Текст книги "Опекун для юной девы (СИ)"
Автор книги: Алина Борисова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Annotation
Нежность, забота, любовь… И тайна, которую он так и не решился ей открыть. Не станет ли его нерешительность роковой для них обоих?
Один-единственный порыв ветра навсегда лишит тебя возможности вернуться домой.
Один-единственный росчерк пера вычеркнет из списков живых.
Но значит ли это, что в новом мире тебя
ждет лишь смерть?
Ведь теперь у тебя есть Он, а Он обещал позаботиться…
Вот только кто, собственно, Он? Что значит его обтекаемое «опекун»? Разве опеку над молоденькой девушкой могли отдать одинокому симпатичному мужчине?
И как понимать его осторожное «не человек»? Если не человек, то кто? Точнее даже: кто же тогда человек, если не он? Потому что более человечных она не встречала.
Опекун для юной девы
Пролог
День первый
День второй
День третий
День четвертый
День пятый
День шестой
День седьмой
День восьмой
День девятый
День десятый
Эпилог
Опекун для юной девы
Алина Борисова
Пролог
Просто гроза
Рейс задерживался. Самолеты прилетали и улетали, а они сидели в аэропорту уже второй час. Весь северо-восток накрыло циклоном, и самолет из Перми вылетел с огромной задержкой.
А над ними было ясно. В огромные, во всю стену, окна, нещадно палило солнце, уменьшая площадь помещения, пригодную для ожидания, почти что вдвое. Кондиционеры работали, но не спасали.
Аня стояла, опираясь спиной о стену и невольно прислушиваясь к чужим разговорам. Сама она в беседе участия не принимала, ей было просто не с кем. Знакомых у нее тут не было, мама смогла проводить ее лишь до автобуса, выделенного городским управлением образования, папе и вовсе надо было выспаться перед работой, он даже к завтраку с утра не вышел.
Кому-то повезло больше. Несмотря на рабочий день, их родители сумели выкроить время и проводить своих детей прямо до аэропорта, и теперь скрашивали им беседой томительные часы ожидания.
Лететь предстояло на конкурс. Вернее, на школьную олимпиаду по естественно-научным предметам. Стать призером олимпиады городской Ане уже удалось. Теперь предстояло защищать честь родного Краснодарского края на Всероссийской. Не одной, конечно. Еще примерно сотня счастливчиков изнывала сейчас от жары в ожидании самолета. Год был юбилейный, к тому же объявленный «годом науки», и олимпиаду решено было проводить с особым размахом и невиданным прежде составом участников. А иначе Ани бы здесь сейчас просто не было. В тройку призеров она не вошла. Даже в собственном городе у нее было почетное четвертое место.
Так что на особые победы она не рассчитывала. Ничего, зато приобретет опыт участия в подобных мероприятиях, посмотрит новые места. В любом случае, слетает не зря. Осталось только как-то дожить до самолета. Ноги гудели, очень хотелось присесть. Но все возможные сидячие места были заняты и точно уже не освободятся.
– Как думаете, нам долго еще ждать? – донесся до нее голос какой-то светловолосой девушки приблизительно ее возраста.
– Не меньше двух часов. Скорее больше. Пока долетит. Выгрузится. Заправится. И только потом объявят посадку, – рассудительно ответил той стройный седовласый мужчина, чем-то родитель, должно быть.
– Ага, это если еще объявят, – мрачно хмыкнула еще одна девочка, помладше. – У них же там погода нелетная. Может, Пермь нас еще не примет.
– Ну, раз самолет смог взлететь, значит, все-таки распогодилось, – не разделила опасений блондинка. – Да и впереди еще столько времени, унесет этот страшный циклон за Темные горы, пусть монстров там мочит.
– Монстров не надо, – бесконечно тоскливо, видимо от усталости, протянула ее подружка. – Монстры солнышко любят.
– Поль, ну большая вроде девочка, какие монстры? – укорил блондинку мужчина. – Просто страна, просто люди. Ну не хотят они с внешним миром общаться – так что ж теперь? Монстрами их объявлять сразу? Это ж каким господом богом завещано, что все страны должны в ООН вступать? Прямо какие-то средневековые предрассудки – все, что непонятно, немедленно объявляем злом!
– Ну, скорее это они ведут себя, словно жители средневековой Японии, – присоединился к беседе высокий светловолосый мальчик, стоявший неподалеку. – Никого к себе не пускают, сами к нам не рвутся…
– А я передачу смотрела по ВВС, там говорилось, что Сибирия – это просто такая огромная аномальная зона, – в разговор вступила еще одна девушка, с аккуратным черным каре и самоуверенным взглядом. – Там никто не живет. Просто в древности там упал гигантский метеорит с очень специфическим излучением. Так вот это излучение не только убило все живое на огромной территории, но и не позволяет приблизиться к метеориту ближе определенного расстояния. Это не искусственная граница, таких технологий просто нет, это очень сильный радиационный, ну или какой там, фон, что никого туда не пускает.
– Ага, радиационный, скажешь тоже! Счетчик Гейгера бы зашкаливал, – фыркнула, разворачиваясь к ней, блондинка. – Нормально там все с фоном. И вообще, как тогда они объясняют, что там люди пропадают? И пара военных самолетов, и исследователи пытались туда пробраться – проникли же, просто не вернулся никто.
– А почему все решили, что они туда проникли? Может, их просто на атомы размело при вхождении в поле излучения? – черноволосая девчонка уверенности не теряла.
– А я слышал, что там вообще база инопланетян, – встрял в разговор еще один мальчишка. – Недаром у них над границей НЛО постоянно замечают…
– Кто, сумасшедшие старушки, которые жаждут, чтоб их по телевизору показали?
Беседа намечалась жаркая. Таинственная аномальная зона за Большими Каменными горами, неофициально, но довольно часто именуемыми Темными, будоражила умы многих. Куда там американцам с их несчастным Бермудским треугольником! Очень многие в Евразии были уверены, что американцы выдумали его специально, лишь бы показать, что и у них феномены есть. Но до окутанной таинственными легендами огромной Сибирии жалкому участку морской воды было далековато. Что там было на самом деле – за горами, созданными словно специально, чтобы разделить материк непроходимой границей, не знал, похоже, никто.
Зато сказок и страшилок на эту тему было – хоть отбавляй. Вот ими и делились. Надо же было как-то время убить.
* * *
Половину пути небо было ясным и совершенно безоблачным. Ну, может даже немножко больше половины. Успели и обед раздать, и пустые коробчонки собрать. Стюардессы волновались напрасно. «Детский рейс» (а как еще можно обозвать рейс, девяносто процентов пассажиров которого – школьники от одиннадцати до восемнадцати?) проходил без эксцессов. Утомленные долгим ожиданием, дети не орали, не вопили, не пытались носиться по салону, ломать столики или активно мусорить. Они, в большинстве своем, просто дремали, выходя из забытья только чтоб съесть предложенный обед, выпить чая с неизменной булочкой и вновь провалиться в сон.
Включения светового табло «Пристегните ремни» практически никто не заметил. Стюардессам пришлось тормошить каждого второго и убеждать пристегнуться каждого первого. До прибытия в аэропорт Большое Савино было еще больше часа.
По громкой связи к пассажирам обратился командир экипажа. Идущий навстречу грозовой фронт самолет будет обходить по краю, с востока. Ни сверху, ни снизу просвета нет, обойти грозу с запада тоже возможным не представляется. Трясти будет сильно, потому как значительно отклоняться к востоку они не могут. Зато пассажирам, возможно, выпадет редкая возможность любоваться уникальным оптическим явлением, известным как «Воздушная Граница». Сплошная стена сияющего голубого цвета, очерчивающая границы аномальной зоны Сибирии. Становится видимой при приближении к ней более, чем на десяток километров.
– Он что, собирается лететь в десяти километрах от Сибирии? – руководитель группы, Зинаида Павловна Полесская аж за сердце схватилась. И черт ее дернул попасться на глаза начальству в столь неподходящий момент! Далась ей эта олимпиада по естественно-научным предметам. Ну, далась, конечно, она в Москву рассчитывала слетать на халяву. А тут такой облом. Саммит у них там, видите ли. Двадцатки. И лишние толпы школьников им там не нужны. Да хоть Тридцатки. Зачем было загонять их в эту окраинную, приграничную Пермь? Мало ли городов в центральной России?
– Да что вы так переживаете, мы всю жизнь так летаем, – сидящая рядом с Зинаидой молодая мамаша с младенцем (да, счастья мало не бывает), попыталась ее успокоить. – Десять километров – это ж огромное расстояние. Ну, сияет там вдали что-то. Красиво. Вреда же никакого.
– Никакого. Конечно. В нормальную погоду. А сейчас ветер, гроза. А если нас снесет? А если мы подлетим слишком близко, и они из-за этой своей границы стрелять начнут? Кто их знает вообще, что они себе думают?
– Да не собирается никто в вас стрелять, – усмехнулся загорелый парень, расположившийся через проход. Курортник, явно. Из отпуска возвращается. – У меня друзья – летчики, они рассказывали: можно летать как угодно вплоть до самой границы, это наша воздушная зона, и никто на нее не претендует. Что все пилоты всю жизнь и делают. Расслабьтесь.
– Ага, вам расслабьтесь, а на мне дети! Больше ста человек! – излишне громко возмущалась женщина.
– Ну, не на вас одной, – Ирина Федоровна, руководитель одной из групп, поспешила напомнить о себе.
– А были б на мне одной, я б вообще коньки откинула! – продолжать дискуссию Зинаида была не намерена. Разумеется, у нее были помощники. Но отвечала-то за все она. И все с самого начала шло не так. Да еще и Управление! Ведь обещали выделить самолет только для участников школьной олимпиады. И что? Пустили в продажу все оставшиеся билеты. И теперь сиди здесь рядом с пищащим младенцем!
Самолет тряхнуло. Младенец проснулся и заорал. Дальше самолет трясло, не переставая, и орали уже не только младенцы. Воздушные ямы следовали одна за другой, порывы ветра мотали самолет, словно поделку из бумаги.
– Мы разобьемся! – выли какие-то девчонки. – В самолет попадет молния, и мы все умрем!
– Какая молния? – пытался урезонить их уверенный юношеский голос. – Девочки, вы как олимпиаду по физике-то выиграли? По блату? При попадании молнии с самолетом ничего не будет, он же не заземлен!
Но его, похоже, никто не слушал. Молнии вокруг сверкали, гром гремел, турбулентность только усиливалась. С обедом расстались уже многие.
– Смотрите, Граница!
Да, это была она. По правому борту вдали мерцали голубые сполохи, похожие на северное сияние.
– А говорили, сплошная стена, – почти разочарованно протянул кто-то.
– Мы далековато, не вся проявилась.
Они все летели. Их все так же трясло и мотало. Пилоты напряженно вглядывались в темные тучи, выискивали просветы меж ними, ныряли то в один, то в другой. Самолет петлял, пытаясь прорваться сквозь непогоду, синие змейки стекали по стеклам почти непрерывно. Голубые сполохи по правому борту превратились в сплошную стену от земли и до неба, цвет ее то темнел, то светлел. Они наблюдали ее урывками, сквозь редкие просветы меж темных туч, потом она и вовсе скрылась в непроглядной тьме. А когда показалась вновь – была уже не голубой, фиолетово-синей.
– Нас сносит! – истошно завопил кто-то. – Нас несет к ней все ближе!
Самолет отчаянно пытался вырулить. Но гроза нещадно прижимала его к границе. Пассажиры испуганно следили, как фиолетово-синий сменялся зеленым – больного, мутного оттенка, скорее – гнилостно-болотным… А потом и неприятно желтым.
– Нет, – в ужасе шептала Аня, глядя в иллюминатор на приближение таинственной световой стены.
Они летели уже почти вплотную. Порыв ветра, правое крыло задевает Границу, отчего в том месте она окрашивается красным, вызывая вздох ужаса у пассажиров. Кажется, будто крыло горит. Или его обрезает гигантским световым ножом, и разлетаются в стороны сияющие красные искры. И с обрезанным крылом ему останется только падать, уходя в смертельное пике. Самолет пытается взять влево, отрывается от потока света, и Граница вновь окрашивается желтым, а крыло невредимо, все не более, чем оптический обман. Вздох облегчения, порыв ветра, и вновь крыло чертит красную полосу, уходя в световой поток все больше, больше. Еще одна попытка оторваться, и вновь удачная. Недолго. Еще один удар грома, порыв ветра – и они влетают в непроглядное красное марево.
Гаснет свет. Замолкают, словно захлебнувшись двигатели. Прекращается тряска. Больше не слышно грома, не видно молний. Больше не видно и не слышно вообще ничего. Мир словно замер. И даже младенец больше не рыдал.
* * *
Чуть покачиваясь в мягком кресле, дежурный с любопытством наблюдал в мониторы за отчаянными попытками самолетика обойти грозу. Он бы обошел, но места для маневра не было. Самолетик пытался поднырнуть снизу, но там было не лучше. Вверх – нет, тоже без шансов, так высоко человеческие самолетики не летают. Коридор все сужался, грозовой фронт заставлял самолетик прижиматься все сильнее к Границе. Такая близость летчиков явно нервировала, они пару раз пытались уйти прямо в грозу, но шквалистый ветер мгновенно делал угол наклона судна столь критическим, что лишь мастерство пилотов спасало самолет от сваливания. И они вновь были вынуждены прижиматься к границе, надеясь пройти, проскользнуть по самому краю. Ну, грозу-то Граница не остановит, гроза явно собралась к ним в гости, и явно с подарком.
Несчастный самолет давно уже был отсканирован, опознан как гражданский, вооружения на борту не имеющий. Зато имеющий пассажиров. Полный самолет пассажиров. Вместе с экипажем их сто двадцать семь.
Начальник базы был, разумеется, давно предупрежден о решивших прогуляться в столь опасной близости от их территорий. Зашел, взглянул на мониторы, и приказал ничего не предпринимать. Он сам был пилотом, он знал, как сурово порою небо. Мужество тех, кто отчаянно боролся со стихией, ему импонировало.
– Отключить все системы предварительного реагирования. Оставить только световое предупреждение. Минимальное проникновение разрешаю. Ну а влетят больше, чем на шестьдесят процентов корпуса – закон есть закон, мы сделали для них все, что могли.
– А дальше будем делать для себя, – позволил себе ремарку дежурный.
Начальник базы кивнул, и объявил боевую готовность. Все же давненько уже люди не присылали им столь вкусных подарочков. Боятся, наученные предыдущим опытом. Вот и дальше должны – бояться. А то, что такое, разлетались под самым носом. Сам факт видимости Границы их уже не пугает.
* * *
Самолет опускали медленно, двумя перехватчиками. Собственно, остановила чужеродный предмет сама Граница. Для того и установлена, а не только северным сиянием работать. Зафиксировала в пространстве, отключила связь и приборы, обнулила видимость иллюминаторов. И лишь затем подошли перехватчики и отбуксировали самолет на базу. База располагалась значительно южнее места пленения самолета. И пилотам, наверное, было бы жаль, узнай они, что так долго пробирались на север совершенно напрасно. Но, лишенные возможности отслеживать перемещение судна и визуально, и по приборам, они безуспешно пытались реанимировать хоть какие-то системы, не имея представления ни о происходящем, ни о своей дальнейшей судьбе. Твердо зная только одно: в эту страшную, непознаваемую Сибирию они все же влетели. Ну и, наверное, еще одно: они все еще живы. Но с последним совершенно не ясно, надолго ли.
