Текст книги "Лекарь (СИ)"

Автор книги: Алексей Федосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

– Я помню наш разговор, но может быть, вы возьметесь на время выздоровления Латифы, – Он замялся, подыскивая слово, – пожить.

Он даже как-то чуть взбодрился, словно с новым словом пришла уверенность в том, что меня удастся уговорить. В его взгляде сквозила уверенность.

– Увы, Господин Юсуф, я уже говорил, что не смогу этим заниматься, мне надо идти дальше. Разрешите? – Я поднялся, собрался уйти.

– Иди, Салима позови. – Он проговорил это нарочито– равнодушным тоном, что кого-то другого это и обмануло, но только не меня, за эти дни я довольно не плохо изучил его и мог сказать, что он расстроен и очень сильно.

Я встал, коротко поклонился, и пошел искать этих двоих. Я прошел стоянке, их нигде не было. Решил обойти окрестность и нашел, за барханом, не далеко от верблюдов, сделали навес и сидят, разговаривают. Я подошел к ним, они замолчали, глядя на меня, – Салим тебя, Юсуф зовет. Тот молча встал и ушел. Ибрагим полулежал на подстилке, рассматривая меня, потом он похлопал по ней рядом с собой, приглашая присесть.

– Нет, Ибрагим, пойдем лучше на стоянку, у меня с этими тварями, – Я кивнул в сторону животных, – договоренность, я не мешаю им пастись, они меня потом слушаются, на самом деле я просто не люблю животных и они это чувствуют. Они меня боятся.

– Ну что ж раз так то пойдем, – Ибрагим встал с подстилки, скрутил её, и мы пошли к нашей стоянке. Идти было недалеко, солнце, поднявшееся уже высоко, припекало, разговаривать было неохота, и я решил отложить расспросы на потом.

Когда мы дошли, Салим отходил от Юсуфа и пройдя мимо нас проговорив, – Остаемся на день, – ушел.

– О! Это хорошо! – воскликнул Ибрагим, потер руки и спросил у меня, – И чем вы можете меня угостить?

Я взглянул на него в недоумении, – и чем же я Вас должен угостить? У меня только слабительное есть. Но Вам оно не придется по вкусу, горчит понимаешь ли, да и запах не очень хороший.

– Можно и слабительное, если оно на хлебном вине настоянное. Так что найдется, что у благородного целителя, для излечения души страждущей? – Он сделал движение, как будто щелкая себя по шее.

– Раз уж Вы и прервали разговор с Салимом, то Вам и восполнять ущерб ….

– Это к Юсуфу, он вам любой ущерб восполнит, а вам, увы, ВАМ не дам ни капли. Это раз, второе, и капли нет. Так что вам не повезло.

За этим разговором мы все-таки дошли до места. Юсуф покосился на нас, потом перебрался к дальней стенке навеса, улегся на спину, закинув к верху свою бороду и выставив много страдальный нос. Потом повернул голову, взглянул на нас грозным взглядом, вздохнув, перевернулся на бок, отвернувшись от нас.

Мы расселись по местам. Я налив кофейник водой установил его на угли, хотелось пить.

Достал кофе, ступку, протянул всё это Ибрагиму, я же решил поискать, что еще и поесть, покопавшись в мешках, нашел вяленую козлятину, сухие лепешки, горсть вяленого инжира и немного изюма. Разложив все это, сделал приглашающий жест. Ибрагим молча указал на кофейник, давая понять, что подождет, пока будет готов напиток. Я предложил ему заварить его с кардамоном, он отрицательно замотал головой, продолжая перетирать кофе в ступке.

– Я не люблю с кардамоном, вообще со специями не люблю, кофе должно пахнуть и иметь вид и вкус кофе, а не пойла какого то. В иных местах такое варят, что мухи на лету дохнут от одного только запаха.

– В иных, это где? Если не секрет, конечно? – Я отрезал от куска козлятины краешек, положил на сухую лепешку, прилег, наблюдая за Ибрагимом.

Он сидел, скрестив ноги поставив между ними ступку, по не многу подсыпал зерна в неё, ссыпал перемолотый порошок на кусочек кожи и начинал заново. – Ибрагим вы наверно хотите напоить всю пустыню, достаточно двух горстей, а вы уже третью начали сыпать.

