Текст книги "Простое море"

Ветер

Ветер дует с моря. Он врывается в узкие улицы старинного города, бушует на площадях, бьет по лицам хлестким сухим снегом. Едва светятся фонари. Медленно, с натугой ползут трамваи. В разноголосом реве ветра их звонки едва слышны. Люди прячут головы в воротники, кутают в платки и шарфы, они прижимаются к стенам домов, сутулятся, не узнают друг друга. Ветер силой в одиннадцать баллов давит на человека, как металл. Ветер силой в одиннадцать баллов сметают людей с улиц, и они исчезают в беззубых ртах подворотен. Городу кажется, что люди покинули его и отдали во власть ветру.

1

Судно проходит мимо острова Сарген. Волны захлестывают палубу. На ней слой за слоем нарастает лед. Углы сглаживаются, якоря превращаются в пологие бугры на бортах, и швартовный трос достигает толщины руки взрослого мужчины. С привального бруса свисают гигантские сосульки. Они похожи на сталактиты и придают судну нереальный вид. Сторожевой корабль направляет на судно луч прожектора.

– Что за монстр? – спрашивает сам себя командир сторожевика.

– Спасательное судно «Нептун», – уверенно и очень неожиданно для командира отзывается вахтенный лейтенант. Отвечая на взгляд, лейтенант продолжает: – Он нас спасал, когда я в прошлом году тонул на тральщике. Помните, я рассказывал, как...

Командир снова разглядывает в бинокль фантастический айсберг с дымящей трубой.

– Веселая служба у спасателей, – замечает рулевой, обращаясь скорее к радиолокационной станции, нежели к начальству. – Никто не желает тонуть в хорошую погоду. Предпочитают в туман, пургу, шторм выбирают посвирепее...

– Несерьезные еще люди, – вздыхает командир, кладет бинокль и приказывает сигнальщику выключить прожектор. Лейтенант смеется, показывая, что понял иронию. Он еще молодой, частенько попадает пальцем в небо и боится, как бы командир не счел его туповатым. Сам он пока еще считает себя умницей.

Командир выбивает дробь ногтями на стекле и тихонько напевает на мотив марша, несколько замедлив темп:

 
Тучки небесные,
вечные странники.
Если б вас не было,
мы б так не мучились...
 

2

Второй штурман «Нептуна» Август Лееман захлопывает за собой дверь рубки. Он записывает пеленги, разгибает спину и тщательно отряхивает снег с плаща и фуражки. Потом вытирает платком лицо, и по рубке плывет еле уловимый запах духов «Красный мак». Рулевой громко втягивает носом воздух. Он ему нравится. Август берет линейку, транспортир и наносит на карту место судна на 19.25. Аккуратный кружок с перекрестьем пеленгов ложится чуть выше линии курса. Август соображает, что остров заслонил ветер и поэтому уменьшился дрейф. Он командует рулевому:

– Два градуса вправо по компасу.

– Есть два вправо, – меланхолично ответствует рулевой.

Август записывает в журнал новый курс и новое значение дрейфа.

На душе у него легко, несмотря на то, что он устал, как мул. Через пять минут поворот, через полчаса кончается его вахта, а ровно через пятьдесят минут «Нептун» ошвартуется у четвертого причала, и через час двадцать Август остановится на перекрестке двух улиц, решая, куда идти: в «Балтику» или к Неле? Он никак не может решить эту проблему прежде, чем доберется до перекрестка. Там он будет стоять довольно продолжительное время и соображать: налево – к Неле, направо живет тетушка, к которой надо зайти хотя бы раз в два месяца, прямо – в «Балтику». Обычно, если он не слишком устал после плавания, а срок навестить тетушку еще не подошел, Август направляется прямо. А когда все тело ноет, как побитое, голова гудит и ноги отказываются носить по асфальту восемьдесят два килограмма его веса, Август поворачивает налево, заходит по пути в маленькое кафе и покупает бутылку ликера. Опрятная буфетчица красиво перевязывает голубой ленточкой пакет с яблоками и пышными булочками, которые так любит Неле. Август вешает пакет на пуговицу, улыбается буфетчице и выходит на улицу. Напротив – высокое, ярко освещенное парадное. Август поднимается на третий этаж, звонит два раза, и через три секунды Неле уже обнимает его теплыми сильными руками. Сердце его гулко стучит.

Август смотрит на рулевого. Тот застыл в бесстрастной, каменной позе. Август вглядывается в стекло рубки. Оттуда черным холодом веет тьма.

3

Моторная шхуна «Аэгна» идет из Ронды в Халликиви. Так думает старший диспетчер пароходства Феликс Йоханнесович Круус. Капитан Демидов так уже не думает. Он водит пальцем по карте и думает другое: куда выбросит «Аэгну», если этот норд-вест продержится еще часа три? Одиннадцать баллов много сильнее, чем сто пятьдесят лошадиных сил, установленные на неуклюжей, пузатой посудине. Конечно, капитана не покидает надежда, что оправдается прогноз и ветер спадет до пяти баллов. С таким противником можно бороться.

Самое мрачное состояние души у каждого капитана наступает тогда, когда ветер снес его с курса, забросил невесть куда и нет никакой человеческой возможности определить место судна. А оно скрипит, стонет, скрежещет, бросается на стихию упругой деревянной грудью. Капитан уже не отделяет себя от корабля. Он тоже стонет, рычит, скрипит зубами и мысленно подставляет грудь каждой волне, обрушивающей на палубу свой всклокоченный гребень. Это борьба насмерть. Победить – это значит спасти судно, людей и груз. Поражение – это пробоины, обрушившиеся мачты, смытые за борт люди, погибший груз и судно, раздробленное молотом волн о наковальню прибрежных камней. Капитан Демидов второй час держит курс против ветра, в открытое море. Но внутренним капитанским чутьем он знает, что шторм неуклонно несет «Аэгну» к берегу. Не видно ни маяков, ни звезд.

В рубку входит радист и долго, чертыхаясь, закрывает дверь, которую цепко держит ветер. У радиста ввалились глаза, лицо пожелтело и заострилось. Во-первых, он плохо переносит качку, во-вторых, представляет, в каком положении его шхуна.

– Капитан, надо давать «СОС». Не то нам придется кормить салаку, – хрипит радист, с натугой соединяя слова. Он простужен. У него болят суставы, и его тянет рвать. Рвать уже нечем, но спазмы разворачивают внутренности.

– Погодим. – Капитан Демидов царапает ногтем стекло, о которое со скрежетом бьются струи снега. Кому приятно давать «СОС»?

– Догодишься! – с ненавистью выкрикивает радист. У него нет сил спорить. Он бешено хлопает дверью рубки. Капитан криво усмехается:

– Откуда силенка нашлась!..

4

Неле закрывает дверь своего служебного кабинета, запечатывает ее латунной печатью и спускается по лестнице. Дежурный сержант поправляет ей платок и поднимает воротник. Если бы она была в форме, сержант только отдал бы честь. Неле выходит на улицу. Чудовищной силы ветер подхватывает ее и несет в сторону, противоположную той, куда ей надо идти. Неле задерживается у водосточной трубы и идет обратно по обледенелому тротуару, ложась на ветер. Она доходит до своей улицы и останавливается. Не сворачивая, идет дальше. В конце следующей улицы, откуда сейчас мутными глазами глядят два фонаря, начинается порт. При нормальной погоде с этого угла виден причал, у которого швартуется «Нептун»... Неле идет обратно, и ветер дует ей в спину. Она невольно ускоряет шаги. Кажется, что ветер торопит ее. Неле усмехается. Если Август приходил, то его уже нет. Он никогда не ждет. Подсунула же ей судьба такого грубияна!

5

Август Лееман до рези в глазах всматривается во мглу, стараясь угадать среди искорок снега огни створных маяков порта. На месте города – мутное белесое пятно. В ясные ночи там колышется зарево и сверкают перепутанные ожерелья уличных фонарей... Он оборачивается на стук двери. Кутаясь в плащ, в рубку заходит сменяющий его третий штурман Игорь Соколов.

– Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет, – декламирует Игорь. Он наклоняется над картой и рявкает хриплым басом, подражая не то пароходному гудку, не то капитану: – Штурман, место!

Август откладывает на курсе расстояние, пройденное после поворота, рисует черточку и пишет: 20.00.

– Опять моя приходная вахта, – сокрушенно вздыхает Игорь.

– Куда ты пойдешь в такую погоду?

– Скажите это вашей старушке тете, второй, – отмахивается Игорь. – Она поверит, что в такую погоду лучше всего сидеть у печки или стоять приходную вахту. А я считаю, что мне полезнее было бы сходить в кино. Или в трактир, – добавляет он шепотом.

– Попроси старпома. Может, он за тебя повахтит, если уж так срочно.

Быстро сменяются рулевые, вполголоса докладывая курс.

– Держи карман! У старпома жена, дети. Эх, трудно человеку служить на флоте первые двадцать лет!

Игорь берет бинокль, пытается разглядеть что-нибудь и спрашивает:

– Створных еще не видал?

– Пока не видно. Появятся минут через десять. Ты следи. Ну, счастливой вахты. Перед молами вызовешь капитана.

– Капитана, – ворчит Игорь. – Что я, маленький? Сам в порт не войду?

– Войдешь, войдешь, – соглашается Август. – Только капитана все же позови. Из уважения хотя бы.

Он подписывает страницу в вахтенном журнале и выходит из рубки. Надо было бы подождать, пока появится маяк, но ведь Игорь смертельно обидится. Он не видит оснований к тому, чтобы ему не доверяли. Впрочем, кажется, он везучий.

Зайдя в каюту, Август садится на диван и закрывает глаза. Неудержимо тянет задрать ноги и подремать хоть полчасика. Он считает: «Раз... Два... Сейчас скажу: три – и вскочу с дивана... Три!» Август сбрасывает оцепенение и быстро поднимается на ноги. Надо бриться, переодеваться, чистить ботинки. Время дорого!

6

Радист моторной шхуны «Аэгна» снова заходит в рубку.

– Капитан, что за огонь справа?

Капитан Демидов берет бинокль и всматривается в темноту, где полагалось бы быть горизонту. Мелькнула голубоватая искра. Еще раз. «Ноль раз, ноль два, ноль три... Ноль раз, ноль два, – беззвучно шепчет капитан, считая период. – Ноль раз, ноль два...» Ему ясно, что это маяк. Судя по периоду – Койра.

– Вот видите, справа, градусов пятьдесят от носа, – показывает радист.

– Койракаллио, – ворчит капитан Демидов. Он бросает бинокль в ящик. – Восемь миль не дошли до места!

– Ну и что? – радист все еще смотрит на капитана с надеждой.

– Чертей сто! Давай аварийную. Через час будем на камнях. Приблизительно координаты... – Капитан пишет координаты на обрывке бумаги. Раньше он никогда не писал на обрывках. – Вахтенный, скажите боцману готовить пластырь. Иметь под рукой клинья, брусья, цемент и прочую музыку. Ясно?

– Ясно. Спасательные пояса надеть? – спрашивает вахтенный матрос.

– Сколько вам надо долбить, что не пояса, а нагрудники. Спасательные наг-руд-ни-ки! Если ты наденешь его на пояс – он поставит тебя в воде раком. Надеть, конечно.

Радист и вахтенный уходят. Капитан становится к штурвалу. Он оборачивается назад и видит камни. Он ничего не видит. Он просто знает, где эти камни – скользкие, окруженные кольцами жемчужной пены, похожие на спины тюленей черные камни, гладко облизанные морем. Он видел, как на них сидел рыбацкий мотобот. Он видел на них обломки баржи – торчавшие вразнотык шпангоуты, похожие на ребра ископаемого рыбоящера. Теперь на них будут торчать обломки «Аэгны»... По спине проползают холодные змейки. Тонуть – это очень холодно. Демидов уже тонул однажды, и тоже осенью. Когда тонешь, нельзя снимать одежду, кроме сапог. Иначе закоченеешь сразу... Потом он начинает прикидывать, кого обвинят в гибели судна. Прогноз был до пяти баллов. Шторм налетел неожиданно и сразу. Конечно, инкриминируют ему, что он не возвратился в Ронду, как только усилился ветер. Обвинят в том, что не давал аварийную, пока не вылез на камни. Никому не придет в голову обвинить в гибели «Аэгны» одиннадцатибалльный ветер. Ну а если бы он дал аварийную на час раньше? Что бы изменилось? Все равно, пока сюда доберется спасатель, пройдет часа четыре, не меньше. Рассчитывать на помощь случайных судов в этом районе моря не приходится – их здесь просто нет... Всегда виноват капитан. Сердце медленно каменеет... Но где-то в глубине сознания бешено крутится какая-то машинка, ворошит умение, опыт. Как спасти судно?

7

Неле поднимается по лестнице, подходит к двери и долго стоит около нее. Жаль, что дверь не может рассказать, приходил ли Август. Кроме Неле в квартире живет полковник с семейством. Иногда Август ревнует ее к полковнику. Кажется, в шутку. Семейство сейчас в Полтаве, у бабушки. Полковник приходит домой в одиннадцать часов вечера, если вообще приходит.

Неле открывает дверь и проходит в свою комнату. Тихо. Тепло. Чисто. Пусто. Нежно тикает золотой шведский будильник – подарок Августа еще в первые дни знакомства. Дарить девушке будильник – это очень грубая шутка. Для Августа – это просто шутка.

Неле подходит к окну. Там темнота, подчеркнутая пятнами фонарей. Она смотрит на них, и ожидание уходит из сердца. Вечер заполняется усталостью, тиканьем будильника, посапыванием плохо закрытого крана на кухне. Так бывает все чаще. Пустоту задушить нечем. Август мог бы помочь, но он должен этого сильно захотеть. Иначе ничего не получится. Убежать бы из этого угла, идти бы грудью на ветер. Хочется забыть, что существует эта пустая комната... Неле бросается к двери – и останавливается. Может быть, он все же придет. Может быть, «Нептун» в море. У них ведь такая работа: как шторм, так обязательно кто-нибудь терпит бедствие и надо идти его спасать. Неле не может представить себе, как это можно кого-нибудь спасти в такую погоду. За это она Августу многое прощает. Тут впору самому спасаться. Если в городе такой ветер, что же творится в море? Она знает, что Август мог бы работать на берегу, жить спокойно, без тревог и опасностей. Однажды она, шутя, предложила ему место начальника гаража у них в управлении. Может быть, шутя. А может быть, ей на секундочку захотелось, чтобы он всегда был рядом. Может быть, она тогда вспомнила, что море забрало и деда и отца Августа... Он внимательно выслушал ее, поднялся со стула, встал, широко расставив ноги и засунув руки в карманы. Она сразу все поняла и заставила себя рассмеяться... За это она ему многое прощает. А может быть, просто нашла предлог – и рада, как дура.

Неле надевает домашнее платье и идет на кухню. Надо поесть и вообще что-нибудь приготовить. Может быть, он все-таки придет...

8

Третий штурман спасательного судна «Нептун» Игорь Соколов сидит в каюте и аккуратно записывает в судовой журнал: «20 ч. 55 м. Убыл на берег капитан Каховский. На вахте матрос Русев». Все убыли на берег, кроме него и вахтенных матросов. Не убыла еще только радистка. Это идея! Можно пойти покрутить приемник и заодно поболтать с Верой Владимировной. Игорь выходит на палубу и стучится в радиорубку. Вера Владимировна собирается «убывать», но пальто еще не застегнуто. Вероятно, она решает, что надеть: свой обычный коричневый берет или же платок по случаю погоды. Игорь заходит в рубку и некоторое время просто смотрит на Веру Владимировну. Он еще не знает, что просто смотреть на женщину, не говоря ни слова, – неприлично.

Вере Владимировне тридцать два года. У нее большие зеленые глаза и матовая кожа. Когда она улыбается, ее улыбка проникает в самую душу третьего штурмана и вызывает там некоторое брожение чувств. Если бы не существующая в Ленинграде (и в сердце Игоря) студентка Эллочка, он обязательно потерял бы голову несмотря на ощутимую разницу лет.

– Что скажете, Игорь Петрович? – спрашивает Вера Владимировна, зная по опыту, что Игорь может простоять так довольно долго.

– Хотел приемничком побаловаться, в смысле джаза. Да вот вы вроде уходить собрались.

Вера Владимировна улыбается, и улыбка колышет душу третьего штурмана. Это заметно.

– Я вам оставлю ключ от рубки. Можете баловаться, только не включайте джаз в трансляцию. За это нагорит. Ешьте мандарины.

Вера Владимировна указывает на вазу с мандаринами. Игорь берет один и говорит: «Спасибо». Он включает станцию и спрашивает:

– Где вас искать в случае срочного выхода?

– Дома, – пожимает плечами Вера Владимировна, поправляя коричневый берет. Вообще, это загадочная женщина. Никто еще не похвастался ее особой благосклонностью. Никто не сочинил про нее ни одной сплетни. Со всеми она ведет себя ровно, приветливо и мягко. Попытки ухажнуть она отклоняет вежливо и твердо. Охотников на такое дело находилось достаточно. В пароходстве ходит смутная легенда, что года три назад у нее был жених, который утонул вместе с пароходом в Северном море. Романтическая легенда.

– Впрочем, – говорит Вера Владимировна, – не для журнала, а вам, как вахтенному помощнику: я буду, возможно...

– Тускарорская впадина! – горячо восклицает Игорь, приложив руку к груди. В голове его мелькает мысль: «Неужели у нее кто-то есть?»

– … вот здесь.

Вера Владимировна пишет на бланке радиограммы адрес и подает бланк Игорю. Игорь прячет его в карман, не читая.

– Желаю вам счастливой вахты. Не скучайте. Ешьте мандарины. – Вера Владимировна уходит.

Игорь начинает ловить джазы. Под нехитрую музыку легко думается о печальном. Неужели у нее кто-то есть? Игорь переживает и ест мандарины. Если и она обманывает – как же тогда верить женщинам?

9

Август Лееман подходит к перекрестку, полагая, что минует его совершенно равнодушно. На перекрестке он останавливается, чтобы пропустить медленно поворачивающую за угол машину. Машина давно скрылась в снежном облаке, а он все стоит, и прежней уверенности, что следует идти в «Балтику», у него уже нет. Он внезапно почувствовал, что не хочет шума и сутолоки, что теплые руки Неле и рюмка ликера – сейчас самое приятное для него из всех человеческих удовольствий. Он борется, убеждая себя в том, что надоест ей, если будет приходить слишком часто. Или, еще хуже, она надоест ему. Не решив, как быть в таком случае, Август поворачивает налево и сталкивается с высоким человеком в морской шинели.

– А, чтоб тебя!.. —вскрикивает человек, совершая вираж в сторону, и тут же произносит одними губами, беззвучно: – Васька, неужто?

– Санька! – выдыхает Август. – Как ты здесь очутился? Или я вижу призрак, а тело твое в Дальневосточном пароходстве?

– Дурашка, – говорит Александр, обнимая его по-медвежьи. – Я плаваю по всему свету и даже дальше. Например, сегодня мы идем в Ленинград из Рио. Подлый шторм загнал нас в эту дыру. Да здравствует подлый шторм! – кричит Александр, оглушая ветер.

– Санька, – говорит Август. – Я иду к прекрасной женщине. Пойдем со мной. Мне это доставит радость.

– К черту прекрасных женщин! – кричит Александр, подхватывая его под руку. – Мы пойдем туда, где побольше народу, чтобы побыть наедине друг с другом. К черту женщин, Васька! Два года мы не виделись и не написали друг другу ни строчки...

10

– Даже джаз нельзя слушать вечно, – грустно произносит Игорь, выключает станцию и спускается к себе в каюту. Все гуляют на берегу, а он сидит и сторожит пароход, который никто не собирается украсть. Странные мысли забредают ему в голову. Вдруг бы принесли аварийную. Капитана никак не могут найти. Срочным выходом в море командует третий штурман Игорь Соколов. «Нептун» полным ходом (16 узлов) летит спасать бразильский лайнер, наскочивший на Пальясаарский риф. Они снимают лайнер с камней. Капитан лайнера, прослезившись, долго трясет Игорю руку и дарит на прощание зажигалку с выгравированной на ней картой Европы. На следующий день Игоря переводят прямо в капи... старшие помощники... Жаль только, что по Балтийскому морю не ходят бразильские лайнеры.

Он вспоминает про адрес, который дала ему радистка. А что, если сходить туда? Можно прийти и сказать, что испортилась станция. Это займет какой-нибудь час. Маловероятно, что за этот час принесут аварийную. Игорь надевает плащ, выходит из каюты и задумывается. Уйти с вахты? Бросить на произвол судьбы доверенное ему судно? И как только он мог на это решиться? Как он мог об этом подумать? Серьезный человек, штурман! Дожил до двадцати двух лет, а ведет себя как курсант, навострившийся сорваться в самоволку. Позор! Игорю в самом деле стыдно. Он возвращается в каюту, снимает плащ и «переживает».

Без стука открывает дверь второй механик. Эти механики никак не могут приобрести элементарные культурные навыки. Вечно прутся в чужую каюту, не постучавшись. Сколько раз им об этом говорилось – все как об стенку горохом.

– Вахтишь, третий? – спрашивает механик. – Зайди ко мне. Поболтаем с горя,

– Какое может быть горе, Володя? – удивляется Игорь.

Они проходят в каюту второго механика. Он объясняет:

– Горе – это вещь чисто индивидуальная. Как зубная щетка. У меня, кстати, есть прекрасные огурчики. – Механик достает из кармана коньяк.

– Это хорошо, – определяет Игорь положение вещей и садится на диван.

—Скинь фуражку, – говорит механик, доставая из шкафа банку с огурцами. – Я пить люблю медленно, обстоятельно, смакуя. Человек в шапке портит мне все удовольствие. Почему ты никогда не спрашиваешь у людей про их личную жизнь? Другие всегда интересуются – как жена, как дети, имеешь ли квартиру, хватает ли зарплаты... Новую вещь увидит – спросит: где достал, сколько стоит? А ты что, выше этого?

Механик наливает по полстакана и насаживает на вилку огурец. Игорь тоже берет огурец.

– Терпеть не могу слово «зарплата», – говорит Игорь, – и не люблю квартиры. Надо, чтобы люди жили под открытым небом. Или, на худой конец, во дворцах, отдельно от кухни. А деньги я бы вообще истребил. Все равно их никому не хватает.

– А как делить блага?

– Это пускай кто-нибудь другой придумает, – говорит Игорь, хрустя огурцом. – Не все же мне одному. Ты о каком горе упоминал? – спрашивает он, желая показать, что интересуется личной жизнью механика.

– Пустяки, – говорит механик и наливает еще по полстакана.

– А все-таки?

– С женой не в порядке. Ерунда. Рассосется.

Механик внимательно смотрит в глаза Игоря и кривит губы.

– Помнишь, Володя, как говорил некто Эдвин: женщин много есть на свете.

– Не криви душой, Гарик, – говорит механик. – Когда приходим с моря, ты быстрее всех бежишь за почтой.

– Есть грех. – Игорь пьет коньяк маленькими глотками, подражая механику. – И все же я не понимаю, как это можно...

– Молчи, раз не понимаешь, – советует механик. – Как у тебя с визой?

– Обещают открыть через месяц. Все-таки лучше плавать за границу, чем спасать ротозеев в Балтийском море. – Игорь поднимает палец и декларативно произносит: – Романтика моря начинается за Датскими проливами.

– Может быть. Ты штурман и в романтике должен понимать больше меня. Однако там начинаются и большие заработки для нашего брата.

– Что мне заработки! – взмахивает стаканом третий штурман. – Я хочу посмотреть мир. Ты знаешь, – Игорь переходит на зловещий шепот, – когда-нибудь я напишу книгу. Большую книгу, действие которой происходит сразу во всем мире. Чтобы люди читали ее и чувствовали себя Великими Гражданами Вселенной. Чтобы они забыли про квартиры, зарплаты и что сколько стоит...

Механик разливает остатки коньяка по стаканам.

– Ладно, – говорит он. – Выпьем за то, чтобы тебе разрешили посмотреть мир. Может быть, это принесет тебе пользу и ты поймешь, что сколько стоит.

11

Ветер дует с моря.

Он волком воет в проводах и срываете крыш черепицу. Военные патрули прячутся за углами и не задерживают матросов, поднявших воротники. Жестоко штормуют суда, застигнутые в море ветром. Свирепо матерятся шоферы, и стонут голуби на чердаках.

Высокий тощий пономарь обходит пустую кирху и поминает имя господне, когда сам собой начинает гудеть древний орган.

Швейцар ресторана «Балтика» обулся в валенки и стоит в вестибюле. А наверху тонко звенит посуда, хлопают пробки и женщины улыбаются хмельным кавалерам. Здесь никому нет дела до ветра – ни тем, кто улыбается, ни тем, кто грустит.

– Мы так и будем пить без тостов? – спрашивает Август.

– Тосты выдумали жадные буржуи – для того, чтобы какой-нибудь шустрый гость не перехватил лишнюю рюмку. Зачем нам тосты?

– И верно. Ни к чему.

– Что это за женщина, которую ты назвал прекрасной? – спрашивает Александр.

– Женщину невозможно описать словами, – говорит Август. – Если я скажу, что у нее красивые ноги, губки бантиком и еще многое в том же плане, ты все равно не поймешь, что это за женщина. Ее надо слышать.

– Что она делает в этом мире? Ведь каждый должен что-то делать.

– Служит экспертом в управлении МВД. Ей-богу, я сначала не знал.

– И тебе не страшно?

– Жутко целоваться, когда она в форме. Особенно, если на улице.

– Куда как сложен мир, – вздыхает Александр. – Я не люблю милицию.

– Я растроган откровенностью.

– Хочется к эксперту?

– Вероятно.

– Иди.

– Не хочу тащить к любимой женщине свою нетрезвую образину. Ее это гнетет. Пойду завтра, если нас не погонят спасать какого-нибудь остолопа. Терпеть не могу утопающих, – говорит Август и медленно льет в рот вино. Александр тычет ножом в яблоко. Он разламывает его пополам и одну половину подает Августу.

– Выходит, ты терпеть не можешь свою работу?

– Трудно разобраться, – говорит Август. – Я люблю ее странно. Люблю, когда работаю наверху – веду судно, завожу буксир, тушу пожары. К сожалению, такое случается не часто. А когда я мокрый, как сукин сын, прихожу в каюту и начинаю чувствовать, что меня долго и с аппетитом жевала корова, тут я проклинаю свою работу и завидую тем штурманам, которые всю жизнь занимаются только кораблевождением, грузом и судовыми документами. Я проклинаю работу, когда за мной ночью прибегает взмыленный матрос и я обязан кидать теплую Неле и галопом мчаться в порт только потому, что какой-то олух терпит бедствие по собственной глупости. Уважающий себя штурман никогда не посадит судно на камень, не позволит, чтобы ему пропороли борт, и не потеряет своего места в море, дуй хоть сам дьявол вместо ветра. Выпьем за хороших штурманов!

– Это добрый тост. Ладно, выпьем. А потом пойдем к тому перекрестку, где мы встретились. Сейчас на Балтике скверная погода, и суда часто терпят всякие неприятности. Не все же такие безупречные штурманы, как ты.

– Мы пойдем к ней вместе, – предлагает Август категорическим тоном.

– Там будет видно. А работа у тебя прекрасная. Мне бы такую! – Александр треплет его волосы. Август улыбается и спрашивает:

– Надолго?

– Не знаю...

12

До камней осталось меньше мили. Демидову, капитану моторной шхуны «Аэгна», кажется, что он видит их черные спины, до блеска отполированные морем. Осталось последнее – попробовать удержаться на якорях. Он знает, что цепи не выдержат. Но все средства надо испробовать... Якоря отданы. Цепи вытравлены до жвака-галса. Машина работает полным ходом на ветер. Цепи натягиваются, как нервы. Помощник капитана лежит животом на фальшборте и смотрит на цепи немигающими глазами. Первый раз в жизни он вспоминает бога – только бы выдержали! Но бог, видимо, поглощен другими заботами. Волна накрывает нос, корма взлетает кверху, и цепи лопаются. «Аэгна» разворачивается вдоль волны. С бака до капитана доносятся крики и тут же теряются в реве ветра. Демидов с трудом разворачивает судно носом на волну. Теперь надеяться можно только на чудо. Если это чудо не случится – через полчаса «Аэгна» перестанет существовать.

В рубку вваливается боцман и ложится грудью на стол. Он бледен, на лице – гримаса боли. Демидов смотрит на лужицу воды, стекающую на карту с груди боцмана.

– Капитан, – говорит боцман сквозь зубы. – Ты только не впадай в панику.

– Что?

– Один уже готов.

– Что?!

– Помощника смыло, – хрипит боцман и кладет голову в корявые, измазанные тавотом ладони. У Демидова на мгновение останавливается сердце. Он закусывает губу, и на подбородок скатывается рубиновая капля. Оба молчат. Оба знают, что человек уже мертв.

– Куда нас несет? – Боцман смотрит на каплю и не понимает, что это.

– На камни.

– Похоже, что всем труба?

– Похоже, – кивает головой Демидов и вдруг яростно орет: – Иди ты к чертовой матери со своей панихидой! Я тебе, паскудиному сыну, покажу такую трубу! – Демидов бьет кулаком по штурвалу. Глаза его налились кровью, дыхание перехватило.

– Побереги психику, капитан, – морщится боцман. – Она тебе пригодится, когда будем стучать бортом о камни. Поверь мне – я уже испытывал такое удовольствие в жизни. У меня жилы лопались, так я боролся. Кровь горлом шла. Да что я говорю.

– Если б ты знал, как мне тошно тебя слушать...

– Для твоей же пользы говорю.

– Ладно. О моей пользе начальство подумает, – спокойно говорит Демидов. – Иди к матросам. И чтоб никакой паники!

13

У стола стоят две грустные Неле. Август снимает плащ и кладет его на стул. Две Неле подходят ближе, соединяются в одну. Она берет плащ и выносит в переднюю.

– Остается только радоваться, что ты еще держишься на ногах, – говорит Неле, закрыв за собой дверь.

– Иначе бы я не пришел. – Август пытается обнять ее.

—Возможно, так было бы лучше. – Неле отстраняет его руки.

– Может быть, мне уйти? – Ему совсем не хочется уходить.

– Это уже ничего не изменит. Фу, какой гадости ты наглотался. Будешь есть?

– Не стоит терять время. Александр говорит, что годы летят, как по осени утки: стаями и быстро.

– Твой Александр любит говорить банальности. Кто это?

– Моряк. Я не видал его три года. Понимаешь, три года меня никто не называл Васькой! И случайно мы встретились на твоем перекрестке. Они пришли из Лондона, кажется. Теперь ты меня простишь хотя бы наполовину?

– He стой столбом посреди комнаты.

– Ты только не сердись. – Август обнимает Неле и садится с ней на диван. – Он зайдет за мной завтра пораньше, часов в восемь утра. Мы не будем тебе мешать и сходим на улицу Виру. Там как раз в восемь открывают столовую...

Лицо Неле застывает. Август ждет.

– Когда это кончится? – наконец произносит она. – Неужели нельзя провести время с другом как-то иначе?

– Можно. Если ты разрешишь посидеть у тебя. Он интересный человек.

– Я завтра могу пойти на работу после обеда, – говорит Неле.

– Я же знал, что ты умница. Ты всегда делаешь так, как лучше. Выходи за меня замуж, Неле. Где я впервые встретил твое имя? Кажется, в книжке, которую читал очень давно.

– Мне не хочется выходить за тебя замуж, – говорит Неле, не глядя на него. – Но я это сделаю, если ты в решающий момент не раздумаешь. А книжку, о которой ты говоришь, я тебе дам завтра. Перечитай ее.

– Ты хочешь сказать, что я свинтус, а у тебя высшее образование?

– Свинство – это не от образования, Август. Это от собственной бесхарактерности.

– Мне тоже иногда так кажется.

– Я выключу свет. Тебе надо спать. Мне тоже.

– Санька говорит, что жизнь коротка и годы летят, как... что-то... В общем, смотри, а то жизнь пройдет мимо.

– Сами вы прохо́дите мимо, – говорит Неле.

Август берет ее на руки и несет к кровати. Она закрывает глаза и кладет голову ему на плечо.

14

Наваливаясь всем телом на подпираемую ветром дверь, из диспетчерской порта выходит береговой матрос Пыльд. Он спускается с крыльца и медленно увязает в сугробе. Пыльд что-то бормочет, вытаскивая из снега валенки. Ветер забирается под тулуп, щекочет и щиплет тощее стариковское тело. Пыльд, кряхтя, вылезает из сугроба, запахивает тулуп и заходит за угол диспетчерской. Здесь почти нет ветра. Сразу становится тепло и уютно. Чтобы протянуть время, он решает проверить, не потерял ли бумагу, которую диспетчер велел отнести на «Нептун».