Текст книги "Тринадцатый (СИ)"

Глава XXVII
ГЛАДИАТОР

Гладиаторские игры возникли из погребального обряда этрусков, включавшего человеческие жертвоприношения. Со временем обряд видоизменился: обреченных на смерть перестали убивать сразу, а заставляли с мечами в руках сражаться около могилы – слабые проигрывали бой и погибали, а победители оставались в живых, вызывая восторг зрителей. Римляне впервые увидели это жестокое представление в 264 году до нашей эры на бычьем рынке, где на поминках по Бруту Пере, устроенных его сыновьями, сражались три пары гладиаторов. Зрелище показалось горожанам столь необычным и примечательным, что это событие было внесено в летопись Рима.

Зверев закрыл глаза рукой, прячась от слепящего света. Он почувствовал, как его мышцы напряглись и окаменели. До слуха доносился гул шумящей толпы. Опустив руку и присмотревшись, капитан увидел перед собой большую арену и амфитеатр, уходящий в небеса. Гул нарастал и становился все четче и четче. Рядом с Алексеем были Татьяна и Виктор. Четырин щурился от яркого света и тихо матерился.

– Добро пожаловать, тринадцатый. Или правильнее называть тебя генералом? – прозвучал голос откуда-то сверху.

Зверев поднял взгляд, но солнце снова ослепило его. Всю свою жизнь Алексей бежал от самого себя, пытаясь не обращать внимания на то, что преследовало его с десяти лет, а сейчас догнало и овладело им против воли. В голову будто вонзили острый клинок, боль пронзила все тело. И вот он уже сидел в окружении прекрасных рабынь, которые подносили ему душистое вино, расточали свои ласки и шептали на ухо красивые речи. Его место было усыпано лепестками роз, а перед ним распростерлась арена с гладиаторами. Он видел тысячи пленных, которых сам привел к ногам императора. Он чувствовал гордость за то, что совершил во имя Рима. Однако мгновением позже видение исчезло: теперь он, по иронии судьбы или высших сил, сам оказался на месте приговоренных. Капитан попытался сделать шаг, но тут же припал на одно колено от невыносимой боли, которая снова пронзила его. Сжав кулаки и почувствовав в них теплый песок арены, он осознал то, во что так долго не хотел верить. Жадно, с шипением он втянул через зубы воздух. Внутри него словно кто-то шевельнулся, ожил и захотел вырваться наружу.

– Как самочувствие, генерал Луций?

Зверев ничего не слышал, он был очень далеко от арены, но в то же время находился непосредственно на ней. Грань между прошлым и настоящим окончательно стерлась в его сознании, наступала новая, жестокая реальность.

– Гребаная дверь. Куда мы попали? – озираясь по сторонам и теребя капитана, медленно, чуть ли не по слогам произнес Виктор.

– Что с тобой? – Татьяна тихо положила руку Звереву на плечо.

Тело Алексея сотрясала дрожь, будто от погружения в ледяную прорубь. Неспешным, но уверенным шагом к нему приближался силуэт человека. Земля замерзала под его ногами, превращаясь в тонкий лед, который тут же с хрустом трескался. Он шел степенно и размеренно, явно наслаждаясь своим присутствием здесь. Опираясь на трость, он, словно смерть, неумолимо приближался к Звереву. Татьяна и Виктор отступили назад. Тело Алексея пронизывал жуткий холод, и чем ближе подходил незнакомец, тем сильнее он замерзал.

– Неужели ты думаешь, что в аду обязательно должно быть жарко? – сухо произнес Анатас.

– Кто ты? – с трудом выговорил Алексей, дрожа от холода и выдыхая пар. Его ресницы и волосы покрылись инеем.

– Неправильный вопрос. Может, лучше спросить, кто ты? Так кто ты?

– Я это я.

– Опять неверно. Посмотри на своих спутников: даже они сомневаются в том, что ты это ты. Осознай правду. Ты же чувствуешь внутри себя перемены, ощущаешь, как настоящий ты рвется наружу. Зачем его сдерживать? Я восхищен тем, как далеко ты зашел, но пора остановиться. Всему есть предел. Не стоит все усложнять. Ты и так доставил нам много хлопот. Блудная овца должна рано или поздно вернутся в стадо.

