Текст книги "Опекун для юной девы (СИ)"
Автор книги: Алина Борисова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
Вышла Лана, нерешительно поглядывая в сторону кровати. Он тут же поднялся ей на встречу, вновь зачаровывая ласками и поцелуями.
– Нет, солнышко, не кровать, кресло, – он кивнул на конструкцию, более уместную для гинекологического кабинета. – Ты ведь обещала мне свою нижнюю кровь, помнишь?
Она смущенно кивает, а он вновь целует, все ниже, все увлеченнее. До тех пор, пока у нее не подкашиваются ноги, и он не подхватывает ее на руки, чтоб усадить в такой нескромной, но такой желанной для него сейчас позе.
– Я чуть-чуть тебя привяжу, – предупреждает деву. – Ты ведь не будешь бояться?
– Зачем? – судя по легкой дрожи в голосе, именно бояться она и начинает.
– Только одну руку, солнышко. Я подключу к ней датчики, чтоб шел непрерывный контроль твоего самочувствия. И введу катетер от капельницы. Как только начну забирать твою кровь, приоткрою вентиль, и тебе в вену пойдет физраствор, чтоб организм не почувствовал нехватку жидкости, не началось слипание сосудов или еще какие неприятности. Хорошо? Так наше свидание пройдет для тебя максимально безопасно.
Она кивнула. Он легко проделал привычные процедуры и приступил наконец к наслаждению ее плотью. Он ласкал ее тело – мягкое, нежное, юное. Пытался отрешиться от ее запаха и представить, что с ним сейчас та, другая… Никогда прежде с ним такого не случалось, он всегда наслаждался теми, с кем был сейчас, но Анна… он так хотел ее… И пил сочащуюся кровь Миланы, исступленно лаская ее промежность… Он даже девственности ее лишил пальцами, чтобы еще и эту кровь добавить к букету. Дева стонала и кричала, теряя связь с реальностью, открывая для себя все новые и новые грани наслаждения. А он упорно представлял, что это Аня, его маленькая Аня, ставшая наконец взрослой. И ему было уже мало просто пить, лаская себя самому, хотелось обладать, обладать во всей полноте, и он поднялся с колен, чтобы войти в нее двумя решительными рывками – как мужчина и как вампир. И, делая первый глоток из вены, привычно приоткрыл вентиль, впуская вместо изымаемой жидкости суррогат, который ей поможет, тем не менее, первое время, а потом… потом… он забылся, отдаваясь ритму глотков и движений, спеша достичь вершины блаженства…
И едва не захлебнулся, когда оглушительно взвыла сирена.
Дальше он помнил плохо, но бригада действительно появилась почти мгновенно, он едва успел отстраниться. Переложили на каталку, бегом увезли в реанимацию. Он вышел следом, едва накинув халат. В палату входить не стал, ждал возле. Был уверен – ее откачают. Что бы ни случилось, ее откачают. Здесь лучшие врачи, лучшее оборудование, они не промедлили ни минуты, у его Миланы все шансы…
Тем страшнее оказалось услышать:
– Простите, Великий. Дева мертва.
– Причина? – хрипло выдавил он, не в силах поверить.
– Необходимо дождаться результатов вскрытия.
– Хорошо. Я подожду.
– В этом нет необходимости, Великий. Результаты вскрытия, как и решение экспертной комиссии, будут высланы вам по почте.
– Я подожду.
– Ваше право, Великий.
Врач откланялся и ушел. Аршез вернулся в свой номер. Долго смотрел на кресло невидящим взглядом. Потом опустился на колени, собирая пальцами капли пролившейся на пол крови. Зачем-то слизнул. Кровь уже свернулась, не вынеся встречи с кислородом.
А Милана мертва, не вынеся встречи с ним. Мертва… Это слово оглушало, сбивало с ног, мешало дышать. Как же так, как? Он же все сделал правильно, все проверил, все подключил… И он много не брал, сколько он сделал? Три полных глотка? Четыре?.. Нет, наверное даже меньше, он цедил по капле… А она все равно умерла… Умерла…
Он долго стоял под душем, смывая с себя следы своей страсти, словно улики чудовищного преступления. И понимая, что уже не смыть. Никогда…
Ему никогда уже не сказать, с легкой небрежностью рисуясь перед потенциальными подругами: «все мои девы живы, здоровы и прекрасно себя чувствуют». Никогда. Потому что Милана мертва, а он знает о ней всего две вещи: ее имя и то, что она не хотела его.