– А вам что кофе жалко или он ваш? Если так то извините, как то я перестарался, увлекся знаете ли.

– Нет, не мое, можете тереть сколько угодно, только кофе выдыхается, если его сразу много натереть и оставить.

– Я и не собираюсь его оставлять, заварю всё сразу.

– Такой пить нельзя, от него сердцу плохо становиться, я это как лекарь говорю.

– А вы свой разбавьте или с холодной водой пейте, пробовали пить и запивать холодной водой?

– Пробовал, не понравилось у меня от какого сочетания зубы ноют, сначала язык обжигаешь, потом резко всё остывает и зубы, к стати крошатся.

– Господин Лекарь, ВАМ говорили, что вы зануда? Последнее слово он произнес на непонятном мне наречии.

– Что вы сейчас сказали? Что не понятное, но по тону, что-то неприятное!

– Так на моей родине называют человека, который вызывает тоску и раздражение. – И сменил тему разговора, – В иных там, где меня нет. Побродил я по вашей проклятой всеми богами пустыне. – Задумался на мгновение, – Да, уж, походил.

Я немного опешил от такого поворота разговора, на что отвечать – на грубость или задавать вопрос, где ходил? Решил узнать, где его шайтан носил.

– Так, где Вы ходили?

Он повернулся ко мне и глядя в глаза предложил, – Мухаммад, давай называть друг друга на ты, а то мне от ВАШЕЙ, – Он выделил слово голосом, – Вежливости скулы сводит, зевать хочется нет прямо спросить у меня, Кто я, от куда я, кем раньше был, где служил и кому служил? Так что на Ты?

«Разговор получается, кто кого спрашивает я его или он меня» Я кивнул, соглашаясь с его предложением, и он продолжил.

– Зовут меня, – И замолчал, посмотрел на солнце, прямо не щурясь, не отводя взгляда до рези в глазах и слез. Когда он повернул ко мне голову, глаза были закрыты, но одна крохотная слезинка, выдавленная ярким и неукротимым солнцем, блестела на реснице. – Не важно как меня зовут, скажу только что происхожу я из восточных славян. Мой прадед, мой дед, мой отец служили верно, и преданно, позором для семьи считалось предать своего господина. И ни когда мой род не запятнал себя этим. А что я здесь? – Он криво улыбнулся, – мы не передаем, нас предают. Мой последний господин, да пусть Аллах продаст его душу шайтану.

Как у нас говорят, бог ему судья, я прослужил под его началом почти три года, потом случилось то что случилось, я бежал. Я мог бы вернуться домой, но не могу, меня убьют как опозорившего свой род, и я не буду этому сопротивляться. Я устал от такой жизни всё время оглядываться назад смотреть куда ступаю. – он поманил меня и когда я склонился к его уху он прошептал своё имя, – Я отшатнулся от него как от прокаженного. Он горько усмехнулся, – Вот так всегда люди от меня бегут, когда я называл сое истинное имя. Но тебе я его открыл, потому что видел, что ты другой не такой как они. Я тебя спрашивал, там, – Ибрагим мотнул головой в сторону места стычки с Юсуфом. – Воевал ли ты в сражении у Банияса?

Я кивнул и сказал, – Да! Я уже тогда был лекарем, очень молодым лекарем.

– Значит, я не ошибся, это действительно ты.

Ибрагим встал, отошел на шаг назад, стряхнул с галабеи песчинки и низко поклонился мне, – Я твой должник, Мухаммад – ад – Дин – абу-л – Фатх ибн Ибрахим, я долго тебя искал, что б отблагодарить. Спасибо тебе за всё сделанное для моей Мириам. Спасибо. – Он прошел и сел на свое место.

Я сидел на месте, и широко открытыми глазами следил за Ибрагимом не понимая, что с ним происходит. Потом мой взгляд упал на кофейник и его прыгающую крышку, – Кофейник закипел, – Я указал на него. Ибрагим сдвинул в сторону, ссыпал туда размолотый кофе, поставил довариваться когда ароматная пенка поднялась он снял его с углей, так повторилось еще два раза. Я подставил свою пиалу под струю густого черного напитка, благоухающего божественным запахом. Добавил щепотку кардамона и отставил в сторону, накрыв маленьким куском кожи, настаиваться. Ибрагим следил за моими действиями со своей обычной усмешкой, казалось, что она не покидает его уста. Отрезав мяса и хлеба, предложил Ибрагиму он принял подношение, коротко кивнув в знак благодарности. Мой кофе настоялся, взяв пиалу, отпил напиток. Терпкий с приятной горчинкой, он перекатывался на языке, вызывая аппетит и давая бодрость всему телу. Мысли мои, прояснились, и я был готов продолжать беседу.

– Я плохо помню битву, – Я поставил пиалу, взял горсточку вяленого изюма, протянул его Ибрагиму, на открытой ладони, – Все что я запомнил, это руки и ноги которые я отрезал в тот день, мне иногда они до сих пор сняться молодые и старые. Их было столько же, сколько изюма на моей ладони.

– А что ты еще запомнил из той битвы?

Я молча смотрел на него, мне вдруг стало холодно в этот жаркий день, потом во всё тело ударила волна обжигающего жара воспоминания. И я воочию увидел лицо её лицо, красивое, даже во власти смерти она была прекрасна.

– Её звали Мириам? – Внезапно осипшим голосом спросил я.

Он молча кивнул, – Когда мы закончили гнать врага, и вернулись обратно, стояла глухая ночь.

Луна только всходила, и было почти ничего не видно, я не помнил в какую палатку мы отнесли её в горячке боя не до этого, главное было донести до лекарей, живой. Я не первый год на войне и знаю, что когда в печень попадает копье, воин умирает. Но я не мог оставить её там, на поле, умирать одну. Взял свой десяток, точнее то, что от него осталось, забрал Мириам и … Мы бежали быстро как могли, спотыкаясь о тела, вещи, разбросанные тут и там, казалось что всё против нас, всё нам мешает, сам Аллах не хочет ей помогать. Когда мы вошли в палатку там не было никого, только какой то, – Он посмотрел на меня, – Юноша был там, мы положили её на стол и ушли, мы не могли задерживаться, нас ждали.

– Я пытался, но споткнулся, когда выскочил на улицу, там уже не было никого.

Он просто кивнул головой, на мои слова, продолжая свой рассказ, – Я бросился искать, но никого не мог найти. Из моего десятка остался я один, и помочь, указать …. Я метался выспрашивая у незнакомых мне людей, как мог описал тебя. Но никто не видел такого человека.

– Мы с учителем ещё засветло отправились с караваном, увозящим раненых, которые могли выжить. Их перевозили в город.

Я крутил в руках пустую пиалу, потом протянул её Ибрагиму, попросил налить еще. – На месте мы оставили только умерших или безнадежных которые должны были умереть. Она была вместе с ними.

Он снова кивнул, – Да я знаю, я нашел её, случайно. Она была прибрана по мусульманскому обряду. Моя Мириам, была христианка.

– Ну да ладно, богу всё равно, кто ты. Он судит по делам и поступкам.

Ибрагим! Расскажи как она …. Как она была…

– Хочешь знать, как её ранили? – Я кивнул, принимая от него пиалу с кофе.

Ибрагим отпил из своей пиалы, посмаковал напиток, проглотил, задумчиво глядя на ярко светившее солнце, струйки песка завивавшиеся под редкими порывами ветерка. На скарабеев бессменных тружеников пустыни, далекие горы, сверкавшие заснеженными вершинами как прекрасная пэри бриллиантами.

– Мы стояли на правом крыле, с самого края, наша дружина была в резерве. Бой шел, где-то вдалеке, мы выдели раненых и убитых, которых оттаскивали с первых линий.

Он усмехнулся, продолжая смотреть на далекие горы.

– Как же вы мусульмане любите красиво говорить, это надо же не можете терпеть собак, а первую линию назвали в её честь – «Утро псового лая», – Он покрутил головой, – А вторую которая должна помогать первой – «День помощи», Это что целый день ждать пока помощь придет? А третью назвали – «Вечер потрясения», это нечто, все герои от потрясения и перегрева на солнышке спеклись, в полной броне, а потом еще идти в бой. Точно сначала как собака завоешь целый день, проведя в ожидании помощи и к вечеру сдохнешь от потрясения. – И грустно улыбнувшись, продолжил.

