Текст книги "Бремя колокольчиков (СИ)"
Автор книги: Алексей Марков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
После этого путь в семинарию ему был закрыт.
Ещё через несколько лет Г еоргий подкатил на престольном празднике[25] [26] в московском храме к одному провинциальному епископу, принялся рассказывать, насколько он хотел бы быть под началом столь замечательного и
30
крепкого в своем православии владыки и, что мечтает лишь о беспрекословном послушании столь великому светочу Истины. Владыка был покорён настолько, что уговорил местного уполномоченного по делам религий не препятствовать рукоположению не вполне благонадежного, с подозрительными выходками москвича.
Отцу Георгию достался дальний деревенский приход, а в начале 90-х к нему прикрепили ещё один не существующий в реальности храм в соседней деревне. Именно в этот храм и был поставлен отец Глеб, по рекомендации отца Г еоргия быстро прошедший все формальные процедуры перед
рукоположением, благо с падением Советского Союза уполномоченные исчезли и вопросы поставления новых клириков решались исключительно в епархии[27]. Старший товарищ ещё натаскивал ученика и частенько приезжал к нему на службу или звал новобранца к себе.
После второй рюмки Глеб решил, что самое время поговорить о делах: не рано, и не поздно. И начал.
– Я насчет крещения хотел уточнить... Мне в воскресенье первый раз крестить. Боюсь, чего накосячу...
– Не боись, я к те приеду – помогу. Ты, главное, ничего не сокращай, а детали я тебе покажу.
– В Москве, знаю, многие отцы сокращают, особенно запретительные молитвы на оглашении... для скорости и вообще, как не главное...
– Не главное! – передразнил наставник, – это же заклинательные молитвы на самого дьявола! Вот ты думаешь, почему сейчас самоубийств много?
– Ну, неверие, отчаяние, разочарование в жизни...
– Ты рассуждаешь, как Московский комсомолец, а ты – поп! Молитвы эти сокращают на крещении – вот и нет у человека должной защиты! А кругом, – выразительно поднял указательный палец отец Георгий – соблазны мира, наполненного бесами и масонами.
Мало кто мог сразу определить, когда отец Георгий переходит с серьёзного на стёб и обратно, возможно, он и сам это не всегда знал. Как-то он смог убедить целую толпу друзей, среди которых были и обладатели научных степеней, что птица Сирин существовала, и что в журнале Наука и жизнь была опубликована фотография её скелета, найденного нашими археологами. Кто-то даже побежал доставать указанный батюшкой номер от 1978-го года, и, когда искомое фото дивного скелета так и не было обретено там, отец Г еоргий без тени улыбки или намёка на смущение заявил, что номер изъяли и подменили масоны, после чего тут же предложил выпить за победу русского духовного оружия.
Самогон допили, и отец Глеб таки поставил чайник. Он всё вспоминал, что он ещё хотел спросить наставника из области практического пастырства. Наконец вспомнил.
– Отче, бывает люди в чём-то таком исповедуются, в чём-то особенном, тяжком... и ты должен, вроде, епитимию назначить строгую, дабы на себя не брать, но понимаешь, что не понесёт человек... Да и вообще, бывают же случаи, когда не знаешь, как надо. По правилам и канонам всё равно не выйдет, а как
быть?
– Когда не знаешь, как поступать и что сказать, поступай и говори по любви. Между правилами и любовью выбирай последнее, – ответил бывший сотрудник советского КБ и засобирался, так и не попив чай.
Отец Глеб вышел его проводить. Заморозка не было, и ноябрьская деревенская грязь полновластно овладела дорогами и тропинками.
На двери тёмно-синей Нивы отца Георгия, сквозь грязь просвечивала выведенная серебрянкой, доставшейся батюшке после покраски колхозного памятника Ленину, надпись: «Масоны виноваты!» [28]
У дер евенского стар ца
Научи меня жить, научи меня что-нибудь делать,
Сочтены мои ночи, и дни, словно сны, коротки.
А то, что любит сквозь сон, то, что дышит от имени тела, Это только тень на горячем песке у ленивой реки... Воскресение [29] , «Научи меня жить».
