Текст книги "Безжалостный (СИ)"

Автор книги: Алексей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Правда, тот оказался чуть великоват и съехал на бок, но это ведь такая мелочь. Он же, подхватив серебряное яблоко, повернулся к людям.

– Видите? – крикнул он и голос сорвался, сделался тонким и по-детскому звонким. – Я наследник! Я и только я!

– Все-таки неисправимый дурак, – покачала головой Миара.

– Ну?! Приветствуйте барона! На колени! Все на колени! – Даг топнул ногой и покачнулся. Вскинул руку, едва не ударив себя же державой, которую сжимал в пальцах. Скривился, словно от боли.

А по щеке его поползла алая дорожка.

По одной.

По другой. По лбу.

– Что это? – он смахнул кровь, и держава выпала из рук, грохнул на пол, заставив Винченцо поморщиться: негоже так обращаться с древними артефактами.

– Кровь, – спокойно ответила баронесса.

– К-кровь?

Он замер, уставившись на собственные руки. А на белоснежной котте одно за другим расцветали нарядные красные пятна.

– Моя?

– Твоя, – ласково ответила она и подошла. – Видишь ли, ты можешь скрыть что-то от меня или него.

Арвис, на которого указала баронесса, был хмур.

– От них тоже, сколь бы ни полагали они себя всемогущими. Но скрыть можно. Отговориться незнанием. Тем, что ты держался в стороне, и это все она. Так?

– Д-да.

– Твоя мать. Она приказала убить моего сына. И убила нашего мужа.

– Д-да.

– Видишь, как просто, – баронесса коснулась кончиками пальцев кровавой дорожки и поднесла их к носу. Вдохнула запах. Улыбнулась. – Но правда в том, что мой сын жив.

– Нет!

– Боги сберегли его. А ты… Арвис, закрой его. Когда мой сын и ваш господин вернется, он сам устроит суд.

– Нет, нет, нет… это ложь! Все ложь! – Даг содрал венец и швырнул его со всего размаху в стену. – Неправда! Он не может быть жив!

– Может, – перебила баронесса. – В противном случае камни погасли бы. А они горят. Ждут. Разве ты не видишь?

– Я вот вижу, – Миара облизала губы. – Слушай, а сколько лет её сыну-то?

Глава 39

Ирграм с трудом удерживался в седле, пусть лошадку ему подобрали низкую и смирную, но тело вдруг охватила неприятная слабость. Голова кружилась, а солнечный свет вызывал приступы дурноты. Ирграм закрывал глаза, пытаясь спрятаться от него, но свет пробивался сквозь заслоны век.

Ехали.

Из города вышли еще до рассвета, тайным путем. Идти пришлось ногами, ибо там, в душных катакомбах храмов, лошади точно не прошли бы. Зато и никто-то из свиты не узнает, куда он подевался.

Написали ли господину?

Несомненно.

И тот ответит на письмо, сперва, правда, попытается отыскать самого Ирграма. Стоило подумать, и шея заныла, напоминая, что клятва-то была принесена.

Одна.

И другая.

И которая опаснее?

Он не знал.

Катакомбы вывели куда-то за пределы городской стены, где Ирграма уже ждали. И знакомый уже жрец весьма ловко запрыгнул в седло, сдавил босыми пятками конские бока и сказал:

– Надо спешить.

Надо.

Ирграм готов был. Там, у стены. И в седло вскарабкался весьма даже живо, пусть давно уже и не путешествовал подобным образом. Кони пошли тряской рысью, и длинные предрассветные тени легли на дорогу, что уводила прочь от города.

Ирграм ехал.

Думал.

Пытался.

То и дело касался кошеля, который ему вручили, не потребовав ничего взамен. Дикари? Или клятва не позволит сбежать? А искушение ведь велико.

Неужели Верховный жрец не учел слабости человеческой натуры? Или на клятву надеется? Ирграм приоткрыл глаза, убеждаясь, что конь его трусит в нужном направлении, и снова зажмурился. С трудом удержал стон, ибо боль в голове сделалась почти невыносимой.

