Текст книги "Моё пушистое величество, или Новый Год для Властелина (СИ)"

Автор книги: Алиса Чернышова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

16

На вечер у меня были большие планы, которые, однако, пошли по разным анатомическим адресам.

Изначально веселья мне даровала личинка, на которую первый день на боевом факультете произвёл неизгладимое впечатление. Добавили радости курицы из общежития; они накинулись на девчонку, как стая сорок. Мне пришлось даже шипеть, чтоб отстали.

У моих разборок с лемуром был один неоспоримый плюс: все местные благородные девы убедились, что я – тварь опасная и психованная. Потому, потявкав что-то напоследок, как и положено мелким шавкам, они отступили в свои комнаты.

Эт они вовремя. Я как раз присмотрел один гавкающий комок меха с куцым хвостиком, в который неплохо было запустить когти… Эх.

…

Хозяйка моя была в печали, понятное дело.

И да, конечно, с моей точки зрения это всё полная ерунда.

Не сравнить, например, с тем случаем, когда мне пришлось казнить лорда Хана, моего старого учителя, по ложному обвинению в государственной измене.

При этом, мы оба прекрасно знали, что обвинение действительно ложное. И все при дворе, у кого был мозг, тоже знали. Бывает в политическом контексте такое коллективное знание, когда все прекрасно понимают, что обвинение – бред, и все же об этом молчат, готовые при этом загрызть любого, кто скажет.

При других обстоятельствах, я бы помог ему оправдаться. Но лорд Хан слишком любил человека, чью вину (тоже сомнительную, кстати) взял на себя, а потому упорно признавался, даже когда его не спрашивали. Придворные же слишком ненавидели лорда за ту власть, которую я ему дал, и не позволили бы его пощадить… Я же тогда малой был ещё, и двадцати лет не стукнуло. Даже первое магическое совершеннолетие не справил, а потому от своих придворных, особенно мамочкиной родни, очень зависел. Понятное дело, позже я под благовидным предлогом убил или сослал почти всех членов дома Фаен… Но, это было потом. А тогда мне пришлось лично устроить, а после и посетить казнь одного из немногих подлинно близких мне людей.

Ужасный опыт. Вообще никому не рекомендую. Серьёзно.

Примерно после того у меня в первый раз поехала крыша с верхним этажом вместе…

Короче, жизнь у меня, как у любого властелина, была умеренно бурная и на трагеди богатая, потому примеры я мог бы перечислять долго и со вкусом. Сам факт, что при желании я бы мог рассказать маленькой ведьмовской личинке о таких печалях, по сравнению с которыми её не совсем удачный день – просто милый маленький пустяк.

С другой стороны, как утверждает в своём пути туриста моя тётушка “Хуже могло бы быть всегда, но это ничего не меняет.”

Да, личинкины проблемы по сути своей полная ерунда. Да, она сама над ними посмеётся, если доживёт до этого момента. А если это и окажется её самым ужасным воспоминанием, то это тоже хорошо, верно? Про такое можно сказать “лучший худший момент”.

Но прямо сейчас личинка была безутешна. Унижена, расстроена, печальна, с разбитыми надеждами и той глубиной страдания, которая может посещать только влюблённых восемнадцатилетних девчонок.

При этом, я не могу не заметить, что Ван-Ван не шутила, когда говорила, что одинока. Мы не так долго знакомы, но я не видел, чтобы у неё были друзья, с которыми можно было бы обсудить девичьи секреты и горести, и все девы в общежитии либо не замечают её, либо активно выражают неприязнь… Думается, она не шутила, когда говорила, что у неё есть только я.

И нельзя не признать, что глупое дитё, за которое я теперь вроде как отвечал, мне было немного жаль.

Пока она рыдала, судорожно и глубоко, бормоча “почему всё так, Снежечка” и “как несправедливо”, я отстранённо прислушивался к ментальному фону, стараясь оценить ведьмовскую личинку. Стоит ли мне и впрямь с ней заговорить? Насколько ей можно доверять? Врала ли она насчёт того, что использовала стандартный обряд?

– ..И эти их обвинения. Чего куратор Родц от меня хотел? Неужели ему пожаловалась Белинда? Это же она кричала, что ты ненастоящий! Наверняка, это она. Она меня ненавидит! Откуда бы ещё куратор взял такую глупость?!

Хм. Белинда – это у нас, если я помню верно, лемуродева. И да, в свете новостей её обвинения выглядят совсем не такими глупыми, как мне в самом начале показалось… Надо будет поболтать с лемуром в приватной обстановке, ой, надо…

Но пока что пришлось ещё раз решать, что делать с личинкой.

Изначально мне казалось, что девчонка из тех, что вполне милы и домашни, но при этом тупы, как подсвечник. На такую лечь можно, но положиться нельзя… Однако, эти её ленточки, равно как и поведение в стрессовой ситуации в целом, показали, что девочка всё же не совсем то, чем кажется. И то, как она говорила только что… Похоже, Ван-ван действительно не проводила никаких подпольных ритуалов… А значит, лучшее, что я могу сделать – рискнуть.

– Я не думаю, что это сделала лемуро… Белинда, – заметил я.

Личинка хлюпнула распухшим носом. И плакать перестала, зато начала заикаться.

Прогресс, я считаю.

– С-с-снежечка, – прошептала она, – ты… говоришь?

– Да, – вздохнул я. – Но ты должна пообещать, что это будет наш с тобой секрет. Они и так меня считают демоном или ещё невесть кем; если окажется, что я слишком быстро учусь, то вообще не слезут.

– Снежечка!

Она протянула ко мне лапки, но я распушил шерсть.

– Никаких объятий! Это как минимум неприлично. Я – взрослый мужчина, между прочим! У тебя совсем нет стыда?

Личинка заморгала.

– Но… ты же кот.

– И что теперь? Руками не трогать, я сказал!

– Л-ладно…

– Ты запомнила, что никому нельзя рассказывать о том, что мы с тобой разговариваем?

– К-конечно…

– Хорошо. А теперь перестань плакать, будь так добра. Лучше расскажи что-то интересное. Откуда у тебя те ленты, например, – а что, мне правда интересно! К тому же, лучше сразу задать темп в нашем разговоре, а то она его в неведомые дебри уведёт.

Личинка дважды моргнула.

– Я их сделала сама. Соткала и вышила, вкладывая в них силу и намерение. Если бы не они, меня бы ещё на пути сюда убили.

Ага. Вот даже так.

– Знаешь, я действительно хотел бы послушать обо всём об этом. Не расскажешь?

…

Личинка задумалась.

Задумчивость была характерная такая, очень хорошо узнаваемая. Командир наёмников, с которым мы как-то с похмелья штурмовали Синий Дол (даже не спрашивайте, зачем – я уже не помню), о подобном говорил: “Что бы такого вычурного напиздеть?”

Вот, у личинки это было написано бегущей строкой прямо по лбу. Как дополнение, вся аура её фонила типичными “эмоциями лжеца”. В сочетании это рассказало мне всё, что могло бы рассказать.

Нет, бывают на свете умельцы, наделённые достаточными способностями, чтобы разыграть нечто подобное. Но такого рода навыки тренируются специально и серьёзно, чтобы после найти применение в играх власть имущих. На такое, например, способен Лит-тир, один из лучших лгунов, которых мне доводилось видеть. Мой приятель способен обмануть даже профессионального менталиста… Но то Тир-и, который своё умение оттачивал столетиями. Вероятность того, что личинка способна на нечто подобное, практически равна нулю.

С одной стороны, конечно, новость хорошая – врать дитё не умеет.

С другой стороны, новость плохая – врать дитё совсем не умеет.

То есть, меня она не сможет обмануть, но и других, конечно, тоже… Ладно, с этим можно работать.

Вот прямо сейчас и начнём.

Но сначала – формальности.

– Дева Брэндт, – начал я мягко, – скажи, ты принимаешь меня своим фамилиаром, защитником и опекуном?

Личинка моргнула.

– Эм… Почему ты меня так называешь?

– Разве имя твоего дома не Брэндт? Так тебя, кажется, называл куратор.

– Да, но… – семья явно была болезненной темой.

– Сосредоточься, пожалуйста, на вопросе, который я тебе задал, – я добавил в голос строгости, бархатистости и щепотку очарования, что безотказно действовала на юных дев.

Личинку предсказуемо слегка повело.

– Прости, Снежечка, – вздохнула она. – Просто всё это… неожиданно.

Да ну понятное дело.

– Я знаю, – промурчал я, – но ты будь сильной, пожалуйста, и слушай меня внимательно. В конце концов, я твой фамилиар и ты – моя подопечная. Мы здесь вместе застряли, но так и не имели возможности толком это обсудить раньше. Потому я и спрашиваю тебя: принимаешь ли ты меня, как фамилиара и того, кто будет тебя оберегать, наставлять и направлять?

– Да, конечно!

Что же, она всё же дура.

Прискорбно.

С другой стороны, в подобных вопросах ей и не обязательно быть умной: я потом сдам её с рук на руки достойному мужу, и пусть потом у него об этом голова болит.

Я пронаблюдал, как на личинкину ауру легла печать ученичества, и довольно кивнул сам себе: теперь у меня есть формальное право опекуна распоряжаться судьбой личинки и в пределах разумного влиять на её разум.

Не слишком честно с моей стороны не раскрыть ей всего, но и ей бы стоило задуматься после всех намёков куратора, что со мной может быть что-то не так. Будь на моём месте настоящий демон, она бы теперь оказалась у него в рабстве… Ладно, я не демон, а она вряд ли в будущем станет профессиональным магом, имеющим дело с демонами. И всё же, хотя бы базу обращения с разными сущами придётся в эту головку вдалбливать. Если уж я назвался наставником…

Ладно, по одному шагу за раз.

– А теперь послушай. Мы с тобой – фамильяр и ведьма, нас вместе свели боги. Поэтому, пока я тут, я всегда и во всём буду на твоей стороне, что бы ты ни натворила… Но у меня есть условие, важное: я всегда должен точно знать, что именно ты натворила. Понимаешь?

Личинка кивнула. Я осторожно настроился на её ментальные волны, успокаивая и слегка настраивая на доверие ко мне.

– Хорошо. А теперь расскажи, пожалуйста, откуда ты родом, как научилась вязать ленты и в чём там тебя обвиняла Белинда… Это для начала.

Личинка нервно улыбнулась. Она, казалось, понемногу оживала, хотя всё ещё выглядела нервной.

– Хорошенькое такое начало…

– Я не смогу тебя защитить, пока не знаю, от чего защищать, – сказал я очевидное.

Ван-Ван долго молчала, теребя одну из своих лент.

– Снежечка, а что, если я… Отвратительный, плохой человек?

Пф.

Глупое дитё. Посмотрела бы ты на моих придворных и родственников, которые все поголовно – хорошие, почтенные люди. Ты на фоне них… Ох ладно, даже комментировать не буду.

– Ты плохой человек? Не беда. Тогда я, как твой фамильяр, помогу тебе спрятать трупы, замести следы и добиться твоих великих целей наиболее разумным путём.

– Что?!

– Что?

…

– С-снежечка, ты…

– Я. Так что там с трупами?

– Их… нет? – бедная личинка была эпатирована.

– Ладно. Тогда что с великими целями?

– А?..

Я закатил глаза.

– Твои цели, как “плохого человека”. Ты не похожа на безумца или сластолюбца, значит, у твоей так называемой “плохости” должны быть корыстные причины. Чего ты хочешь добиться, играя грязно?

– Я… не знаю?

– Хм. Тогда просто поверь мне на слово: по сравнению с теми, с кем я привык иметь дело, ты просто не тянешь на “плохого человека”.

Личинка отвернулась, долгое время помолчала, а потом выдала:

– Я предала своих родителей. Я украла чужое имя, и чужое право здесь учиться. Я обманом поступила сюда.

О как.

Ну, неожиданно.

17

– Расскажи, пожалуйста, подробнее.

Личинка глубоко вздохнула. Я ободряюще мулыкнул, параллельно направляя в её сторону располагающие к откровенности ментальные волны.

– …Я родом из маленького городка, – сказала она в итоге. – Мои родители… хорошие люди.

Интересное начало.

У меня сложное отношение к словосочетанию “хорошие люди”. Почему-то в девяти из десяти случаев, когда оно звучит, следом всплывает какое-то говно…

Да и не встречал я ещё хорошего человека, который назвал бы себя хорошим человеком. Парадокс, но факт.

С другой стороны, не так уж много раз я встречал тех, кого хотя бы условно мог бы назвать “хорошим человеком”.

– Но ты их предала и они от тебя отказались.

– Я… никогда не была послушной дочерью, – сказала личинка. – Им со мной не повезло.

Ладно…

– …У моих родителей есть своё дело: они зарабатывают ткачеством и пошивом вещей. Они всегда очень сильно любили меня и… надеялись, что я стану как они. Всегда они говорили мне: “Ты будешь как мы, это всё будешь твоё, ты выйдешь замуж за Эмана и будешь присматривать за нами, когда мы будем стары”. У них было… много планов насчёт меня. Но чем старше я становилась, тем меньше я этого хотела.

– Вот как… Значит, где-то там у тебя уже есть назначенный родителями жених?

– Ну, не совсем жених. Эман, папин помощник. Он старше меня на пару лет и… тоже очень хороший. Родители решили, что он будет хорошим мужем и позаботится обо мне. Я должна была выйти за него, когда мы повзрослеем. Отец… любил Эмана и одобрял его.

Я серьёзно призадумался о том, что не помешало бы разобраться в хитросплетениях местных брачных законов и взаимоотношений родитель-ребёнок.

Так, у нас изначально именно родители имели законное право решать, куда отдать (или продать) своих дочерей. Выше их мнения на этот счёт может быть только императорский приказ. По нашим нынешним законам, родители обязаны по достижении возраста отдать дочь либо мужу, либо хозяину, либо мастеру, либо учителю, либо императору. С этого момента девочка перестаёт принадлежать к своей семье, по крайней мере, официально. Неофициально, конечно, внутрисемейные связи остаются, особенно в последние столетия, когда с моей лёгкой руки и благословения тётушки оковы некоторых правил и ограничений слегка разжались.

С другой стороны, у нас тоже случаются родители, которые не желают отдавать дочерей куда-либо, по причинам объективным и субъективным. И да, брак с более бедным юношей, который потом “войдёт в семью”, применяется порой и у нас.

С другой стороны, насколько я могу судить, этот мир даёт своим жителям куда больше личной свободы. Из того, что я наблюдаю вокруг, не похоже, что семьи решают за детей так уж много…

Разные, с другой стороны, бывают семьи.

– …Не то чтобы мне совсем не нравился Эман, – говорила личинка, – но знаешь, Снежечка, я читала книги о приключениях и великой любви. И я… совсем не любила его.

Хм. Ох уж эта мне, так-перетак, великая любовь… Обожаю эту бабью сказочку, она многое упрощает.

С другой стороны, не могу не признать: очень часто, разыскивая любовь, женщины на самом деле ищут себя. И даже находят, когда понимают это, наконец. Так что в своём роде эта сказка бывает полезна.

Иногда.

– Тогда он казался скучным. И… грубым. Нам не о чем было говорить, и он даже не пытался: всё, что его интересовало – мастерская и как там что работает. Дела, деньги, всё такое. И… я была для него вроде как вещь. Или договор. Я не могу объяснить, но… Когда мы виделись, он смотрел на меня, как будто меня не существует.

Да что тут объяснять-то? История стара, как мир; у мальчишки не было ничего за душой, и он нашёл покровителя с единственной дочерью, через которого можно что-то унаследовать. Всё просто. Так-то мужчины женятся из практических соображений не реже женщин. А может, даже чаще. В конечном итоге, мальчишкам намного меньше забивают в детстве голову бреднями о любви.

– Он сделал с тобой что-то? Прикоснулся, причинил вред?

Если да, то у меня, как у учителя и фамилиара, не будет проблем с тем, чтобы убить его. Это даже мой долг теперь, если уж на то пошло. Если к родителям Ван-Ван я должен проявлять хотя бы формальное почтение, то бывший жених – не проблема.

– Нет, ничего. Мы вообще виделись очень редко, меня не пускали в мастерскую. Это просто… Ощущение. Может, я вообще это всё придумала.

Да нет, не думаю. Всё может быть, конечно, и разуму часто случается видеть в других то, чего и в помине нет. Но ведьмы хтонического типа обычно чувствительны к чужим настроениям и желаниям.

– …Итак, ты хотела найти любовь. И что было дальше?

Личинка тяжело вздохнула.

– Я хотела любви, и волшебные приключения, и всё подобное, как в книгах. Ты бы видел тот городок, где я жила! Там ничего не происходит, Снежечка, никогда! Это просто… просто болото. И я думала, я тону. Если честно… Дома я всегда чувствовала себя так. Как будто тону. В грязной, вонючей трясине.

Я задумчиво посмотрел на неё, пытаясь прикинуть, нет ли за этим всем чего-то большего. Но из того, что она сказала…

Хм.

Не забавная ли штука – жизнь? Я всегда говорил, что мой дворец – это болото, хотя там всегда что-то происходит. Я знавал знатных дам и господ, которые с удовольствием сбежали бы в глушь от своих должностей и имён, будь у них подлинная возможность это сделать.

С другой стороны, клетку определяют не решётки, а невозможность из неё выбраться; опять же, на разном этапе и в разных обстоятельствах людям свойственно сбегать от совершенно противоположных вещей. В конечном итоге, ты не сможешь ценить тишины, пока не обезумел от шума, и не научишься ценить шум, пока не спятил от тишины…

– И ты решила сбежать?

– Не совсем… Не сразу. Просто однажды в наш городок приехал один старый мастер. Он был отличным ткачом, говорил, учился своему искусству у фоморов… Он рассказывал свои истории на площади и продавал изделия. Он показал мне, как делать нити живыми, шептать в тени и слышать зеркала… И у меня стало получаться! Особенно пряжа. Нити были так послушны мне, и тот старик сказал, что такого таланта, как у меня, сложно сыскать… А потом родители узнали, что я сбегаю к нему порой.

Н-да.

Начинаю догадываться, что было дальше.

– И папа с мамой, и Эман были очень злы. Они выбросили все мои книги, все мои наработки. А потом Эман пошёл и пожаловался градоправителю, что тот старик хотел, возможно, меня украсть. Они все верили, что он хотел чего-то плохого, кричали и ругались… Я в итоге и сама почти поверила. Когда пришли люди от градоправителя, я не могла сказать ни да, ни нет. Я очень запуталась. Может, правда хотел украсть? Колдуны часто воруют детей.

Могу себе представить.

– Потом родители поговорили со мной. Они объяснили, что уже старые, что я появилась у них поздно, что обучение магии занимает кучу времени, да и потом не факт, что от меня будет польза семье. Что они уже придумали, как для меня будет хорошо, и все эти книги – просто “смущающие бредни для юных умов”. Такой магии и такой любви, как описано там, не бывает. Они… посадили меня на два месяца под домашний арест, и потом очень внимательно следили, что я покупаю, что читаю, что делаю… Даже внимательней, чем обычно. Мама тогда очень много говорила со мной. Она объясняла, что магия – совсем не занятие для девочек, что это опасно, что в любой момент законы могут поменяться, и тогда всех ведьм опять перебьют. Она убеждала, что будущее, которое они выбрали для меня, в любом случае самый лучший вариант для всех. Она говорила, что во всём мире есть только мы и мы должны зботиться друг о друге… Родители покупали мне всё, что я хотела, заботились обо мне, кормили вкусностями. Но я всё ещё… Была очень неблагодарной.

…

Ситуация, конечно…

Тут, на самом деле, многое зависит от того, с какой горы на эту кучку говна посмотреть; точнее даже, через призму какого общества.

Лет триста-пятьсот назад почти любой житель Империи Долины, даже самый прогрессивный, назвал бы Ван-Ван неблагодарной дочерью, позором рода или, в лучшем случае, заблудшим дитям. Тезис “родителям виднее” довольно глубоко укоренился в нашей культуре, порой к добру, а порой и нет; и, честно, не то чтобы совсем без причины.

Веками сложилось, что для женщин, как правило, более слабых физически и уязвимых хотя бы в силу связанных с деторождением штук, брак служил гарантией защиты и социального статуса. Понятное дело, всё усложнялось ещё и тем, что одиночке без брака и образования (которое им, понятное дело, получать было запрещено) фактически негде было работать; женский орден, бордель или замужество – это три доступные опции. Никто не брал беззащитных женщин на работу. А если и брали, то платили копейки и использовали, как захотят.

Как ни посмотри, паршивая судьба.

Некоторые, самые упрямые и отчаянные, обычно мастерицы, воины или колдуньи, выбирали жизнь под маской мужчины. Муторно, сложно, нервно – но для некоторых, которых слишком уж заколупали чудесные требования общества, это становилось вариантом.

Однако, у такого выбора тоже была ничего себе цена: вечно лгать и оглядываться через плечо, перетягивать грудь и избегать лекарей, поставить крест на самой возможности построить отношения, смириться с тем, что, если раскроют, то вполне могут бросить в тюрьму или убить… Так себе удовольствие, в общем. Никому бы не советовал.

Учитывая всё вышесказанное, базово в желании родителей озаботиться будущим ребёнка нет ничего плохого. Конечно, часто семья в подобных вопросах руководствовалась выгодой, а не заботой о дитятке, но это уже издержки.

Другой вопрос, что за последние столетия даже у нас всё в этом плане изменилось довольно сильно – хотя мои престарелые министры отмахиваются всеми лапами и стенают о попранных устоях, а сами подданные изо всех сил цепляются за привычки. Но магия с наукой развиваются, а с ними меняется и женская роль в обществе, и взгляд на многие прочие вещи. Да, перемены медленные и неохотные, да, случаются откаты и политические спекуляции, но я в этом плане прост как дверь: тратить половину колдовской крови на ранние браки? Получать вполовину меньше учёных и ремесленников, чем могли бы – когда есть сферы вроде медицины или языкознания, в которых женщины как минимум не уступают мужчинам? Такое себе.

Исходя из того, что я успел увидеть, здесь нравы в этом смысле намного свободнее, чем у нас. Местами даже чересчур, как для консервативного меня!

В любом случае, логику родителей Ван-Ван я понять очень даже могу. И вижу какую-никакую заботу о её интересах и будущем. Может, я бы даже принял это, не будь она магом. Но, учитывая её дар… Она ведь может потенциально дольше жить, да и более достойного жениха найти – волшебная кровь всегда ценится на брачном рынке выше, это всего лишь факт! И отдать всё это просто из нежелания никуда ребёнка отпускать…

Ладно, в любом случае, клятву она мне принесла, а значит, я у неё теперь – мама, папа и предки до десятого колена. Когда немного разберусь с делами, встречусь с её родителями и выплачу им, как положенно, выкуп-компенсацию – как в своём мире, в общем-то, сделал бы. А самой Ван-Ван подыщу после её магического совершеннолетия нормального жениха. На её выбор, как я уже понял, полагаться не стоит – она унаследовала от своей семейки паршивый вкус в подобных вопросах… Хотя, так и быть, я дам ей выбрать из одобренных кандидатов.

Я не был бы Владыкой, если бы не знал всё и немного больше о важности иллюзии выбора.

– Я улажу вопрос с неблагодарностью, – пообещал я личинке, – так что не расстраивайся слишком сильно.

– Уладишь вопрос с неблагодарностью?.. – она явно растерялась.

Я махнул хвостом.

– Ну, твои родители кормили тебя до определённого возраста, поили и заботились. Они делали это, рассчитывая на пользу от тебя в будущем. Это объяснимое положение вещей. Ты теперь принадлежишь мне, значит твой долг – мой. Я его выплачу, чтобы им не пришлось заботиться о старости. Ты больше об этом думать не должна. Ты больше не неблагодарная.

Личинка склонила голову набок.

– Снежечка, всё это звучит… Как будто я товар.

– Дочери всегда товар. Ну, или почти всегда.

Ван-Ван нервно дёрнулась, а потом задумчиво почесала нос.

– Снежечка, а можно спросить…

– Да?

– Сколько тебе лет?

– Триста, – не вижу причин скрывать.

– Ага… – личинка чуть икнула и прикусила губу. – Снеж, понимаешь, сейчас всё немного… ну… не совсем так, как ты, наверное, помнишь. Ну и, знаешь, людей не продают. Даже дочерей. Мои родители просто всегда были старомодными, но это не значит… ничего такого. Они просто так защищали меня.

Я посмотрел на неё с лёгким сомнением. И напомнил себе, что она – просто дитя, а детям положено верить в сказки.

– Как скажешь, – согласился я, потому что спорить с людьми, когда они рьяно верят в чушь – себе дороже. – Рассказывай дальше. Как ты выбралась?

Личинка прикусила губу.

– Когда мне было пятнадцать, к нашим соседям приехала внучка, – сказала она тихо. – Моя ровесница, она собиралась поступить на третий курс Академии Фамилиаров – ты же знаешь, наверное, на первых двух курсах учатся больше сироты, самородки, которых просто опасно оставлять без присмотра из-за силы дара, и талантливые дети из не очень благополучных семей, родители которых не могут оплатить базовое образование. Много небедных студентов проходят подготовку дома, а сюда приходят к концу третьего курса, когда уже понемногу начинаются профильные тренировки. У той моей соседки была семья, которая оплатила ей лучшие факультативы, и её бабушка с дедушкой очень поддерживали её. Её бабушка всем рассказывала о том, как её внучка поступит, и какие курсы, и что она получила пропускной амулет… Я узнала, потому что мои родители обсуждали это на кухне. Они, как и многие у нас в городке, этого не одобряли.

– Что именно не одобряли?

– Ну, все эти магические Академии, где иногда до сорока лет только учиться приходится.

А. Ну, логично.

В любом случае, некоторым золотом не плати, дай только что-то “не одобрить”.

– Понятно. И как же ты умудрилась украсть пропускной амулет?

– Как ты узнал?

Я дёрнул ухом.

– Догадался. Так как? И что ты сделала с его хозяйкой, не убила же?

– Снежечка, ты очень много думаешь об убийствах. Сейчас всё не так, как триста лет назад, знаешь? Никто не может просто так ходить и убивать людей! Сейчас совсем другие времена!

Я призадумался о костях в колодце, состоянии, в котором нашёл нового хозяина пищухи, и только махнул хвостом.

– Другие так другие. Так что ты сделала?

Личинка вздохнула.

– Ну… возможно, я прокляла её.

Ага. Ну, типично.

– Не что-то серьёзное, не думай! Я просто сделала так, чтобы она простудилась. Болезнь выглядела плохо, но полностью прошла через несколько дней! Но к тому времени и я, и амулет для входа в Академию уже были далеко.

Что же, надо признать…

– А ты неплохо это провернула.

Личинка, которая, очевидно, ожидала, что я ужаснусь её преступным коварством (после гаремных интриг-то? Не смешите), улыбнулась смущённо, но слегка самодовольно, как ребёнок, чья шалость удалась.

Потом она, правда, погрустнела.

– Это закончилось не очень хорошо, Снеж.

Тоже мне.

– Ты жива и здесь. Так что это закончилось хорошо. Досадные мелочи не в счёт; у каждой интриги своя цена. Расскажи мне лучше, что было дальше и когда ты научилась зачаровывать ленты… Ах да, и что стало с той девчонкой, чей шанс ты украла… Погоди-ка. Это же не лемуро-Белинда?

Личинка изумлённо хлопнула ресницами.

– Как ты узнал?!