Текст книги "Я - Божество (СИ)"

Автор книги: Алексей Майоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Невозможный сон

Если бы я позвал её! Возможно, история повернулась бы иначе, но рядом не было ни Виктора, который бы мне намекнул, не было и Маши, которая бы повернула ситуацию в нужное русло, не было Олега, который бы прямодушно, может слегка и грубовато, но дал бы мне совет.

Это воспоминание так дорого мне, что я вынужден уточнить – люди так грубеют после двадцати. Если бы я вернул Сашу обратно, мы бы вряд ли даже поцеловались, но это было бы начало продолжения.

А так это было начало конца.

Та незаметная ниточка, паутины, что планомерно затягивалась вокруг.

Мы помирились, но не возникло большего, что могло бы возникнуть, но я ещё не умел правильно начать, а Саша уже не могла сама по-детски вернуться.

Это деление на «ещё» и «уже» главное во всей этой истории!

Вдумайтесь в эти «ещё» и «уже». До и после. В их игру, когда они, то вместе, то врозь, то одно за другим, то наоборот.

Когда Таня уже начала падать, но ещё не упала, я уже обретал СИЛУ, но ещё не обрёл, чтобы предотвратить падение.

Я уже могу не дать ей разбиться, но Таня уже мертва.

Я ещё жив, но почти уже мёртв, когда иду по заснеженной аллее.

Вы уже слушаете мой рассказ, но ещё не понимаете в чём дело.

Ничем не могу помочь!

Потому что, когда Виктор УЖЕ сообщил мне свою догадку, я ЕЩЁ не был готов понять её, а он УЖЕ не мог ждать, у него почти не оставалось времени.

Потому что, когда я собрал всех и сказал в чём дело, почему мы должны быть вместе, остальные решили, что у меня помутился разум.

Знайте, понять суть можно только пройдя путь сначала и до конца, а он не так долог.

Я УЖЕ знаю, что ждёт меня в конце аллеи, но ЕЩЁ не дошёл до конца.

Уже, ещё, ещё, уже, – это мелькают золотые спицы колёс самого времени, колесницей мчащегося между отблесками адского огня снизу и небесным сиянием сверху?

После этого мы с Александрой никогда не ссорились и были очень близкими друзьями, но ближе, чем этой ночью, ни разу.

Да, важная деталь: я же начал говорить о споре, это был последний раз, когда я пытался убедить Сашу в чём-то и верил, что это возможно.

В тех же Саянах этот спор и стал причиной нашей большой ссоры, после который произошла сцена у костра, Александра сидела рядом с морщинистым стволом истекавшей смолой сосны и говорила:

– Ничто не заставит меня поверить в реинкарнацию!

В том возрасте предметом споров часто становились вещи высокого полёта мысли и философии. А чем старше, тем приземлённее делались темы разногласий. "Что сильнее: дружба или любовь? А смысл жизни?" – для пятнадцати лет. Куда идти: в кино или в театр? Какой костюм одеть? Это стало бы темой нашего спора сегодня, в двадцать пять.

Я возмутился тогда:

– Но ты же не можешь опровергнуть переселение душ?

– Не могу, – согласилась Александра.

– Значит нельзя говорить, что ты в неё не веришь, – продолжал я, – или что она не возможна.

Но логика не для Саши, и она возражает:

– Чепуха! А почему ты считаешь, что она есть?

Я задумался, весь разговор сам я и затеял, пытаясь поделиться тем, чего не понимал, но уже начинал обретать.

– У меня есть воспоминание сна, – смутившись, начал я, – того, ЧТО мне привиделось, не могло быть.

– Что за сон? Все наши сны – части памяти, – уверенно аргументировала Александра.

– В том-то и дело, что в пять лет я не мог знать того, что видел во сне, – напряжённо согласился я.

– Значит, ты просто забыл, что видел это раньше, – нахмурилась Саша.

– Ты не поняла, я просто не мог этого знать в пять лет! – повторил я с напором, – когда я увидел этот сон, я даже не понял, что я видел. И только взрослея, я осознал, что это был за сон.

