Текст книги "Вечность"

Автор книги: Алисон Ноэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Глаза, которые ты увидела, когда… когда вернулась… Это были мои глаза, Эвер! Я был там, рядом с тобой. Я вернул тебя. Я тебя спас! Ты помнишь, я знаю. Я вижу твои мысли.

– Не-е-ет! – кричу я, зажимая ладонями уши и зажмурив глаза. – Прекрати сейчас же! Замолчи!

– Эвер… – Его голос настойчиво вторгается в мое сознание. – Это правда. У тебя нет причин меня бояться.

Пошатнувшись, оседаю на землю, уткнувшись лицом в колени. Меня раздирают отчаянные, сотрясающие все тело рыдания.

– Зачем ты сунулся?! Какое у тебя право вмешиваться? Из-за тебя я теперь живу ненормальным уродом! Из-за тебя застряла здесь, в этом ужасе! Почему ты не оставил меня в покое, почему не дал умереть?!

– Я не мог еще раз тебя потерять, – шепчет он, падая рядом со мной на колени. – Просто не мог! Я не мог потерять тебя снова!

Я поднимаю на него глаза. Понятия не имею, о чем он говорит, и только надеюсь, что он не станет ничего объяснять. Я и так уже услышала больше, чем могу выдержать. Хочу, чтобы все это прекратилось!

Деймен качает головой. На его лице – маска боли.

– Эвер, пожалуйста, не надо так думать, прошу тебя…

– Значит, тебе просто причуда такая пришла – вернуть меня обратно, а моя семья пусть погибает? – Горе уходит, его сменяет ослепляющая злоба. – Зачем, зачем ты это сделал? Если ты говоришь правду, если ты такой всесильный, что умеешь воскрешать мертвых, почему ты их тогда не спас? Почему только меня?!

Он отшатывается от моего ненавидящего взгляда. Закрывает глаза и говорит:

– Я не всесилен. Было слишком поздно, они уже ушли дальше. А ты… ты медлила уходить. И я подумал – ты хочешь остаться.

Я прислоняюсь к машине и, зажмурившись, хватаю ртом воздух. Значит, действительно я во всем виновата. Я тянула время, бродила по дурацкому лугу, разглядывала дрожащие цветочки и пульсирующие деревья… Они ушли дальше, а я попалась на его приманку…

Он бросает на меня быстрый взгляд и сразу отводит глаза.

Что же это такое – раз в жизни я разозлилась настолько, что способна убить человека, так надо же было случиться, что именно этот человек – бессмертный!

– Уйди! – говорю я наконец.

Срываю с запястья браслет-подкову, украшенный кусочками хрусталя, и швыряю Деймену в лицо. Я хочу забыть о нем, забыть обо всем.

– Уходи… Никогда больше не хочу тебя видеть!

– Эвер, прошу тебя, не говори так, если ты на самом деле этого не думаешь!

В его голосе – мольба, печаль и беспомощность.

Прячу лицо в ладони. Я слишком устала, чтобы плакать, слишком потрясена, чтобы говорить. Зная, что он читает мои мысли, я закрываю глаза и думаю: «Ты сказал, что никогда не причинишь мне вреда, а сам что сделал? Ты все испортил, все погубил, ради чего? Чтобы я могла жить в полном одиночестве? Всю оставшуюся жизнь провести ненормальным уродом? Ненавижу, я тебя ненавижу за то, что ты со мной сделал. Ненавижу, потому что ты эгоист! Никогда, никогда не хочу тебя больше видеть!»

Так я и стою возле машины, уткнувшись лицом в ладони и раскачиваясь взад-вперед, а слова текут в моем сознании, бесконечно повторяясь: «Хочу быть нормальной, снова быть нормальной, больше ничего не хочу. Уходи, оставь меня в покое! Потому что я тебя ненавижу… я тебя ненавижу… я тебя ненавижу…»

Когда я наконец поднимаю глаза, вокруг меня море тюльпанов – сотни и тысячи тюльпанов, и все они красные. Мягкие восковые лепестки блестят в лучах утреннего солнца, они покрывают всю стоянку, ими засыпаны машины по самые крыши. Я с трудом выпрямляюсь и отряхиваюсь. Даже не глядя, я знаю: того, кто прислал мне эти тюльпаны, здесь нет.