Тьма, обступившая стекла кабины, исчезла внезапно. Неяркий свет ненастного дня ослепил, делая пилотов беспомощными еще на несколько мучительных секунд. И лишь затем они с удивлением, смешанным с ужасом, разглядели: самолет стоял на земле. На небольшой ровной площадке, со всех сторон окруженной горными пиками. На краю площадки возвышались строения, небольшие, ничем не примечательные. Примечательным было другое: самолет стоял, а они не чувствовали приземления. Они не чувствовали вообще никакого движения с тех пор, как самолет завис в красном мареве границы, будто в гигантской паутине.
– Викторыч, может это мираж? – обратился второй пилот к командиру.
– Ага, и вот эти – тоже?
К самолету подходили трое. Один впереди, двое чуть следом. В единой форме, которую, наверно, следовало принять за военную. Вот только оружия у подходивших не наблюдалось. Микрофона или рупора, впрочем, не наблюдалось тоже, но когда первый из подошедших заговорил, его услышали все. Каждое его слово.
– Внимание экипажа и пассажиров. Ваш самолет незаконно пересек границу независимого государства Сибирия, и был принудительно посажен на нашей военной базе. Для проведения переговоров о дальнейшей судьбе пассажиров и экипажа просьба командиру воздушного судна выйти из самолета.
Пилоты переглянулись.
– Пойдешь? – немного нервно поинтересовался второй пилот, еще довольно молодой, по-мальчишески стройный.
– А варианты? – КВС отодвинул кресло и встал, неторопливо оправляя китель. – Забаррикадироваться в самолете? И смысл, Вась? Самим нам отсюда не взлететь, вертикальному взлету не обучены. Судя по тому, как они нас посадили, нас столь же ловко и из самолета достанут, и в порошок сотрут. Лучше уж пытаться договориться, тем более, сами предлагают. Да и, – он взглянул на стоящих возле самолета, – рогов у них нет, хвостов тоже. И по-русски говорят прекрасно. Может, не настолько здесь все и плохо, как по телевизору рассказывают?
Он подмигнул Василию и вышел из кокпита. Чуть постоял возле выхода, затем решительно вытолкнул дверь наружу. Еще успел подумать, что трапов здесь точно нет, придется задействовать аварийный. И с изумлением увидел, как воздух у его ног уплотняется, образуя полупрозрачные, чуть подсвеченные зеленым ступени.
– Не бойтесь, они выдерживают любой вес, – доброжелательно сообщили ему с земли, и КВС решительно сделал первый шаг. Поздно уже бояться. Ошибка была его, ему и отвечать. Командир был уже не молод, под пятьдесят, давно уже не так строен, как в юности, и вес, который можно было бы назвать лишним, у него тоже имелся. Но воздушная лестница выдержала. Чуть заметно пружинила под его ногами и вела его прямо к стоящим на земле военным.
Они спокойно ждали его приближения – молодые, высокие, стройные, в серовато-синих обтягивающих комбинезонах. У старшего – несколько нашивок на груди, вероятно, обозначающих его статус. Лица европеоидные, ничем особо не примечательные. Разве что глаза скрыты непроницаемыми стеклами черных очков, как-то совсем не по погоде и не по уставу. И, совсем уж не по-военному, все трое имели весьма длинные волосы, собранные сзади в строгий хвост.
Представился:
– Командир воздушного судна Алексей Ковригин.
– Начальник пограничной базы «Запад» Сарминоратит ир го тэ Вэнэг, – сказано было очень спокойно, совсем не по-военному, без излишней жесткости или строгости в голосе. – Пойдемте, Алексей. Гроза, похоже, идет за вами, так стоит ли ее дожидаться? – говоривший сделал приглашающий жест в сторону жилых строений, и Ковригину осталось лишь проследовать в указанном направлении. Вопреки его ожиданиям, двое подчиненных Вэнэга за ними не пошли, остались возле самолета.
– Не беспокойтесь, внутрь они не зайдут, – заметив его взгляд, любезно пояснил местный начальник. – Всего лишь проконтролируют, чтоб и из самолета никто раньше времени не выбирался.
– Просто полагал, это мои конвоиры. Я ведь арестован? За незаконное пересечение границы?