– Да, молод ты, отец Глеб, но и я не многим старше был, когда на этот приход приехал почти уж полвека назад.
Старый и молодой священники сидели за столом в избушке и пили чай. За окном был виден угол храма, а за ним расстилались леса, поля, холмы; снег и бескрайняя тишина.
– Я, – продолжал отец Леонид, сухенький старичок с одновременно острым и спокойным взглядом, – конечно, не из столичных был, но и не из деревенских, в райцентре всё же вырос. Недокормленное военное поколение. Выжил-то чудом, а когда в армию из-за нехватки веса не взяли, в институт местный педагогический поступил. Тогда, после войны, священников некоторых с зоны Сталин выпустил. Вот сюда, в это захолустье, отца Михаила и направили служить. Он десять лет отсидел... Сам старой школы, со многими знался из той, ещё дореволюционной церковной интеллигенции, о ком сейчас книжки пишут. Народ к нему сюда из города потянулся за молитвой и советом, так и я к нему попал. Многим он всю жизнь рассказывал...
– Прозорливым был отец Михаил. Я слышал, что и чудеса творил! – перебил только рукоположенный, отец Глеб, которому было двадцать с небольшим. Его назначили на восстановление, точнее на строительство храма почти с нуля в одной из соседних деревень.
– Да не знаю... Опыт у него большой был, мудрость, знание жизни, людей... Понять и обогреть умел. А чудеса... Я не видел, так чтоб точно утверждать... Да и о людях всё сказать не из прозорливости, а из опытности можно, – отвечал отец Леонид. – Да... По его рекомендации я в семинарию поступил, а потом дьяконом сюда вернулся. Позже и священником стал. А после смерти отца Михаила и настоятелем здесь остался. Так и служу... Только ноги – никуда. Я десять лет на велосипеде из города ездил, чтоб суставы работали, но болезнь берёт своё...
Отец Леонид встал за чайником. В глаза бросалось, как тяжело ему ходить.
– Ты, отец Глеб, человек городской, здесь тебе надо к другой жизни привыкать. Если надеешься, что бабки твоей матушке с детём по хозяйству сами помогать будут, то зря. Все эти рассказки про добрый народ... нет, встречаются, конечно, как и везде, но не часто. Бабы здесь жизнью и мужьями– алкоголиками битые, часто озлобленные и не очень-то далёкие... Ты ж поди всё по-другому представлял.
Отец Глеб потупился. Старый священник помолчал и продолжил.
– Людей подлинно Духом живущих, вообще очень мало. Даже среди святых, заметь, не все такие. Возьми хоть даже древних: мученик Вонифатий уж совсем крайний случай... А если в жития вчитаться, то и увидишь, что большинство лямку свою тянуло по жизни, терпели, мучились, ошибались, падали, унывали, глупости даже говорили и делали, от природы своей и воспитания, а святыми их Господь сотворил. Не без их старания, но и не всегда прям уж по их заслугам. Жить, лямку тянуть, стараться не ломаться под тяжестью, с искушениями бороться. Хотя отлетающим уж больно в дали заоблачные и надломы на пользу бывают, кому-то их и не избежать... М-да... Главное не забывать, что на земле ты, а не в небе. И здесь, в деревне, это особо...
– Да! Отче! – перебил молодой священник. – Мы с отцом Георгием давеча одно место из Лествицы34 обсуждали...
– А?! Лестница? – как будто не расслышал отец Леонид – У меня тоже на колокольне давно не чиненная, по ней уж никуда не заберёшься, только шею сломаешь. А отец Георгий – человек неровный, и тут дело не в том, что он выпивает... Он с людьми ладить не умеет. Пафоса много, а дела не очень. Вокруг него постоянно какой-то конфликт. К людям подход нужен, и к ситуации в целом... Вот приход мой взять. На хозяйстве у меня здесь две старые прихожанки: казначей и староста. Друг друга ненавидят... Так я – то одной начинаю больше благоволить – то другой. Так они пока за мою симпатию борются, обо всём прочем забывают. Я у них – третейский судья. Никогда на меня не жаловались, все мои решения выполняют наперегонки, чтоб сопернице насолить.
– Это как-то... не по любви, что ли...
