Текст книги "Земля заката (СИ)"

Автор книги: Алексей Доронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Он собирался получить обратно свой ключ и подняться в номер, но портье внезапно сделал запрещающий жест. Младший сначала не понял фразы, брошенной скороговоркой через губу.

Потом разобрал: “You have already checked out”. И его пронзила смесь злости и досады от понимания. «Вы уже выписались. Платите за новый день».

Ещё не веря, что такое возможно, он попытался объясниться – мол, выходил только воздухом подышать, ненадолго. Но портье, резко позабыв все русские слова и растеряв свою любезность, сунул Саше под нос заполненный бланк с его, Сашиной подписью. Взгляд выхватил несколько знакомых немецких слов – «отель, заезд, комната, расчёт, выезд, претензий не имею…»

Да уж. Сам виноват, конечно. Читать надо, что подписываешь. Но портье – вот ведь жучара какой оказался! Сжав кулаки, Саша недобро глянул на него, словно прикидывая, куда врезать – в нос или по зубам. Хотя не факт, что решился бы. Но портье моментально считал его намерения и громко крикнул:

– Отто!

Отворилась дверь за стойкой и появился тот самый гориллоподобный детина в комбинезоне, которого Саша видел при заселении. В руке грузчик-дворник-охранник держал дубинку.

– Erklär, Otto!

– Да понял я всё, – буркнул Саша. – Вещи дайте забрать.

– Ждать там, – кивнул портье в сторону выхода.

Саша вышел на улицу, удержавшись от того, чтобы не хлобыстнуть со всей силы дверью. А смысл? Что-то он этим докажет?

Сказать, что он расстроился – это ничего не сказать.

Да что же ему не везёт так сегодня?!

«Это потому, что я выгляжу как простак? Или неправильной национальности? Потому что я русский?!».

И то, и другое было обидно, но первое – ранило больнее. На чужбине у оскорблений особенный привкус. Спасало то, что с детства Александр никогда не внушал себе, что в далёких краях может быть лучше, чем в его родной деревне, в его Прокопе. Поэтому и разочаровываться не приходилось. Даже пронеслась мыслишка, что вот был бы здесь кто-то могучий и наш, он смог бы поставить на место этого гадёныша, который русских людей ни за что ни про что обижает.

Но Младший её прихлопнул, как постельного клопа. Кто защитит? Уполномоченный Виктор Иванов? Или бригадир Кирпич? То-то и оно.

Минут через десять дверь приоткрылась, на крыльцо вылетел Сашин рюкзак.

Чужак в чужой стране. Замёрзший, уставший. В кармане дырка – в прямом смысле. Желудок опять пустой, ноги гудят. Денег нет. Есть три единицы антиквариата. Не золото, конечно, а редкие книги, такие, что не каждый возьмёт. Нужно перекантоваться где-то до утра, а потом пытаться сбыть их. И попробовать продать что-то из вещичек. И табак. Хотя пистолет, ружьё и нож, а также инструменты он точно не станет продавать. Так же как свитеры и чай.

И в эту дыру – больше ни ногой, даже когда разживётся лавэ, как некоторые на далёкой родине называли деньги.

Что ж, опять бомжевать. А в ордынской тюрьме сейчас тюрю дают. А на ярмарках – даже блинами кормят. И репой сладкой, печёной. Эх.

Сначала Данилов сунулся в метро, но там обитали оборванные и немытые то ли хиппи, то ли яппи, которые выглядели дико даже на фоне жителей бедных кварталов и которых считали странными, потому что они против войны и за мир во всём мире. Несмотря на эту «безобидность», спать среди них не хотелось, кто их знает, вдруг зарежут спросонья за то, что он с ружьём.

Из-под чугунного люка в асфальте выбивались струйки пара. Вряд ли это канализация так парит. Видимо, там проложены трубы отопления.

На люке лежали несколько котов, сытых, но неопрятных. Им жилось тут неплохо: бродячих собак на улицах не наблюдалось. Лишь бы китайцы и швейцарцы не добрались.