– Я это я! – заорал во все горло Зверев.

– Ты всегда поражал меня своим упрямством. Доверься мне, – протянул руку Анатас.

– Довериться тебе?! Мышь не может верить змее. Ты ведь знаешь, что будет, так к чему эта мелодрама? Кончай с нами, и дело в шляпе.

– Не все сразу. Просто протяни мне ладонь. Протяни, если хочешь получить хоть какой-то ответ. Тем более терять тебе все равно нечего.

– По-моему, он прежде никогда не стоял на коленях, – хлебнул пива и затянулся любимым «Беломором» Грешник.

– То, что он на коленях, еще не значит, что он покорился. За долгие тысячелетия он вправе познать самого себя, – похлопал по плечу Грешника Ворон.

– Маркус, а ты уже смертный? – горбун вытащил из-за пазухи вилку и несколько раз ткнул легионера в бок. – Крови что-то не вижу! А крепыш из Бухенвальда играет не по правилам. Или я слишком нежен с ним?

– Еще одна выходка, и вместо меня на арену выйдешь ты.

– Я просто пытаюсь разрядить обстановку, Маркус. Ты какой-то нервный, напряженный. Может тебе тайский массаж сделать? Я всегда к твоим услугам, – состроил глазки горбун.

– Заткнись! – вытащив меч и приставив его к шее Грешника, рявкнул преторианец.

– Молчу, молчу, – подняв руки вверх, жалостливо прошептал горбун.

Дрожа от холода, Зверев протянул Анатасу руку. Как только их ладони соприкоснулись, стало тепло. Они оказались посреди зеленого луга. Светило солнце. Рядом бегал маленький мальчик – это был Никита, тот самый, который замерзал на крыльце своего дома в селе Радужном. Рука Анатаса легла Алексею на плечо.

– Что ты видишь, генерал?

– Я вижу счастье, радость, тепло и любовь.

– Ты видишь то, что хочешь видеть. Иногда, чтобы получить радость, счастье и, как ты выразился, любовь, нужно совершить нечто страшное. Так что зло можно творить и во благо. Запомни это, Луций.

– Я что, умер?

– Если бы я собирал коллекцию самых частых людских вопросов, то этот стоял бы на первом месте. Как только вы попадаете в чужой мир или в новую обстановку, отличную от той, в которой привыкли находиться, звучит один и тот же вопрос. Нет, Луций, ты жив. Но посмотри: голубое небо, чистые облака, зеленая трава, свежий воздух – разве это не рай?

– Я бы поверил, если бы тебя не было рядом.

– Я то, что ждет людей после смерти. Ваши молитвы доходят лишь до меня. Вы молитесь, только когда прижмет. Верить в свои силы, конечно, хорошо, но отрицание самого моего существования – это, пожалуй, уже перебор. Ты ведь выше этого мясного планктона, который не понимает, чего он хочет и ради чего существует. Зачем тебе помогать им, если ими можно управлять? Подумай, Луций, подумай хорошенько: ради чего ты живешь? Ты можешь сделать этот мир лучше, если решишься на правильный выбор.

– Сделать этот мир лучше? Хочешь сказать, что ты делаешь этот мир лучше?! Ха-ха-ха!!!

К Звереву подошел мальчик.

– Дядя, давай поиграем.

– Видишь, все не так плохо, как представляется. Ты наверняка помнишь этого паренька. Господь не помог ему. Ты не помог ему. Так что пришлось помогать мне. И ты еще пытаешься упрекнуть меня в том, что я не стараюсь сделать этот мир лучше? Вы живете ради себя, у вас принято плевать на родителей в старости, обходить больного на улице, отбирать добро у других, даже не попытавшись заработать. Конечно, так проще, кто бы спорил.

– Чего ты от меня хочешь? – капитан отстранил Никиту в сторону.

– Вот это уже другой разговор. Только мальчишка здесь не причем. Он и так многое пережил на своем коротком веку, – Анатас прижал парня к себе. – Никита, поиграй пока сам, пожалуйста. У нас серьезный разговор. Итак, чего я хочу от тебя?

– Да.

– Хочу, чтобы ты понял, что запутался.