– Пошли из-за барханов как вода с гор, стремительно и неудержимо. Мы только и успели развернуть строй что бы встретить их лицом. Я был в шестом ряду, Мириам в седьмом, за моей спиной. Мы всегда так стояли вблизи друг от друга. Первые три ряда были стоптаны в мгновение ока, они только смогли чуток сбить напор атакующих. Потом пошла рубка, стояла такая давка не было ни какой возможности отойти назад, перестроиться, даже руку с мечом было не возможно поднять, подняв ты уже не мог её опустить, мы вгрызались в глотки врагов зубами, откусывая всё что попадало нам в рот, мы выли как дикие звери, загнанные в капкан. Я был залит кровью с ног до головы, и выглядел как упырь, опившийся и лопнувший от пресыщения. Враги, видя нашу неукротимую свирепость, дрогнули и стали отходить назад, строй разъединился и появилась возможность биться мечом и копьями, подставлять щит под удары. Мы усилили натиск. Ряды смешались и те кто был позади оказались спереди и стали гибнуть, в последних рядах у нас стояли молодые и воины после ранений и увечий. Она была впереди меня шагах в трех, я стремился к ней, но они мне мешали мне приходилось непрестанно отбиваться, уклонятся или бить самому, пол, шага, ещё крохотный шажок, ещё чуть-чуть, осталось совсем немного, и вот я стою за её спиной отбивая то что могу достать. Она словно знала, кто стоит за ней, оглянувшись на короткое мгновение, улыбнулась мне, и тут же отвернувшись, продолжила бой. Сделала движение доставая врага стоящего слева от неё и, – Ибрагим повернул ко мне свое лицо залитое слезами, – И я увидел как из-за убитого воина справа от неё высовывается, как змеиное жало, наконечник копья и жалит её в правый бок, как во сне я сделал шаг и перерубил древко, отбивая удар, но было поздно. Она вздрогнула всем телом и чуть развернувшись, стала падать на землю. Я подхватил её, ронять нельзя, затоптали – бы.

Удерживая одной рукой, другой поражал врагов, крикнул своему десятку и они стали рядом, а потом пришла помощь. Вокруг стало просторно, и мы побежали, отнести её к лекарю, но не успели.

Ибрагим, замолчал, отвернувшись от меня он смотрел на без крайние просторы пустыни и не видел ни чего, он был там в том дне и в который раз задавался себе вопросом, а мог ли…

Я вспомнил, вспомнил и понял, и понял, что этого я ему не скажу даже на смертном одре, даже перед лицом вечности и ликом Аллаха. Он сам убил свою любовь, выпад который ей нанесли копьем, рассек только мышцы и не пошел дальше. Но удар, которым он перерубил древко, заставил наконечник двинуться в глубь, разрезая печень.

Мы долго еще сидели, пили кофе, разговаривали не о чем. Или просто молчали. И это молчание было дороже всех слов на свете. Мы вспоминали, вспоминали их, наших любимых.

У каждого из нас она была своя, одна на всю жизнь. И мы пронесли её через время, через бескрайние просторы, Мы были разные, но нас объединяла ЛЮБОВЬ.

Глава вторая

Скрывать не надо своего недуга

От двух людей: от лекаря и друга.

«– Старый ты лентяй, только ты мог такое придумать! Не слышу слов в оправдание. И почему мне всегда говорят со всех сторон, что у меня не друг, а какой то шайтан. Зачем ты зеленщика напугал? Что он тебе плохого сделал? Что молчишь? Сказать нечего, или не хочешь? Вот молчишь, значит, вину свою признаешь, всё дойдем до дома, и сдам тебя мяснику. Потом долго буду смотреть на твою морду, из которой чучело сделаю, хоть тогда я буду, спокоен, что ты ни чего сотворил.-

Ишак угольно-черного цвета повернулся в мою сторону, взглянул и чуть насмешливо фыркнул, за что тут же был наказан, палкой по ушам.

– Я тебе говорю или кому? Меня слушать надо, и внимать советам, а ты? Зачем зеленщику в ухо крикнул? Почтенный, со страху опрокинул свою тележку, а ты утроба ненасытная бросился жрать, может ты сделал это не нарочно? Ну – у, он мне тоже не нравиться… Но зачем ты меня лягнул, когда я тебя оттащить хотел?

