Текст книги "Безжалостный (СИ)"

Автор книги: Алексей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Глава 43

Господин барон изволили блевать. Прямо с крылечка, которое не было ни резным, ни золоченым, но для процесса очищения организма подходило, как нельзя лучше. На всякий случай Миха придерживал подопечного за шкирку, а то еще навернется.

Шею сломает.

Дурацкая, если подумать, смерть. Михе же потом отплевывайся.

В доме шумели. Кто-то кричал, кто-то спорил, кто-то порывался песню спеть. И люди, собравшиеся у старосты, казалось, вовсе позабыли, зачем, собственно говоря, собрались.

Про барона в том числе.

А он блевал. Тощее тельце то и дело сводило судорогой, ноги подкашивались и тогда барон повисал на остатках некогда роскошной куртки, которую почему-то никто не предложил сменить на что-то, может, не столь роскошное, но и не такое драное. Когда блевать стало нечем, он только икнул и прикрыл глаза.

– Пить плохо, – сказал Миха, подумав, что ему, если уж полез в наставники, надо как-то позицию обозначить. И для усиления педагогического эффекта легонько тряхнул тело.

Барон промычал что-то.

И снова содрогнулся.

Как бы не помер с перепою-то. Миха огляделся.

– Эй, – окликнул он девицу в сером платье. – Воды бы. Умыться. Ему.

На всякий случай он приподнял барона, который висел тихо, всем видом своим демонстрируя полную покорность судьбе.

Девица застыла.

Уставилась круглыми испуганными глазами.

– Плохо. Ему, – Миха продолжал держать неподвижное тело. – Умыться бы. И напиться. Воды. Есть вода?

Она кивнула.

И поманила за собой. Идти пришлось недалече, к колодцу, представлявшему собой круг из камней. Над кругом покачивалось ведро на веревке, а та уходила куда-то ввысь, цепляясь за острый край колодезного журавля. С ним Миха управился легко. Немного смутило, что вода ледяная, не застудить бы его баронство. Миха вздохнул и поставил ведро на землю.

А потом взял барона и макнул.

Головой в ведро.

Легонько.

Джер захрипел и вынырнул с широко раскрытыми глазами.

Миха опять макнул. И снова, посоветовал:

– Пей. Вода помогает.

В общем, вода ли помогла или так, обстоятельства, но спустя четверть часа Джер и вправду пил, жажно, крупными глотками. По волосам его, по одежде стекала вода. Лицо было бледным, он и не говорил-то, икал, что, впрочем, не мешало пить.

– А еще бароном назвался, – Миха подал руку, и мальчишка уцепился за нее. Поднялся он не с первой попытки, но сумел-таки. Только опять икнул.

Но не стошнило.

– Я…

– Ты, – Миха отер рукавом воду с баронской физии. – Думай в следующий раз. Сам.

Джер попытался было кивнуть, но едва не упал.

– Это… то… я… не хотел.

– Верю, – Миха подхватил бедолагу, не позволив нанести урон баронской чести.

Откормить его бы надо, а то никакой солидности.

– Она ж сама… и все смотрели.

– И будут смотреть. Всегда. Ты ж барон.

– Неудобно отказываться было.

– Зато блевать удобно, – согласился Миха, волоча несчастного к дому. Барон ногами перебирал, старался, но тело его, отравленное алкоголем, слушалось плохо. – Думать надо о себе, а не о том, что там и кто о тебе подумает.

Оратор из него, конечно, хреноватый, но мысль Миха в целом донес.

– Я… б-больше не буду! – пообещал барон и зевнул во всю пасть. – Поспать бы.

– Поспишь. Эй, – Миха обернулся, но девки не было.

И никого не было.

Улица опустела, только тощая псина старательно царапала пыльную землю. Вот ведь. Ну ничего, деревня такая, что не заблудишься.

Барона Миха усадил на лавку, из-под которой высунулась косматая голова Ицы.

– И ты тут, – Миха потрепал мальчонку по вихрам. – И правильно.

Ица выглядел грязным, косматым, но вполне довольным жизнью. Выбравшись из-под лавки, он озабоченно ткнул в барона пальцем.

– Пить не умеет, – пояснил Миха. – Ничего, к завтрему отойдет. И сам не рад будет, что пил.

Если Миха что и помнил из той, своей жизни, так это то, что похмелье – на диво неприятная штука. Вот и барону предстояло ощутить на себе всю его мощь. Пока же мальчишка сгорбился и сгреб Ицу.

– Теплый, – сказал он. – Сиди уже. Со мной не обидят.

И снова зевнул.

– Я же ж барон как-никак…

Это он сказал, забираясь на лавку с ногами. Ица лишь вздохнул.

– Ум. Нет, – сказал он.

– Никакого, – согласился Миха. – Пригляди за этим… бароном, чтоб его. Пойду поищу, где переночевать можем.

Сперва он собирался вернуться в дом, но народ гулял. К чему мешать людям? Благо, рядом стоял сарай. Крепкий. Теплый. И если внизу вздыхали коровы, копошились в грязи свиньи да тоненько жалобно блеяли овцы, то наверху лежали вязки старого прошлогоднего сена и тюки соломы. Было их немного, но для ночевки хватит.

Миха вернулся к лавке и поднял спящего мальчишку.

Точно откормить надо, этакого барона любая коза затопчет.

– Идем, – сказал он Ице. – Надеюсь, ты поел?

Тот молча вытащил из-под драной рубахи лепешку, которую протянул Михе.

– Спасибо. Сам ешь, я как-нибудь.

Ица покачал головой.

– Надо, – сказал он и потянул носом воздух. – Плохо. Тут.

– Уходить надо?

Пацаненок задумался, но покачал головой.

– След. Найдут.

Понятно.

– Тут. Встреч.

– Встречу, – пообещал Миха, закидывая барона на плечо. – Уж я всех встречу.

Мальчишек он устроил, распотрошив тюк соломы. Та слабо пахла плесенью, кололась, но была легкой и теплой. А уж драное одеяло, обнаруженное здесь же, на чердаке, и вовсе дало понять, что жизнь понемногу налаживается.

– Такхвар с ними?

– Нет. Не он. Не другой. Не тот, что слово, – Ица задумался. Он жевал лепешку медленно и пальцами шевелил, явно пытаясь выбрать нужные слова. – Слово дать. Не он. Не его кровь. Другой.

– То есть, не староста? Не тот, который тут главный?

– Да!

– А его кровь в смысле сын?

– Да! Один. Два. Три нет.

– Два сына, а третий нет?

Кивок. И сосредоточенное выражение лица.

– Они. Думать я не знай. Слово не знай. Говорить. Ты спать. Он спать. Старый спать. Отец спать. Всех бить. Звать кого. Тот бить. Палить. Много. Беда.

Ица развел руками, явно не способный сказать больше.

– Что ж, – Миха засунул в рот последний кусок и зажмурился. – Хрен им, а не палить. Обождем.

Оружия бы еще.

Хоть какого-нибудь.

У стены обнаружились вилы, которые, конечно, выглядели грозно, но Миха сомневался, что с них будет много толку. А вот топор порадовал. С топором всяко лучше, чем без.

На улице стемнело.

В доме еще гуляли, но постепенно народ расходился.

– Дикарь? – этого человека Миха узнал сразу и молча выступил из темноты. – Барон с тобой?

– Со мной.

От Такхвара пахло кислой брагой, но хмельным он не выглядел.

– Гости, – счел нужным предупредить Миха. – Будут.

– Уверен?

– Нет.

Но с топором не расстанется. Он с этим топором можно сказать сроднился уже.

– Староста не может предать. Клятва его крепко связала.

– Только его. И сыновей. Двух. Вроде как.

– Стар, стало быть, – Такхвар понял сразу. – То-то ушел. Рыбку ловить. Чтоб, стало быть, с утра всех ушицей порадовать.

Он добавил пару слов, выражавших всю глубину испытываемого разочарования. А Миха запомнил. Что сказать, мир такой. Иногда и выразиться охота, а это тоже надо делать умеючи.

– Надо упредить. Хотя… – Такхвар оглянулся.

– Перебрали?

– На радостях, – он потер шею и мотнул головой. А потом развернулся и сунул в рот два пальца. По телу прошла судорога. Но Такхвар устоял.

Миха не мешался.

И верно. Вряд ли здешние мужики так уж всерьез обрадовались появлению молодого барона. Начальство, оно ведь чем дальше, тем лучше. И сомнительно, чтоб в здешних местах иначе было. А потому пить бы мужики пили, но осторожно.

Ситуацию понимая.

А вот все одно упились. Почему? Не оттого ли, что в брагу добавили какой пакости? Миха, соберись он родного папашу к местным богам отправить, всяко озаботился бы, чтоб сей папаша пребывал в состоянии, для упокоения подходящем.

– Так-то лучше, – Такхвар вытер рот рукавом и икнул. – А я смотрю, какая-то брага горьковатая. Я-то почти и не пил, а все одно ведет.

Он отряхнулся совершенно по-собачьи и сказал:

– Оружие?

Миха молча топор поднял.

– Погоди, тут было.

Такхвар тенью скользнул в хату. Отсутствовал недолго, а вернувшись, сунул Михе в руки широкий короткий клинок. Да и себя не обидел.

– Барон где?

– Спит.

И вряд ли проснется в ближайшее время.

– Тогда ждем.

Ждать пришлось долго.

Глава 44

Дикарь встрепенулся, выдернув из полудремы.

Ночь.

Уже не та, тягучая, что бывает ближе к полуночи. Напротив. Небо серело и эта стылая серость затопила деревню. В ней-то вдруг растворились тени, и все вокруг казалось таким ненастоящим, блеклым, что Миха ущипнул себя.

Молча открыл глаза Такхвар.

Глянул вопросительно.

А на краю деревни разразился судорожным лаем кобель. Правда, тотчас захлебнулся. Жалко псинку.

– Идут, – одними губами прошептал старик.

Миха согласился. Пусть даже ни он, ни дикарь в нем не ощущали пока близости чужаков, но сомнений не оставалось: и вправду идут.

Не через ворота.

На воротах дремлет стража, пусть обленившаяся, попривыкшая к безопасному житию и, быть может, вовсе полагающая, что в сторожении этом нет никакого смысла.

Нет, должен быть иной путь.

Для своих.

Миха взглядом указал на сарай. Барончик все еще спал. И Миха даже уловил сопение его, причмокивание и прихрапывание. Пускай. От мальца пользы немного. Под ноги не лезет – уже хорошо.

Миха тенью соскользнул к стене.

Куда?

Направо? Налево?

Заворочался пес во дворе, поднял сонную голову, но тут же уронил на лапы.

Или ждать? Можно. Только не здесь.

И Миха ловко вскарабкался на крышу, лег, сродняясь с темною соломой. Та прогнулась под тяжестью веса, грозя вовсе обвалиться, но вроде держала.

Если придут убивать, то сюда.

Такхвар выругался сквозь зубы, но так тихо, что и Миха всего не расслышал. А слух у него хороший. И зрение неплохое. Но старик сделал шаг и растворился в серой зыби. Миха втянул воздух. Запах чужака все-таки ощущался, но размытый, едва уловимый.

Хорошо.

Время потянулось по-новому. Оно ощущалось натянутыми нервами. Остро. Ярко. Застучало сердце. и в висках тоже. Во рту пересохло.

Подумалось вдруг, что он, Миха, он ведь на самом деле не боец.

Ни разу вот не боец.

Что там, возле города магов, он и действовал-то, как в тумане. И убивать не убивал, вот так, преднамеренно. Сможет ли?

Та ненависть, прежняя, она куда-то подевалась. И вместо нее поселился страх.

Не умереть. Этого Миха не боялся.

И не боли. Боль он как-нибудь перетерпит.

Не справится.

Мальчишку убьют. Обоих мальчишек убьют. И старика тоже. И его, Миху, что логично.

Додумать он не успел.

Человек шел. Не особо скрываясь, к слову. По улице. Неспешно. Время от времени останавливаясь, прислушиваясь к чему-то.

Миха тоже прислушался.

Ничего.

Барон сопит. Возится в сарае скот. Шубуршатся мыши в соломе. И сонно квохчут куры. Этих только тронь, мигом шум поднимут. Вот старый кобель поднял голову, принюхался и зевнул. Стало быть свой.

А если Миха ошибся?

Человек вошел во двор.

Стар?

Похоже. А вот пахнет от него не рекой, не рыбой, а лесом. Дымом костра. Копченым мясом. И людьми. Последний запах с трудом улавливается, он вновь же наносной, но Миха подбирается.

Что делать?

Стара убить несложно, вот он стал у самой крыши. Слегка покачивается на ногах. Пьяный? Или играет? Второе. Рука лежит на рукояти ножа. А ножи тут не игрушечные. Оглядывается.

Зевает.

Матерится во весь голос.

– Данька! – его вопль разлетается по округе. – Мужа встречай, сучка!

Он сплюнул под ноги и той, качующейся походкой, которая должна была бы показать, сколь пьян Стар, направился к дому.

Скрипнула дверь. И выпустила тонкую тень, которая согнула спину.

– Что, тварюка, не спится, – Стар не отказал себе в удовольствии отвесить затрещину. – Разувай мужа-то!

– Стар, – из дома вышла жена старосты.

А сам где? Спит?

– Что, матушка? – глумливо поинтересовался Стар. – И вам не спится?

– Прекрати.

Стар фыркнул и прислонился к стене. Выставив ногу, он велел:

– Что встала? Сапоги сымай!

– Стар!

– Батюшка где? Нажрался, небось? И братцы тоже. Один я ночей не сплю…

Женщина склонилась, пытаясь стащить сапог, но получила пинок в грудь и повалилась на спину.

– А вы говорили, рукастая будет. Вона, криворука и бестолкова, матушка. Вставай, давай. Или самому разуваться прикажешь? Только и годна, что подол перед каждым задирать. Может, тебя вовсе продать? Говорят, в городе таких, гулящих, любят. Будешь жить в господском доме…

– Прекрати, – жестко произнесла матушка.

– А не то что? Пожалуешься? И кому, матушка? Моему батюшке? Или… моему батюшке?!

Второй пинок заставил женщину сжаться в клубок. Она затаилась, кажется, и дышать позабыла как.

– Нет, матушка. Хватит. Надоело. Теперь все иначе будет. По-моему. А гости где?

– Тебе зачем?

– Так. Интересно.

– Спать иди, – женщина повернулась спиной. Но уйти ей не позволили. Рука Стара сдавила шею.

– Я тебя не отпускал.

– Успокойся.

А ведь она испугалась. Она наверняка знала сына лучше, чем кто-либо. И испугалась. Миха заставил себя лежать. Стар не один здесь. Слишком нагл. Слишком уверен, что все пойдет именно так, как задумано. И не боится ни гнева отцовского, ни братьев.

Он пришел убивать.

– Говори, потаскуха, – Стар вытащил-таки нож и бросил. – А ты, сучка, только попробуй пискнуть. Пришибу.

И та, другая, которая так и лежала, боясь шелохнуться, не ослушалась.

– Где они?

– Недоброе замыслил, – голос старостихи дрогнул-таки, выдавая страх.

– Плевать. Где?

И запахло кровью. Еще не убил, лишь показал намерения. А вот Миха понял, что все не так и плохо у него с моралью. Совесть заткнулась. Сомнения тоже.

Все просто.

Или выживут они. Или этот вот подонок. Убивать, конечно, нехорошо, но порой ничего иного не остается.

– Я ведь могу и медленно, – нож, прижатый к горлу, скользнул ниже. И запах крови усилился. Старый кобель поспешно убрался в будку.

Мудрый зверь. От бешеных людей собакам лучше держаться подальше.

– В сарае, – выдавила женщина.

– А чего ж так гостей-то не уважили?

– Барон… не рассчитал сил. Его охранник унес. Уложил. Не велел беспокоить.

– Охранник? Этот тощий оборванец?

Обидно. На гадюках-то особо не разжиреешь.

– Старик?

– Там же. Крепкий. На своих ушел.

– Сама видела?

– Наверху. На сене. Носила воду. И расол.

Носила. Было такое дело.

– Хорошо. Видишь, как все просто, – Михе показалось, что он видит слегка безумную улыбку ублюдка. А потом рука его дернулась и запах крови сделался вовсе уж удушающим. Женщина вскинула руки к перерезанному горлу, чтобы в следующее мгновенье мешком осесть наземь.

Миха чудом не дернулся.

Стало вдруг тошно.

А ведь он мог бы спасти эту женщину. Свернуть шею Стару? Да с легкостью, чай, не лось. Лося жалко. И у лося рога. А этот ублюдок еще пожалеет.

Стар переступил через тело и вошел в дом.

Тихо так. Вышел спустя пару минут. Огляделся. А потом свистнул. Свист был резким и коротким. Минуту или две ничего не происходило.

Но вот сизая мгла дрогнула, выпуская двоих. Твою ж мать да через колено! Прямо посреди двора. И ведь двор был пуст. Миха видел. И слышал. Только не увидел и не услышал.

Магия?

Похоже на то.

– Слышали? – Стар аккуратно запер дверь и огляделся. Поморщился. – А жечь обязательно?

– Можешь и не жечь, – милостиво разрешила первая тень.

Голос.

Миха его узнал сразу и, будь крыша попрочнее, вжался бы в нее. Это же тот тип, с болота. А второй, стало быть, лучник? Странно то, что даже сейчас, проявившихся, разглядеть их было сложно. Взгляд будто соскальзывал.

Ни лиц.

Ни одежды.

Точно – тени.

– Только потом спросят, как разбойники-то вошли? Что ответишь? Сам привел, – человек хохотнул и повернулся к сараю. – Там?

– Дома точно нет. И уходить не уходили. Она бы сказала, – Стар пнул неподвижное тело матери.

Все ж таки богата уродами земля местная.

Тени обменялись взглядами.

– Не смотрел?

– А если потревожу? – резонно возразил Стар. И рывком поднял на ноги жену. Отвесив ей отрезвляющую пощечину, велел: – Пойдешь. Глянешь. Спят ли. Если вдруг, скажи, что послали спросить, не надо ли чего. Поняла?

Женщина замерла.

Но еще одна затрещина заставила её кивнуть.

– Вздумаешь шалить, я тебя не просто убью. Я тебя живой закопаю. Ясно? – это Стар прошипел на ухо, и несчастная затряслась.

Но на ногах устояла.

Убьет.

Он – её. А потом и отца, и братьев. А эта парочка и самого Стара. Не из чувства справедливости, срать они хотели на эту самую вселенскую справедливость, но свидетелей оставлять не принято.

Скрипнула дверь. Всполошились внутри куры. Захрюкали свиньи, но вскоре все стихло. Женщина появилась и сказала:

– Спят.

Её голос был мертвым. Да и сама она, похоже, понимала, что в живых не оставят. И снова выбор. До Стара Миха дотянется, но дальше-то что?

– Умница, – сказал Лучник и, почудилось, что вполне серьезно. – Иди пока. Посиди где-нибудь, чтоб не задели ненароком.

Женщина всхлипнула.

И отступила.

Хорошо. Миха и сам бы убрался куда-нибудь. Все-таки не хватало ему героичности. Ну ничего, как-нибудь и без нее справится.

– Иди, – велел разбойник Стару.

– Чего?

– Ты нам что обещал? Помочь. Вот и помогай.

– Да я…

Быстрое размытое движение. И тычок, заставивший Стара согнуться.

– Мы же… – прохрипел он. – Мы не о том договаривались. Я не м-могу! Отец клялся. Кровью своей.

– Вот именно, – Стара похлопали по спине. – Но ты-то не его крови. Сам говорил. Кто нам песню пел, как отомстить желает? Отомсти.

Стар разогнулся.

Зыркнул с яростью и решительным шагом направился к сараю. Несмотря на злость, ступал он по-кошачьи тихо. Сразу видно – хороший охотник.

Разбойники ждали.

И расходиться не спешили.

– Справится? – поинтересовался лениво первый, взглядом вперившись в несчастную женщину, которая прижалась к стене избы и тряслась от ужаса.

– Посмотрим, – Лучник вытащил стрелу.

– Что?

– Ничего. Просто. Чувство такое. Нехорошее.

Натянулась тетива. И ослабела. Лучник повел головой вправо. Влево. Взгляд его скользил по двору, отмечая малейшие детали. Ненадолго задержался на будке. Пса не было видно. Зацепил забор. И улицу за ним. Стену дома. Крышу дома. Лавку. Поленницу. И вернулся к сараю.

Миха поежился.

С него надо начинать, с Лучника. Он опасен. И не только стрелами, способными мага убить. Если подумать, Михе тоже случалось убивать магов. Мага. Так что сомнительное достоинство. Но вот скрытность.

И скорость.

И как знать, что у них еще в запасе. А в сарае заквохтали куры, громко так, испуганно. Следом и овцы заблеяли тонко так. Захрюкали свиньи.

– Поджигай, – велел Лучник, отступая к ограде.

– Думаешь? А этот…

– Не вернется, полагаю. А если и сгорит, то поделом. Убийца матери, – Лучник сплюнул на землю, и в какой-то момент Михе даже стало жаль, что придется его убить.

А ведь придется.

Эти не отстанут.

В руках второго появился камушек. Если этот будет вроде того, который они на болотах использовали, тут не то, что сарая, деревни на хрен не останется. Но с другой стороны что-то подсказывало, что такие штуки довольно дороги.

И вправду.

Вспыхнул огнем какой-то ком, который и полетел к стене сарая. Коснулся. И погас.

– Заговоренный, – пробурчал разбойник, уже не скрывая раздражения.

– А ты что хотел? Деревня богатая, – Лучник поднял лук и в какой-то момент показалось, что он видит Миху. Видит столь же ясно, как и Миха его. Жаль, только лука у Михи нет.

А если бы и был, им еще и пользоваться уметь надо.

Шаг.

И снова замер.

Снова шаг. Он подбирался к сараю, словно к зверю. И определенно понял, что все-то пойдет иначе, не по плану. А Михе что делать? Нападать? И надеяться на лучшее?

Или ждать.

– Ты…

Второй осекся и тоже резко развернулся. В лунном свете блеснул клинок. Клинок – это хорошо. От клинка Миху уходить учили.

Тихо свистнула стрела, войдя где-то совсем рядом. Миха не шелохнулся и прикрыл глаза. Его нет. Здесь. Сейчас. Никого нет. Это просто крыша. Тени. Мыши. Крыша из соломы, так что мыши будут. Скот. Скот чует людей, вот и беспокоится.

Вторая стрела прошла почти рядом.

– Никого там нет, – проворчал разбойник, вскидывая клинок на плечо. – Давай уже, а то сейчас и вправду набегут.

Он рывком отворил дверь и отступил в сторону, ожидая удара.

Тишина.

Только блеяние овечек становится совсем уж невыносимым. Они чуют беду. Топочутся. Ищут выход. И свинья завизжала тонко да нервно, взывая о помощи.

– Эй, – тихо позвал разбойник, вглядываясь в темноту.

Тот, который с луком, держится в стороне. Он в дом не полезет. Он готов отступить. Чувствует опасность. А Михи здесь по-прежнему нет.

И еще немного не будет.

Разбойник мялся, не зная, как быть.

Войти?

Остаться?

И он бы тоже сбежал. Если бы мог. Не может? Что-то держит? Клятва? Потом Миха поинтересуется. Если останется жив. И если будет у кого интересоваться.

– Не тяни, – резко бросил Лучник. – А то до утра проторчим.

– Нет, – тот, другой, все-таки отступил и, бросив взгдяд на крышу, сказал. – Она точно займется.

А вот это плохо. Строения местные из дерева, пусть и обмазанного глиной, но крыша полыхнет. И Миха полыхнет. И это ему не понравится. А еще полыхнет чердак, набитый сеном и прошлогоднею соломой.

Клинок отправился в ножны, а в руках разбойника появились комки шерсти, которые он принялся активно разминать.

И Миха понял, что времени у него не осталось.

Что если комок попадет на крышу, времени не останется не только у него.

Твою ж… он не боец! Он… он просто Миха!

Тело само сжалось пружиной, и распрямилось, обрушиваясь на стоящего внизу человека. И тот, не удержавшись на ногах, покатился по пыльному двору. Он был опытным.

И злым.

Он попытался дотянуться до клинка. И второй рукой всадил Михе под ребра нож, который вдруг оказался в этой самой руке. Только нож пошел не под ребра. Вспорол одежду.

И звякнул о что-то. Опалил быстрой болью.

А Миха… коготь сам полоснул по горлу. И запах крови сделался невыносимо сладким. Человек захрипел, но ножа не выпустил. Даже умирая, он попытался дотянуться. Только с порванным горлом долго не живут.

Миха успел откатиться за мгновенье до того, как стрела вошла в тело. Она пробила его насквозь, и тот, на земле, затих.

– Значит, я был прав, – меланхолично заметил Лучник. На тетиве его лежала новая стрела. И острие её следило за Михой. Показалось даже, что она живая.

И лук.

– Мальчишка не выбрался бы в одиночку.

Миха ничего не ответил.

Он ступал. Медленно. Полукругом. Лучник не подставит спину. И шансов немного. Но и он понимает, что Миха не так прост. Царапина на боку саднит, зудит, но и только.

– Уходи, – сказал Миха.

– Не могу, – Лучник чуть качнул головой.

– Клятва?

– Она самая. Ты уходи.

– И я не могу.

– Клятва?

Кружить так, по двору, они могут и вечность. Лучник не выстрелит, пока не будет уверен. Стрел не так много. А Миха не бросится, пока… пока стрелы есть.

И что делать?

– Кто ты? – поинтересовался Лучник.

– Дикарь.

– Оно и видно. Неплохо говоришь по-нашему.

– Я умный дикарь.

Смех у Лучника, что скрежет когтем по стеклу. Или рискнуть? Нож вон шкуру только поцарапал. А стрела… из чего она?

– Ты убил мага. Я видел. Как?

– Видел? Выходит, не показалось. Шумно было на том острове. Иначе я бы тебя почуял.

А ведь Лучник боится.

Осознание пришло сразу и вдруг. Он никогда прежде не терпел неудачи. Смертоносный. Опытный. Опасный. И в то же время он достаточно умен, чтобы не возгордиться. И теперь понимает – уйти будет непросто.

– А с магом все обыкновенно. Главное, стрелу правильную подобрать, что на мага, что на дикаря… или не стрелу. Чувствуешь, как тяжелеет тело? Он ведь оцарапал тебя, да? Жаль, что промахнулся. Но оцарапал. А он всегда смазывал клинок. Так что ты покойник.

Яд?

Миха ничего не чувствовал.

– Может, не сразу подействует. Но подействует обязательно. Такая зараза. Она уже в твоей крови…

Взгляд внимательный. И Миха спотыкается. Почти. Удерживается. Рычит. Дикарю ведь можно и порычать. Шаг.

Еще один. По кругу. Вытоптали его, наверное.

И снова шаг. Чуть меньше. Чуть медленнее. Самую малость. Иначе не поверит. Лучник внимателен. Но и Миха не дурак. Двигаться. Не останавливаться. Быть может, чуть дернуться.

Влево.

И вправо.

Улыбка Лучника становится шире.

– Мальчишка где?

– Обойдешься, – Миха запнулся на середине слова. И задержался на миг. Этого хватило, чтобы стрела сорвалась, а воздух сделался плотным, тяжелым.

Этот воздух мешал разминуться. Острие рассекало его, а вдогонку уже летела вторая.

И третья звенела, готовая сорваться с тетивы. Кинулась навстречу земля. Миха видел пыль. Траву. Он ощутил удар собственно тела, и как покатилось оно, уходя от стрел. Дышать стало нечем. Он вдруг явно увидел пыльную землю. и траву. И сапоги этого человека. Тоже пыльные, грязные.

Близкие.

Когти впиваются в них, и в ноги, дергают, опрокидывая человека на спину, но тот выворачивается. Он не хочет умирать. У него есть другое оружие.

Он ловок, что зверь.

И Миха не хуже.

Клинок пробивает-таки шкуру, чтобы застрять на ребре, и Миха рывком выдирает его из руки, выворачивая эту руку до хруста.

До стона.

– Не убивай! – этот вопль заставляет очнуться. – Еще пригодится…

Старик спешит, прихрамывая на обе ноги, в руках его – нож, но сам жив, что хорошо.

– Х-хрен вам, – Лучник дергается, пытаясь подняться, а на лице его появляется такая предвкушающая улыбка, что желание узнать, какую пакость он приготовил, отшибает напрочь.

Одно движение и шея хрустит.

А тело оседает на мятую пыльную траву. И только по-прежнему протяжно, жалобно, блеют овцы.

– Вот зачем… – Такхвар сплюнул и махнул рукой. – Можно ж было допросить.

– Опасно, – Миха потрогал ребра. Рана затягивалась, кровотечение прекратилось само собой, да и в целом он чувствовал себя неплохо. На всякий случай он отодвинул от покойника клинок.

И лук.

Осмотрел тело, убеждаясь, что свернутая шея – веский аргумент в споре. И сел рядом.

– Мальчишка?

– Спит. К счастью. Иначе полез бы, – Такхвар отер лоб. – Они, стало быть. Теперь понятно.

– Что понятно?

– Клеймо, – он наклонился и развернул руку.

Левую.

Правая была вывернута и почти оторвана.

– По исполнению контракта клеймо исчезает. Если исполнен.

Кругляш ожога медленно истаивал на ладони.

– Не сразу. Поэтому они и не вернулись.

– Меньше надо было выпендриваться, – буркнул Миха и поднялся. – Убили бы, и все дела.

Старик побледнел, представив подобный вариант.

– А этот где? Который местный?

– Там. Связал. Судить будем. Идиот, – Такхвар сплюнул, хотя и не на покойника. – Чего ему не хватало, а?

Этого Миха не знал.

– Вы бы отдохнули, господин дикарь. А тут я и сам справлюсь.

Предложение выглядело на редкость заманчивым.