Текст книги "Простое море"

Автор книги: Алексей Кирносов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Сергей Николаевич дважды нажал кнопку звонка.

– Доктор пытается за ум взяться, – сказал старпом. – Газету организовал, на камбузе водворил порядок. Снять с него один выговор, что ли, для катализации?

– Не спешите. Вот если на стоянке не поддастся искушению пару дней – тогда снимайте.

В дверь постучались. В каюту зашла улыбающаяся Настя.

– Вы меня вызывали, Сергей Николаевич?

– Да, Настя, вызывал. Организуй нам, пожалуйста, чайку на две персоны.

– Сейчас организую, – сказала Настя. – Чай еще горячий. Вам булки тоже подать?

– Можно и булку, если она с маслом. Это не вредит.

– Настя, что я вижу? – широко раскрыл глаза Коля Бобров. —У тебя свежий передник? И наколка на голове! Ты что, именинница сегодня?

– Сергей Николаевич, – надулась Настя. – Вечно он смеется... Скажите товарищу старпому, чтобы он ко мне не придирался. И в газете еще изругал. Как ему только не стыдно! Я стараюсь, стараюсь, а он... – Лицо Насти сморщилось, из глаз вот-вот готовы были брызнуть слезы.

– Добро, – засмеялся капитан. – Обязательно скажу товарищу старпому, чтобы он к тебе не придирался. Только ты всегда ходи такой красивой, ладно?

– Ладно, – пообещала Настя. —Ну, я за чаем... Она вышла из каюты, а капитан и старпом дружно захохотали.

– Наконец-то доктор пользу принес, – сказал старпом, отсмеявшись. – Стоило его ругнуть от души – сразу все понял.

Капитан вздохнул, нахмурился.

– Знаете, Николай Николаевич, – сказал он, – нужно хвалить людей, чтобы они приносили пользу, чтобы похвалой, как гвоздиком, приколачивать к душе раз проявившееся доброе качество... А ведь доктора стоит сейчас один раз похвалить – и он руки опустит.

– Я все-таки попробую снять с него выговор, – сказал старпом.

– Давайте, – улыбнулся Сергей Николаевич. – Люблю оптимистов.

Зашла Настя и поставила на стол сверкающий, оттертый толченым мелом никелированный поднос. Она положила на малиновую бархатную скатерть чистую салфетку, поставила на нее стаканы, сахарницу, блюдце с маслом и тарелку с аккуратно нарезанным белым хлебом.

– Позвоните, когда посуду забрать, – сказала Настя.

– Иди отдыхай, – разрешил старпом. – Я сам отнесу посуду в раздаточную.

– Что это вы сегодня такой добрый? – спросила Настя.

– Мне вчера хороший сон приснился, – сказал Коля Бобров. —Утром завтрак надо будет подать к семи часам. Иди отдыхай.

– Ветер-то как задувает, – сказал капитан, когда Настя вышла. – Даже в каюте слышно. Молитесь богу, чтобы он стих к утру.

– Бесполезно, – покачал головой Коля Бобров. – Бога нет. Это я еще в училище по астрономии изучал.

Он налил чай в оба стакана, положил себе три ложки сахару.

– А жаль, – продолжил он, намазывая масло на хлеб. – Представляете, как бы хорошо было: отбил полста земных поклонов, пропел соответствующий псалом – глядь, ветер стих и видимость полторы мили.. Иди и дергай вешки, как репу из грядки. Плохо, что нет бога, – заключил он и сунул в рот хлеб.

– Да? – в тон ему сказал Сергей Николаевич. – А такого не хотите: забыл утром поклон положить, а господь бог тебе в отместку снежный заряд, волну в борт, переменные течения и банку на курсе. Красиво было бы?

– У каждой палки два конца, – сказал старпом.

Когда кончили пить чай, он собрал посуду на поднос, отнес ее в раздаточную и вышел на палубу. Ветер теперь задувал порывами и нес с моря мокрый крупный снег. Потоки снега косо летели над палубой, около всех выступающих частей вырастали пологие барханчики. Вахтенный матрос в полушубке с поднятым воротником неподвижно стоял у трапа. Около левого сапога вахтенного тоже вырос холмик снега. Ветер становился все сильнее. Зыбь из залива стала уже заходить в Салму, и «Градус» покачивался у причала. Повизгивали проложенные между бортом и бревнами причала резиновые кранцы. Оба носовых швартова туго натянулись. Коля Бобров стоял около палов, постукивая сапогом по тросу, и решал, стоит ли заставлять вахтенного набросить швартов еще раз петлей на пал. Вероятно, вахтенный почувствовал это, оставил свое место у трапа и прошел на бак.