Саша наклонилась, светлые волосы упали на лоб, она нервно убрала их в сторону, пристально целясь своим взглядом в мои глаза:

– Перескажи сон, станет ясно: мог или не мог.

Я ощутил, что краснею, что моё лицо горит:

– Не могу! Но поверь, это была не моя память! Этого не могло случиться со мной в этой жизни. Я такого нигде не мог увидеть. Поверь мне! – я говорил медленно, с расстановкой и упором.

Александра напряжённо сглотнула, даже лицо переменилось: исчезла та хитрость, и то превосходство, которое со временем превратится в неснимаемую маску. Её серые глаза уставились в мои голубые. Я гипнотезировал ее, чтобы заставить поверить. Она почти сдалась. Она была прекрасней, чем когда-либо, но её упрямство взяло верх – Саша опустила глаза.

– Что ты видел? – защищаясь прежним вопросом, процедила она, злясь, что была сорвана маска, за которой, я успел понять, кроется неуверенность маленькой девочки.

Ярость зажглась внутри у меня: я знал, что имею доказательства, но мне было стыдно сказать об этом вслух. Я боялся быть осмеянным. Проклятая гордыня! Для не меня, это могло быть и выдумкой, и знаком начинающейся болезни мозга, иметь тысячи прочих объяснений. Мне страшно передать это знание, даже ей! Одновременно я снова ощутил наплыв беспокойства, как тогда на крыше.

– Постой, – вмешался Виктор, – ты утверждаешь, что видел во сне в пять лет вещь или процесс, которой не видел раньше?

Я кивнул, Виктор продолжил:

– Ты утверждаешь, что этого не могло случиться с тобой, не потому, что не можешь вспомнить, а потому, что по логике твоей жизни ты не мог этого видеть?

– Да.

– Ты проверял после этого сна, совпала ли та картина с реальной?

– Да, до самых мелочей, которые помню, – согласился я и снова покраснел.

– Тогда ты прав, – заключил Виктор.

– Как можно! – воскликнула Саша, вскакивая на ноги, призывая в свидетели сам ландшафт, окружавший нас, – Витя, ты же умный парень?! Он лапшу на уши вешает! Пусть скажет, что он видел!

– Не могу, – упёрся я.

– Ты лжёшь! – парировала Саша, – он же красный, как помидор, посмотрите!

И так далее.

В результате мы так взбесились друг на друга, что она подначивала меня и провоцировала, а я начал кидаться в неё пустыми ржавыми консервными банками у всех на глазах.

Теперь-то я могу рассказать: в пять лет мне приснилась голая женщина со всеми подробностями. Такими деталями, которые не изображают на картинках, не показывают в музеях и о которых не пишут в словарях. Даже в день той ссоры я ещё не до конца проверил этот сон. Я был ещё слишком юн. Однако я уже успел провести целое расследование. Напротив моего дома были Оружейные Бани. Я нарочно подглядывал за женщинами в женском помывочном зале, который бал в полуподвальном этаже. Я даже заплатил все свои карманные деньги старшей сестре соседского мальчика, чтобы она разделась передо мной. И я увидел странную разницу между этой девочкой, ей было пятнадцать, и теми взрослыми женщинами в бане и той, которую я видел во сне – масштаб. Масштаб был таким, как если бы взрослый мужчина смотрел вблизи, а не маленький пятилетний мальчик издали, которому взрослые кажутся великанами.

Это был 1983 год, таких картинок в журналах не существовало, а таких фильмов по телевизору не было. У родителей в таких деталях я этого подглядеть не мог. Подобные картины доступны стали с началом девяностых годов, тогда-то я и проверил. Всё соответствовало сну. А про масштаб я добавляю уже сейчас, пережив и проверив самолично всё в деталях.

Но разве мог двенадцатилетний мальчуган рассказать это тогда девочке, да ещё прилюдно? Мне и сейчас неловко было говорить об этом, а в том возрасте и подавно.

Потом мы поссорились.

Потом сидели у костра.

Она ушла, а я не вернул её.

Я посидел чуть во мраке и сам отправился на боковую.