Так препираясь со своим ишаком, я тащился через бурлящую толпу. Рынок жил своей жизнью и то, что этот торговец вытребовал меня за этого ушастого разбойника целый динар, не доставляло мне радости. Сжевал он всего ничего пучок моркови, пучок зелени, что успел ухватить своей пастью, а остальное. Остальное растащили вездесущие мальчишки и потоптали зеваки. Он хотел пять и мне пришлось долго его убеждать, что это он виноват в том, что встал на моем пути и помешал нам пройти спокойно мимо, я так думаю, поговори с ним еще, и он бы отдал мне пять динаров что б я отстал от него. Э – эх, всё испортила эта скотина. Зеленщик держал в руках пучок моркови и так азартно им размахивал, но он не учел жадность ушастого, тот сначала спокойно стоял и когда пучок пролетал мимо просто открывал пасть стараясь поймать ботву. Раз за разом и когда это произошло в десятый раз, и ему никак не удается этого сделать. Он издал рев, достойный слона, встал на дыбы и положил копыта на плечи низенького человечка. Коим был этот зеленщик. Тот как видно не ожидал, сделал шаг назад, споткнулся об опрокинутую тележку, и упал на спину, при этом выставив вверх руку с зажатым пучком моркови. Стоя на груди несчастной жертвы, осел не спеша, стал откусывать по кусочку от пучка всё еще зажатой в руке моркови, и когда я решил оттащить его, ухватившись за хвост, он лягнул меня в бедро. Хвала Аллаху, что я стоял к нему боком»

Меня толкнули, и я очнулся от своих воспоминаний, рядом со мной стоял Ибрагим, – Ты чего столбом замер?

– Воспоминания, как увидел этого осла, так и вспомнил, – Я указал на стоящее у лавки животное. Когда я закончил свой рассказ, Ибрагим устоял на ногах только потому, что держался за меня. Отсмеявшись, он спросил, что с ним стало.

– Его сожрали вместо меня, а я просидел на дереве несколько дней, – Я сделал скорбное лицо словно сожалея о своей потере, – Знаешь как я его звал? Но только так что б никто не слышал?

– Ну? – Ибрагим смотрел на меня вопросительно.

– Шайтан! А когда он выводил меня из себя, был Иблисом. – Весь наш разговор проходил по дороге, мы шли к дому Юсуфа, для того, что б получить расчет за проделанную мной работу, и я попросил Ибрагима сопроводить меня.

Мы благополучно добрались до города, по дороге была небольшая стычка с разбойниками, но всё обошлось удачно, мы отбились благодаря Ибрагиму, который, проявив чудеса ловкости и изворотливости, буквально ссаживал их с верблюдов, всем, что попадалось под руку. Правда и ему досталось. Сейчас он шел рядом, левая рука была перевязи, но выглядел он бодро. Разместившись в городе, я стал приходить к Латифе. Не часто, один раз в три дня. И с каждым приходом было видно, что молодой организм победил недуг, она быстро шла на поправку, сегодня был последний раз, когда я шел к ней. Мы шли по пыльным кривым улочкам.

Ибрагим хотел пройти по короткой дороге, через верхний город, но я решил сегодня пройтись в стороне от своего обычного пути, не дойдя до поворота, мы свернули в нижний город, его бедные кварталы. Если мне судьба сказала что я могу этого избежать я всё равно пошел бы этой дорогой.

– Мухаммад! – Ибрагим окликнул меня хватить спать на ходу, пошли уж быстрей, получим динары и уедем из этого города.

После того памятного дня мы сдружились, двое немолодых мужчин, без дома, без семьи мы были два как перекати-поле, за все наши странствия, что он, что я обошли всю страну. А он бывал даже дальше и его рассказы о гардарике будоражили меня и мое воображение. Я хотел бы побывать там. В загадочной стране, полной удивительных тайн. Один его рассказ о лесных великанах, вырастающих до неба, я не мог себе представить, что есть такие деревья в шестьдесят шесть локтей высотой и что требуется десять мужчин, обхватить его. Я тоже видел большие деревья, но они были по сорок локтей высоты. Стоял внизу и закидывал голову вверх и ощущал, как кружиться голова от вида бездонного, огромного синего неба. Мне казалось, что мир крутиться вокруг меня, прижавшегося щекой к коре дерева, в этот момент я видел себя маленькой пылинкой, на ладони мироздания и становилось жутко от мысли, что меня могут смахнуть с неё как, мы отряхиваем прилипший мусор.

– Аллах, покарай этого лекаря, который спит на ходу, – Ибрагим в этот раз подтолкнул меня, что бы я поспешал. Я оглянулся вокруг, не заметно для меня мы вошли уже в нижний город. Город трущоб, нищеты и бедности. Оказавшись ночью здесь один, каждый рисковал встретить утро в придорожной канаве с перерезанным горлом и раздетым до гола. Очень часто ночная стража, слыша крики отсюда, просто разворачивалась и уходила, они были родом из этих мест, а некоторые, сами занимались разбоем, прикрываясь службой у эмира.

Если их хватали, на площади перед дворцом стоял помост с обрубком бревна в потеках бурой, почти черной, запекшейся крови, они лишались головы, правосудие эмира работало очень быстро. Но если ты был купцом, кади или просто богатым человеком, правосудие начинало ползти как черепаха на песчаный бархан, всё время, скатываясь вниз и с трудом вползая наверх.

Мы шли по узеньким улочкам, грязно-желтые стены лачуг бедняков обступали нас со всех сторон, редкие деревца, росшие за не высокими заборами, склоняли свои ветви. Покосившиеся ворота, сорванные створки калиток, висящие на веревочных петлях. Тощие облезлые собаки роющееся в кучах мусора, поджимая хвост он отбегали в сторону, при нашем приближении. Стайки детишек в каком-то тряпье, жмущихся к своим дворам, провожающих нас взглядами своих темных глаз. Со скрипом открылась калитка и на улицу вышла девочка, одетая в некогда чистую галабею с вышитым рисунком на груди, и рукавами, закатанными по локоть. Она встала рядом с калиткой, держа за руку голопузого мальчугана, он смотрел на нас, засунув палец в рот.

Я чуть придержал шаг. Потянул руку к поясу, на котором висел кошель с мелочью, не дотянулся. Ибрагим перехватил её, приблизившись, прошептал на ухо

– Даже не думай, дашь одному, остальные тебя растерзают, на всех денег не хватит. Покажешь деньги тебя, взрослые перехватят, пойдем, милосердный ты наш, нас ждут. – С этими словами он потащил меня за собой.

,– Мой друг, если будешь каждому нищему подавать, у тебя жизни не хватит всем подать, а знаешь что такое обиженная толпа?

Я кивнул головой, шагая следом за ним.

– Так знаешь или нет?

– Знаю, Знаю, – ответил я, в попытке догнать его, вроде не торопливо идет, но шаг размашистый, не догоню ни как. Наконец я сдался, окончательно запыхавшись, – Ибрагим! – Позвал я ушедшего вперед воина, – Ибрагим! – повторно окликнул я, вытирая текущий пот.

– Ибрагим, я не конь что бы скакать так резво, остановись на чуток, дай дух перевести. – Взмолился я к нему. Он остановился, глядя на улочку впереди себя. Подняв правую руку, поманил меня к себе. Я ни чего не видел, своей спиной он загородил всё.

– Что там? – он посторонился, и я увидел, невдалеке, в пяти шагах от нас, торчащие из-за угла ступни ног. Судя по всему, человек лежал лицом вниз.

Ветер дувший нам в спину стих, сначала не было ни чего, а потом накатила волна, приторно сладкого запаха смерти.

– Вот про это я тебе и говорил, – Ибрагим указал на вперед, – не стоит показывать деньги в таких местах. Он стал продвигаться, вперед стараясь держаться подальше от лежавшего тела. Наконец мы увидели труп, то, что это так было понятно по запаху. С первого взгляда мне показалось, что мы наткнулись на жертву ночного разбоя, но чем дольше я смотрел на несчастного, тем больше сомневался в этом. Лежит ничком, одежда в опрятном состоянии, полы халата, под телом их никто не вытащил из-под него, значит, тело не переворачивали и не осматривали. Я шагнул в сторону мертвеца, Ибрагим схватил меня за плечо, – Тебе что больше всех надо, он умер, Аллах, забрал его душу, его найдут, попозже родственники и похоронят. Пошли отсюда, оставь. Пошли! – Он практически силой потащил меня в сторону. Я вывернулся из его цепких пальцев и отшагнул к стене дома. – Ибрагим!

Обратился я к нему, – Оглянись вокруг и посмотри внимательней, тебе не кажется странным что труп, хорошо одетый лежит по середине и не раздет. Его не били, не резали, крови нет, а самое главное это запах, ты не ощущаешь? Принюхайся, чем пахнет?

– Чем, чем, смертью пахнет, – Он повел носом, сморщился и чихнул. Заразой какой-то пахнет.

– Вот про это я тебе и говорю, если бы он умер, дня три назад вонь стояла бы на всю улицу и его бы давно сволокли на кладбище. – С этими словами я подошел и присел рядом с мертвецом. Спустив рукав галабеи, ухватил за плечо и перевернул. Я выпрямился и отошел на шаг назад. – Смотри Ибрагим, я прав оказался, он умер от болезни, а не от чего-то другого. Скуластое лицо, в муке искаженный рот, обветренные потрескавшиеся губы в капельках засохшей крови, белки закатившихся глаз. И над всем этим плыл запах гниющего мяса. Отойдя ещё на шаг назад, распахнул халат, открыл поясную сумку, достал оттуда склянку с притертой крышкой с хлебным вином внутри. Рулончик чистого полотна в ладонь шириной, размотал его и разделив на две части, полил каждую из склянки, на что Ибрагим следивший за каждым моим жестом проворчал – что лучше это выпить чем так выливать.

Я протянул ему одну полоску, обмотай лицо, особенно рот и нос, дыши через неё. Быстрыми движениями намотал себе, в нос ударила едкая вонь от вина, я сделал пару вдохов ртом и быстро притерпелся, перестал замечать. Повернулся глянуть как дела у Ибрагима и чуть не рассмеялся, он обмотал лицо оставив крохотную щелку для глаз и походил сейчас на мумию, которую я видел в Каире.

Вернувшись к трупу, приступил к осмотру. За ушами, вздутия, прощупываемые и видимые, на груди язвы с потеками гноя. Мне стало зябко от всего этого. И когда я, сняв с мертвеца халат посмотрел на его подмышку, то отшатнувшись назад, чуть не упал, Ибрагим придержал. Крупные размером со сливу, налитые, и готовые лопнуть от гноя внутри, язвы.

Я вскочил, крикнул Ибрагиму – Бежим отсюда, бросился бежать. Ошарашенный моим стремительным бегом Ибрагим какое-то время тащился следом, потом остановился и, дернув за рукав, сумел остановить и меня. – Что там такое? От чего мы бежим?

Я стоял, нагнувшись, облокотившись на колени, тяжело переводя дыхание, забег в повязке, это что-то. Поднял вверх руку показывая, что сейчас скажу. Немного отдышавшись, выдохнул на одном дыхании. ЧУМА!

Потом сорвал с лица повязку и стал скатывать ее, что бы убрать в сумку, Ибрагим, глядя на меня, проделал то же самое. Протянув мне рулон, спросил, – И что теперь делать будем.

– Ибрагим ответь мне на один вопрос, Ты, болел чумой? – Я смотрел на него во все глаза. И к моему великому облегчению он кивнул, а потом сказал – Да.

– Знаешь Ибрагим я убегал так быстро только потому что не знал болел ты или нет.

– А что это изменить может?

– Только то что ты теперь не заболеешь, и сможешь мне помогать, нам надо вернуться и я должен сделать одну вещь. Я должен взять немного плоти от этого мертвеца, а потом мы как можно быстрей пойдем Юсуфу, надо его предупредить и бежать с этого города как можно дальше.

– Дался тебе этот урод, – Ибрагим зло сплюнул на землю.

– Урод, не урод, но с его помощью и деньгами мы спокойно дойдем до любого города, не будем тащиться в общей толпе беглецов, когда все побегут отсюда. Пошли. – И мы двинулись обратно.

Я уже почти закончил со всем тем, что мне надо было сделать, как по улочке загрохотали подкованными сапогами, стражники эмира. Увидев нас стоящих возле распростертого тела, они не слова не говоря, стали окружать нас, выставив вперед копья. Потом, видимо старший, спросил – кто мы такие и что здесь происходит.