– Давай-ка передний заведем серьгой, – сказал старпом. – Ветер-то все усиливается.

– Я уж и сам хотел, – сказал вахтенный матрос. – А тут вижу, вы идете. Я и подумал, если надо будет, так скажете.

Он отмотал с вьюшки метров двадцать троса, просунул согнутый вдвое трос в швартовый клюз и, перегнувшись через фальшборт, спустил петлю старпому. Старпом протащил петлю немного назад и надел ее на пал. Вахтенный обтянул серьгу и закрепил ее на кнехте.

– Теперь ладно, – сказал незаметно подошедший сзади Сергей Николаевич.

– Тоже на душе неспокойно? – улыбнулся старпом, вытирая руки мокрым снегом.

– Да, заработало шестое чувство. Ерунда мерещится... Какой нехороший ветер!

– Кто-то бежит от конторы, – сказал вахтенный и показал рукой.

Вспышки створного огня раз в две секунды вырывали из тьмы бегущую человеческую фигуру.

– Насколько мне известно, здешний народ зря не бегает, – сказал Сергей Николаевич и опустил воротник куртки.

– Что-то мне холодно стало, – поёжился старпом и сунул в карманы мокрые руки.

Добежав до «Градуса», человек остановился и спросил у стоящего на пирсе старпома:

– Где капитан?

Он тяжело дышал и вытирал с лица тающий снег.

– Я капитан, – сказал Сергей Николаевич. – Почему бегаете по ночам?

– Я дежурный по участку, – представился человек. – Кудрин моя фамилия.

– Очень приятно.

– Получена радиограмма с Большого Скалистого. У них там человек умирает. Начальник маяка Бакланов подписал.

– Кто умирает? – коротко спросил капитан.

– Жена начальника.

– Ирина Петровна?

– Да. И они не понимают отчего...

– А точно ли помирает? – спросил старпом.

– Если Бакланов радирует, что умирает, значит, так и есть, – сказал Сергей Николаевич. – Что же с ней такое...

– Надо бы вам выйти, у вас доктор есть, – тихо сказал дежурный.

– Надо... – так же тихо произнес Сергей Николаевич. —А что с ней? – снова спросил он, забыв о том, что говорил дежурный минуту назад.

– Неизвестно. С сердцем очень плохо. Потом – она в положении на шестом месяце...

– Вахтенный, поднимайте старшего механика, – приказал капитан. – Пусть срочно готовит машину. Сразу по готовности выходим. Доктора пришлите ко мне в каюту. Николай Николаевич, вы своевременно объявите аврал. Я буду у себя, если что понадобится.

– Зря серьгу заводили, – сказал старпом и сдвинул на нос фуражку.

13

В дверь постучались. Сергей Николаевич быстро встал с дивана. Зашел старпом и доложил, что машина готова и люди на местах.

– Подсчитали, сколько нам идти до Скалистого при этом ветре? – спросил Сергей Николаевич.

– Побольше трех часов.

Капитан надел меховую куртку и вместе со старпомом поднялся на мостик. Через пять минут «Градус» отошел от причала.

– Буи-то мы поснимали. Трудновато будет идти, – сказал старпом.

– Гидрографу стыдно такие слова произносить, – заметил Сергей Николаевич. – Вот с высадкой там действительно трудно будет. Вы пойдете на мотоботе?

– Я пойду, – кивнул старпом.

– Значит, таким образом: я подойду к южному берегу. Там можно стать кабельтовых в двух. На берегу в этом месте есть щель между двумя камнями. Как раз мотобот протиснется. Цельтесь в эту щель. При высадке вам придется немного выкупаться, но это неизбежно. Особенно если камни уже обледенели. Берегите доктора, чтобы не разбился.

– Уж сбережем как-нибудь ради такого случая.

– Возьмите с собой Блюменфельда, Ломакина и одного моториста...

