Текст книги "Сказка о принце. Книга первая (СИ)"

Автор книги: Алина Чинючина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Вечерами, после отбоя, друзья иногда разговаривали шепотом. Первое время они, словно сговорившись, не касались прошлого. Слишком больно было вспоминать, слишком сильный контраст с тем, что их окружало… как много они потеряли. Потом, когда потрясение улеглось, начали обсуждать случившееся по возможности отстраненно, как логическую задачку – просто чтобы не сойти с ума.

– Все равно, – сказал как-то Патрик. – Хоть убейте меня, не могу понять. Ну не было у отца врагов – таких. Недоброжелатели – да, были, спорных вопросов, сам знаешь, очень много, но чтобы вот так, чтобы ножом…

– Может, Стейф? – предположил Ян.

Патрик мотнул головой.

– Вряд ли. Стейф бы скорее на меня кинулся, а не…

– Кстати, принц, – медленно проговорил Ян, – а тебе не приходило в голову, что враги могли быть не у Его Величества, а у тебя?

– Приходило, – согласился Патрик. – Но… несерьезно все это. Меня до недавних пор в расчет не принимали вообще, я же, – он усмехнулся, – фигура номинальная.

– Это сначала номинальная, а потом реальная. Ты не думаешь, что заговор этот был не против короля, а против тебя, Патрик?

Принц помолчал. Потом кивнул так же медленно:

– Все может быть, но… маловероятно, Янек. Нет, все-таки целью был Его Величество…

– Ты знаешь, на кого я думаю, – полувопросительно проговорил Ян.

– Знаю, – кивнул Патрик. – Сам думаю на него, хотя это не в его стиле…

– Почему нет? А если ему нужно было все-таки подставить тебя?

– Зачем? Начнется чехарда с наследованием, с…

– Именно! А в чехарде легче урвать себе кусок.

– Давай подумаем, – оживился принц. – Смотри: допустим, кто-то – сейчас не важно, кто именно – хочет меня убрать. Совсем. Допустим, ему это удается. Тогда получается, что прямых наследников трона – только малыш Август. Который седьмая вода на киселе и не факт, что…

– Но жив король!

Патрик посмотрел на друга.

– Янек… отцу осталось совсем недолго. Думаешь, почему он так торопился передать мне дела? Король умирает, Янек. Лекарь не скрыл от нас, да отец и сам знает: год, максимум два…

– Но тот, кто затеял заговор, может не знать об этом! – перебил Ян. – Он-то рассчитывает на то, что Его Величество проживет в добром здравии еще лет хотя бы пятнадцать… до тех пор, пока не вырастет Август.

– Если даже и так – зачем, Ян, зачем? Зачем вешать себе на шею возможные проблемы в будущем, если их можно избежать?

– А если этот кто-то не хочет видеть тебя на троне? – горячо спросил Ян.

– С чего бы?

– Откуда я знаю? Мало ли с чего! С того, что ты, как дурак, лезешь во всякую бочку затычкой! С того, что ты им не нужен – такой… особенно после истории со Стейфом! А при ныне царствующем короле у него будет еще сколько-то времени для того, чтобы повлиять на события… А потом может родить сына ее высочество принцесса Изабель – вот тебе и еще один наследник.

– Слишком много «если» и «может», – усмехнулся Патрик, – для того, чтобы решиться на такое. Либо у него должны быть веские причины.

– Не успел ты поговорить с отцом, принц…

– Не успел, – вздохнул Патрик. – Все равно… многовато натяжек для такой версии, – и, помолчав, добавил: – Боюсь, что правды мы теперь уже никогда не узнаем.

– Скорее всего, – вздохнул и Ян.

В другой раз Ян сказал в сердцах:

– Еще немного, и мысль о побеге станет моим единственным утешением.

– Как и моим, – усмехнулся принц, вытягиваясь на нарах и закрывая глаза.

– Так в чем же дело? – оживился Ян.

– Угу… а дальше что?

– Ну… надо подумать.

– Вот именно. Куда ни кинь, вариантов – только клин. В смысле, если побег – то потом или восстание поднимать, или в разбойники… и это без шуток. Ты мечтал о такой карьере?

– Чем не идея? – пожал плечами Ян.

Патрик приподнялся, открыв глаза, и серьезно взглянул на него:

– О чем ты говоришь, Ян? Бунт против законного короля? За кого ты…

– А лучше гнить здесь всю жизнь? – зло перебил его Ян.