И в этот момент коты бросились врассыпную. Медленно приподнялся тяжёлый люк, из колодца высунулся тощий субъект в красной вязаной шапке и замусоленной куртке неопределённого цвета, на которой ещё можно было прочитать «…Cola». В руке в перчатке с отодранными «пальцами» зажата острая спица, на которую нанизана связка крыс. Один грызун ещё слабо дергался.

– Hallo! Willst Du eine Ratte, Herr? – произнёс с диковинным шепелявым выговором человек, сам похожий на грызуна из-за выступающих передних зубов, и расхохотался. Должно быть, ему тоже не спалось. А может, он работал дератизатором. Но говорил человек тоном дворецкого, предлагающего лорду тарелку овсянки.

– Nein. Danke. Ауфидерзейн, херр, – даже бесплатно Младший не стал бы жрать крыс из коллектора обитаемого города.

Да, в колодцах тепло и, наверное, там можно переночевать. Но он туда точно не полезет. Что-то Саша слышал про крокодилов в канализации. Или ещё про каких-то тварей. Скорее всего, это враки. Но вот что там могут жить люди, и не самые дружелюбные, это точно. Поэтому он пошел спать в руины. Это было даже привычно.

И вот перед ним пропускной пункт из Внешнего города в Руины. Die Ruinen. Слоёное устройство городов ему уже знакомо, но он первый раз был в трёхступенчатом.

Шлагбаум закрыт. На посту никого не видно, в будке часовых светилось окно. Где-то гавкнула собака. Казалось, что тоже по-немецки.

Судя по табличке, откроются ворота в восемь ноль-ноль.

Но зачем ждать, если забор тянется только метров на тридцать в каждую сторону?

Огородить весь Внешний город никому не под силу, поэтому он легко пересек границу, которая была обозначена только редкими столбиками с табличками «Внимание! Зона Руин не охраняется полицией!». Вроде предупреждают, что дальше идти можно, но на свой страх и риск.

То же самое предупреждение было нанесено по трафарету на асфальт и на бетонные стены зданий. Кое-где виднелся сильно выцветший жёлтый знак, похожий на разлапистого жука. Биологическая опасность.

Чем ближе к Руинам, тем меньше исправных уличных фонарей. А за периметром расстилалась тьма. Хотя, кое-где темноту освещали редкие оранжевые огни. Наверное, костры.

Окна домов этой части города были черны, но он точно слышал голоса, пьяный смех, крики.

Трущобы.

Прошёл под эстакадой, на которой застыл поезд.

U-bahn, вспомнил он. Или S-bahn. Здесь много линий метро, находящихся выше уровня земли.

Во Внутреннем городе даже в переулках было сухо, а тут под снегом стояли лужи, в которых можно утонуть. Видимо, немного потеплело. Снег стал рыхлым. Несколько человек грели руки над костром, разожжённым в старой металлической бочке. Дырявый рекламный баннер, обещавший круиз в рай, растянутый на металлических стойках, служил им палаткой. Взгляды в Сашину сторону не были ни злыми, ни подозрительными. Можно подойти и попроситься к огню, погреться…

Но нет, он ещё пройдёт, оглядится.

Немного отойдя, заметил два силуэта, которые быстро и бесшумно двигались за ним.

Он уже давно вынужденно стал осторожным и подозрительным. И надеялся, что у него есть чутьё, что он физически ощущает каждый взгляд. Только гигантская толпа в порту и на рынке могла перегрузить его «сенсоры». Но уж в таких местах как это, его нюх должен быть начеку.

Тем не менее, двоицу он заметил поздно. Напрягся. Никакая сволочь не оставит его ещё и без вещей. Он и так потерял многое из того, что стоило каторжного труда и мозолей. Хорошо хоть рюкзак всё ещё с ним.

– Салам, – дружелюбно сказал один, поравнявшись. Оба были бородаты, в необычных шапочках, похожих на оладушки, из-под курток выглядывали подолы длинных, ниже колен, рубах. «Афганцы», почему-то промелькнуло в голове.

– И вам Саддам, – стиснув зубы, оговорился Саша и сунул руку за пазуху, нащупав кобуру.

Вспомнилось, как поучал их Борис Николаевич.

