Текст книги "Грубое совершенство (СИ)"
Автор книги: Александра Виноградова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
Его голова была каменной глыбой, которую он с трудом повернул в сторону двоих. Огоньки из под маленьких свечек на столе тепло подсвечивали их улыбающиеся лица. Вот уже бабочки, цветочки и листики порхают вокруг них, создавая сказочную обстановку.
Кейн Уинтер поверил своему напарнику, в то, что Флойд имеет несколько имен и фальшивое прошлое, знал, в скольких литрах крови тот искупался, знал, что за этой улыбкой прячется беспощадный хищник, подобный ему, но он не верил, что Ада Форстерс могла предать его.
А может, действительно могла?
Научи меня бороться.
«Жизнь слишком коротка, чтобы унывать от глупостей, связанных с твоим парнем,» – крутилась фраза А́льберта в голове.
Может, он прав? Я настолько поникла, что мой опущенный нос достает холодного асфальта улицы, теплого деревянного пола в доме или грязных плиток в школе?
– Но ведь это не просто проблемы, – вернулась я к прежней мысли, которая заставила меня разочарованно выдохнуть. – Это человек, у которого руки испачканы в литрах крови. И он уже никогда не смоет ее. Она стала его частью, втерлась в ткань эпидермиса и стала основной ее составляющей.
Всё, Кейн, всё.
– Поговорим? – серьезный бас заставил встрепенуться, чуть прыгнув на месте. Он был знаком, доносился за холодным металлом моего локера, в который я намертво вцепилась пальцами.
Быстро убрав необходимые учебники в портфель, я сглотнула, взяла волю в кулак и закрыла дверь шкафчика, встретившись с янтарно-желтыми глазами, чуть прищуренными в незнакомом сомнении.
Руки Уинтера были заложены за спину, что меня чуть припугнуло.
– Говори, – скромно ответила я. Пришлось запредельно потрудиться, чтобы натянуть улыбку.
Он усмехнулся, осмотрев меня с ног до головы, и показал свои руки, которые недолго покоились за спиной.
Прямо перед мои лицом красовались три ярко-красные розы, завораживающие и одновременно довольно пугающие. Лепестки были такими свежими, а их аромат удачно врезался мне в нос, словно их только что и сорвали.
– Это тебе, – ухмылка медленно всплыла на его лице.
– Розы? Эээ... Три розы?
– Да, три розы.
– Ты знаешь приметы... что-то вроде "четное количество цветков – живому, нечетное – мертвому."
– Не верю в приметы. Да и не слышал об этой никогда.
– В Америке так принято... – я встрепенулась. Хоть я так же не верю в приметы и считаю это высокогорным бредом, ситуация с цветами – то, во что ты веришь независимо от своих предрассудков и принципов, заставило меня сглотнуть.
– Глупый, запомни, что живому дарят четное число цветов, – я еле породила на лице улыбку, приняв "букет". – Две, четыре или шесть, и так далее. Цифру, делящуюся на два.
Мы помолчали с минуту, перекидываясь неоднозначными взглядами. Затем Уинтер просто пошел вперед по коридору, нехотя позвав рукой за собой.
Я поддалась.
Мы шли долго, ответственно, как-то вдумчиво, и я даже начинала считать шаги. Десять от кабинета директора – повернули направо, дойдя до кабинета физики, где должен был быть сейчас у меня урок. Двадцать семь от физики – налево, в совершенно незнакомый мне коридор. Он был темным, хоть глаз выколи, лампы были вывернуты – все породило во мне глубокий страх и даже легкую дрожь.
Ноги предательски дрожали, намекая, что лучше мне сейчас пойти на урок. Но Кейн так уверенно улыбался и шел к неизвестной цели, что я глубоко вздохнула, чтобы шаги стали увереннее. Я знала, что могу доверять ему.
В следующую секунду он взял меня за руку, начал нежно поглаживать пальцы, продолжая вести по темному коридору.
– А... а к-куда мы?
– Да ты замерзла, похоже! – взгляд парня искрился волнением, но это было мимолетно – прямо на пару секунд. – Ничего, нам осталось недолго идти.