– Не лучше, – тихо ответил Патрик. – Но против отца я не пойду никогда. Пусть сколь угодно несправедлив был приговор, но… Против отца я не пойду, – повторил он. – Понимаешь?

– Понимаю, – буркнул Ян, отворачиваясь.

* * *

Климат северо-восточной части страны сильно отличался от мягкого прибрежного климата столицы. Зима здесь начиналась раньше и тянулась дольше; уже в сентябре наступала осень, а лето было жарче и засушливее. Горная гряда, пересекавшая страну с севера на юг, в какой-то мере защищала от постоянных степных ветров с востока. Но ночи в горах даже летом были холоднее равнинных, и утренний иней мог покрывать траву уже в начале октября.

Нынешняя осень выдалась, однако, удивительно мягкой. Октябрь уже подходил к концу, а солнце грело почти по-летнему, и ярко-синее небо и желтизна листьев разбавляли угрюмое величие гор. Старые каторжане говорили, что такой теплой осени они не припомнят за последние лет семь. Ночи были ощутимо холодными, но днем жаркие лучи бросали в пот. Впрочем, в карьере, где не было никакой защиты от палящего зноя, хватало с избытком и этого непрочного тепла. Лето здесь не любили; зимой можно согреться работой, а вот махать киркой в раскаленном котле карьера летом – удовольствие еще то.

Новичков пугали рассказами о зимних морозах, когда птицы замерзали на лету; о снежных заносах, во время которых, случалось, плутали даже идущие из барака в барак; о волках, подходящих к самому карьеру и нападающих на неосторожных. Рассказывали и о весенней распутице, когда ноги утопают в грязи по щиколотку или протекают крыши бараков от тающего снега. Вета слушала такие рассказы вполуха. Ей вполне хватало ужасов нынешних.

Каждый раз, выходя из барака, она с надеждой обводила взглядом площадь. Хоть на мгновение – увидеть, улыбнуться на бегу, чуть заметно махнуть рукой и заметить ответный слабый взмах. Если уж нельзя поговорить, за руку взять… Все трое искали любую возможность, чтобы перекинуться хотя бы парой слов, но удавалось это редко. Жизнь в бараках текла обособленно, почти не соприкасаясь.

Когда прошел первый шок, Вета поневоле начала присматриваться к товаркам по несчастью. Женщин в лагере было немного – всего около трех десятков, и каждая из них прежде была бы последней, с кем Вете хотелось бы завязать знакомство. Она и здесь не стремилась к общению, но невозможно лежать рядом на нарах и не соприкасаться локтями. Оттого ли, что нравы в бараках были разными, или же просто Вета, мягкая от природы, не обладала бесстрашием Патрика и Яна и подчинялась более спокойно, но ее не испытывали на прочность так, как юношей. А может, дело было в том, что «хозяйка» женской половины барака – худая, стремительная и черная, как грач, отцеубийца Лейла – не прониклась к новенькой особенной ненавистью. Так или иначе, сильной неприязни девушка не почувствовала. А лежащая на нарах рядом с ней молоденькая, младше Веты, девочка-проститутка Алайя испытывала к своей знатной соседке даже некоторое дружелюбие и охотно посвящала ее в тонкости нехитрого лагерного быта. И, казалось, совсем не обращала внимание на замкнутость и неразговорчивость Веты. Сама Алайя угодила на каторгу за убийство одного из клиентов, требовавшего особенно извращенных удовольствий; историей этой она охотно поделилась с Ветой в первый же вечер.

Первые две недели тянулись для девушки невыносимо медленно. Потом время побежало быстрее. И когда однажды работа закончилась раньше, и по карьеру прокатился облегченный вздох: «На молитву…», Вета удивилась: всего месяц прошел? Ей казалось, что минула сотня лет.

На центральной площадке выстроились ровными рядами и опустились на колени все – и каторжники, и солдаты, и даже сам комендант. Обнаженные головы, редкие в толпе платочки женщин, склоненные угрюмые лица, распевные слова молитв, произносимые сиплым, но громким голосом. Как не похоже это на скромную церковь пансиона, на роскошные службы во дворце… где теперь отец Анохим, исповедовавший ее в столице? Живет себе, наверное, спокойно… У здешнего священника сизый нос пьяницы, лысина во всю голову и неожиданно густой бас, напомнивший ей вдруг голос короля. Вета чуть подняла голову, осторожно повела глазами по рядам. Вот они, две высокие фигуры рядом… о чем думают? Вспоминают ли прошлое, как она сейчас?

