Текст книги "Безжалостный (СИ)"

Автор книги: Алексей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Глава 21

На острове земля была горячей. Только она, собственно говоря, и осталась. Черная, спекшаяся, что корка на ране, исходящая жаром. Последнее было даже неплохо: болотная вода и днем-то не нагревалась, а ночью и вовсе показалась ледяной.

Мальчишку потрясывало.

Старик мелко дрожал. Да и сам Миха то и дело вздрагивал.

– Вы уверены, что разумно оставаться здесь? – осторожно поинтересовался старик. Он замер, не решаясь ступить на выжженную землю.

– Нет. Но вы далеко не уйдете.

Мальчишка – так точно. Он и теперь-то повис на Михе, уже не пытаясь казаться ни гордым, ни упрямым. Только дышал громко и сипло, иногда шмыгая носом.

Второй мелкий держался бодрее.

Как и сам старик.

– Верно. Но… – старик первым ступил на землю. – А если они вернутся? Можем ли мы рассчитывать на то, что ваше благородство будет столь велико, чтобы защитить нас?

– Посмотрим.

Обещать чего-то Михе вот совершенно не хотелось. Да и с благородством имелся определенный напряг.

– Вам стоит знать, что сей благородный юноша является старшим сыном самого барона дер Варрена! – это старик произнес тихо, но твердо. – И барон будет весьма благодарен человеку, который вернет чадо домой.

Чадо пробурчало что-то под нос.

Матерное.

– Посмотрим, – повторил Миха, помогая мальчишке сесть. И огляделся.

Да уж, ни деревьев, ни землянок, ничего, кроме угольной черноты. И в груди противно заныло, и Миха поморщился, потер зарубцевавшуюся рану. Остров – явно не то место, где стоит задерживаться, но и вариантов не так уж много.

Наемники не вернутся. Ни к чему им.

Мальчишка вряд ли сможет пройти хотя бы сотню метров, а рассчитывать, что где-нибудь поблизости обнаружится еще один остров, поприятнее, Миха не стал бы. Да и если обнаружится, то днем.

До рассвета недолго.

Перетерпят.

– Могу ли я узнать имя нашего благородного спасителя? – старик подобрался ближе.

Миха открыл было рот, чтобы ответить, но вовремя прикусил язык.

– Дикарь, – сказал он первое, что в голову пришло.

– О, понимаю, – закивал старик, усаживаясь рядом с мальчишкой. – С моей стороны было бы непростительной наглостью требовать назвать истинное имя.

– Заткнешься ты когда-нибудь, а? – просипел парень.

– Конечно, господин.

Правда, старика хватило ненадолго.

– Эта рана меня беспокоит, – сказал он, обращаясь к Михе. – Вы, несомненно, куда более опытны в делах подобных…

Опыта за собой Миха не чувствовал, но с ножом, который засел в ноге, надо было что-то да делать.

Вытащить?

А если кровью изойдет?

С другой стороны, если ранение серьезное, то и так изойдет. Миха потер щеку, пытаясь вспомнить, что же знает о ранах. Но в голове была приятная звонкая пустота.

Или не совсем?

Будь задета артерия, кровь сочилась бы и сквозь нож. А тут она почти и остановилась.

– Руки убери! – завопил мальчишка, явно осознав, что его сейчас будут лечить. И кажется, радости ему это осознание не добавляло.

– Господин! – старик попытался ухватить мальчишку за руки. – Господин, это для вашего же блага! Если рану не обработать, она загноится.

– Пояс есть? Или веревка какая-нибудь? Ремень?

– Вот, – старик вытащил откуда-то из-под полы кожаный шнурок.

– Перехвати ногу повыше.

Так, а смысл-то? Жгут, конечно, остановит кровотечение, но долго его держать нельзя. Поэтому если задет крупный сосуд, мальчишка обречен.

С другой стороны, будь оно так, он бы давно кровью истек.

– Надо мха, – Миха повернулся к болоту. – Белого. И воды. В чем-нибудь. Промыть.

Здешняя вода была темной и кисловатой на вкус, и пожалуй, нормальному человеку пить её не стоило бы. Но Миха нормальным не был. Поэтому пил.

Вкус – от кислотности.

Точно.

Он ведь учил. На болотах – вода кислая, с высоким содержанием дубильных веществ, что, в свою очередь, хорошо, поскольку бактерий в ней то ли нет, то ли мало, то ли вообще что-то она с ними делает. Но мысль промыть рану изначально здравая.

А потом мхом заткнуть.

И надеяться, что само заживет.

Миха так и сделал.

– Господин, вспомните, кто вы. Держитесь достойно, – старик притащил воды в кожаной шляпе. Ведро из неё получилось, мягко говоря, хреноватое, но какое уж есть. – Ваш отец, будучи юн, также имел печальный опыт ранений.

– З-заткни его, – попросил мальчишка, прикусывая губу.

И руки убрал.

Подбородок выдвинул.

Отвернулся.

Клинок вышел легко. Из раны потекла кровь, но не сказать, чтобы обильно. Стало быть, или повезло, или, что куда вероятнее, разбойник решил поиграть.

И ладно.

Миха вспорол штанину, открывая доступ к ране. Небольшая. И вида аккуратного. Он наклонился и принюхался. Гнилью не пахло, и дикарь согласился, что это очень даже неплохо.

Хотя, конечно, рановато.

Темная вода кое-как смыла кровь. Мох лег сверху, а на него – тряпица, протянутая дрожащею рукой. И замотать все это добро, перехватив тем самым кожаным шнурком.

– Если не загноится, то жить будет, – сказал Миха старику, что замер рядом и только шею тянул.

– Слава богам! – отозвался тот, кланяясь. – И вам, добрый господин! Поверьте, ваше участие не останется незамеченным! Барон – человек в высшей степени справедливый! Он сумеет достойно вознаградить вас!

Мальчишка всхлипнул и, глянув искоса, спросил:

– Ты кто такой?

– Дикарь, – Миха огляделся. – Спать. Утром выходим.

– Куда?

– Куда-нибудь.

Не говорить же, что он понятия не имеет.

Пока не имеет. А утром, глядишь, какая мудрая мысль в голову и забредет.

– Спать? Здесь? – паренек то ли привыкал к боли, то ли была она уже не такой сильной, огляделся.

– Здесь.

– Вот прямо…

– Варианты? – поинтересовался Миха.

– Господин просто не привык. Однако уверен, что он не посрамит имени де Варренов и справится со всеми невзгодами, выпавшими на долю его, – поспешил заверить старик, стягивая с себя тряпье. – Господин, земля горячая, и остывать будет еще несколько часов. А остаточное поле отпугнет зверей. И место не такое уж дурное. Сейчас лето и тепло, и если позволите, я укрою вас…

Миха не стал слушать.

Он сделал несколько шагов вглубь острова, прислушался и согласился, что, чем бы ни было это остаточное поле, дикарю оно не нравилось. А стало быть, и Михе лезть не стоит.

Он зевнул.

И лег на землю.

Подумал вяло, что грязи станет больше, но в его положении грязь – меньшее, о чем следует беспокоиться. Миха прикрыл глаза, уступая сознание тому, кто умел спать вполглаза.

Последнее, что он ощутил – легкое раздражение от того, что чужой детеныш пристроился рядом. Впрочем, детенышей следовало беречь.

Да и теплее вдвоем.

И дикарь перекинул руку через хрупкое тельце ребенка. Тот не возражал.

В покоях юной императрицы все так же пахло смертью, но теперь к запаху этому добавилась легкая вонь разложения. Оно пока проявилось темными пятнами на руках служанок, и желтоватой жижей, в которую превратились глаза их.

Жижа текла по лицам, словно слезы.

Ирграм позволил себе отвернуться.

– Их надо будет сжечь.

– Проклятье опасно? – поинтересовался молодой жрец, приставленный Верховным.

– Не само проклятье. Проклятья как правило действуют или на конкретного человека, или на определенное место. Они выплескивают силу, и отдав её, растворяются.

Ирграм зажал нос платком. Запах становился невыносим.

– Однако замечено, что очень часто в местах, где случалось появиться сильному проклятью, возникают болезни. Многие – весьма заразны. И потому настоятельно рекомендуется при обнаружении проклятья тщательнейшим образом очистить и место, и тех, кого оно коснулось.

А ведь не определит он, как давно умерла эта женщина.

И почему?

Проклятье «Темной крови» из числа направленных. Оно создается для конкретного человека, и девочка просто должна была умереть. Но лишь она. А тут мертвы все.

Он подошел к клетке, убеждаясь, что птицы уже превратились в комочки слизи.

Или дело в наложении? Два контура, заряженных силой, столкнулись? И «Зеркало», как положено истинному зеркалу, отразило проклятье? Обратило его силу вовне? Но на лице женщины, как и других, нет характерных следов.

Позвать бы Варенса, но Император не отпустит его от названной своей дочери.

Ждать?

Тела расползутся.

Тогда что? Думать? Ирграм обошел комнату, и жрец следовал за ним по пятам. Это несказанно раздражало. А еще окружающая тишина заставляла нервничать. Появилось то нехорошее чувство страха, необъяснимого, иррационального.

Подобный он испытывал в мертвецкой, когда был еще студентом.

– Сжечь, – упорно повторил он. – И чем скорее, тем лучше. Люди, которые будут выносить эти тела, и одежду, и все-то здесь должны будут сидеть взаперти двадцать дней, чтобы, если обнаружится болезнь, не допустить её распространения.

– Хорошо.

Во взгляде жреца читался вопрос.

– На нас обычные болезни воздействуют слабо. Но и мы, и все, кто побывал здесь, тоже должны будем выдержать время.

– Император?

Сложный вопрос. Болезни не знают исключений.

– Если это возможно.

– Возможно, – сказал жрец. – Я передам ваши слова.

– Хорошо.

Ирграм встал в центре комнаты, сплетая тонкое заклятье. Он и сам-то не знал, что именно ищет. Но ведь проклятье не появилось само по себе.

Его принесли.

Его укрыли.

Его усыпили, заставив ждать своего часа. Какого?

Сеть получалась кривоватой, неровной, будто бы он, Ирграм, вновь вернулся в прошлое, будто утратил все свои навыки. Нет уж. Усилием воли он выправил силовые потоки.

И заставил сеть развернуться.

Тончайшие нити расползлись по покоям, коснулись пола и стен, потянулись вдоль их, спеша выпустить чувствительные щупы.

– Это красиво, – тихо произнес жрец.

– Что?

– Ваша сила. Красиво. Только цвета они разного. Так нужно? – он указал на опустевшую кровать. – Там другие. Это из-за проклятья?

Ирграм чуть склонил голову.

– Вы видите? – уточнил он очевидное.

– Да. Это мой дар.

Все-таки они иные, мешеки. Маги силу не видят, но воспринимают, хотя тоже цветом. И выходит, что, возможно, не такие и другие? Что дело в обучении? Его вряд ли учили.

– Так это из-за проклятья?

– Да. Это сеть, она чувствительна к силе, которая разлита в воздухе. В той или иной мере сила присутствует практически везде. Однако она распределена неравномерно. И в воздухе или естественных предметах её меньше, чем в тех, что были сотворены человеком. А уж в тех, которые изначально наполнялись силой, её особенно много.

Жрец кивнул.

– А цвет?

– Цвет говорит о том, что за сила была использована. Как правило, целительские потоки имеют зеленый окрас, причем многих оттенков, что знающему человеку скажет об особенностях данного целителя.

– Зеленый тоже есть, немного.

– Это эхо моего воздействия.

– Он очень темный.

– Я все-таки не целитель изначально.

– Желтый?

– Вероятно, способность повелевать пламенем, или металлами. Здесь многое все же неясно. Наше знание остаточно, мы владеем лишь малой частью того, чем обладали Древние, – это должно быть место так влияет на Ирграма. Он стал слишком уж откровенен.

Зато источник нашелся.

– Черный, – сказал жрец, когда Ирграм поднял с кровати леопарда, сшитого из лоскутов настоящего меха.

– Это проклятье. Они чаще всего видятся черными, словно обгорелыми.

– Любимая игрушка.

Леопард в руках расползался. Лопались прогнившие нити, рассыпалась ткань, и драгоценный золотой глаз вывалился из глазницы. Зато из лопнувшего брюха на руку Ирграма упала пластина. Золото.

Тонкие дорожки рун.

И капля выгоревшей слезы Неба.

Кто-то действительно очень хотел убить эту девочку. А также остальных. Второй источник обнаружился на дне небольшого бассейна, в котором лежала, раскинув руки, очень красивая женщина. Её кожу покрывали алые пятна, но лицо оставалось нетронутым. Глаза и те уцелели. И женщина казалась спящей.

А лилия, которую она сжимала в руке, угольно-черная лилия, живой.

– Не стоит прикасаться, – Ирграм перехватил руку жреца. – Она и была источником.

– Это Теякапан, – жрец руку убрал и посмотрел вопросительно. – Любимая подруга Милинтики, которой было дозволено взойти на ложе Императора.

И навещать его дочь.

– Вы уверены?

– Взгляните на её руки. Не теми глазами, что вы смотрите, а так, как вы видели силу.

Жрец нахмурился.

– Я не всегда её вижу.

– Всегда. Но ваш разум привык полагаться на обычное зрение. Попробуйте закрыть глаза и сосредоточьтесь.

Он повиновался.

– Её руки, – воскликнул он спустя мгновенье. – У нее черные пальцы!

– Проклятье оставляет след на всех, кто коснулся его, – согласился Ирграм, выдохнув. Повезло, что парень из видящих. Все-таки подруга покойной жены императора.

Наложница.

Возможно, рассчитывавшая на нечто большее? Или она не знала о проклятье?

Но зато понятно, почему убрали и остальных. Кто бы ни вручил ей игрушку, он позаботился, чтобы женщина замолчала.

– Почему она такая? – жрец то открывал, то закрывал глаза. Морщился. Переключаться было неприятно, но тут ничего не поделаешь. – Не как остальные?

– Потому что она их убила.

Но тоже не понятно. Этого проклятья хватило бы и на девочку. Зачем два? Одно «Черной крови», и второе – «Молчащего места». С другой стороны, девочка жива. И если от «Крови» её защитило «Зеркало», то как она уцелела, когда раскрылся проклятый цветок, который женщина сжимала в руке?

Ирграм потер лоб и честно сказал:

– Ничего не понимаю.

– Не только вы, – утешил его жрец.

Глава 22

Караван выходил через Западные ворота. Винченцо задумчиво проводил взглядом две белоснежные башни, оставшиеся с незапамятных времен. Они давно уже утратили истинное свое значение, превратившись в этаких молчаливых свидетелей прошлого. Однако ныне над башнями вздымалась туманная дымка силы.

Суетились внизу рабы и големы.

И стража молчаливо взирала на эту суету.

– Людей стало больше, – задумчиво произнесла Миара, выплюнув из окна вишневую косточку, что было, конечно, недостойно дочери высокого рода, но кто ж запретит?

Точно не Ульграх.

Винченцо поморщился.

Он так и не нашел в себе сил вернуться туда, где гремели барабаны. Говорили, что живых вовсе не нашлось, вернее, Совет решил, что слишком это опасно, оставлять зараженных.

Кроме Ульграха.

– Голова болит? – заботливо поинтересовалась сестрица и, откинувшись на подушки, уставилась мрачным взглядом. – Часто?

– Время от времени.

– Ты не говорил.

– А надо было?

– Винченцо, – это она произнесла с той непередаваемой интонацией, за которой читалось слишком многое. – Я волнуюсь.

– За меня?

– За свое сопровождение, – она приоткрыла полупрозрачную занавеску. – Если с тобой что-нибудь произойдет, отец может и передумать.

А она категорически не желает оставаться в городе.

И не она ли сократила названный срок? Тогда отец говорил о месяцах, но вдруг оказалось, что вовсе нет причин ждать, что погода стоит замечательная. Дороги просохли. Солнце светит. И звезды благоволят новым начинаниям.

На дороги и на звезды отцу было глубоко плевать.

Может, дело в письмах, которые ему доставляли из Благословенного города? Что-то там произошло, что-то настолько важное и серьезное, что караван собрали в два дня.

А Винченцо вручили свитки, дары и Миару, которая ныне притворялась юной и беззаботной.

– Все хорошо, – он заставил себя улыбнуться. – Еще немного, и мы отсюда выберемся.

– Конечно, – она перебралась на его половину и прижала ладошку ко лбу. Нахмурилась, прислушиваясь к чему-то. Даже стало страшно, вдруг да на самом деле услышит.

А Винченцо почти привык к барабанам.

И боль они причиняли редко, только когда он становился слишком уж неосторожен в мыслях.

– Странно, – произнесла она.

– Что-то не так?

– Я уже исправляла эти повреждения. Тонкие. А они снова. Ладно, сейчас будет легче. Вечером я уже нормально посмотрю, а то ведь качает.

И надула губки.

Экипаж и вправду покачивало, но не сказать, чтобы сильно. Но возражать Винченцо не стал, как и мешать размышлениям сестры, что вытянулась на лавке, пристроив голову у него на коленях. Она наматывала тонкие локоны на пальцы, и распускала, и снова наматывала. И человек, с Миарой незнакомый, мог бы решить, что занятие это совершенно пустое.

Этот блуждающий рассеянный взгляд.

Эта полуулыбка на губах.

Это мечтательное выражение лица. Ульграх не отказался бы и сам заглянуть в мысли. Но в то же время ему было страшновато. Как знать, что он там увидит?

Он прикрыл глаза.

Караван, выбравшись за пределы городских стен, прибавил скорости. Сквозь стенки экипажа доносились звуки: ржание лошадей, крики погонщиков, голоса людей и скрежет тяжелых повозок, которых, однако, было не так и много. Экипаж покачивался, и Винченцо заснул.

Во сне он вновь оказался там, где гремели барабаны. Теперь голоса их звучали ясно. Они перекрывали голос отца, что вдруг возник перед Винченцо. Отец кричал, потрясал кулаками, но впервые Винченцо был избавлен от необходимости слушать.

Вот отца сменил старший брат.

И средний.

– Это интересно, – сказал он и был услышан. Может оттого, что голос принадлежал вовсе не Алефу? Обличье поплыло, словно воск, и брат превратился в сестру.

– Очень интересно, – она улыбалась.

И от предвкушающей этой улыбки Ульграх очнулся.

– Что ты сказала? – спросил он, облизывая пересохшие губы.

– Что это очень интересно, – Миара вновь сидела на своем месте, обложившись подушками. – Ты только посмотри!

Она, позабыв о приличиях, вовсе прилипла к стеклу.

Ульграх посмотрел.

Ничего необычного. Город остался позади. Как долго он спал? Жаль, понять не выходит. Но солнце еще высоко, стало быть, не так и долго. Главное, дорога шла мимо деревни, весьма себе обыкновенной, но Миара столь жадно всматривалась в нее, что и Ульграх попытался увидеть, что же такого интересного в этих лачугах, скотине и людях, которые мало от скотины отличались.

– До города всего ничего, а такое убожество! – то ли восхитилась, то ли ужаснулась она. – Нет, ты только посмотри! Эти люди, они почти животные!

– Есть те, кто и вправду полагает их животными.

– А ты? – внимательный взгляд.

Ульграх пожал плечами.

– Это, несомненно, люди. Но им не повезло родиться среди обычных людей.

– А нам?

– А нам не повезло родиться среди магов.

Миара громко рассмеялась. Слишком громко, чтобы поверить, будто ей весело.

– А ты прав. Интересно, – она убралась от окна, благо, селяне не обратили на экипаж никакого внимания. – Есть ли люди, которым повезло родиться там, где они нужны?

– Понятия не имею.

– Вот и я, – она потрясла рукой, и многочисленные браслеты зазвенели. – Дальше будет так же?

– Не знаю. Далеко меня не отпускали. Но думаю, что да.

– Хорошо.

Что хорошего в окружающей нищете, Ульграх не знал, но и спрашивать было лень. Тело охватила непонятная истома, и вновь потянуло в сон.

– Сколько нам до границы? – поинтересовалась Миара, будто сама не знала.

– Дня два, думаю.

– Хорошо.

– Что?

– Все, – она вытянулась на лавке и сбросила подушку на пол. – Через два дня вернуть нас будет крайне сложно. Разве это не хорошо?

Винченцо подумал и согласился.

Хорошо.

Просто замечательно.

Утро наступило слишком уж быстро. Миха не отказался бы поспать еще, но стоило небу чуть посветлеть, и глаза открылись. Некоторое время он просто лежал, прислушиваясь и принюхиваясь. Пахло гарью. И резкий смрад её перекрывал другие запахи.

Тихо сопел ребенок, прижимаясь к Михе.

Покряхтывал старик. Мальчишка стонал, но тоже тихо.

Хорошо. Раз стонет, значит живой. Осталось понять, что с ним делать. И с остальными тоже.

Оставить?

Не выживут. Да и смысл тогда было вмешиваться?

Вывести? Куда? К людям? Миха привстал на локте, и человеческий детеныш тотчас встрепенулся.

– Тише, – сказал Миха одними губами, но был понят. Ребенок кивнул и замер, свернувшись в клубок.

Хорошо.

О детях Миха знал лишь то, что они капризны, непослушны и постоянно орут, причем не важно, от радости, злости или страха.

Не о нем речь.

Обо всех.

Старик сказал, что мальчишка, который постарше, – сын барона. И барон будет благодарен. Возможно.

Возможно даже, что благодарности его хватит, чтобы принять Миху в своем замке или где тут бароны обитают. А если и нет, то снарядить какой одеждой, деньгами и документом, что Миха – не просто так оборванец, а человек свободный.

Он поскреб шею, надеясь, что след ошейника уже сошел.

Дикарь заворчал.

Людям он не верил и, надо сказать, не без причины.

– Легализоваться как-то все равно надо, – заметил Миха все так же шепотом. – Не можем же мы остаток жизни по лесам и болотам рыскать. А там заодно спросим, где такие, как мы, живут.

Мысль показалась донельзя здравой, и дикарь заткнулся.

Миха же, подавив зевок, сел.

Огляделся.

Вокруг было серо и сыровато. Над болотом витал туман, жидковатый, белесый, сквозь который проглядывали далекие тени. Выпала роса, и мокрая со вчерашнего дня одежда стала еще более мокрой. Миха-то ничего, как-нибудь переживет. А вот ребенок – дело другое.

Миха пощупал лохмотья, в которые превратился наряд детеныша.

Надо будет как-нибудь назвать его.

Лохмотья, как ни странно, были сухими. А ребенок лежал тихо-тихо, только смотрел. Надо же, темненький какой. Загорелый? Нет, скорее уж сама кожа такая вот, кирпично-красная. А глаза – черные, что вишни. И разрез непривычный. Лицо с мелкими острыми чертами, а на левой щеке будто узор, такой, как у Михи, только не выбитый, а вырезанный. Миха не удержался и потрогал.

Так и есть. Под пальцами ощущались крохотные бугорки заживших шрамов.

– Дикарь, – сказал Миха, показав на себя.

– Дик, – повторил ребенок шепотом.

Всклоченные волосы слиплись от грязи. Интересно, оно вообще какого полу?

– Можно и так, – Миха опять зевнул, потом подумал, что клыки могут напугать ребенка, но тот оказался не из пугливых. – Ты?

Миха ткнул пальцем в лоб найденыша.

– Ица.

Хорошее имя. А главное, с полом не прояснилось. С другой стороны, какая разница-то? Вот именно, что ровным счетом никакой.

– Твою ж… – донеслось с боку.

Мальчишка проснулся. И спросонья решил, что поправился, во всяком случае, сел он бодро и в итоге теперь кривился, матерился и шипел сквозь стиснутые зубы.

– Господин, вам нужен покой, господин, – вокруг топтался давешний старик, всплескивая руками.

А дедок непростой.

Он ведь отстал вчера и сугубо теоретически должен был бы сгореть. Ан нет, стоит себе, одежда и та почти огнем не тронута.

Почему?

Ица встал – Миха решил, что для своего спокойствия будет считать найденыша мальчиком – и спрятался за Миху. Тонкие пальцы вцепились в плечо и довольно-таки крепко.

– Проснулись? – поинтересовался Миха, не зная, как еще беседу начать. – Туман сойдет скоро. Уйдем.

– Я ранен! – взвизгнул мальчишка, отмахиваясь от старика.

– Тогда оставайся.

– И ты меня бросишь?!

Возмущение в голосе было таким, что Миха даже оглянулся. Мало ли, вдруг да не ему вопрос адресован?

– Почему нет?

– Ты… ты не можешь!

– Господин, пожалуйста! – взмолился старик и, поглядев на мальчишку, осторожненько, бочком двинулся к Михе. – Господин, прошу вас уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени.

– Давай, – согласился Миха.

Все одно пока туман не обляжется, с острова не выйти. Как-то не настолько он осмелел и освоился, чтобы бродить по местным болотам в тумане.

– Как я уже упоминал, сей молодой человек высочайших достоинств является сыном и наследником барона де Варрена.

Миха кивнул.

– И барон весьма привязан к нему.

Миха опять кивнул.

– А потому щедро вознаградит того, кто вернет сына в любящие отцовские объятья.

– В жопу его! – отозвался благодарный отпрыск, осторожно ощупывая ногу.

– Кроме того матушкой юного де Варрена является сама Патриция ди Нобиль. А род ди Нобиль весьма влиятелен.

– Денег заплатят, – мальчишка успокоился, но руки от ноги не убрал.

За ночь та не почернела, не опухла, ну, насколько Миха мог видеть. В общем, отваливаться не спешила, что давало некоторые шансы на успех его задумки.

– В том числе. Но что деньги, когда истинное значение имеет благодарность двух самых влиятельных родов на западном побережье? И поверьте, не найдется того, кто решился бы открыто выступить против стяжавших военную славу де Варренов…

– Нашелся, – перебил старика Миха.

– Простите?

– Вы как-то попались. Стало быть, нашелся.

– О, это печальная история, – старик скрестил руки на груди. – И виновные будут найдены. Они понесут суровое наказание.

Только оно бы не оживило пацаненка, что явно о чем-то думал. Сосредоточенно так. Прямо было видно, как мысли гуляют в пустой голове. От натуги и волосы на макушке дыбом встали.

– Я могу тебя нанять! – воскликнул мальчишка, глянув на старика этак, с чувством собственного превосходства. – Ты ведь наемник?

И сам себе ответил:

– Кто еще. И попал в неприятности. Ну да. Выглядишь, как оборванец. Но оборванцы так быстро не бегают.

Это смотря какие.

– И силен. Меня потащил, а не заметил. Да, ты наемник. Был неудачный контракт?

Миха кивнул.

Почему бы и нет? Пусть местный сам придумает легенду, а Миха постарается запомнить. Глядишь и выйдет что-нибудь более-менее реалиям соответствующее.

– Конечно. Твоего нанимателя убили? Или нет? Ты не похож на неудачника. Я вижу неудачников!

Миха фыркнул.

– Ты не думай. Я понимаю. Ты был ранен. И тебя бросили, посчитав за мертвеца. Но ты сумел выжить. И скитался. Долго. А потом увидел нас.

В целом более-менее походило на правду. И Миха кивнул.

– Отлично. В таком случае, я тебя нанимаю! Я обещаю тебе сотню золотых медведей, если ты поможешь мне вернуться домой.

По тому, как тихо охнул старик, Миха понял, что награда и вправду велика.

– Живым, – на всякий случай уточнил мальчишка.

– Хорошо.

– Ты согласен?! – он даже дернулся, то ли от удивления, то ли от радости.

– Да.

– И договор? – парень протянул руку. Миха осторожно принял, сжал такую хрупкую с виду ладонь.

– Договор, – сказал он.

И когда пальцы пронзила острая боль, понял, что поторопился.

– Контракт заключен, – мальчишка погановато улыбнулся. – Так что неси меня!

– Чего? – Миха потряс рукой, раздумывая, чем это, неосторожно данное – а ведь стоило бы подумать, что мир нынешний магией пропитан – слово обернуться может.

– Ты обещал доставит меня домой!

И снова этот победный взгляд.

Подумалось, что не зря Миха детей не любил. Подрастая, они, может, и перестают орать, но вместе с тем превращаются в редкостных засранцев.

Миха рывком поднял нанимателя на ноги.

– Что ты творишь! – взвизгнул тот.

И отвесил пинка.

Что сказать, к пинкам местные бароны приучены не были. С другой стороны, тщательнее надо клятвы продумывать, тщательнее.