И мы шли и шли... Казалось, этот коридор был бесконечен, но что больше меня тревожило, – я не знала о его существовании в этой школе. Даже и так, всё обоснованно, ведь школа не дарила мне интереса к своим стенам, коридорам и кабинетам. Откровенно говоря, мне было плевать.
– Скоро выпускной, да? – продолжая смотреть далеко вперед, монотонно задал Кейн.
– Д-да, – я робко кивнула, прижавшись к накаченному предплечью.
Затем на взор бросилась масса старых локеров, запертых дверей кабинетов. Я рассмотрела таблички кабинета математики и лаборатории по химии. Но я мгновенно отпрянула от столь забытых богом вещах, когда увидела мужской силуэт. С мерой приближения я могла детальнее его рассмотреть.
Джек.
Это был Джек, тот самый его друг, который с первого дня моего обучения здесь был мне противен. Немыслимо противен.
На его щеке появился какой-то свежий небольшой шрам, прямо под левом глазом. Но я быстро забыла об этой мысли, когда тот заявил:
– И почему ты раньше на это не решился, дружище? – он взглянул на Уинтера, и я последовала его примеру.
Ноги задрожали сильнее, ведь я моментально заметила, как на лице первого возросла странная, такая дьявольская ухмылка, а ладонь крепче сжала мою, практически до боли.
– Что происходит? – как можно спокойнее задала я, но та дрожь, пронзившая мое тело, открыто выдавала мой страх.
– Знаешь, – парень серьезно и вдумчиво рассматривал грязный пол, – я еще могу простить всякие глупости по типу недоверия и страха моего жизненного выбора, Ада, – Кейн сглотнул, – но я еще никогда не прощал предательства.
– Что? О чем ты? – одышка быстро подступила к горлу, словно меня начали душить. Лёгкие буквально разрывались от недостатка кислорода.
Я захотела вырваться из захвата, но лишь вскрикнула от того, с какой силой он задержал мою руку. Цветы полетели на пол.
– Я все знаю, Ада, – Уинтер медленно перенес взгляд на меня, и его глаза странно заблестели в темноте, словно две яркие звезды на небе, прямо как в моих снах. Он был прекрасен, но в то же время неимоверно чудовищен.
– Что ты знаешь?! – я только яростнее начала выбираться из захвата, но слабость из-за страха пришла как некстати. – Ответь мне!
– Я приготовил вам "номер", – залился смехом Джек и кивнул на небольшую дверь рядом с собой.
Табличка, что покоилась на стене, была с надписью, которую я не могла разобрать из-за множество царапин на материале, из которого она была сделана.
Словно смерч, он молниеносно подвел меня к двери, которая уже была открыта благодаря его напарнику.
Быстро толкнул меня внутрь, и от таких порывов я не смогла удержаться на ногах. Пол был липким и холодным, таким же, какой я подозревала душу Уинтера на данный момент.
Судорожно осмотрелась – вонь ударила в нос, но в считанные секунды я запретила ему вдыхать столь чудные ароматы дерьма. Да, дерьма, ведь кругом в ряд рассыпалась масса унитазов и грязных раковин. Я поняла, что это старый туалет.
– Ты знаешь, что делать, – прошептал Уинтер в проем. Ему ответили: "Я все проконтролирую", и дверь мгновенно закрылась. Хлопок эхом раздался по комнате, отчего у меня тут же заболела голова.
Кейн двинулся ко мне, долго рассматривал мои ноги, которые были оголены джинсовыми шортиками. Горькие слезы дали о себе знать, и я не могла четко рассмотреть этого дьявола.
Словно какую-то вещь, он с отвращением поднял меня с пола и кинул на небольшое возвышение у раковин, и холод пробрался дальше, а страх завладел окончательно моим сознанием.
Я отчаянно вжалась в грязные плиты, найдя в себе силы не поддаваться его манипуляциям – мускулистой рукой он раздвигал мои ноги.
– Нет!!! – громко, что только было мочи, взвизгнула я.
– Заткнись! – властно потребовал парень, с невероятной мощью ударив меня по щеке. Кровь из носа и усиление боли в голове не заставили себя ждать.
В следующую секунду он безжалостно разорвал на мне майку и принялся так же целенаправленно дергать джинсовую ткань моих шорт.
– Кейн!!! – скулила я, вжавшись в холодную плитку стены туалета сильнее.
Прошу, Боже, дай мне силы. Дай мне силы оттолкнуть эти массивы мускул.
Прошу тебя!
Я никогда не просила о чем-то тебя, Боже. Никогда не обращалась к тебе за помощью, когда мне было больно. А боль я испытывала много раз за свои восемнадцать лет.
Но прошу тебя сейчас. Пусть все это будет страшным сном! Кейн Уинтер, мой Кейн Уинтер, не должен быть таким!!! Его глаза не должны быть такими красными и слезными, пот не должен струиться по его шее, а руки не должны разрывать на мне одежду, чтобы сотворить гнусные поступки. Прошу, Боже! Боже, ты же есть на этом свете?
В Библии сказано, что ты слышишь каждого и исполняешь его мольбу!!! Так где же ты сейчас?!
Почему я вижу эту ярость в глазах, а боль так и распирает внутри?!
Тебя нет.
И я это осознала.
– Повеселимся! – дьявол молниеносно сбросил абсолютно все бельё с меня.
Во мне нет силы, чтобы ответить ему. Нет ничего, кроме дрожи!
– Не надо!!! – предательски дрожащими грязными руками схватила ткань черной рубашки. – Прошу!!! – горячие слёзы струились по моим щекам, но я продолжала взывать о помощи ко всем богам на свете.
Боль, мерзость, отвращение разорвали всю мою плоть, когда парень исполнил задуманное.
Рассудок помутился – я не понимала, что сейчас происходит. Звуки приглушились.
– Да, вот так, – выдохнул Уинтер, и я перестала стараться защитить себя. – Молодец, девочка.
Кейн превратился в массу зловонной грязи, которой меня измазали, чтобы выставить на посмешище.
Он вернулся.
Сквозь невыносимую боль и помутнение в глазах я осознала, что он вернулся. Вернулся тот, кто студит кровь в жилах. Вернулся тот, кого боится не только весь Даллас, но и за его пределами. Вернулся тот, чье имя я вновь боюсь произносить вслух.
Я со слезами на глазах наблюдала, как он пыхтит, продолжая доставлять мне немыслимую физическую боль. Капли пота медленно струились по горячему лбу, а зрачки янтарных глаз были кардинально расширены. Мне даже казалось, что его подменили.
Что значит любить кого-либо? Значит желать ему блага и делать его, когда возможно.
И он... уже не любил меня.
Чем сердце просторнее, тем более вмещает в себе любимых; чем грешнее, тем оно теснее, тем менее оно способно вмещать в себе любимых – до того, что оно ограничивается любовью только к себе и то ложной; любим себя в предметах, недостойных бессмертной души.
Одышка...
Слабость в конечностях...
Немыслимая боль в животе...
– Было забавно, – раздражающе прохрипел парень. От этого голоса мне захотелось громко вскрикнуть и сорвать волосы с головы, разодрать собственную плоть в клочья, потому что мне было больно.
Я сходила с ума. Категорически больно осознавать, что Кейн Уинтер, мой Кейн Уинтер, сделал это.
Но он был уже не моим.
Шмыгнув носом, парень направился вперед, а я продолжала, дрожа, слабо передвигаться по темной и холодной местности. Холод пробрал до самых костей.
До слез оставались считанные секунды. Такие горячие и обильные, они шли, медленно струясь по моим щекам, будто стараясь меня согреть и утешить. Но мне не становилось теплее, не становилось легче. Мне становилось больнее.
Картина за картинкой в глаза бросался тот хищный взгляд, который менялся на теплый и любящий, затем снова на ледяной и мрачный, затем на страстный и играющий. Вот мы прогуливаемся по лесу, болтаем на уроках, не обращая внимания на замечания, а вот он прижимает меня к стене, сдирая шорты... Вот он вырисовывает пальцем на моей спине сердечко, а я дую в его кашу, чтобы она остыла и медсестра не ругала меня за недосмотр, а теперь изображение, где он дьявольски ухмыляется и принимается делать...
Какие мысли должны меня посещать? Мысли о суициде? Я никогда не видела смысла в том, чтобы совершать суицид по причине изнасилования, не понимала, что это действительно доставляет психологическую травму. Но теперь понимаю.
Ведь я одна из них.
Я умираю...
Моя душа покидает меня...
Но это не самоубийство...