Глава 27

Так странно сидеть на уроке английского, когда Деймена нет рядом, он не держит меня за руку, не нашептывает мне в ухо, не помогает отключиться от чужих мыслей. Видно, я так привыкла к нему, что забыла, какие мерзости думают обо мне обычно Стейша и Хонор. Сейчас я наблюдаю, как они обмениваются эсэмэсками на тему: «Идиотка психованная, неудивительно, что он сбежал», – и понимаю, что вновь могу положиться только на свой капюшон, темные очки и верный плейер.

Не то чтобы я не могла оценить шутку судьбы. Кто там рыдал на автостоянке, умоляя своего бессмертного бойфренда исчезнуть, чтобы снова стать нормальной? Неужели я?

Теперь, без Деймена, чужие мысли, мешанина звуков и оттенков обрушиваются на меня с новой силой, в ушах непрерывный звон, глаза постоянно слезятся, в голове поселяется мигрень, меня все время тошнит, и кружится голова – словом, я буквально разваливаюсь на части.

Забавно – я так боялась рассказывать Майлзу и Хейвен о своем разрыве с Дейменом, что прошла целая неделя, пока между нами прозвучало его имя. И признесла его именно я. Они, наверное, привыкли, что Деймен появляется в школе от случая к случаю, вот и не удивлялись, куда он пропал.

Итак, однажды за ланчем я прокашлялась, посмотрела на Майлза, на Хейвен и сказала:

– Имейте в виду, мы с Дейменом расстались.

У них отвисли челюсти, и оба попытались что-то сказать, но я остановила их.

– Он уехал.

– Уехал?! – повторили они, выпучив четыре глаза и разинув два рта.

И хотя я знала, что они беспокоятся за меня, и что я просто обязана им все объяснить, я покачала головой, сжала губы и ничего объяснять не стала.

А вот с мисс Мачадо было сложнее. Через несколько дней после того как Деймен исчез, она подошла к моему мольберту, стараясь не смотреть на моего злосчастного Ван Гога, и сказала:

– Я знаю, что вы с Дейменом были близки. Понимаю, как тебе сейчас тяжело. Вот, возьми. Ты увидишь – это нечто необыкновенное.

Она придвинула ко мне картину, а я, не глядя, прислонила подарок к мольберту и продолжала рисовать. Я не сомневалась, что картина необыкновенная – все, что делал Деймен, было необыкновенно. Конечно, если бродить по земле несколько сотен лет, успеешь освоить пару-другую профессий.

– Не хочешь взглянуть? – спросила учительница, сбитая с толку моим равнодушием к шедевральной копии с шедевра.

Я заставила себя изобразить улыбку и ответила:

– Нет, не хочу. Но все равно, спасибо.

Наконец прозвенел звонок. Я отволокла историческое полотно к своей машине, затолкала его в багажник и захлопнула крышку, так ни разу и не посмотрев на картину.

Майлз спросил, что это, а я свирепо ткнула ключом и замок зажигания и рявкнула:

– Ничего!

Одного я не ожидала – что мне будет так одиноко. Наверное, я просто не понимала, насколько привыкла полагаться на то, что Деймен и Райли заполняют пустоту и моей жизни. И хотя Райли предупреждала, что появится не скоро, когда прошло три недели, я испугалась.

Потому что попрощаться с Дейменом – роскошным, зловещим, очень может быть, что нечестивым (и, вдобавок, бессмертным) бойфрендом – оказалось труднее, чем я думала, хоть я ни за что на свете в этом не призналась бы. Но не успеть попрощаться с сестрой – невыносимо.

****

В субботу Майлз и Хейвен приглашают меня присоединиться к ним по случаю ежегодного паломничества на ярмарку «Зимняя сказка», и я соглашаюсь. Раньше я на этом мероприятии не бывала, и друзья с энтузиазмом показывают мне все.

– Это, конечно, не летний «Фестиваль опилок», – говорит Майлз, когда мы с купленными билетами входим в ворота.

– Лучше! – говорит Хейвен, вприпрыжку обгоняя нас.

Майлз усмехается.

– Ну, если не считать погоды, разница не так велика. Главное – и там, и там есть стеклодувы, я их обожаю!

– Кто бы сомневался, – хохочет Хейвен, подхватив его под руку.

У меня голова идет кругом от шума, толкотни и ярких красок. Осталась бы лучше дома – там тихо, безопасно,

Я натягиваю капюшон и уже собираюсь воткнуть в уши наушники, как вдруг Хейвен оборачивается ко мне и говорит:

– Ты что, всерьез будешь так здесь ходить?