Не хотела. Ничего этого ей было не нужно. И то, что он утопил ее в своей страсти и заставил, и, кажется, даже не раз, познать наслаждение, ничего не меняет. Против эмоций вампира человеку не устоять, но пока она могла думать и чувствовать, она не хотела…
У нее была своя жизнь, свои планы на будущее, своя судьба… Он все оборвал, уничтожил – грубо, бессмысленно… Откуда она приехала в Чернометск? Зачем? Учиться, работать, в гости, на экскурсию? Одна, с родителями, с друзьями? Сколько ей было лет, чем она занималась, что любила? Он слишком сильно хотел ее крови и ее плоти, чтобы интересоваться еще и ей самой. А ведь она была…
Когда он вышел из душа, следы на полу уже подтерли, все вещи Миланы забрали. Будто и не было ничего, будто он все еще ждет, а она так к нему и не пришла. Ну, зачем ей надменный вампир, не снизошедший даже до разговора? Она давно влюблена в соседа…
Если бы. Если бы, если бы, если бы…
Но Милана мертва.
Он долго ждал результатов вскрытия. Не в номере, там не выдержал. Спустился вниз, в подвал. И здесь, возле двери с надписью «морг», в коридоре, освещенном не слишком ярко, все пытался понять: как же так? Как такое могло случиться?
Результаты вскрытия ввергли в ступор. Милану убил физраствор. Аллергия. Анафилактический шок.
– Редчайшее явление, – пытался объяснить ему человек в белом халате. – Встречается у одной тысячной доли процента. То есть, почти никогда…
Он уже не слушал. Милану убил он сам. Сам, своими руками ввел своей деве яд. Забрал кровь. И влил яд. Обещал жизнь, а подарил смерть…
– Результаты вскрытия будут переданы экспертной комиссии уже завтра, но вы можете быть уверены, вас полностью оправдают, – продолжал объяснять ему врач. – Превышения с вашей стороны не было, это доказано и сомнений не вызывает. Мы подняли всю доступную документацию. Об аллергии на физраствор нигде ни слова, она даже не была выявлена, что, впрочем, неудивительно, учитывая невероятную редкость данного заболевания. Подобные тесты даже не проводят…
– Я могу на нее взглянуть?
– Да, конечно.
А Милана была блондинкой. Только сейчас, когда от девы пахло одной лишь смертью, Аршез разглядел ее. Очень светлые волосы, немного вьющиеся, длинные, заплетенные в косы. Лицо такое гладкое, такое белое… Острый вздернутый носик, небольшой аккуратный рот, заострившийся подбородок… А глаза ей уже закрыли. И у него просто не хватит духу поднять ей веки и взглянуть в ее глаза в последний раз.
Он склонился и поцеловал ее в лоб. Прости сказать не смог, даже мысленно. Он просто не знал, как можно простить за такое…
А ведь он был уверен – с ним этого не случится. Да, у других бывает, есть даже те, что убивают просто из удовольствия. Но ведь он не такой, он приехал сюда лишь любить их, помогать, радовать. Он берет только то, что они и сами готовы отдать, он никому не причиняет вреда, он дарит им наслаждение, возможность прикоснуться к мечте…
Вот только мечты Миланы – они разве были об этом?..