Это убийство...
Под дых.
Не оставить живого места!
Не оставить.
Живого.
Места!
Получай!
Получай!
Получай!
– Ки, прекрати так колотить этого засранца! Он не отдал нам всего лишь сотню тысяч кэша. Мы должны были его только припугнуть, – слышу смех вокруг и на пару секунд останавливаюсь, позволив кулаку нависнуть в воздухе.
Не видя смысла в произнесенных словах, продолжаю колотить провинившегося по морде.
– Она предала меня! Предала!!! – мой кулак полностью умылся в алой крови, местами уже подсохшей. Но я продолжал выплескивать на жертве всю свою энергию. – Предала! – и снова удар. И еще. И еще. Сухой хрип звенит в моих ушах, и глаза страдальца перестают реагировать на свет. Веки мгновенно тяжелеют, конечности тоже – самая, что ни на есть, обычная для меня картина. – Я же тебя знаю с детства!!! – заорал я что было мочи, схватив умершего парня двадцати лет за воротник. Передо мной встало лицо Ады. Ады Форстерс! Милое моему сердцу личико улыбающейся девочки...
Оно резко меняется на опухшую от слез морду измученного животного. Вся в слезах она просит меня остановиться. Отрывки глушат мое сознание, отчего хочется взвыть, словно волк на Луну. Бешеный ритм сердца ударяет в голову, и смех, и разговоры вокруг приглушаются. В желудке всё сворачивается, хочет вырваться наружу, прямо на свежий труп. Сдерживаюсь. – ... с детства...
– Он хорошо над ней поработал, – с ухмылкой заявил Джек, заставив меня обратить на него свой озлобленный взгляд.
– Ты про эту девчонку... Аду, кажется? – Леон пнул кровавый труп. – Нам здесь делать нечего. Идём.
Все двинулись вперёд, к недостроенной бетонной лестнице, ведущей прямо к нашим мотоциклам.
Одышка подступала к моим легким, головокружение тоже не заставило себя ждать. Крупные капли пота желали охладить мое тело, но им не удастся еще очень долго потушить тот огонь, разрывающий все на своём пути внутри меня.
– Тогда давай убьем его!!! – еще громче крикнул, что аж запершило в горле. – Убьем Флойда! Мы так давно желали этого, Ли!!! Они заодно, и я не могу с этим смириться!!!
Леон устало вздохнул и в пол оборота провозгласил:
– Расслабься. Это же все неправда, – пятеро остальных пустили смешки в свои кулаки.
У меня задергался глаз, затем задрожали руки, а стены заброшки буквально начали рушиться вокруг, поднимая клубы пыли.
Я отчетливо мог слышать свое сердцебиение и дыхание. И ещё крик... Звонкий крик Ады Форстерс, умоляющий прекратить злые деяния.
Все, мир постепенно преобретает кардинально другой оттенок:
– Чт.. чт-то?
– То, Кейн. Я соврал. С. О. В. Р. А. Л. Так понятнее? – он ухмыльнулся, а в глазах блеснула львиная доля победы.
– Они не заодно. Больше скажу, она даже не знает, кто такой Альберт. Для нее он – официант кафешки. Всё, – быстро дополнил Джек, так же искривившись в злорадной ухмылке.
Всё.
Всё.
Всё.
Казалось, мое сердце остановилось – я принялся учащенно дышать, а слезы моментально брызнули из глаз.
Изображение расплылось, а затем кардинально помутнело. Яростно схватился за волосы, начиная драть костяшками пальцев кожу головы. Я медленно сбросил свою куртку, ведь знал, что она могла в считанные секунды воспламениться от концентрации того жара внутри меня.
– Да ладно, Ки. Жизнь – одна большая банановая кожура. Ты поскользнулся. Шлеп! С кем не бывает... Мне нравились эти крики, ты так долго наслаждался ею. Забавно.
– Главное, что ты теперь с нами в строю. Снова. И не убежишь в зону любви и романтики. Есть только кровь, Уинтер. Помнишь, каким слабаком мы тебя нашли? Да ты был готов в штаны наложить.
Я не мог разобрать всех голосов. Доносилось только мое родное имя, остальное было похоже на колокольный звон, смешанный с неразборчивым шепотом.
