Текст книги "Безжалостный (СИ)"

Автор книги: Алексей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Глава 23

Девочка была еще слаба, но уже сидела и даже гладила огромного леопарда, который, вытянувшись на шкурах, блаженно щурился. Время от времени леопард зевал, и тогда девочка пыталась потрогать длинные блестящие клыки.

Ирграм вздрогнул и отвел взгляд.

– Твой человек говорит, что угроза жизни миновала, – Император сидел на полу, скрестив ноги, и наблюдал, что за девочкой, что за зверем.

Впрочем, обманываться не стоило. Следили и за Ирграмом.

– И что спасти её удалось лишь благодаря тебе.

Ирграм молча поклонился.

– Я этого не забуду, – в желтых глазах мелькнула тень ярости. – Как и иной твоей помощи.

– Я сделал, что мог.

– Но мог бы и не делать.

Это не было вопросом, но Ирграм вновь поклонился.

А девочка дернула зверя за усы, леопард заворчал и мазнул широким розовым языком по щеке, и тут уже девочка попыталась оттолкнуть тяжелую голову.

– Это не опасно? – осторожно поинтересовался Ирграм.

– Зверь знает, – Император улыбнулся. Маска его, скрывавшая верхнюю часть лица, осталась неподвижна, но в глазах улыбка отразилась. – Когда-то давно сотворенные предками корабли шли через кипящее море. А оно, принимая огонь небо, само загоралось. И тот, кто дал начало моему роду, поймал падающую звезду. Сила её была столь велика, что тело человеческое оказалось не способно вместить её. И по воле богов тело изменилось. Мой предок принял дар неба. И передал его своим детям. Нет под солнцем этого мира зверя, который бы причинил вред его крови.

Только вот девочка, с радостным писком повисшая на шее леопарда, не принадлежала правящему роду.

– Я помню, – Император дотянулся до хвоста и дернул за него. – Но взгляни. Она меняется. И все же остается прежней. Твое заклятье дало ей эхо той силы.

Она и вправду изменилась. Не сильно.

Или же просто Ирграм все еще плохо различает мешеков, особенно детей? Но лоб будто бы стал уже, а глаза чуть раздвинулись. Сузился подбородок. И само личико сделалось треугольным.

– Когда сходство исчезнет? – поинтересовался Император.

– Не знаю. Возможно, что никогда. Заклятье «Зеркала» сложное. И никогда прежде оно не отменялось.

Теперь в глазах читается вопрос.

– Сотворенное Отражение или Отражения, но это совсем уж редко случалось, когда опасность была особенно велика, взрослели вместе с тем, чью кровь и силу они приняли. Отражения росли. Изменялись. И жили. Какое-то время.

– Долго?

– Известен случай, когда Отражение просуществовало более трех десятков лет. Однако описан он весьма расплывчато.

– А те, которые погибали раньше? От чего?

– Когда как. Порой они становились жертвами убийц, исполняя таким образом свое предназначение. А порой создатели… избавлялись от ненужного.

Губа Императора дрогнула, и на миг вновь показалось, что это не человек, надевший маску зверя, но наоборот, зверь, который притворился человеком.

– Как бы там ни было, но никто не пытался отменить заклятье. Или, скорее уж, если и пытался, то не оставил записей, – поспешил добавить Ирграм. – Здесь же, вероятно, произошло наложение. И заклятье Зеркала, и проклятье Черной крови, и другое, которое было использовано в покоях, представляют собой весьма сложные тонкие структуры. И результат их столкновения мне сложно предсказать.

Он выдохнул.

– Скоро в город прибудет дочь моего господина, Миара из рода Ульграх. Она, будучи юна годами, меж тем весьма одарена. И я не встречал целителя, более умелого. Возможно, она сумеет сказать точнее, что произошло и как скоро дитя вернет себе истинный облик.

– Хорошо.

Император смежил веки, раздумывая.

