Текст книги "Сказка о принце. Книга первая (СИ)"

Автор книги: Алина Чинючина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Это было настолько неожиданно, так не вязалось с простой и милой прежней их болтовней, что походило на удар под дых. Больше всего на свете Вете захотелось вскочить, броситься прочь, убежать в лес, разреветься, Бог весть что еще. Усилием воли она сдержалась. Как бы ни было, уж истеричной-то девицей ее пока еще никто не называл.

– Принц, – уже спокойно – чего стоило ей это спокойствие! – выговорила девушка, сглотнув застрявшие в горле слезы. – Как бы ни было и что бы ни было с нами, вы всегда можете рассчитывать на мою помощь. До тех пор, пока она будет вам угодна. Я обещаю вам, что… что если только вы решите, что больше я вам не нужна, я оставлю вас и… и не стану вам мешать. До той же поры позвольте мне следовать за вами.

Патрик повернулся к ней – и медленно погладил ее исцарапанные, грязные пальцы.

– Вета… – голос его тоже дрогнул. – Вета, милая, мужественная девочка. Я бесконечно благодарен вам – за все, за все, что вы сделали для меня. Вы спасли меня от отчаяния, и я… и с моей стороны было бы черной неблагодарностью ответить вам тем, что… словом, потащить вас навстречу опасности и смерти. Я очень боюсь за вас, потому что у меня теперь, – он взглянул на нее и закончил полушепотом, – у меня не осталось на свете никого, кроме вас и сестры. И если вы, не приведи Господь, погибнете по моей вине… да и не по моей тоже – я не прощу себе этого. Больше всего я хочу уберечь вас, но как это сделать – не знаю.

– Патрик, – прошептала Вета – и осеклась. Ах, как хотелось бы ей вымолвить эти три заветных слова, как хотелось сказать: единственное мое желание – никогда не расставаться с тобой. Чего же ты ждешь, дурочка, вот она, минута эта, желанная, вот его пальцы и его губы рядом. Что станется с вами завтра, проживи этот миг полной жизнью.

– Если вы погибнете, – твердо вымолвила Вета, глядя ему в глаза, – мне тоже станет незачем жить.

Наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в костре. Они смотрели друг на друга, и разделяло их всего ничего, протяни руку – коснешься лица сидящего рядом. Подними же ладонь, погладь его по щеке. Вета замерла, не в силах шевельнуться, и отвела взгляд, опустила голову. Что он скажет сейчас?

Наконец она снова подняла глаза. Патрик смотрел на нее, в глазах его отражалось пламя.

– Вета… – тихо, с явным усилием вымолвил он. – Простите меня.

– За что? – спросила девушка, но сердце тоскливо сжалось – она уже поняла.

Я знаю, что вы хотели сказать мне сейчас. Я все знаю. Простите меня, Вета. Я… не могу ответить вам тем же. Я… вы мне как друг, как сестра. Не больше. Я уважаю вас и очень тепло к вам отношусь, но… это все, что я могу вам дать. Я люблю другую – и, наверное, всегда буду любить. Простите меня.

Девушка сжала в руках тонкий прутик. Что ж, вот оно и случилось…

– Вета, – тихо проговорил Патрик, – вы придумали себе сказку. Образ прекрасного принца, безупречного рыцаря. А я – ни тот и ни другой, я человек, я ошибаюсь и бываю неправым, и подлым, и низким… как все люди.

– Для меня вы всегда правы, – прошептала девушка, опуская голову.

– Вета… однажды вы поймете, что я не идеален, и тогда, быть может, проклянете меня… Мне бы хотелось сохранить нашу дружбу, но… только дружбу, понимаете?

Вета попыталась пожать плечами и усмехнуться. Что бы ни было, не теряй лица.

– Я знаю, ваше высочество, – ах, какой спокойный голос, замечательно. Еще прибавить беззаботности. – Я слышала ваш разговор с Яном… тогда, после бала. Я… мне… словом, вас мои чувства ни к чему не обязывают.

– Я сейчас оскорбил вас, Вета, – тихо и грустно проговорил Патрик. – Выслушать признание женщины и не ответить ей – преступление. Но… я… простите меня. Я не могу.

– Вы все еще помните ее? – горько спросила Вета.

Губы Патрика дрогнули.

– Давайте не будем об этом, ладно? И поэтому я еще раз спрошу вас: вы действительно хотите идти со мной дальше? Еще не поздно, еще можно уйти, спастись. Когда мы достигнем столицы, пути назад не будет, и в случае неудачи участь наша будет… не очень веселой. Я не хочу для вас ни смерти, ни пыток.

Ваше высочество, – лицо Веты отвердело. – Позвольте мне самой бояться за себя. Повторяю – я пойду с вами до тех пор, пока буду вам нужна. В любую минуту, как только вы скажете, что я мешаю вам, я уйду. Опасность там или нет… это мое дело. Я отвечу за себя сама.

Лицо ее исказилось на мгновение, и Вета отвернулась. А повернувшись через секунду, она была уже такой же спокойной, как обычно.

– Спасибо вам, Патрик. Мы, наверное, должны были сказать все друг другу. Спасибо, что… что были со мной честным.

Девушка встала и сделала несколько шагов в сторону.

– Я… пойду хворост поищу, – сказала она ломким голосом и скрылась в темноте.

Патрик посмотрел ей вслед. Совершенно очевидно, что ищет она не хворост, а любое подходящее дерево, чтобы уткнуться в него и прореветься. Он яростно переломил сухую ветку и бросил ее в костер.

* * *

Жарко, жарко. Парит, начало августа. Очень хочется пить, и чем дальше, тем жажда становится сильнее. Так давно не было дождя! И нигде ни ручейка, ни родника, а вся вода, что была у них с собой, кончилась, потому что солнце жарит с самого утра, и даже вечер не приносит прохлады. И сплетенные над головами ветви деревьев совершенно не спасают от зноя.

А выйти на дорогу – страшно. Не оглянется ли кто на странную парочку, не заметит ли, что эти двое – не те, за кого себя выдают? А деревень поблизости нет, и негде напиться из колодца. Корки хлеба царапают пересохшее горло.

– Патрик, давайте все же выйдем на дорогу, – взмолилась Вета; еще только утро, но печет, как в пустыне, и совсем нет сил. – Может, где постоялый двор найдем. А нет – так просто у кого-нибудь воды попросим…

Принц посмотрел на покрытое бисеринками пота лицо девушки и незаметно вздохнул. Она права, на большак выходить придется. Идти по густой, высокой траве и без того труднее, чем по дороге, а тут еще жара и духота. И еды у них с собой мало, а на постоялом дворе, может быть, удастся что-нибудь найти; с собой у них оставалась еще пара монет.

Когда вышли из-за густой защиты деревьев, стало еще жарче. Зной навалился на них тугой подушкой, придавил к земле. Сгорбившись, пряча лица, Патрик и Вета шли по обочине дороги, держась за руки, стараясь не оглядываться на проезжающих мимо всадников, не рассматривать повозки и кареты. Большак оживленный; видно, до города недалеко. Или – от города?

Уже перевалило за полдень, когда до слуха их донеслись голоса.

– Может, постоялый двор? – предположила Вета, вздыхая.

Лес подступал к дороге почти вплотную, стена деревьев совершенно скрывала обзор. Пропыленная, мокрая от пота одежда липла к телу; Вета сняла чепец, вытерла ладонью мокрое лицо. Искоса взглянула на принца – ему словно нипочем. Выгоревшие почти до белизны волосы прилипли ко лбу, на запавших щеках – негустая, но уже вполне оформившаяся борода, крепко сжаты губы – думает о чем-то… о чем?

Патрик в ответ только плечами пожал. Что стоило ему получше рассматривать карты в бытность свою принцем? Вот уж правда – знал бы где падать, так подстелил бы соломки. Если б твердо знать, где на Восточном тракте будут попадаться города и трактиры; если б знать, где расположены заставы; если б уметь обходить деревни не по болоту, а хотя бы по лесным тропам… Нет, надо было следопытом родиться, а принцем – уже потом. Как причудлива судьба… кто бы мог подумать, что то, чему учили его, окажется таким бесполезным. За пределами столицы жизни нет, думал он когда-то. Наивный дурак.

– По-моему, деревня близко, – предположил принц рассеянно, но все же остановился и прислушался.

Дорога резко изгибалась, деревья скрывали поворот. Голоса стали громче, послышалось звяканье чего-то, напоминающего не то металл, не то сбрую. Вета остановилась тоже и схватила принца за руку.

– Повернем назад? – вполголоса предложил Патрик.

Но было уже поздно. Очевидно, их заметили те, что весело гомонили сейчас впереди. Голоса стихли, а потом раздался ленивый окрик:

– Эй! А ну стоять, кто там есть!

Из-за деревьев вынырнул здоровенный, пожилой уже, солдат в расстегнутом – жарко! – мундире и без треуголки, с ружьем в руке.

– Кто такие? – спросил солдат, оглядывая их с ног до головы.

Рука Патрика в ладони девушки напряглась. И в тот же миг она поняла, что ей нужно сделать.

Сжав пальцы принца, Вета шагнула вперед.

– Ой, дяденька, – запричитала она как можно жалобнее, – ой, как хорошо, что мы вас встретили. Заблудились мы, дяденька. Ой, спасите, от жары помираем, водички дайте, дяденька…

– Да не блажи ты, скажи толком, – чуть более мягко проговорил солдат, так же внимательно глядя на них. – Кто такие?

– Меня Анной звать, – все так же жалобно, но очень быстро говорила Вета, изо всех сил боясь, чтобы принц не влез прямо сейчас, не испортил все дело. – А это Якоб, брат мой. Он немой, дяденька…

«Немой» за ее спиной издал сдавленный звук, словно поперхнулся.

– Немой он, с рождения, – торопливо говорила Вета. – Он слышит все, понимает, но он не в себе слегка… А родители наши померли, тиф у нас был в деревне. И соседи тоже все померли. А мы – вот видите – стриженые, – убедительности ради она кивнула в сторону «брата», но чепец с головы снимать не стала. – У нас в столице дядька, вот к нему идем, жить-то надо как-то. И заблудились, и в болото угодили, и чуть не утопли, и теперь вот чего делать-то, не знаа-а-аем! – и почти натурально она разревелась, размазывая по щекам грязь.

Солдат закинул ружье за спину и подошел к ним чуть ближе.

– Что, и вправду немой? – поинтересовался он, подозрительно глядя на Патрика.

Вета, наконец, обернулась.

Патрик как-то странно изогнулся, выпучил глаза, при этом став похожим на полоумного, и изо всех сил замычал, тряся головой и разводя руками. В этот миг он был похож на совершенного идиота, и солдат, помотав головой озадаченно, сказал Вете:

– Ты вот что… ты, раз тифозная, близко-то ко мне не подходи…

– Да мы не заразные уже, дяденька, – как можно более убедительно проговорила девушка. – Мы ведь уже здоровые, нам только жить негде, а так-то мы не болеем уже… Дайте водички, дяденька!

– Дура, – с сожалением диагностировал солдат. – Ну, раз так, то идите – вон, деревня близко, мож, приютит кто. Вот еше подарочек на мою голову…

Из-за поворота вышли еще двое – тоже с ружьями в руках.

– Ты чего там, Седой? Кто тут у тебя еще?

– Да вот, – солдат крякнул, – брат с сестрой. Говорят, в столицу идут. В деревне у них все перемерли от тифа…

– Это где ж такое счастье? – подозрительно поинтересовался высокий, чернявый солдат с хитрыми глазами.

Вета махнула рукой неопределенно назад.

– Сосенки, – соврала она первое, что на ум пришло. – Это далеко, дяденька, мы уж две недели идем. Жрать охота, дяденька, дайте хлебушка!

– А ты чего молчишь? – спросил, подходя, солдат и легонько кольнул Патрика штыком.

Принц дернулся, замычал, опять тряся головой и выпучивая глаза – да так натурально, что Вета едва сдержалась, чтоб не расхохотаться.

– Немой, – презрительно бросил первый солдат. – Да похоже, еще слегка и того… с приветом.

– Ну и на черта они сдались тебе? – лениво проговорил чернявый, закидывая ружье за плечо. – Всыпь пару раз, да и пусть катятся.

– А что случилось-то, дяденька? – робко спросила Вета.

– Тебе какое дело? – так же лениво сказал третий.

– Беглых ищем, – объяснил пожилой. – С каторги двое бежали… а и правда, не твое это дело, девка. Топай себе…

Солдаты раздвинулись было, пропуская их. Крепко-крепко сжав ладонь принца, Вета шагнула мимо них, стараясь, чтобы не дрожали коленки. Патрик, согнувшись на один бок и задумчиво тряся головой, пошел за ней, незаметно поглаживая на ходу ее пальцы.

– Эй, погоди, – сказал вдруг чернявый. – Погоди-ка, девка…

Он заступил им дорогу и, оглядев девушку с головы до ног, лениво протянул:

– Вот что, хорошая моя… Мы-то вас пропустим, но ведь за проход плата нужна…

– Какая? – беспомощно спросила Вета.

– Как это какая? – ухмыльнулся солдат. – Натурой… Братец твой посидит пока в тенечке, а мы развлечемся. Если хорошо мне сделаешь, может, и хлебом поделимся…

Седоусый хмыкнул и, пожав плечами, пошел мимо них к видневшемуся в кустах шалашику, сплетенному, видимо, для защиты от дождя. Второй патрульный прислонил ружье к дереву и, бросив в их сторону: «Мне оставь…», отвернулся. Так же лениво, уверенный, что никуда она не денется, солдат дернул девушку за руку и потащил к кустам. Вета вскрикнула, рванулась, но железные пальцы, обхватившие ее запястье, даже не дрогнули. Солдат бросил ее на траву и, развязывая гашник штанов, навалился сверху, задирая ей юбки и зажимая рот ладонью.

– Да погоди, – бормотал он, – не дергайся. Что ты как недотрога... Да не дергайся ты, дура!

Он разорвал холщовый ворот, запустил за пазуху волосатую руку, нашарил и сжал маленькую грудь. Вета опять вскрикнула – уже громко, отчаянно:

– Не надо! Пожалуйста, не надо!

Солдат что-то прорычал, тяжело дыша. Он обдавал ее тяжелым запахом перегара, чеснока и немытого тела, и от такого аромата Вета едва не задохнулась. Она извивалась и корчилась под ним, крича что-то несвязное, а солдат, ругаясь, рвал ее юбку и пытался раздвинуть колени… Злые слезы катились по щекам девушки. Они возились в траве, а над ними, такое огромное, светилось знойное небо. И никто, совсем никто не мог помочь, и уже казалось – не с ней это все, страшный сон, и сейчас она проснется. Мама, мамочка, разбуди меня!

Вдруг ее мучитель замер на миг – и обмяк, придавив ее к земле. Тяжело дыша, Вета рванулась снова – и, поняв, что свободна, попыталась было отползти, но твердая рука рывком вздернула ее на ноги и отшвырнула в сторону.

– Беги! – крикнул Патрик и, загораживая ее, повернулся к подбегавшим к ним. Палаш в его руках был мокрым и темным от крови.

Второй патрульный вскинул ружье:

– Ах ты, стерво!

– Вета, беги! – опять крикнул Патрик, бросаясь в сторону.

– Немой … твою мать! – прохрипел солдат. Грохнул выстрел.

В ужасе Вета метнулась прочь, едва касаясь башмаками земли. Она уже не слышала, что там было дальше, – бежала, задыхаясь, путаясь в юбках, без дороги, до тех пор, пока звуки перестали долетать до нее. И лишь тогда опомнилась и остановилась, оглядываясь, тяжело всхлипывая. Погони не было.

Вета снова всхлипнула и утерла рукавом мокрое лицо. Ее все еще трясло от ужаса, от быстрого бега сбивалось дыхание, звенело в ушах. Сейчас, вот сейчас затопают сзади тяжелые сапоги, волосатая рука вновь полезет за пазуху… Господи, неужели так бывает? В горле билась истерика, и, прислонившись к дереву, Вета плакала, колотя кулаками по шершавому стволу…

Потом она отдышалась, запахнула разорванный ворот. Тихо, тихо кругом. Только птицы гомонят, да жарит полуденное солнце, лениво гудят шмели. Ни звука, кроме звона металла из кузницы недалекой, оказывается, деревни.

И новый ужас пригвоздил ее к месту. Принц! Что же она наделала…

* * *

Солнце скатилось к закату, когда Вета вышла к берегу заболоченного пруда недалеко от маленькой деревушки. Ззашла по колено в воду и постояла, глядя на спокойную воду. Потом с наслаждением умылась и долго-долго пила из горсти. А потом села на берег и снова заплакала.

Весь день она бродила вокруг деревни кругами, боясь показаться на глаза людям, пытаясь хоть как-нибудь узнать, что случилось с Патриком. Ее охватывал ужас при мысли о том, что ей снова могут встретиться те трое, но и уйти вот так она тоже не могла. В деревне тихо. Солдат не видно. То ли все ушли на розыски особо опасного преступника, то ли патруль, на который они напоролись, был случайным и расквартирован вовсе не в этой деревне. Среди местных жителей переполоха тоже не было заметно.

Вета устала. Гудели и ныли ноги, а башмаки она впопыхах потеряла. Горели изжаленные какой-то местной травой руки, и очень хотелось есть. Голова кружилась от голода и усталости, но выходить к людям она боялась. Страх и чувство вины сплелись в тяжелый ком, не давали дышать. Где теперь принц? Что с ним? Жив ли? Что с будет с ними теперь? Что ей делать? Добираться до столицы одной… как, да и зачем? Искать его… страшно.

Вета вытерла лицо и встала. Сейчас, пока не стемнело, она уйдет подальше в лес и найдет место для ночлега. А завтра с утра снова примется искать. Зайдет в деревню. Не может быть, чтобы никто ничего не видел и не слышал. Эти три солдата, что попались им, – не с неба же они свалились. Все равно она будет искать. Кто-то что-то да скажет.

Вета, хромая, шла по берегу и совсем не глядела по сторонам. Слезы все текли и текли, и она уже не вытирала их.

Сумерки стремительно сгущались, и девушка поняла, что нужно думать о том, где и как она будет ночевать. В принципе, годилось любое дерево, под которым можно лечь. Все равно с собой у нее ничего, так не все ли равно, где? Очень хотелось зайти таки в деревню и попроситься на ночлег, но Вета отбросила эту мысль и побрела дальше.

Невдалеке мелькнул огонек. Вета помигала и протерла глаза. Это она не в ту сторону, что ли, идет? Но огонек был одиночным, стало быть, не деревенский. Может, кто-то из охотников или лесник?

Махнув рукой, Вета решила: будь что будет. Выйду. Попрошусь переночевать рядом. Босые ноги ощутимо зябли от росистой травы. Даже если разбойники… теперь-то какая разница? Она медленно пошла на свет, спотыкаясь на невидимых в сумерках кочках.

У костра никого не было. А вдруг это разбойники или иные какие лихие люди? Хоть посмотреть, кто здесь… Осторожно, прячась за деревьями, девушка подкралась почти к самому костру, когда под босой пяткой предательски хрустнула ветка. Вета замерла.

А потом навстречу ей, не таясь, вышел из кустов высокий, худой человек. И Вета снова заплакала, увидев его лицо. Его она узнала бы даже в полной темноте.

– Патрик…

Не дойдя нескольких шагов, он остановился, уронил протянутые руки, не решаясь подойти, – словно боялся, что она исчезнет, улетит, растает, как лесное диво, причудившееся в неверной полумгле. Выдохнул:

– Ве-та…

Вета сделала еще шаг. Остановилась.

А потом они метнулись друг к другу и обнялись, и стояли, прижавшись, несколько секунд. Принц гладил взлохмаченные волосы девушки и целовал ее руки, а она все цеплялась, цеплялась за него, судорожно ощупывая, боясь поверить – правда ли, не сон ли? Подняла голову, и в свете проглянувших звезд засияли звездами ее глаза:

– Ваше высочество…

– … Патрик, – прошептал он, касаясь губами ее губ.

Метнулось и закружилось небо в обрамлении черных качающихся ветвей, земля ушла из-под ног, остался лишь стук сердец и ласковый шепот. И руки, нежные, как вода из родника, и губы, и уходящая без остатка горечь, и счастье без берегов и без края, затопившее весь мир. И долгий протяжный стон наслаждения, и огонь, который отныне сплавлял их двоих в единое целое – навсегда...

И все было совсем не так, как Вета когда-то себе представляла. Ни роскошной комнаты с мягкой кроватью и розовым покрывалом, ни искристого шампанского. Только глоток воды из ручья, звезды в разрывах туч, ночные цикады и безудержная нежность. У их счастья был привкус горечи – соленый, как слезы, как кровь на разбитых губах, как потери, выпавшие на их долю. И оттого оно, счастье это, казалось хрупким и нежным, как малыш в колыбели, и хотелось не разнимать сцепленных рук, чтобы не уронить, не потерять его, не разрушить. Не нужно было слов; говорили пальцы, и губы, и взгляды – о том, что они никогда не расстанутся. Мы проживем вместе сто лет и умрем в один день, любимый мой, любимая моя…

– Я никому не отдам тебя, – Патрик гладил волосы девушки. – Никогда. У нас все будет хорошо, мы поженимся, у нас будет шестеро детей… нет, семеро… и старший – обязательно мальчик…

– Ты любишь меня?

– Да… Я понял это сегодня днем… понял, что могу потерять тебя. Мне стало так страшно… Больше я тебя никому не отдам, – он крепче прижал ее к себе.

Ночь над их головами качнулась и осыпала их пригоршней звезд. Неподалеку догорал костер.

* * *

Потом они хохотали до изнеможения, вспоминая и выплескивая пережитое. У Веты скулы сводило от смеха, когда Патрик снова и снова начинал мычать и трясти головой, выпучив глаза и размахивая руками. А она пищала тоненьким голосом: «Дяденька, дайте хлебушка, мы не местные, нам жить негде!» – и Патрик валился в траву, задыхаясь от хохота.

Внезапно Вета посерьезнела и шепотом призналась:

– Знаешь, как я испугалась…

– Догадываюсь… – виновато сказал принц. – Прости меня…

– За что?

– Тогда, когда ты кричала… не мог я сразу броситься. Нужно было сделать вид, что… что мне все без разницы… я боком мимо того, второго, прошел, а тогда уж… Если б сразу к вам побежал, меня бы в клещи взяли, и уже без шансов. А так хоть успел… Платье вот только тебе порвали… – он осторожно поправил ей ворот.

– Как ты уцелел? – тихо спросила Вета.

– Сам не знаю, – пожал плечами Патрик. – Мне, похоже, сильно повезло. Того, что тебя… – он запнулся и неловко посмотрел на девушку. – Двое других стреляли – но Бог миловал, промахнулись. А потом просто побежал… – принц фыркнул. – Применил последний прием самообороны – изматывание противника бегством. А у них же палаши, и сапоги, и амуниция – попробуй брось, начальство голову оторвет… Ну и все. Ушел.

– А потом?

– А потом я ходил, ходил, искал тебя. Знал, что ты вряд ли успеешь уйти далеко, но совершенно не представлял, в какую сторону ты пойдешь. Когда стало смеркаться, понял, что нужно остановиться, переночевать где-то. Запалил костер, сам спрятался – мало ли кто выйдет на огонь… и тут – ты… я глазам своим не поверил…

Он взял ее руку, поднес к губам.

Девушка погладила его по щеке.

– Принц…

– Патрик!

Она рассмеялась.

– Хорошо. Мой любимый принц. Так устраивает?

Патрик улыбнулся.

– Уже лучше…

– Давай никогда не расставаться, – прошептала она. – Никогда-никогда…

Недоступное ранее, неизведанное до того счастье, короткое, но оттого невыразимо сладкое. Ни Патрик, ни Вета не знали, что ждет их впереди, и уж конечно, если выживут они, вряд ли в первые месяцы будет их жизнь спокойной и тихой. А потому оба радовались этой неожиданной тишине и наслаждались друг другом.

Вете казалось, что она учится жить заново. Снова улыбаться, радоваться солнцу и дождевым каплям, подставлять лицо ветру, ценить живое пламя костра за то, что оно согревает озябшие руки. Минувший год измотал ее, заковал душу в ледяной панцирь; теперь она оттаивала – медленно, неумело вспоминая, что такое – радость. Тихая, простая радость – оттого, что живешь.

Трава или камни под ногами, холодная вода из ручья, сухари в узелке, ягодник в лесу, старая куртка, отданная Патрику в одной деревушке – теперь она согревала их ночами. Сцепленные пальцы – никакая сила на свете не могла бы заставить их теперь разжать руки. Тихий смех по ночам. Чистая и светлая мелодия – музыка тела; кто бы мог подумать, какой она бывает прекрасной – не единой фальшивой ноты. Какие у него руки – твердые и нежные одновременно, каждое прикосновение сводит с ума. Какие у него губы – горькие и необъяснимо сладкие, с привкусом железа, соли и лесных трав, им нельзя не подчиниться…

Иногда Вета думала, что если бы ей нужно было умирать прямо сейчас, она не очень бы сожалела. Слишком много счастья, слишком, это не может продолжаться долго. Ночами она прижималась к принцу, оплетала его руками и ногами – пусть попробуют отобрать, но тревога томила сердце. И суеверно крестилась, отгоняя дурные мысли. Если судьбе захочется их разлучить, то пусть они лучше возьмут ее, а не Патрика. Он на земле – нужнее…

* * *

Дошли. Дошли! Еще десяток миль – и потянутся предместья столицы. Зеленые деревья по обеим сторонам дороги – знакомые, пыльные обочины, высокое жаркое небо, прохлада в воздухе – река близко. Дошли. Столица, родная земля.

Она была далеко не пустынной, эта серая лента дороги. Крестьяне, мастеровые, путешественники, торговцы… И от каждого нужно прятаться, таиться, потому что мало ли кому взбредет в голову поинтересоваться – а куда это идут двое оборванцев, чьи они и по какой надобности в город торопятся? И не беглые ли крестьяне, не каторжники ли? Умом Вета понимала, что вряд ли кому есть до них дело, но голова сама собой вжималась в плечи, а взгляд опускался к земле – привычка за много месяцев, от которой еще предстоит избавляться.

Накануне они ночевали в стогу сена и долго разговаривали вполголоса, прикидывая, кто мог остаться верен и к кому обращаться за помощью, называя имена и после долгих раздумий отбрасывая их. Выходило не так уж много – тех, кому можно верить.

– Знаешь, – Патрик закинул руки за голову, глядя на звезды, – когда-то давно отец читал мне старую-старую сказку. Про то, как один король волею судьбы оказался закинут в самое сердце своей страны в облике нищего. В сказке описывается, как он едва не погиб, как попал в тюрьму, как голодал в трущобах… Вернувшись во дворец, этот король изменил очень многие законы и стал милосерднее относиться к людям. Он правил долго и заслужил имя Справедливого…

– Помню, – улыбнулась Вета.

– Я сам себе напоминаю этого короля. Я ведь и представить себе не мог, как много несправедливости и горя в мире. Сколько раз за прошедший год я говорил себе: «В моей стране этого не будет!» – не сосчитать…

Вета прижалась к нему.

– Самое главное – ты теперь знаешь, что нужно делать, – сказала она.

– Самое главное – где укрыться хотя бы на первое время, – задумчиво проговорил Патрик. – Каждый день шататься из ворот да в ворота не станешь – городская стража живо заподозрит. Нужно найти Маркка или Лестина, но… не очень стал бы я на это рассчитывать, – признался он. – Слишком нехорошо складывается все. И тогда, в трактире, – ведь это явно предательство. И арестованный хозяин гостиницы в Еже. Нужно прежде всего выяснить, все ли в порядке с самим Маркком… боюсь, что все это – не просто случайности.

Вета лихорадочно перебирала в голове всех тетушек и родственников, кто не испугался бы ее – воскресшей из мертвых.

– Мне-то проще, – она невесело улыбнулась. – Иветта Радич умерла… наверное, даже родителям уже сообщили. Ищут не меня, а Жанну… если вообще ищут. И искать будут ее, а мы же с ней не похожи совсем… Меня, случись что, и не признает никто…

Она внезапно умолкла, потому что мысль, пришедшая в голову, удивила ее – как же раньше не подумала она об этом?

– Я знаю, – решительно сказала девушка, – где можно укрыться. Там нас и искать никто не станет.

Тракт тянулся полями, и кое-где от него отворачивали дорожки. Наезженные вроде дорожки, но через несколько десятков шагов они упрутся в ворота с надписями: владения лорда такого-то. На одну такую дорогу и свернула Вета, уверенно ведя за собой Патрика. Но, когда показались ворота, она шагнула в сторону и пошла прямо по высокой траве.

– Еще немножко, – чуть задыхаясь, сказала девушка. – Здесь будет тропинка.

Тропинка и вправду обнаружилась – узкая, почти неразличимая. Вета потянула принца за руку.

Высокие стебли хлестали их по ногам, осыпались метелочки соцветий. Вета стащила с головы чепец, вытерла им мокрое лицо.

– Эта тропинка ведет в глубину леса, – прошептала Вета. Отчего-то она боялась говорить в полный голос. – Она огибает Главную усадьбу и выходит к маленькой охотничьей хижине. Ты же знаешь, здесь почти все земли – наши. Помнишь, мы охотились в отцовских владениях?

Патрик кивнул.

– Там, где полянка была… там еще Изабель заблудилась, помнишь? Вот немного дальше того места… там раньше часто охотники бывали, но, может, нам повезет.

Сколько времени шли они, принц не знал. Оба всматривались до боли в глазах, опасаясь увидеть людей, неосторожно сказанным словом выдать свое присутствие. Тропинка петляла, то и дело теряясь, Вета шла медленно, то и дело останавливалась.

Наконец меж деревьями замаячили строения.

– Подожди, – Вета остановилась и тронула Патрика за руку. – Спрячься здесь… Я выйду… одна… посмотрю, что там и как…

Голос ее дрожал. Патрик кивнул и погладил ее пальцы.

– Давай… Если что – кричи…

Вета прислушалась. Тихо. Осторожно, очень осторожно она выглянула из-за дерева и, оглядываясь, пошла к хижине.

Тихо, как же тихо вокруг. Пересвист птиц в ветвях, но ни ржания лошадей, ни веселых голосов, ни звона сбруи и топота копыт – ничего из тех звуков, что сопровождали их летние поездки. Тогда за домом присматривал старый егерь… где он сейчас? Если все еще здесь, и ненароком увидит ее, то решит, наверное, что встретил привидение. Девушка горько улыбнулась. Сердце сдавило мучительной болью. А если она повстречается здесь с отцом?

Отец… Как живая, встала в памяти высокая фигура с копной темных кудрей. Сильно ли горевал он, узнав о смерти дочери? О чем думал? Что вообще сказали им… если даже сказали? Ведь все они, осужденные, – без права переписки, так было записано в приговоре. Родственников могли и не известить.

Отец… мама! Все бы отдала Вета за то лишь, чтобы хоть издали увидеть ее. Но нельзя, нельзя. Ради всех святых, хоть бы не было их здесь сегодня!

Но тишина, царившая окрест, успокаивала…

С замиранием сердца Вета пошла вокруг, заглянула в узкие окна. Неужели и вправду никого? Пыль на подоконниках, ворох прошлогодней листвы на перилах и ступенях, заросшая травой тропинка, ведущая к входу, – все говорило о том, что здесь не были, по крайней мере, с прошлой осени. На двери висел замок, но девушка с малолетства знала, под каким от порога камнем лежит ключ. Вета поднялась на крыльцо и осторожно приотворила дверь.

Шаги ее разбудили скрипучие половицы, эхо подхватило скрип. Спертый воздух, зашторенные окна, запах пыли и запустения. Неужели отец действительно не бывал здесь, не охотился с прошлого года? На него это совсем не похоже…

Поняв, что дом и правда пуст, Вета уже без опаски прошлась по комнатам. Задумчиво погладила висящее в небольшой гостиной зеркало, сдула пыль с вычурного раскидистого подсвечника, тронула бревенчатые стены. Отодвинула край шторы, но тут же задернула. Никто, конечно, не следит за маленькой охотничьей хижиной; если уж и есть кто живой, то скорее в Главном доме, а не здесь, но осторожность не помешает. Пожалуй, и вправду можно переждать здесь пару дней…

Она присела на маленький диван, одиноко изогнувший спину, погладила вытертую ткань обивки. И заплакала, прижимаясь к его пыльному боку, как прижималась, бывало, к плечу старой бабушки в далеком детстве.

Патрик обрадовался их временному убежищу так по-детски искренне, что Вета даже развеселилась. Он долго ходил по комнатам, мурлыча себе под нос старую песенку про трех коров, а потом сгреб девушку в охапку и закружил, поднял в воздух.

– Вета, ты умница! – но, заметив подступившие слезы, тихонько опустил, погладил по плечу. И произнес, как заклинание, ставшее привычным: – У нас – все – будет – хорошо!