
– Не называй меня так! – вопит она. Невероятные зеленые глаза налились кровью. – Я ненавижу это имя!
– Знаю, – отвечает он, крепче сжимая мои пальцы.
Трина съеживается, сморщивается, стареет на глазах – и исчезает. Остаются только изящные туфли и черное шелковое платье.
– Как это…
Я поворачиваюсь к Деймену в надежде получить объяснение.
А он только улыбается.
– Все кончено. Совсем, абсолютно. Кончено навеки.
Он притягивает меня к себе, покрывает лицо чудесными теплыми поцелуями и обещает:
– Она никогда больше нас не потревожит.
– Я что… убила ее?
Не уверена, что я этому рада, несмотря на то что она сделала с моей семьей и на то что много раз убивала меня саму.
Деймен кивает.
– А… как? Если она бессмертная, так я, вроде, должна была отрезать ей голову?
Деймен смеется.
– Что за книги ты читаешь?
Потом его лицо становится серьезным.
– Все совсем не так. Не надо отрубать головы, не нужно осиновых колов и серебряных пуль. Все сводится к одному простому факту: ненависть ослабляет, а любовь придает силы. Каким-то образом ты сумела ударить Трину в самое уязвимое место.
И все-таки я не понимаю.
– Да я ее едва коснулась!
– Ты метила в четвертую чакру и попала прямо в яблочко.
Что-что?
– В человеческом теле семь чакр. Четвертая чакра, или чакра сердца, как ее иногда называют, – средоточие бескорыстной любви, сочувствия, всего того, чего Трина была лишена. Поэтому она была беззащитна перед тобой. Эвер, ее убило отсутствие любви.
– Но если эта чакра такая уязвимая, почему Трина ее не защитила?
– Ее ослепил собственный эгоизм. Трина не замечала, какие темные силы владели ею, какой она стала злобной и жадной…
– А если ты все знал, почему не сказал мне раньше?
Он пожимает плечами.
– Это были всего лишь предположения. До сих пор я никогда не убивал бессмертных, поэтому сомневался, подействует ли…
– Значит, есть и другие бессмертные? Не только Трина?
Деймен открывает рот, как будто хочет что-то сказать, и тут же закрывает снова. В его глазах я вижу проблеск… сожаления? Раскаяния? Что бы это ни было, оно мгновенно исчезает.
– Трина говорила о тебе и о твоем прошлом…
– Эвер, – говорит Деймен. – Эвер, посмотри на меня!
Он поворачивает мое лицо за подбородок, и в конце концов я покоряюсь.
– Я живу на свете очень долго…
– Не то слово – шестьсот лет!
Он вздрагивает.
– Примерно. За это время я много всякого повидал, много чем занимался, и моя жизнь далеко не всегда была такой уж хорошей и невинной. Собственно говоря, частенько бывало совсем наоборот.
Я отступаю, не уверенная, что я готова все выслушивать, но Деймен снова привлекает меня к себе.
– Эвер, ты готова это услышать, потому что я не убийца, не злодей. Я просто… Просто любил наслаждаться жизнью. И все же каждый раз, как я встречал тебя, я был готов бросить все, чтобы быть рядом с тобой.
На этот раз мне удается вывернуться из его объятий. Про себя я думаю: «Ах, ну как же! Классический случай! Мальчик встретил девочку и опять ее потерял. Снова и снова, столетие за столетием, и каждый раз их разлучают раньше, чем они успеют сделать то, что надо. Неудивительно, что он так мной заинтересовался. Я – единственная, кто все время ускользает у него из рук. Я – словно живой запретный плод. Выходит, я должна оставаться вечной девственницей? Исчезать каждые несколько лет, чтобы поддерживать в нем интерес? А теперь мы прикованы друг к другу на целую вечность, и что – как только дело будет сделано, наш поезд приедет в город под названием Скука, и Деймену снова захочется „наслаждаться жизнью“?»
– Прикованы друг к другу? Вот как ты на это смотришь? Я для тебя – как каторжная цепь на шее?
Не могу определить, смешно ему или он обиделся. Щеки у меня горят. И как я могла забыть, что мои мысли для него открыты?
– Н-нет, я… я боялась, что ты обо мне так думаешь. Это же классический сюжет для любовной истории – возлюбленная исчезает… снова, и снова, и снова… Неудивительно, что тебя так зачаровало! Я тут вообще ни при чем.
– Эвер, ты очень даже при чем! И, поверь моему опыту, чтобы пережить вечность, лучше всего жить одним днем.
Он коротко целует меня и хочет отстраниться, но тут уже я вцепляюсь в него и тяну к себе.
– Не уходи! – шепчу я. – Пожалуйста, никогда больше не оставляй меня одну!
– Даже чтобы принести тебе воды? – улыбается он.
– Даже чтобы принести воды, – говорю я, а мои руки исследуют его лицо – невероятно прекрасное лицо. – Я… – Слова застревают у меня в горле.
Он улыбается.
– Да?
– Я скучала по тебе, – кое-как ухитряюсь выговорить я.
– Что правда, то правда.
Он на миг прижимается губами к моему лбу и быстро отступает назад. Смотрит на меня как-то странно.
– Что? – спрашиваю я.
Его улыбка становится шире, освещая все лицо. Скользнув пальцами под челку, я ахаю: шрам исчез.
– Простить – значит, исцелить, – улыбается Деймен. – Особенно если прощаешь саму себя.
Я смотрю ему в глаза и знаю, что должна сказать еще что-то, но не уверена, хватит ли у меня сил. Поэтому я закрываю глаза – если он может читать мысли, значит, нет необходимости произносить вслух.
Но Деймен смеется.
– Всегда приятней, если это скажут словами.
– Я уже говорила! Ты поэтому и вернулся. Я думала, ты придешь раньше. Помощь мне бы не помешала.
– Я слышал тебя. И я пришел бы раньше, но мне нужно было знать, что ты действительно к этому готова, а не просто чувствуешь себя одиноко после того как простилась с сестрой.
– Ты и об этом знал?
Он кивает.
– Ты поступила правильно.
– Значит, ты позволил, чтобы меня чуть не убили, потому что хотел знать наверняка?
Деймен качает головой.
– Я ни за что не позволил бы тебе умереть. Не в этот раз.
– А Трина?
– Ее я недооценил. Подумать не мог…
– Вы с ней не умеете читать мысли друг друга?
Он проводит большим пальцем по моей щеке.
– Мы давным-давно научились закрывать свои мысли друг от друга.
– А ты меня научишь закрывать мысли?
Он улыбается.
– Постепенно я всему тебя научу. Обещаю. Но ты должна знать, Эвер, что это на самом деле значит. Ты никогда больше не встретишь своих родных. Ты никогда не перейдешь через мост. Ты должна знать, на что решаешься.
Он берет меня за подбородок и смотрит в глаза.
– Но я же всегда могу… все бросить? Помнишь, ты говорил…
Он качает головой.
– Со временем это становится все труднее.
Я смотрю на него. Знаю, от многого придется отказаться, но, наверное, должен быть какой-то обходной путь. Райли обещала, что даст мне знак, вот тогда и посмотрим. А пока, если вечность начинается сегодня, так я и буду жить – сегодняшним днем, и только. Зная, что Деймен всегда будет рядом со мной. Всегда, правильно?
Он смотрит на меня и ждет.
Я шепчу:
– Я люблю тебя.
– И я люблю тебя.
Деймен улыбается, и его губы находят мои.
– Всегда любил. И всегда буду любить.
