Текст книги "Простое море"

Автор книги: Алексей Кирносов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Зашла повариха, принесла еду на тарелках. Сергей открыл бутылку, налил в три стакана до половины.

– Выпей, Афанасьевна, с нами...

– Много мне, старой-то, – сказала довольная повариха и взяла стакан.

– Ничего, не запьянеешь. Ну, друзья, за встречу в пути!

4

– Куда только не забросила ребят морская судьба, – задумчиво говорил Сергей, поигрывая недопитым стаканом. – Славка Сергейчук во Вьетнаме работает на каботажной линии... Вася Мельников в Бельгии живет – суда принимает на верфи. Веревкин китов бить пошел. Рыбий жир детям обеспечивает... Толя Кубарь инженером по технике безопасности пристроился в Ленинграде.

– Кесарю – кесарево, слесарю – слесарево, – сказал Игорь. Он смотрел на пустую бутылку и немного завидовал тому, кто во Вьетнаме, тому, кто в Бельгии, и тому, кто бьет китов. – Я им не завидую, – сказал он. – Бельгию мы с тобой еще повидаем, а в Арктику на склоне лет вряд ли захочешь сунуться.

– Ерунда, – сказал Сергей. —Это не так страшно, как пишут в книжках. Хотя... раз на раз не приходится. В прошлом году здоровый пароходище зажало в проливе Вилькицкого. Два часа тонул.

– А команда?

– Вынесли на лед чемоданы, посидели немного. Потом их сняли. А ты почему со спасателя ушел?

Сергей взял пустую бутылку, поставил ее в шкаф, вынул оттуда кислое гурджаани, показал Игорю. Игорь кивнул. Сергей открыл бутылку и поставил ее на стол.

– Это сложный вопрос... Я бы не ушел, не стань он в ремонт. Скучно до одури. Понимаешь, в сторожа превратился из штурмана. Стоишь суточную вахту, стережешь ржавую коробку, – противно. А там причина нашлась...

– Какая?

Игорь задумался. Причина была такая, что сразу и не сообразишь, как рассказать. Тогда, после встречи с Раздрогиным, он некоторое время продолжал жить все так же одиноко и бессмысленно. С отвращением выстаивал сутки вахты, приходил домой, топил печь и подолгу спал, чтобы быстрее шло время. Но оно все-таки тянулось размеренно и уныло. Иногда грудь наполнялась свирепым желанием взбаламутить эту медленно текущую реку времени, нарушить, разбить отвратительный, иссушающий ритм. Игорь физически ощущал, как отгородили его от мира четыре стены, оклеенные грязненькими обоями в цветочках. Он уходил на улицу, выпивал где-нибудь стакан горькой водки – в одиночку и без закуски. Напряжение души спадало. Потом он возвращался, топил печь и варил пельмени на завтрак. По вечерам Игорь внимательно перечитывал страницы своего неудавшегося романа и одну за другой отправлял их в печку. Бумага вспыхивала, корчилась, становилась черной, рассыпалась в пыль.

«Да, графа Льва Толстого из меня не вышло», – уныло думал Игорь, отправляя в печку очередной лист. Когда вспыхнул, почернел и рассыпался последний, триста двадцать четвертый лист, Игорь раздобыл досок, опилил их в сарае, отполировал наждачной бумагой. Он развел в баночке столярный клей и соорудил стеллаж. Когда высохли клей и лак, Игорь поставил на стеллаж книги. Комната вдруг облагородилась. Удивившись и почувствовав удовлетворение, Игорь продолжил дело благоустройства. Он помыл окно, зашпаклевал и выкрасил пол, купил в магазине картинку. На ней был изображен скалистый берег северного моря. На камне сидела нахохлившаяся чайка. В серо-зеленом небе для чего-то летел самолет. Игорь повесил картину на стену и на этом поставил точку. Книги аккуратно стояли на полке, а звонить Раздрогину не хотелось. Игорь позвонил Куприяну. Куприян сказал, что его хотела видеть Ирина – ей нужен какой-то материал из порта.

– Ладно, зайду, – сказал Игорь. – Как твои успехи?

– Плохо, – скучно сказал Куприян. – Фельетона нет. Выезжаю на пантомимах. Куплеты пою.

– Ты еще и поешь? – съязвил Игорь.

– А что? Я и сапоги чинить могу, – сказал Куприян, не обидевшись.

– Так и чинил бы...

– Нельзя. Я человек интеллигентный, творческий... Слушай, Гарик, а ты не написал бы мне фельетончик? Стихом ты владеешь по большому счету, тему я тебе обговорю, подберем хохмы, найдем поворотики...

– Можно попробовать, – неопределенно сказал Игорь. Куприян продолжал говорить что-то. Игорь не слушал его. Он думал об Ирине. Вспомнилось, как она улыбнулась и порозовела, когда он положил на редакционный стол первые ландыши...

– Ирина Сергеевна в самом деле просила, чтобы я зашел? – спросил Игорь, оборвав рассуждения Куприяна.

– Что? Ирина? Конечно, – сказал Куприян. – С неделю назад она была у нас. Удивилась, что ты здесь и не заходишь. Так не делается в приличном обществе... Значит, ты понял? Завтра в восемь приедешь ко мне, и все обсудим. Фельетон получится по большому счету, – я в этом уверен, как в своей зарплате. И помни, дорогой, что для литературы тебя открыл Куприян Купавин!

Следующим утром Игорь разложил на диване свой гардероб. У него было три пиджака. Один старый, потертый, в пятнах – рабочий. Другой пиджак был серый, с красной искрой, давно еще купленный в Стокгольме за восемнадцать крон. Когда Игорю случалось показывать его приятелям – те разевали рты и просили продать за сколько угодно. Игорь не продавал и не носил его. Кроме того, у него имелась прекрасная черная тужурка с английскими позолоченными пуговицами и шевронами штурмана на рукавах. Надевать ее было совестно – все обращали внимание. В результате получилось так, что Игорь постоянно ходил в одном и том же «рабочем» пиджаке. И впервые ему пришла мысль отправить этот пиджак на покой, когда он собрался в редакцию, к Ирине.

Игорь надел шведский пиджак, с искрой. Во-первых, пиджаку сразу не понравилась прическа. У Игоря волосы свисали на уши, а надо лбом змеились тремя волнами. Пиджак требовал набриолиненного шлема с четким пробором слева. Во-вторых, пиджак запротестовал против морщинок на воротничке. Ему совершенно необходим был воротничок из полированного мрамора. В-третьих, пиджак не удовлетворили галстуки. Прекрасный черный финский галстук был ему органически ненавистен. Два полосатых галстука, которые Игорь предлагал капризному пиджаку, довели его до истерики. Глубокого синего цвета японский галстук с великолепным изображением снежноголовой Фудзиямы вызвал у пиджака стоны и жалобы на судьбу, отдавшую его в руки столь не комильфотного хозяина. Наверное, сам народный артист Кторов не смог бы подобрать этому пиджаку соответствующий галстук. Игорь еще на что-то надеялся. Он надеялся до тех пор, пока не взглянул на брюки.

С тяжелым сердцем Игорь отпорол от тужурки золотые галуны и тщательно повыдергивал нитки. Бритвенным лезвием отрезал английские пуговицы с якорями и пришил на их места обыкновенные черные кружочки. Теперь он был похож на уволенного в запас офицера Военно-Морского Флота. Смирившись с таким видом, Игорь пошел в редакцию.

– Куприян говорил мне, что ты работаешь на спасательном судне, – сказала Ирина. – Напиши что-нибудь героическое. Ведь при спасении людей на море обязательно совершаются подвиги...

– Это не подвиги. Это наша основная работа, – повторил Игорь слова своего капитана. – Мы за нее получаем зарплату, а иногда и премии, – добавил он от себя.

– Очень жаль, – сказала Лескова. – Я думала, что в твоей работе есть элементы героики.

– Нет, – покачал головой Игорь. – Просто это иногда очень трудно. За семь месяцев, которые я работаю на «Нептуне», у нас никого из команды не убило и никто не утонул. Одному матросу переломило позвоночник, так это случилось не во время спасательных работ, а при простой буксировке старой лоханки на кладбище кораблей.

– Какой ужас... – Лескова вздрогнула. – И что же с ним теперь?

– Лежит в больнице. Врачи говорят, что руки у него будут двигаться... Честное слово, те люди, которые терпят аварии, совершают больше героического, чем спасатели.

Он подумал, вздохнул и сказал горько:

– Вот если бы мы, например, сняли рыбаков со льдины, оторвавшейся от берегового припая, тогда бы о нас писали во всех газетах, вплоть до «Известий».

Игорь говорил и внимательно смотрел на Лескову. Что-то изменилось в ней за то время, которое он ее не видел. Он подумал, что она стала красивой...

– Значит, ты не хочешь мне ничего написать? – спросила Ирина.

– Наоборот, очень хочу, – спохватился Игорь. – Можно, конечно, изобразить нас героями. Это нетрудно – выдать немного больше страху, чем бывает на самом деле. Я попробую, если вам это необходимо. Был один смешной случай. Хотите?

– Давай, – сказала Ирина и поудобнее уселась на стуле.

Игорь стал рассказывать:

– Мы снимали у Родшера с камней немецкий пароход. Работали пять дней, уродовались, как тигры, с полной отдачей. За него нам полагалась колоссальная премия – по целому окладу, а то и больше. Потом подошел морской буксир Ленинградского пароходства и стал нам помогать. А у нас кончились уголь и пресная вода. Мы пошли за углем и водой, а тот буксир взял да и сдернул пароход с камней. Вся премия досталась команде того буксира. Смешно?

– Странно, – сказала Ирина. – Вы же работали больше, чем они. Почему вся премия досталась им?

– Таков порядок на морях. Написать об этом случае?

– Как хочешь. Написать можно о любом случае. Главное, как написать, с какой мыслью... Ты что-то делаешь сейчас для Купавина?

– Это он вам сказал?

– Да, сказал, что ты согласился писать для него фельетон. Как обычно, выразил уверенность, что фельетон будет «по большому счету». Почему он в тебя так верит?

– А вы, Ирина Сергеевна, верите в меня? – спросил Игорь.

– Не задумывалась об этом, – сказала Ирина. Она взглянула на часы и поднялась. – Надо пойти пообедать. Пойдем вместе?

Игорь вспомнил, что у него в кармане только пятнадцать рублей, и отказался.

– Я недавно завтракал, – сказал он и подал Лесковой пальто.

Из редакции они вышли вместе.

– Я жду очерк, – сказала Ирина, прощаясь.

– Ну и ты написал ей этот очерк? – спросил Сергей.

– В тот же день, – сказал Игорь. – Я пришел домой и сразу сел писать. Торопился закончить его к восьми, потому что надо было идти к Купавину. Сочинять ему фельетон мне не хотелось. Но что-то надо было делать.

– Ты писал в очерке, как вы жалели, что не получили премию? – спросил Сергей.

– Совсем нет. Честное слово, мы об этом не жалели. Мы только радовались, что этот «Фленсбург» был уже на плаву, когда мы вернулись к Родшеру. «Смелый» стоял у него под бортом и откачивал воду из трюмов. У «Смелого» очень мощные помпы. Мы подошли, помогли откачать воду и заделать пробоины. О премии вспомнили только на обратном пути. Вспомнил второй помощник – он присмотрел себе в универмаге макинтош за две с половиной, и у него не хватало на этот макинтош денег... Отвези меня домой, Сережа. Что-то я устал от твоей кислятины. – Игорь щелкнул ногтем по пустой бутылке. – А завтра у нас с утра выход на Беломорск. Надоело таскать эти баржи... Скорей бы в Арктику.

– Недолго осталось, – сказал Сергей. – Июль кончается.

5

… Наступил август. «Сахалин» уже не работал, готовясь к арктическому плаванию. Старпому пришлось вылезти из каюты, чтобы получать имущество и продукты. Игорь ничем не мог ему помочь. На каждом складе требовалось личное присутствие старпома, на каждой бумажке – его подпись. Григорий Ильич кряхтел, ругался как биндюжник и пил пива в полтора раза больше, чем раньше. Однажды капитан вернулся из штаба отряда в наимрачнейшем состоянии. Он ни за что разбранил вахтенного и, отдуваясь, поднялся на мостик.

– Что случилось? – спросил Игорь, разбиравший в рубке путевые карты.

– Дайте-ка бинокль, – сердито сказал капитан. Лавр Семенович приставил к глазам бинокль и долго смотрел на рейд, пожевывая губами.

– Да, хлебнем мы с вами горюшка... – сказал он, положив бинокль на штурманский стол.

– Что такое? – не понял Игорь.

– Повесили нам на хвост этого обормота, – сказал капитан и еще раз посмотрел в бинокль на рейд.

– Какого?

– Один у нас обормот, – сказал Лавр Семенович и указал рукой на землесос. – Вот он стоит, красуется... Капитан порта отказывался его в море выпускать, да наш начальник уговорил. На условии, что там все будет законвертовано, а команда перейдет на буксир. Выбрали для этого дела «Сахалин» – как образцовое судно. Ах, черт, – Лавр Семенович почесал себе висок, – надо было мне хоть пару фитилей получить от начальства... Сходите туда, Игорь Петрович. Познакомьтесь с его капитаном.

– Я его знаю, – сказал Игорь.

– За бутылкой, должно быть, познакомились? – недоверчиво посмотрел на него капитан.

– В одном году мореходку кончали.

– Ах, так... Это серьезнее. Как он, ничего человечек?

– Первый класс регистра.

– Ну-ну... Хоть поможет нам в плавании.

Лавр Семенович сцепил руки за спиной. Игорь сложил карты по порядку номеров и свернул их в рулон. Походив по рубке, капитан немного успокоился и примирился с судьбой.

– Одно приятно в этом положении, – сказал Лавр Семенович. – Плавание у нас будет автономное. Во всяком случае до Диксона. А там, бог даст, оставим этого обормота. Не погонят же нас с ним во льды...

– А когда выход, неизвестно? – спросил Игорь.

– Послезавтра в ночь, – вы пока молчите. Завтра объявим.

Капитан еще походил по рубке, сказал:

– Скажите старпому, чтобы он распорядился насчет жилья для девяти человек. Сколько у них комсостава, я забыл?

– Командир, механик и электромеханик, – напомнил Игорь.

– Командиру дадим отдельную каюту. Механика и электромеханика разместим вдвоем. Остальных – где есть свободные койки.

– Я передам старпому.

– С картами все в порядке?

– Да. Весь комплект полностью...

Утром «Сахалин» отошел от дебаркадера и стал бортом к землесосу. Улыбающийся Сергей Огурцов забрался на мостик «Сахалина», познакомился с сердитым Лавром Семеновичем, потрепал Игоря по плечу.

– Значит, потащишь меня? Удачно получилось.

– Нам в этой ситуации радости мало, – сказал Игорь.

– Не грусти. Моя посуда добрая, не перевернется.

– Каким ходом вас сюда тащили? – спросил Лавр Семенович.

– Узлов шесть-семь, – сказал Сергей. – Больше не выходило.

– Похоронная процессия, – проворчал Лавр Семенович и спустился с мостика.

– Зато самостоятельное плавание! – крикнул Сергей ему вдогонку.

– Старпом подобрал твоей команде жилплощадь, – сказал Игорь. – Сейчас будете перебираться?

– Нет, завтра с утра. Сейчас пусть народ дырки затыкает. К нам сегодня инспекция Регистра придет конвертовку проверять. Пойду послежу...

Сергей ушел к себе, а Игорь, наведя порядок в рубке, спустился в каюту.

Следующим утром команда землесоса перебралась на буксир. Сразу стало люднее, веселее и суматошнее. После обеда капитан отпустил Игоря, и он с Сергеем поехал в город. Походили по магазинам, купили бритвенные лезвия, сигареты, одеколон, носочки...

– Как твой старпом в море без пива обходиться будет? – спросил Сергей.

– У него стоит ящик в каюте, – ответил Игорь. В каюте у старпома действительно стоял ящик с пивом.

– Надолго ли ему ящика хватит?

– На квас перейдет...

Зашли на почту. Писем не было ни тому ни другому. Игорь написал записку на одной стороне листка: «Сегодня в ночь мы уходим. Потянем на буксире землесос Сережки Огурцова. Мореходность у него (у землесоса, конечно, а не у Сережки) ничтожная. Если нас прихватит ветерком, один морской бог знает, что будет. Желай мне безветренной погоды. Напишу тебе из Диксона недельки через две. Целую твои четыре лапы. Игорь».

Он подрисовал внизу чертика со скучной физиономией и запечатал записку в конверт.

– Пойдем, брат, – сказал он Сергею, бросив письмо в ящик.

Они вышли на улицу. Жарко сияло солнце. Трамваи дребезжали звонками настойчиво и раздраженно, потому что люди пересекали улицу, как им заблагорассудится, не обращая на них внимания. В ворота городского сада текли нарядные пары.

– Почему-то я вдруг уверился, что мы благополучно доберемся до самого Тикси, – сказал Сергей. – Мне очень весело. Захотелось даже подхватить девочку и прогуляться по набережной. Посмотри, вот идут две хорошенькие.

– Очень жарко, – сказал Игорь. – Надо где-нибудь выпить лимонаду.

– С этими влюбленными никогда не проведешь время по-человечески, – засмеялся Сергей. – Хорошо, пойдем пить лимонад. Или помянем двинскую жизнь стаканом доброго вина? – спросил он.

– Можно и так. В ресторацию пойдем?

– А ну ее! Найдем закусочную попроще.

Отыскав такую закусочную, они заняли столик в углу у окна и заказали бутылку шампанского.

– Вкус у тебя, как у первого лорда Адмиралтейства, – вздохнул Игорь. – Взяли бы портвейна, как люди...

– У меня ритуал, – объяснил Сергей. – Я прощаюсь всегда с шампанским. От портвейнов, между прочим, печень портится. А этому Купавину ты написал фельетон?

– Написал. Я в тот день пришел к нему вечером, мы часа два посидели, он рассказал, что ему надо... Потом к его жене в гости пришла Ирина. Татьяна стала чаишко собирать, а я показал Ирине очерк... Она ведь для меня до того дня была только редактором...

Сергей налил шампанского. Они медленно пили шипящее, колкое вино.

Вспомнилась купавинская комната с большим столом посередине. На диване сидит Ирина. Игорь смотрит, как она читает его очерк... Оказалось, что у Лесковой идеальный античный профиль. Она даже напомнила ему какую-то статую из Эрмитажа. Опустив глаза ниже, Игорь выяснил, что у Ирины есть полные покатые плечи, грудь, красивые длинные ноги с круглыми коленями. Ничего этого он раньше не видел. А теперь он видел немного больше, чем надо. От этого чаще забилось сердце.

Не отрываясь от чтения, Ирина сказала:

– Не смотри на меня так пристально. Не думай, что я только и хочу, что загубить в тебе литератора.

Игорь сказал:

– Я и не думаю.

Лескова повернула к нему голову:

– В таком случае это еще более неуместно.

Улыбнувшись леонардовской улыбкой, она стала читать дальше. Перевернув последнюю страницу, Ирина сказала:

– Очерк хороший. Только его надо капитально переделать. Где у тебя люди? Тут все какие-то тросы, скобы, гини, брашпили... А моторист как будто на то и существует, чтобы стоять при помпе. Разве это так на самом деле?

С трудом, отведя взгляд от Ирининых коленей, Игорь сказал:

– Не так, конечно. Моторист может пререкаться с механиком и вахтенным штурманом, может приходить с берега в нетрезвом виде, пачкать мазутом только что выдраенную палубу и не убирать после себя в душевой. Очень неудобные люди эти мотористы и кочегары. На парусных судах было лучше.

Ирина удивилась, подняла брови.

– На кого ты злишься сегодня? – спросила она, скручивая рукопись трубочкой.

– На себя, – сказал Игорь. – Со мной произошло странное. Я всю жизнь думал, что вы только редактор...

– Даже когда принес мне ландыши? – улыбнулась Ирина.

Игорь опустил глаза, ответил честно:

– Тогда была весна и по Неве шел лед. Ландыши я купил себе, а вам отдал их потому, что мне их некуда было деть.

– Спасибо.

– Не стоит. А очерк я перепишу. Вы правы: судно спасают люди, а не лебедки и помпы. Правда, про лебедки писать легче, чем про лебедчиков.

– Садитесь пить чай, – сказала Татьяна. – Не дом, а мастерская по производству литературного ширпотреба...

Без десяти одиннадцать Ирина стала собираться домой. Он тоже поднялся из-за стола и напросился ее провожать. Она долго отказывалась, потом сказала:

– Ну ладно. Только скорей одевайся.

Они спускались по лестнице, Ирина спросила:

– Когда ты принесешь очерк?

– Послезавтра к концу дня. Завтра у меня вахта, – сказал он, – буду целые сутки писать. На судне сейчас делать нечего.

Когда они вышли из дому, Ирина сказала:

– Теперь нам в разные стороны. Иди налево.

– А если я хочу направо? – удивился Игорь.

– Направо пойду я. Все. До свиданья.

Игорь, ничего не понимая, пожал протянутую руку и пошел налево. Оглянувшись, он увидел Ирину на углу улицы. Там стояла машина. Ирина взялась за ручку передней дверцы и тоже оглянулась. Секунду посмотрев на Игоря, она рванула дверцу и скрылась в машине. Машина тронулась и исчезла. Игорь вдруг опьянел и понял, что влюбился.

– Увели женщину... – пробормотал он и медленно пошел домой.

Падал мелкий сухой снежок. Снежинки щекотали нос и щеки. Кошка царапала дверь лапой. Когда он приблизился, кошка жалобно завыла. Игорь погладил кошку и открыл дверь. Кошка задрала хвост, шмыгнула в темное парадное. Он пошел дальше. Он шел и думал об Ирине. Как это неожиданно... А кто увез ее на машине? Может быть, она любит того?..

– Плохо, – сказал Игорь.

Через два дня он послал Лесковой очерк по почте...

– Ты что грустишь? – спросил Сергей. – Шампанское считается веселым вином. Не подрывай репутацию.

– Смотри, – указал Игорь. – Твоя Афанасьевна сидит.

Она сидела за столиком у противоположной стены, в платке, повязанном по-деревенски, в шерстяной кофте с подложенными плечами. Рядом с ней на полу стояла большая базарная сумка. Официантка принесла Афанасьевне полстакана водки и тарелочку с винегретом. Афанасьевна поблагодарила ее, достала из сумки завернутую в бумагу толстую колбасу. Отрезав кусок, она спрятала колбасу обратно в сумку, подперла щеку кулаком. Из глаз выкатились две большие слезы, покатились по коричневым щекам...

– Грустит женщина, – тихо произнес Игорь.

– Загрустишь на ее месте, – сказал Сергей. – Мужа на войне убили, сын – подонок. Больше ни души родной.

Афанасьевна вытерла щеки концом платка, выпила водку, стала медленно есть, глядя поверх столиков и голов немигающими глазами.

– Пойдем отсюда, – шепнул Сергей. – А то увидит нас... Неудобно.

– Пойдем, – сказал Игорь.

Они в один прием допили шампанское и вышли на улицу. Все так же ярко и горячо сияло солнце.

6

– До Диксона осталось тысяча сто двадцать четыре мили, – сказал Игорь, когда двинский плавмаяк остался за кормой. Далеко впереди чернели силуэты последних судов каравана. Сергей Огурцов, не выходивший из рубки с тех пор, когда был выбран якорь, произвел несложный подсчет:

– Семь суток ходу, если будем давать по семь узлов.

– Дались вам эти подсчеты, – проворчал капитан. – За сколько дойдем, за столько и дойдем... Не утонул еще ваш кровосос?

Лавр Семенович взял бинокль, вышел на крыло мостика и долго смотрел назад.

– Волнуется старик, – тихо сказал Игорь и подмигнул Сергею.

– Знаешь, – Сергей наклонился к Игорю, – у него есть приказ рубить буксир в случае чего. Ни под каким видом не спасать и не рисковать людьми... Это ж небывалое дело – землесос по морю тащить, да в Арктике.

– Неплохо, неплохо... – произнес Лавр Семенович, вернувшись в рубку. Он положил бинокль, поскреб отросшую за ночь рыжеватую щетину. – Игорь Петрович, потравите еще сто метров троса. Все-таки скорость станет чуть побольше.

– Есть потравить еще сто метров, – сказал Игорь и пошел на шлюпочную палубу, к буксирной лебедке.

У шлюпки, сонно глядя на исчезающие в утренней дымке сиреневые берега, стоял вахтенный матрос Иван Карпов.

– Привет, командир, – сказал он Игорю. – Ты чего не на мостике?

– С добрым утром, Ваня, – сказал Игорь и надвинул Ивану на нос комсоставскую фуражку, которую тот купил в Двинске. – Куда должен смотреть вахтенный матрос? Как об этом в книжке сказано?

– Вперед, – доложил Иван.

– А ты почему направо смотришь?

– Там вид красивее. – Иван поправил фуражку.

– Ох, – вздохнул Игорь. – Ты и старпому так отвечаешь?

– Старпом не спрашивает. Ему наплевать.

– Давай-ка потравим буксир, – сказал Игорь. – Научился с лебедкой обращаться?

– А как же. Я теперь все знаю, – прихвастнул Иван.

Игорь посмотрел ему в глаза, усмехнулся.

– А каков объем одной тонны мороженой баранины?

– Не знаю, – хмыкнул Иван.

– Вот то-то. Объем одной тонны мороженой баранины равен шестидесяти четырем кубическим футам. Запомни. Будешь плавать на рефрижераторных судах – пригодится. Ну а теперь ближе к делу: какова разрывная прочность этого троса? – Игорь пощелкал ногтем по буксиру.

– Не знаю, – признался Иван, даже не пытаясь изобразить на лице раздумье.

– Ох какой ты серый... Ну, отдавай стопора, матрос Карпов.

– Есть отдавать стопора, товарищ помощник... Иван подошел к лебедке, отдал винтовой стопор, потом ленточный.

– Можно травить? – спросил он.

Игорь открутил еще немного рычаг ленточного стопора.

– Трави.

Иван включил электропитание, повернул штурвал. Лязгнули зубья шестерен. С глухим гулом завращался вал буксирной лебедки. Толстый, витой, маслянистый трос, скребясь по дугам, пополз за борт. Иван подошел к Игорю, стал смотреть, как с вала соскальзывают шлаги троса.

– Могучая машина, – произнес Иван, сунул руку под кожух и погладил трос. Игорь взял его за плечи и отодвинул в сторону.

– Чудило. Прихватит руку тросом – ахнуть не успеешь, как из рукава вынет. Я знаю одного такого героя. Ему пенсию дали маленькую-маленькую...

– Нам до Диксона долго идти? – спросил Иван.

– Не знаю, – сказал Игорь, глядя на удаляющийся землесос и прикидывая, сколько метров троса ушло в воду.

– Разве ты не знаешь расстояние до Диксона?

– Расстояние знаю. Стоп! – скомандовал Игорь.

Иван отступил к штурвальной колонке и выключил лебедку. Потом он наложил стопора и вырубил питание.

– Сколько теперь троса вытравлено? – спросил Иван.

– Метров триста. Ну, я пойду на мостик. Увидишь капитана – моментально делай умные глаза и пристально гляди вперед. Без двадцати восемь зайдешь в рубку, сделаешь там приборочку. Это полагается при сдаче вахты. Усвоил?

– А ты сам не можешь там приборку сделать?

– Мне нельзя. Я комсостав.

– Я с этим комсоставом водку пил... – буркнул Иван.

Игорь взял его за отворот брезентовой куртки, придвинул к себе.

– То было на берегу, – сказал он. – В море ценности существенно переоцениваются, запомни это. И будь ты мне хоть родным дядем, я с тобой в море не выпью ни капли. А если плохо приборку сделаешь, взгрею и заставлю переделать. Усвоил?

– Иди ты к черту.

– Тяжелый ты человек, матрос Карпов, – сказал Игорь, снова надвинул Ивану на нос фуражку и побежал на мостик.

Без двадцати восемь Иван притащил в рубку тяжелую швабру, с которой стекала вода. Он вымыл коричневый линолеум палубы, вынес пепельницу с окурками, протер ветошкой пыль на прокладочном столе, смахнул с дивана папиросный пепел.

– Привыкаем к морскому делу, Иван Иванович? – спросил Сергей Огурцов, по обыкновению улыбаясь и встряхивая волосами.

– Дело нехитрое, – сказал Иван. – Особенно это, – он указал на швабру.

– Но полезное, – добавил Игорь. – У тебя цвет лица переменился так, что любо-дорого смотреть. А в Ленинграде что было? Огурец маринованный, а не человек.

Иван разогнул спину.

– Выбирайте все-таки выражения, товарищ второй помощник капитана.

Игорь засмеялся.

– Можешь называть меня Игорь Петрович, – сказал он. – Товарищ второй помощник капитана – это слишком длинно. Если будешь докладывать о чем-нибудь срочном – упустишь время.

Иван посмотрел на капитана, на рулевого, косившего на него глазом.

– Сказал бы я вам...

Он взял швабру, скрутил ее, взвалил на плечо и вышел из рубки.

– Грубиян ты, Игорь, – сказал Сергей, когда Иван захлопнул за собой дверь рубки. – Нельзя так с человеком.

– Я в шутку.

– Хороши шутки, когда у человека пятна на щеках выступают. Не забывай все-таки, что вы с ним приятели. А сейчас ему приходится «вы» тебе говорить и твои приказания выполнять. К этому сразу не привыкнешь.

– Человек три месяца на судне, – сказал Игорь. – Если бы хотел привыкнуть – привык бы. Вроде ветерок потянул от норд-оста...

– Не «вроде», а верных четыре балла, – строго сказал Лавр Семенович. – Замерьте-ка ветер, Игорь Петрович.

Старший помощник, на ходу застегивая ватник, поднялся на мостик, понюхал воздух, повернувшись к северо-востоку, потом зашел в рубку. Он негромко поздоровался, зевнул в ладонь, подошел к карте, долго смотрел на нее, тяжело опираясь на прокладочный стол. Игорь взял анемометр и вышел на мостик. Анемометр был новой конструкции, непосредственно показывавший на шкале скорость ветра в метрах в секунду.

– Шесть метров, – сказал Игорь, вернувшись в рубку.

– Я же говорил, что четыре балла, – произнес капитан. – Пока четыре... Ну, сдавайте вахту Григорию Ильичу и идите спать. А то вы с одиннадцати часов вечера в рубке...

Игорь посмотрел на капитана, улыбнулся.

– А вы?

– Мое дело капитанское, – сказал Лавр Семенович. – И вы идите вниз, Сергей... как вас дальше?

– Трофимович.

– Идите отдыхать, Сергей Трофимович. Вы пока тут не нужны. Вот к концу дня этот норд-ост волну разведет, тогда приходите.

Сергей подождал, пока Игорь допишет судовой журнал, и вместе с ним пошел вниз.

– Спать ужасно хочется, – признался он, улыбаясь. – Я еще не привык так...

7

К вечеру погода резко ухудшилась. Ветер гнал низко над водой тяжелые фиолетовые облака, рвал пену с гребней волн, стелил ее по воде длинными, узкими полосами. Сергей Огурцов закутался в полушубок и стоял на мостике, глядя назад, где покачивался в волнах его землесос. Время от времени на мостик выходил капитан, поднимал к глазам бинокль, подолгу смотрел на землесос.

– Ничего, пока не валится, – говорил он каждый раз одну и ту же фразу и возвращался в рубку.

Так прошла ночь. Сменялись рулевые, сменялись вахтенные помощники, а Сергей все стоял на мостике. Время от времени он включал прожектор и нащупывал лучом свое судно. Землесос пока вел себя отлично. Даже при пятибалльной волне он не зарывался в воду. В бинокль было видно, как обломившийся гребень волны прокатывается по палубе землесоса. Утром капитан вышел на мостик, обнял Сергея за плечи.

– Не надо так волноваться, Сергей Трофимович, – сказал Лагунов. – Ваш плотик ведет себя в море очень прилично. Сначала мне думалось... – он не договорил, что ему думалось, и закончил: – Я ожидал худшего.

– Если такая волна даст ему в борт, – сказал Сергей, – он перевернется. Это я точно знаю.

– Будем следить за тем, чтобы не поставить его вдоль волны, – сказал Лавр Семенович. – При надобности переменим курс. Торопиться не будем. Вы давайте-ка идите отдыхать. А то у вас уже лицо серое. Куда это годится?

– А у вас коричневое, – сказал Сергей. – Кому лучше?

Они оба рассмеялись.

– Черт его знает, кому из нас сейчас лучше, – произнес Лавр Семенович и спросил: – На Лене есть землесосы?

– Еще нет. Работают там какие-то хилые землечерпалки туземного производства. А Лена – вы же знаете, какая река: фарватеры песком заносит по нескольку раз за навигацию. Вниз судно идет одним фарватером, а через пару недель наверх возвращается уже по другому. Я тем летом прошел от Тикси до Якутска. Трепка нервов, а не плавание. После этого я речников стал уважать...

– Значит, им землесос очень нужен, – сделал вывод Лавр Семенович.

– Позарез. Они два года подряд упрашивают нашу экспедицию привести к ним землесос. Но до этого лета не могли решиться отправить в море столь ненадежную посудину... Сами видите, сколько нервов на нее тратится. Нервы-то бог с ними. Нервы новые вырастут. Лишь бы не даром. Тащишь, тащишь, а она вдруг возьмет да и булькнет... Скорее бы хоть в лед войти, что ли.