Текст книги "Придворный Медик (СИ)"

Автор книги: Алексей Аржанов

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Так… – прошептал себе под нос я и потянулся к телефону. – С вашей ногой я разобрался, – сказал первому пациенту я, а затем обратился ко второму стражнику: – А вот вас придётся госпитализировать в неврологию. Тут явно ушиб головного мозга. Вами будет заниматься нейролекарь. Лежите. Я сейчас вызову бригаду скорой.

Опять придётся Беленкова тревожить. Но с этим пациентом, как я понял, будет работать Сергеев. Скорее всего выдернут старика в его выходной день. Думаю, он сейчас где-то на трибунах. Недалеко ему бежать придётся.

– Вот и всё! – послышался голос Дубкова. – Как новенький! Желаю вам хорошо себя проявить в финале.

Я вызвал скорую и перевёл взгляд на Григорьева. Стражник поднялся с кушетки и начал разминать мышцы.

Стоп… Что, чёрт возьми, происходит в его организме?

Готов поклясться, что ещё пять минут назад его мышечная масса была гораздо меньше. Сейчас все мускулы налиты кровью. Сердце сокращается, как настоящий механический мотор.

Всё ясно… Дубков ему не лекарскую помощь оказывал. Он заставил сердечно-сосудистую систему работать быстрее. Магический допинг.

Вот только Эдуард Дмитриевич допустил ошибку. Похоже, он сильно переборщил. Сердце Григорьева работает неадекватно. В мышцы оно кровь прокачивает прекрасно, но такими темпами оно перестанет питать само себя.

И всё – инфаркт. Интенсивная физическая нагрузка убьёт стражника.

Я рванул вперёд и перегородил Григорьеву выход на арену.

– Что? – вздрогнул мужчина. – В чём дело?

– Булгаков, остановитесь сейчас же! – взревел Дубков.

– Если выйдете на арену, – сказал Григорьеву я, – ваше сердце остановится. Не делайте этого. Финал турнира станет для вас самоубийством.

Глава 17

Ситуация вышла спорная, но иначе я поступить не мог.

Да, Григорьев с Дубковым жульничают. И есть у меня желание наказать этих двоих за их неуважение к другим участникам, которые пытаются победить честными методами.

Но проигнорировать ошибку Дубкова я не могу. Сердце Григорьева не выдержит перегрузки. Либо оно остановится, либо возникнет инфаркт. Вариантов у него немного.

– Уйди с дороги! – процедил сквозь зубы Григорьев. – У меня финал! Я должен победить. От этого зависит моё будущее!

– Вот именно, – настойчиво повторил я. – Будущее. Которое не наступит, если вы сейчас же не вернётесь в палатку. Я окажу вам помощь.

– Булгаков, на трибуне сидит император Российской Империи! – воскликнул Дубков. – Прекратите нас позорить сейчас же!

– Опозоримся мы только в том случае, если этот изувеченный вашей магией молодой человек умрёт на глазах у влиятельнейших дворян империи, – продолжил настаивать я. – Остановите его, Эдуард Дмитриевич. Пока ещё не поздно.

Силой тормозить Григорьева я не мог. На это я не имею права. Единственный вариант – образумить Дубкова. Он должен понять, что ему же будет хуже, если всплывёт то, что он натворил.

– Минуту, Григорьев, – произнёс Дубков и осмотрел тело стражника «анализом». – М-да… Как я и думал. Вы, господин Булгаков, ни перед чем не остановитесь, лишь бы навредить своим коллегам. Всё с ним в порядке, – он махнул рукой стражнику. – Идите, Григорьев! Заслуженная победа будет за вами!

Стражник протиснулся мимо меня к выходу из палатки. Я лишь молча смотрел на Дубкова, пытаясь понять, кому он сейчас лжёт – мне или самому себе?

Либо он надеется, что его грубое влияние на сердце прокатит и Григорьев сможет пережить финальный этап, либо же он сам не понимает, какую допустил ошибку.

По сути, то, какой эффект принесла лекарская магия Эдуарда Дмитриевича, можно сравнить с передозировкой психостимуляторами. Грубо говоря, Григорьев только что вышел на арену, предварительно выпив пятнадцать чашек кофе. Сердце участника бьётся как сумасшедшее, давление в сосудистой системе стремительно возрастает. Судя по тому, что происходит с бронхами и желудочно-кишечных трактом, его надпочечники вовсю выбрасывают стрессовые гормоны.

А кортизол с адреналином в большой концентрации дадут эффект похлеще, чем кофеин. Таймер запущен. У бойца не больше пяти минут до срыва всех компенсаторных систем организма.

С тем же успехом можно заправить обычный автомобиль ядерным топливом, а потом удивляться, почему же он взорвался!

Бой уже начался. Григорьев сразу же накинулся на Севастьянова, как дикий зверь.

Я же решил сделать практически то же самое, что только что провернул Дубков, только гораздо аккуратнее. Направил лекарскую магию в свои ноги. Улучшил кровообращение в мышцах, растянул связки и сухожилия.

И приготовился стартовать в любой момент. До окончания битвы выйти на арену я не могу. Но как только судья объявит победителя, тратить время я не стану. Не хочу, чтобы кто-то из участников погиб в мою смену.

Тем более из-за ошибки другого лекаря. Ятрогенное заболевание – так называются патологии, которые возникают из-за действий медицинских работников.

– Булгаков, какого чёрта вы делаете? – с трудом сдерживая смех, спросил Дубков, когда заметил мою позу.

Выгляжу я сейчас как легкоатлет, готовящийся к забегу на скорость.

– Смейтесь, Эдуард Дмитриевич, пока можете, – спокойно ответил Дубкову я. – Через пять минут вам уже точно будет не до смеха.

* * *

Виктор Петрович Шолохов наблюдал за битвой финалистов, упиваясь предвкушением своей победы. На Григорьева поставлены очень большие деньги. Кроме того, этот боец многим обязан Шолохову. Хочет он того или нет, ему придётся возвращать должок уже после того, как он станет гвардейцем.

А личная гвардия императора хранит много секретов, которые можно успешно использовать в своих целях или же перепродавать заинтересованным.

Разумеется, Шолохов не планировал переворот. И к императору он относился нейтрально. Но уж больно высок был соблазн воспользоваться такой возможностью. Жить при дворе императора и не искать способ ещё сильнее обогатиться? Нет. Это явно не про Виктора Шолохова.

– Как-то странно он себя ведёт, – подметила жена Виктора – Анна Николаевна. – Этот Григорьев бросается на Севастьянова, как бешеный пёс.

Анна Шолохова, разумеется, ничего не знала о плане своего мужа Виктора и лекаря Дубкова. Однако странное поведение бойца заметили все. По трибуне прошла волна шепотков. Виктор услышал, как за его спиной один его знакомый граф и вовсе собрался уйти с турнира.

– Да вы только взгляните на это! – пробурчал пожилой мужчина. – И этот человек претендует на должность гвардейца? Наша гвардия так не сражается. А если битва продолжится в том же духе, своего оппонента он точно заколет.

Виктор Шолохов почувствовал, как в его висках начал отбивать пульс. Каждый удар заставлял голову болеть сильнее и сильнее. Затем боль разлилась по всему черепу, и ему пришлось прищурить глаза.

Чёртова мигрень сводит его с ума. Особенно если что-то идёт не по плану, и Виктор начинает нервничать – спастись от неё практически невозможно.

Эдуард Дубков научился снимать эти приступы, но магии его хватает ненадолго.

Дубков… Что же он натворил с Григорьевым? Он ведь должен был просто придать ему дополнительных сил, а не превращать в обезумевшего берсеркера!

Трибуна вновь взорвалась от удивлённых возгласов. Виктору пришлось приоткрыть воспалённые глаза, чтобы увидеть, чем закончилось противостояние двух бойцов. Он надеялся, что Григорьев победил. Может, в гвардейцы его не возьмут после такого представления, но Виктор хотя бы не потеряет свои деньги!

Однако картина была полностью противоположной.

Григорьев замер посреди арены в двух шагах от Романа Севастьянова. Схватился за грудь. А затем, издав тихий вопль, рухнул к ногам своего соперника.

Вот и всё… Это – конец.

Но на этом представление не закончилось. Не успел судья Щербаков объявить окончание турнира, как из палатки дежурных лекарей вырвался человек в белом халате. Он рванул к упавшему Григорьеву с такой скоростью, что издалека было невозможно разглядеть лицо этого человека.

Шолохов всем сердцем надеялся, что это Дубков собирается замести следы их жульничества. Но Эдуард Дмитриевич, словно неуклюжий медведь, вывалился из палаты лишь в тот момент, когда другой лекарь уже затормозил рядом с телом Григорьева.

Значит, это – Булгаков.

– Значит, мы попали… – прошептал себе под нос Шолохов.

* * *

Не думал я, что за счёт одной лишь лекарской магии смогу разогнаться до такой скорости! Пришлось резко тормозить, из-за чего подошвы ботинок, подняв облако пыли, стёрлись об землю.

– Павел Андреевич? – удивлённо спросил Севастьянов. – Что вы делаете на арене?

Я едва мог расслышать его голос, поскольку на трибунах поднялся такой шум, что я даже биения собственного сердца не слышал. Подумать только, а ведь сейчас на нас смотрит сам император! Только у меня нет времени, чтобы взглянуть на него. Мои предсказания насчёт сердца Григорьева сбылись. Похоже, всё даже хуже, чем я думал.

– Помогите мне отнести его в палатку, Роман Викторович, – попросил бойца я. – Ему требуется срочная помощь.

Севастьянов не стал задавать лишних вопросов. Я подхватил Григорьева под руки, Роман – под ноги, и мы почти что бегом потащили пострадавшего в палатку.

На пути нам встретился Дубков, которого мы чуть не протаранили телом Григорьева.

– Стойте! Куда? – крикнул он. – Булгаков, остановитесь! Он ещё может сражаться!

– Вот вам надо – вы и сражайтесь! – удаляясь от коллеги, бросил я.

Если я не окажу ему помощь, следующий его турнир состоится только на том свете. А я сомневаюсь, что в здешнем мире есть аналог Вальхаллы, куда якобы отправлялись погибшие скандинавы, чтобы продолжать бесконечный бой даже после своей смерти.

– Внимание! – послышался усиленный магией голос судьи Щербакова. – Не расходитесь, дамы и господа. Турнир ещё не окончен. Мы с коллегами примем решение после отчёта лекарей.

Вот это он придумал! Неужто хочет сказать, что если Григорьев поднимется на ноги, то бой продолжится?

В каком-то смысле это логично, ведь его вывел из строя не Севастьянов, а этот болван Дубков. Ещё неизвестно, кого в итоге посчитают победителем. Но сейчас это меня волнует меньше всего.

Как только мы положили стражника на кушетку, я сразу активировал «анализ» и приступил к обследованию.

М-да… Классическая картина. Всё-таки не остановка сердца. Инфаркт миокарда. Причём крупноочаговый. Трансмуральный, чёрт меня подери! Другими словами, пострадала не часть мышечной стенки сердца, а весь её поперечник в области левого желудочка.

Давление упало слишком резко. Систолическое – восемьдесят, диастолическое даже «анализом» трудно прощупать. Скорее всего, около сорока.

Так тут не просто крупноочаговый инфаркт миокарда! Он ещё и осложнён кардиогенным шоком. Иначе говоря, невозможность сердечной мышцы нормально сокращаться привела к моментальному падению давления во всей сосудистой системе.

Все его органы в данный момент страдают из-за недостатка кровообращения. У них не было даже возможности адаптироваться.

– Роман Викторович! Аптечку! – крикнул Севастьянову я, а сам начал поддерживать тонус сосудов своей магией.

Но этого было недостаточно. Такое состояние одной лекарской магией быстро не обратить вспять. Повезло ещё, что инфаркт возник не из-за тромбоза коронарных артерий. Причина другая – слишком сильный спазм этих сосудов, вызванный магией Дубкова.

Я быстро достал из аптечки нитроспрей и выделил небольшую дозу вещества под язык Григорьева, а уже после этого начал вводить внутривенно те же нитраты, а вслед за ними допамин. Последний препарат нужен был для повышения давления. Нитроспрей и нитраты – для расширения коронарных артерий.

Одно и то же вещество вводить двумя способами было частью моей тактики. Подъязычно препараты действуют даже быстрее, чем после внутривенного введения, поскольку первый способ позволяет миновать печень. А этот орган лишает функции часть введённого лекарственного средства.

Но и этого недостаточно. Ещё нужно…

– Павел Андреевич! – влетел в палатку запыхавшийся Дубков. – Что… Что с ним? Что с Григорьевым?

– Крупноочаговый трансмуральный инфаркт. Передний. Осложнённый кардиогенным шоком, – сухо произнёс я, готовясь к введению обезболивающего.

– Проклятье… – послышался чей-то шёпот за моей спиной. – И как же вы умудрились⁈

Палатку заполнила лекарская магия. Моего пациента аж подкинуло на месте. Все его показатели начали быстро стабилизироваться.

Передо мной появились ещё два лекаря. Одним из них был Владимир Борисович Миротворцев – заведующий отделением, в котором я работаю, и по совместительству кардиолекарь. Именно он выпустил этот поток магической энергии, которая моментально стабилизировала Григорьева.

Вторым же был незнакомый мне мужчина. Высокий, уже седеющий блондин. Оказавшись рядом с ним, я почувствовал мощнейший магический резонанс. Этот человек обладает очень мощной лекарской магией.

Нетрудно догадаться, что таким лекарем может быть только один специалист.

Главный лекарь больницы Его Императорского Величества. Андрей Фёдорович Преображенский.

– Я задал вопрос, – строго повторил главный лекарь, окинув взглядом нас с Дубковым. – Как вы умудрились профукать намечающийся инфаркт? Кто допустил этого стражника к турниру?

– Андрей Фёдорович, ну не при посторонних же… – замялся Дубков.

Преображенский перевёл взгляд на Романа Севастьянова.

– Вы можете идти, – произнёс главный лекарь. – Посидите в зале ожидания, если вам не требуется лекарская помощь. Мы передадим информацию судьям через несколько минут.

– Помощь не требуется, благодарю, – кивнул Севастьянов и покинул нашу палатку.

– Андрей Фёдорович прав, – осматривая Григорьева, произнёс Миротворцев. – Инфаркты из ниоткуда не берутся. Должны были быть предпосылки. Их нельзя было не заметить при осмотре! Так кто дал ему допуск? Не молчите! Мы ведь всё равно выясним, когда вернёмся в клинику. Не тратьте время попусту!

Дубков побледнел.

– Это… Кажется, это я дал ему допуск. Но он чувствовал себя совершенно нормально! – воскликнул Эдуард Дмитриевич. – Какая-то аномалия! Возможно, магическое заболевание?

– Магического тут ничего нет, – повторил Миротворцев, сканируя стражника. – А вот помощь оказана вовремя. Ещё бы минута – и я бы уже не успел ничего исправить. Хм… Булгаков, похоже на вашу ауру. Это вы оказывали ему первую помощь?

– Да, Владимир Борисович, – коротко ответил я. – Более серьёзные обезболивающие я ввести не успел.

– А что на счёт тромболитиков? – поинтересовался Миротворцев.

– Как видите, тромбов там нет. Инфаркт возник из-за сосудистого спазма, – объяснил я.

– Неплохо, Булгаков, – кивнул он. – Вазоспазм, значит… Интересно. Давно я не видел таких инфарктов.

– Подождите! – прикрикнул Преображенский и подошёл к телу Григорьева. – Скорую вызвали?

– Да, – ответил я. – Бригада заберёт его в течение пяти минут.

– Хм… – протянул главный лекарь. Его глаза бегали по лежащему Григорьеву, и, судя по тому, как изменился в лице Преображенский, ему удалось заметить что-то ещё. То, чего не увидел Миротворцев. – Я вижу, что здесь не только магия Булгакова затесалась. В мышцах, в сосудах, в сердце – следы вмешательства другого человека…

Как мне показалось, Дубков уже был готов подорваться и бежать. Вернее, он желал этого всем сердцем. Но смысла в таком поведении не было. Куда он убежит? Всё равно придётся вернуться на работу и получить нагоняй от начальства.

Похоже, на этот раз Эдуард Дмитриевич не сможет выйти сухим из воды.

– Господин Дубков, – чеканя каждый слог, произнёс Преображенский. – Потрудитесь объяснить, с какой целью вы воздействовали лекарской магией на Григорьева за пять минут до начала финального этапа?

– Он… Он обратился ко мне с жалобами на боль в правом плече. Ой, вернее, в левом, – заикаясь, ответил Дубков.

Преображенский взглянул на меня. Вопрос не задал, лишь посмотрел мне в глаза. Я не собирался жаловаться на Дубкова и рассказывать, как он нарушил правила, но главный лекарь и так уже всё понял. Мои показания ему были не нужны.

– На всякий случай уточню, Павел Андреевич, – произнёс главный лекарь. – Вы у нас – человек новый. До этого момента я вас даже в глаза не видел. Примите мою благодарность за то, что смогли сохранить жизнь Григорьеву. Однако учтите, что этот разговор не должен выйти за пределы палатки. Никто, кроме нас четверых, не узнает, что здесь случилось. Это понятно?

– Врачебная тайна, Андрей Фёдорович, – кивнул я. – Понимаю. Учту ваше предупреждение.

Преображенский, удовлетворённый моим ответом, резко повернулся к Дубкову и прокричал:

– Вы понимаете, что совершили убийство? Практически совершили! Если бы Булгаков не смог восстановить сердце; если бы мы с Владимиром Борисовичем не погнались сюда, сломя голову, на глазах у всего императорского двора… Уже сегодня вечером вы бы сели в тюрьму. На такой исход я бы закрыть глаза не смог.

– Андрей Фёдорович, я лишь немного улучшил кровообращение и… – пытался оправдаться Дубков.

– Эдуард Дмитриевич, мне-то сказки не рассказывайте, – поморщился Преображенский. – А то я не знаю, как лекари «подрабатывают» на турнирах. Я долго терпел ваши выходки. На этот раз вы перегнули палку. Однако уволить я вас не могу, и вы это знаете. Во-первых, Шолоховы и другие ваши друзья поднимут свои связи. Уверен, так и будет. Во-вторых, ваше увольнение привлечёт внимание. Орден начнёт копать и обязательно докажет, что это вы чуть не прикончили Григорьева. А это уже будет не только ваш позор. Но ещё и мой.

– Тогда… – растерялся Дубков. – Тогда что вы хотите сделать?

– Я временно расформирую прикреплённых к вам людей. Ими будут заниматься другие лекари. Вам оставлю лишь пятьдесят человек. Поработаете какое-то время на четверть ставки, – заявил главный врач. – И, разумеется, зарплата у вас будет соответствующая должности. Пациентов верну только после того, как пойму, что вы осознали свои ошибки.

Ох, какой же это позор. Пожалуй, даже хуже увольнения. С таким количеством пациентов Дубков будет получать примерно столько же, сколько получаю я на должности помощника. А все его драгоценные пациенты из знатных семей разойдутся по другим лекарям.

– Вы не можете так поступить, Андрей Фёдорович! – принялся упираться Дубков. – Я ведь не по собственной инициативе действовал.

– Так, интересно! – усмехнулся Преображенский. – И что же вы хотите мне сейчас сказать? Расскажете, кто из дворян заплатил вам за эту аферу? Может, давайте сразу выйдем на арену и объявим это при императоре? Заодно скажем, что деньги вы тоже не по своей инициативе брали. Вам же их в карман насильно затолкали, верно? Прекратите строить из себя жертву!

На этом разговор прервался, поскольку в палатку вбежали фельдшеры скорой лекарской помощи.

– Андрей Фёдорович, я поеду с ними, – предупредил Миротворцев. – Займусь пациентом сам.

– Хорошо, – кивнул Преображенский. – А я пока попробую объяснить ситуацию судье, – главный лекарь снова взглянул на нас с Дубковым, а затем произнёс: – Я всё сказал, господа. Можете расходиться. А вы, Павел Андреевич, загляните в мой кабинет. Желательно с утра, в понедельник. Мне с вами тоже нужно переговорить тет-а-тет.

Интонация у Преображенского специфическая. Трудно сказать, когда он собирается похвалить, а когда отчитывает. Сходу и не определишь, какого характера меня ждёт разговор в этот понедельник. Правда, не думаю, что у него есть, что мне предъявить.

Если только никто из нажитых мной врагов не доложил ему какую-нибудь гадкую ложь обо мне. Но что ж поделать? Будем защищаться, раз так!

Как показывает практика, ничем хорошим нападки на меня не заканчиваются. Яркий тому пример – Дубков. Стоит, смотрит в пол, как провинившийся ребёнок.

И ведь на этом его проблемы не закончатся. Уверен, семья, которая заплатила ему за помощь Григорьеву, теперь будет в ярости.

* * *

– Судьи приняли решение! – объявил Щербаков. – Победителем турнира становится Роман Викторович Севастьянов. Прошу, подойдите сюда…

Севастьянова вызвали к судьям для вручения медали. После этого, скорее всего, ему позволят поговорить с императором. Если государь согласится с решением судей, то Романа возьмут в гвардейцы.

– Чёрт бы его подрал… – шипел Виктор Шолохов, судорожно пытаясь набрать номер Эдуарда Дубкова.

Дворянин отошёл подальше от скоплений других зрителей, чтобы никто не услышал его разговор с лекарем.

– Да, Виктор Петрович? – промямлил Дубков.

– Что «да»⁈ – прикрикнул на него Шолохов. – Вы что устроили? Мне только что доложили, что Григорьев в реанимации!

– Клянусь вам, я сделал всё что мог! – воскликнул Дубков.

– Вижу, вы сделали даже больше, чем нужно, – вздохнул Шолохов. – Значит так, у нас был уговор. Вы не справились. Сегодня же переведите на мой счёт деньги, которые я вам заплатил. В двойном количестве. Я должен хоть как-то компенсировать ставку. Григорьев бы победил, если бы вы его не угробили!

– Но, Виктор Павлович, у меня нет столько денег! Я… Я уже купил себе машину, – затараторил Дубков. – И меня только что… понизили.

– Ну так продайте. В чём проблема? – хмыкнул Шолохов. – Да, и ещё кое-что. Деньги – это не главная наша с вами забота. Что мы будем делать, если Григорьев проснётся и расскажет, что за этим маленьким представлением стояли мы с вами?

– Его слова ничего не значат. Преображенский, Миротворцев и Булгаков всё знают. Но главный лекарь приказал не докладывать об этом никому. И им известно только моё имя. Не ваше, – объяснил Дубков.

– Так ещё и Булгаков всё знает⁈ – воскликнул Виктор Петрович. – Проклятье… Да он же ради того, чтобы выслужиться, первым вас сдаст!

– Я придумаю что-нибудь. Обещаю. Никто из лекарей никому ничего не расскажет!

– Вы ничего не поняли, Эдуард Дмитриевич, – вздохнул Шолохов. – Вопрос в том, что будет, если Григорьев доложит о произошедшем не лекарям, а службе безопасности!

– Ещё неизвестно, когда он проснётся, Виктор Петрович. Состояние у него тяжёлое…

– В таком случае, – перебил Дубкова Шолохов. – Нужно убедиться, что он вообще не проснётся.

– Вы предлагаете мне убить его? – удивился Дубков.

– Вы уже и так его чуть не убили. Только не нужно делать это своими руками. Думаю, вы и так догадываетесь, кого из лекарей нужно подставить, чтобы мы точно были в безопасности.

Булгаков. Опять чёртов Булгаков.

* * *

После окончания турнира я забежал домой, чтобы переодеться, и к девяти часам прошёл ко дворцу. Там меня должен был встретить Ярослав Андреевич Громов. Либо же кто-то из его людей.

Все дворяне удалились на закрытый турнир, в котором Громовы по какой-то причине не стали принимать участия. Около входа во дворец было пусто. Ни одной живой души, если не считать стражников. Лишь через пару минут появился силуэт молодого человека.

– Павел Андреевич! – крикнул он. – Неужели это вы? Вот уж не думал, что нам суждено снова встретиться на ужине, организованным моим отцом.

Я вгляделся в его лицо.

Так это сын Громова? Откуда он меня знает?

Чёрт… Почему у меня такое чувство, что я тоже его знаю?