На глаза навернулись слезы. Бог отвернулся от них. Все эти невыносимо долгие дни она молилась про себя, прося… чего? Теперь уже и сама не знала. Смерти? Грех великий, сказал бы отец Анохим. Сил? Зачем они… десять лет, она или умрет здесь, или выйдет старухой.

На исповеди она не смогла говорить – снова расплакалась. Низенький, толстоватый священник терпеливо ждал – а потом, вздыхая, произнес условные слова, не дожидаясь ответа своей новой прихожанки.

Жить можно и здесь – эту фразу офицера Вета не раз потом вспоминала. Можно. Если не вспоминать. Забыть, кем ты была до и кем станешь после – если вообще станешь. Можно, если не думать, не чувствовать, задавить в себе все, потому что любая мелочь бьет наотмашь, намного больнее, чем должна бы. Солнце светит – почти как дома. Больно. Мозоли на руках – что сказала бы мама. Больно. Остриженные волосы. Больно. Не думать, не видеть, не слышать. Вечером валиться на нары и переставать быть.

И только редкие, такие редкие взгляды и улыбки друзей искрами вспыхивали в темноте. Вот только жаль, что они всегда вдвоем; если бы хоть несколько минут поговорить с Патриком – наедине.

Один из дней конца октября, все такой же не по-осеннему жаркий, принес ей неожиданные новые переживания. Ранним утром, выходя из барака, девушка увидела идущую от ворот к дому коменданта даму в сопровождении нескольких офицеров. Таким неестественным и чужеродным было это зрелище – хорошо одетая, красивая, богатая аристократка, а не серая и сгорбленная женщина в платке и истрепанном мешковатом платье, что Вета уставилась на нее в изумлении и несколько секунд стояла, провожая взглядом. Презрительное выражение на лице дамы показалось девушке знакомым… и она охнула, прижимая руки к щекам, и отвернулась поспешно. Господи Боже! Герцогиня Анна фон Тьерри! Или ей мерещится?

Но это действительно была она, герцогиня, и Вета попятилась, заматывая голову платком. Не приведи Боже, узнает! Может, конечно, и мимо пройдет, а может, и спросит, почему под именем Жанны Боваль прячется совсем другая девушка. И что тогда? Уж точно ссылка в другое место, ее разлучат с тем, ради кого она пошла на это. Нет, ни за что! Сгорбиться, измазать лицо золой, чтобы не заметили, не разглядели в оборванке прежнюю фрейлину. Сердце ее гулко колотилось. Зачем здесь герцогиня? Зачем же, зачем?

Весь день лихорадочное волнение носилось в воздухе. Визиты важных лиц и начальства радости никому не приносят, тем более, неожиданные. Охрана зверела больше обычного, окрики конвойных хлестали едва ли не ежеминутно, а после работы женщин загнали в барак, велев не высовываться. Впрочем, комендант, которого Вета мельком видела у ворот, особенной тревоги не проявлял и казался таким же спокойным и невозмутимым, как обычно. На мгновение Вета даже посочувствовала: размещать высоких гостей ему предстояло в своем доме, больше негде, а общаться с язвительной и ехидной герцогиней – счастье, безусловно, великое. Вете, по крайней мере, этого бы не хотелось.

Перед отбоем, однако, девушке пришлось выйти на улицу – была ее очередь топить в бараке печь. За дровами обычно ходили через площадь к дровяному сараю у ворот, но в этот раз Вета кралась в обход открытых мест, прижимаясь к баракам, намотав платок до самых глаз и опустив взгляд. Столкнувшись с кем-то по дороге, она машинально извинилась, не поднимая головы, и юркнула было дальше, но крепкая, осторожная рука удержала ее.

– Здравствуйте, Вета…

– Ян! – поднимая голову, воскликнула девушка радостно и остановилась, забыв про дрова. Удивилась – один! – Ох, Ян… как я рада вас видеть!

– Взаимно, – улыбнулся виконт и торопливо огляделся. – Давайте отойдем в сторону и хоть минуточку поговорим…

Оба спрятались за угол барака.