Острые иглы вонзились в кожу, под ногти, в глаза, а кинжалы во все жизненно важные органы.
Что я наделал?
Что я наделал, черт меня дери?
Серые ботинки отчетливо терлись о бетон, как и мои колени, на которых я карабкался к мутному черному пятну в трех метрах от меня. Сил не было встать, мне будто отрубили ноги, а сила воли была настолько сильна, отчего, что было мочи, добирался без ног.
– Ки, не делай глупости... Все равно ты бы расстался с этой шлюхой.
Последнее слово я услышал запредельно отчетливо даже при условии, что мои уши отказывались что-либо слышать:
– Шлюхой? – я усмехнулся, найдя в себе силы приподнять одну ногу на подошву. Затем осилил и вторую. – Шлюхой?! – изображение моментально прояснилось, замахиваюсь и, сконцентрировав всю мощь в своем кулаке, ударяю Ли по мерзкой морде, которая вызывала у меня теперь открытое отвращение. Я хотел убить его! Убить! Убить! Убить! Видеть его кровь, разлитую по грязному материалу этой заброшки. Убить!
Убить!
– Взять его! – выпалил мужчина, когда я собирался врезать ему еще. Масса мускул охватила меня за предплечья, отчего я начал рычать.
– Отпустите! Ты – сраное дерьмо, Леон! Чтоб ты сдох! Чтобы тебе выкололи второй глаз! Чтоб ты ослеп и не видел никогда счастья в этой жизни! Я хочу, чтобы ты сдох. О, как я хочу, чтобы ты сдох. Я бы праздновал это событие долго, наслаждался бы каждой секундочкой.
– Ты думаешь меня своими проклятиями напугать? – он усмехнулся, взглянув на свою черную кожаную перчатку, которая была испачкана в крови из под разбитой губы и пыли. – Сейчас по-другому заговоришь, – он ухмыльнулся и кивнул парням.
Меня моментально приложили лицом к земле. Сначала я чувствовал легкие пинки по грудной клетке, но стоило Леону зарядить мне по лицу со всей своей мощи, парни перестали робеть и пустились во все тяжкие.
Первые минуты были самыми незаметными, ведь я думал только об Аде Форстерс. Затем я понял, что мои напарники в отличии владеют всеми приемами, которым нас обучили. Черт, да они просто молодцы – идеально целятся в жизненно важные органы. Гордость Леона.
Уже через пятнадцать минут танца ненависти и боли я срыгивал кровью, а тело окончательно перестало меня слушаться. Я не чувствовал свои конечности. Отлично. Если бы ощущал поверхности, вновь бы вспомнил, как касался девственного тела Форстерс.
– Он плачет, – услышал я прямо над ухом. Все остановились, но я бы хотел продолжения. Пожалуйста, просто убейте меня! Единственное, что я сейчас заслужил, это смерть.
Говорить я не мог, зато предельно четко формулировал свои мысли, даже если бывшие друзья извращались над моей головой.
Слезы. Ада Форстерс. Моя Ада Форстерс.
Гора пыли восседала на мои глаза, моментально покидая их вместе со слезами. Парни продолжали усмехаться над моим состоянием. Их изображение было мутным, и я даже не мог нормально сфокусировать свой летящий взгляд.
– Подумай над своим поведением, Ки, – сухо и так мерзко прохрипел Леон, двигаясь куда-то. Масса ботинок шуршала поодаль от меня, и я лишь тяжко выдохнул.
– А..да... – с выдохом пронзил я и, словно по моему велению, желанный образ проявился передо мной. – Род... на... я, – не унимался я, жаждая только прикоснуться к этому личику.
Дикое желание взяло свое и сила прилила к моей руке, которая осторожно и довольно медленно потянулась к лицу этой великолепной девушки, которую я испортил. Я испортил эту великолепную куколку, сорвал розу с грядки, разорвав в клочья.
Только рука подлетела к коже, картинка моментально потухла – улыбчивое личико разорвалось в клочья, и я вновь рассмотрел мрачные серые стены заброшки.
И теперь в воздухе висели только мои тяжелые вдохи с легким и абсолютно неконтролируемым постаныванием.
Всё.
Всё.
Всё.
Я могу подделать улыбку.