Да в ее мечтах он не фигурировал вообще! Она просто не могла сказать ему «нет», они все не могут сказать ему «нет», послушно путая его мечты со своими, они так воспитаны – с детства, с младенчества!.. И воспитаны лишь потому, что представители некой «древней и высокоразвитой» расы просто не приучены контролировать собственные сексуальные желания. «Отсталые и дикие» люди это могут как-то. А высокоразвитые вампиры – нет! Вот и берут, не глядя, ломая, калеча, убивая. И веря, что миг наслаждения все искупит. И можно было бы оправдать себя, что ведь для еды. Но это ложь, еды им хватает и без того. Просто распущенность. И целая страна в заложниках их страстей…
Чудовища… Они все – просто чудовища. И он – такой же, как все…
Домой добрался уже где-то к утру, не слишком-то четко помня, где провел эту ночь. Где-то бродил, чураясь и людей и вампиров. Желания он уж точно ни к кому более не испытывал. Видеть Аню – извиняться, объясняться, оправдываться – тоже совершенно не хотелось. Вернее – у него просто не было на это сил. Ему казалось, он выгорел. Весь. От него остался лишь остов, неспособный более что-либо чувствовать. Хотелось еще и не быть, пропасть и никуда никогда не возвращаться. Но у него была дева, за которую он взял на себя ответственность. А он даже не помнил, как именно они расстались. Он, кажется, что-то разбил…
Дом был пуст. Посреди гостиной валялось его постельное белье, пропитанное запахом Аниного пота и крови. Возле стола разбросаны какие-то бумаги, рядом валяется упаковка лекарств. Он нагнулся. Контракт. Она все же нашла его. Лист бумаги сочился болью. Болью, ужасом, неверием, горечью. Еще было отчаянье. Упрямство. Надежда. И снова боль.
Он открыл верхний ящик, проверяя, на месте ли деньги. Там было пусто. Значит, в самом деле, ушла. Сбежала от того чудовища, с каким столкнула ее жизнь. Ну и правильно сделала, что ушла.
Аршез тяжело опустился на пол, привалился боком к письменному столу и закрыл глаза.
День девятый
– Александр, ты решительно невыносим, – жгучая брюнетка в белой шляпке с огромными полями капризно поджала ярко накрашенные губки. – Мы вырвались к морю всего на два дня! И даже эти жалких два дня ты не можешь посвятить мне полностью! Куда ты собрался по самому солнцепеку? Неужели нельзя просто посидеть со мной и подождать, пока я пообедаю? Густая тень, легкий ветер, шикарный вид… Чего еще тебе не хватает?
– М-м-м… – молодой мужчина в яркой гавайской рубахе и пляжных шортах, вольготно развалившийся в плетеном кресле, картинно задумался и неторопливо отпил воды из бокала. – Солдатиков? – предположил преувеличенно наивно.
– Саня, ну ты как ребенок, честное слово, – вздыхает его спутница. – В твоем возрасте уже машины в гараже пора коллекционировать, а ты солдатиков… Тащиться ради них по жаре через полгорода в какой-то занюханный магазин, где, может и нет-то ничего стоящего…
– Во-от, – кивает мужчина. – Я и говорю: ты точно со мной туда идти не захочешь. А пока ты обедаешь, я как раз успею там все посмотреть и вернуться. А после обеда… – мечтательно протянул он, многообещающе заглядывая в глаза своей даме.
– Иди, – со вздохом позволяет она. – Но учти, если меня украдут… – красотка игриво стреляет глазками.
– То я не завидую укравшим, – чуть усмехается он и тянется к ней с поцелуем.
– Саня, – она упреждающе кладет пальчик на его губы. – У меня макияж.
Он послушно целует пальчик и неспешно покидает ресторан.
Нужную улицу находит легко. Магазинов здесь, правда, не было, исключительно частные домовладения. Вот в калитку одного из частных домов и постучал.
– Добрый день! Есть кто дома? – еще и крикнул, прекрасно чувствуя, что здесь не слишком-то рвутся реагировать на его стук.
– Не сдаем! – раздался недовольный женский голос из глубины участка.
– Так и я не снимаю, – мужчина, напротив, буквально излучал обаяние и дружелюбие. – Мне вам посылку просили передать.
– Что за посылка? От кого? – женщина все же подошла. Хотя калитку так и не открыла, изучающе смотрела сквозь. Доверия парень не внушал. Опасения, впрочем, тоже. Обычный отдыхающий, заблудившийся по дороге с пляжа. – Мы, вроде, ни от кого не ждем.
– Так, может, и я ошибся, – он обескураживающе улыбнулся. – Мне нужна Бочарова Татьяна Валентиновна.
– Это я, – кивнула ему женщина, ожидая продолжения.
– Один мой знакомый отдыхал у вас пару лет назад с женой и дочкой.