– Как вы, Вета? – ласково спросил Ян. – Здоровы?

– Вы один? А где Патрик? – вырвалось у Веты.

Ян помолчал, улыбка его погасла.

– Что-то случилось? – встревожилась девушка.

– Разве вы не знаете? Наш принц в очередной раз влип в историю, – ответил он невесело.

– Где он? – резко спросила Вета.

– Тише, – Ян осторожно взял девушку за руку. – У столба...

– Где?! – с ужасом переспросила Вета. – За что?

Попасть к столбу считалось самым тяжелым наказанием – по крайней мере, среди женщин. Наказанного притягивали за высоко поднятые над головой руки к деревянному столбу, стоящему в центре лагеря, и оставляли на ночь или на сутки – в зависимости от провинности. Нельзя было ни на минуту ни расслабиться, за несколько часов все тело деревенело от неподвижности, железные браслеты впивались в руки. И не уснуть, а пытка бессонницей считалась самой страшной – утром-то на работу, и норму спрашивали по всей строгости, невзирая на то, где ты провел ночь – в бараке ли на нарах, или у столба. Рядом со столбом стояла бадья с водой и ковш, но осужденный не мог сам дотянуться до него, и все зависело от милосердия солдата, охранявшего несчастного: захочет – даст напиться, а нет – терпи. Если прибавить к этому дождь, ветер или зной, кучи насекомых весной и летом, то становилось понятно, почему попасть к столбу считалось самой страшной карой.

– За что?? – с ужасом переспросила Вета.

Ян хмыкнул.

– Знаете – сегодня утром пожаловало высокое начальство?

– Знаю, – кивнула Вета. – Среди них герцогиня фон Тьерри… только я ее не видела, нас загнали в барак и приказали не высовываться... слава Богу, я так боялась, что она меня узнает!

– Нужны вы ей, – фыркнул Ян. –Тогда, на балу – помните, какими глазами она на наше высочество смотрела?

Вета невесело рассмеялась.

– От нее аж искры летели. Только он ей – ни слова, ни полслова…

– Да, – кивнул Ян. – Что вы, Патрика не знаете? Он же обручен был…

Вета опустила голову.

– Словом, все это дело прошлое, а вот теперь... черт ее знает, зачем она пожаловала. После работы выстроили нас возле барака, пошла она вдоль рядов. Возле нас остановилась, Патрика увидела, узнала сразу. Подошла к нему вплотную и что-то тихо сказала… с улыбочкой такой мерзкой. А он ей ответил, спокойно очень, и тоже ни слова не разобрать… по-моему, на латыни. Мы с ним стояли не рядом, а через несколько человек друг от друга, я и не понял, что именно. Герцогиня даже в лице переменилась, отпрянула от него да как завизжит: «Негодяй! Хам!». И – пощечину ему. Патрик – заметьте, очень осторожно и аккуратно – ее руку удержал и опять что-то говорит – и опять не слышно, что именно. Тут мадам вовсе чуть удар не хватил. А генерал, ее сопровождающий, обернулся к Штаббсу и говорит: «Примерно наказать грубияна…». Ну и…. десять плетей и – к столбу на всю ночь. Вон, стоит теперь, – он мотнул головой в сторону площади и горько усмехнулся. – Знаете, как народ радовался?

– Чему?!

– Ну, как же. Господина, пусть и бывшего, – и плетьми. Он теперь такой же, как все здесь, преступник, которого можно унизить или вообще засечь до смерти. Бальзам на душу… Били-то при всех. Так эти… кричали: «Так ему, так ему! За нас за всех! Еще добавьте!». Глас народа, – он выругался и виновато посмотрел на девушку. – Простите, Вета. Ладно, капрал вмешался. Неужели вы ничего не слышали? А Патрик… он даже не вскрикнул ни разу, только губы искусал…

– Господи… – прошептала Вета, – а я ничего не знала… не слышала... видела – у столба кто-то стоит, но не обратила внимания. – И дернулась: – Пойдемте, Ян…

– Куда?

– Мне нужно его увидеть!

– Вета, – Ян осторожно задержал ее. – С наказанными запрещено разговаривать. К нему все равно не подпустят никого.

– Пусть! Мне нужно его увидеть!

– Вета… – Ян разговаривал с ней осторожно и ласково, как с больным ребенком. – Поверьте мне, ему от ваших визитов будет не легче, а совсем наоборот. Вы же знаете, Патрик не выносит жалости.