– А ты как думаешь? – поинтересовался он, отмахнувшись от зверя, что попытался поймать лапами руку.

– Я? – мелькнула мысль, что дома мнением Ирграма интересовались куда как реже.

Нехорошая мысль.

Неправильная.

Ирграм поспешно задавил её.

– Боюсь, что никогда. Она перестала быть Отражением в полной мере, однако и связь её с вашей дочерью не оборвалась. Возможно, и к лучшему.

– Почему?

– Известны случаи, когда погибал тот, с кого создавались Отражения. Следом уходили и они. Месяц или два, и они гасли. Даже тогда, когда в них была великая нужда.

Ирграм замолчал.

Не рассказывать же о великой смуте, которая приключилась, когда угасла нить тринадцатого из числа Великих родов?

– Значит, моя дочь жива, – Император чуть склонил голову.

А ведь он и без того знал. И потому сдерживал ярость, что клокотала внутри.

Пока еще сдерживал.

– Что ж. Я буду рад встретить дочь твоего господина. Ей окажут должный прием.

Император поднялся, и девочка замерла, уставившись на него темными, почти черными глазами. На коже её еще остались пятна, но со временем они побледнеют, а то и вовсе затянутся.

– Иди сюда, – ласково произнес он. – Пора кушать. И отдыхать.

Она потянулась, доверчиво обвив шею самого жуткого человека, которого Ирграму приходилось встречать. Но ребенок приник, тихо вздохнул и улыбнулся, ласково, счастливо.

А ведь господин избавился бы от ненужного Отражения.

Слишком уж они непредсказуемы.

Слишком опасны.

Почему теперь это казалось неправильным?

У покоев Императора Ирграма ждали, и уже знакомый жрец приветствовал мага поклоном. Коротким, но довольно глубоким.

– Верховный желает беседовать с вами, – сказали ему.

– Буду счастлив.

Ирграм тайком смахнул пот. Опять он. Слабое тело. Рыхлое. И здесь, в городе, где телесная крепость являлась важнейшим достоинством, он чувствовал себя особенно слабым. И даже больным.

Жрец ступал неспешно, явно подстраиваясь под шаг Ирграма. И в этом вновь же виделся призрак если не уважения, то чего-то вроде.

Нужности?

Он им необходим. И мешеки начали это понимать.

– Он весьма доволен, – жрец заговорил первым.

Он вывел в узкий коридор, отличный от прочих. Коридор был темен и тесен, и похоже, создавался для слуг. Но ныне в нем было пусто.

– Император?

– Император тоже доволен.

– Я не понимаю, – Ирграм решился. В конце концов, он не скажет ничего, что могло бы быть истолковано превратно. – У моего господина есть дети. И утрата любого, даже не самого ценного из числа отпрысков, привела бы его в ярость.

– Все дети одинаково ценны, – сказал жрец с легким упреком.

– Но это дитя, она ведь не дочь!

– Дочь. Когда девочке стало легче настолько, чтобы она могла понимать происходящее, Император представил её богам и духам рода. Духи приняли новое дитя.

– То есть, она теперь тоже наследница?

– Не совсем. Она наследует имя и положение, но не истинную силу рода, – жрец коснулся стены, и та поддалась под его рукой. Лестница, что вела вниз, показалась крутой и бесконечной. В лицо пыхнуло жаром факелов, что горели здесь, и тяжелым застоявшимся воздухом. – Однако лучше, если все объяснит тот, кто умеет беседовать с магами.

– А вы нет?

– Мне постоянно хочется вас убить, – признался жрец с улыбкой.

Ирграм сглотнул и посмотрел на лестницу.

– И куда мы идем? – осторожно уточнил он.

– В пыточную.

Мальчишка вскочил на ноги сам, и даже устоять умудрился, нелепо взмахнув руками, словно крыльями.

– Ты! – голос его породил эхо, которое понеслось над болотами.

– Не ори, – попросил Миха. – Вдруг услышат.

– Кто? – мальчишка оглянулся, но за спиной были равнины, чуть подернутые туманом.

– Мало ли.

– Как ты смеешь? – парень вспомнил, что он барон и его пнули под зад.

– Смею.

– Ты…

– Господин! – опять взвыл старик, но шепотом. Как это у него вышло, Миха так и не понял, но главное, что получилось. – Господин, умоляю вас проявить благоразумие!

– Он ведь поклялся…

– И исполнит клятву, ибо иначе боги и сила покарают его!

Так, с силой ладно, про силу Миха уже все понял. А с богами-то что? Мир-то непростой, и боги могут оказаться вовсе даже не абстракцией.

Дикарь внутри обиделся.

Все знают, что боги живут на небе и смотрят вниз каждую ночь. А великие шаманы умеют с ними говорить. Шаманы жгут огни и приносят дары, за что боги даруют удачу в охоте.

А если не даруют?

Вот совсем не даруют?

Дикарь был непоколебим в своей вере: если удачу не даруют, то жгут шамана.

– Надо же, – Миха почесал нос. – Никогда бы не подумал, что такая опасная работа.

– Простите? – старик обернулся.

– Ничего. Все просто. Надо уйти с острова. Сюда и вправду могут вернуться. Проверить. Ночью бы не поперлись, а день – другое дело, – сложно говорить много, но Миха старается. Заодно и собственные мысли формулирует. – Он или идет, или остается.

– Но я ранен!

– Костыль сделаем. Когда найдем, из чего.

– Вы можете опереться на меня, господин!

– Или он может меня нести.

Пожалуй, Миха и вправду мог, но к чему позволять садиться себе на шею?

– Нет. Помочь – да. Нести – нет.

– Но… ты клялся!

– Клялся, – согласился Миха, мысленно дав и себе пинка. – Не пойдешь сам – помогу.

И на ноги посмотрел.

Босые, между прочим. И выглядит он наверняка знатным оборванцем. Но ничего, глядишь, приоденется со временем.

– Но… но… – аргументы у парнишки явно иссякли. А может, дошло, что спорить с человеком, который способен вытащить его из дерьма – не совсем правильно. – Куда идти-то?

– Без понятия, – честно признался Миха.

А что? Он в этих краях чужой. Откуда ему знать, куда тут люди ходят. И стоит ли вообще к этим людям соваться.

– Думаю, – старик откашлялся. – Я могу помочь. Мы явно находимся на одном из островов Медвежьей пади…

Мальчишка скривился.

А зря. Миха вот слушал.

– И привели нас коротким путем, надо полагать, давно облюбованным разбойниками. Следовательно, возвращаться этим путем нельзя. Кто знает? У вашего отца, господин, много не только союзников, но и врагов.

Это Миха и сам понял.

А мальчишка губу выпятил.

– Поэтому разумнее всего было бы двигаться на север, вдоль кромки болот.

– Тут трясина!

– Её вполне можно обойти.

Миха кивнул. Можно. Если осторожно.

– Болота скроют след. По стылой воде не пройдут ни собаки, ни големы.

А вот это интересно. И старик тоже очень интересный. Хорошо, что Миха не стал его убивать. Уже узнал больше, чем за пару прошедших недель.

– И если мы выберемся на севере, то весьма вероятно, что окажемся или на землях вашего отца, или на землях кого-то из его вассалов.

Звучало довольно-таки разумно.

– Хорошо, – процедил мальчишка сквозь зубы. – Но я все равно далеко не уйду!

– Имя, – Миха подошел и присел рядом. Показалось в какой-то момент, что парень с трудом сдерживает желание отвесить ответного пинка, но ведь сдерживает.

То ли благоразумие.

То ли рана.

– Что?

– Имя. Твое.

– С каких это пор благородный…

Тычок в здоровую ногу заставил его упасть.