Открылась дверь, в рубку ворвался ветер и снег. В снежном облаке появился доктор. Воротник его шинели был поднят, уши шапки опущены и завязаны под подбородком. В одной руке он держал брезентовую сумку с хирургическим инструментом, в другой – саквояж.

– Рано собрались, Илларион Кириллович, – сказал капитан. – Могли бы еще отдохнуть часа два.

– Ничего, – доктор поставил саквояж и сумку в угол. – Я здесь постою, если позволите.

– Стойте.

Доктор развязал тесемки, снял шапку, стал слушать ветер. Мир за тонкой переборкой рубки был неласковым и очень не приспособленным для человека. Его овевали колючие ветры, засыпал промозглый, липкий снег, мертвила ночная ноябрьская тьма. В такие ночи обязательно случаются несчастья.... Но на душе у доктора было спокойно. Там появилась какая-то забытая сила. Работа, наконец-то впереди долгожданная, настоящая работа!

– Волнуетесь, Илларион Кириллович? – спросил старпом.

Доктор улыбнулся.

– А вы волнуетесь, когда ведете корабль?

– Если обстановка сложная, то волнуюсь.

– Вот и я так же, – сказал доктор. – Говорят, надо будет на мотоботе переправляться на остров?

– Ничего, это не страшно, – успокоил старпом. – В худшем случае немного промокнем – и всего делов. Уж вас-то мы доставим, как ящик с пивом! – засмеялся он.

– Вероятно, вам придется на несколько дней задержаться на острове, – сказал Сергей Николаевич. – Вы передадите со старпомом, сколько времени вам понадобится. Потом мы зайдем за вами.

– Не знаю... Пока ничего не знаю, – покачал головой доктор. – Интересно, вертолеты могут летать в такую погоду? Ему никто не ответил.

«Градус» стал на якорь в двух кабельтовых от южного берега острова. Спустили на воду мотобот. Блюменфельд и Ломакин руками отталкивали его от борта, чтобы он не разбился на волне. Старпом принял на руки доктора со штормтрапа и быстро стал к штурвалу. Мотобот понесся к острову. Волны захлестывали маленькую посудинку, несмотря на поставленные по бортам жестяные козырьки. Заходя на южную сторону острова с двух направлений, волны хоть и теряли силу, зато нападали и справа, и слева, и сзади. Мотобот подпрыгивал, как грузовик на лесной дороге. Четкий луч прожектора соединил стоящий на якоре «Градус» со входом в расщелину между двумя скалами – единственное место на берегу, через которое можно было выбраться с моря на остров. Все остальное представляло собой обледеневший гранитный скат. В эту расщелину надо было попасть сразу, безошибочно, иначе волны расколотят о гранит и мотобот и людей. Коля Бобров вцепился в штурвал, направляя нос мотобота в щель, ширина которой едва ли на метр превосходила ширину мотобота. Тело старпома было напряжено до предела. Мысли и воля сконцентрировались в одной точке. Доктор, скрючившись у мотора, прикрывал полами шинели саквояж и сумку. Он не понимал, как трудно сейчас старпому. Он думал только о том, как будет трудно ему у постели больного человека. Он не знал, какая опасность ждет его, если старпом промахнется.

На берегу видны были освещенные прожектором люди. Один из них неистово махал фонарем. Старпом постепенно сбавлял ход. Когда до камней оставалось двадцать метров, он врубил полный, направил нос мотобота на левый край щели и через две секунды сбросил газ. Проскрежетав килем по каменному ложу бухточки, мотобот влетел в нее, ударился штевнем о камень и замер. В тот же момент Абрам Блюменфельд мощным броском швырнул на берег фалинь. Люди на берегу подхватили его.

– Приехали, – сказал старпом и сел на банку. – Кому тут – вылезай...

С берега спускали по обледеневшему склону длинный, сколоченный из досок трап.

– Легко сказать: вылезай... – посмотрел на склон доктор. – Здесь можно упасть так, что костей не соберешь.

Ломакин стал ногой на борт и принял трап. Он установил конец его в мотоботе, потом обернулся, скорчил обезьянью рожу и на четвереньках побежал по трапу наверх. Через три секунды он был уже на берегу.

– Сложный способ, – вздохнул доктор, передал мотористу саквояж, взял в зубы сумку и тоже на четвереньках выбрался на берег.