И я прячу наушники в карман. Пускай мне хочется отгородиться от всех – нельзя, чтобы друзья думали, что я хочу отгородиться и от них тоже.

– Идем, посмотришь на стеклодува, он просто потрясающий, – зовет Майлз.

Мы идем мимо жутко реалистичного Санта-Клауса, минуем серебряных дел мастеров и останавливаемся перед человеком, который создает удивительной красоты разноцветные вазы с помощью собственного дыхания, огня и длинной металлической трубки.

– Я должен этому научиться! – вздыхает Майлз, не сводя с мастера восторженных глаз.

Я смотрю, как жидкий многоцветный пузырь переливается и меняет форму, а потом направляюсь к следующей палатке, где продают совершенно великолепные сумки.

Я снимаю с полки коричневую сумочку и глажу мягкую, чуть маслянистую на ощупь кожу. Был бы хороший рождественский подарок для Сабины. Она себе такого никогда в жизни не купит, а втайне, может, и хотела бы.

– Сколько она стоит? – спрашиваю я и морщусь, потому что собственный голос отдается у меня в голове дребезжащим эхом.

– Сто пятьдесят.

Женщина в синей блузке, расписанной в технике батика, выцветших джинсах и с серебряным кулоном на шее сильно завышает цену. Но глаза у меня слезятся, в висках пульсирует боль, и торговаться нет сил. Я хочу только одного – оказаться дома.

Кладу сумочку на место и делаю шаг в сторону от прилавка. Продавщица кричит мне вслед:

– Для вас – сто тридцать!

И хотя я понимаю, что она готова сбавить еще, я только киваю и иду дальше.

Тут кто-то у меня за спиной произносит:

– Мы с тобой обе знаем, что она согласится и на девяносто пять. Что ж ты так легко сдаешься?

Обернувшись, я вижу миниатюрную женщину с каштановыми волосами, окруженную сияющей фиолетовой аурой.

– Ава, – кивает она и подает мне руку.

Делаю вид, что не замечаю протянутой руки.

– Я помню.

– Как у тебя дела?

Ава улыбается так приветливо, словно я не нахамила ей только что. Мне становится совестно.

Я пожимаю плечами и оглядываюсь на палатку стеклодува. Не увидев там Майлза и Хейвен, начинаю потихоньку впадать в панику.

– Твои друзья, стоят в очереди в закусочную «Лагуна Тако». Не волнуйся, они тебе тоже возьмут что-нибудь поесть.

– Знаю! – огрызаюсь я, хотя на самом деле ничего я не знала. Голова так болит, что я не в состоянии никого прочесть.

Я хочу отойти, но Ава ловит меня за рукав.

– Эвер, знаешь, мое предложение остается в силе. Я с удовольствием тебе помогу.

Моя первая, инстинктивная реакция – вырваться и убежать от нее подальше, но едва рука Авы ложится на мою руку, голова перестает болеть, звон в ушах стихает, слезы больше не льются из глаз. Тут я натыкаюсь на ее взгляд и вспоминаю, кто она такая на самом деле: мерзкая женщина, которая украла у меня сестру. Прищурившись, отдергиваю руку и со злостью говорю:

– А вам не кажется, что вы и так уже достаточно… помогли? Вы отняли у меня Райли! Мало вам?

Я сглатываю комок в горле и очень стараюсь не разреветься.

Ава озабоченно хмурит брови. Ее аура полыхает красивыми лиловыми отблесками.

– Райли нельзя отнять, она не чья-то собственность. И она всегда будет с тобой, даже если ты и не сможешь ее видеть.

Ава вновь протягивает ко мне руку, но я не желаю ничего слушать. И я больше не позволю ей прикасаться ко мне, пусть даже это приносит облегчение.

– Отстаньте от меня! – говоря я, пятясь назад. – Оставьте меня в покое и не лезьте в мою жизнь! У нас все было хорошо, пока вы не появились.

Но Ава не уходит. Стоит и смотрит на меня раздражающе ласковым, заботливым взглядом.

– Я знаю, как у тебя болит голова, – шепчет она мягко и успокаивающе. – Совсем необязательно так мучиться, Эвер. Я правда могу помочь.

И хотя мне очень хочется отдохнуть от шума и боли, я поворачиваюсь на каблуках и решительно ухожу, Надеюсь, я никогда больше ее не увижу!

***

– Кто это был? – спрашивает Хейвен, обмакивая кукурузный чипс в мисочку с острым соусом.