– Мы жилье не сдаем, – повторила женщина.
– Так я не сказал «в вашем доме», я имел в виду – «в городе», – совершенно не смутился гость. – Они, вроде, вообще в гостинице жили. Не суть. Так вот, его дочка, Катя, очень подружилась с вашей… Простите, забыл ее имя…
– Аня… – еле слышно отозвалась женщина севшим голосом.
– Ну да, Аня, – гость продолжал болтать, не замечая изменившегося настроения хозяйки. – И они тогда очень много фотографий нащелкали, на которых ваша дочка есть, обещали прислать по почте, да руки не дошли… Сами знаете, как бывает. Короче, мой приятель как узнал, что я сюда в отпуск еду, очень просил к вам зайти, отдать, а то дочка на него уже обижается…
– Что-то не помню я никакую Катю, – на его болтовню женщина только хмурилась. – Дайте взгляну, быть может, вы все же ошиблись, – и протянула руку над невысокой калиткой.
Он пожал плечами и достал из заднего кармана своих пляжных штанов конверт. Пробежался пальцами по его содержимому, будто бы выбирая. И протянул женщине фотографию. Одну.
Она приняла снимок, бросила на него недоверчивый взгляд. И тут же вздрогнула всем телом, хватаясь свободной рукой за забор. Голова пошла кругом, показалось, что ноги ее не удержат.
– У моей дочери никогда не было такого платья, – чуть слышно прошептала женщина, не отрывая глаз от бледного лица своего ребенка. Изможденный вид, синяки под глазами, затравленный взгляд. – Она вообще платьев не носит.
– Девчонки вечно меняются одеждой, – легкомысленно пожал плечами молодой человек и буквально взмолился: – Сегодня так жарко, Татьяна Валентиновна. Пока до вас дошел, думал, помру. Вы мне водички не нальете? – и взглянул трогательно-трогательно. – А если еще и в тенечке позволите пару минут посидеть, так я вам и остальные фотки отдам, – улыбнулся проказливо.
– Идем, – она все же открыла калитку, впуская его во двор. И пошла вперед, показывая дорогу. – Тебя как зовут?
– Можно Саня, можно Саша, – беспечно отозвался ее гость. – На Шурика тоже откликаюсь, – войдя за женщиной в дом, он плотно прикрыл за собой дверь. – Но если хотите говорить серьезно, тогда – Александр, – неожиданно продолжил уже совсем другим тоном. – И я предпочитаю на «вы».
Прошел в комнату, не дожидаясь приглашений, отодвинул стул, удобно устроился за столом.
– Вы присаживайтесь, Татьяна, – пригласил он хозяйку дома так, будто это она здесь в гостях. – Чай я не буду. И даже без воды пока обойдусь. Что-то кроме моего имени вас заинтересовало?
– Кто вы такой? – женщина впервые взглянула на него внимательно. Не мальчишка, совсем. Особенно сейчас, когда бросил паясничать, строя умильные рожицы, и очень жестко взирал на нее холодными, как льдинки, голубыми глазами. Его спокойная и уверенная поза, поворот головы, даже жест, которым он положил перед собой столь желанный для женщины конверт – все выдавало в нем сейчас человека, привыкшего диктовать условия. Такие не работают на посылках.
– Я? – он вновь улыбнулся, но теперь уже холодно, одними губами. – Как и сказал – всего лишь приятель приятеля, вызвавшийся оказать услугу.
– Перестаньте, – она тяжело опустилась на стул напротив своего гостя. – Я прекрасно знаю всех подруг моей дочери, даже из тех, кто приезжает к нам только на лето. Не было никакой Кати.
– Значит, ее звали Лена. Или Света. Или на фото не ваша дочь.
Женщина вновь опустила глаза на фотографию. Ее бедная погибшая девочка выглядела такой несчастной.
– Вы полагаете, что я не узнаю своего ребенка? Или спутаю фотографию, сделанную пару лет назад со снимком… – горло перехватило. – Да она эту стрижку за день до отлета сделала, специально к олимпиаде, мы вместе в парикмахерскую ходили! Про какие Кати-Лены-Маши вы мне тут втираете?!