– Формально – да. Но зачем нам греметь цепями? Пока предлагаю просто немного побеседовать. И о пересечении границы, и о погоде, и о последних веяниях мировой авиации…
– Полагаете, вам, как представителю предполагаемого противника, я раскрою все наши военные тайны? – летчик просто шутил, «военных тайн» он не знал, к военным отношения не имел.
– Ну почему же «предполагаемого»? – чуть усмехнулся Вэнэг. – Вполне себе реального. Которого лучше не трогать, радуясь уже тому, что он не трогает вас.
– Нарушение вашей границы запланировано не было. Погода. Моя ошибка. У меня на борту дети и…
– В каждом рейсе есть дети, Алексей. У людей они рождаются часто. Что до всего остального, то сейчас вы сядете в мягкое кресло, и я буду знать об этом даже больше, чем вы.
* * *
Минут пятнадцать спустя, Ковригин с трудом мог заставить себя держать глаза открытыми. Голова раскалывалась от боли. Память удерживала лишь то, что он в это самое «мягкое кресло» сел. А потом… Было чувство, что его выворачивали наизнанку и обратно раз восемь без перерыва. При том, что реально к нему не притронулись и пальцем. Вэнэг всего лишь сидел напротив, в точно таком же кресле, и глядел на него непроницаемыми стеклами своих очков. Или нет, очки он все же снимал. Но вот дальше…
– Выпейте воды, Алексей, – Вэнэг, по-прежнему доброжелательный, вежливый и в очках, протянул пилоту стакан. – Я предложил бы вам чая, но увы, гостей мы не ждали. Я отдал указание привезти чай, да и еду из ближайшего городка, но на это потребуется время.
– Что это было? – Ковригин тер виски, пытаясь прийти в себя.
– Ну, видимо, допрос. С пристрастием, – начальник базы слегка пожал плечами. – Простите, Алексей, но подоплеку происшествия я должен был знать доподлинно. Даже если вам самому она неизвестна.
– На что вы намекаете?
– Да ведь вы и сами не мальчик, должны понимать. Вы могли влететь к нам случайно. Погода, ошибка в расчетах. А могли по заданию вашей разведки. Возможность проникновения на наши территории интересовала вашу (да и не только вашу) страну всегда, едва ли вам это не известно, – Вэнэг чуть потянулся в своем кресле и продолжил. – Это задание вам могли озвучить, и тогда ваши действия были бы вполне осознанными, а могли вложить прямо в мозг, и тогда вы и сами искренне не понимали бы, как такое могло случиться, что вы прилетели туда, куда не собирались.
– И что же вы выяснили? – в «тайное задание разведки» пилот не верил, а явного точно не было.
– Погода, Алексей. Всего лишь погода. И дети.
Последнее было сказано таким тоном, словно одна только мысль о полном самолете детей, стоящим посреди его базы, ввергала начальника в пучину головной боли, не менее сильной, чем терзала сейчас виски пилота.
– А скажите, господин Вэнэг, – сама мысль о том, что этот милейший молодой человек только что, не шевельнув и пальцем, ковырялся в его сознании, словно на старом чердаке, выискивая необходимые ему вещи, уже вызывала легкую дурноту, но надо было выяснить главное, – может ли установленный вами факт отсутствия злого умысла служить смягчающим обстоятельством и как-то способствовать нашему возвращению на родину?
– Ир го тэ Вэнэг звучало бы правильней, – начальник сибирских пограничников встал, подошел к окну, полюбовался на самолет, застывший посреди вверенной ему базы. – И обращение «господин» у нас не используется. Принято говорить «светлейший». Обращение по имени с добавлением этого слова так же является и вежливым, и корректным, даже если младший обращается к старшему, а подчиненный к начальнику. Возможно, даже более вежливым, чем по фамилии.
– А если я обращусь к вам согласно вашим правилам вежливости, вы мне ответите?
Светлейший ир го тэ Вэнэг неторопливо вернулся и вновь сел в кресло напротив.
– Вы ведь сами знаете ответ, Алексей. Из Сибирии не возвращаются. Никто. Никогда. Вне зависимости от причины.
Ковригин сглотнул. Светлейший был прав, именно этого ответа он ждал и боялся. И отчаянно надеялся не услышать. Ведь все же, несмотря на свои чудовищные методы добывания информации, начальник базы был весьма доброжелателен, комната, где они сидели, походила скорее на гостиную, нежели на камеру предварительного заключения, да и вокруг самолета никто с пулеметами не выстраивался.
– И что же нас ждет… здесь?
– Здесь пока что ждем мы, светлейший командир воздушного судна. Пока еще командир… Как все же красиво вы именуете свои самолеты, – начальник базы откинул голову на спинку кресла, помолчал, не то закрыв глаза, не то разглядывая потолок, кто его поймет за очками. Затем вновь взглянул на собеседника. – Принимать решение о вашей дальнейшей судьбе – не в моей компетенции. Мы ждем прибытия Верховного Куратора. Он уже извещен об инциденте, но ему понадобится еще часа два, а то и три, чтоб до нас добраться. А тем временем, нам привезут чай, и даже что-нибудь к чаю. И я смогу угостить и вас, и ваш экипаж, и даже пассажиров. Как голова, полегче?
– Можно сказать и так, – Ковригину казалось, что легче не будет уже никогда. Дома ждала жена. Заканчивала школу дочь. Лежал в коридоре, положив морду на его тапки, старый Джулька. Один взмах крыла. Одна маленькая ошибка в расчетах…
– Тогда идемте, надо успокоить ваших пассажиров. Паника на борту нам ни к чему, верно? Скажете им примерно следующее…
* * *
Паники не было. Была непроглядная тьма и липкий, вязкий страх. Страх мешал говорить, кричать, двигаться. Иногда казалось, что страх мешал даже дышать. Но они все еще дышали. А значит, жили.
Жили, несмотря на то, что оказались в этой страшной Сибирии. Их не разметало на атомы при пересечении границы. И голос, что сообщил им об их местонахождении, был вполне человеческий. А больше не было ничего. Долго. Очень.
Потом загорелся свет. Слабый, словно на взлете или посадке, но после непроглядной тьмы и он был чудом. В проходе появился командир корабля и попросил минуту внимания.
– Как вы уже, наверное, слышали, наш самолет совершил вынужденную посадку на военной базе Сибирии. При прохождении через грозовой фронт самолет получил ряд повреждений, поэтому взлететь мы пока не можем, – командир чуть заметно поморщился от этой «не совсем, чтобы правды», но, признавая правоту светлейшего хозяина положения, вынужден был продолжить «успокаивать пассажиров». – Вопреки ожиданиям, представители местной власти встретили нас довольно дружелюбно. Нам была предоставлена помощь в устранении повреждений. Сейчас рассматривается вопрос о предоставлении гостиницы для пассажиров и экипажа на случай, если устранить поломку сходу не удастся. Кроме того, в течение ближайших двадцати минут нас обещали угостить местной выпечкой, а наши бортпроводницы с удовольствием нальют вам чая.
– Но, Алексей Викторович, – Татьяна, старший бортпроводник рейса, тихонько тронула его за локоть, – мы не сможем сделать чай, кухонное оборудование вышло из строя.
– Оно либо уже работает, либо заработает в течение пары минут, – успокоил ее Ковригин. И вновь обернулся к пассажирам. – Так же меня просили сообщить вам, что пока вопрос о нашем юридическом статусе в этом государстве решается, покидать самолет никому не позволят. Поэтому ближайшую пару часов придется, видимо, провести здесь.
– А почему ничего не видно в иллюминаторы? – в него тут же полетели вопросы.
– А мы правда стоим на земле?
– Ну вы же самолет покидали!
– А что там, вокруг?
– А вы видели монстров?
– А они правда люди?
– Нас всех убьют?!! – самый громкий, самый надрывный.
* * *
Он появился и не через час, и не через два. Позже. Много позже. И чай был весь выпит, и булочки съедены. И попы нещадно болели от бесконечного сидения, и языки – от бесконечного выдвижения версий их дальнейшей судьбы. Кто-то даже спал, хотя – удивительно, как мог этот «кто-то» иметь столь крепкие нервы.