– Привал, – раздался резкий оклик.

И лошади остановились.

Пыльно. Здешние дороги не мостят камнем, вот и пыли много. Трава по обочинам желтая, жухлая. А голова раскалывается. Ирграм чувствует, как его снимают, тянут куда-то, кладут на землю.

Чьи-то пальцы лезут в рот, разжимая зубы, проталкивая в челюсти костяную палку.

– Не сопротивляйтесь, – говорят ему. – Иначе хуже будет.

Он не сопротивляется. Он слишком слаб и ничтожен, чтобы сопротивляться. Это судорога. А в горло льется что-то невыносимо горькое. Горечь эта разливается по кишкам, и те сводит судорогой. Она же толкает выпитое к горлу.

Этого ждут.

Ирграма переворачивают, а потом кладут животом на что-то твердое. Сверху в спину упирается чей-то локоть.

– Ну же, – говорят ему. И его рвет. Густой черной жижей. Но как ни странно, следом приходит облегчение. И солнце больше не кажется злым.

Ирграм даже не возражает, когда вновь заставляют пить.

И снова наступает дурнота.

И опять.

В какой-то момент сознание окончательно покидает его. Последнее, что он делает – цепляется за кошель. Никак нельзя потерять сокровище

Никак.

Возвращают обратно голоса.

Язык мешеков Ирграм знает, но не так хорошо, как хотелось бы. Но все-таки он способен понять.

– Зачем нам вообще этот толстяк нужен? – голос хриплый надтреснутый и принадлежит человеку, которого поставили во главе отряда.

Откуда Ирграм это знает?

Он понятия не имеет. Знает и все.

– Он слаб, – сам мужчина воин.

Полукровка, да, может, даже крови мешеков в нем лишь на четверть или того меньше. Он не похож на истинных. Слишком светлая кожа. Да и волосы рыжие. Разве мешеки бывают рыжими? В чертах лица мелькает что-то такое, но Ирграм не приглядывался.

Скорее уж запомнились широкие браслеты на запястьях да две косы, в которые воин вплел грязноватые ленты.

– Он знает, как говорить с подобными ему, – голос жреца полон терпения. Ирграм даже представил того. Сидит на пятках, пялится в огонь.

Огонь? Костер был и совсем рядом. Ирграм ощущал тепло. Слева. И еще прохладу – справа.

– Зачем говорить? Вырезать и все.

– И это возможно, – согласился жрец. – Но тебе ли, друг мой, не знать, что с магами все не так и просто. Иногда… договориться дешевле.

Воин проворчал что-то совсем непонятное.

– Что до него, то ослаб он из-за яда.

– Яда?

Яда? Выходит, все-таки отравили. Когда? И кто? И надо бы разозлиться или испугаться, ведь где один яд, там и другой. Но сил хватает лишь на то, чтобы лежать.

– Нам повезло. Ритуал очищения изрядно ослабил отраву, иначе его бы не спасли.

Вновь ворчание. Будто не человек, а зверь.

– Интересно иное. Это наш яд, – жрец поднялся, пусть двигался он совершенно бесшумно, но Ирграм все одно ощутил, то ли движение воздуха, то ли тень, упавшую на лицо. – Вы можете открыть глаза?

Это было произнесено на языке магов, и Ирграм подчинился.

– Вам следовало сразу сказать, что вы испытываете дурноту, – с легким упреком произнес жрец.

– Думал… это… после…

– Очищения?

– Да, – говорить было тяжело. Но его подняли и позволили напиться, на сей раз водой до того холодной, что челюсти сводила судорога.

Но Ирграм пил. Вода проваливалась куда-то внутрь, однако, не вызывая возмущения.

– Что за… яд?

– Корень темной лилии. Редкий цветок. Растет лишь в одном месте. Удивительно красива. И опасна. Но и полезна. Смешанная с медом пыльца её способна исцелить раны или избавить от боли, когда исцеление невозможно. Она дарит забвение и радость. Примиряет с жестокостью мира. И дает быструю смерть.

– Н-не очень.

– Просто вас не собирались убивать быстро, – жрец убрал флягу. – Яд готовили. Долго и с немалой любовью.

– Даже так? – получилось несколько язвительно.

– Без любви не достичь совершенства. А он был совершенен. Когда вы почувствовали недомогание? Или еще не ощутили? Сперва была бы легкая слабость, возможно, стали бы неметь кончики пальцев, чуть покалывало бы сердце. Ваш целитель сперва ничего бы не понял, а потом, когда боли усилились бы, было бы поздно.

Ирграм принял флягу. И удержать сумел. Надо же, руки, конечно, дрожат, но не сказать, чтобы слишком сильно. И слабость вполне терпимая.

– Пейте. Это укрепляющий настой.

– Как я выжил? – у него получилось произнести эти слова на одном дыхании.

– О, полагаю, волей случая. Ритуал способствует перерождению души и обновлению тела. Вы должны были ощутить некоторый прилив сил.

– Ощутил, – признался Ирграм.

– А потому ваша слабость неестественна. К счастью, данный яд имеет одну весьма характерную особенность. Взгляните на руки.

Ирграм послушно уставился на собственные пальцы.

– Ногти. Синеватые, – подсказал жрец.

Белые.

Полупрозрачные. И серые. И…

– Я не различаю цветов, – Ирграм закрыл глаза и открыл. А и вправду. Все вокруг стало таким странно-серым, будто углем нарисованным. Костер. Деревья вокруг. Люди. Жрец и тот. Руки свои. Одежда. Фляга.

Сколько всего серого в мире.

– Возможно. Надеюсь, со временем пройдет, – жрец нисколько не удивился. – Я увидел синеву.

– И случайно оказалось с собой противоядие?

Ирграм сжал руку в кулак.

– Не случайно. Это слезы матери-Земли. Они способны очистить тело от любой отравы. Почти. Мне показалось разумным взять с собой.

Верно.

Не для Ирграма. В городе магов часто используют зелья, и далеко не все полезны для здоровья.

– Мне жаль, что вам пришлось потратить на меня.

– Не стоит переживать. Я озаботился запасом. Тем паче, в случившемся есть наша вина, – жрец протянул руки к костру и кожа побелела, что было странновато. Как и светлое пламя, все еще слишком яркое, чтобы смотреть на него. – Это яд нашей земли, сотворенный тем, кто умеет обращаться с ночной лилией. И многими иными ингредиентами.

Значит, не слуги.

Мешеки.

Ирграм не сдержал смешок. Кто бы мог подумать. Мир иной, а порядки те же. Предательство, отрава.

– Кто-то знает слишком много. Я сообщил о том Верховному. Он отыщет виновного.

– А… мы?

– Мы продолжим свой путь. Завтра. Постарайтесь отдохнуть. К сожалению, мы больше не сможем останавливаться так часто. И так надолго.

– Спасибо, – выдавил Ирграм.

– Мы должны найти её.

– Девочку?

– Ту, что послана богами, – жрец больше не улыбался. – Ибо если та, которая суть её отражение, способна дарить жизнь, то что может истинное дитя Света?

Почему-то желания узнать у Ирграма не появилось.

Совершенно.

Старик дышал.

Все еще дышал. Лежал с открытыми глазами, слепо пялясь в небеса, и дышал. На губах время от времени появлялась пена, но она оседала, и капли расползались по грязным щекам.

– Он вообще как? – поинтересовался Миха, склоняясь над телом. – Соображает?

Ица пожал плечами.

Ну да, его дело пациента реанимировать, а дальче чего – это пусть Миха думает. Он нахмурился и зачем-то поводил рукой перед носом Такхвара. Тот глаза и закрыл.

И открыл.

Снова закрыл, чтобы захрапеть. Заливисто так, прям аж зависть взяла. Они тут полночи хороводы водят, пытаясь понять, жив он или не очень, а этот спать.

– Он что, серьезно? – Джер, который боязливо держался в стороне, осенил себя непонятным знаком. – Спит?

– Спит, – согласился Миха. – Вот же… гад.

Ругаться при детях нехорошо. И неосмотрительно. У них же память и, как правило, на то, что запоминать вовсе не след.

– А мы что делать будем?

– Я бы пожрал, – Миха поскреб живот, который заурчал, соглашаясь, что предложение диво до чего хорошее.

– Я бы тоже, – Джер вздохнул. – А… он не восстанет?

– В смысле?

– Ну… один приятель… так-то он болтает много, но говорил, что видел, как покойник восстал. Стало быть, не похоронили, как надобно, вот и восстал. Вот.

– Он не покойник.

Миха пощупал руку. Пульс был. Сердце тоже билось. И грудь вздымалась, стало быть, дышал. А покойники не дышат.

– Ну… мало ли. Вдруг.

– Не восстанет, – волей своей решил Миха, а то так вовсе без обеда остаться недолго. Вон, время к полудню, самое время гадюкам солнечные места искать.

А Михе – гадюк.

Не сказать, что охота была сильно удачной, то ли гадюки уже знали, то ли места были такие, не больно-то змеиные, но вернулся Миха с парой лягушек и тощеватой, какой-то заморенной змеею.

– Когда я уже нормальную еду есть буду, – мрачно поинтересовался Джеррайя, вгрызаясь в лягушачью лапку. Только кости на зубах захрустели.

Такхвар ничего не произнес.

Он был бледен, худ, куда худее обычного, но вполне себе жив, что категорически не укладывалось в Михиной голове. Он даже не удержался, пальцем ткнул, убеждаясь, что старик теплый.

Не бывает такого.

Ица привычно забрался на ветку и оттуда наблюдал за прочими, притворяясь, что ничего особенного не случилось. Этак поневоле верить станешь, что и вправду не было.

Примерещилось.

Меж тем, расправившись с гадюкой, старик старательно завернул куски змеиной туши в лопухи, а те положил на угли. Вытер руки и застыл, уставившись на мясо.

Миха не торопил.

Помер человек. А потом был реанимирован, и ладно бы нормально, так нет же ж, выбрали наиизвращеннейший способ. От такого просто не отойди.

Он стоял, шевелил губами, будто спорил с кем-то. Когда же запах жареного мяса стал именно таким, чтобы рот наполнился слюной, Такхвар вытащил обуглившийся лист.

– Прошу, – сказал он, протянув его мальчишке. – Господин… барон.

А голос-таки дрогнул.

– Что? – и рука у Джера дрогнула. Кусок повалился на землю, покатился, собирая пыль и мелкий мусор. Дикарь был недоволен: кто ж так с едой-то обращается?

– Мой брат умер.

– Когда.

– Тогда, когда умер и я. Он мог бы жить.

– Мало, – сказал Ица, приоткрывая глаза. – Мало-мало.

И пальцами показал.

– Он мог бы жить!

– Тебе же сказали, недолго, – примиряюще произнес Миха и мясо поднял. Не та у них ситуация, чтобы разбрасываться. И кусок отправился в рот под возмущенным взглядом барончика.

То есть барона.

– Прожил бы он недолго.

– Но…

– А мы и того меньше, подозреваю.

– Он ушел. И я должен был следом. Я видел его. Душу. Дух, – щека Такхвара дернулась, явно увиденное не слишком порадовало. – Путь. К… в… в Бездну! Проклятье!

Он посмотрел на Ицу.

– Ты… ты…

– Благодаря ему, ты жив, – заметил Миха, слегка напрягшись. Не хватало еще мальчишку обвинять. Вот и делай, называется, добро людям. – Правда, как надолго – не знаю.

– Долго, – пояснил Ица и зевнул широко-широко, явно не впечатленный этаким эмоциональным выплеском. – Потом. Еще. Совсем долго. Много и много.

Он растопырил пальцы на обеих руках и помахал.

– Видишь, как все хорошо сложилось.

Старик упал на колено и склонил голову перед Джером:

– Прими мою клятву, господин.

Господин растерянно поглядел на Миху. А он что? Он в местных реалиях не разбирается.

– Сам решай.

– Я… Джеррайя де Варрен, волей богов барон де Варрен, хранитель земель, принимаю твою клятву. Встань и служи мне верой.

Вот так-то лучше.

– Если все, – Миха тоже зевнул. А что, ночка предыдущая нервною выдалась, день и того не лучше. Так что самое время вздремнуть пару-тройку часов. – Тогда завтра пойдем.

– К-куда?

– Баронство твое искать. А то что это за барон и без баронства?

Глава 40

И вновь двор замка.

Погребальный костер, который разложили на месте старого. Даже подумалось, что есть в этом нечто до боли символическое. И даже романтическое. В духе тех историй, которые чернь любит, когда все умирают, но красиво. В нынешней смерти особо красоты не было.

И в костре.

Но хоть дождь не шел, а то этак, с похоронами, и простудиться недолго.

Миара стояла, задумчиво глядя, как суетятся слуги, таская кувшины с черным земляным маслом. То лилось на дрова щедро, так, словно баронесса опасалась, что костер не займется или сам барон, которого возложили на помост, как был, в доспехе, восстанет.

Но вот слуги унялись.

И жрец в простом сером облачении завел тоскливую песнь. Голос у него был высоким и несказанно раздражающим. В Городе богов вспоминали редко, да и ни к чему оно.

Баронесса вот слушала.

Стояла, сцепив руки, глядя на гору дров и помост, и улыбалась. Едва заметно, так, что и увидеть-то эту улыбку можно было, лишь приглядевшись.

– Что думаешь дальше? – поинтересовался Винченцо.

Миара тоже глядела на дрова, правда, сосредоточенно так. И отвечать не стала.

– Надо уходить.

– Зачем? – она соизволила повернуться.

– Затем, что изначально мы собирались уйти к мешекам.

– Изначально мы собирались уйти от отца. И мы ушли.

– Не так и далеко.

– Хватит. Ему точно осталось недолго.

– А Теон?

– Поверь, найдет, чем заняться, – она прижала палец к губам, когда пение жреца оборвалось. И все-таки до чего мерзкий у него голос. Просто нервы дерет. – А здесь, если подумать, даже лучше. Мешеки чересчур ненадежны. Да, может, есть у них источник, но может, что и нет. Может, захотят они договориться с нами, а может, отправят на алтари. Или еще что похуже. Там мы все одно будем зависеть от милости императора.

– А здесь?

– Её сыну скоро исполнится пятнадцать.

– Тебе двадцать пять!

– И что?

– Ничего, наверное, – Винченцо заговорил тише. – Баронесса не обрадуется.

– Возможно. Но она так слаба… её ведь долго травили. И теперь это все знают. Никто не удивится, если сердце не выдержит.

– Пожалуй, – вынужден был согласиться Винченцо.

– На самом деле, думаю, мы вполне можем с ней договориться, – Миара запахнула полы подбитого мехом плаща. – Мне она показалась разумной женщиной. И сама намекала, что будет не против обрести достойных союзников.

Молитва оборвалась.

Взмах руки.

И человек с факелом подходит к костру. Но тот вновь упрямится, пламя дрожит, касается дров и отступает, в чем видится дурная примета. Оборачивается баронесса.

– Помоги, – шепчет Миара. И Винченцо сдается.

Не так много и надо этому огню. Мгновенье, и вспыхивает, поднимается белой стеной, заставляя человека отшатнуться. И снова шепчутся, опасливо так.

Смотрят.

Пускай.

– Потом поговорим, – обещает Миара. И взгляд её вперивается в это пламя. Дым тянется к небу и запаха почти нет. Это хорошо. Запах сожженного трупа всегда мерзостен.

Разговор и вправду продолжается, но уже в покоях баронессы. Здесь прохладно. Каменные стены, слегка прикрытые тонкой тканью гобеленов. Еще один застыл на станке, и свисают бахромой драгоценные нити. Винченцо даже попытался разглядеть, что именно вышивала баронесса, но увидел лишь разноцветные пятна.

Сама она, переоблачившаяся в темное платье, на котором выделялись два ряда мелких пуговиц, опустилась на низкое кресло. Спина её была пряма. Голову прикрывал кусок белой ткани, прихваченный поверху витым шнурком. В руках баронесса держала четки и алые их камни поблескивали, как поблескливали и драгоценные пуговицы платья.

Выглядела она бледной, усталой, но весьма довольной.

– Спасибо, – она заговорила первой и говорила, глядя на Миару, будто Винченцо и вовсе не было в комнате.

Подали кувшин и кубки.

Блюдо с тонкими полосками теста, в которое завернули смесь меда, сушеных ягод и орехов. Нарезанный кубиками сыр. Сухое мясо.

Поминальная трапеза проходила внизу, в замке, и будет длиться всю ночь.

Таков обычай.

– Я, – она сложила руки на коленях, и белые, те почти сливались по цвету с тканью. – Я хотела бы просить вас задержаться. Возможно, и вовсе остаться.

– Зачем?

– Мой сын, – губы дрогнули и на долю мгновенье лицо баронессы исказилось. – Он… пропал. Его надо найти. Я приказала отправить людей. В город. Но возможно, он не там. Эта… эта тварь… твари… были уверены, что мой Джер мертв. Но он жив! И значит, он не там, где его ждут.

– И ты хочешь, чтобы мы его нашли?

– Я знаю, что маги могут!

– Не все, но… пожалуй, мы можем поспособствовать. Так, Вин?

Винченцо кивнул, хотя не испытывал ни малейшего желания тратить силы и материалы на создание гончей, тем паче, что вне лаборатории это невозможно. Во всяком случае такого голема, который протянет дольше нескольких дней.

Или не голема?

Есть куда более простые способы.

– Замечательно. Еще… возможно… я понимаю, госпожа, что мой сын вам не пара. Но у него есть дар. Спящий. И… маг говорил… обещал его разбудить.

– Как?

– Какой-то древний ритуал. Он сказал, что ему нужна кровь мешеков.

– Интересно, – промурлыкала Миара и подалась вперед, стало быть, ей и вправду было интересно.

– Я долго искала. Не могла найти. Мешеков не продают.

– Редко.

– Именно. Но мой отец… у него связи. И его человек прислал письмо. Что есть подходящий товар. Нужный. Дорого. Муж сомневался, но я настояла. Оплатила. Мой отец оплатил. Должен был. Но суть не в том. Джер уехал. И не вернулся. Если он жив… у него сила. Вы могли бы… могли…

– Выйти за него замуж?

– Именно, – выдохнула баронесса.

– Зачем? В смысле, вам-то зачем?

– Мой сын… он хороший мальчик, но он еще слишком юн. Он не справится. Вы… вы получите замок. Земли. Состояние. Де Варрены богаты. Их знают. С ними считаются. Считались.

Это было сказано тихо, почти шепотом.

– Думаете, перестанут?

– Джеру пятнадцать. Он ничего не знает. Он не маг. Дружина его примет, но лишь пока не появится кто-то сильнее. У меня есть братья. Старший наследует отцу. А вот средний…

– Не упустит случая помочь племяннику? – уточнила Миара.

– Верно. Боюсь, если он появится здесь, мы недолго проживем.

Вот уж верно, и ничем-то обычные люди от магов не отличаются.

– Сокровище, – Миара вытянулась в кресле и, подняв тяжелый серебряный кубок, поднесла к лицу. – Вы ведь знаете, о чем говорил ваш муж, верно?

Молчание.

– Он доверял вам. Во всяком случае, пока пребывал в своем уме. Я, конечно, не уверена, но, полагаю, его тоже поили.

– Она бы не отравила его.

– Нет, кто говорит об отраве? Что-то иное, не причиняющее вреда телу, но, скажем, немного дурманящее, заставляющее взглянуть на привычные вещи по-новому.

– И вызывающее зависимость, – проворчал Винченцо.

– Именно. Еще человек теряет способность критически мыслить, а потому любая, самая безумная авантюра, может показаться ему донельзя привлекательной. Правильной даже. Ты говорила, что твой муж переменился. Он стал раздражителен, верно? И весел. Порой по пустякам. И в то же время веселость сменялась этой вот раздражительностью, а потом опять веселостью.

– Д-да.

– Значит, все-таки поила… сама дура, если поверила нашему братцу. Бывает, – Миара наполнила кубок разбавленным вином и протянула. – Пей, Вин, ты бледным выглядишь. Итак, что за сокровище?

– Не знаю, – баронесса подняла руки к голове. – Простите, госпожа, я и вправду не знаю! Знаю лишь, что в год, когда случилась беда, брат моего мужа отправился к потерянной башне. И сумел её найти. Не только найти. Он вошел в нее, а потом вернулся и принес с собой нечто. Нечто, что должно было стать третьей частью регалий.

– А вместо этого вызвало мор. Любопытно. Но ты не видела, что?

– Нет, – баронесса покачала головой. – Эта вещь… когда-то мой муж приказал засыпать подвалы. Песком и щебнем, и снова песком.

Желая остановить мор? Жаль, что барон мертв. Отлетел ли дух его к богам, отправился ли в бездну, Винченцо не знал.

– Мне известно, что ваш отец весьма… интересовался произошедшим тогда, – баронесса тщательно подбирала слова. – Он и меня расспрашивал. Обещал помощь. Поддержку. Он отчего-то пребывал в уверенности, что мой супруг нечто скрывает.

– И не ошибся, – заметила Миара.

– Верно.

Баронесса все-таки поднялась, чтобы тотчас сесть на место. В раздражении она стащила с головы нелепый чепец и провела руками по волосам. Остриженные почти под корень, они покрывали голову седым пухом, сквозь который проглядывала кожа.

– Мне стало легче, госпожа. Благодаря вам. И я хотела бы выразить свою благодарность сполна, но… у меня есть сын.

– И нельзя забывать о его интересах?

– Именно.

– А не боишься? – Миара чуть склонила голову.

– Боюсь, – призналась баронесса. – Боюсь до дурноты.

– Это может быть от зелий. Многие вызывают дурноту, особенно, если организм ослаблен.

– Благодарю, – слабая улыбка. И женщина будто бы молодеет. На мгновенье. – Может, и от зелий. Но я боюсь. Я знаю, что вы с легкостью убьете меня, если сочтете опасной. Или ненужной. Или я просто вам надоем.

– Но все равно ставишь условия?

– А что мне остается еще? – она пожала плечами. – Мой муж… он имел дело с вашим отцом. А тому было нужно то, что хранится в замке. Хотя он не был уверен, что и вправду что-то есть. Я так думаю.

И в мыслях своих женщина всецело права.

Будь отец уверен, что здешние подвалы скрывают нечто и вправду нужное, он бы действовал. И горы песка со щебнем его бы не остановили.

– Тогда… давно. Незадолго до рождения сына мой муж пытался стать мне настоящим мужем. Он отослал Эльсу. Не подумайте, он ее не обидел. Он купил ей дом в городе. Определил содержание, – пальцы ломали жесткое кружево на рукавах рубахи. – И он не навещал её. Долго.

– Поэтому тебе и удалось родить, – заметила Миара.

– Возможно. Тогда и мне начало казаться, что все наладится. Он был добр. Заботлив. Внимателен. А я старалась быть достойной женой. И мы разговаривали. Тогда он мне и рассказал про болота и крепость, спрятанную на них. Даже не крепость – башню из белого железа.

Винченцо напрягся.

Башня Древних? Не то, чтобы событие из ряда вон выходящее. Строения встречались по всему миру, те же берберийцы рассказывали легенды о брошенных башнях и городах на другом краю мира. Но так это на другом краю. А здесь? Считай, рядом? Местные башни давно были известны и вскрыты.

Изучены.

Разграблены.

– О том, что когда-то давно первый де Варрен нашел в ней убежище. Он и его люди, восставшие против мешеков. И именно башня позволила им остановить свирепых воинов. Он и сам не ведал, что именно оттуда забрали, но знал лишь, что реликвии – часть этого наследия. Ваш отец предлагал их купить.

– Но барон отказался, – Миара произнесла это утвердительно и посмотрела на Винченцо.

Ей тоже было не понятно, почему подобной вещи позволили остаться в этом захолустье. Неужели отец не нашел бы способа получить эти треклятые реликвии? Он ведь всегда получал то, что хотел.

– Да. Отказался. А еще… он показал, что реликвии примут лишь того, в ком сильна кровь де Варрен. И что человека иного они могли бы… покарать за неуважение.

– Кровь де Варрен, – Миара призадумалась.

А ведь её дитя было бы правильной крови.

Де Варрен.

И могло бы оно наследовать реликвии? А там? Что бы оно сделало с наследством? Скорее всего то, что скажет человек, это дитя воспитавший.

Сходится?

С трудом.

Пусть даже Слезы неба, пусть огромные, каких прежде Винченцо не видел. Но стоили ли они подобного риска? Или это уже не отец придумал, а Теон? Он знает много больше, возможно, и о реликвиях тоже. А вот умом отцовским не располагает.

С него бы сталось затеять странную ненадежную игру.

– Знания передавались от отца сыну. Наследнику. С юных лет. И потом второму сыну, чтобы он, если случится беда, мог принять замок и реликвии.

– Но никто не думал, что и наследник, и второй наследник покинут мир?

– Именно. Мой муж отчаянно пытался найти хоть что-то, но в замке случился пожар и почти все записи были утрачены. Люди пытались остановить мор.

А вместо этого уничтожили всю мало-мальски полезную информацию. Тоже не сказать, чтобы необычное дело.

– Та вещь, которую его брат принес из той башни. Что это было?

– Брошь, – ненадолго задумавшись, сказала баронесса. – Небольшая. Он видел её. Точнее он снял её с груди брата. Она приходила к нему в кошмарных снах. Она показывала, как это было. И он, не способный устоять, пересказывал мне.

Баронесса сжала платок с такой силой, что пальцы её побелели.

– Он говорил, что это камень. Красный, как кровь. Но не лал и не огненный опал, и никакой из иных камней. И что от него исходит сила, с которой его брат не справился. Что эта сила пробудила в нем магию, а та уж выплеснулась безумием.

– И болезнью, – мрачно завершила Миара. – А вот вашего мужа она не тронула. Интересно.

Баронесса опустила голову. Она смотрела на шитье, которым был украшен её наряд.

– Однажды, когда он не спал почти всю ночь, наутро он признался, что слышит её зов. И что пытается противостоять, но все одно слышит. Уже тогда она обещала, что не причинит ему вреда. Что в нем истинная кровь. Наследие. И потому далась в руки. Потому не убила, как прочих. Мой муж, он… он хотел вскрыть тот подвал. Сдерживался. А когда сил не осталось, то отправился к своей Эльсе. Это было как раз после рождения Джеррайи. Он привез её и сыновей. И еще мага. А спать стал отдельно. И больше кошмары его не беспокоили.