Гость, назвавшийся Александром, молчал, хладнокровно пережидая бурю. И женщина постаралась взять себя в руки.
– Я могу взглянуть на остальные фото?
– У меня есть только это.
– Но вы только что говорили, что их целая пачка.
– Я говорил, что приятель нащелкал их целую пачку. А вот отдать – не отдал, мы с Анютой и эту у него с трудом вырывали.
– Вы… с кем?
– С вашей дочерью. Да, совсем забыл – она просила вам передать, – и он пододвинул конверт к женщине.
– И когда вы видели мою дочь? – она накрыла конверт ладонью, не спеша, а, может, и не решаясь, знакомиться с содержимым.
– В прошлые выходные. В воскресенье, кажется.
– И опять врете! До прошлых выходных моя дочь не дожила, она погибла в пятницу!..
– Разве погибла? Вы невнимательно смотрите телевизор. Самолет вернулся с частью пассажиров, которые, несмотря на то, что побывали в аномальной зоне, до сих пор живы и даже вполне здоровы. Так зачем же вы заживо хороните тех, кто воспользовался приглашением в этой зоне остаться?
Она молча смотрела на него какое-то время. Потом все же взяла себя в руки и открыла конверт.
«Мама, я жива!..» Строчки расплылись перед глазами, а она так ничего и не успела разобрать, кроме трех этих слов, написанных таким знакомым, таким родным почерком. Отложила письмо, вытерла глаза, помассировала виски. Неужели правда? Может ли это быть правдой?
Так ничего для себя и не решив, женщина снова взялась за письмо.
«Мама, я жива!
Прости, что заставила тебя волноваться, но я не могла написать тебе раньше. Я здорова, здесь чистый воздух и очень красивые фонтаны. Я нашла друзей, которые помогают мне освоиться на новом месте. Это будет не сложно, ко мне относятся с большой симпатией. И даже говорят, что никогда меня не отпустят. Я им верю, они уже сделали для меня столько хорошего. И я бы с радостью осталась здесь навсегда, если бы не терзалась, что вы переживаете за меня. Не надо, пожалуйста! У меня все хорошо. А фотографию эту в самый первый вечер сделали, поэтому я на ней такая испуганная. Теперь я уже не такая, правда. Завтра на озеро пойдем, а сегодня ремонт на кухне делали.
Ты мне пришли ваши фотографии – твою и папы. А еще Юльки с Машей, ту, где мы втроем на диване у меня сидим. И еще кулончик бабушкин, он в верхнем ящике стола в коробке с карандашами спрятан. И пусть он облезлый, все равно самый лучший!
Очень вас люблю.
Простите, что не смогу вас обнять.
Всегда ваша, Аня».
Очень долго в кухне было оглушительно тихо.
Потом женщина что-то кричала, возмущалась, требовала. Порывалась немедленно куда-то идти, кому-то сообщать. Утверждала, что ни о какой Сибирии в письме речи и близко нет, дочь просто не села в тот самолет, ей не дали, ее похитили, а теперь держат где-то насильно, пытают, мучают.
Мужчина отвечал ей спокойно. Ровно, жестко, не сводя немигающего взгляда. Что-то рассказывал. Долго, подробно, но тоже спокойно. Бросая каждое слово весомо, как камень.
И каждый камень убивал надежду на то, что Аню можно спасти, обнять, увидеть… Она жива, да. Жива, но не для нее.
Потом женщина рыдала, а он молча ждал, когда она успокоится.
– У вас есть сердце? – сквозь слезы спрашивала его женщина.
– Есть, – спокойно склонял он голову. – Я же все-таки здесь.
– Вы мне можете пообещать, что с ней все будет в порядке? – пыталась добиться она хоть каких-то гарантий.
– Разве могли бы пообещать это вы всего месяц тому назад? И чего стоили бы ваши обещания в свете последних событий? – не снисходит до утешений мужчина. – Это жизнь, и над нею никто не властен. Но я могу вам поклясться, что неделю назад, когда я видел ее, она была счастлива. Она нашла дом и семью на столь пугающей вас чужбине. Была окружена поддержкой и заботой. Многие ли имеют большее на старте новой жизни? – он невозмутимо пожал плечами и поднялся, его уже ждали. – А уж чего она сможет добиться, имея все это – от меня не зависит, так же, как и от вас… Вы не угостите меня своей вишней? – попросил, взглянув на дерево за окном. – Хочу сделать приятное своей подруге, она любит сочные фрукты.