Пока не произошло ничего страшного, ростки ошибки пробьются сквозь мишуру реальности через полгода, зимой.

Вот и всё, что я хотел рассказать про тот момент жизни.

Да, последняя деталь: под утро хлынул дождь, размыв часть склона, находившегося над нами. Произошёл камнепад, казалось, трясётся земля. Никто не пострадал, но наутро дежурные поносили меня на чём свет стоит – склад дров на утренний завтрак был завален грудой валунов не меньше центнера каждый.

Помню, Виктор, нахмурившись, отвёл глаза от вспухшей за ночь по причине ливня реки, посмотрел на меня, а потом на груду камней.

А мне вспомнился тот случай с автобусом и давешний спор Олега и его отца. Если бы не я, то на месте дровяного склада оказалась бы их палатка.

Виктору, наверное, вспомнилось тоже самое.

Что происходит?

Описание событий усложняется. Начиная с того, даст ли ОН вообще вам увидеть этот труд. Уверяю, а в будущем мы не раз убедимся в этом – у НЕГО есть чувство юмора, и вполне своеобразное. Эта рукопись может исчезнуть полностью, так и не появившись, может вынырнуть невесть откуда из-под пера всемирно известного романиста, а, может, повеселит ярким пятном профессоров психиатрической клиники. Судьба этой вещи зависит от меня менее всего, я борюсь и существую по причинам вселенского масштаба, а это – так, хобби, вроде мимолётной улыбки симпатичной девушке на жаркой улице.

Вторая проблема, литературного склада: что раньше – яйцо или курица? Если я скажу сразу всё, как есть, то буду поднят на смех, и каждые девять из десяти читателей бросят ставшее глупым занятие. Вроде неопытной женщины, которая растягивает процесс ухаживаний, заманивая: могла бы отдаться на первом свидании, но тогда всё так, скорее всего, и закончится, а может иначе, манить грядущей близостью месяцами, как призом и предметом вожделения, выворачивая партнера наизнанку и в моральном, и в физиологическом плане. Именно такие бывали самыми известными самками мира человеческого, хотя в сексуальном плане не представляли из себя ничего особенного. Поверьте моему историческому опыту, пусть пока это забавно звучит. Поэтому не торопитесь понять всё. Иногда на это уходит целая жизнь, а иногда – несколько.

И наконец: нельзя начинать с приза, с диагноза, с десерта. Вот нам эксперимент. Я заявляю, что Великая Французская Революция с поголовным гильотинированием была затеяна только ради уничтожения моих партнёров и меня в том числе? А процесс Салемских, возможно, ведьм был затеян мной во времена общей инквизиции, родоначальником которой был ОН? Каково? Цветочки? Вифлеемская резня младенцев есть ни что иное, как ЕГО попытка расправиться со мной или кем-то из моих друзей. Помпеи, Первые, Вторые Мировые войны, эпидемии! Напоминает Курта Воннегута с его «Сиренами Титана», не правда ли?

Ну, как? Мои читатели уже диагностировали меня?

А мы уже прошли заметную часть текста, так что надеяться на лояльность последних я имею право.

Будем считать пока это шуткой.

Конечно же, всё гораздо сложнее.

Сейчас мы знаем и про автобус, и про каменный обвал и подобный юмор уже не так забавен, как был бы в начале.

Никому, кроме Виктора, как позже выяснилось, даже не приходило в голову задуматься над вопросом: почему я, будучи самым младшим, так органично вписывался в нашу компанию почти на равных? А почему я вообще оказался самым младшим?

А вот маленькая в череде многих подсказок, что как капли точат скалу нашей косности восприятия. Олег родился за год и три месяца до меня. Ему было около месяца, он мирно лежал на столе в доме, где и бабушка, и мать заботясь о нём, не смыкали глаз, уж поверьте мне, родители Олега были подобраны таким образом, чтобы, пока он был слаб и беспомощен, никаких осечек не случалось.

Предупреждаю, здесь как в сложном механизме, вроде всё работает само собой, а копнёшь, присмотришься – и заподозришь, что имеющийся порядок вещей тщательно выверен. Сколько младенцев месячного возраста погибло за всю историю человеческого рода?