– Ты… сволочь! Дикарь!

– Еще какой, – честно ответил Миха и вопрос повторил.

Звали пацаненка Джеррайя.

– Джер будешь, – решил Миха, сдирая спекшуюся корку из мха и крови. – Сиди смирно.

Послушался.

Надо же, оказывается, воспитывать детей не так и сложно. А еще от раны не воняло. Что тоже было неплохо. Кажется, жизнь потихоньку налаживалась.

Глава 24

Миара тронула тело ножкой и сморщила носик.

– Уберите, – велела она, строго глянув на начальника охраны. И тот слегка побледнел.

Сглотнул.

И уставился на Винченцо, ожидая подтверждения. Тот не стал мучить человека и кивнул, сказав:

– И вправду. Уберите. Или похороните, раз уж получилось так. Неприятно.

– Сжечь? – на всякий случай уточнил почтенный Виргорт, последние двадцать лет служивший семейству Ульграх верой и правдой. А потому прекрасно понимавший всю неоднозначность ситуации.

Старший распорядитель лежал на земле, раскинув руки. Лицо его обрело желтый оттенок, черты заострились, а на синюшных губах виднелись остатки пены.

– Не стоит, – Миара подобрала юбки. – Он не заразен.

– А что с ним?

– Сердце отказало. Или мозг. Или что-то вроде. Сами придумайте, что папе написать.

Виргорт кивнул.

Придумает. И в том, что письмо это будет на диво обстоятельным, сомневаться не стоило. Ульграх проводил начальника охраны взглядом.

– Прогуляемся? – предложила Миара, взяв Винченцо под руку. – Все равно, пока разденут, пока закопают.

– Думаешь, будут раздевать?

– Всенепременно. Не надо мешать людям удовлетворять их низменные инстинкты.

И улыбнулась мечтательно-мечтательно.

Два дня как караван пересек границу, что проходила по реке Ужа. Речушка, к слову, поразила своей невзрачностью. Мелкая и узкая, она вгрызалась в землю, уходя с каждым годом все ниже. Топкие берега поросли травами, и те поднимались высоко, почти заслоняя зеленью своей воду. Перекинутый через речушку мост охранялся парой големов, погонщики которых подремывали на солнцепеке. Дремала и охрана, и лишь писарь в потрепанных одеждах цветов баронства, выглядел менее сонным, чем прочие.

Распорядитель предоставил путевые грамоты.

Письма.

А заодно уж выпустил почтового голема, в раздутое чрево которого Миара торжественно возложила тонкий свиток. Ульграх добавил свой.

Голем улетел.

Мост остался позади. А вот теперь с распорядителем несчастье приключилось.

– Так мозг или сердце? – уточнил Ульграх, когда караван скрылся за высокими кустами. Те росли по обе стороны древней дороги, однако не смели соваться на неё. Пожалуй, лишь это обстоятельство и не позволяло кустам в полном мере стереть все следы человеческого присутствия.

– Мозг. Или скорее полное его отсутствие. Ты знаешь, что отец оставил этому идиоту Печать?

– Даже так? – новость нисколько не удивила. Не стоило надеяться, что их отправят вовсе без присмотра. – Надеюсь, Малую?

– Нам бы и её хватило.

– И он?

– Не нашел ничего лучше, чем угрожать мне, – Миара сорвала синий цветок и, растерев его в пальцах, понюхала. А потом поднесла руку к носу Винченцо. – Слышишь?

Аромат был едва ощутим.

– Это синеголовник. Чудесно… я платила за гран два золотых.

– Полезен?

– Если у тебя есть враги, то несомненно. Из него делают «Вечное молчание».

– Я думал, что это легенда.

– В последнее время я начала понимать, что многие легенды оказываются, как бы это сказать, куда более реальными, чем нам представлялось.

– Откуда рецепт?

– Алеф. Нашел в какой-то рукописи. Решил, что мне будет интересно. И мне действительно было интересно.

Она ссыпала цветы в руки Ульграха.

– Погоди, лучше в кошель, – он снял с пояса. – И чего он хотел?

Миара отвернулась и фыркнула.

– Того же, что и все. Никакой фантазии. Тише, дорогой брат, – она погладила по плечу. – Он уже мертв.

– Он…

– Пригрозил, что развернет караван. И доложит отцу о моем желании бежать, – синие цветы окрашивали пальцы Миары в бледно-голубой цвет. Она подняла руку, уставившишь на их. Такие тонкие, такие хрупкие. – О нашем желании. И нашем плане.

– А у нас есть план?

– Несомненно. Куда нам без плана.

– И каково мое в нем место?

– Это от тебя зависит, – она ссыпала очередную горсточку цветов. Легкие, воздушные, они не пролежат долго. Впрочем, вряд ли Миара позволит им пропасть. В экипаже средь сундуков с нарядами и драгоценностями, причитающимися дочери рода Ульграх, есть и невзрачный темный кофр.

А в нем пробирки.

Горелка.

Спирты и вытяжки жиров.

– Идем, – посиневшие пальцы обвили запястье. – Идем подальше.

Она не боялась быть подслушанной, скорее бояться стоило тем, кто собирался подслушать, но Ульграх снова позволил увлечь себя. Мелькнула странная мысль, что он всю жизнь свою только и позволяет, что играть собой.

Другим.

Лес стал гуще. Кусты ниже. Зато деревья поднимались до самых небес, скрывая их же от людей. И здесь, в полутьме, дышалось сыростью и тленом. Редкие тени ложились на лицо Миары, искажая черты его. Почудилось, что еще немного и Винченцо увидит её, настоящую.

– Ты знал, что у него Печать?

– Нет. Но не удивлен. Отец привык все контролировать.

– Именно. И он никогда бы не позволил нам жить свободно, – Миара отпустила руку и закружилась. – Ты посмотри… ты когда-нибудь видел такое?

– Какое?

– Живое! Настоящее! Оглянись, – она упала на мхи и сгребла опавшие листья, смяла их, поднесла к лицу, вдыхая аромат. – Я всю жизнь. Всю свою проклятую жизнь провела в Башне! И если раньше мне дозволяли хотя бы во двор выходить, то после открытия дара и это запретили.

– Ты знаешь, почему.

– Конечно. Мне об этом твердили. Небезопасно. Меня могут похитить. И использовать во вред роду. Меня могут убить. И причинить ущерб роду. Только в этом дело. В проклятом нашем роде, собственностью которого я была.

Ульграх опустился на мхи и потрогал.

Влажные.

И листья пахнут гнилью. Но странно, он понимает, о чем говорит Миара. Пусть даже его-то в башне никто не удерживал, но все равно понимает.

– Мы, и ты, и я, мы ведь ничего не значим сами по себе. Мы лишь ресурс. Ценное имущество, которое принадлежит роду. И которым важно распорядится правильно.

Она резко села.

– А я не хочу! Ладно, отец, но скоро его сменит Теон. И думаешь, он будет относиться иначе?

– Нет.

В день, когда брат станет во главе рода, Винченцо умрет. Он знал об этом, пожалуй, если не с рождения, то с лет весьма юных, когда научился понимать несказанное.

– Я думала убить и его тоже, – призналась Миара, выбирая из волос листья и иглы. – Но потом отец предложил уехать. И я решила, что это шанс. Понимаешь? Такой, которого больше не будет! В городе нам некуда было бы деваться.

– Как и вне его.

– Именно. Ты бы, пожалуй, мог.

– Нет, – Винченцо коснулся шеи. – Клятва. Ты помнишь?

– Помню, конечно, – она подняла к глазам крохотный комок, который оказался пауком. Тот резво сбежал с пальцев, выпустив тончайшую нить. – Теперь у нас есть Печать.

– Думаешь, её достаточно?

– Самой по себе её точно не хватило бы. Но тебе повезло, братец. Ты до сих пор слышишь барабаны.

– А это при чем?

– При том, что в ином случае тебя уже бы корежило. Они разрушают разум, но цепи, его сковывающие, разрушают раньше.

Сердце ухнуло.

– Ты… знала?

– Поняла. Не сразу. Алеф натолкнул на мысль. И кое-какие записи сохранились, еще с тех времен, когда город искал знаний, а не власти. Извини, я не стала их убирать. Барабаны. И не буду пока. Ты вполне справляешься, а значит, все идет неплохо.

Ульграх потрогал шею.

– А если ты ошибаешься?

– Тогда, – Миара пожала плечами. – Мне придется тебя убить.

И снова он не ощутил страха.

– Без боли, ладно? – попросил он тихо. – Ты же знаешь, я боюсь боли.

– Не ты один, – кивнула она.

– Значит, мы…

– Отправляемся к мешекам.

– У Ирграма наверняка есть вторая Печать.

– А еще у него есть малолетний сын, который серьезно болен. И отец обещал мою помощь. За верную службу.

Она наматывала локон на пальчик и вновь казалась задумчивой.

– Но дело в том, что я и сама могу помочь.

– Отец…

– Скоро уйдет. Совсем, – Миара глянула снизу вверх. – Он давно уже болен, но я снимала симптомы. А теперь, даже если он вдруг обратится к кому-нибудь, будет уже поздно.

– Ты его убила?

– Нет. Ты же знаешь, я не могу его убить. Но я вполне могу позволить ему умереть. Клятвы так несовершенны.

В темных глазах её мелькнула тень безумия. И Ульграх подумал, что в тот проклятый день барабаны услышал не он один.

– Власть Теона не столь велика, как ему хотелось бы думать. И ему определенно некоторое время будет не до нас. Он еще не готов принять власть и достаточно умен, чтобы понимать это. Теон займется союзниками и врагами в городе. И этого хватит, чтобы зацепиться. А дальше… сомневаюсь, что он захочет воевать. Это сложно, воевать с тем, кто находится на другом краю мира.

Ульграх потрогал шею.

Петля кровной клятвы ощущалась, но она словно бы была… мертва?

Или почти мертва. А вот барабаны гремели.

Миара же поднялась и, подойдя близко, заглянула в глаза:

– Ты со мной?

– Зачем я тебе?

– Затем, что ты сильнее Теона. Умнее. Осторожней. И еще ты меня любишь.

– Уверена?

– Конечно. Я ведь все помню, Вин. И ты тоже помнишь, – она ласково погладила по щеке и, когда Винченцо дернулся, сказала: – Не надо. Не такая я уж извращенка, как все думают. Это просто… просто я тоже устала быть одна. И в конце концов, ты же мой брат, правда?

Возразить было нечего.

Далеко уйти не получилось. Все-таки мальчишка оказался изрядно помят, да и рана в ноге, хотя и не гноилась, но и бодрости не прибавляла. Его хватило, чтобы выползти с острова, хромая и отчаянно матерясь, застрять в болоте. И там уже, через пару шагов, тихо осесть на тропу.

– Я… дальше не могу, – он мелко дрожал, а лицо сделалось белым, осунувшимся. – Что хочешь, но я дальше не могу!

Он всхлипнул и уставился на Миху прозрачными голубыми глазами.

– Больно?

– Не держит, – мальчишка закусил губу. – Я становлюсь, а она не держит.

И еще больно. Но в этом мальчишка не признается.

Миха вздохнул и огляделся. Вернуться на остров? И дальше-то что? Торчать там, пока не появится кто-то? И кто? И главное, с какой целью?

Нет, возвращаться нельзя.

Даже если повезет и никто не явится, из тех, кого Миха не будет рад видеть, остров этот нехороший. Вот как отошли чуток, так прямо и дышать стало легче.

– Господин, – жалобно простонал старик. – Обопритесь на меня, господин.

Мальчишка попытался встать, но со стоном опустился во мхи.

А ведь лихорадит.

Его били и крепко, хотя, надо полагать, умеючи, если он до сих пор жив. Но сами по себе ушибы малоприятны. Еще и рана. Стресс.

Миха покачал головой.

До ближайшего острова, на котором он сам провел предыдущую ночь, идти пару часов. Мальчишка точно не сможет. Бросить? Клятва же ж.

Чтоб её.

– Держись, – он подхватил паренька и закинул на плечо.

А с виду хрупкий тонкий, весу же – как в хорошем кабанчике. При мысли о кабанчике рот наполнился слюной, а в животе заурчало, напоминая, что подвиги подвигами, а обед по расписанию должен быть.

– Ничего, – проворчал Миха, поправляя мальчишку. – Дойдем.

И дошли ведь.

Нынешнее его тело оказалось весьма выносливым. Правда, не настолько, чтобы вовсе не чувствовать веса. Да еще и на болоте.

Но дошли.

И ступив на твердую землю, Миха принюхался. Нет, чужаками не пахло, как и костром. Все было, как вчера: клочок земли, в который корнями вцепились пара сосенок. Их ветви переплелись между собой, давая слабую тень. Под корнями поднималась трава. Чуть в стороне поднимался горб земли, из которого щупальцами торчали корни старого дерева. От дерева остался лишь пени и эти вот корни.

– Раздень его, – сказал Миха, сбросив парня на землю.

Тот выглядел неправильно тихим. А ощущался горячим. Да он же в отключке!

– Раздень и разотри.

– Господин, – старик выбирался на сушу на четвереньках. – Я сведущ в лекарских делах. И пусть многое отобрали, но кое-что я спрятал.

Дрожащей рукой старик вытащил откуда-то из лохмотьев стекляшку, которую с торжественным видом возложил на лоб паренька.

– Что это? – Миха оглянулся.

А Ица где?

Нет, вон, выбрался на сушу, отряхнулся, руками с одежды грязь попытался оттереть. Это зря. По болотам еще идти и идти.

– Это «Сердце Таи», – с гордым видом произнес старик, сложив руки на груди. А кто одежду мокрую с мальчишки снимать будет? – Оно дает телу силы, позволяя исцелить себя.

– Понятно, – Миха обошел парня по дуге. Кто эти магические штучки знает? – А вчера почему не исцелил?

Вряд ли из желания посмотреть, как Миха выкручиваться станет.

– К сожалению, тонкие вещи весьма чувствительны к остаточным проявлениям силы. Остров же принял на себя удар сотворенного пламени.

И снова руки сцепил.

Губы поджал. На парня уставился. А ведь не нравится ему Джер, пусть старик и величает его господином. Величать-то величает, а смотрит этак, с раздражением, которое бы скрыть, но он слишком устал.

– О пламени, – Миха почувствовал, как в штаны его вцепились.

Ица? Он потрепал мальчишку по темным волосам.

– Ты уцелел.

Старик поклонился.

– Почему?

– Так уж вышло, что в годы иные мы с отцом сего отрока были весьма близки, – он потер переносицу. – Матушка моя была удостоена великой чести. Её взяли в дом и определили в кормилицы тогда еще юному барону. А владетельный де Варрен был столь милостив, что разрешил и меня оставить.

И снова замолчал.

– Мы росли вместе. И вместе учились. Вместе оставили дом, ибо барон был третьим сыном, а стало быть, Богами был определен ему путь меча и славы.

Красиво говорит. И чуется, что правду.

– Многое мы повидали, и славу удалось стяжать. Но с нею и многие беды. Однако же в один из походов, память о которых греет мою душу, нам случилось побывать в месте, которое иначе, чем проклятым, я не назову.

Мальчишка на земле открыл глаза.

Пустые.

И закрыл.

Он дернулся было, но старик, опустившись на корточки, удержал его голову.

– Мы взяли в том месте хорошую добычу, однако вместе с тем многих оставили на пути, что туда, что обратно. И смерти эти были столь ужасны, что мой друг и господин решил сберечь меня. Он лично врезал в мое тело Слезу неба из числа взятых в том храме.

Он осекся, понимая, что сболтнул лишнего и уставился на Миху. Миха пожал плечами. Храм? Пусть себе. Шаманам вот храмы вовсе не нужны.

– Это была чистая Слеза, полная первозданной силы. Она многажды спасала меня. И барона.

– Но не мальчишку.

– У барона девять сыновей.

То есть, если один вдруг домой не вернется, папочка сильно не расстроится. С другой стороны, мага он ведь послал. И выкуп.

– Будьте любезны, возьмите его за ноги, – попросил старик, и Миха подчинился. Дрожь, сотрясавшая мальчишку, усилилась, перерождаясь в конвульсии.

– На самом деле барон не жесток. И любит своих детей. Но в тот день, когда вернулись мы в Паллес, нас ждало письмо. Случилась беда. Мор прошел по землям баронства, забрав многих людей. И он был столь велик, что даже маги не сразу сумели справиться с ним. Ушли и отец, и старшие братья, мать, сестры. А еще многие вассалы и просто люди. Богатый некогда край превратился в пустыню. Барону многое пришлось сделать, дабы вернуть жизнь на эти земли.

И военная добыча пошла на восстановление сельского хозяйства.

Что ж, вполне себе вариант.

– Он не помрет? – уточнил Миха, когда изо рта мальчишки пошла пена. Старик ловко перевернул голову на бок.

– Благороднорожденный Джеррайя является признанным наследником. И единственным сыном первой жены моего господина, – пену он смахнул ладонью. – Она же, будучи дочерью рода весьма славного и богатого…

За что, вероятно, и была выбрана. А то сельское хозяйство, оно такое, не одну добычу сожрать способно.

– Весьма надеется, что именно Джеррайя унаследует фьеф.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Затем, что, несмотря на прожитые годы, я еще не утратил самого желания жить. И весьма хотел бы вернуться домой. И мне кажется, что с вашей помощью у меня получится. Не только у меня.

– Тебе он не нравится, – счел нужным упомянуть Миха.

Мальчишку опять вывернуло, но не пеной, а желудочным соком и желчью. Запах был характерный.

– К сожалению, брагороднорожденная госпожа Бригитта чересчур уж долго внушала сыну мысли о его избранности. Господин Джеррайя силен и ловок, однако ума ему не достает.

– Выпорю, – просипел упомянутый господин Джеррайя.

– Сначала доживи, – старик разжал руки и забрал стекляшку, которая помутнела. – Твое тело избавилось от заразы, что вызывало лихорадку. Однако для этого потребовались силы.

– Матушка… запорет!

Пацаненок попытался встать, но легкий – сугубо в педагогических целях – подзатыльник опрокинул его на траву.

– И тебя, – просипел он, закрывая глаза.

Но вот бледность ушла и жара Миха не ощущал. Стало быть, жить будет.

– Все-таки раздень его, – велел он старику. – И сам тоже. Сейчас день. Тепло.

А мокрая одежда это самое тепло из тела вытягивает.

– Господин?

– Еда понадобится. Отойду. Вернусь. Костер, – Миха задумался. Костер нужен. И чтобы согреться, и чтобы эту самую еду приготовить. Что-то сомнительно, что они согласятся жрать сырое мясо. Нет, через пару дней-то согласятся. Голод, он такой. Но лучше до такого не доводить.

– Я сумею разложить костер, который не увидят, – старик потер руки. – Идите, господин. Я пригляжу за порядком.