* * *
Она сидела за длинным пустым столом в кабинете какого-то местного милицейского начальника и ждала. Очередного допроса, видимо. Но начальник задерживался, а ей принесли чай и бутерброды. Последнее, чего она ожидала от этого места, так это то, что тут будут кормить. По крайней мере до того, как установят ее личность и отправят… Куда? Знать бы еще, что ей по здешним законам положено. Или что будет, если ее личность так и не смогут установить.
Второе по всему выходило лучше. Ведь так за ней только мелкое (она надеялась, что мелкое) хулиганство. А вот если установят… И на ней сразу кража крупной суммы денег, побег от практически обожествленного при жизни владельца. А хулиганство – это так, досадная мелочь на закуску, о нем и не вспомнят, должно быть, учитывая предыдущее.
Интересно, что здесь полагается за бегство рабов? Вернее, горько усмехнулась она, что здесь полагается за бегство еды? Рабов – она из истории знала – за побег плетьми секли. А вот про еду история умалчивала. Но на то она и еда, чтобы в любом случае быть съеденной.
Быть съеденной – или, вернее, выпитой – желания у девочки не было ни малейшего. И потому она решила молчать. До последнего. А вдруг повезет?
Хотя про везение говорить не приходилось. Все с самого начала пошло не так. До вокзала она добралась без проблем. И даже поезд на Новоград в расписании нашелся. И билеты на него были, и денег хватало. Да только не продавали тут билеты без паспорта! А у нее так и вовсе разрешение родителей потребовали, сразу вычислив ее отсутствующие восемнадцать.
Она отчаянно покрутилась на перроне, понадеявшись, что в вечерней тьме удастся пробраться в вагон без билета, как-то спрятаться, затесавшись в толпу провожающих, договориться с проводником. Не вышло. Не умела она с незнакомыми людьми дружеские контакты завязывать, с рождения не дано было.
Поезд ушел. И она тоже ушла – куда-то через пути, прочь. Что толку было на вокзал возвращаться? Мимо нее прогромыхал вагонами товарный состав, чуть притормозил на светофоре, пропуская встречный поезд. Аня заметила недалеко от себя приоткрытую дверь, терять ей было нечего, и она решилась.
Воровато оглянувшись, забросила в вагон сумку и забралась сама. Внутри обнаружилось огромное количество каких-то мешков с мукой или чем-то очень на нее похожим. И немного свободного места для одной маленькой, насмерть перепуганной девочки. Людей здесь не было, собак тоже. Красный свет сменился зеленым, и Чернометский вокзал, а вскоре и весь город, остались позади.
Под стук колес она уснула. Проснулась от того, что солнце светило сквозь щель прямо в лицо, а поезд стоял. Аня осторожно выглянула наружу и не поверила глазам. «Новоград» – сообщали большие красные буквы над зданием вокзала. Порадовавшись такой удаче, она бодро выпрыгнула из вагона.
И на этом удача закончилась. Потому как ее практически сразу взяли за шиворот работники местной милиции (или как она у них тут называлась) и отвели в отделение.
Сначала Аня перепугалась жутко. Потому как решила, что это Аршез ее нашел (не лично, понятно, приказ своим людям отдал). А это могло означать только смерть – в самом буквальном смысле. Аня чувствовала себя женой Синей Бороды, открывшей запретную комнату. Тот тоже притворялся добрым. Но лишь до тех пор, пока жена не узнала правду.
Но оказалось, ни про какого Аршеза здесь никто ничего не слышал. Здесь требовали адрес и телефон родителей, безнадзорный ребенок которых (то есть, она) был задержан во время хулиганских действий на железной дороге.
Ее, конечно, ругали, но как непутевую девчонку, малолетку, ищущую острых ощущений ввиду отсутствия цели в жизни и мозгов в голове. Аня молчала. На малолетку она была согласна. Вспомнила, как ОН – тогда еще притворявшийся хорошим – не раз упоминал, что несовершеннолетние Великим не положены, ее подарили ему в нарушение местных законов. И потому даже пробормотала что-то, что папа напился, маму опять побил и ее собирался, и потому домой она не пойдет, и где этот дом – не расскажет. Пусть ее, в самом деле, в детский приют отдают до выяснения. Туда вампиры и близко подходить не должны, раз у них тут законы такие.
В детский дом отдавать не торопились. Взяли анализ крови (да что у них тут за болезни такие, что они так инфекций боятся?), да банально заперли в «обезьяннике». Хорошо хоть одну, а не как в кино – со всякими бомжами и маньяками.
Но в клетке она просидела недолго. Пришел какой-то толстый важный дядька, отпер дверь, извинился за плохое обращение, пригласил пройти к нему в кабинет, обращаясь исключительно на «вы» при этом. В этот самый кабинет провел и там оставил, предложив располагаться, где удобно и пообещав принести что-нибудь из еды, «ведь вы же, наверно, еще не завтракали».
Где ей было завтракать, в вагоне? Отказываться не стала. Невольно вспомнился Аршез с его вечным стремлением ее накормить… Нет, нет никакого Аршеза, все обман. Есть коварный и жестокий вампир, сам получивший ее на завтрак, обед и ужин. Подлая тварь, ему мало было просто ее сожрать, надо было вползти в душу, заставить поверить, полюбить, привязаться! Зачем?! За что?! Ему что, так вкуснее?!
Не выдержала, разрыдалась. Она ведь верила ему! Влюбилась, как дура, в свой идеал, в своего героя, мечтала о нем по ночам, а он… Тоже мечтал, кто ж спорит! О том, как высосет всю ее кровь, до капли!
Время шло. Слезы она вытерла, а бутерброды все равно не лезли. К ней никто не заходил, неизвестность выматывала, хотелось, чтоб случилось уже хоть что-то… «Нет, не хотелось!» – запаниковала она, услышав шаги по коридору. Несколько человек стремительно приближались к кабинету, слышались невнятные звуки их голосов.
Дверь распахнулась. Она взвизгнула и вскочила, выставляя между собой и входящими собственное кресло. В проеме двери стоял Ринат.
* * *
Это утро началось для Верховного куратора рано, излишне рано. Он еще спал, когда телефонный звонок беспощадно разорвал тишину его просторного городского дома. Светлейший Риниеритин ир го тэ Тиирэ недовольно поморщился и, не открывая глаз, потянулся к телефонной трубке.
– Я прошу прощения, светлейший куратор. Служба Контроля Крови. Дежурный оператор ир го тэ Сэтэм, – бодро представился звонивший. – Нами зафиксировано нарушение Основного Устава, пункт 12.6. Лицо, не подлежащее объективизации, задержано Силами Правопорядка Новограда за совершение административных правонарушений.
– И давно я должен разбираться с подобным лично? – недовольно вздыхает светлейший. Суббота. В кои-то веки свободное утро. Он собирался банально выспаться, наконец. – Есть же отдел контроля. Или они поголовно ушли в отставку?
– Дело в том, что это лицо из Закрытого Списка, а вы сами ограничили доступ и вмешательство посторонних…
Куратор снова вздохнул и решительно сел на кровати. И вот когда? Вчера вечером, можно сказать, персонально всех спать укладывал. Что ж так не спится-то кому-то?
– Ну а можно было не тянуть и сразу сказать, что это кто-то из моих подопечных? Какое отделение задержало? Сейчас слетаю, заберу, вопрос можете отметить, как решенный.
– Сто седьмое. Это центральный железнодорожный вокзал. Силы Обеспечения Безопасности Транспортных Перевозок. Но, я еще раз прошу прощения, куратор, это не ваш подопечный… вернее, подопечная.
– В каком смысле «не мой?» – хмурится Верховный. – Все лица Закрытого Списка исключительно на моей ответственности.
– Это второй список, светлейший куратор, Зэ Эс – 2, но, поскольку они принадлежат к одной серии и имеют единую нумерацию, я решил…
– Стоп. Что еще за второй список? И почему я слышу о нем впервые?
– Я… не могу знать, светлейший куратор, – растерялся дежурный. – Я был уверен, что он тоже на вашем личном контроле, иначе не стал бы тревожить вас… Простите…
– Раз уж потревожил, давай разбираться, – накидывая на плечи легкий халат, куратор направляется в кабинет. Уснуть уже все равно не удастся. – Пришли мне все данные по Закрытому Списку. И первому, и второму, и третьему – сколько их там у вас есть, столько и высылай. Жду.
– Да, куратор, одну минуту. Списков этой серии всего два. Один полностью состоит из лиц, принадлежащих вам, во втором – лица, принадлежащие разным владельцам, но у них тот же гриф секретности – АО-4, он всегда присваивался только лицам, перемещенным из-за внешней границы, соответственно…
– Да, я понял, – прервал его Риниеритин, вглядываясь в проступившие на экране буквы. Список первый и, как он наивно считал, единственный. Хотя бы здесь сюрпризов не было. Его свежеприобретенные дети во всей их красе и многообразии. Со всем многообразием их проблем… И список второй… Он замер перед монитором, вчитываясь в имена. Знакомые имена, все до единого. Те самые, что он вымарывал из своего предварительного списка, сжимая зубы. Те самые, что идеально ему подходили… всего лишь чуть менее идеально, чем те, кого он себе сохранил. Те, кто мог бы жить в этой стране, на радость себе и к пользе окружающих. Но просто не вошли в установленное Владыкой число пятнадцать… Семь человек, вычеркнутых им из жизни.
Четверо из них были уже мертвы.
Как свидетельствовали скупые строчки документа, они были выпиты в первую же ночь. Умерщвлены, чтобы не тратить деньги на их содержание и нервы на их воспитание. Подарок Владыки, даром не нужный осчастливленному владельцу… А ведь они могли бы жить! Он же предлагал Владыке, он мог бы взять их всех!
Дракос!.. Дракос, дракос, дракос! Вот что ему стоило проследить? Проконтролировать, что все дети отправлены за Бездну, и пути назад нет? Он мог бы выкупить всех, кто остался здесь. Мог бы…
Но что теперь сожалеть о несделанном? Трое детей все еще живы, и ему следует поспешить, чтоб так это и осталось.
– Кого именно задержали Силы Правопорядка? – спросил у все еще остающегося на связи дежурного.
– Номер «АО четыре, Зэ Эс два, три ноля шестнадцать» – Бочарова Анна, принадлежит Аршезаридору Шеринадииру ир го тэ Андаррэ, место постоянного проживания – Чернометск, регистрационный номер…
– Да, я нашел, достаточно. Ему уже сообщили, где обретается его пропажа?
– Мы ответили на запрос отделения, остальное – это уже их дело.
– Как давно они получили ответ?
– Непосредственно перед звонком вам, пресветлый.
– Понятно. Спасибо за информацию, дальше я разберусь.
Он прервал связь и откинулся в кресле. Прикрыл глаза, вспоминая. Бочарова Аня. Испуганный взгляд, голые ноги в коротких штанишках. Излишне открытая одежда в сочетании с нервным напряжением создавали впечатление, что девочка мерзнет и не может согреться. Стояла, затравленно прижимаясь к стене, ни с кем не общалась… Недостаточно контактная. Да, именно так он оправдывал себя, вычеркивая ее имя. Замкнутая, недоверчивая, необщительная… Но как-то же он должен был выбирать!
Ладно, что там с ее горе-владельцем? Имя было ему незнакомо, фамилия тоже. Какой-то молодой прощелыга из поколения кровавых деток. Удивительно, что она вообще прожила с ним так долго. Да еще нашла силы сбежать.
Вывел данные на этого Андаррэ. О, ну, можно сразу заканчивать. Ожидает решения экспертной комиссии. Причина: убийство без лицензии. Предварительное заключение: невиновен. Ну, разумеется. Все они невиновны, как один. Юные прожигатели жизни: жестокие, пустоголовые, бесчувственные!..
Так, ладно. Этот однозначно допрыгался. Дарственную на Анну подпишет, не пикнув, альтернативу обрисуем. Вот только девочку надо забрать сразу, пока он до нее не добрался. А то ведь не убьет, так покалечит в отместку за ее побег.