«Немцы – не слабаки и не дураки. Могут показаться рохлями… пока не услышат барабан и ласковый, как у мамы, голос фельдфебеля. Тяга к порядку у них внутри. И даже век либерализма её не убил. Все плюсы и минусы связаны с этим. Мне их иногда трудно выносить. Они не злые, но мелочные, широкую душу не понимают. Если достанут, можешь называть свиньями или засранцами. Ничего не будет. Разве что в ответ обзовут. А у мусульман другой менталитет. Вроде с виду сдержанные, но вместо слов сразу за нож хватаются. Смотри, не назови их именами харамных животных. Например, собакой или свиньей. Эти ребята порядочные… пока в своей общине. За её пределами – как повезёт. Если ты для них чужой, всего можно ожидать. Главное, сразу показать, что не прогнёшься, но и не спровоцировать. Будут быковать, скажи скороговоркой «Rechtsschutzversicherungsgesellschaften». Сразу отстанут.

Младший не знал, что это означает. И не смог бы выговорить, а тем более запомнить. Но предостережение не понадобилось.

Первый покрутил было пальцем у виска, но второй ему что-то шепнул, тот присвистнул и оба загомонили: «Eristrussisch. Russisch!».

Младшему почудилось в их словах что-то, похожее на уважение. Будто родственную душу увидели.

Оба ускорили шаг и растворились в ночи, а ему стало малость стыдно, что посчитал обычных прохожих грабителями. Может, они хотели прикурить или вроде того. А может, узнать, кто теперь у русских президент и как им живётся на широких просторах, продают ли они по-прежнему газ и что там ещё раньше продавали… Ему самому стало смешно. «Скажи ещё, что они хотели узнать, как пройти в библиотеку».

Скаро был махровый ксенофоб и в своё время наговорил Саше всякого про разные нации. Смысл был простой – не доверяй никому. А бережёного Бог бережет.

Александр снова брёл по разрушенным улицам, похожим на те, что он видел во всех брошенных городах. Контраст с центром был разительный. Окна без стёкол, провалившиеся крыши, ржавые авто, которые всё-таки оттащили с дорог и утрамбовали в огромные кучи. Но некоторые так и стояли по обочинам. За ними было легко спрятаться, и это напрягало.

Младший оставил цивилизованную часть города далеко позади, но люди жили и здесь, в Руинах.

Своеобразные люди. Тут было много полуночников, и его уже третий раз спрашивали: «Браухст ду медицин?» и один раз на ломанном английском: “Need drugs?”. Как будто переживали, не заболел ли он, не нужны ли лекарства. Но парень конечно понимал, что речь не о медицине, а о наркоте. Он не представлял, что тут употребляют, но ему ничего этого не требовалось. До рассвета ещё далеко.

Ружье доставать из чехла пока не стал, чтобы не провоцировать. Требования города на это место, похоже, не распространялись, но это не означало, что открытое ношение «ствола» никого не будет «агрить». Людей со стволами на виду он тут пока не видел. Может, огнестрел местным не по карману? А может, тут «мода» на какое-то другое оружие? На крайний случай пистолет можно достать быстро, а заодно имеется нож. Кроме этого, нужна уверенность в себе и демонстрация готовности защититься.

Возле здания, где раньше был то ли магазин, то ли кафе, он поравнялся с компанией. Несколько человек шли, освещая себе путь фонарём и весело переговариваясь. И снова полный интернационал – белый мужчина, черный мужчина, здоровый парень с ирокезом непонятно какой расы и две белых женщины. Младший знал этот типаж. Они дарили продажную – а может, не только – любовь желающим.

Гуляки (а как их ещё назвать?) помахали ему. Он кивнул в ответ.

Вся компания с хохотом свернула к заброшенному кафе и скрылась в дверях.

Саша уже основательно замёрз. Слабый ветерок холодил кожу, хотя на градуснике у входа в ночлежку было всего минус три. Морской климат может быть неприятным. Сколько он ещё может тут ходить? Ему срочно надо в тепло.

Снова голоса. Навстречу шла группа каких-то бомжей или гопников, совершая променад по этой мертвой «руиненштрассе» и их маршрут должен был пересечься с его маршрутом. Первым побуждением было чуть свернуть, будто заинтересовавшись зданием с заколоченными окнами. Но он знал, что так делать нельзя. Как и с бродячими собаками, надо не просто не показывать страх, но излучать уверенность.

Саша шёл, как ни в чём не бывало, будто жил тут всю жизнь и это его город, хотя внутри словно пружина сжалась. Они прошли мимо, этот парень был им не интересен. Просто ещё один бомж (и в его случае это не было ошибкой).

Обитатели Руин жили, как оказалось, не только в старых многоэтажках, но и в хибарах, как попало построенных на пустырях. Хибары совсем не похожи были на дома даже небогатых жителей Внешнего города и выглядели так, будто люди соревновались, как сделать их более безумными и корявыми. Какие-то развалюхи из обломков мебели, досок, ящиков и даже картона. Или просто палатки из брезента. Как можно жить в этом зимой? И всё же из труб, торчащих из подобия окон и крыш, шёл дымок. Здесь жили. И, похоже, жили со вкусом. Несмотря на ночное время, из некоторых жилищ слышались голоса, смех и даже зажигательная музыка: то ли индийская, то ли южноамериканская.

Возле одной палатки что-то варилось в котелке на костре.

А на всё это с фасада высокого здания смотрело лицо – ветер и дожди не смогли полностью уничтожить его, потому что рекламный баннер был сделан из чего-то более прочного, чем ткань. Саша не знал, что это за материал, и как такое возможно, но гигантский плакат слабо светился в ничтожном свете костров (или звёзд?). Казалось, что лицо плывёт над Руинами. Неясно было, что именно рекламировал когда-то этот человек, но явно что-то очень нужное. В старом мире.

Нищета везде одинакова. Разве что в более холодном климате она не смогла бы выжить в таких жилищах, там нужен нормальный рубленый или кирпичный дом с толстыми стенами. Хотя, кто знает, что будет тут дальше? Если похолодание действительно идёт.

В одной из высоток слабо светились несколько окон высоко над землей. Это, конечно, не электричество, больше похоже на свечи. «Лучше бы покупали у нас газ и не выёживались. А сейчас хоть лучиной пусть греются», – говаривал со злобным смешком боцман.

У подножья горели ровным огнем несколько бочек. Рядом кучковались люди, которым подходило определение – маргиналы. Ничего оскорбительного. Просто «люди грани». Очень точное. Правда, и к нему подходит.

Прошёл мимо, но при свете бочек успел рассмотреть граффити на стенах. Здесь их было особенно много, причём из разных эпох. Древние граффити полустерты, но почти красивы, а вот современные рисунки отличались пещерным примитивизмом. И их скорее выцарапывали, чем наносили краской.

Возле импровизированного фонаря – наверное, масляного, Младший увидел дикую сцену.

Мимо проходила толстая фрау в накидке вроде пончо из чего-то, похожего на старый половик. Она катила пустую тележку. Откуда-то выскочил, пританцовывая, странный тип в плаще и шляпе, заступил ей дорогу. Он достал руку из кармана, и Младший сначала не понял, что в ней – бутылка или дубинка. Нет. Вместо руки было… нечто. Ниже локтя рука напоминала гибкое щупальце, изгибаясь в любых направлениях. Мутант выписывал в воздухе восьмёрки своей уродливой конечностью, будто гипнотизируя. И напевал что-то вроде “lieber Augustin”.

Фрау подпрыгнула, ускорила шаг. Тип захохотал и попытался схватить её за плечо здоровой рукой. Но, увидев, что от бочки отделились две тени – изобразил улыбку до ушей, поклонился, приподнимая шляпу, и ушёл в темноту, всё так же напевая и приплясывая. Рука-тентакля явно не годилась для драки. Саша видел такую штуку в одном китайском мультике, но в жизни встретилось впервые. Хотя менее экзотичных мутаций он насмотрелся. Тяжело, наверное, с такой конечностью жить… Нужен хороший хирург, чтобы отрезал и зашил, сделал культю. А отрежешь сам – не факт, что выживешь. Хотя жалко терять кисть, даже такую… Наверное, там сросшиеся пальцы и лишняя кожа. Может, раньше их смогли бы разделить и что-то сделать с суставами.

Вот это и есть «сталкер». А то, что он сейчас проделывал – называется словом харрасмент. «Когда-нибудь бедолагу пристрелят за такое поведение, – с жалостью подумал Саша. – А ему ведь просто не хватает человеческой теплоты».

Младший всё ещё искал место для ночлега, ему очень хотелось согреться, поесть и поспать. Снова почувствовал, что за ним кто-то идёт. Парень не ускорился, не стал менять планов, сворачивать. Уже был научен.

Не стал даже оглядываться. Был уверен, что субъект отстанет. Но вышло по-другому. Через пару минут услышал за спиной зловещий шепот:

– Geld! Gibt mir dein Geld… Bitte.

Младший спокойно и не спеша повернулся. Испуга не было. Удивление. Уж очень последнее слово не к месту.

– Give me money, son of a bitch! Ineed! Please! – повторил незнакомец. Теперь Саша смог разглядеть его. Куртка расстегнута, будто этому странному субъекту жарко. Лицо под капюшоном рваного худи – как у клоуна – белое с чёрными подглазьями. А сами глаза красные, злые, как у одного создания из ужастиков, жившего в канализации.

Почему-то совсем не было страшно. Хотя у «клоуна» в руке был нож-выкидуха и он потрясал им, как брелоком, то открывая, то закрывая. Лезвие слегка дребезжало. Но ближе он пока не подходил.

Ярость охватила Младшего – такая сильная, что легко перевесила тревогу от непривычного места и дикой ситуации. Он даже не стал доставать пистолет, а просто сунул руку в карман и прошипел:

– Урою, сука-бля. А ну, пошёл!

Думал, что придётся драться, но грабитель, а может, побирушка, сразу сдулся и сник. Сначала застыл, а потом попятился. Спрятал нож, будто просто игрался с ним. Отошёл на несколько шагов, и уже издалека бросил:

– Arschloch…Russisch Arschloch.

«Мудак. Русский засранец».

Казалось, что он разочарован в лучших чувствах. А потом клошар поплёлся, куда глаза глядят, еле переставляя ноги, как зомби. И исчез за старыми мусорными баками. Наверное, искать более легкую добычу. Или щедрую. Добычу, которая не прошла огонь и медные трубы, и которую можно напугать видом дешёвого тупого китайского ножика, детской игрушки. Добычу, которая не пришла из мифической страны медведей, которую тут многие считали необитаемой. И у которой был нож побольше, пистолет и ружье.

Говорят, что «жизнь в обмен на кошелёк» на ночной улице или лесной дороге – не грабёж, а выгодная сделка, хоть и с применением давления.

Но это нельзя назвать даже попыткой разбоя. Так, забулдыга решил срубить мелочи на опохмелку. Или, скорее, на порцию дури.

Тип назвал его засранцем. Но не гнаться же за ним, чтобы доказать, кто тут «лох».

Если бы он, Александр, выглядел внушительным, сильным, а не дрищеобразным, то этот укурок даже не рыпнулся бы. Пару раз подобные встречи – ещё в скитаниях по России-матушке – заканчивались расквашенным носом, одеждой в грязи от внезапного падения на асфальт. И потерей некоторых ценностей. Но там всё-таки были «свои», поэтому не добивали и даже не всё отбирали.

Его честно предупреждали – не соваться в этот район. Но странник подумал, что после Урала, Орды и Питера ему всё нипочём. И оказался почти прав. Даже в гоп-стоп здесь не умеют.

Как по заказу пошёл холодный дождь, и «руиненштрассе» опустела совсем. Хватит искушать судьбу, срочно надо уже найти пристанище. Этот тощий недоносок – просто котейка по сравнению с теми, с кем Младший сталкивался раньше. Но тем обиднее было бы получить нож в живот от такой перхоти. Или просто заработать грязный рваный порез на лице. А ведь бывает сплошь и рядом, когда даже сильного бойца убивает пьяный мудак. Смерть не знает слов лепо и нелепо.

Так что вроде бы нечего стыдиться.

Младший вспомнил стенд с портретами разыскиваемых преступников в порту. За помощь в их поимке магистрат Гамбурга платил неплохие деньги. Ниже мелким шрифтом было написано, что злодей должен предстать перед судом живым, иначе премия не выплачивалась. Видимо, чтобы не тащили в Ратушу отрезанные головы или скальпы не пойми кого.

Впрочем, это шкура неубитого медведя. Охотником за головами ему точно не быть. И наверняка речь идёт о серьезных грабителях с послужным списком, а не о жалком наркоше в ломке.

Ну и денёк. Сначала обворовали, потом обманули, теперь попытались ограбить.

Хотя чем он недоволен? Сам виноват. Забрался в задницу и удивяется, что манеры тут недостаточно хороши…. Да мироздание уже не намекает, оно просто вопит – «Хватит тут ошиваться, иди, спрячься в норку и поспи»!

Он прошёл мимо панельных домов, которые окрестил «хрущёвками», хотя выглядели они поаккуратнее, чем их российские собратья, несмотря на разрушения. Ни единого огонька, но пойти поискать там ночлег Саша не решился. Ему казалось, что в таких домах есть риск столкнуться с аборигенами. Дождь сменился снегом, воздух уже давно не холодил лицо, а морозил.

Улица была абсолютно пуста. И ландшафт изменился.

Саша почувствовал близость воды. Он понял, что сделал круг и снова находится недалеко от реки – с одной стороны вместо неровной линии зданий фонарик обнаруживал лишь бесконечную матовую черноту и отблески света на ней. Надо быть внимательнее, чтобы не свалиться.

Отсюда хорошо было видно освещённое пятно обитаемой части города, от которой его отделял только «пролив». Младший находился на полуострове, полностью застроенном и закатанном в асфальт и бетон.

На набережной стояли здания, которые наиболее подходили под определение «небоскреб». Вот тут, наверное, можно устраиваться. Похоже, что когда-то это был деловой район. Теперь дела тут могли быть разве что у таких же горемык как он, изгоев и отщепенцев. Мародёрам и разбойникам, да и обычным местным жителям делать здесь нечего.

Здесь он тоже увидел граффити, но все очень старые. Почти ничего не разглядеть.

Огни Внутреннего и Внешнего города светили вдали, ярче, чем костры и бочки. Но были недосягаемы. И он для них.

Перевел дух. Успокоился.

Как и в Питере, и в других виденных Сашей городах, необитаемый сектор Большого Гамбурга оказался в несколько раз больше, чем заселённый.

Никаких следов того, что тут, в деловом когда-то районе, бывают люди. Хотя Саша не совсем понимал, какие именно это могут быть следы? Кучки окаменелого дерьма? Старое кострище? Обглоданные кости мелких животных? Ничего такого не было и в помине, но оно прекрасно могло находиться внутри зданий. «Соберись уже и сделай это», – мысленно прикрикнул он на себя, не понимая причины своей нерешительности. «Наверное, расслабился, пока в относительной безопасности жил на корабле», – предположил Саша и решительно посмотрел на ближайшие дома-башни.

Ему приглянулась крайняя высотка. Наверное, днём с верхних этажей будет открываться неплохой вид на Эльбу. Сейчас же он не видел противоположного берега. Только какое-то судно на вечном приколе.

Высокая и тёмная башня. Луч фонаря не добивает до крыши., Этажей двадцать, должно быть.

Соседнее здание тоже немаленькое, но верхняя половина сильно разрушена. На фасаде выпуклые буквы X-spa… Похоже, офис какой-то компании. Вряд ли центр, где делали спа. Младший читал о такой косметической процедуре. Возможно, spa… – это space Тогда здание могло быть как-то связано с космосом.

Когда-то людям было рукой подать до неба. А сегодня там, на полуобвалившихся этажах ничего, кроме тлена.

Как называлась высотка, куда он сейчас заходит, парень не знал. Но она точно сохранилась лучше всех других поблизости. И она что-то ему напоминала. Напрягся, пытаясь вспомнить, и вдруг его словно дубинкой по голове шарахнуло. Город из старого сна, где они были вместе с дедом и лайкой Арни! Сна, увиденного накануне первой встречи с убийцами и подонками из войска Уполномоченного.

Там тоже была набережная и квартал небоскребов, которые будто бы вырастали из воды. Ему уже встречалось подобное. И в Питере, и в Польше. Но ни одно из тех мест не выглядело так похоже.

Нет, это фантазии. Вещество сна принимает такую форму, в какую мы его помещаем сразу после пробуждения. Никакой мистики. А скитания по тёмным городам – один из самых «популярных» сюжетов, куда он попадал, засыпая по Дороге.

Ограждающие знаки виднелись даже здесь. На аккуратных табличках у каждого из входов в небоскреб и на вбитых в асфальт столбиках по периметру.

Einsturzgefahr .

Betreten verboten !

Видимо это значило: «Опасность обрушения. Вход воспрещен!».

И схематично нарисованное здание, готовое обрушиться на голову схематичного человечка.

Нигде в других краях Александр не видел такой заботы о бродягах и отщепенцах.

А кто ещё сюда полезет?

У входа пристёгнуты ржавыми цепочками ржавые велосипеды, целый ряд.

Двери, когда-то раздвижные, перекошены и заблокированы в закрытом состоянии. Но стекло – многослойное, прочное – почти полностью выбито, и можно спокойно пролезть в этот пролом.

Он проник в вестибюль, посветил по углам и стенам. Будка охранника. Что-то, похожее на карусель, загораживало проход. Вспомнил название – турникет! Хотел перелезть, но потом попробовал толкнуть, и турникет, хоть и очень туго, будто со скрипом, немного повернулся, давая Саше возможность протиснуться.

А вот и название – объёмные большие буквы на противоположной от входа стене. Когда-то здесь была штаб-квартира корпорации или государственной конторы. Александр разобрал слова «European…» и «Agency…». Остальное обвалилось.

Вряд ли это учреждение имело отношение к войне и секретам, подумал он. Слишком слабые меры безопасности. Хотя… здесь не Россия. Тут не знали, что надо тремя заборами всё обнести и тогда диверсанты не пройдут.

Обойдя все помещения первого этажа, решил улечься в небольшой каморке без окон. Похоже, когда-то тут была комната отдыха для персонала или охраны. Синтетическое покрытие на диванчике почернело, стало ломким и твердым. Был пожар? Спать на нём нельзя.

Зато тут сухо, и это важно. В других помещениях кое-где по стенам потёки и запах сырости. Вода – дождевая, разумеется, ни о каком водопроводе и речи быть не может.

В комнатке была вторая дверь, за ней находился санузел с унитазом и раскуроченной вандалами душевой кабиной.

Из стены торчали трубы там, где когда-то была раковина. Разбитая раковина валялась поодаль. Тут кто-то ночевал, но очень давно.

Зато дверь в коридор можно закрыть, повернув защёлку на ручке. Конечно, выбить её – пластиковую – не составит труда, но это даст ему хотя бы время проснуться и схватить оружие. На всякий случай дверь изнутри Саша подпёр небольшим компьютерным столом, а снаружи поставил перед ней коробку, набитую глянцевыми журналами так, словно она всегда тут стояла.

Но сначала он притащил из вестибюля четыре стула, на которых ещё оставалась мягкая обивка, составил их вместе. Достал из рюкзака термоодеяло, сложил запасной свитер вчетверо – под голову вместо подушки. Придирчиво осмотрел своё ложе – пойдёт, он и не в таких условиях ночевал.

Ещё раз зашёл в туалет, ему хотелось рассмотреть получше расписанные кафельные стены.

Среди потока англо – и германоязычной похабщины, нескольких верениц арабской вязи и фраз на совсем диковинных неизвестных ему языках, Саша заметил и несколько русских слов.

Они могли бы пробуждать ностальгию, но заставили задуматься.

Кроме мата, там было одно: «Повторили».

Рядом кто-то вывел слова “Burninhell, dogs!” А вот нарисована свинья на вертеле, над которой поднимался парок.

«Gutes russisches Schwein». Другим почерком.

А над всем этим выцарапан то ли ядерный гриб, то ли интернациональный dick с яйцами.

Младший фыркнул, вернулся в «спальню». Он давно поднаторел в обогреве подобных помещений. Поэтому развёл костерок именно такого размера, чтобы не угореть, но и не очень мёрзнуть. Всё имеющееся оружие привычно положил поближе, пистолет и нож – под «подушку», ружьё – на расстоянии вытянутой руки. Жаль, теплого спального мешка нет. Но зато вряд ли здесь есть клопы.

Давно заброшенное помещение обладало аурой пещеры, а не построенного людьми небоскрёба. На потолке в углу висела огромная паутина, правда без паука. Замёрз, бедняга.

Где-то в простенках слышны шорохи. Раз или два ему показалось, что пищат и суетятся мыши. Но Младший не боялся ни мышей, ни крыс, только подвесил рюкзак повыше, зная повадки грызунов. Потом улёгся на импровизированную кровать и моментально вырубился.

Сначала был калейдоскоп картинок.

Потом он увидел себя в том же разбитом туалете, у раковины. Во сне та была на месте. Он поворачивает рукоятку крана. Руки чёрные, липкие, то ли в мазуте, то ли в рыбьих внутренностях, то ли ещё в какой-то дряни.

Пытается их отмыть, но мыла нет, а вода течёт тонкой струйкой.

«Не трогай. Запачкаешься», – говорит он женщине, стоящей позади.

«Ты изменился», – будто бы отвечает она. Но не подходит близко.

Он что-то отвечает, пытается открыть кран сильней. Рука соскальзывает. Наконец, ломается вентиль. И вода идёт широкой струей, быстро переполняет раковину, водопадом стекает на пол. И становится густой и черной. Липнет, а не отмывает.

Проснулся.

Холодно. Через щель под дверью видно, что в коридоре уже светло.

– Снаружи, – ответил он сам себе. – Это только снаружи. Никто не меняется.

Вот так игра воображения. Ничего она такого не говорила. И не было в её голосе осуждения. Да и её самой не было, даже во сне. Просто набор образов и картинок. Плюс попытка интерпретации разумом океана своего бессознательного.

Зубы стучат. На душе… почему-то такая же чёрная дрянь и слизь.

Это пройдет.

Может, воспринимать всё, как одну из тех игр, в которые играл в детстве?

Нет, так можно тронуться. Всерьёз.

Данилов-младший не верил в сны и знаки, о которых говорила его бабушка. Верил в разум и науку.

Провел по лицу. Щетина.

Надо не забывать бриться. Иначе будешь выглядеть не брутально, а как бродяга-доходяга.

И привести себя в порядок. В цивилизованном месте нельзя выглядеть как клошар, могут не пустить в центр города. Если задержится тут надолго, придётся поискать цирюльника. Подстричься сам он не сможет. И, раз его напрягает ходить в общественные бани, то нужно выбирать для жилья место, где есть душ в конце коридора. Или хотя бы снег топить и обтираться. Чистотой нельзя пренебрегать, если живёшь не в лесу.

Вместо физзарядки решил пробежаться по этажам. И в этом было не только стремление к барышу, но и привычный азарт охотника или грибника. Судя по первому этажу, вандалы и мародёры тут побывали. Но ещё один внимательный осмотр этому зданию не повредит. Ведь даже за степлер и другую канцелярскую мелочевку можно выручить немного медяков. Да и крепёж, где получится, надо повыкручивать. Вряд ли местные до этого додумались.

Створки дверей одного из лифтов в вестибюле были наполовину открыты и перекошены. Осторожно заглянув в колодец, Саша совсем близко увидел крышу кабины с откинутым люком. Он даже не стал гадать, что тут произошло. Может, кто-то спасал застрявших в лифте людей в тот самый страшный первый день. А может, много лет спустя, какой-нибудь старатель пытался через шахту лифта проникнуть в подвал, поискать там «сокровища». Да мало ли, что ещё могло случиться.

Он потратил около часа на осмотр и полностью забил свой «инвентарь», не обойдя даже четверти здания. Целый мешок хабара. Это вселяло оптимизм. Правда, в основном сегодняшняя добыча сгодится только старьевщикам.