– Абрам, ты останешься в мотоботе, – сказал старпом. – Будете вахтить по часу. Давай, выгребайся, – кивнул он мотористу. – Следующий час будет твой. Потом – Ломакин. Дай-ка саквояж.

Моторист отдал саквояж и тем же способом полез вверх по трапу. Старпом встал на трап, удифферентовался и, балансируя саквояжем, взбежал наверх. Доктора уже не было. Узколицый человек в ватнике и высоких сапогах подошел к Боброву.

– Пойдемте, я вас проведу, – сказал он, повернулся и пошел вперед, туда, где светились окна домиков и возвышалась угрюмая каменная башня маяка. Они подошли к дому начальника. Человек в ватнике открыл дверь и дал Боброву пройти вперед. Потом он провел старпома на кухню и предложил подать чаю.

– Давай, служивый, – согласился Коля Бобров. – А что с маячницей, неизвестно?

– Сейчас ваш доктор определит. А так невозможно сказать. Она уже который день то кричит, то в беспамятстве. Вообще-то, она ведь беременна на шестом месяце. Может, от этого что...

– Скорее всего, – кивнул Коля. – А как тебя хоть зовут-то?

– Петром. Я здесь техником работаю по аппаратуре. Питание бесплатное. Свой огородик. Дом на две семьи... Жена радисткой работает. Она сейчас у постели Ирины Петровны.

– Кучеряво живешь, – вздохнул Бобров и стал пить чай из толстой фаянсовой кружки. Ломакин и моторист разулись, забрались с ногами на большой, стоящий у стены сундук и тоже пили горячий темно-коричневый чай.

Из комнаты в кухню зашел высокий худощавый человек лет сорока, одетый в легкий летний китель и почему-то в шапке.

– Бакланов, – кивнул радист. – Начальник.

– Здравствуйте, – сказал Бакланов. – Петя, поставь еще ведро воды... – Он сжал ладонями виски. – Четвертый день...

Петр набрал из бочки воды в ведро и поставил на плиту.

– Очень худо? – спросил Бобров.

Бакланов опустил руки, удивленно посмотрел на него и произнес:

– Хуже некуда...

– Что доктор говорит?

– Думаете, я что-нибудь понял... Какой-то ненормальный аппендицит. Как это он назвал... абсцесс. Да, абсцесс. Он еще чего-то много говорил...

– Аппендицит – это не страшно, – сказал Бобров. – Три раза ножичком чирикнет – и вся игра. Если, конечно, пинцет в животе не забудет. Это у них случается.

– Господи, она же беременна! – крикнул Бакланов. – Ее нельзя резать!

Петр открыл дверцу печи и стал запихивать туда дрова. Из двери вышла молодая худенькая, очень некрасивая женщина.

– Петя, приготовь тёплой воды доктору руки помыть, – сказала она. – Доктор говорит, что... – Она умолкла, увидев Иллариона Кирилловича. Тот плотно прикрыл за собой дверь.

– Ну, Вячеслав Алексеевич, операция неизбежна, – сказал доктор и положил руку на плечо Бакланову. Тот молчал. – Ждать нельзя. Она погибнет.

– Почему? – спросил Бакланов. – Разве от аппендицита умирают?

– Да, умирают. У нее гнойник на слепой кишке. Если он лопнет – будет очень худо. Будет смерть, короче говоря. А он может лопнуть каждую минуту. Мы уже затянули с этим делом.

– Откуда вы знаете, что там... гнойник?

– Это прощупывается.

– А как будет с ребенком?

– Плод придется удалить. Не бойтесь, у нее еще будут дети.

– А если я не соглашусь? – спросил Бакланов.

– Я буду оперировать без вашего согласия, – вежливо сказал доктор.

– А если я вам не дам оперировать?..

Доктор пожал плечами.

– Вы это не сделаете, если вы не враг своей жены. Лучше будет, если вы сейчас к кому-нибудь уйдете. Галина Михайловна, слейте мне на руки.

– Доктор у нас молодец, – сказал старпом. – Вы ему верьте. Ему можно верить.

Доктор кинул на Боброва удивленный взгляд и снова стал внимательно смотреть на струю воды, льющуюся ему на руки из большого, давно не чищенного медного чайника. Он мыл руки долго, неторопливо, еще и еще раз намыливая их, как бы массируя свои сухие, длинные пальцы. И всем было непонятно, зачем человек так долго и так тщательно моет руки. На Бакланова это подействовало успокаивающе. Он тихо откашлялся, сказал:

– Правда, мне лучше уйти. А когда...

