Текст книги "Поэмы"

Автор книги: Алишер Навои

Я зарычу, как разъяренный лев!

Во вражий стан ворвусь я пьяным львом

И в миг единый разочтусь с врагом.

Спой мне, певец, в рассветной полутьме

Напев воинственный из «Шах-наме».

Два шаха тронули струну вражды,

Так пусть же будут воины тверды.

О Навои! Покоя в мире нет,

Под горьким ветром смуты меркнет свет.

Коль хочешь мира в наши времена,

Не расставайся с чашею вина.

Круг наших бед земных неисчислим,

Но тот, кто пьет, – тот не подвержен им.

Осуждение вражды, которая является причиной разрушения достояния людей и которая грозит гибелью миру

О том, как от вражды двух правителей ударила молния бедствий в харман народов мира, а от союза двух друзей пролился дождь милости и потушил языки огня

НАЗИДАНИЕ

Искандар просит Арасту рассказать о причинах войн. Раздоры нежелательны, и войны губительны для всех народов, но случается ли, что война становится неизбежной? Арасту открывает свет в этой тьме и объясняет истинное начало вражды

Дара поражен словами Искандара, он собирает бесчисленное войско со всех концов света и идет войной против Искандара. Искандар, оказавшись лицом к лицу с этим морем несчастий и селем бедствий, готов повергнуть эту гору опасностей молнией сражения. Оба царя готовятся перевернуть небо вверх дном. Однако знамя государства Дары повергнуто иной бурей, а знамя Искандара сверкает как солнце

 
Историк древней распри двух царей
Так завил кольца повести своей:
 
 
Когда посол Дары, что в Руме был,
Речь Искандара шаху изложил, —
 
 
Все передал, утайки не творя,
Что слышал от румийского царя, —
 
 
Дара, владыка необъятных стран,
Был исступленьем гнева обуян.
 
 
Стал, как огонь, от головы до ног
Он, пред которым трепетал Восток.
 
 
«Тьфу!» – обращаясь к небу, он кричал,
Упрек земле и небу обращал.
 
 
Как молния небес, метался он,
Как в лихорадке, содрогался он.
 
 
И чтобы гнев души своей унять,
Приказ он отдал – войско собирать.
 
 
И хлынули, как реки в океан,
Полки из ближних и далеких стран.
 
 
Иран, Туран, Монголия, Китай,
Где мира обитаемого край,
 
 
Откуда солнце поутру встает, —
Все поголовно поднялись в поход.
 
 
И побережья западных морей
Послали всех мужчин царю царей.
 
 
И люди Африки, и тех земель,
Где вечный сумрак, стужа и метель, —
 
 
Все на могучий клич войны пришли,
И не прийти – ты скажешь – не могли.
 
 
Волнуясь, по долинам и горам,
Без края простираясь по степям,
 
 
Необозримо воинства текли, —
Цари, султаны, ханы их вели.
 
 
И так был шум идущих войск велик,
Что высшей сферы неба он достиг.
 
 
Лишь Зангибар, и Рум, и Франгистан
Людей не слали в Кей-Кубадов стан, [123]123
  Людей не слали в Кей-Кубадов стан. —То есть в стан Дары.


[Закрыть]
 
 
Затем, что Искандарову в те дни
Власть добровольно приняли они.
 
 
Текли войска в течение двух лет,
Сошлись войска, каких не видел свет.
 
 
Небесных звезд бесчисленней полки,
Несметней, чем пустынные пески.
 
 
И негде было им шатры разбить,
Рек не хватило коней напоить.
 
 
Туда, где сбор войскам назначен был,
Шах, нетерпенья полный, поспешил.
 
 
Когда такую рать он увидал,
Сильней в нем пламень мести запылал.
 
 
Сказал: «Коль двинусь на небо в поход —
Я отступить заставлю небосвод!»
 
 
Цари и шахи, данники Дары,
Меж тем несли бесценные дары, —
 
 
Хоть каждый дома грозным был царем,
Здесь кротко нес сильнейшего ярем.
 
 
Плеск ликованья загремел в войсках,
Когда предстал пред ними шаханшах.
 
 
Не осенял дотоле небосклон
Султана величавее, чем он.
 
 
Всех войск вожди – цари – к Даре пришли,
Склоняясь перед троном до земли,
 
 
У ног Дары целуя прах земли, —
И этим честь и славу обрели.
 
 
Кто удостоен был у шахских ног,
Пав на лицо, поцеловать песок, —
 
 
Тот мог быть счастлив: на его дела
Печать благоволения легла.
 
 
Так до жары полуденной с утра
Рабов венчанных принимал Дара.
 
 
Средь них был Чина властелин хакан,
Был падишах индийцев – Кара-хан.
 
 
Был Тимур-Таш – орды кипчакской хан,
Был Pec-Варка – египетский султан.
 
 
Был Фарангис – король страны Хавран,
Был Давали – султан земли Ширван.
 
 
Там царских сыновей толпа была,
Там полководцам не было числа.
 
 
Все также возвеличились они
Лобзаньем Кейянидовой ступни,
 
 
Вниманьем сильного вознесены,
Величием его осенены.
 
 
И столько в дар сокровищ привезли,
Что их и за сто лет бы не сочли
 
 
Все счетчики великого царя,
Не зная сна, усердием горя.
 
 
Когда ж даров окончился прием,
По чину, наивящим чередом, —
 
 
Велел великий царь царей Дара
Вождей и шахов звать под сень шатра.
 
 
Подобен небосводу был шатер —
Так полы он широко распростер.
 
 
И венценосцам сесть Дара велел
Вкруг трона, на котором он сидел.
 
 
Как слуги, полководцы стали в круг, —
У трона места не было для слуг.
 
 
И, обозрев испытанных в бою,
Владыка мира начал речь свою:
 
 
«Вот в чем причина сбора войск моих
И нарушенья мирных дел мирских.
 
 
Как только Файлакус – румийский хан —
Ударил в погребальный барабан,
 
 
Власть захватил его безумный сын,
Текущий криво, как вода стремнин,
 
 
Неукротимый, как степной огонь,
И непокорный, словно дикий конь.
 
 
Он – данник мой. Четвертый год настал
С тех пор, как дань платить он перестал.
 
 
Столь гордым он в своем безумье стал.
Когда же я гонцов к нему послал,
 
 
Чтоб разузнать о положенье дел
И почему платить он не хотел, —
 
 
И сразу все расчеты с ним свести,
И сразу взять всю дань и привезти, —
 
 
Моим послам он дерзко отказал!
Он много слов бессвязных им сказал,
 
 
Необоснованных и наглых слов.
И снова я послал к нему послов,
 
 
Чтоб от его главы отвеять зло,
Но наставленье в пользу не пошло:
 
 
Глупец! Он так ответил дерзко мне,
Что кровь моя вскипела, как в огне!
 
 
Решил я слов напрасно не терять,
Решил я уши наглому надрать.
 
 
Вот каково начало, – отчего
Потрясено все мира существо!»
 
 
Умолк он. Поднялись за шахом шах,
Все – в ратных искушенные делах.
 
 
И лицами опять к земле припав,
И пыль у ног Дары поцеловав,
 
 
Сказали: «Как причиной столь пустой
Мог быть смущен властителя покой!
 
 
Румийский царь приличьям не учен,
Любым из нас он будет укрощен!
 
 
А тысяч сорок всадников пошлем,
Проучим мы его – в песок сотрем!»
 
 
Дара сказал: «Уж раз собрал я вас, —
Рум будет местом отдыха для нас.
 
 
Что Рум? На Франгистан и Зангибар
Направить мы теперь должны удар,
 
 
Дойти до крайних мира берегов,
Вселенную очистить от врагов —
 
 
Дней за десять! Свидетель – вечный бог, —
Никто придумать лучше бы не мог».
 
 
Судьба царю вложила речь в уста.
Нет от судьбы лекарства, нет щита!
 
 
И, как с судьбой, никто не спорил с ним…
И воротились все к войскам своим.
 
