Текст книги "Простое море"

Автор книги: Алексей Кирносов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Демидов берет комок, смотрит на него и швыряет за борт.

– Я помню текст, – говорит радист. – Они видят наши ракеты. Повернули на нас. Будут подходить. Спрашивают состояние судна.

– Скажи, пусть поторопятся. А вообще – подойти невозможно.

– Как же передать? – спрашивает радист с тревогой. Он ни за что не станет передавать, что подойти невозможно.

– Ну, передай: вас вижу. Готов принять буксир, откачивать воду. Подход опасен. Советую приспускаться якорях. Демидов.

– Видите? Где?

– Разуй глаза да посмотри. Пойдем на бак, боцман.

24

Эхограф пишет глубину тринадцать метров. То и дело ровная линия дна прерывается пиками – до десяти, девяти, восьми метров. Три метра под килем – это еще неплохо. Это даже совсем хорошо. «Нептун» ощупью, на малом ходу движется вперед. До «Аэгны» осталось полмили. По рубке гуляет ветер. Окна и обе двери раскрыты настежь. Игорь ежится, застегивает верхнюю пуговицу плаща и глубже надвигает фуражку.

– Пойдите, наденьте полушубок, – говорит Каховский.

– Мне не холодно, – храбрится Игорь.

– Меня не интересует, холодно вам или жарко. Мне надо, чтобы вы были работоспособны и не развлекали матросов своим видом. Идите и оденьтесь как следует.

Игорь выходит из рубки с гордым видом незаслуженно обиженного человека. Кажется, капитан ни на секунду не забывает его проступка. Возвратившись обратно, он уже не ежится и в душе признает, что капитан был прав. Конечно, плащ с золотыми пуговицами – это благороднее, чем замаранный тавотом полушубок, но...

– Два метра под килем! – докладывает Игорь капитану.

Теперь эхограф чертит десятиметровую глубину, и над ней всплескиваются пики до семи метров. Игорь смотрит на капитана. Неужели он так и будет упрямо лезть вперед? До «Аэгны» еще метров четыреста.

– Один метр под килем! – докладывает Игорь, и где-то под сердцем появляется холодок. А будь этот камень на метр выше? Тогда что? Эхограф чертит глубину семь метров. Пики, которыми обозначаются отдельные камни, почти касаются линии осадки судна.

– Глубина уменьшается. До полметра доходит, – уже не докладывает, а просто сообщает Игорь.

– Правее держать, – спокойно командует Каховский рулевому. – Еще правее. Одерживай. Так!

До «Аэгны» остается метров двести. Уже ясно видны фигуры людей на палубе. У шхуны высоко задран нос и правый борт. Кажется, что корма ее находится в воде. Игорь еще никогда не видел, чтобы судно стояло в таком нелепом положении. У него так же нехорошо и тревожно на душе, как если бы он увидел на улице перевернутый автобус. Он даже забывает о том, что под килем полметра.

– Право на борт, – командует Каховский и переводит ручку телеграфа на «стоп». Рулевой догоняет стрелку аксиометра до упора и складывает руки на груди. Машина не работает. Но «Нептун» по инерции разворачивается вправо, кормой к «Аэгне». Ветер гонит его к шхуне. Каховский выходит на мостик и смотрит назад. Игорь тоже выходит на мостик, но капитан отсылает его обратно – смотреть за глубиной.

– Ноль под килем!!! – истошно кричит Игорь. В следующую секунду он чувствует, как его дважды стукнули по сердцу молотком.

– Сели, – вздыхает Игорь. – Помогли, называется...

– Два раза стукнулись кормой. Вполне допустимая вещь при таких обстоятельствах. Быстро сходите на корму, узнайте у старшего, все ли благополучно.

Игорь слетает по трапу с мостика на полубак, потом на главную палубу. Ее заливают волны. Он бежит по колено в воде. Худые сапоги мгновенно заполняются водой. Сначала она леденит ноги, потом становится теплой. Ногам даже жарко.

– Капитан спрашивает – все ли у вас благополучно? – на ходу кричит Игорь, увидев старпома, вылезающего из люка румпельного отделения.

—В общем, да, – говорит Михаил Васильевич. – Небольшая вмятина на скуле в районе шестьдесят девятого шпангоута. Хорошо, что не было хода.

– Ну, тогда олл райт! – радуется Игорь. —У вас все готово?

– У нас-то готово, – говорит старпом и смотрит на «Аэгну». До нее сто метров. А нужно подойти на двадцать пять.

– Ну, я побег! – машет рукой Игорь и снова летит на мостик.

– Сейчас будем становиться на якорь, – говорит Каховский. – Идите на бак. Как только якорь заберет, сразу доложите.

На баке – боцман и два матроса. Они приплясывают у брашпиля, хлопая себя рукавицами по бедрам. Они не прекращают пляску даже в присутствии третьего помощника. Игорь знает, что при старшем они не стали бы плясать, будь холод хоть в десять раз сильнее. А как этого добиться, чтоб тебя уважали? Темное дело.

– Подзастыли? – иронически интересуется Игорь.

– Валенцы разминаем. Жесткие попались, – говорит боцман. Взгляд его падает на мокрые худые сапоги помощника. Он останавливается.

– Сейчас будем становиться на якорь, – строго сообщает Игорь. – Выпустишь одну смычку каната для начала.

– На баке! – командует с мостика капитан. – Отдать правый якорь.

Якорь летит в воду. За ним с грохотом бежит якорная цепь, моряки ее по традиции называют канатом. Правда, моряки, которым уже нет нужды заботиться о том, чтобы их считали настоящими моряками, иногда называют и цепью. Игорь переваливается через борт и смотрит, как ведет себя цепь.

– Смычка вышла! – докладывает боцман.

– Задержать канат!

Цепь натягивается в струну. Значит, якорь ползет по каменистому грунту. Игорь ждет минуту, потом командует:

– Потравить еще полсмычки! Цепь сразу падает в воду, потом, когда боцман снова застопоривает ее, с плеском вырывается из воды и вытягивается, как палка. Но вдруг она опадает, снова натягивается, опять опадает и начинает ритмично растягиваться и сжиматься, как пружина.

– Забрал якорь! – кричит Игорь. – Вышли на канат!

Игорь снова на мостике. Каховский, не отрываясь, глядит на шхуну. До нее сто метров. Может быть, девяносто.

– Сколько вытравили каната?

– Метров тридцать пять.

– Значит, в запасе еще сто пятнадцать. Что ж, приступим к делу. Вам, Игорь Петрович, надлежит сейчас делать вот что…

Игорь чувствует, что кто-то стукнул в борт громадной кувалдой. Он широко раскрывает глаза и смотрит в лицо капитану.

– Спокойно! – командует Каховский. – Бегом на бак! Якорцепь травить!

25

– Ползет?

Капитан Демидов в упор смотрит на море под левым бортом, как будто его взгляд может оттолкнуть черную рябую, упрямо приближающуюся поверхность. Он теперь обращает мало внимания на «Нептуна». Несколько минут назад он услышал характерный звук вытравливаемой якорцепи. «Отдал якорь», – отметил какой-то счетчик в его мозгу, и снова все мысли устремились в одну точку.

– Ползет? – вслух думает Демидов.

– Ползет, как беременный клоп… – Боцман сплевывает в сторону и, приписав несколько нехороших качеств «Нептуну» и его матери, спрашивает: – Неужели нельзя порасторопнее?

– Нельзя, боцман, – спокойно говорит Демидов. – Хотел бы я знать, сколько раз он уже ткнулся… Хорошо, что не сел еще.

Боцман лезет в левый карман за папиросой. Он усаживается у мачты и, сунув голову в ватник, прикуривает.

– Закрепим буксир, и сразу все на помпы. Два рулевых и два моториста – с ведрами. Какая ни есть польза будет. Я и матрос второго класса – на баке у буксира. Мало ли что случится. Суматоха тем более.

Ясно виден черный неуклюжий корпус «Нептуна». На ярко освещенной корме неподвижно стоят люди. Демидов видит у двоих в руках аккуратные бухточки бросательных концов. Они напоминают ковбоев, готовящихся бросить лассо. От этого броска, от тонкой льняной паутинки сейчас зависит жизнь пятнадцати. Боцман уже собрал людей на бак. Все смотрят на бросательные концы в руках чужих матросов. Тихо. Никто не слышит ветра, хотя он вдруг задувает с новой силой. И вдруг тишину рвет далекий родной, человеческий голос:

– На шхуне! Принимайте конец!

26

«Нептун» еще три раза касался корпусом камней. Каховский ощутил эти удары руками через поручни и ногами через палубу мостика. Нервы рук и ног передали ощущение в мозг. Мозг определил силу ударов, сопоставил ее с прочностью обшивки, и из этого сопоставления возник вывод: пробоины нет, после второго удара осталась большая вмятина в районе котельного отделения. Через пять минут на мостик прибежал третий механик и доложил, что в котельной по правому борту вмятина.

– В следующий раз не бегайте сами, а докладывайте по переговорной трубе, – говорит Каховский. – Стармех в машине?

– В машине, – кивает третий механик и спрашивает: – А много будет еще этих «следующих разов»?

– Будут еще, – успокаивает его Каховский. – Идите в машину. Не стойте здесь раздетым.

На месте третьего механика возникает Игорь.

– Сто двадцать метров каната в воде. Еще травить?

– Пока не надо. Вам сейчас такая задача, Игорь Петрович: полезайте на верхний мостик, включите прожектор и освещайте носовую часть шхуны. Только светите так, чтобы не слепить там людей.

– Понятно.

– Давайте действуйте. Придется, видимо, подработать машиной. Я, кажется, неправильно отдал якорь. Или ветер отходит к западу. Видите, нас проносит мимо шхуны?

«Нептун» раскачивается на якорной цепи, как маятник. Он то приближается к «Аэгне» на тридцать-сорок метров, то отходит от нее далеко в сторону.

– Вижу, – говорит Игорь. – Надо было стать на якорь левее.

– Да, надо было, – соглашается Каховский. Он соглашается только для того, чтобы не продолжать беспредметный разговор. Вряд ли возможно на такой волне положить якорь в точно заказанное место. Даже если это удастся и якорь не поползет, ветер может немного изменить направление – и все труды насмарку. Так или иначе, придется работать машиной. Это – самое опасное. Один удар винта о камень – и судно останется без хода.

Игорь забирается на верхний мостик, и его сразу пронизывает леденящий ветер. Он застегивает полушубок на все пуговицы, поднимает воротник и включает прожектор. Теперь он видит картину бедствия со всеми подробностями, которые можно рассмотреть с расстояния в пятьдесят метров. На черные клюзы без якорей жутко смотреть, как на глазницы слепого. Он поднимает луч выше и не может оторвать взгляд от людей, застывших толпой на баке у борта. Лица черные, угловатые, с прямыми щелями вместо ртов, нечеловечески уродливые, чугунные лица.

– Не светите на людей! – раздается снизу голос капитана.

Игорь отводит луч в сторону и разглядывает палубу, приготовленные у трюма отливные помпы, волны, разгуливающие у кормовой надстройки, борт, врезающийся в воду под косым углом… Теперь Игорь уже не сравнивает шхуну с перевернутым автобусом. Он вдруг понимает, что борьба тех ребят на шхуне сейчас уже подвиг. Подвиг тем более великий, что он требует не мгновенного напряжения всех сил и воли, а растянут во времени. Подвиг Каховского легче. Он борется со стихией, зная, что не погибнет в этой борьбе...

– На нос, на нос ей свети́те, – обрывает Каховский поток мыслей третьего штурмана.

Игорь наводит прожектор на левую скулу «Аэгны». По едва заметному содроганию корпуса он понял, что капитан дал ход. «Нептун» уже не болтается как маятник. Корма его медленно приближается к шхуне. Когда судно поднимается на гребень волны, «Аэгна» видна далеко внизу. Игорю приходится опускать прожектор и поднимать его снова, когда «Нептун» попадает в ложбину между волнами. У него совсем закоченели руки. Ног он давно уже не чувствует. Ветер пронизывает насквозь все тело. Холодно даже под мышками. Мысли тоже коченеют. Он с трудом следит за тем, чтобы луч не уходил в сторону. А тут еще окрики капитана, когда он не успевает вовремя поднять или опустить прожектор... Игорю жалко себя. Ведь это – отмерзшие ноги, простуда, воспаление легких, ревматизм. Правда, ему уже приходилось так мерзнуть и даже купаться в ледяной воде, и ничего не случилось, никакого ревматизма он не схватил. Но – раз на раз не приходится. К таким вещам не привыкают. Сегодня ничего – завтра схватишь. Будешь ходить всю жизнь скрюченный, как Пыльд. Прощай тогда морская служба с романтикой, начинающейся за Датскими проливами! Какая-то змейка в душе поднимает голову и начинает шипеть: «Ведь сейчас не твоя вахта, до начала вахты третьего еще полтора часа, а они поставили тебя на самый верх, где даже негде укрыться от этого дикого ветра». Игорь еще больше съеживается и пытается спрятаться от ветра за прожекторной тумбой. Это все равно что пытаться укрыться от дождя под телеграфным столбом.

– Куда вы све́тите?! На нос ей свети́те!

Игорь со стоном разгибается и направляет прожектор на нос шхуны. Ему хочется крикнуть в ответ, что он не автомат наводки, а что он человек, и у организма есть пределы выносливости, и что он сейчас свалится к чертям собачьим и превратится в ледышку, и что... Он снова видит лица людей у борта «Аэгны». Они совсем близко. На них появились глаза. Глаза ждут. Если человек, стоящий у прожектора, перестанет делать свое дело, капитан не сможет подвести судно на нужное расстояние, матрос не сможет бросить конец... Мысли путаются, в ноги вонзаются тысячи толстых раскаленных игл, Игорь распрямляет поясницу, отводит плечи назад, выгибает грудь и говорит себе:

– Мне не холодно. Я мужчина. Я моряк. Мне не холодно. Мне не…

Он стонет и двигает прожектор уже не кистями, а локтями.

В луче прожектора появляется взвившийся в воздух бросательный конец. Кажется, что он летит медленно-медленно. Сначала он летит прямо к шхуне. Но ветер относит его в сторону. Несколько человек на шхуне протягивают руки, чуть не вываливаясь за борт. Легость шлепается в воду в трех метрах от борта. Сразу же в воздух взлетает еще один бросательный и тоже шлепается в воду, не долетев до шхуны. Корма «Нептуна» медленно приближается к «Аэгне».

– Что он творит? – шепчет Игорь. – Сейчас стукнемся!

Расстояние сократилось до двадцати метров. Снова взлетает бросательный, и легость падает прямо в руки матросу на «Аэгне». В тот же момент корма «Нептуна» начинает отдаляться от шхуны.

– Ура-а-а-а! – кричит Игорь. Ему не холодно. Ему хочется расцеловать капитана Каховского.

– На нос ей свети́те! На нос, я говорю!

Игорь спохватывается и снова направляет прожектор на шхуну.

27

Август Лееман точными, навеки заученными движениями привязывает к бросательному проводник – средней толщины пеньковый трос. К проводнику потом привяжут стальной, с удава толщиной, буксир, один метр которого весит восемь килограммов. Люди на «Аэгне», набросив несколько шлагов троса на барабан брашпиля, будут метр за метром вытягивать его из воды, продергивать в клюзы, обносить вокруг мачты, крепить его так, чтобы никакие силы стихии не смогли разорвать это крепление.

– Пошел! Эй, на шхуне! Выбирай проводник!

Август машет рукой и выпускает трос за борт. Трос ползет в воду бесконечной светло-коричневой змеей. Матрос быстро распускает бухту, к коренному концу которой уже закреплен тяжелый оцинкованный коуш буксирного троса. Все разыгрывается как вальс по нотам.

– Что, Август Эдуардович, в обед будем дома?

К Августу подходит матрос Русев. Это он забросил конец на шхуну, и теперь он чувствует себя именинником. Сапоги у него не промокают, новый ватник хорошо греет ладное, коренастое тело, в субботу – получка. Он только недавно демобилизовался из военного флота. Служил пулеметчиком на торпедных катерах. Там он видывал виды почище этого.

– Когда придем, тогда и будем. Может, немного позже.

– Позже не надо, – улыбается Русев. – Я сегодня договорился на три часа с одной школьницей в кино сходить. У нее как раз уроки кончаются. А вечером мама не пускает.

Со скрежетом потянулся по палубе буксирный трос.

– Давай-ка помогай ребятам буксир вываливать. Про любовь потом поговорим.

Август сам поднимает трос и тянет его к борту. Шипя паром, крутится лебедка и стравливает с барабана поблескивающие крутые шлаги. Они разматываются в прямую гудящую нить, теряющуюся в черной воде. На другом конце нити – «Аэгна». Матросы шхуны еще выбирают пеньковый проводник. Август внимательно смотрит на них. Скоро из воды покажется коуш буксирного троса. Тревога прошла. На душе спокойно. Можно считать, что полдела сделали. Большая волна подняла «Нептуну» на свой гребень. Трос натянулся и вышел из воды.

– Быстрее трави! – кричит Август. Эхом доносится с «Аэгны»:

– Трави проводник!

Трос опадает. Но «Нептун» стремительно катится вниз с гребня волны, трос снова натягивается, проносится у Августа над головой, вытягивается перпендикулярно борту и вдруг шлепается в воду. «Лопнул!»

Август понял это раньше, чем до него долетел звук, похожий на отдаленный пистолетный выстрел.

– Проводник лопнул, – говорит Русев. – Теперь уже в кино не успеть.

– А пошел ты... Вирай буксир! – кричит Август. – Русев, готовь бросательные. Боцмана, живо! Пусть даст еще бухту проводника.

Трос, извиваясь, ползет обратно на борт. Подходит старпом.

—Так хорошо началось, – с горькой улыбкой говорит Август. – Я уже было настроился…

– Не надо было настраиваться. Впрочем, не вешайте нос. Ведь такая волна – странно было бы, если бы нам все удалось с первого раза. Так практически не бывает. А самое страшное будет, если...

Удар. Еще удар.

– Вот это, – спокойно произносит старпом. Еще один тупой удар сотрясает корму. Август сжимает голову руками. «Сколько их еще будет?»

– Ну, я полез, – говорит старпом. – Кажется, опять в румпельном. Если крикну из люка – сразу давайте людей и аварийный материал.

Старпом скрывается в люке румпельного отделения. Август слышит, как залязгала якорцепь. Каховский решил подобрать канат. А что толку? Все равно здесь везде камни. В общем, капитану виднее, как калечить судно. Август стоит и ждет, что крикнет старпом из румпельного...

28

Волна, оборвавшая проводник, рухнула на шхуну и сдвинула ее сразу на полметра в воду. Правый борт задрался еще выше. Мокрые люди все еще не выпускают из рук до смешного легкий трос. Минуту назад его тянули вдесятером, с помощью лебедки. Демидов первый бросает трос. Он шлепается на палубу, мокрый и жалкий, как раздавленный червь.

– Иодзевич, Горбов, соберите трос, – говорит боцман матросам. – А то смоет за борт. Надо будет отдать его на «Нептун».

– Он и так к Нептуну попадет, – острит Горбов. – А мы его доставим или кто другой – на это Нептуну будет в высшей степени наплевать. – Он пинает трос ногой и садится на брашпиль. Иодзевич молча собирает трос.

– Горбов, – начинает капитан Демидов.

– Ну, я Горбов. А что?

– Соберите трос и снесите в подшхиперскую. Демидов заставляет себя говорить спокойно.

– Тут жизни гибнут, а вы из-за веревки шумите. По мне, так пропади она. Плакать не стану.

– Уйди с палубы.

Демидов произносит это тихо, глядя прямо в глаза матросу.

Горбов опускает глаза и встает с брашпиля.

– С палубы я не уйду. Помогу собрать, если вам так уж надо.

Горбов идет к Иодзевичу и поднимает свернутую бухту.

– Теперь слушайте, – говорит Демидов. – Сейчас «Нептун» будет делать второй заход. Проводник будем выбирать не брашпилем, а руками. Это будет в десять раз труднее и медленнее. Зато с гарантией, что не лопнет. Всегда успеем потравить. Нельзя, чтобы повторилась такая история. – Он указывает на размочаленный конец. – Теперь второе: «Нептун» будет подходить и подавать буксир неизвестно сколько времени. Судно ползет. Если так будет продолжаться – через сорок минут над водой останется только рубка и мачты. Но вполне возможно, что мы рухнем с этого камня даже в следующую минуту. Так что всем быть наверху. Вахтенному проверить. Мотористов, механиков, повариху – всех наверх. Всем надеть нагрудники. Тебе, боцман, тоже.

– Так надо воду откачать, – предлагает моторист.

– Откачать воду – это верная гибель. Если сразу дадим ход – поломаем винт. Не дадим хода – нас бросит дальше на камни и разобьет. Я уверен, что до крайности дело не дойдет. Но – быть наготове ко всему. «Нептун» уже подходит. Сколько, боцман, у нас бросательных?

– Четыре по тридцать пять метров.

– Свяжи по два. Пусть подают ребята, когда спасатель близко подойдет.

– Я буду подавать, можно? – спрашивает Горбов, вернувшийся из подшхиперской.

– Не выйдет, – говорит боцман. – Куда же против ветра подавать?

– Все выйдет, если захотим. – Демидов улыбается. – Не тонуть же мы сюда приехали!

29

Михаил Васильевич поднимается на мостик. Каховский не сразу узнает своего старшего помощника. Вчера еще он был свеж, как из парикмахерской. За ночь на подбородке и на щеках выросла густая черная щетина.

– В общем, чепуха. Обшивка, конечно, прогнулась, – старпом загибает один палец, – и два свища по шву, – старпом загибает еще два пальца. – Видимо, сварка была скверная. Перекалили металл. Я сначала с фонариком не разобрался. Думал, пробоина. Вижу – вода поступает. Но ничего. Только два свища. Мы их быстренько заделали.

Старпом разгибает пальцы, кладет руки в карманы ватника.

– Что дальше думаете, Виктор Сергеевич?

– То же, что и раньше. Приспустимся на канате. Подадим конец. Иного ничего не придумать. Может, вы посоветуете?

– Если на бочке спустить им проводник?

– Пронесет. Да и пока будем с бочкой возиться, «Аэгна» пять раз утонет. Видите, от нее один нос остался.

– А на шлюпке?

– Шлюпки уж позвольте оставить на тот случай, когда придется их из воды вынимать. Вот такое дело, дорогой Михаил Васильевич. Я уж тут за полтора часа все варианты спасания на море перебрал. Все ни к черту при такой погоде.

– Если бы не камни...

– Если бы не камни, нас с вами держать незачем было бы... Трави канат помалу! – кричит капитан.

Слышен лязг цепи. «Нептун» медленно ползет к шхуне.

– Игорь Петрович, попрошу опять на прожектор.

Игорь вылезает из угла рубки, где он прятался от ветра и холода, пока прожектор не был нужен.

– Каково там? – спрашивает старпом, показывая глазами на мостик.

– Дискомфорт, – мрачно отвечает Игорь и лезет наверх. Уже с мостика он продолжает: – За такую службу надо медали давать. И два выходных в неделю. Вы там на корме поаккуратнее с концами-то. Портите госимущество...

– Ладно, – говорит Каховский и вдруг улыбается. – Дам тебе два отгула за прожектор. Давай шевелись, третий!

30

Игорь снова крутит прожектор и уже не пытается спрятаться от ветра за тумбу. Ветер – это ветер, и холод – это холод. Они существуют, и от них никуда не денешься. Пришлось перестать обращать на них внимание. Тем более что все уже промерзло до последней степени и дальше мерзнуть просто некуда. Игорь двигает прожектор плечами, грудью, локтями и даже головой. Это не мешает ему наблюдать за тем, что происходит внизу. Каховский снова подводит судно к «Аэгне», и опять начинается игра в пятнашки с аварией. Каждая волна может кинуть «Нептуна» на камни или на шхуну, если капитан зазевается. Воистину нужно чувствовать себя частью судна, чтобы так точно манипулировать рулем и ходами, как это делает Каховский. Пока с кормы подают бросательные, «Нептун» застывает на одном месте, а ревущая стихия проносится мимо него. Игорь вынужден сознаться, что он так не сумел бы. И вообще, ему теперь все чаще приходится убеждаться в том, что он еще не все может. Печально, но факт. Четыре года он провел в училище, пятый месяц плавает штурманом, а море каждый день преподносит ему что-нибудь незнакомое и удивительное. Или он просто невнимательный и по нескольку раз открывает для себя одну и ту же вещь? Конечно, невнимательный. Как-то не так относится к увиденному. Видит хорошее – радуется, а не пытается по-деловому разобраться, почему это хорошо. Видит плохое – огорчается, переживает. Это мешает сделать настоящие выводы. «Надо поменьше поддаваться своим эмоциям», – думает Игорь. Он тут же проводит вывод в жизнь и не орет по поводу того, что бросательный конец долетел с «Аэгны» до «Нептуна». Он спокойно продолжает светить на нос шхуны. Сразу видна польза от такого отношения к делу – Каховский не покрикивает на него снизу. «С перепугу еще и не так можно бросить», – думает Игорь и сам ужасается своему цинизму. Он продолжает спокойно смотреть, как на шхуне выбрали проводник, потом вытащили из воды буксир и закрепили его. Каховский стал подбирать якорцепь, и «Нептун» медленно пошел вперед, стравливая в воду буксирный трос. Игорь и тут остается спокойным, хотя лично он проделал бы этот маневр иначе. Он сначала сдернул бы шхуну с камней и немного провел бы ее на коротком буксире. Подумав немного, он начинает сомневаться: кажется, Каховский поступает правильно. Во-первых, на «Аэгне» еще не откачали воду, во-вторых, короткий буксир не амортизирует рывков. Он может порваться. Разрывная крепость у него – 90 тонн. Не так уж много. Ошибку свою Игорь осознал спокойно. Не стал огорчаться и переживать. Даже когда шхуна встала на ровный киль, закачалась и двинулась вперед, Игорь сдержал радостное биение сердца, как и подобает мужчине. «Я сделал свое дело и доволен тем, что сделал его хорошо», – торжественно подумал он.

– Игорь Петрович! Гасите прожектор и спускайтесь вниз! Проверьте, как наложили стопора на якорцепь.

Тут Игорь не выдерживает. Солидность его куда-то пропадает, лицо расплывается в улыбке (хорошо, что никто не видит!), он торопливо выключает прожектор непослушными пальцами, кубарем скатывается с мостика и бежит на полубак. Убедившись в том, что якорь на месте и якорцепь надежно закреплена, он возвращается в рубку. Улыбка все еще блуждает по его лицу.

– Как мы с ним разделались, а? – говорит он капитану.

– Спокойно, Игорь Петрович. Не говорите «гоп» раньше времени. Это очень плохая привычка.

– Я не суеверный, – возражает Игорь.

– Дело не в суеверии. Сказав «гоп», человек успокаивается. Вот что плохо.

Каховский смотрит на часы. Игорь тоже. Семь часов пятьдесят пять минут. Через пять минут начинается вахта третьего помощника. Игорь сразу мрачнеет. Он рассчитывал еще часок погреться в каюте. Не спать – только погреться!

– Спасибо, Игорь Петрович, – говорит капитан и протягивает руку.

Игорь недоумевает: за что спасибо? На всякий случай он подает руку и говорит:

– Не за что.

– Сейчас идите отдыхайте до десяти часов. Второй постоит вахту. Потом за него как-нибудь отработаете. И обязательно выпейте крепкого горячего чаю. Вот заодно занесете радистке радиограмму о снятии «Аэгны». Ну, идите, идите.

Он выталкивает ошалевшего Игоря из рубки и закрывает за ним дверь.

31

Игорь входит в радиорубку и останавливается у двери. Вера Владимировна спит у станции, положив голову на стол. Игорь сразу вспоминает полутемную комнату, глазастую Аленку и долгий, бесконечно долгий поцелуй на лестнице. Как это он ни разу не вспомнил об этом всю ночь? А может быть, это было во сне? Мало ли что может человеку присниться. Постепенно оттаивает тело. Постепенно растет в душе добрая, теплая нежность к спящей женщине. Хочется подойти, поцеловать ее и сразу выбежать, оставив на столе радиограмму. Нет, это важное дело. Радиограмму надо отдать в руки.

– Вера Владимировна, – тихо зовет Игорь. – Вера...

Вера Владимировна поднимает голову.

– Это вы, Игорь Петрович? А я тут задремала чуть-чуть.

Игорь смотрит в ее глаза. Сон или не сон? Не понять...

– Как там наверху? Сняли уже?

– Сняли. Вот радиограмма. Передайте в пароходство.

– Давайте.

Вера Владимировна берет бланк, кладет его на стол и смотрит на Игоря. Какая-то загадочная улыбка бродит по ее лицу.

– Вы мне сейчас снились, – говорит Вера Владимировна. – Только вам было меньше лет. Такой – совсем ребенок еще. Хотелось вас взять на ручки и побаюкать. Смешно, да? Вы не обижаетесь?

– Нет, не обижаюсь, – говорит Игорь и смотрит на ее зовущие губы.

Сон или не сон? И вдруг он, помимо своей воли, опрашивает:

– Можно вас поцеловать?

– Конечно можно, милый, – говорит Вера Владимировна и сразу, схватившись руками за виски, вскрикивает: – Что я болтаю, сонная дура! Идите, Игорь Петрович. Идите. Зачем вам нужна старая баба? Идите отсюда. Не мешайте мне работать. И забудьте все. Ничего не было. Понятно?

Игорь пятится назад и выходит из рубки, не сказав ни слова. Вера Владимировна подвигает бланк так, чтобы он был лучше виден, и начинает выстукивать позывные диспетчерской. Лицо ее спокойно, и по щекам катятся слезы.

32

Неле слышит звонок и никак не может проснуться. А кто-то, стоящий за дверью, все звонит и звонит. Звонки длинные и нахальные. Все же пришлось проснуться и встать. Она надевает халат, не торопясь протирает лицо одеколоном и идет открывать дверь. Опершись на перила, стоит человек. На нем морская шинель и фуражка с эмблемой. Лицо румяное, с темными глазами, мясистым носом и красными, чуть вывороченными губами. К такому лицу очень пошли бы тоненькие негодяйские усики. Не хватает еще выпущенного из-под фуражки чуба. Вероятно, он умеет играть на гитаре.

– Вы Неле. Я вас сразу узнал, – говорит он и улыбается ей, как старой знакомой. Неле это не нравится.

– Не понимаю, чему вы радуетесь, – резко говорит она.

   – Я всегда радуюсь, когда вижу красивого человека...

«Хорошо еще, что не сказал: красивую девочку».

– … и потом, я надеюсь увидеть сейчас своего друга. Васька, конечно, спит?

– Вы Александр?

– Ага. Август рассказывал про меня?

– Говорил кое-что. Пройдите.

Неле пропускает его в квартиру и закрывает дверь.

– Августа нет, – говорит она. – Он в море.

– Вот как? – Александр присвистнул. – Вызвали все-таки?

– Да, в первом часу. Какая-то авария, я толком не знаю. Так что встреча друзей не состоялась. Двумя пьяными в городе будет меньше.

– Васька мне говорил, что вы не любите пьяных. Напрасно. Они иногда хорошие.

– Что вы думаете делать дальше?

Александр пожимает плечами и достает из карманов две бутылки: ром и шампанское. Неле поджимает губы и ждет ответа.

– Оставлю эти драгоценности на память о моем визите и пойду восвояси. Ветер стих, и мы, вероятно, в обед уйдем. Очень жаль, что не застал Ваську. Пусть выпьет за мое здоровье.

Неле качает головой.

– Он обычно не принимает подарки. Тем более такие драгоценные. Выпейте это сами со своими приятелями.

– Ну, я не хочу как дурак бегать по городу с бутылками. Идея: я выпью стакан рому, а вы – бокал шампанского. Остальное выльем в раковину. Я пойду, а вы останетесь досматривать последний предутренний сон.

«Ему не так жаль, что он не увидел Августа, как жаль бутылок, – думает Неле. – Пусть пьет и убирается поскорее».

– Идите на кухню, – показывает Неле. – Там есть посуда и штопор. Вам дать что-нибудь поесть?

Александр покраснел и не смотрит на Неле. Он понял, что она хочет его оскорбить. Но за что?

– Может быть, у вас есть ванная? —спрашивает он. – Я больше люблю пить в ванной, чем на кухне.

Неле брезгливо морщится. («Все-таки ему очень важно – выпить!»)

– Ванная у нас служит для другой надобности, – говорит она. – Разденьтесь и посидите здесь несколько минут. Я пойду приготовлю вам стол.

– Я не собираюсь напрашиваться в гости. – Александр пытается проявить гордость, но почему-то очень хочется выпить с этой строптивой девицей.