– Вот оно как? Ну, хорошо. Тогда расскажи обо мне. Интересно услышать, что ты поведаешь.

– Я бы не прочь пообщаться на эту тему, только вот беда: ты не знаешь нужных вопросов, а без них я не могу дать хороших ответов.

– Я знаю, кто ты и чего хочешь, но я не знаю, кто я, и помочь мне в этом некому. Но ты ведь всемогущ – неужели тебе трудно немного просветить меня?

– Так ты действительно хочешь знать или снова побежишь от своей судьбы? Уверен, что тебе это нужно?

– Уверен. Надоело играть с вами в жмурки!

Анатас присел и жестом позвал Никиту. Мальчик послушно подошел. Князь тьмы усадил его на колено и погладил по голове.

– Чего ты хочешь, малыш?

– Я хочу много конфет.

– Устами младенца глаголет истина. Да будет так, – Анатас щелкнул пальцами, и на лужайке появился шикарный стол, забитый всякими сладостями.

– Беги, наслаждайся. Теперь твоя очередь.

– Ты меня этим не подкупишь. Я не малец, который видит в тебе доброго дядю. Я знаю, кто ты, и понимаю, на что ты способен. Да и мир твой совсем не таков, каким ты его показываешь. Я хочу правды.

– Чего-чего ты хочешь?

– Правды!

– С правдой, Луций, надо обращаться как с огнем: не приближаться, чтобы избежать ожогов, и не удаляться, чтобы не замерзнуть. Ты хочешь знать правду? Что ж, будь по-твоему. Ты родился в семье Гая Корнелия Августа. Он был центурионом XIX легиона, расквартированного в Германии. Твой отец был хорошим солдатом. Если бы он пореже думал о людях и почаще о себе, то добился бы куда больших успехов. Однако история не имеет сослагательных наклонений. Ты пошел по его стопам, но продвинулся дальше и встал во главе Черного легиона – элитной гвардии, собравшей лучших из лучших. За твою жестокость враги тебя боялись и ненавидели, а воины были готовы идти за тобой хоть на край света, восхищаясь твоей отвагой. Ты, Гай Луций Корнелий, должен управлять этим миром, а не быть на побегушках у тех, кого считаешь святыми. Они хоть раз протянули тебе руку помощи, объяснили, кто ты есть на самом деле? Да я больше чем уверен, что Он пичкал тебя нелепыми загадками и баснями. Ведь гораздо увлекательнее дать абстрактную подсказку, нежели сказать точно. Я же, напротив, как говорю, так и делаю. Так что сам выбирай, кому доверять.

– Я хотя бы человек?

– Конечно. Ты состоишь из плоти и крови, ты чувствуешь боль, ощущаешь радость и горе. Разве это не доказательство твоей человеческой природы?

– Тогда зачем я нужен тебе?

– Ты мне? – усмехнулся Анатас. – С чего ты взял, что ты мне нужен? Ты мне совершенно ни к чему. Мне нужна девушка, а без тебя мне до нее не добраться. Ты словно мелкий, гадкий проказник на протяжении двух тысячелетий ставишь мне палки в колеса.

– Что ты несешь?! Как я могу это делать?!

– Ну, с научной точки зрения, разумеется, никак. А с религиозной очень даже просто. Любое действие влечет за собой цепочку последствий. Если бы ты в свое время совершил то, к чему тебя готовили, ты бы владел миром. Но, к моему великому разочарованию, ты захотел поиграть в святого. И видишь, какая штука произошла? Они решили противопоставить тебя мне. Даже смешно как-то.

– Они?

– Точнее сказать Он и его приспешники, – указал пальцем вверх Анатас.

– Но как я мог помешать самому дьяволу?! – недоумевая, крикнул капитан.

– Дьяволу? Как вы любите громкие слова. Дьявол, Сатана, Люцифер – как только меня не называют. Да, ты прав, думая, что я всесилен, но и у меня есть некоторые правила.

– Правила? У тебя?

– А что такого? Или ты думал, что я огромного роста с безобразной козлиной мордой и окровавленными клыками, насилую девственниц и пожираю младенцев? Не смеши меня. Этот бред придумали ваши священники, чтобы вы понимали, как плохо не приходить к ним на поклон. То, что они делают, уже вышло за рамки веры и превратилось в любимое вами слово «бизнес». Давай-ка лучше пройдемся.

Пока капитан понял лишь одно: что-то удерживает властелина тьмы от расправы над ним, и этим «чем-то» явно была не девушка. Он последовал за Анатасом. Они шли по вымощенной дороге, вдоль которой росли финиковые пальмы и стояли красивые строения непонятного Алексею назначения. Лучи солнца отражались от глади кристальной воды искусно сооруженного водоема. Повсюду виднелись статуи. Неподалеку, распустив хвосты, ходили павлины.

– Где мы?

– Это резиденция Понтия Пилата. Я люблю здесь иногда прогуливаться. События сменяются событиями, эпоха – эпохой, а красота остается вечной и неповторимой. Я вижу, ты удивлен. Да, я не такой, каким люди привыкли меня представлять. Вам сказали, что мой удел – зло и коварство, кровь и жестокость, что я хочу видеть лишь огонь и пепелище. Вас убедили в том, что я тиран, существо, порожденное делать только мерзости. Но разве я их совершаю? Разве я вкладываю нож в руку маньяка? Разве я начинаю войны? Или, быть может, я заражаю вас неизлечимыми болезнями?

– Кто же тогда это делает?

– Вы. Вы сами. С рождения вам дается право выбирать, принимать решения. А мое дело – карать. Как только Бог отвернется от вас, вы попадете ко мне, и тогда уже никто и ничто не сможет вам помочь. Сам посуди. Предположим, ты убил пять человек, что будет тебе грозить по вашим законам? Ты же следователь, ответь мне.

– Смотря как дело обстояло. Скорее всего, пожизненное заключение. А к чему этот вопрос?

– А сколько дадут сыну не последнего чиновника в администрации, если он, пьяный, управляя автомобилем, собьет насмерть столько же людей?

– Скорее всего, отмажут. Но так всегда было.

– Вот видишь, убивать позволено тем, кто при деньгах и власти. И воровать им тоже позволено. Почему же за одинаковое преступление один получает пожизненное, а другой – максимум колонию-поселение?

– В этом я согласен с тобой.

– Тут, мой друг, грех не согласиться, потому-то я и хочу справедливости, как и ты. Но если вы не справляетесь, значит, я буду делать вашу работу. Только меня останавливают все время, жалеют вас.

– Так ведь если дать тебе волю, ты всех под одну гребенку зачешешь.

– А как иначе? Почему кто-то должен иметь преимущества?

– За что ты так ополчился на людей?

– А за что вы ополчились на крыс или насекомых? Они просто вызывают у вас омерзение, не так ли? Люди порождают у меня схожие чувства. Я ненавижу вас. Вы самые никчемные существа во Вселенной. И меня воротит от мысли, что у вас есть право раскаяться, – глаза Анатаса почернели. – Извини, я отвлекся от нашей беседы. Вижу, ты заинтересовался виллой прокуратора? Смотришь на нее, словно впервые видишь. А ведь ты был его другом. Генерал Черного легиона, самый преданный и непобедимый цепной пес Рима. Ты был лучшим другом не только Понтия, но и самого императора. Беспощадный, бескомпромиссный, безжалостный военный гений того времени. Одно твое имя заставляло врагов трепетать. Один вид твоего легиона вызывал панику в рядах противника.

– Я не понимаю, о чем ты. Я не помню этого.

– Как же так? – огорченно и с легкой иронией спросил Анатас и щелкнул пальцами.

В ту же секунду прекрасная вилла прокуратора Понтия Пилата ожила: у каждого входа стояло по нескольку стражников в блестящих доспехах, прелестные рабыни в белоснежных тогах улыбались, приветливо кивали и смущенно отводили взгляды. Картина, открывшаяся взору Алексея, походила на сказку.

– А теперь смотри и вспоминай, – наклонившись к уху Зверева, тихо прошептал Анатас.

Входные ворота резиденции с грохотом распахнулись. Налетевший ветер подхватил и закружил в вихре мирно лежавший песок. В пелене пыли появились силуэты воинов. Центурия прошла через врата и оказалась на дворцовой площади. Навстречу солдатам не спеша вышел человек. Для него тут же вынесли и поставили кресло, а когда он нехотя присел в него, к нему подошел огромного роста преторианец и поклонился.

– Прокуратор Иудеи желает его видеть, – выпрямившись, скомандовал он.

Коробка центурии разошлась, образовав три стройные шеренги. Центурион схватил за шиворот какого-то нищего и пихнул его вперед с такой силой, что тот прокатился по вымощенной дороге несколько метров, оставляя за собой пыльное облако, и оказался у ног прокуратора. Оборванец лежал, еле дыша. На его теле виднелись синяки и кровоподтеки. Властелин Иудеи снова шепнул что-то преторианцу. Тот быстрым шагом подошел к несчастному, схватил его за волосы и задрал голову так, чтобы нищий мог видеть властелина. Прокуратор долго вглядывался в лицо человека, стоящего перед ним на коленях. Он смотрел так, будто не хотел верить своим глазам. Но нет, перед ним был именно Гай Луций Корнелий – в недавнем прошлом друг и защитник Рима.

– Приветствую тебя, прокуратор, – хрипло произнес оборванец и тут же получил удар по затылку.

– Не смей открывать рта, пока господин сам с тобой не заговорит! – рявкнул стражник.

– Успокойся, Маркус. Он сделал многое для Рима и для нас с тобой лично и вправе говорить. Так что ты скажешь, генерал?

– Вы не ведаете, что творите, – вытирая кровь с разбитой головы, проговорил нищий.

– Напротив, мой друг. Мы знаем, что делаем, а вот ты повел себя странно. Предал меня и Маркуса. Да что там, ты предал самого Кесаря! И за предательство ты поплатишься головой. А все ради кого? Ради сумасшедшего, возомнившего себя царем иудейским и сыном какого-то бога?! Видит великий Марс, я был твоим другом и не хочу твоей смерти. Отрекись от того, что ты говорил, и, возможно, великий Кесарь дарует тебе жизнь за твои былые заслуги.

– Поступайте со мной, как хотите. Объяснять я вам ничего не буду, да вы и не поймете. Отрекаться от своих мыслей мне незачем. Я жил слепцом, но теперь прозрел. А ты делай, что должен.

– Да как ты смеешь?! – ударив генерала в живот ногой, прокричал преторианец. – Как ты смеешь так отвечать?!

– Подожди, Маркус, – остановив воина, Понтий подошел к человеку в лохмотьях и наклонился над ним. – Разве ты забыл, из какого ты рода? Разве ты забыл, через что нам пришлось пройти? Ты что творишь? Не помнишь, сколько раз мы ходили по самому краю?! Хочешь скатиться до уровня наших отцов?! Посмотри на себя: корчишь праведника после того, что творил? Запомни, ты не лучше меня! Сейчас ты делаешь то, что нашептал тебе твой мессия. Как он вас учит? Подставь другую щеку, если ударили по одной? Посмотри на свои ладони! – схватив его за рукав и небрежно тряся, кричал прокуратор. – От них несет кровью! Ты внутри волк, хищник! А как ни старайся, хищник жрать овес не станет! Или ты забыл, как сжимала эта ладонь рукоять меча? Опомнись, все еще можно исправить. При твоем желании и моих возможностях все уладится и станет, как было. Но если нет… – Понтий повернулся к нему спиной и выждал паузу. – У меня в последнее время жутко болит голова: такое ощущение, словно еще чуть-чуть, и она лопнет. А ты доставляешь мне лишний повод для мигрени. Каиафа просит распять твоего учителя. Первосвященник явно видит угрозу в «царе иудейском». Наверное, он действительно столь велик, если они испугались его. Да и чтобы заморочить голову такому человеку, как ты, нужно быть весьма талантливым.

– Прежде чем рассуждать, надо услышать хотя бы одно слово из его учения, – хрипло ответил Луций в спину прокуратору.

– Поверь, у меня еще будет возможность пообщаться с ним. А человек, предавший однажды, будет предавать и дальше. Маркус, я не хочу с ним больше говорить. Объясни ему все сам, – так больше и не повернувшись к Луцию, Понтий удалился.

Резкие и мощные удары не заставили себя долго ждать. Они обрушивались на несчастного до тех пор, пока он не потерял сознание от боли, но даже после этого экзекуция не прекратилась. Луций не чувствовал ничего, кроме обиды и злости, смешавшихся с кровью, текущей из его ран. Он ненавидел и проклинал себя. Это было раскаяньем – тем, что делало его чуть ближе к учителю, чем остальные присутствующие. Генералу представлялось, что он шел по бескрайнему полю. Роса скатывалась с его босых ног и приносила прохладу телу. Он касался высокой травы, его руки чувствовали ее нежность. Вдали за горизонт садилось солнце. Внезапно его ладонь ощутила такой холод, что пальцы свело судорогой. Теперь его рука сжимала меч. Его легкие не могли вдохнуть воздух: грудь сжали тяжелые доспехи. Мирная степь превратилась в поле брани, где повсюду лежали обезображенные трупы. Он шел, а под ногами хлюпала кровь, и все поле до горизонта было покрыто телами павших. Легион римских воинов стучал о щиты копьями и мечами и скандировал его имя. Вдруг смертельный холод охватил все его тело. Луций открыл глаза. Над ним стоял Маркус с кувшином, из которого только что окатил его ледяной водой.

– Ну что, очнулся? А ты и впрямь сделан из камня. Твой друг прокуратор хочет, чтобы именно ты казнил этого мессию. Соглашайся по-хорошему.

Луций медленно осмотрел место, где находился. Это была площадь с высокими колоннами, вдоль которых возвышались деревянные кресты. Площадь оцепили воины.

– Нравится пейзаж? – Маркус подошел ближе и схватил его за грудки. – Знаешь, для кого это?

Но тут пейзаж застыл. Даже пролетавшие мимо птицы замерли в воздухе, словно нарисованные на картине.

– Надеюсь, ты читал Библию, капитан? – подойдя к одному из крестов, спросил Анатас и протянул руку к конструкции, не касаясь ее, но как бы нащупывая невидимую грань между ладонью и деревом.

– Я… я знаю историю, – неуверенно и настороженно ответил Зверев. – К чему ты клонишь? И как это связано со мной?

– Ты мне так и не ответил.

– Да.

– Тогда ты, наверное, слышал о двенадцати учениках. На самом деле их было тринадцать.

У капитана в голове эхом пронеслось слово «тринадцать», а по телу пробежала крупная дрожь.

– Но как такое может быть? Нигде об этом не упоминается, – попытался сглотнуть слюну пересохшим горлом Алексей.

– Правильно, нигде ты этого не найдешь, потому что есть то, чего люди не хотели сохранять в летописях для своих потомков. Когда Иисус умер, тьма снизошла с небес, содрогнулась земля, и только тогда свидетели его кончины поверили, что он и впрямь был сыном Божьим.

– Но где тут связь со мной?!

– Ты был тем, кого не вписали в историю: ты был тринадцатым. Признаюсь, ты раскаялся, но одного раскаянья мало. Поэтому ты и видишь сны, о которых никогда и никому не рассказывал, списывая их на усталость и психологические проблемы.

– Но что я сделал?!

– Ты не только предал, но и убил. Я вижу, ты не осознаешь содеянного. Но я покажу тебе, кто ты.

Алексей сидел рядом с мальчиком, который все время плакал и просил поиграть с ним. Мальчика звали Маркус.

– Ну что ты все время пищишь?! – рявкнул Луций и отвесил ему подзатыльник.

– Луций! – послышался строгий голос отца. – Он твой брат. Ты должен защищать его, а не прописывать ему оплеухи!

– Да, отец, – смиренно согласился он.

Время ускорилось, как на кинопленке: дома дряхлели, на их месте строились новые, лица сменяли друг друга. Действие перенеслось куда-то в леса Германии.

– Мы идем почти месяц, нас никто не преследует и никто не атакует. Это наши земли. Что мы здесь делаем? – врезался в уши повзрослевший и возмужавший голос Маркуса.

Луций огляделся. Он слышал шелест деревьев и вдыхал свежий воздух, от которого кружилась голова. Да, это не Рим с его спертым запахом и каменным лабиринтом улиц. Это Галлия.

– Повстанцы собрали армию, ею командует Бартус. Они разграбили уже несколько вилл, разбили три гарнизона, постоянно перехватывают обозы с продовольствием и грабят наших жителей. Не стоит их недооценивать. Бартус служил Арминию и действует так же, как действовал этот предатель, – ответил Луций.

– Ты взял с собой гвардию, которая должна охранять императора и Рим. Зачем? Сражаться против рабов?

– Это мой легион, Маркус, заруби себе это на носу. Эти воины прошли со мной огонь и воду. А сражаться против рабов намного сложнее, чем против воинов. Раб знает, что его участь – смерть на кресте. Так зачем тратить жизнь впустую, когда можно забрать с собой несколько граждан Рима? Страшен человек, которому нечего терять.

– Но тут нет ничего, кроме леса и сырости.

– Легион! Стой! Принять боевой строй! – прокричал Луций и, привстав на стременах, стал всматриваться в густой туман.

– Что происходит?

– То, что ты хотел. Мы настигли их. Там впереди их лагерь!

– Они ждут нас?

– Да, им некуда больше идти, там их жены и дети! Они будут биться.

– Ха! Может, пошлем парламентера?

– Боюсь, Маркус, они просто отсекут ему голову.

– Так что будем делать?

– У нас есть приказ. Будем атаковать! Рабов нужно наказывать: они должны понимать, что значит противиться воле хозяина.

– Клементий ведет свой легион с востока и нагонит нас через два дня. Может, подождем его? А пока возьмем лагерь в осаду. Зачем терять людей? Они все равно не дадут открытый бой, а превосходство в численности – уже победа.

– Зачем делить славу, если мы можем получить ее целиком? – Луций пришпорил коня и помчался впереди строя. – Братья! Марс смотрит на вас! Впереди жалкие рабы! Они построили укрепления, думая, что этот вал сможет остановить римскую армию! За этой ничтожной преградой вас ждут вино, женщины, золото и слава! Я отдам это поселение вам на три дня, если вы захватите его до заката солнца! Убейте их до прихода Клементия! Мне не нужны пленные, мне нужны колья с их головами! Мне не нужны рабы, мне нужна победа!

Легион ответил Луцию одобрительным гулом и лязганьем мечей о щиты.

– Приведите ко мне их жалкого вождя! Я хочу посмотреть в глаза твари, которая осмелилась напасть на наших граждан!

– Луций, они вырежут всех, – с иронией сказал Маркус, глядя на ровные шеренги легиона.

– А ты думал, слава достигается в тавернах за кубком вина? – усмехнулся Луций.

– Война должна быть честной.

– Ха! Война – это то, где нет правил! Победителей не судят – ими восхищаются. Хочешь прославиться, держись меня, – Луций помчался вперед, увлекая за собой конницу.

И снова туман.

– Манипул, принять защитное кольцо! Принять защитное кольцо!

Воины встали в круг вплотную друг к другу, сдерживая натиск разрисованных варваров, которые, не жалея себя, бросались на острые мечи римлян.

– Сжать строй! Плотнее! Держать позиции! – командовал Луций, глядя, как когорта обходит врагов сзади, а центурия огибает по флангу. – Держать строй! Сжать ряды! Держать строй! Оттащить раненых в центр! Не бросать своих! Защищать позиции! Маркус, встань в строй вместо Июлиана! Быстрее!

Маркус бросился в строй. В него тут же врезались несколько воинов противника. Сокрушив одного из них сильным ударом, он незамедлительно расправился со вторым, секундой позже схватил за волосы третьего, повалил на землю, приставил к его горлу меч, и замер. Его рука дрогнула. Перед ним была прекрасная девушка лет семнадцати. Он опустил меч, глядя в ее карие, бездонные, как пропасть, глаза, и движением головы показал, что она может идти. Девушка побежала в сторону укреплений. Тут же над головой Маркуса просвистел клинок и вонзился в упругое тело варварки. От неожиданности Маркус вздрогнул. Мимо него быстрым шагом прошел Луций и, подойдя к корчащемуся телу, брезгливо вытащил нож из-под лопатки. Он намотал девичьи волосы себе на руку, поднес клинок к горлу и, глядя на Маркуса, медленно перерезал его.