 
Не спали ночь – готовились в поход.
Едва багряно вспыхнул небосвод,
 
 
Рать, как гроза, на запад потекла.
Когда до Искандара весть дошла,
 
 
Что на него Дара – владыка стран —
Несется, как песчаный ураган,
 
 
Неотвратим, громаден и жесток, —
Он – Искандар – беспечным быть не мог.
 
 
Навстречу он лазутчиков послал —
О каждом вражьем шаге узнавал…
 
 
Спокойный, полный мужества и сил,
Он способы защиты находил,
 
 
Не зная отдыха и сна, – пока
Не подготовил так свои войска,
 
 
Что каждый рядовой его двустам
Врагам противостал бы, как Рустам. [124]124
  Врагам противостал бы, как Рустам. – Легендарный герой эпических сказаний древнего Ирана, Рустам, сын богатыря Заля, воспетый в «Шах-наме» Фирдоуси, был непобедим в сражениях.


[Закрыть]
 
 
И, дивною отвагой облечен,
Сам ринулся врагам навстречу он,
 
 
Как буря на простор морских валов,
Как лев рычащий на табун ослов.
 
 
И весть о том до войск Дары дошла
И ужасом гордыню потрясла, —
 
 
Как никому не ведомый царек
На властелина мира выйти мог?
 
 
Когда же переходов семь дневных
Всего лишь оставалось между них, —
 
 
Все медленнее обе стороны
Сходились, осторожности полны.
 
 
При остановке войск вокруг шатров
Вал насыпали и копали ров.
 
 
И так охрана бдительна была,
Что мимо даже кошка б не прошла.
 
 
Так двигались два воинства.
И вот Меж них один остался переход.
 
 
Гора крутая возвышалась там,
Рассекшая пустыню пополам.
 
 
По ту и эту стороны горы —
Войска Румийца и войска Дары.
 
 
И вал велел насыпать Искандар,
Чтоб выдержать за ним любой удар.
 
 
И, выучку проверив войск своих,
Он сердце успокоил верой в них.
 
 
Полки своих мужей, готовых в бой,
На высоту возвел он за собой.
 
 
С высокой той горы он кинул взор
На открывавшийся пред ним простор.
 
 
И увидав врагов – их тьмы и тьмы!
Черны от войск равнины и холмы, —
 
 
Как будто ширь земная ожила
И в грозное движение пришла.
 
 
И пыль над войском, дым и конский пот
Лазурный омрачили небосвод.
 
 
Шум плыл от войск, как волн пучины шум…
И потрясен был Искандаров ум.
 
 
«Что ж! – молвил, – если здесь я бой приму —
Сам собственную голову сниму!
 
 
Я от гордыни в ослепленье был,
Когда ковер сраженья расстелил.
 
 
Отсель путей для отступленья нет,
Здесь гибель ждет меня, сомненья нет!»
 
 
Пока так сердцем сокрушался он,
В рассеянье воззрясь на крутосклон,
 
 
Двух куропаток вдруг перед собой
Заметил. Шел меж ними лютый бой.
 
 
Одна была сильнее и крупней,
Другая – втрое меньше и слабей.
 
 
Он, видя их неравенство в борьбе,
Даре их уподобил и себе.
 
 
И пристально смотрел он на борьбу,
Как будто видел в ней свою судьбу.
 
 
Он знал – победа будет за большой, —
И колебался скорбною душой.
 
 
Как вдруг могучий сокол с высоты
Упал стрелою рока, – скажешь ты.
 
 
Он куропатку сильную схватил
И на вершины скал с добычей взмыл.
 
 
А слабая осталась там одна,
Свободна и от смерти спасена.
 
 
Когда Румиец это увидал,
Он, сердцем ободрясь, возликовал.
 
 
Он понял: помощь некая придет —
И враг сильнейший перед ним падет.
 
 
Когда ж к своим войскам вернулся он,
Знамена ночи поднял небосклон
 
 
И факел дня, упав за грани гор,
Дым цвета дегтя по небу простер.
 
 
Душой, входящей в тело без души,
Вернулся царь к войскам в ночной тиши.
 
 
И ободрил он воинов своих,
И верных выставил сторожевых…
 
 
…Все спят. Не спят лишь в думах о войне
Цари на той и этой стороне.
 
 
Дара, что войск своих числа не знал,
Победу неизбежною считал.
 
 
Как мог иначе думать царь царей,
Могучий властелин подлунной всей?
 
 
Не видел он сквозь будущего тьму,
Что небосвод кривой сулит ему. [125]125
  Что небосвод кривой сулит ему.– Это выражение означает: «что сулит ему коварная судьба». Небосвод у мусульман считался воплощением рока, а эпитет «кривой», кроме намека на изогнутую форму небес, означает коварность, неверность.


[Закрыть]
 
 
И так же Искандар не ведал сна, —
Заботами душа была полна…
 
 
Уж воины под кровом темноты
Готовили оружье и щиты.
 
 
Когда заря прекрасная взошла
И знамя золотое подняла,
 
 
И озарила воздух голубой
Счастливой Искандаровой звездой,
 
 
Два войска, как два моря, поднялись, —
И шум и топот их наполнил высь.
 
 
Богатыри издали страшный крик —
Такой, что слуха солнца он достиг.
 
 
И содрогнулся весь земной простор,
И глыбы скал оторвались от гор.
 
 
Подобны тюрку неба [126]126
  Подобны тюрку неба… – В восточной поэзии тюрк – символ бесстрашного воина. «Тюрк неба» – планета Марс, метафорически обозначавшая воителя.


[Закрыть], на конях,
В железно-синих кованых бронях,
 
 
Построились огромные ряды,
Как грозовые темные гряды.
 
 
Так выстроил Дара, владыка стран,
Не войско – кровожадный океан!
 
 
Ты скажешь: лик земли отобразил
Все миллионы воинства светил!
 
 
Был строй составлен из семи рядов —
Семи великих мира поясов. [127]127
  Семи великих мира поясов.– По древним и средневековым представлениям, вся обитаемая земля делилась на семь поясов, семь частей.


[Закрыть]
 
 
От Самарканда и до Чина шло
Войск Афридуна правое крыло.
 
 
Шесть сотен тысяч – на крыле одном —
Испытанных в искусстве боевом.
 
 
Узбеков было за сто тысяч там.
Калмыков – полтораста тысяч там.
 
 
Там войска Чина был отборный цвет,
По мужеству нигде им равных нет.
 
 
Парчою – цвета радужных огней —
Богатыри украсили коней.
 
 
Китайский шелк в отливах заревых
На шлемах развевается у них.
 
 
Там хан Тукваб, грозе военной рад,
Построил степняков своих отряд.
 
 
От них пришли в минувшие года
В мир – суматоха, ужас и беда.
 
 
Мечи их блещут, душу леденя,
Как языки подземного огня.
 
 
Я на собаке не считал волос,
Но больше там монголов поднялось.
 
 
Подобный льву, их вождь Мунгу ведет,
В мрак погружает страны их налет.
 
 
Мангыты там в чаркасских шишаках,
Чернь блещет на седельных их луках.
 
 
Мавераннахра далее сыны,
Как львы – отважны, как слоны – сильны.
 
 
А украшеньем левого крыла
Громада воинств Запада была.
 
 
Сопутствовали ассирийцы им,
И буртасы, и берберийцы им.
 
 
Желты у них знамена и наряд,
Их латы медью желтою горят.
 
 
Арабов сорок тысяч было там, —
Завидуют ветра их скакунам.
 
 
И копья и знамена их – черны,
Под чепраком попоны их – черны.
 
 
Ваки – султаном был аравитян.
Тали был предводитель мавритан.
 
 
Сто тысяч сабель, ужасавших мир,
Из Медаина вывел Ардашир.
 
 
Был цвет знамен – фиалковый у них,
И цвет попон – фиалковый у них.
 
 
Вел Густахам, в один построив ряд,
Три города – Катиф, Бахрейн, Багдад.
 
 
Шли воины, как голубой поток,
В железных латах с головы до ног.
 