– Эх! Батюшка, ты в деревне! Какая тут любовь?! Здесь в пять утра коров доят, а не под луной гуляют.
– А ещё, отец Леонид, я слышал, вы самоубийц отпеваете...
– Да. Я считаю, если бес над человеком посмеялся, то почему уж и мы должны, а все эти отсылы в епархию за тридевять земель за благословением – бюрократия сплошная.
– Но, извините, отче... Каноны ведь воспрещают... Или это у вас подвиг такой, а от этого и болезни...
– Отец Глеб! Пойдём молиться, a-то вон Манька уже храм отворила, а я ещё облачение тебе хотел пожертвовать.
Они встали и пошли в храм. Отец Глеб часто вспоминал этот разговор, всякий раз сокрушаясь, что не то и не так сказал. А думал-то – образованным себя показать, этаким ходоком в народ для его, народа, и своей пользы и спасения. [30]
Второе крещение Руси
Говорит он, я знаю вас, знаете и вы меня.
Все, что я хочу сказать, свободными должны вы стать.
Собирайтесь ко мне, прямо сейчас. Все за мной!
The Beatles [31] , «Соте together».
– Жарко, батюшка! И как вы во всех этих одеждах ходите?
– Да нормально, в Греции насколько жарче, а там отцы вообще всегда в чёрных подрясниках ходят, и купаться у них не принято духовенству... Ой, как много людей собралось!...
На полянке у мостика проточного пруда стояла толпа. Мужчины, женщины, много детей. Отец Глеб испугался: как ему, первое лето только служащему, в одиночку справиться с крещением всего этого народа, правильно организовать, ничего не перепутать, ведь и последование он ещё плоховато знает, а больше одного человека вообще никогда не крестил.
– Братия и сестры! Дорогие! Пожалуйста, встаньте те, кто креститься впереди, крёстные сзади... так, полотенца у всех есть? А за крестиками подходите, сейчас я раздам всем, у кого нет.
– А верёвочки, батюшка?
Тут отец Глеб с ужасом понял, что о верёвочках для крестиков он и вовсе не подумал, но хуже было, что и крестиков-то он мало взял, никак не рассчитывая на такую толпу. За бечевкой сбегали в ближайшую избу, а крестики пришлось отдать только крещаемым. Крёстные и родственники остались без них. Только на это ушло полчаса. Всех построить, прочесть молитвы, что-то попытаться объяснить ста с лишним присутствующим, всех помазать и, наконец, крестить. Со взрослыми было ещё ничего: они заходили в воду, а священник с мостика рукой приклонял человека, принуждая троекратно нырнуть с головой.
– Крещается раба Божья Надежда. Во имя Отца-а-а-а, опускайтесь в воду, с головой ныряйте, так.
–Всё?
– Нет, ещё. И Сы-ы-ы-на, снова ныряйте. И Святого Ду-у-у-уха, ещё разок. Теперь на берег, в полотенце заворачивайтесь...
– И можно уходить?
– Нет, нет! Что вы? Ещё крестики я одену на вас и крещальные рубашки!
– Ой, а я рубашку не взяла
– Ну, тогда только крестики... И миропомазание ещё у нас, и много всего...
Хуже было с детьми. Одного маленького, но юркого отец Глеб чуть не утопил, с другим покрупнее батюшка нырнул сам, не рассчитав вес и собственные силы, хорошо крёстные среагировали и ухватили за рясу уже уходившего головой под воду священника с четырёхлетним крепышом в руках.
Через три с лишним часа наконец-то дошли до пострижения волос. Больших трудов стоило удерживать разбредающийся народ.
– А теперь, дорогие, пройдём все в храм, там мы воцерковим[32] и причастим новокрещёных! И крестики, кому не хватило, купить можно.
Отец Глеб шёл впереди. С ужасом он стал замечать, что многие идти с ним не собираются, и заворачивают по домам.
– Алексей, Наталья! Куда вы?! Нам в храм ещё, обязательно! Иначе таинство будет незакончено!
– Да в какой храм? В детсад, что ли? – ответил Алексей. Никак местные не хотели воспринимать временный молельный дом в бывшем детском саду как храм, – Да это ж не церковь... А за крестиком мы потом зайдём, а сейчас дела, и обедать пора уже.