Она опустила голову.

– Но хоть что-нибудь я могу для него сделать?

– Лучшее, что мы можем, – терпеливо сказал Ян, – это сделать вид, что ничего не произошло. Честное слово.

Вета подняла на него глаза, полные слез. Ян усмехнулся и осторожно погладил ее по плечу.

– Идите, Вета. Скоро отбой.

Вот-вот должен был пробить колокол. Возвращаясь торопливым шагом в барак, Ян сделал круг и пошел по центральной площадке. Солнце уже село, одинокий факел разбрасывал по площади причудливые тени. Неподвижная высокая фигура у столба, казалось, сливалась с деревом.

Ян огляделся. Солдата рядом не было – не то отошел, не то отозвали. Ян быстро подошел.

Патрик услышал шаги, но не обернулся. Он стоял, прислонившись лбом к столбу, и только время от времени шевелил поднятыми над головой руками. В неярком свете факела отчетливо виднелись на его обнаженной спине следы плетей. Рубашка валялась рядом.

– Патрик… – тихо позвал Ян.

Тот обернулся – и чуть улыбнулся прокушенными, вспухшими губами.

– Ты…

– Ты… как? – пробормотал Ян, не зная, что сказать.

Патрик фыркнул.

– Лучше всех! Только никто не завидует.

– Пить хочешь?

– Очень, – Патрик облизнул губы, поморщился. – Солдат за водой пошел, сейчас вернется. Не переживай, у меня охранник нормальный, зря не зверствует. Наоборот. Говорит мне: «Ты, парень, не стой столбом, ты руками шевели, шевели, и с ноги на ногу переминайся, чтоб кровь не стояла. А то потом встать не сможешь». Вот я и… танцую, видишь… – он опять чуть улыбнулся и добавил: – Иди-ка ты отсюда, друг любезный, а то не ровен час увидит кто – и встанем рядом, как два аиста, на всю ночь. Иди, иди…

– Иди, иди, – прогромыхал рядом гулкий бас, – он верно говорит, гуляй, парень. Я ничего не видел, но и ты совесть имей, не красуйся здесь.

Пожилой, кряжистый солдат в расстегнутом мундире тяжело поставил рядом со столбом деревянное ведро, полное воды. Деревянным ковшом зачерпнул от души, поднес щербатый край к губам Патрика. Тот дернулся, припал – и, захлебываясь, стал жадно пить, торопясь и кашляя.

– Тише, тише, – пробурчал солдат. – Не все сразу, а то проку не будет. В рот воды набери – и держи ее, чтоб смочить и язык, и горло. И осторожнее – холодная. Эх, вы… графья вельможные, всему вас учить надо…

Следующий ковш солдат вылил на голову Патрика. И, обернувшись, напустился на Яна:

– Ты тут еще? А ну, пошел вон, а то щас начальство крикну!

Утро было ясным и очень холодным. Ян торопливо одевался, надеясь до того момента, как погонят на работу, еще раз забежать на площадь. Но разбухшая дверь барака отворилась, и он увидел Патрика. Уже одетый, тот шел, почему-то улыбаясь, обычной своей походкой, и только внимательный взгляд рассмотрел бы в его движениях скованность.

– Привет, – сказал принц, подходя.

– Вернулся, – зло пробурчал рядом Джар. – Мало, значит, всыпали…

Патрик не обратил внимания, хлопнул Яна по плечу.

– Ты почему такой кислый? Не выспался, что ли?

– Ты как? – спросил Ян, вглядываясь в его лицо.

Принц был серо-бледный, под запавшими глазами залегли темные круги. Но он улыбался – вот что самое странное.

– Слушай, Янек, я таких птиц на рассвете слышал! – сообщил Патрик со странным восторгом. – Ей-Богу, никогда не знал, что они поют так здорово. Помнишь, у нас в саду жил один соловей? Тоже ведь пел, но чтоб так – никогда. А еще – тут такие, оказывается, звезды по ночам – с ума сойти! Вот бы месье Бовэ сюда, он бы от зависти телескоп разбил…

– Погоди… – пробормотал Ян. – Ты сам-то как? Ты в порядке?

Патрик перестал улыбаться.

