Текст книги "Бремя колокольчиков (СИ)"
Автор книги: Алексей Марков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
копаться? Одна срамота да забава бестолковая». Обиделась, конечно... Но, насчёт тебя, знаешь... ты погоди. Пусть Господь уж сам управит. Не время тебе уходить. Сам батюшка, сам решай, я тебе не указ... Но потерпи немного... Само как-то улечься должно. Не дело дверьми-то хлопать... – Помолчали немного, и пожилая монахиня добавила, – но так-то каждый своим путём к Богу идёт. Иной раз через такие колдобины, что и нарочно не выдумаешь. Так что и не надо судить-рядить никого...
Обратно он ехал на последней электричке. От Клавдии никогда быстро уехать не удавалось. Г де-то ближе к Москве в вагон зашли двое молодых ребят, лет наверное по двадцать пять-тридцать. Хотя у одного лицо было как бы без возраста: жилистое, доброе, с хитринкой, характерно русское. Надень на него пилотку – прям солдат с чёрно-белой фотки из 41-го, не отличить. Штаны синие спортивные, подзамызганные. Бутылка пива в руке. Второй – в чёрной куртке с белой собакой и надписью Pit Bull201, был совсем невзрачным, каким и должен быть хозяин такой куртки.
Расположились они на соседним с Глебом ряду сидений, так что ему хорошо был слышен их разговор. Говорил в основном тот, более интересный парень. Оказалось, что едет он домой со смены. Работает шофёром на чём-то грузовом. Разговор от спорта и автомобилей перешел на совершенно неожиданную тему.
Шофёр сказал:
– Не, понимаешь, важно воздерживаться от четырёх вещей: наркотики, бухло и еда всякая животная...
– И чё? Ты, прям, и рыбы не ешь? – недоверчиво перебил второй, продолжая сжимать в руке резиновый эспандер.
– Да. И рыбу, и яйца тоже не ем... Пью, правда... – сказал шофёр, отхлёбывая из бутылки с крепким пивом. – Ещё от секса воздерживаться надо. Я – совсем сексом не занимаюсь! Не, ну вздрочну иногда на порнуху, а больше ничего. В общем, хотя бы два из четырёх я соблюдаю.
– Не, я считаю, надо по традиции. Вот месяц поста есть – надо держаться от всего. А так – всё можно, – серьёзно ответил второй.
Отцу Глебу очень хотелось дослушать разговор, вглядеться повнимательнее в их лица, глаза, но объявили его станцию, и он вышел из вагона. [197]
Tke Pinal Cut
Я думал, что должен вывернуть душу,
Я думал, что должен сорвать пелену.
Я сжал бритву дрожащей рукой,
Собираясь решиться на это, но вдруг зазвонил телефон.
У меня никогда не было смелости сделать последний шаг.
Pink Floyd [198] , The Final Cut.
– He подскажите, где мне отца Глеба найти?
– Отче, благословите!
Отец Сергий благословил монахиню. Она объяснила ему, как пройти к келье священника.
В прихожей возле кельи-комнатки, расположенной в башне монастыря, стояли коробки с вещами, связки книг. Отец Глеб что-то перевязывал, вытаскивал на улицу, следом за ним ходил другой священник.
– Отче, ну, а я-то что? Ты же понимаешь – сам не рад, мягко выражаясь...
– Отец Валерий, к тебе у меня претензий нет... Нужна келья. Ты вещи привёз. Я келью освобождаю, какие ещё вопросы?
– Ну... ты их что, так тут и оставишь? Понимаешь... Я же не против, чтоб твои пока остались... Ничего личного, но... ты же понимаешь, – отец Валерий перешёл на шёпот, – ты же в опале... Скажут, что я с тобой за одно, а мне самому бы выкарабкаться. Годик – и я всё проплачу. Но сейчас мне никак залетать нельзя...
– Да понимаю, я... Может, придумаю чего... Если б хоть до деревни машину игуменья дала, но не даст, ведь...
– Не даст. Я так даже спросил аккуратно, а она говорит: «Еретические книжки грех на монастырской машине возить»...
В это время из-за угла вышел отец Сергий.
– Бог в помощь!
– Отченька-Серёга, дорогой! Тебя ангелы принесли! – обрадовался отец
Глеб.
