Текст книги "Развод. Не жди прощения (СИ)"

Автор книги: Алиса Роса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

51.

– Вы были без сознания несколько часов, это серьезно, – серьезным тоном продолжает Владислав Алексеевич. – Нам нужно исключить органические повреждения мозга и деменцию сосудов.

По коже бегут холодные мурашки, и я невольно обнимаю себя руками. Повреждения мозга? Какая еще деменция сосудов?

– Насколько все серьезно? – обеспокоенно спрашивает Герман.

Его тон мне совсем не нравится. Вот теперь становится по-настоящему страшно.

– Пока неизвестно, Герман Михайлович, – виновато отвечает доктор. – Мы проведем исследования, и я сообщу вам результаты.

Что? Они знакомы? Похоже на то. Владислав Алексеевич желает мне скорейшего выздоровления и уходит из палаты.

– Герман, а что это за больница? – до меня начинает доходить, что все не так просто, как показалось на первый взгляд.

– Для сотрудников ФСБ, – незатейливо отвечает Герман. – Здесь ты в безопасности.

Пробирает озноб. Сколько себя помню, всегда опасалась представителей силовых структур. Наверное, потому что им закон не писан, и там всегда рука руку моет.

– Ты что, в органах работаешь? – против воли говорю шепотом.

– Что? Нет! – Герман усмехается. – Я говорил тебе, я бизнесмен, производственник. Но у меня есть друзья, которые пришли на помощь в трудной ситуации. В это здание обыкновенным людям вход заказан.

Он ненадолго замолкает, будто думает, договаривать или нет.

– Просто подумал, что в обычной больнице пришлось бы ставить у двери охрану, это тот еще гемморой, – он устало проводит рукой по лицу, точно пытаясь стащить с себя кожу, потом вскидывает на меня цепкий взгляд. – А здесь все здание охраняется. И палаты отлично оборудованы. Сможешь телевизор посмотреть, например!

Он кивает вверх, и я вижу большой плоский телевизор под потолком. Я его и не заметила!

– А Георгий тоже здесь? – не знаю, зачем спрашиваю.

Мне вроде должно быть все равно, но почему-то хочется удостовериться, что Герман и его окружил такой же заботой.

– Нет, Георгий мне не настолько дорог, – он добродушно улыбается и снова подходит ко мне, любовно проводит пальцами по моей щеке. – Я съезжу домой, ладно? Надо хотя бы душ принять. Я был в Питере, когда узнал об аварии. Рванул сюда, даже не переодевался. Я приеду еще, привезу вкусняшек, хорошо?

Становится даже совестно, что он потратил столько сил, чтобы несколько часов сидеть рядом с моей каталкой, пока я была в отключке. Киваю.

– Давай, до вечера, – выдавливаю на лице улыбку, хотя после слов врача мне совсем не радостно. – И спасибо тебе огромное. За все.

Герман кивает и направляется к выходу из палаты. Вскоре за ним захлопывается дверь.

Грустно. И тоскливо. У меня вроде не было негативного опыта пребывания в больнице, но сейчас совсем не хочется оставаться одной.

Герман вел себя, как обычный мужчина, который искренне волновался обо мне. Я это почувствовала, увидела, это было заметно. Рабочая сухость исчезла, будто ее и не было. Разыграл меня? Показал, как может быть, если придерживаться только рабочих отношений?

Вряд ли. С его проблемами с доверием он просто решил вычеркнуть меня из приближенных. А вернуть решил после покушения. Черт. Он же с самого знакомства показывал свое расположение. Он делал для меня то, о чем я не просила. Не могла попросить в силу своей забитости Тимуром. А я боялась. Воспринимала его поступки в штыки.

Наверное, я должна поблагодарить эту аварию. Угроза моей жизни встряхнула Германа, и он пересмотрел решение.

Мысли крутятся вокруг того обрывка фразы, которую Герман не договорил. Одна авария уже стоила ему… Чего? Цена явно была высокой, иначе он не был бы столь мрачен. Вспоминается полностью оборудованная детская на втором этаже, которую запрещено трогать. Не хочу верить догадкам, которые сами лезут в мозг. Просто спрошу при случае.

Замечаю пульт от телевизора на тумбочке. Включаю телевизор. Обычное телевидение. Переключаю каналы, но не могу ни на чем сосредоточиться. Кажется, даже не понимаю, о чем речь. Становится очень страшно, особенно после слов о какой-то там деменции. Поднимается тошнота и усиливается головокружение.