– Поймите! Дело не в здании, таинство должно быть закончено... Без этого...
– Нам некогда, батюшка, и так столько часов на жаре... Куры, вон, не кормлены...
Эйфория в голове начинающего пастыря сменилась унынием: «Как же люди не понимают всю важность происходящего? Тут таинство, а они со своими курами...»
– Батюшка, они не пойдут, а мы зря стоим тута, – вывела священника из ступора пожилая прихожанка, крестившая вместе со всеми своего приехавшего из города внука.
До храма дошло всего человек двадцать... Отец Глеб воцерковил, причастил, дал поцеловать крест, с совершенно безрадостным лицом поздравил новокрещённых и их близких.
– Алексей? Вы за крестиком пришли? А чего ваших внуков, что крестили на пруду не привели, я б их воцерковил, причастить, правда, не смог бы, это на службу надо...
– Да некогда им всё, батюшка, а крестик мне, да, выбрать бы...
– Заходите...
Пожилой тракторист зашёл в молитвенный детсад, не слишком убедительно изображая на себе подобие крестного знамения.
– Вот, выбирайте.
– Да мне любой... Я знаете что? Прочёл тут, что конец света через год, это правда?
Глеб невольно улыбнулся.
– Знаете, много разных предсказаний и пророчеств, подлинных и ложных. Главное, постараться быть готовым к приходу Господа, жить не только сиюминутными заботами, но и молитвой, общением с Создателем...
– Не, это всё не то... это вы, как на партсобрании... Вы прямо скажите: будет конец света через год али нет!
– Вы поймите, ведь конец света для каждого из нас может наступить в любую минуту, если мы умрём...
– Батюшка! Я ж не бабка с вашего прихода, мне не надо всё это! Вы ж поймите, мне через год на пенсию, я всю жизнь под этим трактором, жена, дети, внуки... Я только пожить собрался, а тут концом света грозят! Это ж как жить то?
– Вот, возьмите этот крестик, он хороший и недорогой... И... хотите Новый Завет вам дам, там есть Откровение Иоанна Богослова, это о конце света как раз, почитаете...
– А что? Там сказано, когда он будет?
– Нет, в Писании сказано, что мы не можем знать ни дня, ни часа...
– А год? Тоже не можем? Эх, пустое всё это, если толком ничего не узнаешь, когда что будет... Ладно, давайте ваш крестик, а книжку не надо. Бог даст, поживу ещё, как человек, на пенсии...
Первый спонсор на селе
За открывшейся дверью – пустота.
Это значит, что кто-то пришёл за тобой.
Это значит, что теперь ты кому-то
Понадобился.
Гражданская оборона , «Русское поле экспериментов».
Пока полуразрушенный храм, имевший целых две стены из четырёх, передавали на баланс церкви, для богослужений приходу предоставили деревянный аварийный домик, бывший детский сад. Детей в селе оставалось мало, поэтому его единственную общую группу перевели в здание школы, ведь и там классов было явно больше, чем надо было имевшимся в наличии ученикам, а само помещение было ещё во вполне приличном состоянии.
В том детсаду и начал служить отец Глеб. Прихожан почти не было, хоть село было немаленьким. Кто-то из верующих ходил по старой памяти к отцу Леониду за десять с лишним километров; кто-то обещал начать ходить, когда большой храм отстроят, потому как в детском саду непонятно, как и молиться; кому-то было просто не до того.
Глеб очень хотел сделать в этом временном молитвенном доме самый простой иконостас, чтобы привлечь хоть кого-то, кроме пяти, десяти человек, иногда приходивших на службу.
Батюшка вместе с беременной супругой Светланой и маленьким сынишкой жили здесь же. Деньги иногда появлялись от редких крестин и более частых отпеваний, совершавшихся обычно на дому у покойного, но это были буквально копейки. Благо, местные жители приносили-таки батюшке картохи, хлеба и яиц, а добрая соседка давала время от времени молока.
– Что вы?! Спасибо, Прасковья Васильевна, мы вам точно ничего не должны? – спрашивал отец Глеб.