До него никто из местных в самолет не поднимался. И версий на тему, как выглядят эти самые «местные» выдвинуто было немало. А он – молодой, высокий, черноволосый, в самом обычном костюме и при галстуке – был как-то слишком уж прозаичен, его и заметили-то не сразу. Однако именно от него пришло, наконец, разрешение, покинуть ненавистный самолет. Правда, пока не всем.
– Ситуация, в которую вы попали, не простая, – спокойно пояснил он измученным ожиданием пассажирам. – А потому мы поступим следующим образом. Сейчас все взрослые совершеннолетние пассажиры приглашаются на информационное собрание, которое состоится в помещении местной военной базы. Там мы подробно обсудим с вами сложившуюся ситуацию, а затем вы сами уже решите, что и в какой форме вы будете рассказывать своим детям. Прошу на выход.
«Дети», особенно старшего возраста, недовольно зашумели:
– Почему только им? Говорите всем! Мы тоже имеем право на полноту информации!
– На что вы имеете право, знают ваши опекуны, или те, кто временно выполняет эти обязанности, – спокойно возразил черноволосый. – Я ваших законов не знаю, и решать за ваших руководителей не намерен. Поэтому пока – будет так, как я сказал. Пожалуйста, взрослые, выходим, не задерживаем остальных.
Взрослые ушли. Дети остались. К счастью, на этот раз ждали недолго. Уже минут через десять в салон вошла стюардесса, и пригласила на выход подростков шестнадцати и семнадцати лет. По ее словам, местные власти предоставляли для ожидания гостиницу. Вообще, это было странно. За прошедшие минуты никакого собрания провести бы никто не успел, решения принять, основываясь на полученной информации – тем более. И вообще, на выход, прежде всего, следовало бы отправлять малышей, им сидеть и ждать сложнее…
Но взрослых не было. А подростки указанной возрастной группы радостно спешили покинуть самолет.
* * *
– И все же я вынужден настаивать, Владыка, – в голосе говорившего мешались почтительность и непреклонность.
– А скажи ты мне честно, Риньер, вот лично тебе – оно зачем? – удобно откинувшись в кресле, Владыка протер глаза. Все же в очках они уставали. Или дело тут было не в очках. Ведь раньше он носил их практически целыми днями. А теперь… А теперь, видно, спать надо было чуть больше, чем пара часов в сутки. Но днем у него были дела. А ночью… А ночью дела были тоже.
И вот теперь уже вечер, а он рассчитывал попасть домой до заката, летние ночи и без того слишком коротки. Надо уже заканчивать эту эпопею с очередным заблудшим самолетом. Но подчиненные сегодня просто в ударе. Они бы такое рвение по делу проявляли. А то такая инициативность, словно, бедные, от скуки маются, чем и занять себя не знают.
– Вот лично мне… – говоривший задумался. – Лично мне их всего лишь жаль, Владыка. Они дети, и они заслуживают хотя бы шанс… Хотя бы завершить свое детство.
– Все дети остались в самолете, куратор, – в голосе Владыки сквозило явное раздражение. – И в течение получаса отправятся в аэропорт назначения с призами и подарками. Что само по себе не здорово, потому как этот акт доброй воли люди сочтут не более, чем слабостью. И дальше мы будем вынимать из «паутины» случайно залетевшие туда самолеты, нашпигованные детьми и всевозможными приборами слежения, по две штуки в неделю. А скорее всего и по три. И тогда эти самолеты-шпионы нам придется взрывать прямо на границе. И прямо вместе с детьми. И вы будете сидеть и шептать по углам, что Владыка слишком жесток, или слишком безумен.
– Я все понимаю, Владыка, но все же шестнадцать… Это слишком мало, чтоб считаться взрослым. Мы сами создавали эту страну, и сами создавали свои принципы, свои основы морали в отношении с людьми. И сами объявили, что до восемнадцати мы не трогаем. И если теперь мы будем отходить… вот совсем немного, по шажку… завтра мы сочтем, что и десять – вполне приемлемо.