– Раскрой глаза и перестань меня жалеть, – тихо и резко сказал он. – Ты думаешь, я спятил? Янек, мне очень плохо. У меня зверски болит все на свете, я замерз, как не знаю кто, и спину огнем жжет. Если я перестану смеяться, я упаду прямо здесь же и начну выть, как побитый пес. Но они, – он мотнул головой в сторону, – этого от меня не дождутся. Понял? Поэтому прошу тебя – перестань.

– Понял, – с облегчением пробормотал Ян.

Весь этот день Патрик был таким же, как обычно. В строю, когда гнали на работу, вполголоса комментировал особенно выдающиеся реплики конвоира – и соседи молча давились хохотом. Так же помогал калеке Йонару нагружать тачку, невзирая на его возражения. Так же яростно работал киркой и лопатой. И только Ян видел, какой синеватой бледностью покрывается его лицо, как дрожат руки и срывается дыхание. Их поставили сегодня на самый нижний уровень, в воздухе висела белесая пыль, и уже через несколько часов обоих скручивало кашлем.

Незадолго до перерыва на обед, вывалив очередную порцию камня в бадью подъемника, Ян угодил колесом пустой тачки в яму и опрокинул свою колымагу набок. Ругаясь, он пытался перевернуть тачку, когда рядом с ним загрохотали деревянные колеса, и крепкая рука схватила оглоблю рядом с ним. Джар легко поставил тачку в нужное положение, крепко выматерился на «вельмож, которые ни головой, ни руками работать не могут» и вдруг сказал Яну тихо:

– Передай своему приятелю, пусть он не рвется так, а то сыграет куда подальше уже к вечеру…

– Что? – Ян сжал кулаки. – Ты…

– Погоди, – Джар успокаивающе положил руку ему на плечо. – Ты не о том подумал, парень. Я просто хотел сказать, пусть этот принц недоделанный немножко побережется и не скачет, как конь.

Ян молча и непонимающе смотрел на него.

– Смотри, – Джар вздохнул, – твой приятель сейчас пытается доказать всем, и самому себе тоже, что ему бессонная ночь у столба и десять плетей – тьфу. А его умное тело так не считает и сопротивляется изо всех сил. Наверняка у него уже жар начинается… Умному телу сейчас надо бы полежать в уголочке, а глупый хозяин не дает. Хозяин держится на ногах только на силе воли и на упрямстве. Знаешь, что это такое? А сила воли не бесконечна, да и упрямство тоже. И если этот умник будет рвать жилы, то он или, потеряв осторожность, вниз сыграет, или же, вернувшись в барак, свалится так, что наутро не встанет. И заработает очередную порцию… неприятностей. Поэтому пусть он перестанет работать, как каторжный, – Джар усмехнулся, – и царапается потихонечку. Ясно? Мы прикроем.

В продолжение этой тирады Ян совершенно ошалело смотрел на угрюмого, иссеченного шрамами каторжника, легко и спокойно разговаривавшего с ним на языке придворных мудрецов.

– Что смотришь? – Джар хмуро сплюнул. – Думаешь, откуда я такие слова знаю?

– Нет, но… – Ян все еще не мог прийти в себя.

– Ты, умник, про такого Джаргеддина абу-Альхейра слышал?

Ян потряс головой. Это имя было при дворе запретным уже лет десять. Сохранилось лишь несколько рукописей в дворцовой библиотеке, написанных этим странным человеком – лекарем, мудрецом, ученым, обвиненным в черной магии лет десять назад, лишенным прав и титула, высеченным публично на главной площади и сосланным… куда именно, никто толком не знал. Мальчишками они с Патриком пытались выяснить подробности того громкого дела у дворцового лекаря, но тот отмахнулся испуганно и закрыл рот ладонью. Тем не менее, в столичных госпиталях потихоньку продолжали пользоваться лекарствами, составленными по рецептам знаменитого Джаргеддина, и нынешнее поколение лекарей не раз поминало его добрым словом.

– Это… вы? – выдавил Ян.

– Я, – тихо сказал Джар. – Что, не похож? А я ведь тебя знаю, Ян Дейк. Помню тебя… И принца помню. И…

Рядом свистнул кнут надсмотрщика.

– Что, крысьи дети, встали? А ну живо за работу!

– В общем, ты меня понял, – заключил Джар и покатил свою тачку к подъемнику.

День растянулся, как дорога в пустыне. Вечером, выбравшись наверх, Ян полной грудью вдохнул такой свежий здесь воздух и на мгновение закрыл глаза. На небе уже высыпали первые звезды. Ян обернулся к Патрику – и увидел, что тот шатается.

Загребая башмаками густую пыль, колонна каторжников потянулась к лагерю. Бодро топающие рядом солдаты, закинув арбалеты за плечо, громко гоготали, обсуждая удовольствия завтрашней увольнительной.

– Ох, как я сейчас буду спать, – сказал Патрик мечтательно, тоже запрокинув голову и глядя в небо. – Сейчас как упаду и как усну…

– Эй! – раздалось сзади. – Кто тут Патрик Дюваль?

Ян осторожно толкнул принца кулаком в бок и прошептал:

– Кажется, опять тебя…

– К коменданту! – закончил, подбегая к строю, щуплый молоденький солдат. – Срочно!

– Какому черту я опять нужен, – процедил Патрик сквозь зубы, выходя из строя.

* * *

– Ну, здравствуйте, ваше высочество, – услышал он, войдя, и повернулся на голос.

Герцогиня Анна фон Тьерри стояла у окна, выделяясь изысканностью и хрупкостью осанки на фоне мутного стекла. Рыжие ее волосы были забраны в высокую прическу, зеленое платье подчеркивало все линии фигуры. Патрик машинально подумал, что декольте дамы могло бы быть менее откровенным. Герцогиня смотрела на него ярко-зелеными глазами и улыбалась. Коменданта в комнате не было.

Патрик коротко и неглубоко поклонился, подхватив цепь кандалов.

–Здравствуйте, мадам, – ответил он.

Во взгляде женщины насмешка мешалась с жалостью.

– Гордый принц, – проговорила Анна, – до чего довела вас судьба. Сейчас вы больше похожи на юного бродягу-оборванца.

– Да, мадам, – равнодушно ответил Патрик.

– Вас это совсем не интересует? – чуть удивленно спросила герцогиня.

– Нет, мадам, – ответил он все так же равнодушно.

Помолчав, Анна отошла от окна, указала на стул.

– Садитесь, ваше высочество. Вина хотите?

– Нет, благодарю. – Патрик прислонился было к стене, но вздрогнул, выпрямился. Опустил скованные руки, обвел взглядом небольшую, аккуратную и строгую комнату. Посмотрел на герцогиню: – Я вас слушаю, мадам. Чему обязан?

Анна села к столу. Несколько секунд она всматривалась в лицо юноши, потом проговорила:

– Что ж, значит, к делу. Не стану вас задерживать, Патрик. Я имею честь предложить вам деловое соглашение.

– Я весь внимание.

– Предлагаю вам вот что, – Анна опять вскочила, отошла к стене. – Хотите уехать со мной?

– Куда?

– Патрик, я хочу вам помочь, – заговорила герцогиня, поглядывая на дверь. – Я могу… в моей власти вытащить вас отсюда. Я увезу вас за границу, вы возьмете новое имя, вас никто не станет искать. Принц Патрик умер – и все. Вы умны, образованны, вы можете поступить на службу или в гвардию… ну, не знаю, там будет видно. Без средств к существованию не останетесь, это я вам обещаю. У вас будет свой дом, вы сможете жить свободно, Патрик… – она умолкла. Посмотрела на него. – Вы согласны?

Патрик медленно проговорил:

– Что я буду должен?

– Что? – не поняла Анна.

– Предполагается, что все это я получу не даром. Что я буду должен вам взамен?

Герцогиня усмехнулась.

– Вы умны, принц. Хорошо, я скажу. За это вы должны будете остаться со мной, пока я этого хочу.

Патрик молчал.

– То есть… – Анна решительно подошла к нему. – Патрик, мы взрослые люди, так что не будем играть словами. Вы станете моим любовником – вот, что я хотела сказать. До тех пор, пока я этого хочу.

Он усмехнулся.

– С этого и надо было начинать…

– Патрик… – Анна подошла еще ближе, коснулась его рукава. – Принц, я… я люблю вас, разве вы еще не поняли? Я хочу вас так, как только может женщина хотеть мужчину…

– Вот этому я верю, – проговорил он, не двигаясь.