– Вас позовут, – сказал доктор. – Предупреждаю, это будет не скоро. Мне надо сделать две операции...

– Вы не сомневайтесь, – снова сказал старпом. – Илларион Кириллович работал хирургом в большом госпитале. У него было звание майора медицинской службы.

– Это хорошо, – сказал Бакланов, снял с гвоздя полушубок и, не надев его, вышел.

– Дела, – покачал головой Петр. – Всех микробов отмыли, наверное.

– Всех не отмоешь, – сказал доктор и снова стал намыливать пальцы. Наконец он последний раз смыл с рук белоснежную пену, вытер руки поданным Галиной полотенцем и опустил рукава халата.

– Ни пуха ни пера, – сказал старпом.

– Идите к черту, – чуть улыбнулся доктор. – Я запамятовал, – обратился он к Галине, – там есть таз?

– Один эмалированный, другой цинковый, – сказала женщина.

– Очень хорошо. Пойдемте, уважаемая. Будете мне ассистировать...

14

Каждый час очередной матрос, покряхтев, уходил на вахту. Отправив матроса, Коля Бобров менял позу и снова начинал дремать. В три часа ночи зашел Бакланов.

– Волнуемся? – мягко улыбнулся Коля.

– А ты как думал?

– Так и думал, – вздохнул Коля. – Я сам волнуюсь. Жутко, когда за стенкой человека режут.

– Я все хотел ее на материк отправить рожать. Говорили, что вы подойдете к концу ноября. Хотел отправить с вами. Зимой от нас не выберешься... А тут вот какое дело.

– На материк ее так и так надо отправлять. Теперь уже на санитарном вертолете придется. После нас никто не придет.

– Будет ли еще кого отправлять, – мрачно произнес Бакланов.

– Будет, не беспокойтесь... Кириллыч дело знает.

– Ребенка жаль. У нас два сына – на материке сейчас. Один в институте на первом курсе. Другой в восьмом классе. Дочку мы хотели...

Бакланов подошел ближе. От него пахнуло спиртным. Коля Бобров потянул носом воздух, поморщился.

– Зря вы наливаетесь в такую минуту.

– Не могу, – помотал головой Бакланов. – Хочешь, тебе дам выпить?

– Не надо, – сказал старпом. – Посмотрим сначала, как дело кончится. А там с радости и выпить можно.

– Доктор не выходил? – спросил Бакланов.

– Один раз вышел, курнул из моих рук и обратно скрылся. Галина выходила за водой. Говорит, пульс хороший, кровищи...

– Много крови?

– Порядочно.

Бакланов снова замотал головой.

– Вы идите-ка, – сказал Коля. – Нечего тут торчать...

– Заглянуть бы... – попросил Бакланов.

– Ну-ну!

Коля поднялся, взял его за плечи, повернул и подвел к двери.

– Идите, я позову вас, когда надо будет. Только к сивухе не прикладывайтесь больше. Будьте мужиком, черт вас побери!

Проводив Бакланова, Коля снова уселся дремать у печки. Он обладал счастливой способностью засыпать и просыпаться мгновенно, спать в любом положении и всегда помнить во сне, в какое время надо проснуться. Еще два раза сменились вахтенные. Петр, спавший закинув голову на спинку стула, проснулся и стал, ворча, тереть шею. Он поднялся, потянулся и подложил дров в печку. Старпом открыл глаза.

– Который час? – спросил Петр.

– Шестой, – отозвался Коля, не глядя на часы, – Выспался?

– Разве это сон... Не кончилась операция?

– Продолжается. Пойти, что ли, поглядеть на мотобот... – Он поднялся. – Крикнешь меня, если что надо будет.

– А чего надо будет? – спросил Петр.

– Ну, если доктор вдруг выйдет или еще чего...

Старпом вышел из дома. Снег уже прекратился, ветер стал тише, и кое-где на небе появились в просветах облаков неяркие звезды. Некоторое время Коля смотрел на небо и пытался определить названия звезд. Звезду определить легко, когда видишь созвездия. А если они торчат на небе поодиночке, приходится долго и почти всегда безуспешно ломать голову... Потом он спустился с крыльца и увидел у окна человеческую фигуру. Присмотревшись, он узнал Бакланова.