Усаживаюсь рядом с ней и пожимаю плечами.

– Никто.

Я говорю шепотом и морщусь от звука собственного голоса.

– Похожа на гадалку с праздника.

Беру тарелку, которую передает мне Майлз, и пластмассовую вилку.

– Мы не знали, что ты захочешь, так что взяли всего понемножку, – говорит Майлз. – Купила сумочку?

Я качаю головой, а зря – от этого болит еще сильнее.

– Слишком дорого.

Жую, прикрывая рот рукой, потому что хруст отдается в висках острой болью, от которой слезы наворачиваются на глаза.

– А ты купил ту вазу?

Я уже знаю, что не купил, – и не только благодаря парапсихическим способностям, но и потому, что никакой сумки при нем не видно.

– Не-а. Я просто люблю смотреть, как их выдувают. – Он смеется, прихлебывая свой напиток.

– Тихо, ребята! Кажется, у меня телефон звонит…

Хойвен роется в битком набитой сумке, которая исполняет роль кладовки.

– Ну, поскольку у тебя одной за этим столиком вместо звонка поет Мерилин Мэнсон… – Майлз пожимает плечами.

Он выедает из тако начинку, а саму лепешку оставляет на тарелке.

– На диете? – спрашиваю я, глядя, как он ковыряет вилкой еду.

Майлз кивает.

– Если по роли Трейси Тернблад – толстушка, это еще не значит, что я тоже должен растолстеть.

Я делаю глоток спрайта и смотрю на Хейвен. А увидев радостное выражение на ее лице, я знаю.

Она отворачивается от нас, прижимает ладонь к уху и говорит в телефон:

– Боже, а я думала, что ты насовсем пропала! Мы тут пошли гулять с Майлзом… Да, Эвер тоже здесь… Ага, они оба здесь… Ладно… Хорошо… – Прикрыв трубку рукой, Хейвен поворачивается к нам. Ее глаза сияют. – Трина передает вам привет!

Хейвен ждет, что мы тоже скажем «привет». Мы молчим, и она, скорчив гримасу, вскакивает и отходит в сторону. Слышно, как она говорит в трубку:

– Они тоже передают привет.

Майлз качает головой.

– Я, вообще-то, не передавал. А ты?

Я пожимаю плечами, перемешивая бобы с рисом.

– Вот ведь беда, – вздыхает он, глядя в спину Хейвен.

Я чувствую, что он прав, хоть и не совсем понимаю, что он имеет в виду. В такой толпе духовная энергия бурлит и пузырится, словно большой космический суп, невозможно вслушаться в чье-то отдельное сознание.

– Ты о чем? – спрашиваю я, щурясь от яркого солнца.

– А разве не очевидно?

Я пожимаю плечами. В голове пульсирует боль, я ничего уже не воспринимаю.

– Их дружба… жутковатая какая-то. Ну, одно дело, обычные девчачьи страсти, а тут… Ничего не понимаю. Страшно за нее.

– Почему страшно?

Я отщипываю кусочек лепешки и вопросительно смотрю на Майлза.

ОН отодвигает в сторону рис и набрасывается на бобы.

– Я понимаю, звучит ужасно, и поверь, я не хочу тебя пугать, но… Такое впечатление, что Хейвен становится их адепткой.

Я поднимаю брови.

– Последовательницей, ученицей, клоном, уменьшенной копией. – Майлз пожимает плечами. – И смотреть на это довольно-таки…

– Жутковато, – подсказываю я.

– Посмотри – она и одевается в стиле Трины, и контактные линзы купила под цвет ее глаз. Цвет волос, макияж, одежда… Во всем ей подражает – ну, по крайней мере, старается подражать.

– Это все или есть что-то еще? – спрашиваю я.

Знает Майлз что-нибудь конкретное, или у него просто предчувствие?

– Тебе мало? – удивляется он.

Я пожимаю плечами и кладу лепешку на тарелку. Мне больше не хочется есть.

– Строго между нами, вся эта история с татуировкой – какого черта? – Майлз говорит шепотом и оглядывается – как бы не услышала Хейвен. – Что она значит? То есть я слышал, что значит рисунок, а вот какой смысл вкладывают они? Последний писк вампирской моды? Трина ведь на самом деле не увлекается готикой. Даже не знаю, как назвать ее стиль – шелковые дамские платья и сумочки в тон туфель. Что это, культ? Какое-нибудь тайное общество? А про инфекцию даже и не говори. Отвратительно! И не такая уж это мелочь, между прочим, как думает Хейвен. Может, из-за нее она и заболела.

Смотрю на него, сжав губы, и не знаю, что ответить. Насколько можно быть откровенной? Сама не понимаю, почему я оберегаю тайны Деймена. Тайны, которые переводят слово «жутко» на совершенно новый уровень. Если подумать, его секреты меня вообще не касаются.

Я раздумываю слишком долго – Майлз уже продолжает говорить, так что на сегодня сейф с секретами останется запертым.

– Все это просто… нездорово, – морщится Майлз.

– Что нездорово? – спрашивает Хейвен, плюхнувшись на сиденье рядом со мной и бросая мобильник в сумку.

– Руки не мыть после туалета, – отшучивается Майлз.

– Так вот вы о чем беседуете? – Хейвен подозрительно смотрит на нас. – Так я и поверила!

– Ну я же тебе говорю – Эвер не дружит с мылом и водой, а я пытался ее просветить насчет того, что она подвергает себя серьезной опасности… и всех нас тоже.

Он качает головой, сурово глядя на меня.

Я делаю гримасу, чувствуя, как лицо заливает краска, хоть и ясно, что он все врет. Хейвен копается в сумке, разгребает какие-то приблудные тюбики с губной помадой, щипцы для завивки, мятные конфеты, давно утратившие обертку, и в конце концов находит небольшую серебряную фляжку. Отвинчивает крышечку и подливает нам в стаканы щедрую порцию прозрачной жидкости без цвета и запаха.

– Все это, конечно, очень мило, но я-то понимаю, что говорили вы обо мне. А знаете что? Я сегодня такая счастливая, что даже не обижаюсь!

Я пытаюсь остановить Хейвен: водку я зареклась пить после того как в летнем лагере Рейчел протащила контрабандой выпивку в нашу палатку, и меня потом всю ночь выворачивало наизнанку. Но, едва коснувшись руки Хейвен, я застываю от ужаса, потому что у меня в мозгу возникает картинка: календарный листок, на котором красным кружком обведена дата: двадцать первое декабря.

– Да успокойся ты уже! Научись хоть немного радоваться жизни! А что ж вы не спрашиваете, почему я такая счастливая?

– Да ты и так расскажешь, – отвечает Майлз, отодвигая от себя тарелку.

Он съел все белковые ингредиенты, а прочее оставил на корм голубям.

– Ты прав, Майлз, ты абсолютно прав! Хотя мне было бы приятно, если бы вы спросили. В общем, звонила Трина. Она все еще в Нью-Йорке, носится по магазинам. Даже для меня накупила всякого разного, можете себе представить? – Хейвен восторженно смотрит на нас. Не дождавшись реакции, морщится и продолжает: – В общем, она просила передать вам привет, а вы даже не ответили. И не думайте, что она об этом не знает! Но скоро она вернется и устроит совершенно шикарный вечер, и меня тоже пригласила, вот! Я просто дождаться не могу!

– Когда это будет? – спрашиваю я, стараясь, чтобы по голосу нельзя было догадаться, как я напугана.

А что, если вечеринка назначена на двадцать первое декабря?

Хейвен, улыбаясь, качает головой.

– Извините, ребята, не скажу. Я обещала не говорить.

– Почему? – спрашиваем мы в один голос.

– Потому что это эксклюзивный вечер, только для приглашенных, и незваным гостям вход воспрещен.

– Вот, значит, кто мы для тебя? Незваные гости?

Хейвен пожимает плечами и отпивает сразу чуть не половину стакана.

– Неправильно это! – говорит Майлз. – Мы твои лучшие друзья, ты обязана все нам рассказывать!

– Нет, не могу, – отвечает Хейвен. – Я слово дала. И вообще, я, кажется, сейчас лопну от волнения!

Хейвен сидит передо мной, вся раскрасневшаяся, такая счастливая, а мне страшно за нее, но голова так болит, и глаза опять слезятся, и ее аура смешивается с аурами других людей, и я ничего не могу прочитать.

Отпиваю из стакана, совсем забыв про водку. Огненная жидкость льется в горло, бежит по жилам, от нее ведет голову.

Хейвен встревоженио смотрит на меня.

– Тебе нехорошо? Смотри, поосторожней. Может у тебя еще не совсем прошло?

– Что не совсем прошло? – прищуриваюсь я, отпивая еще и еще. С каждым глотком я впадаю в какое-то отупение.

– Да грипп, тот самый, с температурой и бредом! Помнишь, ты в школе потеряла сознание? Я еще тогда сказала: так оно и начинается, с тошноты и головокружения. Только пообещай, что расскажешь, когда начнутся сны, они удивительные!

– Какие сны?

– Разве я не рассказывала?

– Не в подробностях.

Я снова делаю глоток. Странно: в голове туман, а в то же время вроде как прояснилось. Посторонние видения, звуки, чужие мысли отступают, уходят на второй план.

– Сны совершенно безумные! Ты только не злись – один раз мне снился Деймен. Но ты не думай, ничего такого не было! Сон был совсем не эротический. Скорее, Деймен как будто меня спасал. Вроде, он сражался с силами зла за мою жизнь. Чудеса, вообще-то… – Она смеется – Кстати о Деймене – Трина видела его в Нью-Йорке.

Мне вдруг становится холодно, несмотря на алкогольный жар в крови. Но со следующим глотком холод отступает, а с ним и боль, и тревоги.

Так что делаю еще глоток.

И еще.

Потом я оглядываюсь на Хейвен и спрашиваю:

– А зачем ты мне рассказываешь?

Хейвен пожимает плечами.

– Трина просила.

Глава 28

На обратном пути мы запихиваемся в машину Хейвен, заезжаем к ней домой, чтобы заново наполнить фляжку, и едем в город. Оставив машину на стоянке, набиваем полный счетчик двадцатипятицентовых монет и отправляемся шататься по улицам, обнявшись и горланя песню: «Позвони, как протрезвеешь!», – причем дико фальшивим, а прохожие шарахаются от нас, как от чумы.

Мы проходим мимо книжного магазинчика, где в витрине – реклама книг о парапсихических явлениях, но я только морщусь и отвожу глаза. Какое счастье, что я больше не принадлежу к этому миру! Алкоголь избавил меня от цепей, я свободна!

Переходим улицу, бредем мимо отеля «Лагуна» и в конце концов кучей валимся на песок – не разобрать, где чьи ноги и руки. По очереди передаем друг другу фляжку и впадаем в глубокую печаль, когда выпивка заканчивается.

– Вот свинство! – бормочу я, запрокидывая голову и постукивая по донышку фляги, чтобы выбить из нее последние капли.

– Да ладно, не напрягайся так, – советует Майлз. – Сиди себе и радуйся солнышку.

А я не хочу сидеть на месте! И я, конечно, радуюсь, но мне хочется, чтобы эта радость продолжалась. Я хочу быть уверена, что парапсихические кандалы не вернутся.

– Пошли ко мне? – предлагаю я, еле ворочая языком.

Надеюсь, что Сабина еще на работе, и мы сможем употребить водку, оставшуюся с Хэллоуина.

Хейвен качает головой.

– У меня нет сил! Я, наверное, брошу машину и домой поползу пешком.

– А ты, Майлз?

Я смотрю на него с мольбой. Не хочу, чтобы праздник окончился! Я впервые чувствую себя такой легкой, такой свободной, такой нормальной… Впервые с тех пор, как Деймен уехал.

– Не могу, – отказывается Майлз. – Семейный обед. Ровно в семь тридцать. Можно без галстука. Смирительная рубашка обязательна.

Смеясь, он падает на песок. Хейвен спотыкается о него и падает рядом.

– А мне что делать?

Скрестив руки на груди, сердито смотрю на своих друзей. Мне обидно, что я осталась в стороне, а они тут хохочут и возятся на песке, и обо мне совсем не вспоминают.

***

На следующее утро, хоть я и проспала, первая мысль, как только я открываю глаза: голова не болит!

По крайней мере, не так, как обычно.

Переворачиваюсь на другой бок, свешиваюсь с кровати и вытаскиваю из-под нее припрятанную с вечера бутылку водки. Делаю хороший, основательный глоток, и, зажмурившись, ощущаю, как в горло льется восхитительное тепло, обволакивающее и приглушающее все чувства.

А когда в комнату заглядывает Сабина, узнать, проснулась ли я, я с восторгом вижу, что ее аура исчезла!

– Я проснулась! – говорю я, запихивая бутылку под подушку, и бросаюсь обнимать Сабину. Хочу узнать, произойдет ли обмен энергией. Нет, ничего! О, радость! О, ликование!

– Какой сегодня день чудесный, правда?

Я улыбаюсь непослушными губами.

Сабина смотрит в окно.

– Если ты так считаешь…

За окном серое, пасмурное небо, накрапывает дождь. Но я-то говорила не о погоде, а о том, что чувствую я. Новая я. Новая, прекрасная я без всяких паранормальных способностей!

– Напоминает мне о доме.

Пожимаю плечами, сбрасываю халат и иду в душ.

***

Забравшись в машину, Майлз окидывает меня взглядом и говорит:

– Какого?..

Я скашиваю глаза на свой пуловер, джинсовую мини-юбочку и туфельки-балетки – обломки прошлой жизни, которые сберегла Сабина, – и улыбаюсь.

– Извини, но я не сажусь в машину к незнакомым, – говорит Майлз и берется за ручку двери, как будто хочет вылезти.

– Это правда я! Ей-богу, чтоб мне… в общем, это точно я. И закрой уже дверцу, а то еще выпадешь, и мы опоздаем.

– Ничего не понимаю, – говорит Майлз, хлопая глазами. – В смысле, когда это случилось? Как это случилось? Еще вчера ты ходила, можно сказать, в парандже, а сегодня выглядишь так, словно ограбила платяной шкаф Пэрис Хилтон!

Я смотрю на него.

– Только у тебя больше вкуса, гораздо больше!

Улыбаюсь и жму на газ. Колеса скользят на мокрой мостовой, машину заносит, Майлз вопит, и я сбавляю скорость, вспомнив, что мой внутренний радар отключен.

– Серьезно, Эвер, ты что, все еще пьяная?

– Нет! – отвечаю я, слишком уж поспешно. – просто я, понимаешь ли, решила выйти из своей скорлупы. Может, буду немного… стесняться поначалу… первые несколько месяцев. – Я смеюсь. – Но поверь, это действительно я – настоящая.

Я киваю, надеясь, что Майлз и впрямь поверит.

– Ты хоть понимаешь, что выбрала самый мокрый, гнусный, самый унылый день в году, чтобы вылезти из скорлупы?

Мы въезжаем на автостоянку, и я говорю, качая головой:

– Ты себе не представляешь, Майлз, какой сегодня чудесный день. Напоминает мне о доме.

Ставлю машину на первое же свободное место, и мы бежим к воротам, разбрызгивая воду из луж и прикрываясь от дождя рюкзаками вместо зонтиков. Хейвен трясется от холода, прячась от дождя под карнизом, а мне хочется запрыгать от радости: у нее нет ауры!

Увидев меня, она выпучивает глаза.

– Какого?..

– Ребята, вы совсем не умеете заканчивать предложения! – смеюсь я.

– Нет, серьезно, кто ты? – спрашивает Хейвен, все еще не опомнившись от удивления.

Майлз, хохоча во все горло, обнимает нас обеих за плечи и ведет к дверям школы.

– Не обращай внимания на эту мисс Орегон! Она считает, что сегодня чудесная погода.

Войдя в класс английского, я вздыхаю с облегчением: я больше не вижу и не слышу ничего лишнего. Стейша и Хонор перешептываются, косясь на мою одежду, туфли, прическу и даже макияж. Я дергаю плечом и продолжаю заниматься своими делами. Конечно, ничего хорошего они обо мне не говорят, но я больше не слышу их реплик, и это все меняет. Я снова ловлю на себе их взгляды, улыбаюсь и машу рукой: от неожиданности они даже отворачиваются.

Увы, к третьему уроку – химии – алкогольные пары почти полностью выветриваются из головы. Им на смену приходит очередной шквал видений, ярких цветовых пятен и звуков, которые грозят окончательно меня доконать.

Я поднимаю руку, прошу разрешения выйти из класса и едва успеваю выскочить за дверь, как мне становится совсем плохо.

Еле-еле доползаю до своего шкафчика и с трудом пытаюсь вспомнить код.

Как там было… 24-18-12-3? Или 12-18-3-24?

Голова разрывается от боли, в глазах слезы. Ах да, 18-3-24-12. Роюсь в учебниках и тетрадках, все летит на пол, но я не обращаю внимания. Мне бы только добраться до спрятанной в глубине бутылки, якобы с минеральной водой. Она принесет желанное облегчение.

Отвинчиваю крышечку и, запрокинув голову, делаю долгий глоток. За ним еще, и еще, и еще. Теперь, может, удастся продержаться до большой перемены. Еще один глоточек на прощание, и…

– Улыбочку! Нет? Ну ничего, все равно фотка хорошая выйдет.

Я с ужасом смотрю на Стейшу с фотоаппаратом в руках – на экранчике ясно видно, как я глушу водку.

– Кто бы мог подумать, что ты так фотогенична? Ну да, нечасто выпадает случай наблюдать тебя без капюшона!

Она улыбается, ощупывая меня взглядом от туфель до челки.

Я смотрю на нее – хоть мои особые способности убиты водкой, намерения Стейши и без того понятны.

– Кому бы это отправить для начала? Твоей мамочке? – Она высоко поднимает брови и с притворным ужасом прикрывает ладонью рот. – Ах, прости, я хотела сказать: твоей тете? Или, может, кому-нибудь из учителей? Или, может, всем учителям? Нет? Пожалуй, ты права – эти снимки лучше сразу передать директору. Как говорится, быстро и надежно.

– Это минеральная вода.

Я наклоняюсь, подбираю книги с пола и заталкиваю их в шкафчик, стараясь держаться как ни в чем не бывало. Стейша чует страх не хуже полицейской овчарки.

– Подумаешь, фотография, как я пью минералку, большое дело.

– Минеральная вода! – хохочет Стейша. – Точно, точно. И главное, как оригинально! Можно подумать, раньше никто и никогда не догадывался налить водку и бутылку из-под минеральной воды. Ты первая! Каюк тебе, Эвер. Один простой анализ, подуешь в трубочку – и прощай, школа Бей-Вью, здравствуй, спецакадемия для пьянчуг и неудачников!

Я смотрю на нее – вот она стоит передо мной, такая уверенная, такая самодовольная, и я знаю, что у нее есть для этого все основания. Она поймала меня с поличным. Даже если улика на первый взгляд кажется притянутой за уши, мы обе прекрасно понимаем, что это не так.

– Что тебе надо? – шепотом спрашиваю я.

Всему на свете есть цена, надо только найти ее для каждого конкретного человека. Я не сомневаюсь в этом ни на минуту – за прошедший год я достаточно наслушалась разных мыслей.

– Ну, для начала, хотелось бы, чтобы ты перестала меня доставать, – отвечает Стейша, скрестив руки на груди и уютно пристроив вещественное доказательство под мышкой.

– Так ведь я тебя не достаю, – слегка невнятно выговариваю я. – Наоборот, ты меня достаешь.

– Ничего подобного! – Она оглядывает меня с презрительной улыбкой. – Смотреть на тебя изо дня в день – знаешь, как это достает?

– Ты хочешь, чтобы я перевелась в другой класс?

Я все еще держу в руках проклятую бутылку. Не знаю, куда ее девать. Убрать в шкафчик – Стейша донесет, и бутылку конфискуют. А если сунуть в рюкзак, будет то же самое.

– Ты, между прочим, до сих пор мне еще должна за испорченное платье.

Вот оно что… Шантаж! Удачно, что я выиграла столько денег на скачках.

Я вытаскиваю из рюкзака кошелек. Заплатить? Да ради бога, только бы от нее отвязаться.

– Сколько?

Стейша окидывает меня взглядом, стараясь лить, много ли с меня можно содрать, не сходя с места.

– Ну, я же говорила, платье было от хорошего модельера… его не так легко заменить…

– Сотню?

Я вытягиваю из кошелька сто долларов и протягиваю ей.

Она корчит гримаску.

– Я, конечно, понимаю, ты и знать не знаешь, что ничем в мире модной одежды и вообще качественных вещей. В общем, сумму надо бы повысить. Так, самую чуточку, – произносит Стейша, взглядом измеряя толщину моего кошелька.

Но я знаю, что у шантажистов есть обычай возвращаться с новыми требованиями, поэтому лучше покончить со всем этим раз и навсегда. Я смотрю на Стейшу и говорю:

– Поскольку мы обе знаем, что платье ты купила в магазинчике уцененных товаров по дороге домой из Палм-Спрингс… – Тут я улыбаюсь, вспомнив, что видела в ее мыслях тогда, в школьном коридоре. – …то я готова тебе возместить его полную стоимость, которая, если память меня не обманывает, составляет восемьдесят пять долларов. Так что сотня, пожалуй, не такая уж плохая сумма, а? Как ты считаешь?

Скривив губы, Стейша берет у меня банкноту и прячет в карман. Потом она бросает взгляд на бутылку и усмехается.