Текст книги "Сказка о принце. Книга первая (СИ)"

Автор книги: Алина Чинючина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

– Кто их поймет, этих баб, – проворчал герцог. – Впрочем, у нее все равно ничего не получилось.

– А я не удивлен, – хмыкнул Диколи. – Юность же, прости Господи. Чувства, порядочность, долг и прочая ерунда. И потом, Патрик, при всей его горячности и ветрености, – человек последовательный. Думаю, к тому моменту он еще не избавился от чувства к принцессе Эвелине Залесской.

– Что лишний раз доказывает, – перебил его герцог, – что принц мог стать не очень хорошим правителем, и подтверждает, насколько мы были правы. Неумение пожертвовать малым ради великого… а в его случае свобода – это очень много. Это не те качества, которые нужны королю. Порядочность и честь хороши там, где их можно принять в расчет. Если же дело касается великих целей, то все средства хороши, а принц так и не смог это понять. Помните историю со Стейфом, Карел?

– Помню, – проворчал граф. – Но не могу не признать, что тогда принц поступил не так уж и глупо.

– Так или иначе, принц сам облегчил нам задачу. А себе – усложнил. Черт возьми, мне стоило бы поблагодарить его за это – скольких проблем нам удалось избежать! Теперь нам нужно убрать его как можно скорее. Видит Бог, я этого не хотел. Мы надеялись, что Патрик умрет сам, каторга –не то место, где живут долго. Иногда мне его даже жаль… дурак, что ни говори.

– В конечном счете все ведь сложилось в нашу пользу, милорд, – задумчиво проговорил Карел.

– В целом, да. Но скольких нервов мне это стоило! И скольких еще будет стоить потом, когда вырастет Август… и созреет до замужества малышка Изабель.

– Полно, милорд, – поморщился Диколи. – Будем решать проблемы по мере возникновения. Пока что у нас есть несколько лет спокойной жизни.

– Вряд ли эта жизнь будет спокойной, пока жив Патрик, – рассудительно заметил Карел. – Он представляет собой реальную опасность для существующей власти.

– Надеюсь, мои люди эту опасность устранят, – сухо ответил герцог. – Я, правда, велел взять его живым – мне нужно кое о чем порасспросить его. Надеюсь, что через неделю-другую все закончится. А пока я настоятельно рекомендую вам, Карел, не выходить из дома некоторое время. Хотя бы нынешним вечером. Понимаю, что вам это тяжело, но представьте, что вы станете делать, если во владениях своих столкнетесь нос к носу с молодым принцем?

– Да, – вздохнул граф, – увы. Представил. Могу совершенно точно сказать, что мне будет перед ним… стыдно.

Когда стихли голоса за дверью, когда смолкли на лестнице шаги, Вета осторожно выглянула из-за портьеры. Смеркалось. На цыпочках подошла она к двери, прислушиваясь. Приоткрыв дверь и убедившись, что в коридоре никого нет, Вета схватила узелок с золотом, забыв про кинжалы, и кинулась к выходу. Только бы не нарваться ни на кого, только бы не нарваться! Внизу гомонили слуги, из кухни тянуло запахом поджаренной курицы. Вета судорожно сглотнула и выскользнула из дома.

Она не помнила, как бежала по дорожке прочь от дома. Увидят? Плевать. Главное – успеть! Если бежать бегом, она, наверное, сможет добраться до хижины через полчаса. Ну, через час. Нет, не получится… она не в состоянии бежать всю дорогу.

Сбивалось дыхание, волосы выбились из-под чепца, а поправить было некогда. Расстегнутый ворот давил на горло и грудь. Мучительно болело сердце. В густых сумерках причудливо изменились очертания знакомых с детства мест, и Вета все никак не могла сообразить, сколько еще осталось до хижины. Она то переходила на шаг, задыхаясь, то снова пускалась бегом. Тропинка петляла, терялась в траве. Девушка остановилась и огляделась. Куда идти, в какую сторону? Неужели заблудилась?

Нет, вон корявое дерево, похожее на древнюю башню. От него – направо. Скорее!

Посвежело, воздух стал зябким. Темнота опустилась незаметно, но очень быстро. Вета поежилась и прибавила шагу. На небе высыпали очень яркие звезды, в траве проснулись какие-то кузнечики. Ни огонька кругом, и жутко, а тропинка смутно светится в темноте. Башмаки на ногах кажутся пудовыми. Она одернула себя – скорее…

Скоро взойдет луна, идти станет легче. Деревья высились темной стеной. Как постарел отец! Если бы она знала, что известие о ее смерти убьет маму, сделала ли бы она то, что сделала? Какая теперь разница? Мамы нет. Слезы струились по щекам. Если когда-нибудь они встретятся с отцом, она упадет ему в ноги и попросит прощения… за маму, только за маму, но не за свое решение.

Как тихо вокруг! Каждую минуту она страшилась услышать сзади топот копыт. Торопятся всадники, скачут к имению графа Карела, чтобы поймать мятежника, беглого каторжника. Нет, они ведь уже там – герцог сказал, что в хижине ждет засада. Так зачем же она торопится туда – ведь все равно опоздала? Опередить Патрика, убедиться, что там еще нет его… перехватить его на тропе и остановить, не пустить, увести! Она успеет, она должна успеть, потому что если опоздает, если Патрика убьют, ей станет незачем жить. Герцог сказал, взять живым… но Патрик не может не понимать, что это означает всего лишь несколько лишних недель, заполненных болью, пытками, издевательствами. Он скорее кинется грудью на клинок, чем попадет в их руки живым…

Не разумом, а скорее памятью угадала Вета нужный поворот. Бегом, по высокой траве, напрямик, без дороги, не свалиться в яму, скорее… Как страшно! Неужели там ее ждет засада? Вета остановилась, подняла голову, отыскала в темном небе яркую Венеру. Попросила беззвучно: помоги. И, задыхаясь, прислонилась к дереву. Ноги не держали.

Дорога до хижины показалась ей вечностью. А когда впереди замелькал свет, девушка остановилась. Бог весть, кого или что увидит она. Остановиться, переждать, всмотреться…

Сквозь оглушительный стук сердца пробился звон стали о сталь, громкие голоса. Боже, неужели она опоздала, и солдаты Гайцберга уже здесь? Нет, о нет!

Тяжело дыша, она коснулась рукой корявого ствола.

– Господи, – сказала она вслух и поразилась тому, как глухо и надтреснуто звучит ее голос. – Господи, сделай так, чтобы я успела. Прошу Тебя. Пусть они еще не придут сюда, пусть Патрик будет жив. Господи, пожалуйста. Выполни мою просьбу, и больше я никогда-никогда ни о чем молить Тебя не буду. Пусть он будет жив. Мне ничего не нужно больше.

Вета пробежала, задыхаясь, еще немного и остановилась. Очень осторожно выглянула из-за дерева. И сдавленно охнула.

Поляна перед хижиной была залита неверным светом факелов, в свете этом метались тени множества людей, и отражавшийся блеск обнаженных клинков и ружейных стволов слепил глаза. На крыльце громко охали и суетились – там перевязывали раненых. Вета метнулась взглядом по поляне. Где же он, где же?

Сердце ее задергалось где-то в горле и замерло. Неподвижная фигура, распростертая на земле, приковала ее взгляд. Очень белой казалась рубашка лежащего ничком человека, и смутно светились во тьме его волосы…

– Упрямый, чертяка, – громко сказал кто-то. – До последнего защищался. Предложили – сдавайся, так ни в какую!

– Знал бы, кого берем, – сто раз подумал бы, – пробурчал другой голос прямо рядом с деревом. – Это ж, говорят, лучший фехтовальщик был во всей стране…

Один из солдат склонился над лежащим.

– Не дышит.

– Я же приказал – живым! – раздался надменный, холодный голос, и Вета сжалась от ужаса – она узнала его.

Две высокие фигуры спустились по скрипучим ступенькам. Солдаты выпрямились и замерли.

– Но, ваша милость, – оправдывался усатый капрал, – никак не можно было живым взять. Защищался, как сумасшедший, троих наших поранил. Вон, Дюнуа едва жив…

– Ладно, – брезгливо сказал герцог Гайцберг. – В каком-то смысле так даже лучше. По крайней мере, меньше хлопот.

Солдаты переминались с ноги на ногу, и, наконец, капрал угрюмо спросил:

– А что дальше-то с ним делать, милорд?

Маленький человек в сером плаще возник из темноты и низко поклонился.

– Второй не появлялся? – бросил ему герцог. – С ним должен быть еще один, темноволосый. Ищите его и запомните – он нужен мне живым!

«Ищите, ищите», – подумала Вета. К горлу подкатил смех вперемешку со слезами. Она стояла в десятке шагов, и ее не видели.

– Эй, капрал, – продолжал герцог, – переверните-ка его. Фу… не могли поаккуратнее.

– Вроде он, милорд, – сказал Диколи. – Даже не слишком изменился за год.

– На лицо вроде он, – согласился герцог, – но это еще ничего не значит. Похож может быть кто угодно и на кого угодно… ну-ка, спину покажите.

Осторожно, едва касаясь, капрал поднял залитую кровью рубашку на спине лежащего.

– Да уж, – хмыкнул Диколи, – спина каторжника, а не принца. Хорошо его там отделали… Видно, не из покорных был мальчик.

– Вас не касается, – сухо оборвал его герцог. – Родинку ищите.

– Вот она… Едва видно из-за шрамов. Все, как и полагается – родинка в виде креста. Нет никаких сомнений, милорд, это он.

– Вообще-то родинку тоже можно подделать, – задумчиво проговорил герцог. – Однако будем считать, что это именно Патрик. – Он выпрямился, оглядел неподвижное тело. – Что ж, принц. Будем считать, что это все-таки ты. Я бы сказал, ты был достойным противником. Пусть земля тебе будет пухом. Я уважаю храбрость. Похороните его здесь, – приказал он капралу. – И помните – будете болтать…

– Знаю, милорд, – угрюмо ответил тот.

Изо всех сил Вета всматривалась – не шевельнется ли принц, не поднимет ли голову. Он жив, кричала она молча, жив, он не мог погибнуть! Ведь всего только три дня назад он смеялся и говорил с ней, это же не может так быть, чтобы он погиб, это несправедливо и неправильно!

Вскоре поляна опустела. Остались лишь двое, деловито рывшие могилу и негромко переговаривавшиеся между собой. Уехали герцог и Диколи, громко стонавших раненых увезли, смолкшие было цикады вновь возобновили свой разговор. Стучали заступы, поблескивая в лунном свете.

– Жалко парня, – угрюмо сказал один из солдат. – Мальчишка совсем.

– Жалко! – хмыкнул второй. – Да ты хоть знаешь, кто это?

– Знаю… Бывший принц.

– Так чего тебе жалко-то? Такой же, поди, как и эти.

– Такой-то такой, да, может, и не такой. У нас болтают, будто не за то его на каторгу упекли, что короля убить хотел, а оттого, что за простой народ он заступался, а это господам не по нраву. Если правда это, то нам и надеяться больше не на кого.

– Знай копай давай, да не болтай, – оборвали его. – Это не нашего с собой ума дело.

– Ну что, беремся? Раз-два, взяли…

– И не тяжелый совсем, – голоса зазвучали глуше, из ямы. – Погоди… а он точно мертвый?

Сердце Веты снова замерло.

– Куда точнее-то, сколько в нем железа сидело. Ну, не веришь, так погляди сам, вон жилку тронь на шее…

– Давай хоть лицо ему прикроем. И так словно разбойника хороним, без отпевания.

Вета прижалась лбом к шершавому стволу дерева. Душа ее стонала от ужаса и горя.

А потом все поплыло перед глазами, сразу стало темно и очень тихо… и это было хорошо, потому что в темноте и тишине этой не было такого всепоглощающего отчаяния.

Наверное, она все же потеряла сознание, скорчившись возле дерева. Потому что не услышала, как доносились из ямы голоса:

– Эй, посмотри… да у него жилка бьется! Гляди, точно – слабо, но бьется.

– Ах ты, чтоб тебя через три горы напоперек…

– Проглядели господа… Что ж нам с ним теперь делать?

– Что делать… закопаем, как велено, вот и все. И ничего не видели, не слышали…

– Грех-то какой на душу брать! Господь с тобой! Зароем пустую яму.

– А его потом куда? Возиться с ним еще…

– Не по-человечески это.

Когда Вета очнулась, на поляне уже никого не было. Она осторожно вышла из-за дерева и подошла к могиле. Опустилась на колени и прижала к лицу холодные комья земли. То, что осталось от принца Патрика, стало маленьким холмиком, и никто не узнает, что это за холмик. Никто, кроме этих солдат и ее самой, Иветты Радич.

Все, что у нее было в жизни, осталось здесь, под этим холмиком. Ее любовь, ее надежда, ее жизнь. Слез не было, но из горла рвался сухой, задавленный вой, и она завыла, подняв лицо к равнодушному небу. Она останется здесь. Если бы умереть на этой могиле… о, если бы умереть на этой могиле. Некому больше смеяться, болтать с ней у костра, любить ее на расстеленном плаще, обещать ей, что скоро все изменится… Некому. Какое страшное слово. Она опоздала.

Она не знала, сколько пролежала так, обнимая могильный холмик. Черное небо равнодушно кружилось над головой.

Спазм тошноты скрутил горло. Вета согнулась в приступе сухой рвоты. Она даже не удивилась – сейчас она умрет, и это будет правильно. А потом, вытирая губы, вдруг вспомнила, что этот приступ – приступ жизни, а не смерти. Новая жизнь, которая скрывается сейчас в ней, яростно и бурно заявляет о своем существовании. Жизнь, которая не должна оборваться.

Вета погладила пальцами холмик. Нужно встать. Встать. Идти – вперед, в столицу. Не может быть, чтобы у Патрика не осталось друзей. Нужно что-то делать. Она пока еще не знала, что, но что-то нужно. Ради маленького. Ради правды. Ради этой вот земли, за которую отдал жизнь ее золотой принц.

Луна спряталась за тучи. Дорожку темных пятен на земле, идущую от поляны к лесу, скрыла темнота.

Сейчас она встанет. Еще немножко. Сейчас.

Октябрь 2007 – ноябрь 2008.

(с) Чинючина Алина

Огромную благодарность автор выражает

Марии Филенко

Владиславу Чинючину

Андрею Федорову

Людмиле Куванкиной

Кириллу Корчагину

Олегу Юсиму

Ярославе Забелло

Ольге Ростовой

Евгении Турбабиной

– за помощь, ценные советы, критику, редакторскую правку и моральную поддержку во время написания этого текста.