Вот уже несколько недель Кейн Уинтер реабилитировался в лечебнице Хейзел, тренируя собственное дыхание, чтобы не разреветься, как маленький мальчишка.
В детстве он спокойно мог это делать, ведь просто в свою очередь был не способен постоять за себя. Он скитался под облаком гнета девочек и мальчиков, которые всячески материли его бранными словами, услышанными от мисс Дриф. Воспитательница и не боялась выражений при детях.
Он терпел. Терпел всё без исключения, пока не являлась храбрая девочка со светло-русыми волосами и улыбкой на лице. В глазах – храбрость и вдохновение, он видел в ней супергероя.
Она и была его героем.
Постоянное молчание, уход в свои мысли, иногда слезы, сопровождаемые беспощадной болью в сердце. Это была ломка. Болело всё. Судороги, казалось, били его с такой силой, что кости не выдержат и раскрошатся.
В эту пятницу ему было особенно больно. Ужас танцевал страстный танец с болью и виной под музыку губительный всхлипов.
Сегодня годовщина смерти его брата-близнеца. Его частички, которая ушла в самый неподходящий момент. Она ушла из-за него, а что по итогу? Он превратился в харизматичного братца, но страшным убийцей? Именно. Стив Уинтер и в глаза бы такому человеку не посмотрел.
Парень всё время рассуждал о брате, как о настоящем придурке, который не понимает этой жизни, отдаваясь лишь порывам молодости, повсеместно веселясь. Но чёрт! Как же он мог упустить то, что Стивен Уинтер подавал ему яркий пример того, как нужно жить в этом мире! Свободно и весело, рискуя.
А кто не рискует, тот не пьет шампанского!
Отчаянные выдохи Хейзел никогда не оставались без внимания парня. Обрабатывая раны или меняя ампулы химических растворов, она жалобно смотрела на серьезного Уинтера, не моргая смотрящего в потолок, вздыхала, забирала прохладный поднос с препаратами, оставляя парня наедине с самим собой. Она бы хотела сказать ему хотя бы слова ободрения и даже вскрикнуть, чтобы он подал хоть какой-то писк в ответ. Но даже ей казалось, что Уинтер непоколебим. Он в мыслях, он рассуждает в голове, а язык онемел в нежелании работать на такого козла.
Глубокий вдох, глаза плотно сжаты, чистка горла и новый поток мыслей.
Как там Ада Форстерс?
Как поживает ее бабушка?
Все ли с ней в порядке?
Кейн довел её...
Он настоящий козел...
Он идиот.
Он придурок.
Он глупец.
Когда ему объявили то, что тот услышал о связи Флойда и Ады, буквально сошел с ума – уже не мог нормально думать и отдавать отчёт своим мыслям и поступкам.
Хотя...
Ему нет оправдания, ведь то, что он сделал, не заслуживает прощения. Оно заслуживает смерти.
– Может все-таки ляжешь на нормальную постель и не будешь морозить тело на холодном металле кушетки? – Хейзел нервно дернула парня за ногу.
У нее всегда были проблемы с носом... Вазомоторный ринит, кажется. Одышки и громкое дыхание постоянно сопровождали ее, но, когда она злится, все гораздо усугубляется.
Кейн и ухом сначала не повел, но вскоре хрипло подал голос:
– Я не заслуживаю мягкой постели. Эта холодная кушетка – просто цветочки. У тебя нет каких-нибудь игольчатых кушеток? Или можно раскаленные угли сюда положить. Я на них лягу, хоть немного успокоившись. Да, – парень даже замечтался, погладив кончиками пальцев ледяной металл, – было бы великолепно.
Свет с трудом пробивался сквозь жалюзи, висящие на единственном окне палаты. Стены обволакивали металлические блики, дарящие еще больше холодных оттенков. Не надо солнца, не надо тепла. Есть лишь холод.
Свет от ламп был приглушен, изредка одна из них поблескивала в углу, придавая легкой нервозности каждому посетителю этого места, где Хейзел профессионально производит чистку организма, обрабатывает раны или же следит за такими же, как и Уинтер.
Что он скажет девушке?
Может, ему сразу застрелиться? Кажется, Ада Форстерс такого точно будет не против. Да.