«Неужели ему что-нибудь видно?» – забеспокоился старпом и, тихо ступая, подошел сзади. Окно было плотно занавешено шторой. Бакланов стоял с закрытыми глазами, опершись на окно грудью. «Потрогать его, что ли?» – подумал старпом, но потом решил не делать этого и пошел обратно, на тропинку, ведущую к берегу.

Еще издали он увидел, что мотобот благополучно стоит на прежнем месте, а несущий вахту Ломакин сидит на кормовой банке и крутит какую-то веревку,

– Как там? – спросил Ломакин, увидев старпома. – Скоро домой?

– Своевременно. Ты не пробовал, очень плотно сели?

– Ничего, стащим. Упремся веслами, баграми – он и сойдет.

– Хорошо, коли так, – сказал старпом, постоял еще немного и пошел обратно. Бакланов стоял у окна все в той же позе. Старпом свистнул. Тот не повернул головы.

Доктор стоял в кухне и мыл руки. Ему лил воду Петр. Теперь Илларион Кириллович мыл руки торопливо, и пальцы его дрожали.

– Хватит, – сказал он, и Петр перестал лить воду. Илларион Кириллович вытер руки халатом.

– Дело сделано? – спросил Коля Бобров. Доктор повернул голову к нему. У доктора было постаревшее, осунувшееся лицо, бородка растрепалась, и в ней запуталась нитка от бинта.

– Сделано, – сказал Илларион Кириллович. – Кажется, неплохо. Два дня мне еще надо здесь побыть. Лучше, конечно, дня три-четыре, но можно и два... Передайте капитану, что операция прошла благополучно. Он как-то по-особенному беспокоился об этой женщине...

– Сергей Николаевич обо всех беспокоится, – сказал старпом. – Надо, видимо, Бакланова позвать?

– Обождите. Сейчас девушка уберет и вынесет то, что ему не надо видеть. Только сразу скажите ему, чтобы он к ней не подходил и не прикасался. Наркоз продлится еще часа два-три.

Из комнаты вышла Галина, неся большой таз, прикрытый марлей. Она посмотрела на доктора. Тот кивнул. Галина вышла на улицу.

– Дали бы чаю, что ли... Здесь дают чай? – спросил доктор.

– Здесь всякие помои дают, даже спирт, – ответил старпом.

– Спирт сейчас был бы кстати, – сказал доктор. – Конечно, с вашего разрешения...

– Пейте... Сейчас это можно.

– Надо позвать Бакланова, —сказал доктор.

Старпом вышел на крыльцо и громко позвал:

– Вячеслав Алексеевич, идите в дом!

Бакланов отвалился от стены, оглянулся по сторонам, увидев Боброва, спросил:

– Что – уже?

– Кончилось. Идите.

– Как кончилось?

– Хорошо, хорошо... Да, еще одно, – сказал Бобров. – Доктору дайте спирта. Только, прошу вас, много не давайте, а то он может завестись – не остановишь.

Бакланов кивнул и прошел в дом. Старпом набрал на ладони снегу, потер лицо и руки и насухо вытер платком.

– Ну что ж, все хорошо, что хорошо кончается, – сказал он и пошел следом за Баклановым. Он разбудил моториста и послал его в мотобот. Абрам проснулся самостоятельно, попросил закурить и тоже ушел. Петр снова спал, закинув голову, раскрыв рот и демонстрируя тощую небритую шею. Старпом постучался, открыл дверь и сказал:

– Ну, я подался. Мы за вами зайдем дня через три, доктор.

– Т-ш-ш... – зашипел на него Илларион Кириллович. – Нельзя ли хоть вполголоса...

– Никуда ты не подался, – тихо сказал Бакланов, подойдя к Боброву. – Подожди, подкрепишь силы перед плаванием.

– Это дело хорошее, – сказал старпом. – Можно и подождать.

Они вышли в кухню. Бакланов достал маленькую канистру, разлил спирт в три стакана, налил кружку воды. Потом он достал руками из бочонка несколько соленых огурцов, отхватил ножом кусок от висевшего над плитой окорока. Он положил нехитрую закуску в миску, открыл дверь в комнату и тихо позвал:

– Илларион Кириллович, готово...