– Выключите! – тоном недовольной воспиталки каркает на меня медсестра, вошедшая в комнату на звук. Сама забирает пульт и выключает трансляцию. Смягчает голос и договаривает назидательно: – Телевизор, телефон, ноутбук – это слишком сильная нагрузка на мозг после сотрясения. Вам нужно отдыхать, Виктория Александровна.

Что же, значит, буду отдыхать.

Часы тянутся медленно и тоскливо. Время от времени я проваливаюсь в сон, но долго спать не получается. Медсестра приносит мне полдник в четыре, если верить настенным часам над дверью. Потом ужин в семь вечера. Герман, похоже, уже не появится. Дела, наверное, которые никогда не ждут.

Хочу связаться с ним, но понимаю, что мои вещи где-то спрятаны, телефона нет. Становится совсем печально. Чувствую себя дико одиноко.

Снова включаю телевизор. Еще один заход. Сразу убавляю звук, чтобы у меня не отобрали пульт за нарушение режима. Перебором натыкаюсь на Петербург пятый канал. Рекламная заставка с видом Петропавловки прокатывается в душе приятной волной знакомых образов, греет сердце. В большой суетной Москве я по-прежнему чужая, а Питер уже стал родным.

На часах девять вечера. Начинаются новости. Собираюсь переключить, но слышу знакомое имя и замираю. По спине ледяной змеей ползет холод, а в голове выстраивается мозаика. Пазл сошелся.

52.

– …за противозаконную деятельность правоохранительными органами был задержан предприниматель Тимур Воронов, – голос дикторши звучит привычно деловито и сосредоточенно. – В своем антикварном салоне Тимур отмывал деньги для организованной преступности.

Вот, о чем Маша говорила. Все антиквары отмывают деньги. В груди остро екает – вдруг и Герман открывает салон с этой же целью? Да ну нет! Вряд ли. Он – не Тимур. И определенно птица на порядок более высокого полета.

– …Прокуратура возбудила уголовное дело по статье сто семьдесят четыре Уголовного кодекса Российской Федерации, – продолжает дикторша. – По предварительным оценкам, Тимуру грозит от десяти до пятнадцати лет тюремного заключения и штраф в размере одного миллиона рублей. В отношении второго собственника салона, Марии Подольской, ведется разбирательство…

Ничего себе! Сурово. Нет, Герман точно не стал бы меня подставлять. Я даже не могу допустить, что он изначально планировал меня замазать в таком преступлении. И вообще, я все больше склоняюсь к мысли, что Герман решил открыть салон, только чтобы было чем занять меня. Все, что он делал, было направлено на меня, а не на него. Ему хватает доходов со строительства и фармы.

Сейчас мне становится даже радостно, что я никак не фигурирую в юридических лицах Тимура. Никак не аффилирована с его бизнесом. Официально я не участвовала в жизни и работе салона. Занималась только мебелью. Максимум, каким образом я могу быть причастна к этому делу – в качестве свидетеля.

Думаю, мне вообще ничего не грозит. Герман держит руку на пульсе. Даже если меня захотят допросить, уверена, он сделает так, что это потеряет актуальность. Или приставит ко мне Игоря, который скажет, как отвечать на вопросы следствия.

Выключаю телевизор. Я просто уверена, что арест Тимура – дело рук Германа. Интересно, с какого момента он копает под Тимура? С угрозы меня убить? С уничтожения моих документов? С оскорбительного видео?

Кажется, за себя можно не беспокоиться? В смысле закона я чиста, но Тимур вряд ли оставит меня в покое, особенно теперь, когда его арестовали. Его криминальные дружки лишились карманной отмывки, а он говорит им, что причина тому я. Теперь доходит, почему Герман спрятал меня в этой клинике и говорил про охрану. Никогда бы не подумала, что я – обычный искусствовед – окажусь с мишенью на лбу.

* * *

Ночь проходит тяжело. С приступами головной боли и сильной тошноты. Утром ко мне приходит Владислав Алексеевич и объявляет, что сегодня мне проведут необходимые обследования. Сначала МРТ, затем КТ. На мой вопрос, а не много ли будет в один день, доктор заверяет, что в такой последовательности допустимо.

А к вечеру приезжает Герман.

Я успела порядком утомиться, пока таскалась по больничным коридорам и ожидала своей очереди у кабинетов, но его появление прибавляет сил. И радости. Я соскучилась.

– Я к тебе с дарами и радостными новостями, – он улыбается, закрывая за собой дверь моей палаты. – Что сначала? Дары или новости?

В самом деле задумываюсь. Что первее?

– Дары! – все же определяюсь. – Новости оставим на сладкое.

– Очень сладкое, красавица! – подхватывает Герман.

У него с собой большой бумажный пакет из какого-то продуктового гипермаркета, и он принимается выкладывать его содержимое на стол, стоящий недалеко от двери. Глазированные сырки, творожки Даниссимо – как угадал, мои любимые со вкусом пломбира – а еще киви, груши и бананы.

– Я это и за месяц не съем! – шутливо бурчу.

– А ты постарайся. Для выздоровления нужна энергия, я это в википедии прочитал, – Герман не менее шутливо грозит мне пальцем. – Открытие салона через пять дней. Я бы хотел, чтобы ты присутствовала. Это же и твое детище! Но это только в случае, если Владислав Алексеевич скажет, что ты вольна покинуть больницу.

– Хорошо, – соглашаюсь. – Звучит справедливо. Тогда дай мне, пожалуйста, банан. Ужин уже прошел, а я не наелась.

Герман отламывает от связки продолговатый желтый фрукт, надрывает кожуру с одного конца и протягивает мне. Тимур никогда так не делал. Да он даже не стал бы мне что-то подавать, бросил бы раздраженно: «Возьми сама, а?» – и на этом все бы закончилось.

Сдираю кожуру до середины и принимаюсь есть банан. После первого же укуса ощущаю на себе взгляд и гляжу на Германа. Становится неловко и стеснительно. В его глазах отчетливо заметно возбуждение. С чего бы? Изгибаю бровь, прожевывая кусок банана.

– Не смотри на меня с таким удивлением, – Герман плотоядно улыбается. – Ты есть лучше продолжай. Очень эротично получается.

– Пожалуй, тогда не стоит травить тебе душу, – откладываю надъеденный банан на тумбочку. – Я сейчас не в том состоянии, чтобы служить секс-символом.

– Ты секс-символ в любом состоянии Виктория, – Герман подходит вплотную к каталке. Запускает руку мне в волосы и, наклонившись, целует в лоб. – Ты главное поправляйся поскорее.

От тембра голоса и этого, кажется, ничего не значащего поцелуя, внутри становится горячо, под волосами бегут мурашки, стекают на шею. Ловлю себя на мысли, что хотела бы нормального поцелуя вместо этого. Тушуюсь и отвожу взгляд.

– Я буду изо всех сил быстро поправляться, – отшучиваюсь. Ясное дело, что от меня это не зависит.

– Это еще не все дары, солнышко, – рокотливо произносит Герман, отстраняясь, и вынимает из внутреннего кармана новый телефон. – Твой разбился, мои спецы вытащили из него все данные, вшили в этот. И теперь точно без контакта Тимура.

Беру телефон. Тоже андроид, навороченный, красивый, блестящий. И полностью заряженный.

– Настрой блокировку и все остальное под себя, – добавляет Герман. – И теперь сможешь мне звонить в любое время.

Радостно киваю и тут же вспоминаю о головной боли. Замираю, благодарю словами, а затем добавляю:

– Если с дарами все, ты говорил, у тебя радостные новости есть. Речь о салоне? Небось, все готово?

– Нет, речь не о салоне, а о Тимуре, – Герман серьезнеет. – Его арестовали.

Даже не знаю, палиться, что я уже посмотрела новости, или дождаться раскрытия мысли от Германа. Решаю не палиться.

Округляю глаза и испуганно гляжу на Германа.

– За что его могли арестовать? Разве он нарушал закон? – спрашиваю с искренним интересом и тут же договариваю отрывистым тоном. Даже разыгрывать не приходится: – Я не знала ни о чем таком. Ни за что бы не стала участвовать в противозаконных делишках!

– Знала ты или нет, он отмывал деньги. Но теперь лавочка прикрыта, – продолжает Герман и твердо добавляет: – Тимур сядет.

Делаю непосредственное выражение лица и задаю закономерный вопрос:

– И что теперь будет?

53.

– Я не говорил, чтобы не портить сюрприз – неделю назад Игорь подал заявление о разводе, – отвечает Герман. – В очень скором времени Тимур получит обвинительный приговор, и ты получишь развод вне зависимости от его желания или нежелания. В одностороннем порядке. Можешь считать себя свободной.

Мурашки бегут по телу от этих слов. Я свободна. По факту, я была свободна и раньше, но теперь официально. Получение свидетельства о расторжении брака – дело времени. По сути, я больше не жена Тимуру!

– Что с лицом, Виктория? – вдруг спрашивает Герман, вырывая меня из мыслей. – Ты не рада? Почему ты так загрузилась?

– Рада, конечно! – выпаливаю скороговоркой. – Задумалась о том, как складно все вышло. Сначала заявление, потом его арестовывают…

– Если тебе интересно, да, это сделал я, – жестко признается Герман. – С моей подачи начались проверки его салона на отмывание денег. Собственно, там нашлось где разгуляться. Тимур хорошо зарабатывал на этом на пару с Машей.

Становится холодно, и в желудке остро колет страх. Я вроде уже поняла, что Герман куда опаснее Тимура, но не предполагала на сколько. Хорошим звоночком должна была послужить эта больница, но теперь определенно ясно, что у него связи во всех структурах. В прокуратуре, в ФСБ, в министерствах… Откуда? Откуда-откуда, от верблюда! Что за идиотские мысли? Есть люди, которые рождаются с золотой ложкой во рту. Герман, похоже, из семьи, которая была приближена еще к верхушке еще со времен СССР. Такие связи наращиваются десятилетиями.

Но меня по-прежнему беспокоит, что Тимур мыл деньги для криминальных группировок. Современные бандиты сидят в кабинетах и являются частью системы. Получается… Тут у кого крыша круче? У Германа просто оказались связи мощнее?

– Ты сказал, что его осудят, – спрашиваю аккуратно. – Это тоже с твоей подачи?

– Когда знаешь нужных людей, ускорить рассмотрение дела – вопрос одного звонка, – Герман торжествующе улыбается. – Да, не пройдет и месяца, ему выдвинут обвинения и закроют с обвинительным приговором. На основе которого Игорь и добудет тебе свидетельство о разводе.

– Ах, буду свободной, как ветер в поле… – прибавляю голосу мечтательности, чтобы скрыть тоску.

Страшно услышать не тот ответ, на который рассчитываю.

– Не совсем, – теперь Герман улыбается плотоядно. – Ты все еще работаешь на меня, забыла? И я точно не захочу тебя отпускать. – Он протягивает руку и гладит меня по щеке. – Свободной ты станешь только от уз брака с Тимуром. И тогда станешь моей.

Тепло от этих слов. Я хотела услышать именно это. Потеряв расположение Германа, я невыносимо хотела его вернуть. И теперь на языке вертятся слова: «Я и так твоя», но я не решаюсь их произнести.

– А ты нашел того водителя, который скрылся с места ДТП? – спрашиваю, чтобы перевести тему.

Герман сосредоточенно смотрит на меня несколько мгновений, будто размышляет, говорить или нет, а потом все же отвечает:

– Нашел, – в голос пробиваются рычащие нотки. Как же его триггерит эта авария! – Не сразу, но он все же рассказал, кто его нанял. Мои друзья из ФСБ уже проводят разъяснительные беседы.

Последнее говорит с таким выражением, что мне не хочется выяснять, что же там за беседы и беседы ли на самом деле. Факт – Герман решил вопрос. Хотя это явно далось ему приличной нервотрепкой.

– Не злись, – прикасаюсь к его ладони в попытке успокоить. – Я же здесь. Все хорошо.

– Да, ты здесь, но все могло обернуться… – он сжимает мою руку, закрывает глаза и втягивает воздух носом, словно пытается успокоиться.

В этот момент в палату заходит Владислав Алексеевич.

– О, Герман Михайлович! – радостно произносит он. – Рад, что все в сборе. Мы получили результаты исследований Виктории Александровны. Я как раз собирался отправить вам копии, но раз вы тут…

Он подходит ближе к каталке и неуверенно смотрит то на меня, то на Германа. Почувствовал, видимо, какая тяжелая энергетика сейчас от того исходит.

– Я не вовремя? – спрашивает вполголоса.

– Нет, Владислав Алексеевич, – Герман принимает коронный невозмутимый вид. – Здорово, что результаты поступили так быстро!

– Обижаете, Герман Михайлович, – картинно оскорбляется Владислав Алексеевич. – Вы же попросили поторопиться. А мы всегда идем навстречу…

– Ближе к делу, Владислав! – Герман ожесточает тон.

Врач вздрагивает и зачем-то открывает заключения, пробегает глазами. Не понимаю, он же знает, с чем пришел.

– С радостью могу объявить, что у Виктории Александровны нет патологий мозга, полученных при ударе головой. Кровоток не снижен, сужения сосудов не наблюдается.

– Это значит…? – скрипит Герман. – Когда Виктория Александровна сможет покинуть стены больницы?

– Если будет соблюдать постельный режим, исключит нагрузки на мозг, то… хоть сегодня! – отвечает Владислав Алексеевич, и складывает руки на животе, прижимая к себе бумаги. – Но я бы предложил Виктории остаться еще на сутки, и завтра вечером выписаться.

Хочу потребовать выписать меня сегодня, но Герман отвечает за меня.

– Так тому и быть. Виктория останется до завтрашнего вечера, – он пригвождает меня к койке тяжелым взглядом, явно заметив мое недовольство. – Завтра подготовьте выписку к семи вечера. Я сам заберу Викторию.

Врач кивает и уходит. А следом за ним со мной прощается и Герман. Его настроение резко ухудшилось, и у меня даже не возникло мысли просить его побыть подольше.

* * *

Ночь проходит гораздо лучше, а днем я чувствую себя уже настолько сносно, что даже выхожу из палаты погулять в рекреационный коридор. Голова слегка побаливает и все еще иногда кружится, но это не критично, приступы тошноты полностью прекратились. Я определенно иду на поправку!

Вечером приезжает Герман и вручает мне бумажный пакет от Бонапарт.

– Виола просила передать тебе к выписке, – он сдержанно улыбается. – Одевайся. Поехали домой.

Он выглядит уставшим и хмурым, и я не решаюсь ни спорить, ни расспрашивать. Подаренная одежда – узкие джинсы насыщенного темно-синего цвета и свитер крупной вязки на одно плечо, здорово поднимают мне настроение. Виола знала, чем меня приободрить. Вещи очень красивые и сели отлично.

Герман сажает меня в свой внедорожник на пассажирское сиденье, и мы отправляемся домой.

Всю дорогу едем молча. Возникает стойкое ощущение, что Германа что-то угнетает, и я все больше склоняюсь к мысли, что это связано с аварией. Хотя, конечно, причин может быть масса. Но заповедная детская, обрывки фраз и его реакция на мои слова вчера складываются в очень интригующую картину.

– Прости, я должна спросить, – произношу тихим голосом, когда мы заходим в коттедж. – Все дело в твоей семье? Что с ними случилось?

54.

Подходит Марта, тепло здоровается со мной, забирает у Германа пакет с моими старыми вещами и быстро ретируется в гардеробную. Черт. Она наверняка видела своего нанимателя всяким, а сейчас нарочито быстро убежала. Как лакмусовая бумажка, сигнализирует об опасности. Но я уже начала, не хочу отступать.

– Прости, если наступаю на больную мозоль, но… – подхожу и провожу рукой по стальному бицепсу через ткань пиджака. – Я вижу, что тебя это терзает. Что там была за авария?

Герман молчит и сверлит меня тяжелым колючим взглядом.

Возникает ощущение, что я тереблю тигра за хвост. Играю с огнем. Но любопытство лавой выжигает все внутри. Я просто должна узнать.

– Эту историю я буду рассказывать только под виски, – мрачно отвечает Герман. – Если ты готова разделить это со мной, тогда пойдем.

Киваю. Он делает мне знак подниматься на второй этаж и ведет в другую сторону от наших спален. Открывает дальнюю дверь и включает внутри тусклый желтый свет.

Это оказывается еще один кабинет. Я думала, у Германа деловые помещения только внизу. Отсюда открывается прекрасный вид на весь участок сбоку от дома и спереди. Видно даже дорогу за забором. А еще здесь очень расслабленная атмосфера. Как будто это место создано не для работы, а для кулуарных бесед.

Герман кивает мне на кожаный диванчик рядом с журнальным столиком, стоящий напротив рабочего стола, а сам направляется к бару, который стоит в углу. Берет оттуда бутылку виски, небольшой пакет апельсинового сока и два стакана.

Он наливает себе виски, мне сок и переставляет его на журнальный столик, свой рокс с виски держит в руке. Опирается бедрами на кромку стола и глядя в сторону произносит:

– Прежде чем я отвечу на твой вопрос, – он салютует мне стаканом и залпом выпивает его содержимое. Обновляет себе напиток и переводит пытливый взгляд на меня. – Скажи, откуда вдруг интерес к моей семье?

– Разве это не очевидно? – удивляюсь и отпиваю сок. – В твоем доме шикарная детская для ребенка лет пяти, но детей нет. Как и жены. По тебе видно, что ты холостяк. И ты определенно не Майкл Джексон, чтобы играться с чужими отпрысками.

Последнюю фразу произношу шутливо. Герман усмехается, но грустно.

– Я с первого взгляда понял, что ты умненькая девочка, – он с хитрой улыбкой смотрит на меня несколько мгновений, а потом мрачнеет и махом проглатывает вторую порцию виски. Вертит пустой стакан в руке. – Принимается.

Выкатывает это, словно тяжелый камень. Напрягаюсь. И уже, кажется, не рада, что вообще подняла эту тему. Улыбающийся Герман мне нравится гораздо больше, чем вот такой – хмурый и злой.

– Это случилось десять лет назад. Мне было двадцать восемь – молодой, обеспеченный, веселый, влюбленный. Я был счастлив. Моей жене Ирине было двадцать шесть, и мы растили пятилетнего мальчугана, Андрюшку.

Когда рассказ начинается с таких слов, волей-неволей хорошего финала не ждешь. Герман наливает себе виски в третий раз. Почти подряд. Видимо, история его очень тяготит.

– Была суббота, но я поехал в офис. У меня тогда была только одна строительная компания, и я вел переговоры с инвестором, – продолжает Герман, отхлебнув глоток из стакана. – Мы договаривались, что это сделаю я, но Ира пошла наперекор и сама повезла сына в парк аттракционов.

Он замолкает и с силой опускает стакан на столешницу возле себя. Вздрагиваю от писка стекла. Бронзовая жидкость выплескивается на дерево стола.

– Ира пообещала, что дождется меня. Дала слово и нарушила. Я должен был их отвезти! – договаривает сквозь стиснутые зубы. – Тогда они остались бы живы.

Мне больно слышать это. Больно видеть Германа настолько… мрачным. Такого не должно происходить в жизни. Он потерял сразу двоих самых близких людей. Это невероятно жестокий удар судьбы. Слишком тяжелое испытание.

Не представляю, что бы испытывала я на месте Германа. Моей эмпатии хватает только на то, чтобы почувствовать его нынешнее состояние.

– Она обещала, – повторяет Герман глухим голосом. – И обманула. Я бы понял, простил бы, если бы все обошлось. Но не обошлось. Ира не справилась с управлением, вылетела на встречку и встретилась с грузовиком. Она умерла на месте. Андрей спустя несколько часов в больнице.

Теперь я понимаю, почему Герман так ревностно относится к обещаниям, к преданному доверию. Нарушенное слово унесло две жизни. Две самых дорогих ему жизни.

Герман снова тянется за виски. Подхожу и убираю его руку с бутылки. Сжимаю ладонь. Ее тепло остро контрастирует с холодом, которым от него буквально веет.

– Я понимаю, что это слова, и я не могу избавить тебя от сожалений, – произношу тихо и проникновенно, – но ты не виноват. Это было ужасное стечение обстоятельств.

Герман вырывает свою ладонь у меня из рук и настойчиво берет бутылку виски. Большим пальцем скрутив крышку, прикладывается прямо к горлышку. Делает несколько глотков. Теперь он меня совсем пугает.

– Ты услышала достаточно? Все, что хотела? – спрашивает он, пронзая меня острым взглядом. Осторожно киваю. – Тогда уходи.

Что?! Что за… Оторопело хлопаю ресницами, не понимая, как вдруг с ним произошла такая дикая метаморфоза.

– Не смей меня выставлять, Герман! – отвечаю в тон сердито. – Я хочу остаться! Хочу быть рядом!

Я снова берусь за его ладонь, и на этот раз он ее не вырывает.

– Тебе не понравится, что ты увидишь, Виктория, – выдавливает скрипучим голосом.

Мне кажется, я кожей ощущаю боль, которую он испытывает. Или борьбу, которая сейчас происходит у него внутри.

– Я не боюсь, – шепчу и обнимаю его, втягивая носом его запах, смешанный с ароматом парфюма. – Со мной можно быть настоящим.

– Зато я боюсь, – Герман отставляет бутылку и, взяв за плечи, отлепляет меня от себя. – Я сейчас не тот, с кем стоит оказываться наедине в полутемной комнате.