Текст книги "Сказка о принце. Книга первая (СИ)"

Автор книги: Алина Чинючина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– Если любишь – добивайся. Пусть он увидит в тебе женщину. Если сам захочет. Но просто так я его не отдам, имей в виду. Если хочешь добиться такого человека, то будь его достойна.

И Вета враз замолчала, и больше они на эту тему не говорили. А теперь… а что теперь. Как бы ни было, ничего не вернуть.

Вета старалась поддерживать все так, как было при Магде. Так же утром обходила бараки, так же проверяла запас отваров и мазей, так же стирала бинты. И ежеминутно с досадой ощущала собственное бессилие. Она ничего не знает и совсем ничего не умеет. И с ужасом думала, что делать дальше, и каждую минуту страшилась стука в дверь – вот сейчас придут за ней и велят идти обратно… после тишины и одиночества маленькой каморки Магды – снова общий барак? Уходя туда на ночь, Вета дождаться не чаяла утра, когда можно будет снова остаться одной. А еще – здесь была возможность мыться; Вета и сама не понимала раньше, как много это, оказывается, значит. Как быстро и легко превратиться из человека – в животное, и тогда уже не замечаешь, как от тебя смердит; горячая вода и гребень – как это мало и как много.

Теперь эта маленькая каморка стала ей домом.

Со времени смерти Магды минуло три недели, когда однажды вечером после короткого стука в дверь шагнул на порог, пригнувшись, комендант и остановился, обводя глазами комнату. Вета вскочила поспешно и испуганно посмотрела на него. Штаббс махнул ей рукой: сиди, мол.

Какое-то время комендант молча расхаживал по каморке. Вета следила за ним настороженным взглядом.

Потом он остановился и посмотрел на нее.

– Останешься тут лекаркой?

Чего угодно ожидала Вета, но не этого.

– Я?! – изумилась девушка. – Но я же…

Штаббс вздохнул – и сел рядом с ней на топчан. Вета испуганно отодвинулась.

– Послушай… – медленно произнес комендант. – Послушай меня, девочка.

Он помолчал.

– Во-первых, все равно кому-то надо. Если не ты – то кто? Есть у нас один, целитель милостью Божьей, но ему запрещено… узнает кто – с меня голову снимут, и ему мало не покажется. А больше – кому?

– Да я же не умею ничего, – грустно сказала Вета.

– Так уж и ничего? Неужели Магда за столько времени ничему тебя не научила? Ты девушка грамотная, умная, если чего и не знаешь, то додумаешься сама. Если очень нужно будет – спросишь потихоньку этого, Альхейра… он не откажет, я знаю. Потихоньку, полегоньку – вытянешь. О людях подумай… хоть и отребье, мразь, а ведь все равно живые. Нам тут только эпидемий, мора повального и не хватало.

Вета опустила голову.

– Во-вторых, продолжал Штаббс, – пристально глядя на нее, – неужели тебе так хочется снова на общие работы? Ни в жизнь не поверю. И ты там не протянешь долго, максимум год, ну, два – и загнешься. А так… и жить здесь будешь, в каморе этой… не дворец, но все ж таки не в бараке, ведь правда?

Девушка молча кивнула.

– Мне жаль тебя, поэтому и уговариваю. Не захочешь – держать тут не стану, иди себе, пожалуйста, обратно. Но ведь здесь тебе самой лучше будет.

Он помолчал.

– Работы много, конечно, и уставать будешь, но все равно не так, как там, – он мотнул головой в сторону бараков. – Магда, поди, тебе растолковала уже, что к чему. Я, если честно, не особенно вникал, что она там и как делала… ты просто продолжай так, как она – и все. А по ходу дела разберешься. Не так страшен черт, как его малюют, – и он ободряюще улыбнулся Вете.

– Хорошо, – прошептала она. – Я согласна.

– Вот и умница девочка. Ночевать можешь тоже здесь, теперь это твое царство. Только знаешь что… постарайся без глупостей, хорошо?

– Каких глупостей? – непонимающе спросила Вета.

– А таких. Магда тоже, наверное, умирать не хотела.

Вета с испугом посмотрела на него. Знает все? Догадывается? Делает вид? Что он знает?!

– Словом, договорились, – подытожил комендант и тяжело поднялся. – Может, кстати, и друзьям своим когда поможешь… или мозги на место поставишь, – он вздохнул, – дураки ведь, прости, Господи. – И добавил после паузы: – Знаешь… нет ли у тебя чего от бессонницы?

Ту ночь Вета впервые проспала без снов, замертво свалившись на узкий топчан Магды.

Один из дней конца апреля принес девушке новые неожиданности.

За обедом, хлебая горячую похлебку, Вета не сразу заметила подсевшую к ней Алайю. Прежняя подружка все так же была расположена к ней, и при встречах они дружелюбно обменивались парой слов – если была возможность.

– Слушай, – сказала ей Алайя, – такую новость скажу, упадешь!

– Какую? – рассеянно отозвалась Вета.

– Тут на тебя глаз положили.

– Мгм, – пробормотала Вета, думая о своем.

– Ты меня слышишь, нет? Я говорю, тебя один хочет.

– Как хочет? – не поняла Вета. – Поговорить, что ли?

– Поговорить, – хихикнула Алайя, – а потом и полежать. Соображаешь?

Вета отложила ложку и недоуменно посмотрела на нее.

– Как полежать?

– Ну, ты и дура, – покачала головой девчонка. – Объясняю еще раз. У нас тут есть такой, Кныш его зовут. Он многое может. Меня в солдатскую кухню устраивал, когда… в общем, неважно. И ты ему понравилась. Если не будешь выпендриваться и ему угодишь, то горя знать не будешь – устроит он тебя потом на непыльную работу, кормить станет от пуза, знай только ублажай его. Поняла? Опять нет?

Вета отшатнулась в недоумении и ужасе, бросая ложку.

– Чего шарахаешься, дурочка? Это ж удача тебе привалила, радоваться надо!

– Нет, – прошептала девушка. – Ты выдумываешь, наверное…

– Ну да, – усмехнулась Алайя. – Он тебя сам скоро найдет, помяни мое слово.

Вета не вполне поверила. Мало ли что девчонка напридумывала. Кому бы положить глаз на нее – здесь. Вета давно перестала ощущать себя женщиной… существо неопределенного пола, волосы запрятаны под платок, худая – так, что выпирают ключицы и ребра, а руки в запястьях тонкие настолько, что даже, наверное, кандалы не удержатся. Кому она может понравиться?

Бегая из барака в барак, она выбросила разговор из головы.

День сменился вечером, в лагерь потянулись вереницы каторжников, возвращавшихся из карьера. Забрав из каморки миску и ложку, Вета шла мимо бараков за порцией горячего варева и хлеба, когда услышала вдруг рядом с собой:

– Эй, погоди, малышка! Какая ты красивая девочка.

Обернувшись, Вета увидела рядом с собой высоченного мужика, из тех, кого называют «шкафом» – в ширину почти столько же, сколько в длину. Широкое лицо с перебитым когда-то носом выглядело бы добродушно, если бы не холодный взгляд маленьких глаз, прячущихся под густыми бровями. Похожие на оладьи губы кривились в ухмылке. Странно, неужели она ни разу не встречала его раньше? Или новенький?

– Какая хорошая девочка, – пробасил мужик, хватая ее за руку. – Пойдем со мной, красотка?

– Простите, – пробормотала она, отступая.

– Я тебе хлеба дам, – сообщил детина, удерживая ее. – Две пайки, мало не будет!

Вета вырвала руку и еще больше попятилась, ища взглядом охрану. Как назло, ни одного солдата не было видно поблизости.

– Уйдите прочь! – выкрикнула она.

– Ишь, еще кочевряжится, – удивился каторжник. – Благородная, что ль? Пошли, говорю, довольна будешь!

Он схватил девушку за талию и притянул к себе. Огромная лапа алчно сжала ее грудь, другая проехалась по спине, спустилась ниже.

– Ты, красотка, подумай, – прошептал он. – Кныш всегда дело говорит, запомнила? Завтра выходной, приходи сюда. Я тебя не обижу, а будешь моей – никто тебя тронуть не посмеет, и есть будешь досыта, поняла?

– Пошел вон, драная рожа! – выпалила Вета и, вырвавшись, бросилась бежать.

Каторжник расхохотался ей вслед.

– Я дважды не предлагаю, – крикнул он, даже не делая попыток погнаться следом. – Подумай, детка!

Вета мчалась со всех ног, не разбирая дороги. Скорее, укрыться в каморке, туда-то он не сунется, охрана завернет! Пот и слезы заливали ей глаза.

– Вета! – услышала она вдруг знакомый голос и споткнулась. Крепкие руки осторожно удержали ее, не давая упасть. – Что с вами?

Патрик! Девушка вцепилась в него судорожной хваткой и всхлипнула.

– Что случилось? – снова спросил Патрик. – Ну-ка… – он отвел ее в сторону, в узкий проход между двумя бараками, и оглянулся. – Рассказывайте!

Дрожа и все еще цепляясь за его куртку, как за якорь спасения, Вета выложила ему все, и не так уж много слов понадобилось, чтобы Патрик все понял.

– Кто это? – спросил он очень спокойно. – Вы можете его показать или описать?

Вета кивнула. И расплакалась опять, уже с облегчением, прижимаясь к нему.

– Его, кажется, Кныш зовут, он так сказал. Огромный, – выговорила она. – Лицо такое… страшное, нос сломан. Большой очень, на быка похож.

– А, понял, – сказал Патрик, подумав. – Знаю.

Вета подняла голову и посмотрела ему в лицо. И словно впервые заметила, каким холодным стал его взгляд, какими гибкими и точными сделались движения, как заходили желваки под тонкой кожей.

– Давайте-ка я вас провожу, Вета, – проговорил он так же спокойно и вроде бы беспечно. – Идемте. И постарайтесь пока в одиночку не ходить, ладно? Ничего не бойтесь, а если вдруг он снова подойдет – кричите, зовите охрану.

– Я боюсь, – тихо сказала она, идя с ним рядом и радуясь ощущению тепла и защищенности, которое всегда охватывало ее рядом с ним. – Днем-то ладно, а вот ночью…

– А ночью вы будете у себя, туда он не сунется. Не бойтесь, – повторил Патрик. – Все уладится. Вот мы и пришли.

Принц остановился. И улыбнулся ей, тронул за руку.

– Идите, Вета. Не бойтесь, все будет хорошо.

Эту ночь Вета почти не спала. В каждом шорохе чудился ей звук чужих шагов, хриплое дыхание, злобная усмешка. Днем она перебегала территорию лагеря, озираясь, и чувствовала себя в безопасности только в каморке Магды, запирая засов. Ей казалось, что все теперь против нее, за каждым углом чудилось ей затаившееся зло; вот-вот набросятся, схватят, уволокут с собой. И хотя встреченные ей каторжники не обращали на нее ровно никакого внимания, а вчерашнее страшилище больше не попадалось, все равно нервы были натянуты до предела, а сердце гулко билось.

Ближе к вечеру девушка немного успокоилась. Никто не подкарауливал ее, никто не угрожал; солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь маленькое оконце в каморку лекарки, придавали комнате вид мирный и уютный. Во дворе дружно курлыкали голуби, важно бродя по грязи.

Уже вот-вот должен был прозвучать сигнал к отбою, когда в коридоре послышались шаги. В дверь негромко постучали, и знакомый голос спросил:

– Можно?

Под низкую притолоку, пригнувшись, вошел Патрик и остановился на пороге.

– Можно? – повторил он. – Здравствуйте, Вета…

– Патрик! – воскликнула она, вскакивая и краснея от радости. – Как вы здесь…

Патрик тихонько вздохнул. Окинул взглядом маленькую комнату, и девушка заметила, как дернулись его губы.

– Да я… в общем, по делу. Вы мне не поможете?

Он шагнул на свет, и девушка охнула, разглядев его лицо. На скуле чернела огромная запекшаяся ссадина, губы разбиты, костяшки пальцев ободраны.

– Что случилось?! Сядьте, ваше высочество… что случилось?

Еще раз хлопнула дверь, на пороге возникла высокая фигура. Ян.

– Ну, как? – спросил он весело. – Живой? Добрый вечер, Вета.

– Добрый вечер, – обрадовалась девушка и удивилась еще больше. – Что случилось? Почему вы здесь – так поздно? До колокола ведь полчаса…

– Привел вот этого суслика, – сообщил Ян, проходя в угол, чтобы не мешаться под ногами. – Опять ему шкуру попортили.

Вета в ужасе повернулась к Патрику.

Ян вытащил из-за пазухи краюшку хлеба и протянул принцу:

– Ешь.

– Спасибо, – отказался Патрик, – я не голоден. Оставь себе.

– Ешь, я сказал! – рявкнул Ян, всовывая хлеб в его руку. – Живо!

Вета переводила непонимающий взгляд с одного на другого.

– Вета, – сообщил Ян, поворачиваясь к ней с видом исследователя, – перед вами идиот обыкновенный, исчезающе редкий вид. Поглядите на него внимательно. Вы знаете, что вытворил этот… ммм… экземпляр?

– Ян! – резко проговорил принц.

– Сей субъект, – продолжал Ян, не обращая внимания, – вчера учудил драку…

– С кем? – в ужасе выговорила девушка.

– Да есть там один… из третьего барака, кажется. Кныш… может, видели – здоровый такой, с перебитым носом?

– Ян! – опять резко сказал Патрик.

Вета медленно кивнула, прижимая пальцы к вискам.

– Уж не знаю, чем означенный Кныш не угодил нашему высочеству, но только высочество вчера перед отбоем подошел к этому типу и… сначала они, конечно, о чем-то вежливо побеседовали. Слово за слово – и наше высочество красиво так и аккуратно съездил ему, – Ян хихикнул, – не совсем по уху, но не скажу, куда именно. Тот, ясно, в долгу не остался, ну и – извольте видеть, драка. Потом охрана подоспела...

Вета поежилась, представив себе в красках эту картину: огромный, точно глыба, Кныш с пудовыми кулаками и свирепой яростью – и худой, гибкий, как лоза, Патрик, казавшийся, наверное, рядом со своим противником совсем хилым.

– И что?! – прошептала девушка.

– Да ничего особенного, – язвительно ответил Ян. – Плети опять да половинный паек на неделю обоим. А половинный паек – это пустая похлебка без хлеба раз в день, на ней и так ноги протянешь, а уж если норму выполнять надо, так вообще жизнь прекрасной покажется… Да ешь же ты! – рявкнул он опять.

– Кто тебя просил рассказывать это? – поинтересовался Патрик – и, поколебавшись, вцепился зубами в краюшку.

– А дальше что? – перебила Вета.

– А дальше ничего. Привел вот – может, вы ему хоть немного прорехи в шкуре залатаете? По-моему, у вас скоро ниток не хватит спину ему зашивать… только-только на ноги встал – и опять… Так он ведь еще и упирался, идти не хотел.

Тут только Вета заметила, что движения принца очень скованны, что сидит он на топчане преувеличенно прямо, стараясь не касаться спиной стены.

– Было бы из-за чего, – равнодушно сказал Патрик, расстегивая куртку.

– Ну-ну, – хмыкнул Ян и продолжал ехидно. – А еще, Вета, данный экземпляр почему-то не хочет ответить на вопрос, зачем ему это было нужно. Раньше наш принц влезал в драки только по поводу. Теперь, видимо, станет нарываться и без повода… ради интереса, я полагаю. Ему, наверное, врагов не хватает, мало приключений стало. Этого Кныша, – рявкнул он, – даже кое-кто из охраны боится. Он этого так не оставит. Ты хотя бы понимаешь, что делаешь?

Патрик молчал.

– Это из-за меня, – тихо сказала Вета, отчаянно глядя на принца. – Это все из-за меня.

– Почему из-за вас?

Сбиваясь, путаясь, рассказала девушка свою невеселую историю. Не успела она закончить, как Ян заорал яростно, грохнул кулаком по стене и вскочил.

– Почему ты сразу-то не сказала?!

– Сядь, – потянул его за руку Патрик. – Тебя там только не ждали.

Ян резко повернулся к нему.

– А ты… как ты мог молчать?

– Так и мог, – так же равнодушно ответил принц, дожевывая крающку. – Лучше было бы, если б ты туда сунулся, что ли?

Ян сжал кулаки и шагнул к двери.

– Ну, я ему устрою, – процедил он сквозь зубы. – Я эту гниду в землю зарою!

Патрик вскочил, поймал его за плечо и толкнул обратно.

– Охолони. Не пойдешь ты сейчас никуда и ничего не устроишь.

Ян вырвал руку. Но тут Вета метнулась ему наперерез и неожиданно строго сказала:

– Мало нам одного такого… бойкого, еще вас, Ян, потом чинить, да? Сядьте и помолчите!

Ян мгновенно смолк.

– Рубашку снимайте, – велела Вета, подходя к Патрику с чашкой теплой воды и куском полотна.

И – смутилась вдруг, залилась вишневой краской до самых ключиц так мучительно и ярко, что Патрик взглянул на нее – и покраснел тоже, отвел глаза. Потянул через голову рубашку…

– Нет, сначала давайте лицо, – проговорила Вета глухо.

Ян грустно и внимательно посмотрел на них – и промолчал.

* * *

Два дня Патрик ловил на себе взгляды каторжников – то удивленные, то опасливые, то испуганные. Однажды показалось ему даже, что Папаха собирается ему что-то сказать – но никак не решается. Впрочем, он не собирался ломать голову над причинами такого странного внимания.

За эти два дня они с Яном едва не поссорились всерьез. Каждую свою хлебную порцию Ян честно делил на две части – и страшно ругался, когда Патрик отказывался от своей половины. На «половинном пайке» действительно можно было ноги протянуть – у принца от голода кружилась голова и дрожали руки. Но взять хлеб означало, что Ян тоже останется голодным – и Патрик отказывался, стараясь не смотреть на маленький, сводящий с ума полузасохший кусочек в ладони друга. И они препирались вполголоса, честя друг друга последними словами; потом Патрик просто падал на нары и отворачивался к стене.

Вечером, перед самым отбоем, когда все обитатели бараков собирались уже на своих местах и, зевая, занимались кто чем мог в ожидании колокола, Патрика окликнули от входа:

– Эй, Принц! Тебя там спрашивают, выдь-ка сюда!

– Кому бы… – недоуменно пожал плечами Патрик – он едва успел лечь.

– С тобой пойти? – поднял голову Ян.

– Да зачем? Сейчас вернусь.

Ни он, ни Ян не заметили, какими опасливыми взглядами провожал его барак. Яфф дернулся было следом, но Йонар поймал его за руку. Папаха нехорошо ухмыльнулся.

В сенях Патрик столкнулся с вбегающим Джаром.

– Уфф… успел. А ты куда? Колокол скоро…

Принц пожал плечами.

– Говорят, кто-то меня там спрашивает.

– Стой! – резко сказал вдруг Джар, хватая его за руку. – Кто спрашивает?

– Да я-то откуда знаю?

– А ну, погоди!

Патрик недоумевающее посмотрел на него.

– Ты что?

Джар потянул его в сторону от входа.

– Вот что я тебе скажу, мальчик, – тихо, но внушительно проговорил он. – Ты делаешь себе врагов быстрее, чем следует. И по меньшей мере глупо соваться вот так, одному, неизвестно куда.

– Да в чем дело-то?

– Ты дурак или прикидываешься? – зло спросил Джар. – После этой вашей драки Кныш на тебя зуб точит. Понимаешь? Будь осторожен теперь, принц, будь очень осторожен. Здесь у нас случиться может все, что угодно, и если ты еще хочешь жить…

Патрик пожал плечами и шагнул к двери.

– Дурак, – проворчал Джар, осторожно приоткрывая дверь. – Ладно, идем вместе.

На улице не было ни души. Майский закат сменился почти ночной темнотой, и только над западной частью забора еще догорала оранжевая полоска. Под ногами хлюпала грязь после недавнего ливня. Вот-вот ударит колокол, и все, кому не хотелось неприятностей, уже сидели или лежали на своих местах в ожидании сладкой минуты отбоя.

– Нет никого, – тихо сказал Патрик. – Чего ты боишься?

В темноте мелькнул тусклый блик – так отсвечивает металл, если на него падает случайный свет. За оставшиеся доли секунды Джар понял, что не успеет ничего, кроме одного...

… чья-то мощная сила ударила Патрика в спину, толкнула вперед. Он запнулся о попавшийся под ноги камень, полетел лицом вниз в жидкую грязь; от неожиданности и боли потемнело в глазах. Совсем рядом прозвучал хриплый, сдавленный вскрик, а потом – удаляющийся топот, а потом – почти сразу – стук солдатских сапог. Патрик опомнился, вскочил – и едва успел подхватить оседающего наземь Джара. Остро заточенный нож вошел в бок почти по рукоять. Что-то мокрое, липкое, черное стекало по одежде маленького лекаря; неподвижные карие глаза смотрели в нездешнее небо.

В теплой комнате грязные капельки скатывались с волос, с рукавов и воротника куртки. Патрик равнодушно смотрел на эти капельки. Ему очень хотелось спать, а медленный, бесконечный звук капающей на стол воды мешал закрыть глаза и провалиться в сон. Полосы крови на руках, на одежде были еще сырыми и неприятными на ощупь. Прошел едва ли час, а казалось – сто лет с того момента, как, срывая голос, он закричал что было сил, как пытался удержать маленькое, но удивительно тяжелое тело Джара, как потянул на себя нож – и тот выскочил из раны, выплеснув фонтанчик крови. Ругань охранников, голоса, крики – все слышалось словно издали, все заслонил этот всплеск и широко открытые глаза мертвого Джара. А потом все стало резко все равно, и было уже неважно, куда и зачем его ведут. Очень хотелось спать…

Из тупого оцепенения выводил звук шагов и голос. Комендант мрачно расхаживал по кабинету из конца в конец и от души матерился.

– Я не понимаю, чего вы добиваетесь, – сказал Штаббс, наконец, остановившись напротив него. – Объясните, может, я пойму, наконец?

– Вас что-то не устраивает? – спросил Патрик, не глядя на него.

– Меня не устраивает все! – комендант резко развернулся к нему. – Все! С того самого дня, как вас привезли сюда!

– Я-то здесь при чем? – пожал плечами Патрик. Глаза закрывались сами собой.

– Послушайте, – комендант посмотрел на него. – Я вообще не пойму, вы жить хотите?

– При чем здесь это?

– При том, что я не могу бесконечно вас прикрывать! Вы постоянно ввязываетесь в истории, на которые я не могу, не имею права закрывать глаза. Ведь недели не проходит – то одно, то другое. То драка. То стычка. То грубость охране. То побег. То еще что-нибудь. Вы переходите все границы, Дюваль.

– Я? – зевнул Патрик. – По-моему, как раз наоборот.

– И постоянно с вами что-нибудь да случается, – продолжал Штаббс, не слушая его. – Я понимаю ваше стремление устранить несправедливость, везде, где увидите. Но ведь кончаются такие истории почти всегда одинаково, вы это сами видите. У вас хоть какое-то чувство безопасности есть? Или вы махнули рукой на свою жизнь?

Патрик подумал.

– Не знаю, – честно ответил он.

– Не знает он! А отвечать потом – мне! А шишки посыплются на мою голову, если с вами здесь что-нибудь случится! И ведь случится, обязательно случится, если будете так продолжать. Дело кончится тем, что на вас ополчится весь лагерь, и что потом мне с вами делать – опять прятать в карьере? Я не могу закрывать глаза на ваши выходки и делать вид, что все это пустяки, потому что иначе остальные будут думать: если можно одному, то можно и мне. Эти постоянные нарушения дисциплины! Эти грубости охране! По правилам за такое полагаются плети!

– Да я, по-моему, и так уже, – усмехнулся Патрик.

– И так уже, – проворчал комендант. – Было бы и так уже, вы бы здесь не сидели. На девять из десяти ваших вольностей я закрываю глаза, но ведь так продолжаться бесконечно не может. Дело кончится тем, что вас просто запорют здесь насмерть. Если бы каждую вашу выходку я наказывал так, как полагается, на вас бы уже места живого не было. Вам мало было истории с побегом? Вам мало драки с этим, как его… ну, неважно? Я же вижу – вы едва на ногах держитесь. Нет, вы продолжаете, – он споткнулся, – выеживаться. Зачем вы наживаете себе врагов, если этого можно избежать? А сегодня – так это вообще… я ни минуты, кстати, не сомневаюсь, что нож, который достался этому несчастному Альхейру, был предназначен вам!

Патрик стиснул зубы и опустил голову.

– То, что вы живы еще – случайность, поймите. До сих пор вас не убили ночью лишь только потому, что боялись…

– Чего? – усмехнулся Патрик невесело.

– Последствий, Дюваль! – резко сказал комендант. – Последствий! Но я не могу защищать вас вечно. Рано или поздно это поймут, и тогда… а ведь у вас есть друг. Вы хотите, чтобы его постигла та же участь? Его могут зарезать просто по ошибке… он ведь постоянно прикрывает вас, вытаскивает из всех историй, его могут убрать просто потому, что он мешает. Вы хотите для него такой судьбы?

Штаббс пристально посмотрел ему в лицо.

– Ваша собственная жизнь, как я понимаю, вам уже не дорога. Но вы рискуете и чужой жизнью – тоже, поймите это! Угомонитесь, Дюваль, перестаньте лезть на рожон, утихните! Вы думаете, плети и столб – это самое страшное, что здесь есть?

– Нашли чем пугать, – едва слышно проговорил Патрик.

– Каторжники, знаете ли, – проговорил Штаббс, пристально глядя на него, – это не противники на фехтовальном турнире и не оппозиция на государственном уровне. Они народ простой и незатейливый. Даже если вы выживете, вы на всю жизнь останетесь калекой. Вы хотите этого для себя?

Патрик закрыл глаза. Ему было все равно.

Комендант крепко выругался еще раз. Потом вышел ненадолго и, вернувшись, положил на стол большой кусок хлеба, поставил стакан с молоком, тарелку с чем-то горячим и аппетитно пахнущим настоящей едой.

– Ешь, – сказал он тихо.

Патрик сидел все так же прямо, только лицо его чуть дрогнуло. Ароматный, свежий запах хлеба и мяса сжал внутренности спазмом.

– Благодарю, я не голоден, – очень спокойно проговорил он.

Штаббс придвинул к нему тарелку.

– Гордым быть почетно, мальчик, – сказал так же тихо. – Но не лучше ли остаться в живых? Ешь.

* * *

Первая неделя мая прошла в ожидании. Весенняя грязь наконец подсохла, и распутица уже не могла помешать установившемуся конному пути. Что-то неясное носилось в воздухе; слухи ползли, словно дым от низового пожара, вспыхивая то там, то тут самыми неожиданными предположениями. Говорили об амнистии. О том, что будет война. О том, что скоро у короля родится сын-наследник, а значит, что-то да последует за этим, что-то изменится в судьбе обитателей рудника. Ян, выслушивая очередное предположение, только улыбался.

В воскресенье утром, едва прозвенел сигнал подъема, лагерь загомонил – и затих неожиданно. Даже охранники не ругались, и не слышно было обычных проклятий. И колокол – сигнал на работу – никак не может прозвенеть, и мучительное ожидание вот-вот должно взорваться – но чем?

Многие клялись, что своими глазами видели, как от главных ворот к дому коменданта шел покрытый пылью человек. Незнакомый, в гражданской одежде. А каждый новый человек здесь – перемена в чьей-то судьбе. Все шло как обычно, но каторжники, занятые каждый своим делом, время от времени поднимали голову и прислушивались.

Ян, скрестив ноги, сидел на нарах и пытался зашить расползавшуюся по шву рубашку. Расползалась она исключительно от ветхости, но надежда, как известно, умирает последней. Облизывая исколотые иглой пальцы, Ян шепотом чертыхался. Патрик, как обычно, лежал, отвернувшись к стене.

– Успеть бы до колокола, – вслух вздохнул Ян и зашипел: – А-а-а-а, черт!

– Эй, – крикнул кто-то. – Принц, ты там где? Тебя комендант хочет!

– Нежно хочет? – хмыкнули рядом.

– И так хочет, и этак… Эй, уснул, что ли?

Принц молча поднялся, сунул ноги в башмаки и вышел. Ян проводил его обеспокоенным взглядом. Комендант хочет, значит... А зачем?

За окнами раздались крики, топот множества ног, захлопали двери, кто-то даже выстрелил, словно в панике. Ян вскинул голову. Что случилось?

Грохнула дверь, в барак ворвался незнакомый парнишка и ликующе заорал:

– Братва, король умер! Помилование будет!!

В бараке загомонили, задвигались. Ян выронил иголку, не поверив услышанному. А мальчишка тем временем приплясывал и кричал:

– Помилование будет! Король умер, люди!

И выбежал, хлопнув дверью. Голос его зазвенел уже во дворе, ударила дверь соседнего барака…

Очнувшись, Ян отшвырнул рубаху и вскочил. Охнув от боли в отсиженной ноге, выскочил из барака и, не обращая внимания на идущих навстречу солдат, которым полагалось кланяться, кинулся к комендантскому домику. Охранника у входа, против обыкновения, не было. Ян влетел в дверь, промчался по коридору – комендантский денщик заступил было дорогу, но потом махнул рукой, только проворчал что-то вслед, – рванул дверь комнаты. Фон Штаббс сидел за столом и что-то писал. Услышав стук двери, он поднял глаза и, не удивившись, сказал невозмутимо:

– Пошел вон.

– Господин комендант, – выдохнул Ян, – скажите, это правда?

– Что именно? – поинтересовался Штаббс, с любопытством глядя на него.

– Говорят, что король…

– Да, к сожалению. – Штаббс встал и так же невозмутимо перекрестился. – Его величество Карл Третий Дюваль изволил почить с Богом… впрочем, полагаю, ваш друг вам все расскажет. Закройте дверь с той стороны, осужденный, если не хотите неприятностей.

Ян выскочил на улицу.

Лагерь охватило сумасшествие. Люди кричали, обнимались, кто-то плакал, кто-то грозил небу кулаком, кто-то молился. Начальство не показывалось. В общем радостном крике отчетливо выделялись женские голоса. Какая тут работа, какой колокол?

Но где же Патрик? Ян пробежал весь лагерь, оглядел все закоулки – пусто.

Он нашел принца в бараке. Патрик сидел на нарах, ссутулившись, свесив руки между колен и уставившись неподвижным взглядом в пространство. Прочие обитатели барака то радостно гомонили, то смущенно шикали друг на друга, кивая на принца, но он не видел и не слышал ничего. Лицо его было бледным и очень спокойным.

– Патрик… – Ян опустился рядом.

– Я знаю, – отозвался тот невнятно и монотонно.

Ян сжал его ладонь.

– Принц, – шепнул он, не зная, что сказать. – Держись, Патрик…

– Я знаю, – так же монотонно повторил Патрик, по-прежнему глядя в никуда.

Ян беспомощно огляделся. Что с этим делать, он не знал. Секунды бежали, а Патрик все так же сидел, не шевелясь. Только становился все белее и неподвижнее, словно жизнь уходила, покидала это тело по собственной воле. А потом медленно повалился на нары и закрыл глаза.

– Патрик! – отчаянно крикнул Ян и обернулся. – Помогите… – прошептал он беспомощно – голос изменил ему, и принялся растирать ледяные ладони принца. – Патрик, что ты, не надо, – шептал он все так же беспомощно, не зная, что еще сделать.

От входной двери к ним обернулся Верег, подскочил, отстранил Яна и первым делом закатил лежащему на нарах увесистую пощечину. Патрик еле слышно застонал.

– Ага! – обрадовался Верег. – А ну-ка, еще! – он отвесил вторую затрещину. – Ну-ка, все вон отсюда! – крикнул он, обернувшись, и бросил Яну:

– Не стой столбом! Воды мне добудь горячей, а лучше – вина.

– Да где…

– Где хочешь! Живо!

Когда Ян вернулся с котелком кипятка, в бараке почти никого не было, а Патрик сидел на нарах, привалившись к стене и закрыв глаза. По щекам его струились слезы.

– Поплачь, поплачь, – сказал Верег устало. – Полегчает. Ф-фу… – он увидел Яна. – Вот и водичка пришла. Эх ты, Принц... Возьми вот кипяточку попей…

Патрик послушно сделал несколько глотков из грязной кружки, но поперхнулся, закашлялся и закрыл лицо ладонями.

Ночью Ян долго лежал без сна, напряженно прислушиваясь. Тишину барака, по обыкновению, прорезали звуки – храп, стоны, кашель, несвязные ругательства, бормотания во сне. Рядом, справа, было тихо. Патрик лежал почти беззвучно, но Ян готов был поклясться, что тот не спит.

Весь этот день Ян разрывался между другом и Ветой, пытаясь не оставлять надолго никого из них и не в силах решить, кому помощь нужнее. Мелькнуло мимоходом, что в этот день плакал об умершем короле только один человек из тех нескольких сотен, что считали себя верноподданными его величества. Ян горько усмехнулся. Сам он в тот момент не чувствовал ничего. Сначала. А потом горевать стало некогда. Нужно было отыскать и хоть как-то успокоить Вету.

Вечером, снова зайдя в каморку лекарки, Ян нашел Вету уткнувшейся носом в тряпье на топчане. Она плакала – горько, совсем по-детски, но Ян, осторожно гладя ее по плечам, втайне вздыхал с облегчением. Слезы – это не страшно, это жизнь.