– Патрик… уедем отсюда, уедем! Нам будет хорошо вместе, поверьте. Я дам вам все – свободу, деньги, почет, спокойную жизнь... женскую ласку, наконец. Я многое могу, вы не будете разочарованы. Многие мужчины мечтали бы оказаться на вашем месте. Я знаю, у вас была невеста, но… она ведь потеряна для вас, вы же понимаете. Я хочу спасти вас, я хочу помочь вам! – Анна гладила его по щеке.

Патрик отстранился, отошел к окошку.

– Что вы мне ответите? – спросила герцогиня.

– Отвечу «Нет», – тут же отозвался Патрик.

– Но почему?!

– По двум причинам, сударыня.

– Каким же, о Господи?

– Первая: я не могу оставить здесь своих друзей.

– Кого?

– Своих друзей, мадам. Здесь, со мной, Ян Дейк и…, – он запнулся, – Жанна Боваль. Я не смогу их оставить.

– Но, Патрик… ну, хорошо, я что-нибудь придумаю. Жанна – это такая черненькая, высокая, да? Не обещаю насчет девушки, но Яна я точно смогу вытащить, обещаю… Ну, а вторая причина?

– Вторая – я не торгую любовью, мадам.

– Что?! – прошептала она.

– Я не торгую любовью, мадам, – отчетливо проговорил принц. – Я не люблю вас, простите. И не смогу дать вам того, о чем вы просите.

Несколько секунд герцогиня не могла вымолвить ни слова.

– Ты… ты… – она задыхалась от ярости. – Ты хоть понимаешь, дурак, от чего ты отказываешься?

– Понимаю, мадам, – невозмутимо ответил Патрик.

– Идиот! Я предлагаю тебе – свободу! Ты понимаешь? Сво-бо-ду!!

– Я вполне свободен и здесь, – он пожал плечами.

– Да неужели? – язвительная улыбка исказила лицо женщины. Она шагнула к нему, дернула цепь кандалов так, что юноша вздрогнул и зашипел от боли. – Это ты тоже называешь свободой? Эту дыру, где каждый…

– Кандалы, мадам, – сказал он, улыбаясь, – ни чувств, ни мыслей не сковывают. А все остальное мне неважно.

– Тебя забьют здесь до смерти, – сказала она сквозь зубы, приближаясь вплотную, так, что Патрика обдало запахом ее терпких духов.

– Значит, это судьба, – пожал он плечами.

Анна резко метнулась к столу. Дрожащей рукой наполнила бокал вином, залпом выпила и несколько минут стояла, не двигаясь. Молчал и Патрик.

Наконец она обернулась к нему и криво улыбнулась.

– Ладно, принц… Забудем.

– Простите, мадам, – поклонился он, – но…

– Ладно, все. Нет – значит, нет.

– Простите…

– Патрик, – она овладела собой, – я попрошу вас никому не говорить о нашем разговоре.

– Разумеется, мадам… Вы что-то еще хотите сказать мне?

– Да… еще, – она виновато улыбнулась, – еще я прошу вас об услуге. Сделаете?

– Я весь внимание, мадам, – снова склонился он.

– Послезавтра я уезжаю и… неизвестно, когда еще приеду в вашу страну. Поужинайте со мной сегодня, хорошо? Не откажете? Бог знает, когда еще мы увидимся. Только ужин – ничего более. Вы и я, на двоих. Вас не затруднит?

– Благодарю вас, мадам, – тихо сказал Патрик. – С удовольствием. Только…

– Что?

– Если можно, то не сегодня, а завтра.

– Но… почему?

Патрик смущенно улыбнулся.

– Я не спал ночь и… боюсь, что вместо галантного собеседника вы получите сонного сурка. Я на ногах не стою…

– Ах да, простите. Да, конечно, я не подумала. Тогда завтра, хорошо?

– Хорошо.

– С начальством я договорюсь. Спасибо вам, Патрик…

– Не за что, мадам, – он поклонился на прощание и повернулся, чтобы уходить, но Анна задержала его. С жалостью коснулась щеки кончиками пальцев.

– Похудел-то как… Все, иди, иди.

Выйдя во двор, Патрик пошатнулся и едва удержался на ногах. Почти теряя сознание, налетая на встречных, побрел он к бараку и кое-как добрался до своего угла на нарах. Спать, спать. Только спать.

– Что? – налетел на него Ян. – Что от тебя хотели?

– Завтра, Янек, – пробормотал принц, падая на нары и отворачиваясь к стене. – Все завтра. Спать…