– Помню, – медсестра прочистила горло и присела на металлический стул близ небольшого столика с препаратами, то бишь и рядом с Кейном, – как Ада плакала, как она переживала за тебя в день огнестрельного ранения. Черт, она была такой милой и, казалось, она сейчас умрет из-за боли в груди. А эта боль была из-за тебя! Прострелили не тебя, а ее. И я знаю, что ты сделал Уинтер. Ты... Ты придурок! Не думала, что такой стратегик, как ты, вообще поддастся гнету лжи. Но, Уинтер, ты... Ты был не в своем уме, и это требует понимая. Но... Ошибки не воротишь, ты не найдешь машины времени, признайся себе уже! Хватит лежать здесь, как тушка, скоро начну тебя резать, а ты этого и не заметишь!
– Отличная идея, Хейзел. Я готов.
– Уинтер! – взвизгнула девушка, и пациент медленно обратил свой взгляд к ней. Даже шея заныла от отека. – Ты должен попробовать... Вернуть все на место.
– Нет смысла в извинениях, и не уговаривая меня.
– Я не о том! – девушка действительно нервничала, отчего нос забился сильнее, и одышка переросла в более сложную степень. – Просто... Просто поговори! Поверь мне, тебе не будет легче, если ты не поговоришь с ней. Песок будет медленно уходить сквозь пальцы, а ты так и будешь здесь валяться, мешая мне работать и есть! – скороговоркой всплеснула она.
Но он не мог. Что-то вроде крепких наручников сковывало его конечности, когда он думал встать и двинуться к любимой. Боль от утраты усугубила спазмы в животе, прибавив и тошноты. Он и не думал, что что-то подобное может брать над ним верх. Надо же, время новых открытий.
Он просто человек.
Он может держать язык за зубами. Может не спать сутками. Может надеть фальшивую улыбку. Сможет выдавить из себя смех. Станцует и сыграет любую роль.
Но он не сможет высказаться Аде Форстерс, которую пожизненно разорвал в клочья...
Он всего лишь человек.
Из его ран течет кровь. Его можно сломить и он может потерять самообладание. Он может разжечь страсть в любой. Или быть послушным роботом. Может удержать мир на своих плечах. Он может вытерпеть многое.
Но не сможет даже взглянуть в глаза Аде Форстерс...
Вылечи неизлечимое.
Мы на финишной прямой, уважаемые читатели!
Чтобы прочесть эпилог, нужно набрать 700 звёзд на этой главе, и я выпущу его!
Ее синие тощие руки дрожали от количества принятого спирта, найденного у бабушки в погребе. Она узнала о нем недавно, когда решила отодвинуть старушкину кровать, чтобы чуть прибраться. Непонятный холод пробирал до самых костей, хотелось еще только пятьдесят грамм.
Вот уже неделю ее бабушка впала в клиническую кому. Неизвестно зачем, неизвестно почему. Ее нет рядом с ней, когда это так нужно! Она не может услышать родной голос, но может прикоснуться к серым крючкам в виде рук. Иссохшим, говорящим только о быстром течении времени.
А потом она бросится в слезы, оттого что уже не первый раз имеет риск потерять близкого человека. Как-то она думала, что на ней проклятье и смерть родных и близких весит именно на ней. Так она боялась думать о своих родителях, но позволяла мыслям пробраться в ее голову. Так она потеряла Лизу. Так скоро уйдет и бабушка. Нет, не нужно пускать эту дрянь в голову.
Берет фляжку, заполняя горло водкой. Да, жгло неописуемо, но помогало забыться прежде всего. Как же это великолепно – текстуры плывут, бабушек становится не одна, а три. Она бы продолжила, но бутыль уже была пуста. Около двадцати часов Ада Форстерс не брала в рот и крошки, потому что сегодня ее бабушке сулила угроза смерти – упало давление. Но оперативные врачи легкими движениями взяли ее жизнь в свои руки.
На негнущихся ногах дойдя до окна, Ада настежь распахнула его, чтобы проветрить и палату и коробку под названием голова, которая позволяет ей употреблять спиртное, чтобы забыться.
Каждую ночь она молилась только об одном – бабушка откроет глаза и они вместе уйдут домой. Ада извинится за употребление спиртного, расскажет о попытках суицида из-за изнасилования друга детства. Сможет начать новую жизнь.
– Мисс Форстерс, вам пора, – выдали из проема, и девушка устало обернулась.
Я могу прыгнуть туда? – пронеслось в ее мыслях, и она вновь взглянула вниз. Семь этажей и асфальт. Такой манящий, словно таблетка решающий проблемы большинства.
Поцеловав родную бабушку в лоб, она легонько тронула аппараты для поддержания жизни пациента, прослушала мелодию ритма сердца и вышла из палаты, аккуратно задвинув железную дверь.
Был уже глубокий вечер. Десять часов, кажется. Коридоры больницы Святого Матфея пустовали, как и ее мысли. Ее будто кто-то нес на выход, а она поддавалась этим манипуляциям. Да легко, когда в мозгу и крови лишь алкоголь.
Силуэт в конце тихого, слегка освещенного коридора заставил девушку прищуриться. Алкоголь мешал ей нормально сфокусировать взгляд. Но он шёл... Шёл ей навстречу, чтобы обменяться хоть парой слов.
Наконец текстуры становились чётче с мерой приближения, из темного пятна парень превратился в человека, в глазах которого читалось смятение, мольба и страх. Она ещё никогда не видела его таким слабым и рассеянным. Надо же, спиртное даже не заставляет её сердце бурно трепетать от того, что рядом с ней тот, кто всласть поиграл с её жизнью и телом. Форстерс сделала несколько нетвердых шагов навстречу, почти на ощупь.
Кейн очень долго тянул время, чтобы просто-напросто найти в себе силы поднять на девушку взгляд. Даже он сам не понимал, что же за неведомая сила побуждает его так стыдится собственного существования. Неужели совесть?
– Э-э.. – Кейн тяжко вздохнул. Вот она – его подружка, жизнь которой он разрушил за каких-то пятнадцать минут. – Не спрашивай, как я тебя нашел. Ты знаешь, кто я, и мне не составит это труда.
Что ты несешь, Уинтер?! Может, тебе еще платочек подать?
– Ада... Я, – он взглянул в мутные глаза, искрящихся холодом, отвращением и полной апатией. – Как твоя бабушка? – зачем-то пробурчал он, в ответ повстречав только желание покинуть его личное пространство. Так, с другой стороны, Уинтер.
Как только парень думал об извинениях, изображение перед глазами мутнело за долю секунды, дыхание дьявольски перехватывало, сердце принималось учащенно биться, а желудок сводить и бросать в спазмы, ноги подкашиваться, левую даже свело судорогой. Вот насколько он переживал за хрупкое сознание подружки из далекого детства.
Она бурлила, но бурлила не огнем и желанием, настоящим холодом и безразличием. Кейн Уинтер сломал ее. Оторвал голову у куклы, а затем ноги и руки. И вот она, бесчувственная дама, уставшая от жизни. Она легонько пошатывалась на месте, а Уинтера и вовсе не держали собственные ноги. Он рухнул на холодный пол своими коленями, приняв на себя гораздо усиленные судороги.
– Одно слово, и я больше не побеспокою тебя...
– Давай остановим это, – еле прохрипела девушка. Тот свист из ее уст был настоящим пением птиц для его ушей. Он понял,что девушка жива. Осознал, что еще не все потеряно, и Ада может с ним поговорить.
– Чт..что? – переспросил тот в ответ.
– Давай забудем друг друга.
– Я знаю, в чем причина, но...
– Я достаточно натерпелась. Твоя сущность для меня как тяжкие кандалы, с каждым днём все сужающиеся в районе запястий. Чёрт, как же я не хочу тебя видеть. Я безумно хочу, чтобы ты сдох, Кейн Уинтер. Хочу, чтобы ты лежал и рыдал от болей, как я в том засранном богом туалете. Вот они, – девушка приподняла пустые тонкие ручки, – они так болят, кандалы уже совсем скоро оторвут мне конечности. Что мне делать? Без рук? Ты... Сможешь жить без рук?
– Ада... – его губы дрожали, щеки горели, по спине струился пот...
– Давай остановим это! – Форстерс шмыгнула носом, уверенно смахнув выскочившую слезу с впалой щеки. Проглотив подступивший ком горести, настоящей боли и печали, она учащенно зашагала дальше по коридору, напоследок бросив, – знаю, что ты хочешь сказать. Я никогда не прощу тебя.