 
Шесть сотен тысяч было их число —
Войск, составлявших левое крыло.
 
 
Семьсот же тысяч – войск Дары краса, —
Что изумляли даже небеса,
 
 
Посередине двух огромных крыл
Стояли в голове всех царских сил.
 
 
Кафтаны были белые у них,
Тюрбаны были белые у них.
 
 
Шли далее янтарные ряды
Людей Хорезма и Кипчак-орды.
 
 
И грозный, что ядром всех полчищ был,
Отряд ряды, как горы, взгромоздил.
 
 
И было семь в отряде том рядов —
И в каждом по сто тысяч удальцов,
 
 
Отборных из отборнейших мужей —
Телохранителей царя царей.
 
 
Им шахом власть и красота даны,
В зеленое они облачены.
 
 
Зеленый шелк на стягах их шумел.
Их строй, как чаща леса, зеленел.
 
 
А сам Дара – средь войска своего.
И нет у неба грома на него!
 
 
Так выстроив порядок сил своих,
Спокойно на врага он двинул их.
 
 
Шах Искандар на стороне другой,
Отвагой полн, людей готовил в бой.
 
 
И франков – сотня тысяч их число —
Поставил он на правое крыло.
 
 
Был князь Шейбал военачальник там,
По доблести он Заля сын – Рустам.
 
 
Их одеяний франкский аксамит
Был драгоценным жемчугом обшит.
 
 
Они – как львы в пылу кровавых сеч,
Склоняется пред ними солнца меч.
 
 
Враг падает пред ними, устрашен
Блистаньем семицветных их знамен.
 
 
А русов он на левое крыло
Поставил, сотня тысяч их число —
 
 
Суровых, ярых, как небесный конь, [128]128
  Суровых, ярых, как небесный конь.– Подразумевается мифический небесный конь Бурак, который якобы вознес на небо пророка Мухаммеда.


[Закрыть]
В бою неукротимых, как огонь.
 
 
Весь их доспех – лишь копья да щиты,
Они как совы в море темноты.
 
 
Плащ красной шерсти – воина броня,
Чепрак багряный на спине коня.
 
 
Шлем руса сходен с чашею стальной,
На шлеме перья иволги лесной.
 
 
Согласным – дружбы он несет звезду,
А несогласным – гибель и беду.
 
 
А зинджи стали войска головой,
У зинджей был от всех отличный строй,
 
 
Изделье черных зинджей – их булат,
Щитки их лат, как зеркала, блестят.
 
 
От вавилонских шлемов бьют лучи, —
То скачет зинджей воинство в ночи.
 
 
Их шлемы – как орлиные носы,
Изогнутый их строй – острей косы.
 
 
Так превратил их латы в зеркала
Напильник угнетения и зла.
 
 
Смерть отразилась в зеркалах их лат,
Их враг бежит, смятением объят.
 
 
Из румских войск ядро составил шах.
Румянец юности на их щеках.
 
 
Красивые в движениях – как львы,
И грозны в нападениях – как львы;
 
 
Как шкура льва и тигра – их броня.
Плащи их – цвета желтого огня.
 
 
Войска грозой грохочущею шли.
Покрыли львы и тигры лик земли.
 
 
Султан прекрасный – воинства глава,
Был светлый стяг над ним похож на льва.
 
 
Победы ветер знамя развевал
Над львом, что войском львов повелевал.
 
 
Так, наподобие пчелиных сот,
Войска построив, он пошел с высот,
 
 
Как будто диких пьяных дивов хор,
Завыл под барабанами простор.
 
 
Кавказ отгрянул, содрогнулся Тавр
От грохота бесчисленных литавр.
 
 
И надвое кровавый свой престол
Тюрк неба перед боем расколол.
 
 
Карнаи выли так, как будто ад
Разверзся и нагрянул кыямат.
 
 
До неба тучей заклубилась пыль,
Земля – ты скажешь – превратилась в пыль
 
 
Скажи – не пыль! – то небо обняла
Безлунной ночи мускусная мгла.
 
 
Как молнии, зерцала и мечи
Сверкали в той грохочущей ночи.
 
 
И ржанье коней было словно гром,
Разящий землю огненным копьем.
 
 
Когда же воины издали крик,
Гром потерял от ужаса язык.
 
 
Будь небосвод беременной женой,
От страха плод он выкинул бы свой!
 
 
Когда ж умолкли воины на миг,
Настала тишина – страшней, чем крик.
 
 
И тучу пыли ветер отогнал,
И строю строй в долине виден стал.
 
 
И вот стрелою грозовых высот
Румиец некий выехал вперед,
 
 
Красавца аргамака горяча,
Играя синим пламенем меча.
 
 
Крылом зеленым с левого плеча
Китайская клубилась епанча.
 
 
Как столб шатра, его копье, а щит
Был яхонтами алыми покрыт.
 
 
Как лилии раскрывшийся бутон,
Шишак султаном белым оперен.
 
 
Проворный, пламенный любимец сеч,
Став на ристалище, он начал речь,
 
 
Всевышнего восславив и судьбу,
За Искандара он вознес мольбу
 
 
И, обратив к войскам врага свой лик,
Провозгласил: «Я – Бербери-Барик.
 
 
Я был слугой Дары – царя царей,
Но проку в службе не было моей.
 
 
За верный труд – не то чтобы добра —
И взгляда мне не уделил Дара.
 
 
Стоящих много ниже – он дарил,
Меня ж, моих заслуг не оценил!
 
 
Когда о том я шаху доложил,
К рабу властитель слуха не склонил!
 
 
Когда ж меня просил я отпустить,
Он, в гневе, приказал меня избить!
 
 
Униженному тяжко, мне тогда
Блеснула Искандарова звезда!
 
 
Когда я к Искандару прискакал,
Мне царь так много ласки оказал,
 
 
Так ни за что меня он наградил,
Что от стыда я голову склонил.
 
 
На смертный бой теперь я выхожу,
Две добрых думы на сердце держу:
 
 
Всемерно Искандару послужить
И вражьей кровью в битве стыд отмыть!
 
 
Всех, кто отмечен щедрым был Дарой,
Поодиночке вызываю в бой.
 
 
Пусть шах, чьей мудростью земля полна,
Увидит сам, какая им цена!»
 
 
Когда же Бербери-Барик умолк,
Навстречу воин вылетел, как волк, —
 
 
С лицом убийцы, темен, словно дым,
Нависший над пожарищем степным.
 
 
В индигоцветной сумрачной броне,
На черном, искры сыплющем коне.
 
 
То – в туче бедствий – гибели огонь!
То – небосвод бегущий, а не конь!
 
 
Копье в руке, как башенный таран,
А имя было воину – Харран.
 
 
Произнеся молитву за царя,
Он в бой рванулся, яростью горя.
 
 
И сшиблись на ристалище враги,
И разлетелись, делая круги.
 
 
Слетелись вновь. И долго длился бой,
Не побеждал ни тот и ни другой.
 
 
Но вот Барик проворство проявил,
Он в грудь копьем Харрана поразил —
 
 
И вышиб из седла, сломав ребро.
И прогремели небеса: «Добро!»
 
 
Поводьями Барик врага связал
И с пленником перед царем предстал.
 
 
Вновь Искандару дух возвеселил
Знак вещий, что победу им сулил.
 
 
Шах Искандар – ты скажешь – в пору ту
Победы первой видел красоту.
 
 
А лев-бербер, отвагой обуян,
Вновь на кровавый выехал майдан.
 
 
И вышел из рядов врага тогда
Слоноподобный богатырь Шейда.
 
 
Но льва от пораженья и стыда
Хранила Искандарова звезда.
 
 
И он такой удар Шейде нанес,
Что рухнул тот на землю, как утес.
 
 
К царю Барик сраженного привел, —
Связал и униженного привел.
 
 
Дара, владыка стран и мощных сил,
Копьем в досаде небу погрозил.
 
 
И вновь на поле, раскрывая зев,
Примчался лютый берберийский лев.
 
 
Другой – навстречу – издающий рев.
И страшно лица их наморщил гнев.
 
 
Но и его, как молнии стрела,
Бербер ударом вышиб из седла.
 
 
Так повалил Барик рукой своей
Девятерых подряд богатырей.
 
 
И больше в бой никто не выходил,
Но вспять коня Барик не обратил.
 
 
Он громко ратоборцев вызывал;
Скажи: огонь в сердца врагов бросал!
 
 
Ужасный гнев Дарою овладел;
Сильнейших звать на бой он повелел.
 
 
Муж выступил – похожий на слона,
Кружиться заставляя скакуна.
 
 
Силен, как слон, он с ног слона валил.
А конь, как носорог, огромен был.
 
 
Мех леопарда на его боках,
Тигровый плащ у мужа на плечах,
 
 
Как кровь живая, красный шлем горит —
Чалмой, как гибель, черною повит.
 
 
Не шлем – тюльпан! Но только не черно
Его пятно, а словно кровь красно.
 
 
Его лицо, как финики, темно.
А волосы – льняное волокно.
 
 
Глаза – алмазы! Но орбиты глаз,
Как после казни полный кровью таз.
 
 
Из стран заката он ведет свой род —
Таков обличьем весь его народ.
 
 
Неслыханная сила им дана,
Им никакая сила не страшна.
 
 
И если занятый войною шах,
Терпящий беды в боевых делах,
 
 
Хоть одного из них пошлет на бой,
Как слон, растопчет он отряд любой.
 
 
Но если в битве пленника возьмет, —
Все бросит и с добычей прочь уйдет
 
 
Домой, в пределы рода своего,
И силы нет остановить его.
 
 
А пленника приволочет в свой дом
И сделает навек своим рабом.
 
 
Но бербериец не был устрашен, —
Как молния, на бой рванулся он,
 
 
И сшиблись ратоборцы, и сплелись,
И по полю, петляя, понеслись.
 
 
То настигал один, то убегал,
То вновь врага на край майдана гнал.
 
 
То первого бойца второй боец
Гнал на другой ристалища конец.
 
 
И подымали пыль они порой,
И пыль крутилась, словно смерч степной.
 
 
Кто мог бы льва, который вышел мстить,
В кровавом поединке победить?
 
 
Но все же истомил бербер коня, —
И в нем самом уж не было огня.
 
 
Ведь он девятерых мужей сразил
И силу мышц железных истощил.
 
 
Ловец людей, поняв, – слабеет враг, —
Схватил бербера крепко за кушак.
 
 
Добычу взяв, не отдал никому —
И не вернулся к войску своему.
 
 
Увел коня и пленника увлек.
И помешать никто ему не мог,
 
 
Ушел и скрылся медленно вдали,
Среди увалов пасмурной земли,
 
 
Там, где садилось солнце-властелин
За грани гор, в чертог морских пучин.
 
 
Увидев, что бербер его пропал,
Душою Искандар в унынье впал;
 
 
Сказал: «О, как горька его судьба!
О, как тяжел, увы, удел раба!»
 
 
Но он был рад, что богатырь такой
Неслыханный потерян был Дарой.
 
 
А шах Дара? – порадовался он,
Что бербериец лютый укрощен.
 
 
Но все же втайне он был огорчен,
Что боевой ушел из войска слон.
 
 
…Ночь наступила. Поднялась луна,
Как Искандар, величия полна.
 
 
И разделила ночи глубина
Войска. И наступила тишина.
 
 
В своем шатре Дара не ведал сна, —
Ему потребны чаша и струна.
 
 
Увы! – он кровь глотал взамен вина!
«Что завтра явит мир, что даст война?»
 
 
Румиец ночь в молитве проводил,
Он помощи просил у бога, сил.
 
 
Смиренно он чело к земле склонил,
В слезах о справедливости молил.
 
 
Когда ж уста мольбы он затворил,
Рассветный луч вершины озарил.
 
 
Тревожно вновь заволновался стан,
Взревели трубы, грянул барабан.
 
 
И в поле потекли войска тогда,
Как сонм воскресших в Страшный день суда.
 
 
И тучи пыли омрачили высь, —
Мечи и копья яростно сплелись.
 
 
Зерцала рассекая синих лат,
Богатырям сердца пронзал булат.
 
 
Сраженьем управляя издали,
Шах Искандар глядел на лик земли.
 
 
И в пору ту гонец пред ним предстал, —
В пыли, в поту – он тяжело дышал.
 
 
Склонясь во прах, он уст не отворил
И свиток запечатанный вручил.
 
 
Вскрыл свиток Искандар. Но как же он
Был тем письмом глубоко изумлен!
 
 
Он понял, что расправился с врагом
Небесный свод в могуществе своем.
 
 
Два были у Дары, раба судьбы, —
Наместники царя, а не рабы.
 
 
Но незаслуженно султан их гнал
И ужасом их души напитал.
 
 
«Войну закончу – смерть нашлю на них!» —
Он молвил о наместниках своих.
 
 
Поняв, что им в живых не долго быть,
Решили те властителя убить:
 
 
«Пока не обнажил на нас он меч,
Должны мы сами жизнь его пресечь!..
 
 
Когда мы корни шаха поразим,
Народ от гнета мы освободим.
 
 
И пусть умрем потом! Ведь все равно
Светило наших дней обречено!
 
 
Желаний нет у нас других. Умрем,
Но души от насилия спасем!»
 
 
Они письму доверили сердца.
В румийский стан отправили гонца
 
 
К великому царю чужой земли, —
И тем на гибель души обрекли.
 
 
Когда же войск построились ряды, —
В кипенье нераскаянной вражды,
 
 
Те два, как заговор их был решен,
Настигли шаханшаха с двух сторон.
 
 
И разом заблистали их мечи,
Рубиновыми стали их мечи.
 
 
Один царю в живот клинок вонзил,
Другой – жестоко в темя поразил,
 
 
Возмездье и насилие творя
За гордость и насилие царя.
 
 
И наземь пал, как горделивый кедр,
Тот, корни чьи – в глубинах древних недр. [129]129
  И наземь пал, как горделивый кедр, // Тот, корни чьи – в глубинах древних недр. —Историческая неточность – Дара был убит своими же сатрапами уже после своего поражения в 331 г. до н. э. Александром Македонским.


[Закрыть]
 
 
Величие Бахмана враг поверг.
Светильник рода Кейева померк…
 
 
И дрогнул воинств необъятный строй…
Прочтя письмо, Румиец той порой,
 
 
Вручив судьбу и душу небесам,
Сел на коня и поскакал к войскам, —
 
 
Кровопролитие остановил.
Во вражий стан бестрепетно вступил.
 
 
И расступились люди перед ним,
И преклонились люди перед ним.
 
 
И о беде поведали ему, —
Как светочу, вошедшему во тьму.
 
 
И наземь он тогда сошел с коня,
В шатер Дары вошел, как солнце дня, —
 
 
И видит: в луже крови шах лежит,
Кровавой багряницею покрыт.
 
 
И сердце горем сокрушилось в нем.
И сел он, горько плача над врагом,
 
 
И голову Дары в ладони взял,
И столько слез горячих проливал,
 
 
Что у Дары в его предсмертный час
Открылись сонные нарциссы глаз.
 
 
Он понял, кто у изголовья был,
И тихо так Дара заговорил:
 
 
«Добро пожаловать, мой юный шах!
Мудрец и богатырь, подлунной шах!
 
 
Кто перл родил столь дивной чистоты?
Кто мог бы так врагу простить, как ты?
 
 
О, как я гневом на тебя кипел!
Как часто гибели твоей хотел!
 
 
Средь сильных, миром правящих земным,
Один ты был соперником моим.
 
 
Кто в мире есть, как ты? Нет никого!
В тебе явилось миру божество.
 
 
Я на лицо твое взирать хочу!
Склонись ко мне! Тебе внимать хочу!
 
 
Ты – гость мой, – но в какие времена?
Дом рухнул мой, разграблена казна!
 
 
Как послужу я гостю моему?
Где друга долгожданного приму?
 
 
Вот лишь душа не отдана судьбе…
Коль примешь – душу я отдам тебе!
 
 
Мой милый гость! Ты сердцем так велик,
Теперь я сам – твой гость! – твой гость на миг!
 
 
И если дружба, а не зло – твой стяг, —
Бог да хранит тебя на всех путях!
 
 
Но если ты явился, чтоб убить,
Склонился, чтоб главу мою срубить, —
 
 
Великодушен будь – не убивай!
Помедли миг, сказать два слова дай!»
 
 
Крик Искандар и громкий плач подъял,
Венец свой сбросил, ворот разорвал.
 
 
Вскричал: «Живи, великий шах земли!
Уйдешь – как буду от тебя вдали?
 
 
Вот пред тобой слуга смиренный твой,
Но я стыжусь, что был плохим слугой!
 
 
Увы! в ножны не вкладывая меч,
Я должен был властителя беречь.
 
 
Я должен был очистить от врагов
Чертог, где обитает Кей-Хосров! [130]130
  Чертог, где обитает Кей-Хосров! – То есть где обитает Дара.


[Закрыть]
 
 
О, если б о врагах его я знал,
Я б из пределов мира их изгнал!
 
 
Нет слов! Язык в бессилии молчит.
Отчаяньем стыда мой ум убит!
 
 
В безумье, знай, я принял вызов твой,
В безумье на тебя я вышел в бой.
 
 
Я не поверил вражьему письму.
И как – скажи – поверить мог ему?
 
 
Но вот – увы! – злодейство свершено.
И для меня светило дня черно!..
 
 
Свидетель – небо: лгать я не могу!
Ты знаешь, властелин, что я не лгу!
 
 
Я умер бы, судьбу благодаря,
Лишь бы спасти от гибели царя!
 
 
Теперь свою мне волю сообщи!
Ее исполнить в мире поручи!
 
 
Меня в свои желанья посвяти!
Дай светоч мне на жизненном пути!»
 
 
Молитву небу шах земли вознес
И голосом чуть слышным произнес:
 
 
«Внемли, – вот три желания мои!
Три главных завещания мои!
 
 
Те, что меня убили без вины,
Твоей рукой да будут казнены.
 
 
Пусть не поможет месть моей судьбе,
Но польза будет в деле том тебе.
 
 
Спасти меня – нет средства. Я умру.
Но делом правды ты почти Дару!
 
 
Не обижай, прошу, родни моей!
Не забывай: их прародитель – Кей.
 
 
Знай! Никого средь них я не найду,
Кто мог бы затаить к тебе вражду.
 
 
Сиротам милосердье окажи,
К себе их вечной дружбой привяжи.
 
 
Не обрубай моих ветвей живых!
Нет для тебя опасности от них!
 
 
Дочь – Роушанак! – с сегодняшнего дня
Она одна осталась без меня!
 
 
Короной Кейев древнею она —
Хосрова пурпуром осенена.
 
 
Она – луна в созвездии царей,
Перл драгоценный шаховых морей.
 
 
Ковер свой украшай ее лучом!
И сердце утешай ее лучом!
 
 
Ее женою в свой шатер введи,
На трон с собою рядом посади!
 
 
Она – частица печени моей,
Последний колос скошенных полей.
 
 
С моею слабой печенью свяжись!
Будь сыном мне! Во внуке дай мне жизнь!
 
 
Кусочек печени моей живой,
Внук будет продолжатель мой и твой.
 
 
Сын Искандара он и Кейанид, —
Меня с тобой навек соединит!
 
 
Трех этих просьб, о друг, не отвергай, —
Прим и их! Мне ж пора сказать: «Прощай!»
 
 
Воздел Румиец руки к небесам,
Дал волю горьким воплям и слезам.
 
 
«О царь царей, величия предел!
Все принял я, что ты мне повелел,
 
 
И к богу обращаюсь я с мольбой,
Чтоб он простил мой грех перед тобой!»
 
 
Когда Дара услышал, что желал,
Вздохнул он и навеки замолчал.
 
 
И солнце закатилось, пала ночь.
В Бахмановом дворце настала ночь.
 
 
Закон пропал, что начертал Лухрасп,
Обычай пал, что завещал Гуштасп.
 
 
Кто светоч Кей-Хосрова омрачил?
Кто печень Кей-Хосрова поразил?
 
 
Смотри – Кава забвением объят.
Кто помнит, как был славен Кей-Кубад?
 
 
Страх духом Минучихра овладел,
На Афридуна ужас налетел… [131]131
  Смотри – Кава забвением объят.// Кто помнит, как был славен Кей-Кубад?// Страх духом Минучихра овладел.// На Афридуна – ужас налетел… – Навои намекает на события, описанные в «Шах-наме» Фирдоуси. Смысл этого намека состоит в том, что любая слава и могущество предаются забвению.


[Закрыть]
 
 
Шах Искандар владыкой мира стал
И все Дары могущество приял.
 
 
В блистающий табут он прах царя
Убрал, едва забрезжила заря.
 
 
Зазеленела степь, как изумруд,
В ней все цветы благоуханье льют.
 
 
И вывел шах войска в степной простор,
А посреди поставил свой шатер.
 
 
Шатер, как небосвод, установил
И мир народам мира возгласил.
 

* * *

 
Вина мне, кравчий! Душу в нем найду,
Беду слезами скорби отведу!
 
 
Пусть рок Даре поспешно яд несет, —
Живой воды Румиец не найдет!
 
 
Приди, певец, и снова чанг настрой!
Но, сладких струн коснувшись, плачь, не пой,
 
 
Чтоб горько зарыдал я над Дарой,
Как мех вина кровавою струей.
 
 
О Навои! Вот мира существо!
Неверность и жестокость – суть его.
 
 
Будь верным, но о верности забудь.
Коль хочешь быть богатым, бедным будь!
 

О царственном порядке и строе в божественной мастерской мира, подобных порядку и строю во владениях Вечного, где ангелы, избранники, и пророки, и сонмы других созданий его по своим свойствам и качествам располагаются каждый на своем месте; и если все в этом мире помогают друг другу – это хорошо; а если нет – плохо

Рассказ о султане Абу Саиде Курагоне, да будет светлой его могила, который с помощью своего ума, устраняющего все препятствия, взял много стран и мечом разрушения жизни разгромил многие народы, но его воины, не будучи согласны с ним, однажды возмутились; и он остался в опасности – один среди врагов, а противник мечом мести снес голову этому достойному

 
Глубокий мыслью в царственных делах
Был в Курагоне знаменитый шах.
 
 
Он взял Мавераннахр и Хорасан
И много славных городов и стран.
 
 
Хорезм завоевал он и Кирман,
Кашгар он захватил и Сипахан.
 
 
Забулистан, Кабулистан при нем
Весенним заблистали цветником.
 
 
Благоразумен, знающ, умудрен,
Великую державу создал он.
 
 
И мысль глубоко овладела им —
Всем этим миром завладеть земным.
 
 
И вот – все взвесив, после долгих дум,
Повел он войско на Табриз и Рум.
 
 
Но хоть благоволил ему пророк,
Тот мудрый царь имел один порок.
 
 
Несметные богатства он собрал,
Но в скудости людей своих держал.
 
 
Предусмотрителен был мудрый шах,
А недовольство ширилось в войсках.
 
 
Когда на Рум обрушил он удар,
Немедля рать свою собрал кейсар.
 
 
Чтоб нападенью должный дать отпор,
Он поднял бранный щит и меч простер.
 
 
Надолго затянулись дни вражды,
Дни голода, и жажды, и нужды.
 
 
А шаха Курагонского войска
Ни в чем добра не видели пока.
 
 
И заговоров корни проросли
Средь войска, в глубине чужой земли.
 
 
Одни мечи бросают и бегут,
А те на сторону врага встают.
 
 
И, всеми брошен, пленником врагов
Стал царь семи вселенной поясов.
 
 
Явило небо неприязнь к нему;
Как солнце, закатился он во тьму.
 
 
Меч палача презренный заблистал,
Рубиновым от царской крови стал.
 
 
Внемли народа ропщущего глас,
Пока расплаты не нагрянул час!
 
 
Покинутый войсками властелин
Ничтожен; что он сделает один?
 
 
Засохнет быстро сорванный цветок;
Вне тела сердце – мяса лишь кусок.
 
 
Вот истина, известная давно,
Что шах и войско быть должны – одно.
 
 
Как два влюбленных – говорили встарь, —
Должны в согласье жить народ и царь.
 
 
Завоевать весь мир – легко ль сказать…
Но в дружбе с войском – не страшись дерзать!
 

Искандар, став владыкой в стране Дары, рассыпал золото и жемчуга, как солнце и рассвет, из его казны в сокровищницы, и этими дарами благоустроил дела подданных, и послал гонцов, чтобы вызвать шахов стран мира, и они все подчинились его приказам, а шах Кашмира произнес неподобающее заклинание, раджа Хинда ответил несогласием, и хакан Чина с недовольством отклоняет его предложение

 
Когда покончил Искандар с войной,
Вошел он в силу, словно лев весной.
 
 
Но духом щедр и разумом велик —
Он справедливости престол воздвиг.
 
 
Даруя счастье и миротворя,
Он стал душеприказчиком царя.
 
 
Печалью несказанною объят,
Оплакиванья справил он обряд.
 
 
И долго над Дарой он слезы лил
И царственно его похоронил.
 
 
Скажу я, что тужил он не о нем,
Скорбел о положении своем;
 
 
Такую власть, такие бремена,
На юные он поднял рамена.
 
 
Насколь велик властителя удел,
Настолько угнетен вершитель дел…
 
 
Последнюю Даре воздавши честь,
Цареубийц он приказал привесть.
 
 
На солнцепеке – в час жары дневной —
Повесили их книзу головой.
 
 
И всем в народе, кто б ни пожелал,
Он стрелами стрелять в них приказал.
 
 
Тела казненных предали костру,
Развеяли их пепел на ветру.
 
 
«Такая участь – низкому тому,
Кто изменил владыке своему!»
 
 
Так Искандар веление царя
Свершил, всевышнего благодаря,
 
 
И молвил – полн желанием добра:
«Сирот оставил властелин Дара, —
 
 
Так пусть же успокоятся они!
И счастливы пребудут во все дни!»
 
 
Наделы, что даны им были встарь,
Пожаловал сиротам юный царь.
 
 
У власти над страною новой всей
Поставил верных, знающих людей.
 
 
Позвал писца, царевне Роушанак,
Участья полон, написал он так:
 
 
«Твоя потеря горше всех потерь.
Но ты напрасно не крушись теперь.
 
 
Покорность воле неба в дни беды
Дает цветенье счастья и плоды.
 
 
Пусть куст увядший вырвет садовод,
Весной его отводок расцветет.
 
 
Разбитой быть – жемчужницы удел,
Чтоб чистый жемчуг в мире заблестел».
 
 
И он к царевне тамошних князей
Послал, даря их милостью своей,
 
 
Чтоб в царский сад князья перевезли
Тот лучший кипарис садов земли,
 
 
Не кипарис, а гурию высот,
Что солнцем озаряет небосвод.
 
 
И царь, когда обет исполнен был,
К завоеванью мира приступил.
 
 
Сокровища, накопленные встарь,
Приумножал Дара, великий царь.
 
 
От Фаридуна не расточена
Была Кейанов царская казна.
 
 
Все, чем был сонм отцов его богат,
Приял от них избранник Кей-Кубад.
 
 
Таков был строй Ирана вековой:
Царь умирал, на трон вступал другой,
 
 
И по завету мудрому веков
Удваивал казну своих отцов.
 
 
Миродержавный, наконец, Дара
Владыкой стал несметного добра.
 
 
Так было тысячу и триста лет.
Четырнадцать владык увидел свет.
 
 
А бог богатства все былых царей
Румийцу отдал в щедрости своей.
 
 
Сто восемьдесят замков было там.
Дара богатства вверил их стенам.
 
 
В подвалах, вырубленных в толще скал,
Он золото под серебром скрывал.
 
 
И стражи тех могучих крепостей,
Начальники, хранители ключей
 
 
Пришли к царю, склонились до земли
И все ключи и списки поднесли.
 
 
Рассеяв страх и горе в их сердцах,
Расспрашивал их милостиво шах
 
 
И, видя преданность и верность их,
Сидеть оставил на местах своих.
 
 
И он велел, чтоб книги принесли,
Где всем богатствам царским счет вели,
 
 
И сколько ловят жемчуга в морях,
И лалов добывают в рудниках.
 
 
И у кого сходился верно счет,
Тем Искандар оказывал почет.
 
 
А где по книгам счет не доставал,
Он тех допросам строгим подвергал.
 
 
И вот, когда дабиры всё сочли,
К царю за приказаньями пришли.
 
 
И, вняв дабирам преданным своим,
Такой приказ владыка отдал им:
 
 
«Пусть всю казну сюда перевезут.
Пусть под рукой у нас хранится тут,
 
 
Чтоб не смутили дух моих врагов
Сокровища – наследие веков».
 
 
И слуги дружной двинулись толпой,
Как ветер по волнам береговой.
 
 
Понес за караваном караван
Вьюки сокровищ в царственный диван.
 
 
Два года, словно реки в океан,
Текли богатства в Искандаров стан.
 
 
И доложили шаху, как сочли,
Что половины не перевезли.
 
 
То, что осталось на своих местах,
Хранить велел надежным людям шах
 
 
В глубоких подземельях, в тайниках,
На кованых засовах и замках.
 
 
Все исполнялось так, как он велел,
И совершалось так, как он хотел.
 
 
Когда ученые его земли
В сокровищнице Джема всё сочли,
 
 
И ободрил великий мудрый шах
Людей, служивших у Дары в войсках,
 
 
Будь то вельможа, воин ли простой,
Иль тысячник, иль сотник войсковой,
 
 
Велел, чтоб всяк о нуждах говорил
И сколько прежде им Дара платил.
 
 
Когда от них к владыке весть дошла,
Сказал он: «Плата воинству мала».
 
 
«Бывало так, – услышал он в ответ, —
Что не платили нам по многу лет.
 
 
Казна заплатит – тут же и возьмет.
Ярмо налогов тяжких нес народ».
 
 
Когда о бедствии людей узнал,
Как море щедрый, Искандар сказал:
 
 
«Был у Дары обычай отнимать, —
Обычай будет наш – вдвойне давать».
 
 
Сказал он: «Дам вам отдых от войны,
Двойную плату выдам из казны.
 
 
Четыре сотни тысяч – войск ядро, —
На службе потерявших все добро,
 
 
Сполна всю плату будут получать,
Чтоб никогда им нищеты не знать.
 
 
Еще две сотни тысяч человек,
На службе царской бывших весь свой век,
 
 
Кем весь порядок держится в стране,
Получат также мзду свою вдвойне».
 
 
И на шесть сотен тысяч войск своих
Велел он выдать денег кормовых.
 
 
Войска вдвойне за службу наградил.
Харадж вдвойне народу облегчил.
 
 
Так защитил он войско и народ
И осенил страну, как небосвод.
 
 
Сокровища он людям раздарил,
Страдающих от горя защитил.
 
 
Сказал: «Что мне казна, что – блеск ее!
Народ и рать – сокровище мое.
 
 
И пусть дары морей и рудника
В казне моей несметнее песка,
 
 
Пусть я богаче всех владык земных,
Какой мне толк от всех богатств моих, —
 
 
Коль не приносят пользы мне они!
Гранит с гранатом искристым сравни:
 
 
Гранит – дешевый камень, а гранат
Увидев, люди алчностью горят.
 
 
И если ты сокровища хранишь,
Разбойники не спят, пока ты спишь.
 
 
Тот царь, чей благоденствует народ,
Богатство подлинное обретет».
 
 
Румиец, став богатым, полным сил,
Иран своею тенью осенил.
 
 
И, одарив довольством весь народ,
Стал собирать войска свои в поход.
 
 
Храня святой закон былых царей,
На службу взял он знающих мужей.
 
 
Призвал таких, чья мысль, как сталь, остра,
Пускай на них одежда не пестра.
 
 
Меч языка у каждого из них
Грозней оружья полчищ боевых.
 
 
Такую сеть их мысль могла сплести,
Что сильному из сети не уйти.
 
 
Коварнее покрытых медом жал
Их языка отточенный кинжал.
 
 
Они постигли глубь земных наук.
Высокий разум – спутник им и друг.
 
 
Премудрый Искандар назначил их
Послами быть во всех краях земных.
 
 
К саклабам шел один, другой – в Саксин.
Тот – в царство Индии, а третий – в Чин.
 
 
Один из них в Аравию пойдет,
В Кашмир далекий должен ехать тот.
 
 
В Миср едет этот, а другой в Багдад,
А тот в пределы царства Наушад.
 
 
Он каждого посла снабдил письмом.
Шла речь во всех посланьях об одном.
 
 
Одна во всех посланьях весть была —
Речь, что успокоение несла.
 
 
Калам Румиец тонко очинил,
И мысль такую в письмах он явил:
 
 
«Пишу тебе от имени того,
Кем создан мир и живо естество.
 
 
Того, кто видит мысли и сердца,
Не знает ни начала, ни конца,
 
 
Из бездны бедствий подымает он,
Царей с престолов низвергает он.
 
 
Любой владыка, грозный падишах
У ног его – ничтожество и прах.
 
 
Того ничто не в силах защитить,
Кого решил он в гневе истребить.
 
 
И нищему, лишенному всего,
Есть хлеб и место за столом его.
 
 
Царей на трон Дары возводит он,
А воля вседержителя – закон.
 
 
В покорстве воле бога – мир сердец.
Не спорит с вечным промыслом мудрец».
 
 
Так он, хвалу воздавший небесам,
Речь обратил крылатую к царям:
 
 
«Я – власть Дары приявший, Искандар.
Весь мир земной сужден судьбой мне в дар.
 
 
Ты – Чина прославляемый хакан,
Кого своим вождем назвал Туран,
 
 
Ты ведаешь: все, чем владеешь ты,
Величье бытия и прах тщеты,
 
 
И что придет, и что навек уйдет, —
Не нашей волей дышит и живет.
 
 
Господь дарует троны беднякам
И посылает бедствия царям,
 
 
С благоговеньем должно принимать
И дар его любой добром считать.
 
 
Будь это жизнь, иль смерть, иль тьма, иль свет, —
С его веленьем спорить смысла нет.
 
 
Нельзя отвергнуть неба приговор.
С предвечной волей тщетен всякий спор.
 
 
И тайно так иль явно он хотел, —
Весь этот мир отныне – мой удел.
 
 
Мне в этом деле воли не дано.
Так было всемогущим решено.
 
 
Он предрешил, как жизнь пойдет моя,
И ум и мудрость дал он мне в друзья.
 
 
Отец мой, уходя навек ко сну,
Мне завещал и царство и страну.
 
 
Но дух познанья с детства мной владел,
И я желанья власти не имел.
 
 
Дал бог мне царство в некий день и час, —
Но ведь желанья наши – не от нас.
 
 
То в книге судеб предначертан был
Мой путь. И воли бог меня лишил.
 
 
К тому ж в народе внял я вопль и стон,
И крик о помощи со всех сторон;
 
 
К тому ж, услышав некий тайный глас,
Я принял власть, душой ее страшась.
 
 
И гласу духа внемля, свой удар
Обрушил я на черный Зангибар.
 
 
Труд принял я в походе и войне,
Буртасов племя покорилось мне.
 
 
И волей бога Франкская страна
До Моря Тьмы [132]132
  До Моря Тьмы… – То есть до Атлантического океана.


[Закрыть]была мне отдана.
 
 
И силу пробудил в моих руках
Творец миров, и пал Дара во прах.
 
 
Как победить я стольких сильных мог?
Мне силу дал мою, помог мне бог.
 
 
Раз во сто больше враг мой был порой,
Но волей бога выходил я в бой,
 
 
И каждый раз сильнейшего громил,
По воле неба пылью мир затмил. [133]133
  По воле неба пылью мир затмил.– Это метафорическое выражение обозначает – походы Искандара были столь велики и грандиозны, что пыль, поднимаемая его войсками, затмевала мир.


[Закрыть]
 
 
Когда Иран под власть мою подпал,
Любой из вас мне подчиненным стал.
 
 
И всяк, кто прежде почитал Дару
И шел с поклонами к его двору, —
 
 
Все поспешили в стан ко мне прибыть
И, как Даре, мне поклялись служить.
 
 
Любой из тех царей не ожидал
Великих милостей, что я раздал.
 
 
И если в суть ты разумом проник
И счастье друг тебе и проводник, —
 
 
Встань и явись к величью моему,
Подобному лишь небу самому.
 
 
Приди, услышь, одобри речь мою,
Склони покорно голову свою.
 
 
Приди, покорность, дружбу мне яви
И век под сенью милости живи.
 
 
И возвеличен средь иных царей
Ты будешь светом милости моей.
 
 
Когда ко мне ты явишься, в тот час
Я во вселенной оглашу приказ,
 
 
Что перед всеми я тебя взыщу
И ото всех тебя я защищу.
 
 
Но если есть препятствие в пути
И не сумеешь ты ко мне прийти,
 
 
И если болен и не в силах ты
Добра и счастья перейти черты,
 
 
И если волей бога ты не смог
Высокий мой облобызать порог,
 
 
То пусть твой старший сын иль младший брат
Ко мне, тебе в замену, поспешат.
 
 
Из родичей пошли мне одного,
Своим доверьем одари его.
 
 
Чтоб он разумен был, осведомлен,
Чтоб за тебя во всем ответил он.
 
 
Пусть принесет он все твои долги
С поклоном и покорностью слуги.
 
 
Твои желанья пусть объявит нам
И оправданья пусть объявит нам,
 
 
Чтоб тайным чаяньям твоим я внял
И все исполнил, как пообещал.
 
 
Но если от покорства в эти дни
Откажешься ты – бог тебя храни!
 
 
Когда вражду, как знамя, ты взметнешь,
Дорогой заблуждения пойдешь,
 
 
То, если поразит тебя судьба,
Брани себя – неверного раба.
 
 
И о заступничестве ты моем
Не помышляй. Вини себя во всем.
 
 
Вот все, что я сказать разумным счел.
Все остальное разъяснит посол!»
 
 
Письмо писцам отдав переписать,
Велел он эти списки разослать
 
 
В иные страны, всем другим царям.
Что ж, есть пора – молчать, пора – словам.
 
 
Коль царь напишет глупые слова,
О нем пойдет недобрая молва.
 
 
Для слова важного и время есть.
Что сказано не в пору – то не в честь.
 
 
Поехали с письмом во все концы
С охраною надежною гонцы.
 
 
И прибыли в предел иной земли.
И вот цари послание прочли.
 
 
Один от страха, тот награды ждет, —
Гонцам Румийца всюду был почет.
 
 
Всяк из царей, кто с разумом дружил,
К глазам письмо Румийца приложил. [134]134
  К глазам письмо Румийца приложил.– То есть проявил свою покорность.


[Закрыть]
 
 
Цари, прочтя посланье до конца,
Ты скажешь, стали слугами гонца.
 
 
Харадж, и дань, и щедрые дары
Отправили наследнику Дары.
 
 
И в чаянье, что милость обрели,
Они к подножью славному пришли.
 
 
Лишь три владыки гордых трех сторон
Не тронулись к Румийцу на поклон.
 
 
Все трое, верные одной судьбе,
Но скажешь, каждый сам был по себе.
 
 
Бесстрашьем льву подобен и орлу,
Так говорил кашмирский царь Маллу:
 
 
«Хоть Искандар всю землю заберет,
Над всей землею я, как небосвод.
 
 
Три силы вечным богом мне даны,
И я не дрогну под грозой войны.
 
 
Мои твердыни древние крепки,
Заоблачные горы высоки.
 
 
И диво для врага, и горе есть, —
Подземное под царством море есть.
 
 
Есть пламя, есть источники огня,
Есть чародеи-слуги у меня.
 
 
Пускай с небес на нас падет беда,
Они не дрогнут мыслью никогда.
 
 
Прикажут: «Суслик, львом свирепым стань!
Могучим тигром стань, степная лань!»
 
 
Таков Кашмир. Нагрянет Искандар,
Я на него обрушу свой удар.
 
 
Бедой подую я в лицо ему,
Как вихрь солому, войско подыму.
 
 
Но если чарами владеет он
И наши силы одолеет он,
 
 
То в глубине страны пустыня есть.
Там, на крутой скале, твердыня есть.
 
 
Из красной меди крепость сложена,
Издревле заколдована она.
 
 
Под крепостью есть потаенный ход.
Твердыня подпирает небосвод.
 
 
А захотим – невидима она…
Такая мощь заклятий нам дана.
 
 
Искусство чар не каждый обретет
Из тех, кто в нашей крепости живет.
 
 
А спросят нас – искусство ваше в чем?
В том, что огонь и ветер стережем.
 
 
Так силен жар полуденной поры,
Что люди умирают от жары.
 
 
Спасенье – свежий ветер. Но когда
Подует он, то всем живым – беда.
 
 
Под ветром тем огня не развести,
Под кровлею защиты не найти.
 
 
Ужасен климат наш. Людей сердца
Он убивает. Здесь не жди венца».
 
 
Вот так Маллу Румийцу угрожал,
И так раджа из Хинда отвечал:
 
 
«Царь Искандар сказал мне – я внемлю,
Что б он ни приказал мне – я внемлю.
 
 
Но ведь когда Дара, владыка стран,
Призвал к себе на помощь Хиндустан,
 
 
Как он хвалил меня в письме своем!
Как льстил, нуждаясь в воинстве моем!
 
 
Что ж, я откликнулся. Но не забудь —
Мы на год, на два снаряжались в путь.
 
 
Забрал налоги за два года я.
Взял от полей и от приплода я.
 
 
Вперед я войску за год заплатил.
Когда ж пришел на битву полный сил,
 
 
Увидел я, что рок Дару сразил.
Царя сетями смерти обкрутил.
 
 
И день твой вспыхнул в боевой пыли…
А мы обратно по горам пошли
 
 
И снаряженье износили все,
Без боя по ветру пустили все.
 
 
В поход мы вышли в несчастливый час.
В пути напало бедствие на нас.
 
 
Теперь в лохмотьях сыновья князей,
Воруют, как рабы, чужих коней.
 
 
Пустыни я и горы миновал,
Ногою твердой вновь на царство встал.
 
 
Гляжу: увел я войско на войну,
Привел лишь часть десятую одну.
 
 
Увы, постигла наш народ беда,
Какой отцы не знали никогда!
 
 
Ты думаешь, что черен мой народ,
Но горя это черного оплот.
 
 
Я чернотою горя с головой
Покрыт. Но верь, я не противник твой.
 
 
Я внял твоим веленьям. Но гляди,
Как бедствуем мы! Нашу кровь щади!
 
 
Будь милосерден, слезы нам отри
И дай нам жить спокойно года три.
 
 
Пусть в мире обездоленный народ
Еще хоть два-три года проживет!
 
 
И если снова в силу мы войдем,
Я сам хотел бы встретиться с царем.
 
 
А понуждать войска в поход сейчас —
Докука беспредельная для нас.
 
 
Его посланье шлю обратно я.
Его веленье – не судьба моя.
 
 
Как смел? Как мне приказывать он мог!
Он – царь там у себя, но он не бог!
 
 
Он дерзок был, послы! Я вежлив к вам.
Пусть внемлет с честью он моим словам».
 
 
Так дал ответ раджа Румийцу в стан.
Иначе отвечал ему хакан.
 
 
Сказал: «В посланье этом злая речь,
Как черный яд, как изощренный меч.
 
 
Наверно, царь ваш не в своем уме, —
Настолько дерзок он в своем письме.
 
 
Богата и сильна страна моя.
Ни в чем ему не уступаю я.
 
 
Все, что он пишет мне в письме своем,
Несовместимо с честью и умом.
 
 
Не скажет мне и вечный небосвод, —
Пусть, мол, хакан передо мной падет.
 
 
С Дарой у нас, давно установясь,
Была когда-то дружеская связь.
 
 
Но он меня ни в чем не принуждал.
Меня, как старший, он не унижал.
 
 
Пусть Искандар – второй Дара.
Пусть он Владыкой мира будет наречен,
 
 
Но что ж не подсказал премудрый пир [135]135
  Но что ж не подсказал премудрый пир. – В данном случае пир – духовный наставник Искандара, Арасту (Аристотель).


[Закрыть]
Ему, что Чин – огромный целый мир?
 
 
Поспешен он по молодости лет,
Но я не тороплюсь давать ответ.
 
 
Он дерзок был в письме, я так скажу,
Но я запальчивость свою сдержу.
 
 
Пусть нам он дружбу явит, как Дара,
Тогда дождется он от нас добра.
 
 
Но если он всех выше мнит себя,
Лишь о своем величии трубя,
 
 
Утратил меру, упоен собой, —
То встретит он у нас вражду и бой.
 
 
Я не грожу, – пойду, мол, истреблю!
Но с ним на рубеже я в бой вступлю.
 
 
Он нападет на нас – не устрашусь.
Не спрячусь в город, в замок не запрусь.
 
 
Я выйду в поле, пыль взмету смерчом.
Во всеоружье дам отпор мечом».
 
 
Вернулись три посла в поту, в пыли.
Все Искандару, спешась, донесли,
 
 
Что отвечал раджа, Маллу-султан,
Что отвечал надменный им хакан.
 
 
Зато сошлись во множестве – смотри! —
Покорность проявившие цари.
 
 
Для них Румиец во дворце Дары
Устраивал вседневные пиры.
 
 
Но сам он не был счастлив на пирах:
О непокорных думал он царях.
 
 
Веселье вкруг него весь день цветет,
А в сердце, в мыслях у него – поход.
 
 
Меж тем на мир повеяло зимой,
А войск не водят зимнею порой.
 
 
Смиряя сердце, на зимовку шах
Повел полки в Иран и Карабах.
 

* * *

 
О виночерпий, тяготы отринь,
Бутыль до дна в мой кубок опрокинь!
 
 
Улыбкой, как стекло ее, блистай.
В Кашмир пойду я, в Индию, в Китай!
 
 
Приди, певец! Кашмирский чанг настрой
И песню на индийский лад запой!
 
 
Пусть тот, кто чашу Чина мне нальет,
Дайрой поднос фарфоровый возьмет.
 
 
О Навои, возьми испей до дна
Источник животворного вина!
 
 
Нет в мире ни хакана, ни Маллу.
Они ушли в неведомую мглу.
 
 
По краю кубка вязью вьется стих.
«Они ушли, не говори о них!..»
 
 
И не об Искандаре песнь веди,
О Хызре говори и о Махди! [136]136
  О Хызре говори и о Махди! – То есть думай о душе. Махди – спаситель, который, согласно верованиям мусульман, должен явиться перед концом света.


[Закрыть]
 

Описание зимы, леденящий ветер которой напоминает холодные вздохи скорбящих сердцем влюбленных и стужа которой рассказывает легенды о душистом дыхании влюбленных, в душе которых горит огонь, и ледяной покров которой напоминает мрамор, а ее буран побеждает весь мир, и в это время года белый мир с небесным ликом становится светлым от пламени, подобного солнцу, или от вина, подобного огню, и собрание пирующих расцветает от весны улыбок солнцеликой красавицы