Много.

Гадайте – не угадаете.

Упала люстра, просто так: без землетрясений, без дома в аварийном состоянии, без ссор в семье, где папа достал берданку и пальнул в потолок, без назойливых соседей, затеявших ремонт. Часто ли падают люстры? Эй, молодые отцы и матери, вы бережёте собственных чад, но вы учитываете люстры? Всегда ли вы кладёте ребёнка, заботясь об этом факторе?

Люстра была чугунная, с минералогическими излишествами, как и подобает в состоятельной семье. Она попала Олегу прямо в череп. Флегматичный врач позже заявил, что смерть Олега была лишь вопросом одного-двух миллиметров.

Кто сбросил люстру?

Кто её отклонил?

А не этот ли удар по голове сделал Олега более импульсивными, нежели следовало, что в результате стало причиной того, что случится в грядущем?

Можно возразить: мало ли случайностей?

Я тоже могу сказать это, а потом рассказать о собственном появлении, одной из многих случайностей.

Нет, не в этом смысле, я был запланирован, родители были подобраны, город был именно таким и в таком историческом состоянии, где такой младенец, как я, мог затеряться в толпе похожих детей. Например, ни один западноевропейский город не выдерживал критики, не говоря уж об Америке. Только Москва. Пекин мог быть лучше, но в юго-восточной Азии мы бы не собрались так просто. Должно быть много цивилизации, людей, перемещения человеческих масс, бардак, мутная вода. Конечно же, город должен быть большим, чтобы его уничтожение было слишком высокой ценой за простое подозрение.

Хотя вспоминается Всемирный Потоп, Ноев Ковчег, Гибель Динозавров после падения метеорита. Если я проиграю, то ряд можно будет продолжить. А если бы выиграл? После. Главный приз. А пока я смогу лишь плакать стихами поэтов, печалиться мелодиями напевов композиторов, мечтать книгами писателей и грезить картинами великих живописцев.

…Затеряться в толпе похожих детей. Увы, не многие из них дожили до зрелого возраста. Статистика – великая вещь, надо только знать, по какому фактору ОН производил «отстрел». И цепочка случайностей превратится в закономерность. Время было рассчитано, как нужно – крушение империи, перемещение людей – норма. Кем бы ОН ни был, но даже Я, даже сейчас, не берусь связать появление Олега в Ереване, себя в Москве, Александры в Ленинграде, Виктора в Алжире, а Маши в Хабаровске? ЕМУ понадобилось двадцать лет для стопроцентного просчёта ситуации.

Но когда сомнений не осталось, ОН взялся за нас по-настоящему. Этот участок материка – да, я имею в виду Евразию – уцелел просто потому, что мы уже были достаточно сильны…

…Снег скрипит под ногами, голые ветви чернеют в облачном небе, дорожка грязна, асфальт в трещинах. Раннее утро, рабочий день, немногие могут позволить себе праздно шататься и любоваться уродливым парком, придушенными коммуникациями города в не самый романтичный период года – позднюю осень. Я вдруг вспомнил этот парк совсем другим, он только зарождался – это, должно быть, было лет 400 назад. Или в другом месте. Ясновидение вовсе не так полезно, как может показаться. Ясновидение и всеведение. Для слепого прозреть – счастье, но он не сможет видеть каждый уголок Мира одновременно. С памятью тоже самое, я бы мог оказать неоценимую услугу историкам нашего мира, вспомнив многое, но некоторые вещи пришлось бы извлекать из глубин серого вещества так долго, что никто из нас не дождётся желанного факта просто по причине смерти. В идеале всё было бы проще, но есть ещё ОН, ОНА или ОНО, борьба с которым лишает меня почти всех дополнительных сил.