Когда пришел доктор, все подняли стаканы. Илларион Кириллович повернулся к двери, молча выпил и приложился к кружке с водой.

– Ну, за медицинскую науку, – сказал Бакланов, выпил и захрустел огурцом.

– И чтобы все хорошо зажило, – сказал старпом, проглотил спирт и запил водой.

– А ведь я тебе сначала не верил, – сказал Бакланов, дожевав огурец. – Думал, разве пойдет порядочный лекарь по морям плавать? А ты, оказалось, хирург, бывший майор...

– Бывает, – сказал Илларион Кириллович. – Можно, я отрежу кусочек окорока?

– Режь, чего спрашиваешь. – Бакланов подал доктору нож. – А ведь не окажись тебя на судне – так и погибла бы...

– Вертолет бы прислали с врачом, – сказал доктор.

– В такую-то погоду?

– Да, погода неважная, – согласился Илларион Кириллович.

– Чего скромничаете, Илларион Кириллович? – сказал старпом. – Спасли человека, честь вам за это и слава. Вы, может, год безделья этим оправдали.

– Нет, дорогой Николай Николаевич, – загрустил доктор. – Мое безделье и это вот, – он щелкнул пальцем по стакану, – можно оправдать только повседневным каторжным трудом. Десятками спасенных жизней – ведь это моя профессия. Ничего я такого особенного не сделал... То ли я делал на войне... Ну, хватит.

– Еще по единой на дорожку? – спросил Бакланов.

– Вы пейте, – сказал старпом. – Ваше дело сделано, а мне еще работать. Сегодня весь день вехи снимать придется.

– Неволить не буду, – сказал Бакланов.

– Смотрите, Вячеслав Алексеевич, я просил...

– Что?.. В этом-то смысле? Буду иметь в виду... Возвращайтесь...

– До свиданья, – сказал старпом. – Денька через три мы заглянем. Можете нам радировать через Усть-Салму. У нас с ней связь.

У самого берега его догнал запыхавшийся Бакланов. В руках у него был большой пакет.

– Возьми вот, для команды, – сказал Бакланов. – Тут угорьки копченые. Таких ни в одном магазине не достанешь.

15

«...Дорогая Катенька, мы всё продолжаем снимать вехи в заливе. Погода весьма худая. Волна, временами снег, ветер довольно сильный, так что возни с вехами очень много. Ведь к ней надо точно подойти, зацепить ее за металлический ковш, из которого торчит сама палка, – понимаешь? – потом вытащить этот ковш на палубу, потом прихватить цепь от якоря, на котором веха держится, и вытащить из воды сам якорь. А тут волна, судно пляшет, веха тоже пляшет, якорцепь дергается, снег в морду, вода за шиворот, с цепи струями льется грязь, якорь приходит на палубу в глине, вся эта каша намерзает на палубе... Матросы мокрые, перепачканные, и весь день наверху. А тут еще боцман кричит – учит, старпом (то есть я) кричит – учит, второй помощник спокойно матерится. Представляешь, каково ребятишкам? После снятия вех кину им мешок благодарностей, а в базе буду ходатайствовать о денежной премии...

Я тебе писал уже, как наш доктор спас женщину на острове Большой Скалистый. Сегодня утром мы получили оттуда уже вторую радиограмму. С ней все хорошо, боли совсем прекратились. Доктора там, по всей видимости, носят на руках. Передали интересную подробность: Илларион Кириллович обучает Галину – жену техника – основам медицинской науки. Значит, не пьет. Хороший он все-таки человек. Как я рад – ты не можешь себе представить. Мне казалось, что он все уже потерял. А тут вдруг перестроился, взял душу в руки. Я, наверное, еще плохо знаю людей, да? Команда ему все простила и все забыла. Никто не помнит, что он был пьяницей и бездельником. Говорят про него только хорошее. Я снял с него три выговора, которые давал от своего имени. Остался на нем только один, капитанский. Почему-то Сергей Николаевич пока не хочет его снимать, хотя и послал доктору радиограмму с личной благодарностью...

