Текст книги "Сказка о принце. Книга первая (СИ)"

Автор книги: Алина Чинючина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Через неделю мы уезжаем, – все так же тихо сказала фон Тьерри, прихлебывая сладкое вино. – Жаль…

Принц откинулся на спинку стула и чуть прикрыл глаза. Тишина плотным покрывалом окутывала комнату, сквозь стекло падали на пол серебряные лучи.

Жаль, – повторил он и добавил полуутвердительно-полувопрошающе: – Вам здесь хорошо…

Хорошо, – согласилась герцогиня.

Патрик улыбнулся:

Несмотря на то, что князь так и не добился того, чего хотел?

Женщина поморщилась.

Ваше высочество, прошу – давайте сегодня не будем ни о делах, ни о политике. В бессонницу, – она вздохнула, – хочется говорить о другом. Хочется кричать в голос, особенно если ночи так хороши, как сегодняшняя. Хочется… пить.

Патрик, все так же улыбаясь, снова наполнил ее бокал, протянул. Тонкие пальцы сомкнулись на старинном хрустале. Анна фон Тьерри взглянула на него и проговорила глухо, очень серьезно:

Мне очень хочется напиться сегодня. Вы… вы не будете презирать меня за такие признания, ваше высочество? Женщина не должна даже знать о таких вещах, не то что… хотеть. Мне хочется напиться в дым, в стельку, как сапожник. Валяться под столом и ничего не помнить. Вы шокированы?

Продолжайте, – тихо сказал Патрик.

Напиться так, чтобы ни о чем не думать. В полнолуние мне плохо. Мне очень плохо сегодня, ваше высочество. Приходит тоска. Тяжелая, черная тоска, похожая на яму, из которой не выбраться. Наверное, я оборотень, – она засмеялась невесело и посмотрела на него: – Простите… ваше высочество. Мне, наверное, нужно просто выговориться…

Продолжайте, – так же тихо повторил Патрик. – Вас что-то мучает?

Меня мучает то, что жизнь уходит, – резко проговорила Анна. – Вот прямо так, тупо и банально – уходит. Вы молоды, вам не понять этого, слава Богу… да и не надо пока. Сейчас я оглядываюсь назад, перебираю в памяти события прошлого, и мне кажется, что все это было не со мной, совсем не со мной. Молодость, замужество… короткое и недолгое. Я стала вдовой в девятнадцать лет, а замужем была даже меньше года. Хвала богам, у нас нет этих дурацких ваших законов о том, что женщины не наследуют, не занимаются делами и все прочее. Я сама могла строить свою жизнь – благо средства позволяли. Моему покойному супругу следует сказать спасибо хотя бы за то, что не оставил меня в нищете, а уж имеющееся состояние я смогла приумножить. Но… разве дело только в этом?

А в чем же? – так же тихо проговорил Патрик, не двигаясь.

Если бы я знала! О, если бы я знала! Мне сорок два года, большая часть уже прожита, а я так и не знаю, зачем я жила, для чего или для кого… Приходит утро, все эти вопросы отодвигаются в тень, но остаются, все равно остаются с тобой, и в полнолуние… вновь выходят, и я опять не сплю… Вы спросите меня сейчас, чего я хочу от жизни? А я не знаю! Не знаю, не знаю! Может, и знала когда-то давно, а теперь забыла. У меня есть все. Все! Деньги, положение в обществе, связи, репутация… внешность, наконец. А внутри – пусто. Совсем. Как в пустыне. Я все могу… ну, или почти все. И ничего не хочу. Раньше было наоборот, и я считала себя несчастливой… а теперь понимаю, как же я тогда ошибалась!

Анна быстро захмелела – теперь уже видно было, как лихорадочно сверкают ее глаза; она говорила быстро, торопливо, чуть невнятно, полуприкрыв глаза и словно не глядя на того, кто сидит перед ней. Патрик слушал молча, стараясь держаться очень спокойно, боясь прервать этот поток пугающих откровений. Что это было – воздействие вина, очередная выходка экзальтированной женщины? Или отчаяние, копившееся и скрывавшееся под маской благополучия и очарования, отчаяние существа, много лет копившего все в себе и теперь выплескивавшего почти чужому человеку, словно случайному попутчику?

Я многого добилась за эти годы, очень многого, ваше высочество, вы даже не представляете, сколь многого… Король поручает мне такие дела, которые… с которыми не могут справиться мужчины. И я выполняю их. Мне даже удовольствие доставляет – это так возбуждает, щекочет нервы, эта игра на краю, на лезвии бритвы. Ни разу, ни разу не было у меня провалов, а неудач – только две за десять лет, только две! Вы думаете, зря наше величество… чтоб его, – Анна выругалась жестко, по-мужски, – прислал меня сюда? О, я принесу Элалии столько пользы, сколько не способен сделать даже наш князь-интриган… хоть он и умен, как черт! Однако есть вещи, мужчинам недоступные… А мне надоело это все, надоело! – крикнула она. – Мне надоело быть игрушкой в чужих руках, выполнять чужие приказы, даже если мне от этого прямая выгода. Почему-то никому не приходит в голову спросить – а чего же я сама хочу? А я – женщина, я любви хочу, обыкновенной любви, которая не за что-то, а просто так, которую последняя пастушка получает от мужа, а у меня мужа нет. Мне дарят украшения и земли, доверяют золото и тайны, но никто, совсем никто не догадался подарить мне цветы – не ради корысти, а просто так, как женщине, как любимой. А я тюльпаны люблю, тюльпаны, такие вот простые цветы, совсем простонародные, правда?

Она невесело засмеялась и умолкла. В два глотка осушила бокал и поставила его на стол с резким звоном.

Не поднимаясь, принц налил еще вина, но герцогиня замахала руками:

Ваше высочество, не нужно больше! Иначе… иначе я не удержусь и буду пить, пока… пока не опьянею настолько, что… что это станет уже неприличным.

Патрик мягко улыбнулся:

В крайнем случае, я донесу вас на руках до вашей комнаты, мадам. Можете располагать мной…

В крайнем случае? – резко и хрипло проговорила Анна. – А без крайнего случая? Вот просто так, ни от чего – вы способны донести меня на руках до моей комнаты?

Глаза ее поблескивали в мешающемся свете свечи и луны.

Если вам будет нужно, – так же мягко ответил принц. – Вы всегда можете располагать мной, – повторил он.

Герцогиня опустила голову.

Как измельчали нынешние мужчины, – проговорила она в пространство, словно самой себе. – Теперь никому в голову не придет совершить ради женщины – Поступок. Такой, чтобы все ахнули. Мой дед когда-то завоевал сердце моей бабки тем, что на руках прошел по карнизу замка, обойдя его трижды. Мой отец прыгнул с высокой скалы в море – ради того, чтобы поймать взгляд моей матери. А теперь… «если вам будет нужно», – невесело усмехнулась она. – Да, нам это нужно! Нам нужно, чтобы наши мужчины сами делали выбор, а не ждали, пока за них это сделает женщина. Рисковали бы жизнью, черт побери! Сражались на дуэлях, завоевывали города, скакали на белых конях…

Если вам будет угодно, – с легкой улыбкой проговорил Патрик, – то белый конь найдется в конюшне хоть сейчас…

Герцогиня подняла голову и посмотрела на него.

Ваше высочество… могу я задать вам один вопрос?

Он кивнул.

Скажите… вы счастливы?

Очень серьезно, не удивляясь вопросу, Патрик подумал.

Да, – сказал он. – Счастлив, несомненно. Но вы же понимаете, мадам, что полное и абсолютное счастье возможно лишь на краткие мгновения? Иначе людям просто стало бы скучно жить. Так вот, таких кратких мгновений в моей жизни очень много… гораздо больше, чем всяких иных.

И вы не хотели бы ничего изменить?

Н-не знаю, – неуверенно ответил принц. – Наверное, хотел бы… много что хотел бы. Но… – он улыбнулся, – это уже та самая политика, о которой сегодня не нужно…

А вот я несчастна, – с тихим вздохом призналась Анна. – Иногда так хочется бежать от всего этого, что-то делать, что-то изменить… но что? И как? Не знаю. Хоть пираткой стать, хоть… хоть бродячей актеркой. Солнце, ветер, дорога – и свобода.

Так что же мешает? – засмеялся принц. – Пираткой не советую, а вот бродячей актеркой – хоть завтра… Я вам даже фургон найду, а играть на арфе вы умеете.

Она улыбнулась тоже.

Своим оптимизмом вы способны разогнать самую черную тоску, ваше высочество. Я подумаю над вашим предложением. А вы… не составите мне компанию? – поддразнила она.

Я подумаю, – так же серьезно ответил Патрик. – Если меня все окончательно достанет, я буду знать, к кому обращаться…

Анна засмеялась – заливисто, звонко, так, словно овладевшее ей веселье душило ее изнутри. Она смеялась, раскачиваясь в кресле, а потом смех ее перешел в сдавленный кашель, в нем прорвались рыдания. Сгорбившись, женщина закрыла лицо ладонями. Патрик вскочил, быстро распахнул окно, налил воды в опустевший бокал. У него не было опыта утешения женщин в истерике, но он часто успокаивал плачущих сестер. Опустился рядом с Анной на ручку кресла, тихонько обнял ее, погладил по рыжим волосам, нашептывая вполголоса успокаивающие слова. Герцогиня вцепилась в его руки – пальцы ее похожи были на железные тиски, и замерла, вздрагивая от слез.

Сколько-то времени прошло… сколько? Лунный луч на полу переместился к стене, в раскрытое окно потянуло прохладой. Женщина вздохнула, ослабила хватку, попыталась высвободиться. Патрик отстранился, пошевелил затекшими руками. Камзол на груди принца стал мокрым от ее слез, на щеке герцогини отпечатался узор от его пуговиц.

Простите меня, ваше высочество, – глухо проговорила Анна, залпом выпивая воду. – Я… не должна была так вести себя… с вами…

Полно, мадам, – очень ласково и устало ответил принц. – Вы всегда можете рассчитывать на меня…

Простите… Это все луна. Больше такого не повторится…

Анна сделала шаг к двери.

Я провожу вас, – сказал Патрик, поднимаясь.

Не надо! Пока еще я в состоянии дойти до своей комнаты сама. Простите, принц… И – спасибо вам.

Рванулась штора от влетевшего в открытую дверь сквозняка, гулко простучали по коридору каблуки. В комнате остался слабый аромат духов – цветочных, терпких.

* * *

Он наступил, наконец, этот день – сияющий, майский, которого во дворце так ждали. Ждали – кто с нетерпением, как малышка Изабель, кто с деловитой радостью, как Его Величество, а кто и со страхом – потому что надо все отчистить, надраить, сделать, выскоблить и приготовить, и суматоха, и всегда кто-то что-то забудет. Со стороны могло показаться, что единственный, кто оставался спокоен, – это виновник торжества. Казалось, принца не трогал ни сам факт совершеннолетия, ни пышный праздник по этому поводу, ни всеобщие хлопоты и ожидания – ничего, кроме принцессы Эвелины.

Бал был великолепен настолько, что Вета, уже привыкшая за восемь месяцев дворцовой жизни к праздникам, не могла сдержать восхищения. Она и сама не знала, что так действовало на нее – то ли выпитое искристое шампанское, то ли музыканты играли нынче как-то по-особенному, то ли просто майский вечер был особенно хорош. Не только молодежь веселилась вовсю, но даже дамы и кавалеры вполне зрелые смеялись, шутили, с охотой играли в фанты и беззаботно радовались, глядя на молодых.

Огромная бальная зала не казалась тесной от толпы гостей, но иногда приходилось чуть ли не пробивать себе дорогу локтями. Высокие стрельчатые окна распахнули настежь в первый же час, но жар от свечей и дыхания заставлял дам усиленно работать веерами. Слуги с прохладительными напитками сновали там и тут без устали, похожие на деловитых паучков в своих серых ливреях.

Король с королевой открывали полонез, и не одна Вета от души восхищалась этой парой. Стройная, тонкая, надменная Вирджиния едва ли не превосходила ростом царственного супруга, но его величество Карл Третий казался рядом с этой хрупкой красотой величественным мужем, сильным в делах и решениях. Темные локоны королевы покачивались в такт музыке, холодное сияние серых глаз оттенялось радушной улыбкой рыжебородого короля.

Разрумянившаяся Изабель, которую в первые же минуты поспешил пригласить кто-то из иностранных гостей, совершенно очаровала своего кавалера. Долговязый, нескладный, хоть и одетый по последней моде юнец был, похоже, в полном восторге от своей дамы и в па де грас даже устроил путаницу в фигурах, чтобы не разлучаться с ней. Юная принцесса сияла улыбкой, взорами, ямочками на щеках – во всем облике ее сквозила беспечная молодость и радость жизни. То и дело Изабель искала глазами брата, и в бросаемых на нее принцем взглядах читалось откровенное ласковое обожание.

Впрочем, Патрик более увлечен был своей дамой, нежели сестрой. Ее высочество принцесса Эвелина, уже почти невеста, не отходила от принца. Вета с горечью видела, как осторожно и бережно Патрик ведет Эвелину на место после очередного танца, как склоняется к ней, улыбаясь, какой любовью светятся его глаза… сомнений не оставалось – Патрик влюблен, и, судя по всему, влюблен взаимно. Иностранная гостья тоже не обращала внимания на остальных, хотя когда Патрик – приличия ради – приглашал на танец кого-то из дам, у нее отбоя не было от кавалеров. С выражением нетерпеливой скуки Эвелина исполняла все фигуры танца и, едва вернувшись на место, нетерпеливо вертела веер, ища глазами принца. Сегодня должны были объявить их помолвку.

Принц же, как и полагается именинникам, был сегодня хорош необыкновенно и притягивал взоры всех девушек в зале. Белый, расшитый серебряной и голубой нитью парадный костюм очень шел ему, золотые волосы волнами обрамляли разгоревшееся, смеющееся лицо, серые глаза блестели. Вместе с Эвелиной, чье красное платье красиво сочеталось с черными, как смоль, волосами и очень белой кожей принцессы, они составляли на редкость красивую пару, да и танцевали превосходно. На них оглядывались.

Даже герцогиня Анна фон Тьерри обронила в их адрес вполне изящный комплимент, что само по себе было редкостью – эта леди почти никого не хвалила. Рыжеволосая гостья нынче была мрачно-насмешлива, и ее ядовитые реплики заставили погрустнеть даже добродушную Изабель… впрочем, ненадолго, маленькая принцесса редко умела грустить более пяти минут подряд. Анна фон Тьерри танцевала превосходно, тем не менее, после первых пяти танцев приглашать ее перестали – видимо, мало было желающих выслушивать колкости в свой адрес. В зеленом платье с черной вышивкой, герцогиня отчего-то похожа была на приготовившуюся к прыжку змею, и выражение ее лица вполне тому соответствовало. «Герцогиня разошлась вовсю», – обронил Ян Дейк, а Патрик лишь сочувственно улыбнулся.

Хотя мрачность фон Тьерри словно рукой сняло, когда ее пригласил на менуэт принц. Движения женщины стали изящными и размягченными, и даже выражение лица – не столь едким. Контраст с мрачно сидящей у стены змеей был столь разителен, что заставил Вету задуматься о причинах такой метаморфозы. Выводы, напрашивающиеся сами собой, девушке совершенно не понравились.

Впрочем, за герцогиней Вете наблюдать было некогда. Ее приглашали очень часто, и не приходилось, как раньше, уныло стоять у стены, наблюдая, как руки протягиваются к тем, кто стоит справа или слева – но только не к ней. Видимо, сегодня ей светила добрая звезда. Все было, словно во сне, словно в сказке, и она чувствовала себя почти счастливой.

Колыхался вокруг колен кринолин, легкий ветерок от движений множества танцующих пар шевелил порой локоны на висках; серебряные нити удерживали пепельные волосы в высокой прическе. Платье глубокого цвета морской волны красиво оттеняло разом позеленевшие глаза, и сегодня Вета казалась не просто хорошенькой, но почти красивой. Изящная серебряно-изумрудная вышивка – виноградная ветвь – обвивала вырез, спускалась по левому боку. Широкие, легкие рукава-воланы сползали к локтям в менуэте, и было в этом что-то невообразимо притягательное и волнующее – эти неторопливые переливы ткани сообщали плавность и мягкость движениям девушки. Впервые в жизни Вета почувствовала себя женщиной – ей улыбались, кланялись и благодарили за танец, Боже, ведь все это бывало в ее жизни и раньше, отчего же именно сегодня – как никогда? Порой она замечала обращенные к ней удивленные взгляды.

Для полного, абсолютного, безграничного счастья не хватало так многого и столь малого. Еще одного взгляда, нескольких слов, произнесенных тем, кто произнести их не хотел и не мог.

Каждые два или три танца перемежались вальсами, которые Вета любила больше всего. У нее никогда не кружилась голова на вращениях, как у очень многих девушек, и вальсы бывали для нее настоящими праздниками – если, конечно, ее на них приглашали. Наконец, совершенно запыхавшись, Вета вынуждена была отказать очередному кавалеру и, поклонившись, отошла к стене.

Сколько веселых, разрумянившихся лиц, какие яркие краски! Платья девушек – море шелка и кружев, обнаженные руки и плечи, сверкающие в свете сотен свечей украшения. Громкие выкрики распорядителя – «Есть предложение – в две колонны!», «Кавалеры приглашают дам!», «Фигурный вальс!». Его Величество весело говорит что-то супруге, и королева, вопреки обыкновению, почти улыбается, почти смеется; рядом – герцог Гайцберг – мрачный и молчаливый, словно черное пятно в многоцветье зала. Галантные наклоны головы и стройные фигуры кавалеров; бесшумно и ловко снующие во всех направлениях слуги с подносами, полными прохладительных напитков. Вета взяла один бокал и с наслаждением выпила густой, шипучий напиток – что это, такое вкусное?

Но глаза ее упрямо искали среди танцующих одну и ту же пару. Вот он, вот он. Лицо светится улыбкой, что-то говорит своей даме, сомкнутые их ладони словно источают нежность и яснее взглядов и слов поют о любви. Счастливы, всем видно, насколько счастливы эти двое…

Померкла радость. А чего же ты хотела, на что надеялась? Все ведь было ясно с самого начала… Вета почувствовала, как тяжелой грустью наполняется ее сердце. И разозлилась на себя. В самом деле, портить себе праздник – из-за чего? Она вскинула голову. Пусть потом ей будет плохо, но сейчас – ни за что! Вета ослепительно улыбнулась – и присела в реверансе перед подошедшим к ней Марком де Воллем. Контрданс…

Потом Изабель объявила игру в ручеек. Хохочущие пары, проскальзывающие под «крышами» из сплетенных рук, заставили Вету на какое-то время позабыть о своих огорчениях. Ей везло – ее кавалеров расхватывали почти моментально, и она то и дело искала себе новую пару, зажмуриваясь от соблазна выбрать принца. И когда вдруг ее запястье обхватила рука Патрика и увлекла за собой, девушка глазам своим не поверила.

Пробираясь сквозь строй вслед за парой Кристиан Крайк – принцесса Изабель, Вета не чувствовала под собой ног. «Крыша» перед ними вдруг резко опустилась, и смеющиеся Жанна Боваль и Ян потребовали:

Поцелуй!

Поцелуй, поцелуй, – закричала соседняя пара.

Вся прелесть игры в ручеек заключалась как раз в таких вот невинных поцелуях, когда в суматохе никто не разберет, кто именно и кого поцеловал; когда парам преграждают путь из чистого озорства; когда то и дело возникающие заторы из трех, а то и четырех пар позволяют украдкой коснуться друг друга губами не один раз, как того требовали правила, а два, три… и порой стоящие «крышей» намеренно преграждают путь, чтобы полюбоваться смущением на раскрасневшихся лицах. А через пару минут те, кто стоял, дожидаясь выбора, уже сами ищут себе пару, и их – в отместку – заставляют останавливаться и целоваться недавние их противники. Смех, суматоха – а потом медленная музыка вальса, и если повезет, ты полминуты кружишься с тем, о ком мечтал, но не смел надеяться…

Вета закрыла глаза и, затаив дыхание, почувствовала на своей щеке легкое прикосновение губ Патрика. И залилась краской, опустила голову и потащила принца дальше, в конец строя. Встав последними, они перевели дыхание и посмотрели друг на друга.

Ваше высочество, – выпалила вдруг Вета, холодея от собственной наглости, – прошу вас, пригласите меня на вальс.

На лице Патрика мелькнуло легкое удивление, но он ответил почти сразу:

С удовольствием, Вета… Надеюсь, моя дама отпустит меня.

Следующие за тем польку и два контрданса Вета почти не помнила от волнения. Она почти не надеялась, что принц вспомнит о данном впопыхах обещании, но то и дело искала его глазами. И когда громкий голос распорядителя провозгласил:

Вальс «Маргарита»! Кавалеры приглашают дам! – почти испугалась, завидя идущего через весь зал принца.

Она сжала веер в руках. Задрожали колени, и Вета уже жалела о своей просьбе. Как сейчас она выйдет с ним на середину зала, если ноги не слушаются, а на лице, кажется, написано все, о чем она сейчас думает? Внезапно Вету охватила мгновенная злость – и отчаяние. В самом деле, почему только она должна мучиться? Высказать ему все – пусть и ему тоже станет тяжело хоть на мгновение. Достаточно она страдала в одиночку все эти месяцы!

С поклоном протянутая ладонь – и Вета присела в реверансе, поднимая руку на плечо принца. Шепотом отсчитав шесть тактов, Патрик увлек ее в круг.

Принц танцевал очень хорошо, но теснота и толкотня заставляли его лавировать, чтобы избежать столкновения с другими парами. Он прижимал девушку к себе, и от его прикосновений Вета теряла голову; ладонь, лежащая на ее талии, обжигала даже сквозь ткань платья. По бальному этикету кавалер обязан был развлекать даму легкой, ни к чему не обязывающей беседой, но Патрик, вопреки обыкновению, молчал. Он улыбался, но глаза его смотрели словно куда-то сквозь стену и оставались странно хмурыми и напряженными.

Ваше высочество… – окликнула Вета, наконец.

Простите ради Бога, задумался, – очнулся Патрик и виновато взглянул на нее. – Вета, уже второй раз в общении с вами я проявляю себя невежей…

«Помнит», – подумала Вета с ликованием. И – решилась.

Ваше высочество, – торопливо проговорила она, словно бросаясь в холодную воду. – Мне необходимо поговорить с вами без свидетелей.

Я к вашим услугам, – откликнулся Патрик чуть удивленно. – Завтра или в любой другой день…

Могли бы мы поговорить сегодня? – краснея, спросила Вета, понимая, что нарушает все мыслимые и немыслимые правила.

Принц на мгновение задумался.

Было бы невежливым оставлять гостей, – сказал он, наконец. – Но если это очень важно…

Очень, – выдохнула она.

Патрик помолчал.

После бала – пир, и на нем я должен присутствовать – сегодня отец объявит о наследовании, там обязательный долгий ритуал, да и помолвка… Но перед пиром у меня будет свободные полчаса. Вам хватит этого времени?

Да, – кивнула Вета.

Тогда давайте встретимся…

В беседке, – торопливо подсказала Вета. – Той, что у фонтана, в дальней части парка. Там нам никто не помешает.

Видно было, что принц не в восторге от этой мысли, но он согласился.

Я заинтригован, Вета, – сказал он, улыбаясь. – Что же такое вы хотели бы мне сообщить?

Вета растерялась, но, по счастью, музыка смолкла, танец кончился.

Принц довел Вету до ее места, поклонился и торопливо пошел к другому концу зала, посматривая по сторонам. Вета с грустью смотрела ему вслед. К ее удивлению, Патрик искал вовсе не Эвелину. Он тронул за плечо виконта Дейка, и они заговорили о чем-то, то и дело оглядываясь, словно боясь, не подслушает ли кто-то их разговор.

Вета прижала пальцы к пылающим щекам. Вот и все, отступать некуда. Еще немного, и она скажет ему все. И пусть будет, что будет.

Из открытых высоких окон еще доносились звуки музыки, когда Вета тихонько вышла из дворца черным ходом и побежала по дорожкам сада. Ей нужно было подумать.

Она скажет ему… что она скажет? «Ваше высочество, я вас люблю» – так, что ли? Ну, и ответит принц: «Я очень рад…» или как там еще… «но не могу ответить вам взаимностью». И останется она – дура дурой. И хорошо еще, если не попросят ее после этого из свиты, потому что кому нужна фрейлина, которая бегает за принцем?

Вета вдруг почувствовала такую усталость, что ей стало уже все равно. Она скажет все… а дальше пусть решает мужчина. Как он скажет – так и будет. Пусть даже… она покраснела и сама себя застыдилась… и на это она согласна. В конце концов, с чего она взяла, что принц ответит ей именно так?

Но ведь он влюблен в Эвелину… Это видно, видно…

«Дура», – сказал ей внутренний голос. «У него таких, как ты… Вспомни хотя бы, как смотрит на него герцогиня фон Тьерри…»

При мысли о герцогине Вету опалила волна жаркого стыда. Неужели сама она со стороны выглядит так же смешно и жалко? Герцогине уже лет сорок, а она охотится за молодым… Нет, когда Вета станет такой же старой, она…

Вета остановилась и огляделась, поняв, что в раздумьях своих вышла куда-то явно не туда. Лунный свет заливал тропинки, но фонтана, у которого стояла беседка, поблизости не наблюдалось. Ночь сделала знакомые аллеи парка неузнаваемыми. Куда же она забрела?

Вета тронула рукой ствол высокой сосны. Налетевший ветер качнул ветви, на девушку посыпались капли. Был дождь? Надо же, она и не заметила. Вета запрокинула голову. Какое высокое, черное небо! И звезды на нем – словно наклеенные на черный бархат. Вот так стоять бы и стоять… Она поежилась. Хорошо-то хорошо, а прохладно, зачем она не взяла с собой плащ? Начало мая – не июнь, ночи еще холодны.

Вета повернулась и пошла по дорожке, надеясь, что та куда-нибудь да выведет. Наверное, бал уже кончился, музыки не слышно, и вполне возможно, что принц уже ждет ее у беседки. Где же она находится?

Впереди мелькнули черные тени, и Вета поняла, что вышла к дворцовой ограде. Она опять огляделась. В стороне смутно белела чья-то фигура. Вета пошла туда, надеясь, что сможет спросить дорогу… вот смеху-то будет – фрейлина ночью в саду заблудилась! Но другого выхода нет, ей нужно поторапливаться.

Фигура стояла, не двигаясь, и, приблизившись, девушка поняла, что это статуя. Статуя «Купальщица»… и узнав ее, Вета мгновенно поняла, где находится. До беседки с фонтаном совсем близко, и будет еще ближе, если она пойдет не по тропинке, а срежет путь по траве, напрямик.

Мокрая после дождя трава хлестнула по ногам, но Вета не остановилась. Пройти, нагнувшись, под этими огромными елями – и она увидит заветную беседку. Наклонившись, девушка нырнула в густые заросли.

Когда впереди блеснул свет и послышался шелест воды, бьющей из фонтана, Вета перевела дыхание. Тесный корсет немилосердно впивался в ребра. Нужно отряхнуть платье… хороший же будет у нее вид! Вета подняла голову – и сквозь просвет в ветвях увидела на скамье в беседке высокий светлый силуэт. Он уже здесь!

Дрожащими ладонями Вета пригладила волосы, обтерла мокрое лицо. Вот будет умора – фрейлина, вылезающая из кустов. Нужно чуть-чуть попятиться, выйти из-под елей чуть в стороне и, в конце концов, прийти к беседке, как и полагается, по тропинке, чинно, не торопясь. Но, услышав мужской голос, не принадлежавший принцу, девушка поняла, что Патрик здесь не один, у входа в беседку стоит, облокотившись на перила, Ян Дейк.

– … и даже если и так, то мы ничего не докажем. Он объяснит все государственной необходимостью, а мы останемся в дураках, – закончил Ян.

– Все это очень странно, – проговорил после паузы Патрик, и голос его был усталым и озабоченным. – Завтра же утром я поговорю, наконец, с отцом.

– Принц, – задумчиво сказал Ян, – а что если мы ошибаемся? Что, если это просто подозрения, ни на чем не основанные? И мы и сами будем выглядеть дураками, и очерним в глазах Его Величества множество ни в чем не повинных людей.

– Это герцог-то не повинный? – усмехнулся Патрик. – Ну-ну… Впрочем, ладно, – он встал, потянулся и сделал несколько шагов от беседки к аллее. – Янек, не пора ли тебе уходить? Хотя что-то она не идет…

– Дама имеет право опоздать на свидание… – фыркнул Ян.

Патрик тоже засмеялся.

– Интересно, что Вете понадобилось от меня, да еще так таинственно?

– Боже мой, принц, да все ясно, как белый день. Если дама назначает свидание, да еще и таинственно, то держу пари – она хочет тебе объясниться.

– Да ну уж, – усомнился Патрик. – Вета не такая…

– Принц, – назидательно сказал Ян, – все женщины на свете одинаковы, поверьте мне…

– Тебе, известному ловеласу, – хмыкнул Патрик, – как не поверить! Однако мне будет очень жаль, если ты прав…

– Почему? – удивился Ян.

– Видишь ли… Вета – очень чистая и порядочная девушка. Счастлив будет тот, кому она откроет свое сердце, и дважды счастлив тот, кто станет ее мужем. Но…

– Вы не любите ее, принц, – закончил Ян.

– Да, увы. Я уважаю ее как человека, как друга, как… как умную женщину, но… понимаешь, акцент на слове «умную», а не на слове «женщину». Боюсь, что именно женщину я не увижу в ней никогда.

– Сомневаюсь, чтобы вообще кто-то увидел, – заявил Ян. – Она же страшная, как…

– Янек, ты неправ, – мягко сказал принц. – Она еще почти ребенок, и вполне может статься, что через год-два расцветет. Вспомни, какой страшненькой была Жанна Боваль…

– Н-ну… – неопределенно протянул Ян. – В Жанне, по крайней мере, темперамент есть. А тут – мышка. Да, нет, и ни тени собственной мысли…

– Это ты с ней на ученые темы не разговаривал, – усмехнулся Патрик. – Там она любого за пояс заткнет…

– А что ей еще остается? – заметил Ян. – С такой-то внешностью… Слушайте, принц, – он огляделся, – по-моему, она уже не придет. Вернемся в зал.

– Да, пожалуй, – Патрик тоже осмотрелся. – Идем. Мне сегодня нельзя надолго оставлять гостей одних.

Вета дождалась, когда стихли шаги, и выбралась из своего укрытия. Больше всего на свете ей хотелось сейчас вернуть время назад, чтобы не слышать этого разговора и по-прежнему пребывать в счастливом неведении. Правда оказалась слишком горькой, чтобы она могла ее вынести. В горле стоял комок слез, не желавших проливаться, а щеки горели. Не слишком приятно узнать, что думают о тебе мужчины, а, госпожа умница? Боже мой, Боже, бежать отсюда, скорее бежать, спрятаться в доме отца. Вете казалось, что любой, встретившийся ей на пути, сейчас поймет, что она опозорена, что люди будут показывать на нее пальцем и кричать: «Вот она, отвергнутая и ославленная», и потому она выбирала самые темные закоулки парка. Задними тропинками пробралась к выходу из замка, забилась внутрь присланной отцом кареты и, наконец, заплакала.

Стуча колесами по ночным улицам, карета везла ее прочь, домой. Вета закрыла глаза, плотнее запахнула плащ. И уже не слышала доносящейся из раскрытых окон дворца музыки, не видела, как мелькали в ярко освещенных окнах тонкие тени…

* * *

Ночь в королевском дворце – не лучшее время для прогулок. Темные, почти не освещенные коридоры полны сквозняков, скрипов, звуков. Шепчутся занавеси, портьеры на высоких окнах, картины на стенах, пламя факелов. Осторожные звуки шагов множатся, множатся, эхо перепутывает их, делает неузнаваемыми. Неверный отсвет светильников бросает тени на лица, делая их то уродливыми, то невообразимо прекрасными; да и то – если лица эти видны из-под надвинутых капюшонов и масок. Обрывки фраз приглушены, ночь путает звуки…

– Скорее…

– Осторожнее…

– Вот одежда…

– Где то, что нам нужно?

– Помните – только после сигнала…

– Кто известит?

– Я…

– Только сразу…

– Стража у двери…

– Все в порядке…

– Спешите…

– Не забудьте оставить кинжал…

– Не дурнее вас…

– И помните – он должен вас узнать…

– С Богом…