– Да что вы, батюшка, меня величаете так? Прошка я, и никак иначе! Денег я с вас сейчас не возьму – у вас их и нет, а у меня хоть немного да есть. Вы лучше помолитесь, чтоб муж мой не запил, а то я с животиной да хозяйством не знаю, как и справлюсь. Ведь и сено нужно принести и всё такое...
– Помолюсь, конечно, о здравии и спасении. Он что, буйствует, когда выпьет? Обижает вас?
– Меня обидишь! Лежит тихонько, к дружкам только ходит, и так месяц, а то и три...
– Три месяца?!
– А вы что думали, батюшка, – усмехнулась Прасковья, – три дня, што ль? Да такие мужики у нас и вовсе непьющими считаются!
■УН
Гражданская оборона – культовая советская и российская рок-группа, основанная в 1984 году Егором Летовым, бессменным лидером и единственным постоянным участником коллектива.
– А вы б сами как-нибудь в храм пришли на службу, помолиться, причаститься, поисповедоваться...
– Ой, да когда мне, батюшка? И телевизор-то посмотреть некогда с тремя– то коровами, да двумя детьми, да мужем-алкашом. Так что уж вы сами молитесь да молочко моё пейте...
Наступила осень. Холодало. Дров почти не было. Светлана стала болеть, и отец Глеб был вынужден отправить её в город к родителям. Тогда-то и пришла к нему Ольга.
– Батюшка, вы могли бы мне дом освятить?
Ольга была главой местного сельпо и только достроила новый, шикарный по деревенским меркам дом, как раз за молитвенным детсадом, как прозвал своё прибежище отец Глеб. В селе её не любили за богатство, за глаза обычно звали матерно. Даже церковные бабки постоянно исповедовались в ненависти и зложелательстве к ней.
– Да конечно! Когда вам удобно?
После освящения Ольга накрыла на стол. Её муж Николай тоже сел за стол. Был он на вид молчаливым и сосредоточенным. Ходили слухи, что не всё у них ладно с Ольгой, что гуляет она от него, но отец Глеб не очень-то верил этим слухам, считая, что всё это от зависти.
– Я вам Евангелие подарю, почитайте на досуге, – обратился батюшка за столом к Ольге.
– Ой, спасибо, батюшка. Это, вон, Коле скорее. Он у меня книжками больше интересуется, и вопросами всякими... А мне вы лучше скажите, чем я
храму могу помочь?
У отца Елеба даже щёки запылали от неожиданной радости, ведь сколько он ни просил и председателя колхоза, и директоров нескольких заводов из райцентра – все в помощи отказывали: «Нечем, де» А тут человек сам предлагает!
–Не знаю даже...
– Да вы не стесняйтесь, чем смогу помогу. А больше запросите – откажу и не постесняюсь.
– Мне бы, для начала машину дров... да ещё икон... досок и фанеры купить для иконостаса... ещё книги для службы в молитвенный дом... Ну а для храма...
– Ладно, батюшка, этим я вам помогу, деньги на всё это... святое прям сейчас дам. Остальное – привезут: дрова прям завтра, а то уж Покров скоро, снег выпадет, топить надо, а о храме к лету поговорим, что там и как.
– Спаси Христос, Ольга Валерьевна! Я за вас и мужа вашего теперь всё время молиться буду!
Дрова привезли и впрямь на следующий день. Всё, что требовалось для иконостаса – буквально за неделю. Счастливый батюшка съездил в Москву и привёз оттуда книги, иконы, лампады и приятеля рукастого. С ним и соорудили алтарь в молитвенном детсаде.
В холодную и ненастную ноябрьскую ночь в окно постучали. «Кого ещё в такую погоду несёт? Да и на ночь глядя...» – подумал батюшка, уже улёгшийся на кровать и открывший свежеизданный томик Брянчанинова .
На пороге он увидел Николая, мужа Ольги. От него пахло алкоголем. «Вот, блин, сейчас кагор или деньги выпрашивать будет, а Ольга просила ему ни в коем случае не давать, чтоб не повадился», – пронеслось в батюшкиной голове.
– Заходите... Может быть чаю?
– Нет, я знаете... поговорить...
– Да? О чём же? Вы Евангелие почитали? – решил не упускать инициативы отец Глеб.
– Нет... не о Евангелии... не знаю... – засопел Николай.
– Ну, может тогда лучше завтра? Утро вечера мудренее.
Николай глянул прямо в глаза каким-то бездонно грустным, отсутствующим взглядом. Это было странно, он никогда раньше не смотрел прямо, всегда отводил взгляд...
– Да... завтра... – сказал он и вышел...
– Батюшка, батюшка, отворяйте? – стучала в окно Прасковья утром следующего дня.
– Что случилось? Пожар? – всполошился Глеб, вскакивая с кровати и бросаясь второпях к двери.
– Нет! Колька у Ольги повесился!
– Как??! – отодвинув наконец задвижку и открыв дверь, едва вымолвил священник.
– Ой, да он вчерась днём домой пришёл, с работы раньше отпустили, а у него дома Колька-мент с Ольгой кувыркается...
– Да откуда ж всё это известно?
– Да соседи-то – не слепые, видели, кто когда заходил. Во-о-от, Колька– то, муж в смысле, выбежал, пил с мужиками потом... А уж вся деревня знает! Ему уж мужики и посоветовали: «Де, не возникай, а то мент-Колька злой, если что – засадит...» А сами смеялись, понятно...
– Батюшка, вы Колю отпоёте? – спросила Ольга, зайдя через день к отцу Глебу.
– Не имею я права так... Поймите... Лучше к отцу Леониду... Он может это на себя взять... Хотите, я с вами поеду?
– Нет, я уж сама.
Через пару недель Колька-мент тоже погиб. Ехал пьяный на лошади, упал в канаву и захлебнулся. Так его и нашли: лицом в ноябрьскую грязь, припорошенную снегом. Отпевал опять отец Леонид. В этот раз к Глебу никто даже не обращался...
В середине декабря молодой священник выбрался в Москву, к семье. Обратно ехал прямо к утренней службе на святителя Николая. Темно, [33]
холодный старый автобус, окна в зимних узорах. Но, что это пламенеет сквозь иней? Глеб стал быстро расчищать заледенелое окно. Неужто молитвенный детсад горит?!! С той, ведь, стороны... Нет! Сбоку и выше. Это – Ольгин дом!
Тело хозяйки нашли под завалом, там, где была входная дверь. Кто-то поджёг ночью дом и подпёр снаружи палкой. Хоронили её в закрытом гробу. На отпевание Глеб поехал к отцу Леониду. Тот выслушал всю историю.
– Что я тебе могу сказать? В деревне и не такое бывает. А кто лучше жить стал, тех, да, не любят люди... А Николая-то, что не выслушал, грех, конечно... но... не знаю, – старый священник посмотрел на потупившегося Глеба, – смог бы ты ему помочь, даже если бы выслушал... Вообще, село у вас не маленькое. И культурное считается... относительно других сёл окрест... Есть деревни поглуше, где всё проще, и от таких дел не вешаются. И милиционеров-то в них нет... М-да... Вон, в Заклёпино один мужик в санаторий съездил – так теперь у всей деревни сифилис... Ладно, отворяй царские врата, пошли отпоём новопреставленную...
Же забивайте о колёсах
На черный день – усталый танец пьяных глаз, дырявых рук Второй упал, четвертый сел, восьмого вывели на круг.
Янка Дягилева , «На Чёрный День».
Отец Глеб с нетерпением ждал встречи. Антона он не видел уже года два, последний раз ещё до того, как рукоположился. А тут летом решил старый друг к нему нагрянуть. Собственно, он уже приехал пару дней назад, но по дороге завис у отца Георгия. Но сегодня-то точно приедут, ведь у Глеба именины!
Ждал он их на службу в пустом храме – всего две бабульки пришли, остальные все в огородах – но друзья не приехали. Глеб уже пал духом, когда в самом конце службы в алтарь, комнату его храмика в бывшем детском саду, завалились отец Георгий, Антон и неизвестный явно пьющий мужчина.
– С днём ангела, батяня! Извини, что на службу не смог, – облобызал его отец Георгий, – ты Дары не потребил[34] [35]? А то меня болящую причастить просили... Ага, вижу, что ещё есть... Ну, да это потом, а мы к тебе с подарком! Вот, знакомься. Это Семён. Он певчим был в Сибири, но жизнь у него нескладно сложилось, и побродяжить ему пришлось... Ты всё переживал, что у тебя здесь петь и читать некому, так вот тебе и певчий, и чтец, и сторож, и на дуде игрец! Парень он не избалованный, так что согласился за жильё и хлеб потрудиться при храме.
Глеб с сомнением посмотрел на подарок По запаху и приподнятому настроению отца Георгия ясно было, что пьёт он не один день, да и у Антона вид был заметно помятый. Вот и дождался гостей с поздравлениями...
– Да что ты смурной такой? Ща мы тебе Многая лета[36] провозгласим, а– ну! – приехавший поздравить младшего товарища батюшка во весь голос затянул: «Бла-а-а-а-годенствие и мирное жи-и-и-и-ти-е-е-е-е-е...»
Бывшие свидетелями этому две старушки начали испуганно креститься, а Антон с Семёном подхватили: «Многая ле-е-е-е-та...»
Глеб всегда удивлялся, как такое количество медведей могло наступить на одно несчастное Антоново ухо, но подаренный ему сибирский певчий его удивил: и голос, и слух у него оказались отменными. Даже не верилось, что так поёт этот самый, похожий на бомжа, полусморщенный и заросший, невысокий мужичок.
Глебу приходилось видеть, как ангельского вида девушка вдруг начинала кричать не своим голосом и биться, подчиняясь воле сидящего в ней беса. Здесь же было как раз наоборот: будто ангел запел из этой некрасивой, дурно пахнущей и измождённой плоти.
– У тебя дароносица где? – спросил после поздравлений и смачных лобызаний отец Георгий, – давай я отложу частичку, а ты причастишь. Там у меня в деревне тяжко болящая. Антон на машине отвезёт, а потом у меня посидим, идёт? Семён нам на аккордеоне сыграет.
– Да не вопрос! У меня Света в Москве с детьми... так что я рад...
– А что ты сам то причастить не хочешь? Твоя же прихожанка, – поинтересовался отец Глеб, трясясь на заднем сиденье рядом с новообретённым певчим.
– Ты ж служил сегодня литургию – а я нет. Так лучше служащему требу исполнить, коль есть возможность. Да и копеечку тебе дадут какую-никакую. День ангела всё ж у тебя, чтоб не унывал!
– Ну спасибо, бать, – умилился начинающий пастырь.
– И что это у нас дороги такие кошмарные... Хоть Прибалтику взять. Тот же Совок был, а дорог таких я там нигде не видел, – не каждый раз успешно объезжая ухабы, заметил Антон.
– А это, Антох, ты не понимаешь. Русская дорога – она для спасения хороша, – ответствовал отец Георгий.
– Это, чтоб не разогнаться и не улететь, что ль?
– Не в этом дело даже. Вот ты по хорошей трассе на хорошей машине едешь, и гордость с самолюбованием тебя так и накрывает. Ты не едешь – а паришь, как гибрид Алена Делона с его одеколоном. А на нашей дороге попробуй возгордись! Как только в яму какую въедешь – тут и конец твоей гордости, сразу приземляет и смирению научает.
– Да... Конец гордости и начало ругани...
– Ругань – что? Грех. И ты это понимаешь и раскаиваешься. А гордыня – она тебя за облака уносит, прямо к духам злобы поднебесной. А оттуда поди ж ты спрыгни! Так весь Запад туда и улетел... со своими прелестями масонскими...
Глеб внимательно посмотрел на старшего товарища. Тот сидел без тени улыбки. Опять непонятно было, шутит он или серьёзно, и вообще, как к этому относиться.
Вошли в избу. Сухая старушка лежала на старой железной кровати. Её дочь, тоже совсем уже немолодая женщина, всё приготовила. Отец Георгий решил постоять и помолиться. Причем молитву он продолжал и после причащения болящей. Он воздыхал и прилагал свою руку к её лбу. Глеб с Антоном переглянулись и вышли на улицу, не желая мешать молитве.
У машины стоял Семён и курил. Завидя отца Глеба, он бросил бычок. [37]
– Да ничего, курите. Не стоит меня уж прям боятся... – обратился к подарку именинник. – Только насчёт алкоголя, думаю, лучше бы не злоупотреблять, а то я не смогу вас у себя держать. Комнату мы вам дадим в том же помещении, что и храм – соседняя дверь. Там выпивать не следует, да и вообще... не следует... Вы сами понимаете...
– Понимаю, батюшка. Был за мной такой грех, злоупотреблял. Много из– за этого бед претерпел... Семью потерял, дом... Так что при храме, думаю, вытерплю и не посрамлю... Неохота опять бродяжить... Без Бога, без дома, а лишь с пьяным ветром в голове.
Глебу понравилась прямота сибиряка. Подумав, он решил не говорить ему это. Пауза затягивалась.
– И что там отец так долго? Отходную что ль читать решил? – не выдержал наконец отец Глеб.
– Отходную, говоришь... – Антон вдруг быстро пошёл обратно в дом.
Глеб удивился: «Что такое случилось?» и поспешил вслед за ним.
У болящей никого не было. Заглянули на кухню. Отец Георгий, покряхтывая от удовольствия, закусывал квашеной капустой.
– Отец, ё моё! Тебе ж вчера плохо уже было! Ты ж и мне, и матушке своей обещал не выпивать сегодня, – возмутился обманутый Антон.
– Ну, что поделаешь... У Глеба именины... И вообще... после молитвы, чтоб не возгордиться...
– Батюшка, там мужики пришли. Говорят, дрова поколоть для храма хотят, – сказал Семён, заходя в комнату отца Глеба.
– Странно. Не случалось такого... Потом, гляди, ящик водки потребуют. А что за мужики? Сколько?
– Из уголовников. Трое. Двое откинулись год-полтора назад, я слышал.
Глеб накинул рясу и пальто. Осень была ранней, и по утрам на улице уже
был минус.
– Здравствуйте, ребята! Зачем пожаловали? Сразу говорю: денег нет, водки тоже.
– Да мы, батюшка, видим, что вы городской, и помощник ваш... не прям уж работник руками. Зима скоро, холодно, а у вас дрова не колоты... Вот мы и решили помочь, – ответил старший в телогрейке, по всему видно – бывалый урка. Раньше отец Глеб не замечал его в деревне.
Глеб был обескуражен.
– Что?... Просто так?
– Ну, чтоб Бог нам грехи простил. Грешные мы...
– Это вам, братцы, на исповедь главное надо.
– Ну, с этим мы погодим, а дрова пока поколем.
– Спаси Христос! Мне на требу надо. Вы, как поработаете, чай попейте, Семён приготовит и книжки об исповеди и причащении подарит.
Старая женщина, до этого не ходившая особо на службу, буквально прибежала в храм в последнее воскресенье. Жила она в доме на другом конце села. Родственники у неё были, но давно переселились в город и приезжали лишь летом и иногда на выходные.
Она подошла к батюшке и начала рассказывать в красках, как бесы у неё дома изо всех щелей лезут, просто натуральный полтергейст. На вид она была вменяемой, даже спокойной. Отец Глеб исповедовал её, причастил и пообещал прийти освятить дом, что и собирался теперь сделать.
– Ой, батюшка, не забыли! Слава тебе Господи! – обрадовалась старушка, – а то сегодня вообще такие ужасы творились, что и вспомнить страшно. Видно, не хочет бес от меня уходить.
– Ничего! Мы их кадилом да кропилом! Милостью Божией – уйдут! – заверил молодой пастырь.
Перед освящением отец Г леб боялся, что в таком непростом случае могут быть искушения, вспоминал разные случаи, читанные им в патериках и подобных книжках, но освящение прошло без происшествий, легко, даже как– то обыденно. Хозяйка после пригласила за стол. От рюмочки отец Глеб отказался, но чай попить не возражал.
– Что ж, поздравляю, теперь всё у вас наладится. Не забывайте только причащаться и исповедоваться приходить почаще, молиться дома, Псалтирь[38] читать – тоже хорошо.