– Ну ты ж оставил мне сообщение: «Приезжай срочно, если можешь». А я к тёще ездил в деревню как раз. Ты же знаешь, до сюда крюк небольшой. Решил не перезванивать, а сюрпризом нагрянуть. Сколько лет к тебе сюда собирался... А что тут у вас?
– Да, понимаешь... Ну, в общем, меня и отсюда попёрли... И вот, келью надо срочно освободить, а у меня тут вещи, книги...
– Эх, брат, дал мне Господь послушание: вывозить вещи твои, когда тебя выпирают. М-да... О! Отец Валерий! А ты здесь как?
– Вы знакомы? – удивился Глеб.
– Да виделись. У него же приход как раз в селе у тёщи.
– Был приход... Теперь сюда, на место Глеба... – понурившись, ответил отец Валерий.
– Ничё се... У тебя же всё замазано было!
– Было... да... А тут кризис, понимаешь. Сначала ничего вроде, а тут с котировками пролетел... А у нас новый владыка на место моё давно человечка своего пристроить хотел. А мне платить нечем... Ну, и вот...
– М-да... Не надейтесь на бабки и на биржи человеческия... – заключил отец Сергий.
– А ты, Серёг, знаешь, кто у нас епископом стал, как епархию разделили? – спросил отец Глеб, продолжая перевязывать свои вещи.
– Афанасий какой-то...
– Ага, а какой?
– Да не знаю.
– Ну, так ты будешь смеяться. Помнишь, к нам в храм приезжал секретарёк молодой? Я ему ещё под дых дал, когда он ко мне приставать начал...
– Да ты чё! Ну, тогда понятно, почему тебя попёрли!
– Ну, а к тому же я ещё проповедь в защиту этих девчонок из Пусси Райот сказал... Да плюс жалобы игуменьи... В общем, один к одному всё. А на место Валерия он своего... келейничка розовощёкого поставил. Тому двадцать три года, а уже крест наградной[199]... ну сам понимаешь...
– Ой, отцы, что-то вы говорите такое, не знаю... Вообще, не дело мне здесь с вами стоять, – засуетился отец Валерий, – давай, Глеб! Теперь тебе есть на чём вещи вывести, грузись и поезжай, а я пока... в храм схожу.
– Ишь ты! То крутой был, а теперь сдулся как! И слышать лишнее боится... – заметил отец Сергий, когда новый священник женского монастыря скрылся из вида. – Слушай... а куда вещи-то вести будем? Я и не спросил...
– В Москву, если ты в ту сторону...
– В ту. А ты со Светкой помирился что ль окончательно?
– Ну, вроде того... Надеюсь, вещи завезти можно, по крайней мере.
– А тебя под запрет или как?
– Пока точно не знаю... Бумаги ещё не дали. Скорее всего за штат без права служения... Считай под запрет...
– М-да... Пойду за машиной. Договорюсь, чтоб на территорию пропустили.
– Серёг, ты извини, я сам должен сходить... Но ты ж понимаешь, какое ко мне здесь отношение...
– Да ты не парься, я всё понимаю. Собирайся лучше давай! Грузимся и поехали!
Они ехали вдоль тронутых инеем деревьев и трав. Только что была грязь и слякоть, а тут ноябрь подарил солнечный тихий морозный день.
– Ща на трассу выйдем и рванём! – прервал молчание отец Сергий.
– Да я не тороплюсь, – ответил заглядевшийся в окно отец Глеб.
– Не торопится он! Всё о себе думаешь, мечтатель из бабьего монастыря, А до Москвы-то сколько? Совсем в ночи приедем уже, а мне служить завтра. Я ж не рассчитывал тебя забирать...
– Ох, да.... опять я только о себе думаю... Но уже не из монастыря бабьего... До есть из него насовсем, слава Богу... Ладно...Как там в храме-то, расскажи лучше .
– Да ничего хорошего... Что Вячеслава за штат убрали, ты знаешь...
– Там видео какое-то было ... Повод или подстава, как обычно, в общем.
– Ага-а, – протянул отец Сергий поворачивая, – Что Николай женился и ушёл – тоже ведь в курсе, а Аркадий, что тебя подставил, теперь настоятель уже... Помощник благочинного! Звонит всё и мозг выносит, когда на патриаршьи службы вызывают в Кремль, там, Бутово или ещё куда...
– Ну, этого следовало ожидать. А как молодые отцы у вас?
– Да разные... Хорошие не задерживаются. Один такой трепетный был, аж в келье и помер постом ... Всё по правилам делать хотел, исповедовал по пол ночи, а настоятель на него орал ... В общем, ещё один отпетый священник... Но это уже сколько лет назад? Не помню... Тоже слышал, наверное...А теперь шеф научился уже быстро определять и отфутболивать. Ну, да это лучше, чем как с тобой или с тем отпетым... А так... Ну вот ещё чудик один у нас сейчас появился. Любит всяко красиво учительствовать. К нему одна прихожанка подходит, говорит: «Благословите!» Ну, он так её широким крестом осенил, ручку рисовано так ей подаёт, чтоб приложилась к деснице его, а она поцеловала, тоже смачно так и спрашивает: «Батюшка, у меня месячные, мне к иконам можно прикладываться?» А он как заорёт: «Вы в нечистоте! Что вы меня трогаете! Вон из храма!»
– Ну, к причастию, помню, настоятель, гад, Ларису колясочницу не пускал... Но это уж совсем привет!
– Лариса... Да, помню... Померла она. Царство ей Небесное! А этот чудик и на причастии, знаешь... Подошла как-то одна беременная, ну совсем на сносях, наша прихожанка, каждую неделю по два раза перед родами причащалась. И он это знает. Та – едва на ногах стоит, а он ей: «Вы на исповеди были?» Она: «Общую слышала, а когда вы исповедовали, я из храма вышла, плохо мне было». Он: «Вам причащаться нельзя!» Она – то да сё, объясняет ему. А он так пафосно, на весь храм, декламирует: «Это Христос! Вы понимаете!? Хотите – меня ешьте! А моего Господа я вам не дам!»
– И где таких придурков берут?
– Да известно где, Глеб, будто не знаешь... Скоро других-то и не останется... Зато речь настоятелю на именины такую забабахал, что тот прям прослезился. Ещё про Пуссек этих, про которых ты говоришь проповедовал тут чего-то, говорит, выпороть их надо и всё... Настоятель аж разомлел.. В пример его ставит! В общем, нормально всё у бати этого будет...
– И что они к этим девкам прицепились? Ох... Не к добру это всё ...Нельзя так, самих гнали, а теперь давай вожжи в руки... К чему катимся, Серёг?
– Ну да, я слушаю, вот даже и хорошие ребята, а всё про розги да по розовым трусикам... А сам думаю: « Ребята! Дрочите молча!» ...И смех и грех, в общем... Только вот тебя нет, и всех, с кем вместе посмеяться можно было...
– Ага, нам смех, а они сидят...Знаешь, такое чувство, что какую-то грань мы перешли, и теперь покатится...
– Да ладно те, всё оно как катилось, так и будет . Не мы первые, не мы последние, брат. Ничего нового под солнцем.
– Нового ничего, но я для себя тут открытие сделал: правильная жизнь должна кончаться крахом. Как бы сказать... Не в глобальном смысле, но в какой-то немаловажной сфере мира сего. Не в том смысле, что неважной вовсе, но как бы оттуда, сверху, уже неважной. Посмотри, например, на митрополита Антония Блума. Ведь всё рухнуло, что он строил столько десятилетий! Какие надежды были! А всё – в пыль... Но от этого какое-то чувство, что... всё верно. Так оно и должно быть, по-настоящему когда...
– Уж не помирать ли собрался? – усмехнулся отец Сергий, выезжая на трассу. – Нам помирать ещё рано! Чё вообще делать собираешься?
– Не знаю пока... На историческую родину подамся, в бахай заделаюсь в сущем сане, – усмехнулся отец Глеб.
– Угу, всю жизнь с бухаями, а теперь к бахаям податься решил...
Отцы переглянулись и рассмеялись.
– Не, Глебушка, я серьёзно, чего думаешь делать-то? Служить-то теперь едва ли удастся...
– Да, едва ли... – согласился отец Глеб. – Но я и сам не хочу... в патриархии уж точно... Работу какую-нибудь найду... С компом я неплохо разбираюсь, может подыщу что-то по этой теме... Пока не думал... Бог не выдаст – свинья не съест.
– Ну ты погоди, всё же ... Есть ещё замуты в патриархии, может найдём ход тебя вытянуть... Не в Москву, но оно ж после женской этой колонии с дурдомом совмещённой тебе ведь всё нипочём, не? Даже не знаю, как ты там вытянул столько лет...
– Да сам не знаю... Спасибо, но я вправду не хочу больше в этой системе, хоть в Москве, хоть где, довольно! Enough – как в Англии говорят!
– Я понимаю... Но... Не знаю, в общем... Служить надо...
– Ага, только ты уверен, что мы так Богу служим? Ну что «мы». Вот лично я не уверен...совсем... Да и говорю... Прям ощущение грани какой-то. Что было – кончилось...
Отец Сергий гнал за сто двадцать. Начинало смеркаться. Неожиданно пошёл мелкий, косой дождь.
– Ну вот, догнали хмарь эту... Сейчас и трасса мокрая будет... – посетовал он.
– А я смотрю, ты не сбавляешь, Шумахер.
– Ну, а чего мне сбавлять? Быстрее надо домой, а водить я, слава Богу, умею...
– А ганцы?
– Я же в рясе – отмажусь, если что.
–Резонно...
Помолчали. Сергий включил музыку. Потом выключил.
– Кончилось у него... А что началось? Философ, понимаешь, – вернулся он к разговору.
– Да я откуда знаю? Вот только давно одну мысль думаю. Любовь, а стало быть христианство, начинается там, где преодолевается выживание. А мы все только и делаем, что выживаем.
– Глебушка! Раныне-то люди похуже нас жили.
– Понятно. Но... как бы... вот этого состояния мучительного выживания... внутренней надломленности и беспомощности, пусть и покрытой бравадой, не было. Ну, или было, но по-другому как-то воспринималось...
– Не знаю. Я тут одну бабку перед смертью причащал. Она уже в беспамятстве, почитай, была. Вдруг очнулась и говорит: «Жизнь прожила – как в жопе пробыла...»
– М-да, подумать как то поколение жило ... оторопь берёт...Сам таких историй слышал, и с лагерями, и с войной... Да что я тебе говорю? Но я же не о том... Понимаешь...Тут ключевое слово преодолеть! А мы... я, прежде всего, как-то преодолевать и не умеем. Всё как-то крутимся в своих страхах, фантазиях, идеях, формах без содержания, – продолжал рассуждать отец Глеб, – От этого страха и выживания постоянного Богу доверять не умеем... А без до-верия, какая вера?
– До-верие – до веры, то есть? Любопытная мысль. Мне отец один знакомый, монах, всё говорил, что главное – молиться, и всё приложится, а мы всё рассуждаем да чего-то ждём и недовольствуем.
– Ну...Оно правильно, вроде бы.... Но это ж то же форма игры, может быть, как бы прячемся мы за эту форму молитвы, но это именно вычитывание, поклонение форме... молитвы-то там часто и не бывает, ну ты ж знаешь, как оно бывает у всяких таких молитвенников. Я не про твоего знакомого, я его не знаю, а вообще... то же самое: мы всё играем, а не верим, не живём... Вообще, я тут вычитал у католического богослова одного, Мертона . Так он говорит, что если ты не считал бы пять лет назад себя нынешнего еретиком, то ты вовсе никуда не растёшь духовно... Ну, не развиваешься, застопорился.
– Ух, ну так можно уйти и в до-верие, и в без-верие... Это, знаешь, не наш метод! – Поднял указательный палец вверх отец Сергий.
– Уйти... Но это хотя бы идти, а не на месте стоять в своих фантазиях, принимая их за веру... Ладно, загрузил я тебя...
– Не-е, интересно! Но неконкретно... Вот молиться, поститься и слушать всякую хрень по радио «Радонеж» – это конкретно... Но я согласен, что-то не то...
– Вот именно! Меняться надо! Но это должно быть как-то естественно, даже и не от нас, понятно... Но мы должны туда идти... хотеть... А у нас застой, стена, смерть...
– Опять ты про смерть...
– Ну либо жизнь, либо смерть...
– А большая разница то между ними?
– Серёг! Ну будто не понимаешь о чём я... Меняться надо, мёртвое не способно меняться... Ну или не так меняется, как мы здесь... 150 отенков серого, блин, всю дорогу...
– То-то ! Ещё вопрос, что там где и как меняется...
Машина с трудов вошла в крутой поворот, на обочине стоял огромный древний дуб, возле которого уже красовался придорожный могильный памятник с рулём и фотографиями весёлых молодых лиц.
– Вот эти у дуба уже изменились, и навсегда! Так-то... Ладно, без софистики этой, думаешь, можем мы здесь и сейчас стать другими? Вот честно, без книжек... Не в чем-то лучше... Ну, бухать меньше, молиться больше, а другими... И не кто-то, а вот я и ты...
– Что ж, с дубом тоже выход, оно даже и манит... Не знаю, Серёг, честно... Не знаю... Сколько нормальных когда-то людей мерзавцами кончеными стали, так, что и не поверить бы лет 20 назад... Но ведь и наоборот бывает... А как мы? Может только крутой поворот нас и исправит...Ты что так побледнел ? Ты что это? Нехорошо? Остановимся, может?
– Да что-то щемит в груди... Мутит как-то ... До кафешки доедем, пилюлю волшебную приму...
Сумерки сгустились, морось, машина влетела на скорости в густой туман, скрывавший резкий поворот. Туман полосами стал появляться на дороге. Скорости о. Сергий не сбавлял.
205
БЫЛИ
СТАРЦА ПИНДОСИЯ
Карл Шмидт-Ротлуф. «Дорога в Эммаус», 1891 г.
Явление старцу Ниндосию
Звонок. Номер не определился, засекречен, не люблю такие, трубку взял, отвечаю недовольно-строгим голосом:
– У аппарата!
– Ну и молодец, чадо, молюсь за тебя, это старец Пиндосий!
– Ох, батюшка! Вы... ? Неожиданно...
Кто ж не слышал о старце Пиндосии, великом молитвеннике и подвижнике подвизающемся в самом эпицентре Святой Руси, т.е. на границе России, Украины и Белоруссии в тихой лесной келье. Принимает он людей мало, а принимая чаще юродствут, то говном в генерала ФСБ-шного запустит, то презерватив монахине под рясу запихнёт со словами: «Плодись и размножайся, а не рожей кривляйся!», а на владыку одного прям наорал: «Мой гундюй на вас на всех стоит!» В общем, первый раз я к нему ехал будучи настроен скептически: знаем мы этих псевдостарцев-разводил. Встретил же он меня словами:
– Ну что? Старый дырявый башмак? Всё бздишь, а себя Орфеем в аду мнишь?
А я как раз тогда «Орфей и Эвридика» слушал по дороге, да и вообще... он же не мог знать... про мои немощи... В общем, понял я, что Пиндосий прозорлив, в чём не раз убеждался и после.
Однажды взял он у меня и номер телефона, думал, это он так, меня обличает за то, что время много на пустой трёп трачу, у него ж в лесу и сети то никакой нет, а тут этот звонок...
– Да уж, ты никогда ничего доброго не ждёшь, то – правда... Но у меня до тебя дело есть. Видение мне было, и сказано, чтоб ты оповестил об том люд православный, что в тырнетах сутками сидит, вместо того, чтоб молиться да трудиться, так что слушай.
– Да... конечно! – Прижался я ухом к телефону затаив дыхание.
И старец начал свой рассказ:
– Ангел мне в тонком сне явился, весь в мыле, потный то есть, и в рабочем комбинезоне, крылья аж цементом заляпаны... Я молитву сотворил, думаю, бес, а он мне «Аминь» ответил, значит от Бога он. Я ему и говорю:
– Ты чего чумазый такой, словно от лукавого?
– Эх, Пиндосий, это у тебя всё время на молитву есть, а нам не до молитвенного бдения, соседи то, ангелы других народов больше славословят и в крыло не дуют, а у нас святорусских одна стройка.
– Что? Обителей райских как при Иосифе богогомерзком бурсаке не хватает всех принять?
– Да нет, тогда с запасом построили, народ то нынче к нам не таким косяком прёт... Стену строим.
– Что за стену такую?
– Новую. У нас же всё по отделениям, ты знаешь, католики отдельно, лютеране, там, я уж не говорю кто из некрещёных благочестивый, чтоб люди друг другу не мешали и не смущались, опять же. В привычной обстановке им и насладиться богообщением сподручней, у нас же всё для людей. Даже мы, ангелы...
– Да, и я знаю Того Человека, который так всё устроил.
– Да святится имя Господне! Ну так вот. Где-то эти стены и обветшали уже, ну, между конфессиями и всем таким, протестанты к католикам шляются, и вообще всей тусовкой Богу внимают, даже к буддистам в их нирвану заглядывают, в том же европейском отделении, да и не только, а у нас тут с России и Украины солдатики поступать стали, вроде раньше болыних-то проблем не было, православные же все, католики отдельно, ну бывали инциденты, но не так жеж! Друг дружку в раю увидели и давай: «А ты чо, козёл, здесь делаешь! Ща я тя по адресу ко всем чертям отправлю!» и в драку, а мирские, кто и не воевал то вовсе, и жили то кто в Сибири, а кто в Карпатах, люди простые, хорошие, но давай тоже орать да драться, еле растащили. Перегородку поставили, думаем, успокоятся, куда там, одни орут: «А твой дед коммуняка, он церкви ломал да коллективизацию проводил в аду сейчас жарится задницей тощей на сковородке!», а в ответ: «а из толстого зада твоего деда бандеровца, что детишек польских да еврейских резал, сало то делают, что на сковородки идёт!». Дедов то тех своих и не знают, сами выдумывают, и давай дерьмом метать, что ты в того мордоворота напомаженного генерала, но в раю то откуда у них дерьмо? С собой, видать, притащили...В общем, бедлам такой, что мы сами чуть в ад от этих новых небожителей не сбежали.– Обмахнул крылом пот со лба ангел – Теперь вот, капитальную стену строим, а в Небесах это делать не то, что у вас в Китае...
– А материалы где берёте, средства на них?
– Хороший вопрос, Пиндосий! Материалы из ада, понятно, у нас же всё духовное... А оттуда и доставка дорогая, ну и монополисты черти цены накручивают... А средств то у нас нет! Приходится из русского да украинского бюджета деньги брать, а они всё удивляются почему у них рубль с гривной падают! Ты им скажи почему, коль сами не допрут! Если дальше так пойдёт, все их средства на адские материалы потратим, или – всех в ад заживо, как в Содоме, это вроде бы сейчас не тренд, но у нас других вариантов нету!
– Как благословишь, Вестник Божий, всё передам! – Ответствовал старец.
– Да, и ещё. Чтоб два раза не прилетать, эти...правители, богатеи и служители светящейся коробки..., ты передай, чтоб не надеялись на всяких там ходатаев святых и всё такое, Вонифатий, вон, всё ходит за них, да и с Петром на входе вечно эти имущие трут за храмы и иконостасы всякие, что они понастроили. В этот раз – не прокатит, баста! На ворованные деньги построенное – не в счёт! Честные, от нужды и безысходности алкаши да проститутки – это святое, а эти телевизионыцики обкокаиненные... тьфу! После этой стенки, никакие отмазы молитвенные не прокатят! Так и передай: вера и любовь не про них ни разу, а на надежду пусть и не надеются!»
Старец в трубке замолчал. Я тоже, ошеломлённый такими откровениями с Небес.
– Старче! И что? Прям так мне всё и писать?
– Так и пиши, ангел улетая так и сказал, чтоб в тырнет драный батинок всё это выставил, и песенку ещё пропел улетая: «Он конечно алкаголик, но хотя бы натурал» и припев, там такой: «Всё идёт по плааану». Знаешь такую?
–Да...
– Ну вот и давай! Сопли утри и выполняй ангельское послушание! Вперёд!
im
В гостях у стар ца
Был я как-то свидетелем одного разговора. К старцУ в лес приехал известный батюшка, настоятель храма из одного подмосковного города, там он почитается за «духоносного», и даже из столицы к нему чада приезжают духовные.
Машину он оставил, как все жаждущие встречи с лесным подвижником, в деревне, и как и все – пешочком через лес с сопровождающими его особо близкими чадами обоего полу, не благославляет старец строить дорогу до места своего подвига. Сопровождающих о. Пиндосий принимать не захотел, выругался только, чтоб в туалет шли, а не под кустами гадили, и обратно в келью ушёл, и батюшку только туда позвал, а я в келье сидел ещё с одним дьяконом молодым, мы выйти хотели, но старец нас не пустил.
– Благослави, старче! – сказал входя настоятель храма – Может, снизойдёшь, моих-то пустить, люди всё церковные, верующие...
– А я что? Не видал церковных и ворующих? – скривил лицо лесной подвижник, будто не слышит. – Насмотрелся я на это, а то пущу, а ты потом пожалеешь... Старец – он как даст в торец! – стукнул по столу Пиндосий, это его одна из любимых присказок.
– Ну... Как благословите... Но они не ворующие, а верующие...
– Все мы друг у друга что-то прём, иль ты не знаешь? Ты, вот, благодать спереть хочешь, а ты чем заплатил за неё?
Священник покраснел. Мы с дьяконом совсем затихли в углу, старец не так часто был уж сразу столь грозен.
– Отец Пиндосий, о чём вы?
– О том, чем платишь говорю, и кому? Алтарникам и певчим платишь?
– Ну, немного... у них послушание такое... во славу Божию... и денег то у нас не то, чтоб и куры не клюют, вот, трапезную отстроили. – Отвёл глаза только что уверенный в себе настоятель.
– Куры, говоришь? Трапезную? И епископа там осетриной кормил? – взялся за свой деревянный посох старец. Посох тот до неприличия напоминал посох Гендельфа, по крайней мере я никак не могу отвязаться от этой мысли.
Гость начал заливаться уже плотным и неприкрытым богровым цветом опасливо поглядывая на тяжёлую деревянную палку – посох:
– Ну... Это же владыка... праздник... послушание...
– А! Скажи ты мне старому неучу, какой главный грех есть для священнослужителя, непослушание?
– Вы, старче, лучше меня знаете... да... Богу, Церкви...
– Это ты так зришь, а я мню, что храмовая проституция главный грех, как в древней Греции, только хуже, особенно, когда в алтаре, да с архиереем. – Вновь стукнул посохом Пиндосий и перекрестившись широким крестом как-то особенно, прямо, дерзко, без гнева, но как бы со властью посмотрел на гостя.
– Но... Откуда вы знаете... да может и не было того... я лично не видел... – Расстегнул верхнюю пуговицу новой, дорогой рясе приезжий батюшка -
Сказал мне лишь паренёк – алтарник, что секретарь владыки к нему приставал, на дачу всё приглашал. Но я не верю! Алтарнику тому сказал не ходить пока в алтарь. Владыка у нас... молитвенный, молится со слезами. Да и вообще, надо ж себе внимать, а не по сторонам глядеть... тогда по слову преподобного...
– Вот и внимай, а не **ем болтай! Да и не про то я, то случай, а храмовая проститутка она кажный день такая, себя продаёт, свой молитвенный зад ; на вид в небеса окно, а внутри то говно! – Отрезал старец, при этом говоря как-то неожиданно спокойно и с едва заметной в густой бороде улыбкой – А теперь скажи мне, ваше высокопареподобие, застенчивость – грех?
– Ну не грех, но по учению отцов явный признак гордыни, я всегда об этом на исповеди говорю. – Воспрял было гость.
– Ага, говоришь, значит, на исповеди, учишь, то есть... А беззастенчивость?
–Ну... это... дерзость,наверное... грех...
– Так про беззастенчивость ты говоришь на исповедях своих? – Опять пришпилил старец гостя своим взглядом.
– Как-то специально нет... – Ответил человек уже совершенно непохожий на вошедшего в келью известного настоятеля и популярного духовника.
– Правильно! Потому как сам ты беззастенчиво людей пользуешь, и их этому учишь, чтоб беззастенчиво ходили и всех учили такой же дури, храмовой вашей проституции, да глупости, что «послушанием» зовёте!
У гостя в лице внезапно прорывавшийся гнев сменялся страхом и обратно... он силился что-то сказать, руки его дрожали... но старец спокойно продолжил:
– Говорил я, что спасибо Пиндосию скажешь, что твоих чадушек бородастых да платкастых с тобою не пустил? Вот и ступай, теперь.
И с этими словами старец встал, отложил в сторону посох, и ушёл во внутреннюю келью, куда он почти никогда никого не пускал...
ТГиндосий и танки
– Не принимает старец, невелено!
– Ты, братан, не понял, мы и не спрашиваем!
С этими словами бритые здоровые ребята в камуфляжной форме с силой распахнули дверь. Державшийся за ручку келейник Степан, сухенький и низенький вчерашний бомж прижившийся у о. Пиндосия, аж вылетел на улицу в темень холодной и дождливой осенней ночи. Один из парней схватил его за плечи и с силой толкнул в грязь, осветив мощными фонарями.
– Сиди здесь и помалкивай, мы шутить не будем!
В это время первые ворвавшиеся в избу штурмовали дверь внутренней кельи, в которую старец никого не пускал. О. Пиндосий сам открыл засов:
– Что вам, страннички?
– Мы те ща покажем, бандеровская морда, за всё ответишь, колдун в рясе! – заорал предводитель – Волоки эту мразь на улицу!
Четверо здоровяков пиная и толкая вытащили старца.
– Неси Серёгу! – скомандовал старший.
Из темноты ещё двое вытащили безногого парня.
– Таракан! Стул Серёге вынеси из клоповника этого! – снова скомандовал старший. Самый низенький, с жиденькой бородкой парень быстро метнулся в избу и притащил старый крепкий табурет.
– Чё? Помнишь меня? Крыса церковная? А? – Начал усаженный на табурет Серёга.
– Безногого не помню. – неспешно ответил о. Пиндосий
– Верно! Я к те на ногах приходил, на своих! Зачем приходил? – светил фонарём в лицо старцУ безногий парень лет за двадцать.
– А ты сам на свои вопросы отвечай, я те не зек, а ты мне не Берия.
После этих слов старца двое его державших стали бить его.
– Как отвечаешь инвалиду?! Сука!
– Отставить! Успеем ещё – скомандовал старший – Серёг, продолжай.
– Ладно, мразь, давай я сам. Приходил я к тебе полгода назад, благословение взять на войну, за Русь Святую, за Новоросию, укропов мочить. Ты меня послал, сказал, чтоб лучше учиться шёл, или работать, а не убивать! И грубо, так меня послал... Я те про Родину, а ты, гад, и понятий то таких не имеешь! Говоришь, от Бога отрекаюсь я, убийцей хочу стать, а не Родину защищаю, и что если убьют – самоубийцей считаться буду. Но я то знаю, что настоящие православные батюшки говорят про жидов и хохлов этих, бесам– америкосам продавшимся, как на борьбу с этой мразью благословляют. Тогда тебе так и сказал. А ты мне что?!
О. Пиндосий молча смотрел на кричавшего безногого бойца.
– На те, говоришь, танчик, поиграй! – продолжил он вспоминать – И сунул игрушку в руки. Думал, просто умом ты тронулся или издеваешься. Пока под хохляцким танком ног не лишился! Наши подбили его потом, меня с поля боя вытащили. А в больнице осенило! Ты ж, падла, околдовал меня! Чтоб я под
танк попал! Всё, слышишь?! Всё я понял! Колдун ты, а не старец! Католикам продался и в рясу православную оделся, чтоб вредить здесь, как жиды при Сталине! Батюшке одному нашему патриоту русскому рассказал, так он точно подтвердил, сказал, что не так просто тебя Пиндосием величают и они, батюшки настоящие, давно за тобой следят и дела твои бесовские знают! Чё молчишь?!
– А что говорить? Ног ты лишился. А голову так и не обрёл... – спокойно ответил старец.
– Вот я тя, беса, ща и кончу, падла!
– Тише, Серёг, успеется всё... – взял за плечо инвалида предводитель бойцов Новороссии и ухмыльнулся. – Сначала он за протезы тебе заплатит, и за наши услуги. Таракан, Болото – обшмонайте хату егойную. Там наверняка где бабло спрятано, к нему вон сколько народу ходит, и с баблом всякие тоже. Да и жидобандеры ему небось не на карточку шлют... Иль ты сам скажешь где лежит? А?
С этими словами старший достал пистолет и нацелил его на старца
– Да что вы? Ребят? Русские, а как басурмане... Это ж батюшка, к нему пол России! – вскочил было келейник, но получив несколько ударов скрючившись упал.