Ибрагим, оглядев весь десяток этих вояк, покачал головой, поманил его к себе и, наклонившись к уху, прошептал на ухо, только одно слово. Я никогда в жизни не видел, что бы толстяки так бегали. А то, что они кричали на ходу, повергло меня в растерянность.

Ибрагим проводил взглядом, убегающую свору шакалов, повернулся ко мне, – Быстро к Юсуфу.

Когда мы добрались до его дома, весь Химс уже бурлил. Ибрагим забарабанил в ворота и громко закричал, требуя открыть, с той стороны призвали на его голову всех шайтанов и посоветовали проваливать прочь. Ибрагим, пообещал отрезать уши, вырвать ноги и руки.

Они бы долго еще припирались бы, пока не раздался голос Юсуфа приказавшего привратнику открыть ворота. Раздался скрежет отодвигаемой щеколды, и со скрипом стала открываться створка. Ибрагим не стал ждать, пока она откроется до конца, ухватившись, рванул на себя, выдернув привратника на улицу. Одной рукой перехватил его, развернул спиной к себе, и дал пинка под зад, от которого бедняга долетел до соседней стены. Ухватил меня за рукав, затащил во двор и закрыл калитку перед носом у бедолаги. Не обращая внимания на крики доносящиеся с улицы мы пошли в дом. Юсуф встретил нас во внутреннем дворике, стоял на небольшом приступке, что бы казаться выше ростом, за его спиной были два эфиопа, державшие обнаженным оружие. – Господин Ибрагим, Господин Мухаммад, что вы себе позволяете, как вы смеете врываться в дом почтенного человека и тревожить его покой. Ваши деньги, господин лекарь, ждут вас, как и было оговорено. Я благодарю Вас за то, что вы сделали для меня и госпожи Латифы. – Он сделал жест, более достойный эмира, чем простого воина, или купца или ….

От стены отделился человек небольшого росточка, перекатываясь на своих маленьких ножках, он подкатился ко мне и протянул приятно зазвеневший кожаный мешочек.

– Мы в расчете господа, – Раздался голос Юсуфа, – Прошу вас покиньте мой дом.

Он развернулся и собрался уйти, но Ибрагим остановил его, – Юсуф, в Химсе. ЧУМА.

Спина уходящего Юсуфа вздрогнула от таких слов, и он медленно повернулся. На его бледном лице не было ни кровинки, – Что?

– В ХИМСЕ ЧУМА! – Громко повторил Ибрагим. – Юсуф надо срочно ехать из города иначе все умрут, Ты, Латифа, Эти, – Он указал на слуг, в растерянности стоящих поодаль и внимательно слушавших наш разговор.

Юсуф, затряс головой как шелудивый пес, вытряхивающий блох из своей шкуры, – НЕТ, ты лжешь, в городе нет болезни, а говоришь ты только для того что б выманить у меня больше денег, – Повернувшись к эфиопам, кивнул головой в нашу сторону, – Гоните их отсюда.-

Те двинулись к нам, обходя стоящего хозяина с боков.

Ибрагим собрался крикнуть о том, что это мы нашли мертвеца, как я остановил его, шепнув ему на ухо, – Нас тогда точно убьют. Лучше молчи. – Он кивнул, что понял меня и отошел в сторону.

Шагнув, я выставил вперед руки, ладонями вперед, останавливая охранников. За время, что я провел в этом доме, успел немного изучить их характеры и познать их недуги, которые были написаны на их лицах.

– Стойте! Именем Аллаха, стойте. Этот человек говорит правду, в город действительно пришла беда и нам надо бежать отсюда как можно быстрей, пока еще можно спокойно выти из города.

– Ты! – Я указал, на того который подходил с справой стороны, – у тебя болит спина и когда ты мочишься у тебя жуткие рези, внизу живота, а иногда ты даже и этого не можешь.

– А у тебя! – мой палец уперся в грудь второго, успевшего подойти так близко, что я почувствовал едкий мускусный запах, исходящий от его тела. – У тебя одышка, которая долго не проходит, стоит тебе помахать мечом раз, два. Ты постоянно потеешь, и болит у тебя вот здесь, я упер палец туда, где должно было быть сердце. Бывает, что у тебя внезапно кружиться голова, и ты падаешь, приходишь в себя и не помнишь ни чего. Так с тобой происходит?