355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алиса Евстигнеева » Хороший мальчик. Строптивая девочка (СИ) » Текст книги (страница 16)
Хороший мальчик. Строптивая девочка (СИ)
  • Текст добавлен: 28 сентября 2020, 11:00

Текст книги "Хороший мальчик. Строптивая девочка (СИ)"


Автор книги: Алиса Евстигнеева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Грубо-то как, – с укором щёлкает он языком.

– Олег, давай без всей этой театральщины.

– Как скажешь, – на удивление миролюбиво соглашается он. И опять мы молчали.

Не скрываясь, он рассматривал меня, в очередной раз, морщась из-за вида моих волос. И впервые за вечер я возликовала от мысли о своих красных колготках, потому что их он тоже не оценил. А потом он неожиданно протянул руку вперёд и, зажав прядь моих волос между двух пальцев, провёл по ним вниз. Первым моим порывом было отшатнуться в сторону, но титаническим волевым усилием удержала себя на месте, не желая показывать свою слабость.

– Я смотрю, ты всё ещё не успокоилась.

– Меня всё устраивает.

– Ника-Ника, – покачал он головой. – Когда же ты уже вырастишь?

– Боюсь спросить, что ты под этим подразумеваешь.

– Сама знаешь. Возьмёшься за голову, прекратишь эту идиотскую клоунаду, делающую из тебя посмешище.

Он говорит очень спокойно, плавно и вальяжно, делая еле уловимые акценты интонацией на «идиотской клоунаде» и «посмешище». А у меня в голове чувство дежавю. Ника, ты ведёшь себя как маленький ребёнок… Ника, это глупо… Ника, ты нас позоришь. Слова новые, а суть прежняя. И этот тон, презрительно-снисходительный. Меня от него до сих ледяная дрожь берёт.

– Ты мне за этим звонишь? Чтобы убедиться, не вся ли дурь вышла из моей головы? – добавляя побольше сарказма в голос, спрашиваю я.

– Хочешь сказать, что тебе это не нравится? – ухмыляется Олег. Плевать ему на мой сарказм, ему вообще плевать на любые мои попытки отбиться или сопротивляться.

– А как ты сам думаешь? По-твоему это нормально, пытаться названивать мне на протяжение стольких лет?! У тебя вообще как с головой?! – не выдерживаю и повышаю голос. Ну вот, а ведь хотела оставаться невозмутимой.

– Если б не нравилось, давно бы номер сменила, – философски замечает он.

– И чтобы это изменило? Ты бы всё равно нашёл, – вымученно замечаю я, но Першину всё равно, он продолжает с ухмылкой и намёками поглядывать на меня, словно всем своим видом говоря, что я могу говорить всё что угодно, но он-то знает… – Олег, мы расстались! – не выдерживаю я, срываясь чуть ли не крик.

– Если чисто технически, то не мы расстались, а ты ушла…

– Да какая разница! Я… мы… Главное, что всё. Два года! Два! Забудь обо мне! Всё кончено, давно! Всё! Баста! Конец! – с пылом тараторю я. – Я не хочу…

Но он не даёт мне договорить, хватая пальцами за подбородок, отчего я пугаюсь и тут же замираю. Нет, он никогда не бил меня, но это властность в его глазах, в его движениях… Его отношение ко мне, как-будто у него есть любые права на меня и мою жизнь, это ввергает меня в ступор, из которого на самом деле не так уж и легко выйти.

– Ну, что ты, малышка, – холодно улыбается он. – Конец наступит только тогда, когда я этого захочу. А я слишком много в тебя вложил, чтоб просто так забыть о тебе, – здесь его пальцы ещё сильнее сжимаются на моём подбородке, заставляя меня наклониться чуть вперёд. – Ты всё ещё мне должна, тебе не кажется? Так меня подставила, так подставила, – я судорожно сглатываю, напуганная ничем неприкрытой ненавистью, которая светится в его глазах. – А я ведь всё для тебя сделал. И чего тебе только не хватило. А, малыш?

Я нервно дёргаю головой, вырывая своё лицо из его зажима, но Олег успевает перехватить меня за руку и снова с силой тянет на себя. Я выбрасываю свободную руку вперёд, упираясь ему в грудь, стараясь сохранить хоть какое-то расстояние между нами.

–Пусти, – прошу отчаянно.

Но Першин продолжает улыбаться и с ленцой тянуть меня на себя.

–Ну что, ма-лыш…

И в этом уродском «малыш» скрыто столько всего, что мне тошно становится. Не знаю, что было бы дальше, если бы в этот момент со стороны входа на балкон не раздалось приказное:

– Руки от девушки убрал.

И моё сердце уходит в пятки. Одновременно я и рада Дамиру, и в тоже время мне хочется провалиться сквозь землю от того, что он стал свидетелем всей этой грязи.

Олег удивлённо поднимает брови, но руку не отпускает, правда, и тянуть на себя больше не пытается.

– Не лезь не в своё дело, – с презрением в голосе требует он у Бероева, добавляя издевательское, – Чурка.

Спокойный Дамир стоит в дверях, переводя свой взгляд с меня на Першина и обратно. Но судя по сжатым кулакам и плотно сжатым губам спокойствие это лишь внешнее. Он делает шаг вперёд, потом второй, и Олег напрягается, больнее сжимая мою руку.

– Я сказал, чтобы ты отпустил девушку, – неведомой мне до этого интонацией требует брат Стаса.

– А я сказал, чтобы ты не лез туда, куда не просят.

– Забавно, – вдруг улыбнулся Бероев, кладя свою ладонь поверх руки Олега, которой он удерживал меня. – Предупреждаю сразу, будет больно. Так что отпускай.

Олег никогда не был силён в физических разборках, он вообще считал себя выше всего этого. Но и отступать ему сейчас совсем не хотелось, ещё и на моих глазах. И он замахивается свободной рукой, целясь в лицо Бероева, видимо рассчитывая на эффект неожиданности. Но Дамир легко уворачивается, при этом, не забывая про вторую Першинскую руку. Не знаю, что он там сделал, но буквально мгновение, и схватившие меня пальцы разжались. Я тут же отскочила в сторону. А Олег издал какой-то звук, очень похожий на стон.

Дамир довольный результатом отпустил своего оппонента и сделал шаг назад. И пока Першин приходил в себя, болезненно потирая обе руки, Дам кивнул мне в сторону выхода и максимально спокойно позвал:

– Вер, пойдём.

Послушно кивнула и двинулась к Дамиру, что видимо в конец разъярило Олега. С ним такое бывало, когда что-то шло не по плану, он терял остатки самообладания.

– Что Никуль… даём всем подряд? Ну, правда, кто ж ещё позарится на то, во что ты превратилась.

Я вижу глаза Дама и мне хочется завыть от того стыда, что затапливает меня изнутри. Ну почему именно сегодня? Почему именно сейчас?

– Пойдём, – хрипло шепчу Бероеву, но он качает головой и опять со всей своей невозмутимостью поворачивается к Олегу.

– Повтори.

– Что тебе, блин, повторить? Объяснить, с какой дрянью ты связался? – слегка истерит Першин, делая и без того некрасивую ситуацию ещё более дерьмовой.

Дамир вздыхает и словно вынужденно возвращается к Олегу.

– Не надо, – вырывается из меня тихая просьба.

Но брат Стаса всё прекрасно слышит, повернув голову ко мне с ободряющей улыбкой. И чёртов Першин опять пытается воспользоваться моментом неожиданности и тем, что Дамир смотрит на меня, во второй раз замахиваясь на моего защитника.

Впрочем, тот этого будто и не замечает, легко уходя в сторону, Дам перехватывает чужую руку, заводя её за спину противника, заставляя Олега согнуться пополам. На его лице тут же расплывается болезненная гримаса. А вот Бероев всё так же спокоен и невозмутим, по крайней мере внешне.

– Сказал же, что больно будет. Но ты на будущее всё равно за языком следи, окей? А то ведь всегда может быть ещё хуже.

С силой отпихивает от себя Першина, из-за чего тот летит на ограждения, чертыхаясь и матерясь. А я думаю о том что даже интеллигентный до мозга костей Олег Иванович теряет весь свой лоск под давлением обстоятельств.

Дамир обнимает меня за плечо и с лёгким нажимом в голосе велит:

– Пошли.

И мы идём, а я стараюсь гнать из себя всё, что только можно: и панику, и отчаянье, и всё тот же стыд, мыслями хватаясь за надёжную ладонь на моём плече. Но меня всё равно трясёт.

Мы доходим до самой лестницы, когда Дамир нарушает тишину.

– Вер, ты в порядке?

Потерянно киваю головой, ища в себе силы, чтобы попросить о том, что пугает меня больше всего.

– Не говори ему ничего, – выходит подавленно и хрипло.

– Почему? – всё правильно понимает он, останавливая меня за плечо и поворачивая к себе.

– Не надо. Пожалуйста, ничего не рассказывай Стасу.

В этот момент что-то неясное отражается у Дамира на лице. Очень похожее на вину, а потом он переводит взгляд мне за плечо, и я тоже всё понимаю.

– Что не рассказывай? – недовольно уточняет Чернов, стоящий где-то у меня за спиной.

Глава 20

Стас молчал. Молчал когда я уходила от них с Дамиром, чтобы найти свою парку, молчал, когда мы садились с ним в машину. Вдвоём. Бероев тактично заявил, что решил остаться у Борисовых с ночёвкой, из-за чего я сделала вывод, что он всё-таки рассказал брату про сцену на балконе. Стас злился, играл желваками и молчал. А я нервно теребила рукава водолазки и тоже… помалкивала.

Машину он вёл рвано, то набирая бешенную скорость, то резко сбрасывая её, приходя в себя. Я сидела на соседнем сиденье, обхватив колени, и смотрела на побелевшие костяшки его пальцев – настолько сильно Чернов сжимал руль. Больше всего на свете хотелось коснуться его, но я не решалась, начиная неловкое движение рукой в его сторону и тут же обрывая себя.

В итоге Стас не выдержал первым.

– Долго ещё бояться будешь? – сдерживая рвущееся наружу раздражение, поинтересовался он.

– Видимо, пока ты будешь злиться, – я тоже боролась с эмоциями, стараясь сохранять какое-никакое спокойствие.

– Я не злюсь.

– Вижу! – восклицаю излишне нервно.

– А какой ещё реакции ты от меня хочешь?! – под стать моему тону уточняет Чернов.

– Реакции на что? – не смогла удержаться от остатков своей въедливости. За что тут же получила выразительный взгляд шоколадных глаз. Касаться его тут же перехотелось, да и вообще находиться рядом, с тоской покосилась на заднее сиденье. Ну не перелезать же мне туда?

Чернов злился, я паниковала и от этого тоже злилась, не понимая, что мне делать, да и что в целом сейчас происходит между нами. За окном мелькали многочисленные огни, и чтобы вернуть остатки самообладания, пыталась зацепиться взглядом за них, но это не помогало, ибо тяжелое дыхание Стаса всё время напоминало о происходящем.

– Ладно, давай, успокоимся, – первая пробую сделать шаг навстречу.

– Я спокоен, – отрезает он.

– Стас!

– Что Стас! – в итоге срывается он. – Что Стас? Что я ещё должен сделать такого, чтобы ты начала мне доверять.

– Я доверяю.

В этом месте он резко входит в поворот, и меня кидает в сторону, хорошо, что пристёгнуты ремнём безопасности. Но понимание его маловменяимости становится очевидным.

– Остановись! – надрывно прошу я, всё-таки хватаясь за его руку. – Стас, остановись, мы не доедем иначе.

И он неожиданно слушается.

Через пару минут мы стоим у припаркованной на обочине машины, я курю, а Чернов зачем-то нервно пинает по колёсам, делая вид, что проверяет их состояние.

– Скажи уже, – выдыхаю я вместе с дымом.

Излишне сильный пинок по колёсам, и внутри меня всё завязывается в один тугой узел.

– Ты заметила, что тебе легче открываться другим людям, чем мне? – устало спрашивает он, после чего перестаёт лупить по машине и опирается спиной на её бок, забивая на то, что грязь с кузова тут же липнет на его безупречное пальто.

Глубоко затягиваюсь, из-за чего начинает драть горло, но зато помогает не дрожать голосу.

– Ты про Олега?

– Я не знаю про кого, – Стас разводит руками. – Потому что как оказывается я вообще не в курсе происходящего…

Не отвечаю, делая жадные затяжки одну за одной, пока мои лёгкие не сдаются, и у меня не начинается приступ кашля. Стас не выдерживает, грубо выдёргивая остатки сигареты из моих пальцев, и с остервенением отшвыривает её на дорогу. Еле различимый огонёк ещё какое-то время тлеет на грязном асфальте, пока не гаснет навсегда.

– Знаешь, сегодня просто вечер открытий, – горько усмехается он. – То оказывается, что ты умеешь петь и играть на гитаре, и почему-то первым об этом узнаю не я, а Жан…

– Так получилось, – предпринимаю слабую попытку объясниться. – Он увидел, что я смотрела на то, как он играет и…

Моё оправдание затихает само по себе под пристально-недовольным взглядом Чернова.

– Ну а дальше? Дальше то же самое? Какой-то урод хватает тебя, и по неясной причине я ещё не должен знать об этом?! А если бы Дамир на вас не наткнулся, что было бы тогда?

– Ничего не было бы.

Стас гневно качает головой, словно не веря своим ушам.

– Это Олег… мой бывший. И он ничего бы не сделал, он умеет только пугать, ну и давить.

– Тогда скажи мне, какого хера ты впадаешь при нём в оторопь?!

– Это Дамир сказал?

– Это я увидел, – рычит Стас, заводясь вновь. – Да на тебя там, в коридоре, лица не было, и дрожь била размером с куриное яйцо.

На это мне ответить нечего.

А Стас опять бьёт, только на этот раз кулаком и по капоту.

– Сколько раз я ещё должен попросить тебя? Расскажи мне, просто расскажи мне всё?! Я приму тебя любой. Но нет же, тебе легче доверять кому угодно только не мне – Роме, Даму… Жано! Слёту, легко, моментально… В то время как мне приходится перед тобой наизнанку выворачиваться. Почему, Вера, почему?

Хочется застонать, как же он не понимает очевидных вещей!

– Да мне всё равно! – выкрикиваю я, заставляя Стаса замереть. – Мне всё равно на твоего Жана, на Рому с Дамиром. Как бы хорошо я к ним относилась, но их мнение я переживу. Но… но перед тобой мне стыдно. Как ты это этого не поймёшь. То какой ты будешь видеть меня это… это всё!

– Сказал же, приму тебя любой!

– Чернов, – горько усмехаюсь я. – Это только слова, твои правильные слова о том, как оно должно быть. На деле же выходит совсем иначе. Я прошу тебя, дай мне время, и ты слетаешь с катушек, не просто признаваясь мне в любви, но и тут же предлагаешь жить вместе. Обещаю подумать, и уже, бац, я живу у тебя. Говорю, не дави на меня, и ты сходишь с ума ото… всего. Ты говоришь, что я сомневаюсь в тебе, а я не сомневаюсь, но мне нужно время, чтобы понять, как это жить с тобой и в гармонии со своими чувствами. Мне надо сориентироваться! Если хочешь привыкнуть! Это же просто так не происходит, щёлк и всё, по мановению пальца. Я стараюсь, честно стараюсь… Так что хватит каждый раз из себя вселенскую обиду строить!

– Это я обиду строю?! – как ужаленный взвился он, даже от машины отлип.

– Ты! Потому что у тебя в голове засел какой-то там образ, как оно должно быть. Идеальная модель идеальных отношений Стаса Чернова. Наверное, как у твоих родителей, но только лучше и круче, с учётом всех совершённых ошибок! И вот, с Настей не получилось, а тут я. Другая, диаметрально противоположная, и у тебя что-то там перещёлкивает, а почему бы не попробовать другие отношения с другой Верой!

Стас натурально так рычит и пинает что-то на земле, видимо, ему необходимо находить физическое воплощение своей злости. Чтобы не свернуть мою шею.

– То есть ты так думаешь?!

– Никак не думаю, – психую я, шлёпая ладонью себя по ноге, так тоже оказывается легче. – Просто у тебя уже есть представления обо мне, и они тебе нравятся, ну или же они тебе подходят. Не знаю, что там тебя зацепило. Моё сопротивление, упрямство, строптивость… Да всё, что угодно. А что будет, когда ты поймёшь, что я… я нефига не такая. Что я всего боящаяся на свете тряпка, всю жизнь только и делающая, что цепляется за людей, впадая от одной зависимости в другую?!

Слёзы сами собой начинают наворачиваться на глаза, и я откидываю голову назад, пряча их от Стаса. Помогает мало, приходится запустить руку в волосы и сжать их у основания, с силой натягивая кожу голову. Боль немного отрезвляет.

– Ты говоришь, что примешь меня любой, хорошо, давай проверим, – я возвращаю голову обратно, чтобы видеть его, хотя на улице уже давно ночь, и фонари вдоль трассы не дают того освещения, чтобы мы могли в полной мере видеть выражения лиц друг друга. – Если хочешь, я тебе всё расскажу.

Чернов пока молчит, напряжённо скрипя зубами. Прячу замёрзшие руки в карманы парки.

– Вера, – без всякой злобы выдыхает он, но и спокойствия в нём сейчас нет ни на йоту. – Весь вопрос не в том, чего хочу я, а чего хочешь ты. И хочешь ли ты, чтобы я знал…

Дальше ехали опять в молчании. Не таком гнетущем, но всё равно. Каждый думал о чём-то своём, пытаясь переварить услышанное или сказанное.

Дома я поплелась в душ, а Стас пошёл выгуливать Бонифация, который уже весь извёлся в ожидании непутёвых хозяев.

Когда я вышла из душа, уже переодетый в домашнее Стас сидел в гостиной на диване и что-то увлечённо печатал на ноутбуке.

– Кушать хочешь?

Вместо ответа он лишь отрицательно покачал головой, не отрывая глаз от экрана. Замечательно. Пошла на кухню, зачем-то долго там возилась, хотя от моих кулинарных умений явно не было никакого толка. Пыталась переварить события сегодняшнего дня, и мне казалось, что за один вечер произошло больше, чем за предыдущие недели. И все дневные тревоги из разговора с Севкой и Кролей казались такой ерундой.

Бонифаций тёрся у моих ног, изображая кота, в результате чего, я сдалась и взяла его на руки, он тут же принялся пытаться лизнуть меня в мокрые от слёз щёки. Говорю же, тряпка. Пришлось отпустить пса обратно.

Время шло, Стас успел поговорить с кем-то по телефону, Бонька скакал по квартире, а я всё ещё продолжала прятаться на кухне, стараясь принять хоть какое-то решение.

Когда я появилась в комнате, Стас взглянул на меня коротким взглядом и уткнулся обратно в свой ноутбук. Осторожно села на противоложный край дивана, поджав под себя ноги. Но даже тогда Чернов не реагировал на меня, совершенно не собираясь облегчать мне задачу. Кусала губы и украдкой рассматривала его, словно боясь быть застуканной. Он был хмурым и уставшим, под глазами пролегли тёмные круги, на щеках виднелась дневная щетина, по которой мне до безумия захотелось провести ладонью, но я опять не отважилась. Вместо этого задержала дыхание, а потом спокойным и бесцветным голосом спросила:

– Как ты думаешь, что бывает с покорными детьми, которые никогда в жизни ничему не сопротивлялись?

Стас не спеша отводит глаза от ноутбука на меня, обдумывая услышанный вопрос.

– Начинают бунтовать, став взрослыми? – аккуратно предполагает он.

– Это лучший вариант развития событий. Но чаще всё происходит совершенно иначе. И уходя от одной зависимости, скорее всего они попадают в другую…

Если вспоминать, то во многом мои отношения с миром и с родителями оказались завязаны на музыке. Сначала это просто были попытки порадовать отца моими достижениями, а потом всё переросло во что-то большее и просто-напросто вырвалось из-под нашего контроля.

Как всегда, всё случилось спонтанно. Однажды отцу, впечатлённому какими-то моими успехами, пришла в голову гениальная идея устроить совместный концерт. Ну как совместный, концерт был его, а мне предлагалось отыграть для него пару композиций. И как-то всё так удачно сложилось, что зал просто утопал в сентиментальных слезах от идеи воссоединения дочери и отца.

Дома все прониклись этой затеей, у мамы буквально горели глаза от мысли о том, что отец вот так вот прилюдно признает во мне свою законную дочь. А что я? Мне пока что было всё равно, я играла и большего от меня не требовали, так что я была вполне счастлива. Правда, в нашей ситуации было одно большое но, Константин Валерьевич достаточно много гастролировал по стране, а я всё ещё была школьницей, и как ни странно, но маминого благоразумия хватило на то, что бы не нарушать мой учебный процесс. Поэтому выступала я с ним редко, и то только в пределах Москвы и Московской области.

А потом случалось неминуемое – я выросла. Мне было семнадцать, и я ни черта не смыслила в этом мире. Смотрела на мир широко распахнутыми глазами и удивлялась всему на свете. Вера Григорьевна с Севкой ещё пытались хоть как-то социализировать меня, но я пока что ещё не понимала, чего они от меня хотят.

Вопрос о продолжении дальнейшего обучения толком и не стоял, в один из своих визитов отец принёс два цветастых буклета: один из консерватории, другой – Гнесинки. Мой шикарный выбор был лишь номинальной идей свободы. Решила за Гнесинку, даже не знаю почему.

Учиться было интересно, наверное, ещё и потому что я оказалась в своей среде, таких отчаянно-увлечённых ботаников. Я вдруг стала понимать людей вокруг себя и перестала быть какой-то не такой. Так увлеклась, что и родителей из виду потеряла, не задумываясь о том, что у них там творится. Меня вообще, как оказалось, теперь не надо было ни контролировать, ни воспитывать, ни что-то ещё… Я и дома-то толком не бывала сутками напролёт, пропадая в стенах академии.

Как всегда, меня не могли не заметить, вновь начав отправлять куда только можно – на фестивали, конкурсы, концерты… Даже наставника для меня выделили из ассистентов-стажёров. Можно, считать, что личного педагога.

– Хочешь, угадаю? – Стас вдруг прерывает мой рассказ.

– Всё настолько предсказуемо? – попыталась улыбнуться я, но Чернов продолжал оставаться серьёзным. – Да, ты прав, это был Олег.

Вернее, Першин Олег Иванович. Уже не студент, но и ещё не педагог. Молодой, красивый, обворожительный, перспективный… Правда, уже тогда он понимал, что в музыке ему сильно ничего не грозит, он неплохой пианист, но ему всегда не хватало чего-то такого, чтобы стать лучшим. Но он не сильно расстроился, быстро переключившись на педагогическую деятельность. И если музыканты обычно мечтают о полных залах и мировом признании, то его целью стало остаться в стенах родной академии. А для этого надо было одно, чтобы его ученик (в данном случае это оказалась я) добился успехов на международном поприще.

На самом деле, мир профессиональной музыки достаточно узок, а конкуренция в нём страшнейшая. Что же говорить об отдельно взятом ВУЗе? Поэтому не было ничего удивительного в том, что он подошёл со всей ответственностью и пылом к занятиям со мной, воспринимая каждую мою победу, успех или поражение как свои собственные. Я тогда плохо понимала мотивы его действий, но такое пристальное внимание со стороны молодого человека мне льстило.

Сначала всё было вполне безвинно и крутилось в рамках музыки, но с каждым днём наши с ним занятия начинали принимать какое-то совершенно иное для меня значение. Сначала я начала краснеть.

Смешно так, очень наивно и по-детски.

Он здоровался со мной своим правильно поставленным голосом, а я заливалась предательским румянцем. А во время игры на фортепьяно, когда он сидел рядом, у меня спирало дыхание, а пальцы отказывались слушаться. Первый раз в жизни мне стало не до музыки. В этот момент Олег понимающе ухмылялся, видимо прекрасно понимая, что со мной происходит, и вкрадчиво просил меня:

– Ника, давай ещё раз. И повнимательней.

И я краснела ещё больше, прилагая весь максимум своих усилий, чтобы порадовать его.

Сложно сказать, почему именно он. Может быть, это как с Рыжим, Олег оказался единственным мужчиной в моём окружении, а может быть, мне казалось, что он понимает меня. Я ведь по жизни со всеми своими нотами и мечтами о великом так и оставалась белой вороной, что даже Севка многое во мне принимал за блажь.

Примерно так я прожила свой первый курс, с головой погрузившись в музыку и свою влюблённость, правда, для Олега тогда всё оставалось в рамках занятий учитель-ученик, но мне большего и не надо было, лишь бы он был рядом и каждый день улыбался мне своей образцово-показательной улыбкой. А потом кто-то из моих заскучал. То ли у папы с концертами что-то там перестало ладиться, то ли мама посчитала, что потеряла один из смыслов своей жизни, то есть возможность воспитывать меня. В общем, в начале второго курса я всем срочно понадобилась. Родители на каких-то космических скоростях стали включать меня в отцовские концерты, совершенно игнорируя моё обучение в академии.

И я, как послушный ребёнок восемнадцати лет, кивала головой и безоговорочно каталась с отцом по гастролям, абсолютно забивая на пары и репетиции. Как легко догадаться, это совершенно не устраивало Олега. Сначала он просто пытался со мной говорить, взывая к моему благоразумию, пугал меня тем, что я гроблю своё будущее, отказываясь от конкурсных выступлений. Я виновато тупила взгляд, слёзно извиняясь перед ним, прекрасно осознавая, что должно быть очень его подвожу, но и родителям я перечить тоже не могла.

А потом случилось немыслимое… Он меня поцеловал. Кажется, что вот только он меня убеждал о том, что я должна полностью сосредоточиться на своей учёбе, и я пыталась подобрать все доступные мне оправдания, а в следующий момент он уже меня целует. Помнится, что за поцелуем последовало какое-то пылкое признание о том, что как же я ему нравлюсь, и как же ему меня не хватает. Не знаю, как я тогда сознание с перепуга не потеряла, но для влюблённой меня это оказалось достаточно сильной мотивацией. Уже на следующий день я упросила отца, пропустить недельную поездку.

Так оно и пошло. Олег, окрылённый моей податливостью, активно начал развивать наши «отношения». А я начала метаться между ним и родителями, пытаясь успеть везде и всё. Но это само по себе было невозможно. И чем больше я металась, тем большим чувством Першин проникался ко мне. Мы уже давно не просто репетировали или музицировали с ним за фортепьяно. Целовались, обнимались, держались за ручку, правда, в тайне ото всех, но мне и этого было вполне достаточно. Ну и, в конце концов, я оказалась в его постели, скорее всего, это должно было стать финальной точкой в приручении меня, а я наоборот испугалась, ибо совершенно не была готова к такому развитию событий. Было больно, стыдно и неловко. Попыталась притормозить всё происходящее, сбежав с отцом на очередные гастроли.

Першин тогда впервые обиделся в открытую. Меня ждала долгая речь о неблагодарности.

– Больно осознавать, что ты меня не любишь, – бросил он мне с упрёком, перед тем как громко хлопнуть дверью.

А испуганная я долго тогда хлопала ресницами, глотая свои слёзы. После этого я сделала всё возможное, чтобы искупить свою вину, даже выиграла Международный конкурс молодых дарований в Дрездене. После чего меня великодушно простили и попросили больше не заставлять его сомневаться в силе моего чувства.

Параллельно всему этому мама стала подозревать что-то неладное. Ведь впервые я стала сопротивляться их указаниям, игнорируя желание отца выступать с ним. По вечерам пропадала неизвестно где, а по мне ведь сразу было видно, что я не из академии возвращалась, смущённо краснея, каждый раз, когда Светлана Викторовна встречала меня своим строгим видом.

– Кто он? – однажды огорошила меня мама своим вопросом.

Я замялась, но соврать не смогла. Да я и не умела обманывать, тем более маму. Спустя неделю, родители изъявили желание познакомиться с Олегом.

Он приехал к нам домой во всей своей красе, в светлом костюме и с огромным букетом белых лилий. В тот вечер отец тоже присутствовал при нашей встрече. Мы сидели на кухне и пили чай с тортом, когда мама в своей привычной манере попросила меня выйти, потому что им с отцом надо поговорить с Олегом. Я испугалась. Даже кружку чуть из рук не выпустила. Но Олег кивнул головой, одними глазами обещая, что всё будет хорошо. И я ушла к себе в комнату, где меня ждали двадцать фарфоровых кукол.

Когда громко хлопнула дверь, я поняла, что разговор у них не заладился. Выскочила в коридор, но Першина перехватить не успела. Затем у нас с родителями состоялся тяжёлый разговор.

– Ника, он тебя использует! – напирала на меня мама.

– Он меня любит! – со слезами на глазах защищала я его.

– Дочь, я знаю таких как он, – подключился отец. – Он пытается получить свою выгоду от такой талантливой девочки как ты!

– А вы? А вы не пытаетесь?! – первый раз в жизни попыталась я в чём-то обвинить родителей.

– Ника! – ледяным тоном обдала меня Светлана Викторовна. – Думай, о чём говоришь.

– Ты их не послушала… – уже понимая, к чему идёт мой рассказ, предположил Стас.

– Не послушала, – покачала я головой. – Но у родителей были другие методы, они просто попробовали взять меня под тотальный контроль, ну и почаще вывозить из Москвы.

Я тогда себя Джульеттой мнила, которую не пускают к её Ромео. Вроде как, и послушалась, но всё чаще стала ругаться с мамой, пытаясь хоть как-то отстоять свою любовь к Олегу. Он тоже был хорош, по чуть-чуть обрабатывая меня вечными разговорами о том, что родители притесняют меня, рушат мою жизнь и используют в своих целях.

А мне даже посоветоваться не с кем было. К тому моменту Вера Григорьевна вышла на заслуженный покой, и они с Севой продали их квартиру, переехав куда-то за МКАД. Как выяснится позже, у Веры Григорьевны начала развиваться болезнь Паркинсона, и Игнатьевым срочно понадобились деньги. Но Рыжий не сказал, а мне было откровенно не до них.

В один прекрасный день Олегу это всё надоело. И он попытался поставить меня перед выбором, либо он, либо родители. Я тогда долго рыдала и просила его понять, что я не могу так подло поступить с родителями.

– Я понимаю тебя, понимаю как никто другой, – тщательно выговаривая слова, начал он свою лекцию. – Только объясни, как ты, такая честная и правильная, можешь терпеть то, как твои родители столько лет живут двойной жизнью?

– Ты про что? – напряглась я, резко перестав плакать.

– Ну, твой отец, он же женат. При этом, изменяет своей жене с твоей матерью, разве это не бесчестно?

– У них ни…ничего нет, – заикаясь, попыталась оправдать родителей. – Они ради меня общаются.

– Наивная! – усмехнулся Першин. – Какая же ты у меня наивная. Ник, я готов дать руку на отсечение, что все эти года они были любовниками.

Я тогда словно в оторопь впала, повторяя одно и то же: «Это неправда».

– Правда-правда, – настаивал Олег. – Они так хорошо устроились, прикрываясь твоей спиной. Если не веришь, у них спроси.

И я спросила. Мама тогда знатно удивилась, ведь я никогда не проявляла никакого открытого интереса к их отношениям. Да я никогда и не сомневалась тому, что рисовала передо мной мать, а отец, вообще, для меня был недосягаемым небожителем. А тут такое…

Сложно сказать, что оказалось наиболее сложным: принять сам факт двойной жизни родителей или же осознать мою роль во всём этом.

Наверное, пойми это всё чуть раньше, до появления Олега в моей жизни, я гораздо проще бы всё восприняла. Но тогда у меня была моя великая любовь, и я упорно не понимала, как можно делить любимого человека с кем-то.

У нас с мамой состоялся знатный скандал.

– Ты просто мне завидуешь, – кричала я ей в сердцах. – Потому что мой мужчина любит меня, а твой столько лет живёт на два дома…

Именно тогда я получила свою первую и единственную пощёчину. Итог предсказать не сложно. Я ушла из дома. Как была в джинсах и свитере, так и ушла. Без денег, без вещей, без каких-либо представлений о том, что дальше.

– Ты говорила, что ушла от родителей, когда поняла, что они опять вместе.

– Да ни черта я тогда не поняла, – у меня вырывается болезненный смешок. – Просто потеряла очередные иллюзии относительно своей жизни. Понимаешь, это так легко было сказать, что во всём виноваты родители. А признаться в том, что я такая идиотка по жизни, которая ничего не видела дальше своего носа… Это уже сложнее.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю