Текст книги "Сказка о принце. Книга первая (СИ)"

Автор книги: Алина Чинючина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Они встали рядом – невидимые, нездешние тени. Обступили и смотрят в лицо – пристально и внимательно, серьезно и открыто. И губы их шепчут – много раз – одно и то же. Ты не имеешь права погибнуть.

Потому что иначе – за что погибли мы?

А они погибали за то, чтобы выжил ты. За то, чтобы дошел, добрался, сумел, успел, сделал. За то, чтобы ты жил. И если теперь ты по глупости или беспечности подставишься – выйдет, что все было зря. И они зря погибали за тебя.

И ты обесценишь эти потери.

А потому веди себя осторожно, принц. И не делай глупостей. Ты нужен им, погибшим. Ты нужен им живой.

Патрик горько усмехнулся. Ему много раз говорили о том, что значит для государства его жизнь в условных единицах. Но никогда – вот так, поступками, а не словами, улыбками на бледных лицах и пристальным взглядом родных глаз. Сколько же потребовалось смертей, чтобы до него, идиота, наконец это дошло?

Простите меня. Магда, Ян, Джар, Жанна и остальные тринадцать… как много нужно было мне потерять, чтобы понять простую истину. Я не могу больше ошибаться.

Ветер трепал волосы, сдувал с щек капли – накрапывал дождь.

Патрик бросил мимолетный взгляд на возвышавшуюся на холме громаду дворца и зашагал по узенькой улочке.

* * *

Маленький серый человек в неприметном плаще терпеливо сидел на ветке огромного вяза и, не отрываясь, смотрел на окна охотничьей хижины в глубине леса. Он сидел так уже много часов, ждал – терпеливо, старательно. Отрабатывал мешочек с золотом, который уже совсем скоро будет позвякивать у него в кармане.

Всю прошлую ночь маленький серый человек не спал, следя за окнами богатого особняка в центре столицы, принадлежавшего лорду Марчу. Сменяясь поочередно, они по четверо наблюдали за этим домом уже вторую неделю, все чаще приходя к выводу, что дело это пустое. Но лишь вчера вечером, в сгустившихся сентябрьских сумерках постучался в дверь высокий незнакомец, закутанный в черный поношенный плащ. Серый человек встрепенулся – это мог быть тот, кого они ждали. Впрочем, мог и не быть… и напарник его отправился с докладом, а сам человек остался – ждать, прячась в тени раскидистых деревьев на другой стороне улицы.

Странный незнакомец так больше и не появился, не вышел – ни в ту ночь, ни утром. «Упустили», – понял серый человек, когда по утренней улице засновали первые прохожие. В самом деле, не сквозь землю же он провалился? Вернувшийся напарник принес приказ – ждать. И они ждали, провожая глазами всех выходящих из дома.

Когда после полудня с черного хода вышел обыкновенной внешности слуга, серый человек лишь лениво посмотрел ему вслед. И страшно удивился, увидев, с какой поспешностью машет ему из окна дома тот, чьего знака они ожидали.

Серый с напарником выждали несколько минут – и с равнодушным, скучающим видом двинулись вслед за слугой. Двое оставшихся их товарищей проводили их взглядами.

Слуга двигался не быстро, но и не медленно, посматривая по сторонам, лузгая семечки. На рынке купил у торговки пирожков и яблок, поболтал с хорошенькой торговкой. Не петляя, он шел по улицам города – вниз, к городским воротам, и дальше, через посад, мимо убогих хибарок бедняков, к королевскому тракту. Следить за ним было в городской толчее довольно легко, но когда последние дома остались позади, пришлось сбавить шаг. Впрочем, слуга и не оглядывался – видимо, не подозревал, что его «ведут».

Вокруг замелькали поля и ухоженные рощи частных владений. Тот, за кем они шли, свернул на одну из дорожек и едва не пропал из виду, скрывшись за деревьями.

– Поместье графа Радича, – шепнул один из соглядатаев спутнику.

В лесу следить стало сложнее, начинали сгущаться сумерки. Слуга шел быстро, но не очень уверенно – видимо, никогда здесь не был, а дорогу ему просто объяснили. Несколько раз останавливался и, переводя дух, долго оглядывался, пытаясь понять, правильно ли идет. Было душно; маленький серый человек вытирал пот со лба и про себя матерился.

Наконец в глубине леса показался дом – небольшой, скромный; похоже, охотничий. Серый с напарником сбавили шаг, хоронясь за кустами. С виду жилье казалось заброшеным. Но слуга уверенно поднялся на крыльцо и постучал – несколько раз, сложным перестуком. Дверь отворилась почти сразу.

До слуха преследователей долетел испуганный женский вскрик. Слуга что-то тихо сказал, тут же достал из-за пазухи и протянул стоящей на пороге невысокой, худой девушке в старом крестьянском платье бумажный конверт и что-то маленькое, сверкнувшее в последнем луче солнца. Серый вгляделся: что бы это могло быть?

Девушка кивнула и разорвала конверт. Маленькому человеку даже показалось, что он слышит ее учащенное дыхание. Торопливо пробежав глазами бумажный лист, девушка заулыбалась и снова что-то сказала слуге. Тот поклонился – и, развернувшись, торопливо сбежал с крыльца.

Маленький человек с напарником отступили еще глубже в тень.

– Ты – здесь, я – за ним, – прошипел в ухо напарник и змеей скользнул следом за слугой, скрылся в высокой траве.

И вот уже почти сутки серый человек наблюдает за охотничьим домом в глубине владений графа Радича. Вечером девушка несколько раз выходила на крыльцо, стояла, глядя в небо. Когда совсем стемнело, огня зажигать не стала , но долго сидела на ступеньках, обхватив руками колени, а потом, едва поднялась луна, зябко поежилась и ушла в дом.

Солнце стояло уже высоко, когда напарник маленького серого человека вернулся с приказом – ждать дальше.

* * *

Самое страшное на свете – неизвестность; Вета ощутила это на себе в те невероятно длинные сутки, когда ждала Патрика – каждую минуту страшась подумать о самом худшем. Повторяла, как заклинание, – он не может погибнуть, не может. Время тянулось, тянулось тягуче, как засахаренное варенье. Он вернется. Обязательно.

Читая принесенное ей письмо, она чувствовала, как сползает с души тяжесть, и готова была расцеловать слугу. Кольцо с рубином – то самое, данное им когда-то Крэйлом – гарантия того, что происходящая с ней радость не обманна. Патрик жив. Все хорошо. Он не успел сделать все, что нужно, до вечера и попросил лорда Марча отправить ей весточку. Следующим вечером он вернется и заберет ее, и им уже ничего-ничего не будет грозить. Осталось потерпеть какие-то сутки.

Вот теперь точно все стало хорошо. Вета уснула безмятежно и сладко, едва коснувшись головой подушки.

Утром солнце засияло на чисто вымытом небе, родной, с детства знакомый лес наполнился всеми своими звуками и запахами. Теперь – только ждать, да и ждать-то осталось недолго – до вечера… Девушка мурлыкала под нос нехитрую песенку; нашла на подоконнике забытую ею в прежние счастливые дни вышивку – диванную подушку с яркими маками – и решила закончить. Долго-долго сновала игла по канве, повторяя придуманный когда-то узор.

Когда вытянулись на траве послеполуденные тени, Вета оторвалась от рукоделия.

И подумала, что совсем рядом, в каких-то нескольких милях – родной дом.

Сколько идти до усадьбы? Часа полтора, два от силы. Там… там дом. Там можно будет увидеть маму… если спрятаться за деревьями – пусть в окно, пусть издалека… только бы увидеть, что жива и здорова, что все в порядке… только смотреть, не окликая. Там можно будет пробраться в кухню через черный ход и утянуть краюшку хлеба… Она вернется до темноты… она не будет рисковать. Только посмотреть… только увидеть, что у них все хорошо и спокойно. И даже если родителей здесь нет, все равно – незримое их присутствие – как теплая, ласковая рука матери, гладящая по щеке.

Укрывшись в тени старых вязов, долго-долго смотрела Вета на распахнутые окна поместья. Первое, что бросилось ей в глаза, была черная лента над входом – такие вешались обычно в знак траура. Она опустила глаза. Прошел почти год, а семья все еще носит траур по погибшей дочери. Сердце Веты уколола игла раскаяния. Могла ли она думать, сколько горя принесет ее родным ее безрассудный поступок? Впрочем, что толку вспоминать и охать. Случись вернуть тот осенний день на проклятой станции – она все равно бы ничего не изменила.

Желтый лист, плавно кружась в воздухе, спланировал ей на рукав, и Вета очнулась. Нужно торопиться, чтобы успеть назад до темноты. Она тряхнула головой и, широким кругом огибая дом, пошла к черному входу. В кабинете отца можно найти деньги, которые теперь так нужны ей, нужны им. И это не будет воровством – разве отец пожалеет монет для дочери? И если ей повезет, она сможет пройти в свою комнату… хотя бы башмаки или гребень можно унести с собой. И найти платье… несколько ее девичьих нарядов должны храниться здесь, в поместье!

Несмотря на тишину в усадьбе, дом, в отличие от охотничьего, выглядел обитаемым. И Вета опасалась столкнуться нос к носу с отцом. Она сама не знала, чего боится больше – встретить его или все-таки разминуться. Умом понимая, что встреча эта не принесет ни ей, ни ему ничего, кроме боли и потрясения, сердцем она отчаянно желала хоть на мгновение увидеть его. Хотя издалека, хоть мельком… увидеть, удостовериться, что он жив и здоров, что его не сломило известие о смерти дочери, что у него все хорошо и заговор не ударил по нему, как мог бы ударить по отцу государственной преступницы.

А встречи с матерью Вета боялась. Боялась, что не выдержит и бросится к ней на шею, не сможет затаиться в стороне, расплачется, обнимая родные плечи. Как, должно быть, постарела мама! Как, наверное, тяжела была для них вся эта история…

Дверь черного входа, по обыкновению, была отперта, и Вета без помех проскользнула в дом. Была, конечно, вероятность столкнуться с кем-нибудь из слуг, но Вета от души надеялась, что никто не признает в ней молодую госпожу, скажут лишь – бродяжка, да и только. Обветренная и загоревшая, в старом крестьянском платье – разве такой она была прежде; эти загрубевшие пальцы никогда не могли принадлежать той капризной, изящной барышне. Иветта умерла, ее нет больше.

В доме было тихо. Прохладный ветерок покачивал шелковые занавеси на окнах, нагретый солнцем деревянный пол, как всегда, неслышно скользил под ногами. Из кухни чуть тянуло запахом свежего хлеба, доносился голос кухарки, ругавшей кого-то из поварят. Вета сняла башмаки, чтобы не стучать ими, и бесшумно прокралась по коридору к кабинету отца. Чуть задержалась на лестнице, ведущей на второй этаж, погладила кончиками пальцев напольную вазу с белыми гвоздиками. Тяжелые складки штор на высоком окне чуть слышно колыхнулись. Родной дом помнил ее.

И – тишина, какая тишина. Чисто, пусто, тихо. Такое ощущение, что в доме покойник – приглушены все шумы; даже слуги, кажется, ходят на цыпочках. Или просто все в городе и здесь нет никого из господ?

Вета подошла к кабинету отца, потянула тяжелую дверь. О Боже, не заперто! Отец всегда запирал кабинет, если уезжал, а значит, он здесь. Она прислушалась. Тихо – ни звука шагов, ни шелеста бумаг, ни приглушенного ворчливого бормотанья. Девушка осторожно заглянула в образовавшуюся щель, а потом глубоко вздохнула, скользнула внутрь и притворила створы.

Все в кабинете осталось таким же, как она помнила, кроме траурных лент, обвивавших оконный карниз. Дубовый стол с ворохом бумаг на нем, массивный чернильный прибор… в детстве она любила играть лодочкой пресс-папье. Ровный строй перьев и карандашей… все строго, аккуратно, четко. Тяжелое кресло у стены… где то счастливое время, когда она могла забраться в объятия этого гиганта с ногами и нырнуть в интересную книжку? Вышивки матери на стене… странно, а вот это новое, зачем отец повесил их сюда? И – девушка замерла – огромный, почти в полстены, портрет ее самой над столом отца.

Несколько мгновений Вета разглядывала себя, словно в зеркало. Неужели она была такая? Вот эта беспечная, беззаботная девочка, хохочущая радостно и открыто. К горлу подкатил ком. Как, должно быть, убивался отец…

Мимо двери в коридоре протопали шаги, и девушка вздрогнула, опомнилась. За окном простучали колеса – карета подъехала к дому. Неужели родители? Не забывать, зачем она здесь! Вета насухо вытерла щеки ладонями и шагнула к письменному столу. Она знала, где граф мог хранить деньги. Заветная шкатулка действительно была полна золотых монет и ассигнаций. Поколебавшись, девушка высыпала больше половины монет и два десятка бумажных купюр, тщательно увязала их в валявшийся рядом носовой платок. Отец поймет и простит. А им с принцем без этих денег придется очень тяжко. Она окинула взглядом комнату, раздумывая, что еще можно взять с собой, что могло бы пригодиться. Как хотелось бы взять с собой хоть несколько книжек! Или вот эту мамину вышивку с корабликом, это ее любимая. Или отцовский портсигар… просто для того, чтобы гладить его пальцами и вспоминать дом. Или…

Насупившись, Вета сняла со стены два фамильных кинжала с золотой инкрустацией. Пригодится. Она знала, что пропажи хватятся быстро, но кто подумает на нее? Вета Радич мертва, а в дом просто залезли воры.

Застучали за дверью шаги, заскрежетал ключ в замке. Вета вздрогнула и огляделась затравленно. Сейчас ее увидят! Куда же спрятаться? Стрелой метнулась она к окошку и, рывком отодвинув тяжелую портьеру, притаилась за ней.

Да тут открыто! – раздался голос. – Слышь, Пьетро, открыто здесь!

Господин граф приказал вина в кабинет и распорядиться насчет ужина на три персоны, – заговорил другой голос, и Вета узнала в нем дворецкого. – У нас сегодня гости.

Два кресла сюда надо принести… и подсвечников побольше.

Переговариваясь негромко, слуги таскали кресла, ставили свечи в высокие подсвечники. Потом все стихло. Девушка перевела дыхание. Пока не поздно, нужно бежать отсюда. Иначе, увидев отца, она уже никуда, никуда не сможет уйти.

Дверь снова распахнулась. Вета замерла за портьерой. Шаги отца она узнала бы из тысячи.

Прошу садиться, господа, – раздался глуховатый голос отца.

Заскрипели кресла под весом грузных фигур, зазвенели бокалы, в которых наливали вино. Вета закусила губу. Отец… Как постарел он, как постарел! Даже голос стал другим – тяжелым, явно больным и усталым, надтреснутым.

И тут она услышала надменный бас, от которого сжалось сердце:

– Господин Радич, мы не стали бы вас беспокоить в такое время, но вы сами желали этой встречи.

– Да, господа, – отец заворочался в кресле.

– Прежде всего, – продолжал Гайцберг, – позвольте выразить вам соболезнования. Искренние, – прибавил он тихо. – Мне очень жаль. Ваша жена, граф, была чудесным человеком.

«О Боже!» – едва не вырвалось у Веты, и она зажала рот обеими руками. Теперь она поняла, что означают черные ленты у входа и зеркала, затянутые черным крепом.

– Да, милорд, – кивнул граф, – но я уже давно оплакал ее кончину. Милена была больна уже год, с тех самых пор, как…

– Да-да, – проговорил герцог. – Я помню… Карел, честное слово, мне очень жаль. Ваша жена была удивительной женщиной. И… Карел, не нужно, право.

– Простите, милорд, – послышался срывающийся голос графа. – Еще минуту.

После паузы Вета услышала другой голос, который сначала не узнала:

– Давайте поговорим о делах, граф. Может быть, это вас отвлечет. Вы не хотите узнать новости?

– Да… – все еще чуть задыхаясь, ответил граф. – Как здоровье Его Величества?

– Плохо, – ответил герцог, и Вете показалось, что в голосе его проскользнули злорадные нотки. – Плохо, но пока не безнадежно. Лекари говорят, есть надежда на выздоровление. Надеюсь, наши молитвы помогут, но… – он вздохнул.

От следующих его слов у Веты перехватило дыхание от ужаса:

– Слава Богу, нам не пришлось брать на душу этот грех. И это еще раз показывает, что за нас – судьба, что мы были правы. Все складывается наилучшим образом.

– Для нас в любом случае все складывается хорошо, – проговорил второй гость. – Имя регента названо, а вы, милорд, еще и родственник королевского дома… так что, – он засмеялся, – мы в любом случае ничего не теряем.

– А что слышно о… – граф тактично умолк.

– Есть хорошие новости, – довольно сказал герцог. – Два дня назад предположительно его видели в столице.

Наступила тишина.

Вета отчего-то сразу поняла, о ком идет речь, и сердце ее тревожно забилось.

– Где именно? – спросил Карел.

– У дома Марча, естественно, как я и предполагал, – Гайцберг вздохнул. – Позавчера вечером некий человек подошел к особняку Марча и спросил хозяина. Предлог – королевская почта. Этот человек покинул дом лишь на рассвете, а вот потом… в городе мои люди потеряли его.

– Значит, все-таки Марч, – с досадой проворчал второй гость. – Я знал, что этим кончится рано или поздно!

– Как бы там ни было, Марча нельзя было трогать. Пока. Чтобы не спугнуть принца…

– Но, может быть, это был вовсе не Патрик? – спросил граф.

– Среди слуг Марча у меня свой человек, он описал мне этого незнакомца. Он похож на Патрика, и еще – на руках характерные шрамы…

– И что же теперь?

– Предупреждена городская стража и стража у Ворот, но пока поиски не дали результата. За домом Марча тоже усилено наблюдение. Пока остается только ждать. Но небольшая зацепка у нас все-таки есть – вчера днем мой человек дал знак проследить за одним из слуг лорда. И знаете, куда привел нас след? Граф, вы ни за что этому не поверите – сюда, в ваше поместье, к охотничьей хижине в глубине леса!

– Сю-да? – граф не смог сдержать удивления. – Но… кто и как? почему?

– Слуга Марча встретился здесь с девушкой, по виду – крестьянкой, и передал ей бумажный конверт и какое-то кольцо.

Вета в ужасе закусила губу.

– Девица? Но кто?

– Понятия не имею, кто это может быть. Может, конечно, просто бродяжка, и она не имеет никакого отношения к принцу, но… чем черт не шутит. Со вчерашнего дня у хижины оставлен наблюдатель.

– Очень странно, – медленно проговорил Карел. – И что же теперь?

– Что теперь? Да ничего. Если человек, которого мы подозреваем, действительно Патрик, если девица эта – не просто случайность, то рано или поздно он вернется сюда, и тогда…. Простите, граф, частные владения, да, но это дело государственной важности. Думаю, вы не станете нам мешать. Сейчас часть моих людей уже расположились в засаде – с приказом задерживать всякого, кто появится там. Живым, разумеется. И, кстати, хорошо бы узнать, где виконт Дейк, если он еще жив. Бежали-то они вместе.

Вета едва сдержалась, чтобы не выскочить из-за занавески и не броситься в ноги отцу, не закричать: «Не выдавай!». Она помертвела от мысли, что в эту минуту принц, должно быть, ни о чем не догадывается, а она не может даже предупредить его. Скорее бы они ушли из библиотеки, скорее бы, ей нужно выбраться отсюда и бежать, бежать…

От горьких мыслей ее отвлек голос отца:

– Я бы не стал утверждать так уверенно, – задумчиво говорил граф. – В прежние времена Патрик был лучшим фехтовальщиком королевства. – Он вздохнул. – Что ж… как говорится, дай ему Бог.

– Карел, – с изумлением протянул герцог, – вы сами-то понимаете, что сейчас сказали?

Граф Радич помолчал, а потом заговорил решительно.

– Не только понимаю, но и отдаю себе отчет, вот в чем дело. Собственно, по этому поводу я и хотел с вами встретиться, господа, – сказал он, вставая с кресла. – Я хочу сказать вам… что выхожу из игры.

В комнате наступила тишина.

– Я не ослышался, Карел? – спросил второй, и Вета наконец-то узнала этот тягучий, чуть гнусавый голос, а узнав, помертвела. Лорд Диколи, военный министр… неужели? – Я правильно вас понял?

– Да, сэр Диколи, – кивнул отец. И, помолчав, заговорил: – Буду с вами откровенен, господа. Я устал. У меня нет больше сил. Вы знаете, все это время я был вашим верным помощником.

– Да, несомненно, – согласился герцог.

– Я поддерживал все ваши замыслы. Я помогал вам в изготовлении ложных бумаг. Я лжесвидетельствовал на следствии.

«Боже!» – ахнула Вета про себя. Отец, отец, как ты мог?

– Мне искренне симпатичен молодой принц, но я обещал вам – и выполнил свое обещание.

– И я щедро наградил вас, Карел, – заметил герцог. – Разве не так?

– Да, милорд, и я благодарен вам. Но со смертью Милены у меня не осталось ничего. Я отдал вам даже дочь…

– Карел, я ведь уже объяснял вам, – раздраженно перебил Диколи, – что это была ошибка! Ведь вы же помните наш уговор: Иветту вместе с дочерью барона Конена должны были переправить через границу, ей совершенно ничего не угрожало. Арест и суд – все это было лишь спектаклем. Но нельзя, никак нельзя было открыться ей, потому что иначе она не смогла бы вести себя на суде и на допросах так естественно. Кто же знал, что ваша дочь окажется столь малодушной и покончит с собой?

– Я все помню, – тихо сказал Карел. – Я вас не виню, господа. Никто не мог предугадать, но… но моей Веты больше нет. И позавчера… словом, мне пришла весть, что мой сын погиб на дуэли.

– О Господи, – тихо сказал герцог. – Примите мои…

– У меня не осталось ничего, – продолжал граф, – и потому мне нечего больше ждать от жизни. Господа, я стар и болен. Я никого не хочу видеть. Хочу уехать… или остаться здесь, в поместье, тихо доживать свои дни и ни о чем не думать, только вспоминать. Вспоминать то счастливое время, когда мои самые любимые люди были со мной… – голос его сорвался.

Несколько минут все трое молчали.

Вета стиснула пальцы. Брат погиб? Она пыталась вспомнить его лицо – и не могла. Йозеф остался где-то далеко-далеко, в невероятно счастливом прошлом. Значит, отец решил пожертвовать дочерью ради сына? Вета никогда особенно не вникала в финансовые дела отца, но как часто ругался граф, вынужденный оплачивать многочисленные карточные долги беспутного наследника. Вот, значит, откуда он брал деньги. Что ж… вполне логично. Земли деда заложены и перезаложены, и если бы не служба герцогу, им грозила бы нищета. Интересно, знала ли об этом мама?

Вряд ли, ответила она сама себе. Иначе не умерла бы, узнав о смерти Веты… а, может, и вовсе уехала бы с ней.

Хитро придумано. По щекам девушки струились слезы. Как же должен был измучиться и отчаяться отец, чтобы решиться на такое! Как же… а, может, он и не любил ее вовсе? Да нет, что ты, ответила она сама себе. Ведь не просто так толкнул ее отец в эту страшную рубку, он подготовил запасные ходы, и если бы Вета так по-идиотски не выдала себя за погибшую Жанну, то жила бы сейчас за границей, в тепле и довольстве, не зная ни боли, ни ужаса каторги, не пройдя через все, через что пришлось пройти. И не было бы ни смерти Яна, ни… ничего бы не было.

Откуда ты знаешь, спросила она сама себя. И Патрика рядом с ней не было бы тоже. И не было бы того крошечного, который – или которая – растет сейчас в глубине ее тела. Интересно, обрадовался бы отец, узнав, что у него будет внук?

– Надеюсь, вы понимаете, Карел, – заговорил, наконец, Диколи, – надеюсь, мне не нужно вам говорить о молчании? Я предупреждаю вас заранее, да и предупреждал, собственно, но если вы захотите хоть что-то рассказать…

– Не беспокойтесь, господа, я буду молчать до конца жизни. Но больше… большего не просите. Достаточно уже я взял греха на душу – хотя бы перед молодым принцем.

– Граф, вас никто силком не тянул за руку, – раздраженно сказал герцог. – Вы согласились на все добровольно, и с самого начала я предупреждал вас, что риск есть – и немалый. Да, дело того стоило, но…

– После обещания таких денег? – усмехнулся граф. – Нет, я не спорю, господа, и не обвиняю никого, я сам ввязался во все это. Но я и тогда не стал скрывать от вас, и сейчас не скрываю: молодой принц мне по-человечески симпатичен. Согласен, это не тот король, которого мне хотелось бы видеть на троне.

– С его идиотской честностью, – проворчал Диколи, – с его принципами, с его желанием блага народу… издеваетесь? Да нам всем конец пришел бы в первый же день его правления!

– Ну, не преувеличивайте, – снисходительно проговорил герцог и обернулся к Радичу. – Во все времена, при всех королях заговоры – это часть истории. Вспомните, сколько династий прерывали вовремя кинжал и яд. Неудобных – убирают, вот и все.

– А вы не верите в легенду о праве истинной крови? – спросил вдруг Карел.

– А, в эти старые сказки про родинку на спине и благо страны при истинном короле? Марч, как помешанный, твердит об этом и заразил своим страхом половину дворца. Нет, граф, не верю. Благо страны зависит от нас самих, а не от глупой веры в потусторонние силы. Я верю только в ум, расчет и хладнокровие. Они не подводили меня еще ни разу и, смею надеяться, не подведут никогда. Две попытки срывались, но третья-то удалась!

– Как дела в Совете? – хмуро спросил граф, меняя тему.

– О, вполне пристойно! Вчера подал в отставку барон Родорф – на наших условиях…

– Надо же… все-таки подал. Как вам это удалось?

– Есть способы, – герцог усмехнулся. – Теперь – считайте: Родорф наш, Стейф наш, Марч раскрылся и теперь безопасен… вот только интересно, сам-то он понимает это? Маркк – упокой, Господи, его душу – помог, конечно… очень удачным был его арест, очень своевременным; черт возьми, какая великая вещь – пытка, под ней все честны и искренни, как младенцы. Думаю, что ядро оппозиции мы обнаружили и вычистили.

– Не факт.

– Не факт, конечно, но…

– А Лестин? – спросил граф, задумчиво глядя в окно.

– Лестин ведет себя тихо, и это немного странно. Казалось бы, ему-то в первую очередь положено возмутиться – он был воспитателем наследного принца, он, я думаю, искренне привязан к нему. А вот поди ж ты – за год ничего, совершенно ничего, никаких подозрений, ни одной зацепки. Или он так хитро маскируется, или же и вправду принял ситуацию и примирился с ней.

– Или я ничего не понимаю в людях, – отозвался Карел, – или он просто выжидает. Увидите, Лестин еще покажет себя.

– Возможно. Но пока… Нет, не думаю, что он опасен.

– Как знать, как знать, – вздохнул Карел. – Да, а что дал розыск? Удалось установить, кто помог бежать Патрику и молодому Дейку?

Герцог неопределенно пожал плечами.

– Ну, дело сдвинулось с мертвой точки, но… оборвалось на половине. Комендант этот, Штаббс, неожиданно умер под следствием. Не исключаю, что ему помогли это сделать. Жаль… он мог бы рассказать нам много полезного.

«Дочка у меня… на тебя похожа», – вспомнила Вета. Сдавило горло.

– Еще несколько месяцев – и все разрешилось бы само собой, – говорил герцог, – если б не этот дурацкий побег. Но, господа, это говорит и о том, что мы недооценивали мальчишку – папенькин характер, однако. Может, конечно, они с Дейком действительно бежали сами. Но мне отчего-то в это не верится. Ну да это теперь дело десятое.

Они помолчали.

– Кстати, все забываю спросить, – нарушил тишину Карел, – может, хоть теперь вы объясните мне, что же все-таки случилось тогда после праздника? Как вам удалось сделать так, что король поверил вам, а не принцу?

Диколи усмехнулся.

– Не было бы счастья, да случай помог, причем, в последний момент. Помните, граф, появился у нас новый лакей? Такой… услужливый очень, долговязый?

– Н-нет… признаться, не помню.

– Ну, не суть важно. А лакей этот, если присмотреться, очень похож на молодого принца. Я сразу не смог сообразить, кого же он мне напоминает, – волосы у него темные, и это различие существенно затрудняет узнавание… но походка, движения – один в один Патрик.

– Этого субчика, – вступил в разговор герцог, – я вытащил почти из петли за разбой и убийства – ему грозила виселица, – полагая, что такой тип может нам пригодиться, и не ошибся.

– Парик, небольшой грим, костюм, сшитый за большие деньги в большой тайне, маска – и не отличить, кто из них принц, а кто лакей. Самое сложное было – после пира задержать Патрика как можно дольше не дать ему добраться до своих покоев слишком рано. На пиру мои люди подсыпали и ему, и Его Величеству небольшую дозу… ммм… некоего вещества, затуманивавшего сознание… после его приема человек чувствует себя как после хорошей попойки. Соображать, – он усмехнулся, – в таком состоянии несколько затруднительно.

Карел кивнул.

– То-то я удивлялся – что это король такой… никакой.

– Вы, кстати, отлично справились со своей ролью, граф, я уже говорил вам это и могу повторить еще много раз. Убедить короля немедленно вызвать к себе принца – после того, как он отпустил его…

– Ничего сложного, – пожал плечами граф. – Ну, а что же дальше?

– А дальше – едва мы получили от вас сигнал, как наш двойник вошел в кабинет короля и напал на него. Его Величество оказался крепче, чем мы думали, – он сумел даже сопротивляться… впрочем, мы же не ставили себе целью убить его – нужно было просто ранить. Услышав шаги принца и условный кашель охраны за дверью, этот тип скрылся через потайную дверь, ключ у нас был. Вот и все. Ну, а при виде его высочества с кинжалом, всего в крови, кто усомнится в том, что это был не он? Да и король, придя в сознание, «помнил» все – зелье сделало свое дело, Его Величество не распознал подмены… мы изрядно рисковали, но, черт возьми, дело того стоило. Да и время уже поджимало. А потом – улики налицо, компрометирующие бумаги изъяты у принца при обыске, чего же еще?

– Его Величество разгневан был столь сильно, что само следствие велось формально. А подкинуть ему мысль соучастников и заговора было нетрудно.

– Жаль, конечно, – снова вступил Диколи, – что эта история так сильно подействовала на короля. Мы-то надеялись, что он проживет еще хотя бы несколько лет… Жаль, прежде всего, тем, что началась эта вот чехарда с наследованием. И надо ж было какому-то идиоту придумать этот дурацкий закон о том, что женщины не наследуют! Взошла бы на престол Вирджиния – и никаких проблем, она бы действовала так, как нужно нам. А тут…

– Так оно так, но иметь дело с женщинами – то еще занятие, – раздраженно проговорил герцог. – Они со своими чувствами совершенно непредсказуемы и ломают нам все планы. За примерами далеко ходить не надо – помните, какую штуку выкинула герцогиня фон Тьерри?

– Тьерри? – Карел засмеялся, закашлялся, замахал руками. – Осенью? Еще бы не помнить!

– Да уж, – хмыкнул Диколи. – А какие взгляды она бросала на Патрика весь прошлый год! Я ее понимаю – мальчик на диво хорош собой…

– Был, – заметил герцог. – Не думаю, что каторга пошла ему на пользу. Но так или иначе, а принц отказался уехать с ней. И слава Богу! меня, если честно, чуть удар не хватил, когда я узнал об этом. Представляете, какую кашу мог заварить Патрик, оказавшись за границей? Я всегда подозревал, – он стукнул кулаком по столу, – что Анна фон Тьерри не так проста, как кажется. Можете представить – через пару лет появляется ребенок, бастард, в котором течет кровь Дювалей! Я задним числом думаю: уж не этого ли добивалась Анна с самого своего появления здесь? Не принц ли был ее главной целью?

– Не исключено, кстати, – заметил Радич, – что первоначальные планы Анны были совсем другими. Вы не допускаете мысли, что потом она могла просто-напросто влюбиться в его высочество?