Парк безлюден: в облике кого ОН явится? Смешно, мы так хорошо знакомы, а я даже еще не вспомнил ЕГО лица. Это не сложно. Но жаль тратить последние мгновения жизни на то, что я и так увижу и узнаю через пять минут. Лучше я буду вспоминать – самое приятное, что остаётся, когда ты повержен… да, я неисправим, я уже работаю над следующим появлением… пусть какой-нибудь урод набивает этот текст вчера или завтра: авось, я сам его прочту и восприму как подсказку или предупреждение. Может, произведение уже написано, издано, распродано, а я просто мало обращал внимания на литературу? Мог бы вчера вечерком уже быть предупреждён, и мы не полезли бы с ней на эту злосчастную крышу? Хотя вряд ли, ОН тоже настороже.

Я озираюсь, но лавки пусты и неуютны, впереди доносится музыка. Может, встреча назначена в кафе?

Конец Света наступит между глотком поддельного «капучино» и затяжкой набитой фальшивым табаком сигареты «Мальборо». Незнакомец в коричневом пальто подмигнёт мне. Или случайно обретённая сестра поцелует в щёчку на прощанье. А может уставшая шлюха отдастся мне прямо там, на удивление только что опохмелившегося продавца хот-догов. И Земля сойдёт с орбиты…

У нас у всех замечательное чувство юмора: а что остаётся, когда ты и вечность на одной чаше весов, а твоя излишняя тщеславная любовь к этому мирозданию на другой, и эта любовь слишком сильна, чтобы сдаться?

В этой жизни я не курю, не пью фальшивого кофея.

Последний парадокс, кто из НАС будет им, а кто мной? Продавец хот-догов? Шлюха? Монахиня? Незнакомец?

Можно смеяться: это забавно.

Забудьте пока этот приступ бреда, лучше я расскажу вам о прошлом.

Александра, Виктор, Маша, Иван – размышления

Известно, что строй солдат, маршем шагающих по мосту, может привести к разрушению оного. Мы были таким вот отрядом. А мост, по которому мы шагали, был вселенной. Увы, мы ещё шли не в ногу, но нас уже становилось всё меньше.

Почему я так сокрушался о Сашеньке? О нашей несостоявшейся любви?

Потому что через полгода появился мой тёзка.

Не помню, как меня зовут. Как я назвал героя своей книги? У нас было и будет так много имён, что в сущности не важно. Вспомнил, моего тёзку звали Иваном, как и меня. Чтобы не было путаницы, я буду звать его на английский манер Джоном. Джон не был глуп. Физически парень был развит лучше меня. Если вычесть из него меня, то получится именно то, чего Саше не хватило во мне. Он не имел к нам никакого отношения, единственной его задачей было духовно отдалить Сашеньку от Виктора, от Олега и от меня. По иронии судьбы или чьему-то расчёту Джон оказался двоюродным братом Виктора. Братья были друг к другу равнодушны, каждый терпел другого. Виктор морщился, когда заходила речь о Джоне, так как уже догадывался, что происходит, и благоразумно не вмешивался в то, что изменить был уже не в силах. Просто терпел, он даже не захотел намекнуть в чём дело, я бы вряд ли поверил, а ему бы это стоило жизни.

Виктор ждал, ждал до последнего, и дождался с точностью до секунды. Виктор угадает момент, когда нашего общего могущества будет достаточно, чтобы успеть сказать мне всё, что он знал, и не погибнуть, пока всё будет не сказано. Тогда нас уже будут уничтожать в открытую, маскировки не останется, терять будет нечего, а пока мы были лишь группой подозреваемых из многих прочих, которых «опекал» мой вечный визави. Надо было молчать и терпеть.

Виктор молчал и терпел.

Почему он был так дорог мне? Потому что первым вспомнил, что нас связывало испокон времён, а я это почувствовал. Так бывает дорог друг, узнавший тебя в толпе и пришедший на помощь… или женщина, с которой был близок, возвращающаяся в трудную минуту, ощутив, что нужна… или солнце, выглянувшее, когда ветер излишне силён и холоден… или луна, выбравшаяся из-под тучи, чтобы путник не потерял тропы в лесной глуши.

Этот Джон уловил флюиды влюблённости, зарождавшиеся между мной и Александрой, и перехватил их без труда, ибо был создан для этого. Он был боеголовкой с любовным наведением. Ощутив рядом любовь, он вторгался и разрушал её. Я думал посвятить этому периоду нашей жизни целую главу, но не хочу. Этот карманный иуда рода человеческого, даже не подозревал, кого поцеловал в лице Александры и что это был за поцелуй. Полагаю, роль сребреников сыграло голодное юношеское либидо. Ничего плохого сказать о нём не могу: парню даже не понадобилось её соблазнять, он уже был близок к этому, но задача зла была выполнена прежде, чем это произошло. Планом был не соблазн, не связь – а разрыв и разлука. Антураж, необходимые эмоции и удары обеспечили родственники с обеих сторон. Сашина мама считала этого Джона тупицей и нещадно давила на Сашу, так давила, что подавила надолго в ней саму способность любить. Косные родители Джона сочли Александру с её свободолюбивой манерой выражать свое мнение и одеваться девицей лёгкого поведения. Когда-то, возможно, она была ею, но не в этот раз. Если бы на месте Джона был я, мы бы это всё победили, но одна против всей этой толпы, инспирированной нашим недругом, Александра была бессильна.

Самая тонко организованная из нас была нейтрализована. Основой и знаменем Сашиной натуры была вера, доверие, убеждение. Играя на этом инструменте, она могла творить чудеса. Мой тёзка и его родственники уничтожили эту веру. Пока мы оставались вместе, Александра умудрялась частично восполнять утерянные способности. Но отныне она уже занималась не нашей победой, а собственной бедой, и на распутье свернула в сторону своей беды. Как человек, она ищет веру, окунаясь в православие, в логику, в колдовство. К сегодняшнему дню фиаско – её реальность.

А виноват я.

Тысячу раз я.

Я не смог заставить её поверить тогда в свой сон.

Я не смог дать ей того, что должен быть.

И ей не хватило того же.

Но вина лежит целиком на мне.

Это – не просто самобичевание, это – совесть.

Чего-то мне не хватило.

Господи! Помоги понять. Наставь на путь истинный! Чего-то не хватило? Прошу: обрати внимание на это, мне действительно кое-чего не хватило. И это было моё секретное оружие против тайного врага. Последняя битва, что едва не стала моей победой, была этим хитрым ходом. Я добровольно отказался, поддался, не учёл одного фактора, вроде бы не придав ему значения. Мой соперник, с которым мы вот-вот повстречаемся, попался на эту удочку. Или я попался на его удочку? Бог молчит, и моё отражение в зеркале само немо вопрошает в ответ на мои же вопросы.

Кто кого перехитрил?

Я заплатил Александрой за свою военную хитрость.

В этом моя главная вина.

Она могла бы прожить долго, без особых страданий. Только в те редкие минуты откровений, когда колёса вселенной мерещились бы ей, она бы понимала, что потеряла ось и цель.

Вот он – ещё один парадокс: врагу не нужна ничья смерть, вернее выгодна только смерть самых опасных – которые живые опасней мёртвых – тех, кого не возьмёшь ни деньгами, ни страстью, ни болезнью, ни страхом, ни верой, ни борьбой, ни властью.

Кто из нас зло, а кто добро? Я уже давно не задаюсь подобным вопросом. Тонкость ситуации в том, что с Машей карта разыграна так, что мне самому придётся убить её, чтобы возродить заново, а реальность будет беречь её, как зеницу ока.

Помните, я уже касался процесса Салемских ведьм?

А это уже какой раунд?

Александру, например, враг победил борьбой за неё саму.

Виктора врагу пришлось убить.

Меня тоже, возможно.

Эта партия играется давно, повсюду расчёт: вот, например, из всех нас кого проще всего убить на протяжении жизни? Я описал почти всех. Временно отсрочим сей вопрос.

Ещё парадокс.

Представьте себе Виктора с мощными мозгом, направленным не на победу, а на выживание? А если целью моего упрямства сделать жизнь, а не победу? Бессмертие давно было бы на вооружении человечества.

Главная моя цель – убить тех, кого потом убить будет тяжелее всего, и можете быть уверены, что своё намерение я исполню без колебания прежде всего по отношению к себе.

Главная же ЕГО или ЕЁ цель – оставить в живых любого из нас.

Я окончательно всё запутал, простите, я не писатель, я всего лишь бог. Представьте себе шахматную партию со всеми её обменами, обманными ходами, тактикой, стратегией с первого хода и до последнего мата, последней ничьей. Попробуйте описать это. В шашках вообще есть ситуации, когда во избежание проигрыша приходится заставлять противника поедать твои собственные оставшиеся шашки.

Жертва во имя ничьей.

Кто будет платить за жертвы? Приносящий? Или принимающий?

Кто хуже?

Вернёмся к моему тёзке. Временно он даже перехватил всёх прочих, п еребив моё обаяние.

Но Олег был слишком предан, Виктор – умён, Маша – непостоянна, чтобы обычный парень мог стать центром их всех.

Последнее, что я скажу, прежде чем забыть о нём, просто ради удовлетворения любопытства читателей. Джон живёт в Баварии, куда его родители эмигрировали. До этого парень избежал проблем с военкоматом, его первая девушка была очаровательна, вторая тоже. Он играет на контрабасе и проживёт хорошую жизнь. ЕГО слуги в большинстве своём счастливы и вознаграждены. МОИ помощники бедны, преследуемы, брошены, гонимы.

Кто из нас зло?

Кто добро?

Я постоянно задаю вам и себе этот вопрос, потому что его не принято задавать, а не принято его задавать, потому что выводы получаются менее чем забавные.

Во мне говорит мелкое самолюбие: ни я, ни мой противник не мстительны.

Маша, милая моя госпожа Повелительница Женственности!… Казалось бы, Сашины проблемы должны были затронуть и тебя… Ты до сих пор жива, возможно, мне предстоит целая битва, чтобы убить и тебя. Это будет тяжело, очень.

Дорогая Маша, я бы просёк ситуацию раньше, будь повзрослее, чёрт, а я был всё-таки слишком мал, чтобы исполнить ведущую роль в обоюдных отношениях. Если бы ты знала, хотя где-то там – ты знаешь, забываешь, вспоминаешь… Если бы ты знала, сколько стоила мне любовь к тебе? Мой рассудок, если этот термин вообще применим ко мне, меркнет, когда я вижу твои изумрудные глаза, глядевшие в мои под стук пригородной электрички, когда ты поёшь песню про птицу, неловко усевшись на лакированной поверхности кресел вагона, согреваемых электропечами!

Наши взгляды встречаются, и у меня всё замирает от этого!

Сколько я мечтал о тебе.

Как я скрывал это, бежал от тебя, ты обижалась… Ты так и не поняла бы, чего нам не хватило, сойдись мы вместе.

Ты не вспомнишь и не простишь.

Два года разницы! Когда мне было 15, а тебе 17 – это слишком много, плюс к моему «секретному оружию» – о котором позже – всё это разъединяло нас, как океан – материки. Увы, твоя лучшая подружка уже занята маленьким иудой и уже не с тобой. Твой любимый слишком молод, и заведомо предал и тебя, и себя, сам терзаемый неясно какими демонами.

Маша, прости меня, прости за будущее, прости за своих детей, прости за своих внуков. Когда ты умрёшь – и вспомнишь, и поймёшь, и простишь. Но дай мне небо продержаться те жалкие годы, когда ты будешь уже не здесь, будешь брести туда, где нас ждут море, небо, солнце, чайки…

Что-то такое вспоминается или предвидится?

Ну ведь не псих же я, чтобы бороться, не предчувствуя победы?

Значит, строптивая Виктория когда-нибудь обручится со мной лавровым венком, но уже не в этот раз.

Это истерика. Прошу прощения. Не каждый день становишься богом, не каждый день проигрываешь вселенную. Я успокоюсь и завершу эту историю, как подобает – красиво и зрелищно. Итак, подведём итог: нас было пятеро подростков, и вокруг происходили странные события.

Но чего только не почудится в детстве?

Вера в чудеса и колдовство умирает с годами.