24 ноября

…Сняли последние вехи. Не просто это нам досталось. Матросы измотаны, но отдыха никто не просил. Знают, что, чем раньше снимем, тем раньше вернемся домой. Не обошлось без приключений. Мы утопили два якоря – порвались цепи. Да еще переломали штук пять шестов. Они ведь хрупкие, как макароны, чуть задел при подходе – сразу трещит. Через полтора часа придем в Усть-Салму, сбросим вешки на берег – и свободны. Останется только зайти на маяк за доктором. Вероятно – почти точно, – это у нас последнее в нынешнюю навигацию плавание. Вот решусь и отправлю тебе мое длинное-предлинное письмо. Будет тебе чтения на целую зиму. А я уже привык его писать – даже жалко расставаться... Очень хочется получить письмецо от тебя...

Теперь времени у меня будет много – можно и поскучать, и помечтать, и собственным бескультурьем подзаняться. Хочу почитать и немного поучиться. А то я уже слышал разговорчики о том, что я серый, как сибирский валенок, и даже заметку в стенгазету не умею написать человеческим языком. Придется поучиться. Для этой цели заставлю тех, кто распускает такие слухи, два раза в неделю делать стенгазету, а сам буду писать в эти газеты статьи... Я пошутил, не пугайся за них. Ну, я пошел наверх. Не могу долго сидеть в каюте, когда судно в море. Все кажется, что без меня там не обойдутся...»

16

До позднего вечера матросы выгружали на берег вехи, цепи и якоря, а рано утром, еще до рассвета, «Градус» вышел из Усть-Салмы, взяв курс на Большой Скалистый. Погода была спокойная, по воде стлался реденький туман, не влиявший существенно на видимость. Настроение у всех было приподнятое. Выспавшиеся матросы, вооружившись шкрябками и металлическими щетками, резво набросились на примерзшую к палубе грязь. Даже Сергей Николаевич, радировав на базу, что возвращается, и не получив ответной радиограммы с пессимистическим текстом, взбодрился и изменил прежнее мнение о коварстве начальства. Только второй помощник высказал что-то унылое по поводу того, что сегодня понедельник – день каверз и злых шуток судьбы. На это Коля Бобров ответил ему, что в век покорения космоса мистика перестала играть в человеческой жизни сколько-нибудь заметную роль.

Но радиограмма все-таки догнала «Градус». В ней капитану предписывалось немедленно следовать в распоряжение начальника Масельского гидроучастка.

– Что значит «немедленно»? – уныло спросил старпом. – Не идти на Большой Скалистый?

– Это значит – не слишком медленно, – поморщился капитан. – Курс не меняйте.

Через час после того, как «Градус» стал на якорь на рейде острова, старпом привез на судно доктора Иллариона Кирилловича. Встретили его, как героя, всей командой. А бочонок с солеными грибами – личный подарок Ирины Петровны – тут же отправили на камбуз. Доктора проводили в каюту, мотобот подняли на ростры, и «Градус» двинулся к сравнительно далекому Масельску. До этого средней величины приморского города было часов восемь ходу. В девятнадцать часов «Градус» ошвартовался у западного мола Масельской гавани.

– Ну как, старпом? – спросил Сергей Николаевич. – Есть у вас желание пройтись к начальнику участка – узнать, для чего мы ему понадобились? Боюсь, что он сам этого толком не знает.

– Пройдусь, – согласился старпом. – Какое-нибудь дело он нам найдет. На свете всегда есть много непеределанной работы...

Начальник участка Юрий Михайлович Гаврилов, толстый седоусый старик в тужурке с нашивками капитана дальнего плавания, встретил их в своем кабинете.

– Проходите, мореплаватели, присаживайтесь, – пригласил Гаврилов. – Я вас ждал. Хотел сегодня в море отправить, да поздновато прибыли. Ладно уж, отдыхайте до утра.

– А что ты за дело придумал, прохиндей? – спросил Сергей Николаевич. – Долго думал, наверное...

– Во-первых, не прохиндей, а голубчик, – сказал Гаврилов. – Во-вторых, дела у меня сейчас, под конец навигации, чумичками не расхлебаешь. С Вороньей скалы фонарь снимать надо – раз, буй банки Киргина снимать, буй банки Потапова снимать, на Седлецкий остров надо дрова и продукты забросить, с Бардинского маяка партию топографов снять надо —шесть человек...

Гаврилов загнул все пальцы на правой руке и готовился уже начать загибать их на левой, но Сергей Николаевич перебил его: