Текст книги "Темный Лорд (СИ)"

Автор книги: Александра Лисина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Герр Хатор тоже выбрался из душной повозки и теперь, сидя поодаль от своих людей, хмуро смотрел в одну точку, машинально баюкая здоровой рукой уставшую от слез Илиму. Девушка плакала так горько, что он просто не мог не болеть душой – она была слишком молода для всех этих испытаний. Ивет оказалась гораздо сдержанней на эмоции, но и у нее подозрительно блестели глаза и временами тихонько хлюпал нос – задорный мальчишка, уберегший ее младшую сестренку от страшной смерти, не мог не вызывать сочувствие.

– Это я виновата! Это из-за меня... – хрипло шептала Илима, беспрестанно вздрагивая на отцовском плече. – Если бы он меня не закрыл, все было бы по-другому...

"Если бы он тебя не закрыл, ты сейчас была бы на его месте", – красноречиво отразилось на лице купца, но вслух он ничего не сказал. Только помрачнел еще больше и крепче прижал убитую горем девушку. Может, зря он согласился на этот треклятый поход? Зря подвергает себя и семью опасности? Зря рискнул пойти заброшенным трактом? Может, стоило вернуться на новый путь? Да, он длиннее. Да, у них мало времени. Да, эльфы моментально привлекут к себе внимание. Зато там гораздо больше застав, городов, деревень и сел на пути! Там безопаснее! Стоила ли тайна Перворожденных такой высокой цены, как жизнь невинного ребенка? А мир на Лиаре на следующую тысячу лет?

Купец тяжело вздохнул: конечно же, он знал ответ на свой вопрос. Из двух зол всегда приходится выбирать меньшее. И Белик, как ни гадко сознавать, просто крохотная искорка в громадном костре неизвестности, в которой все мы оказались на границе эпохи. Маленький винтик в невидимой машине времени. Невесомая пылинка на дороге вечности. Появилась, и тут же исчезла. Мало кто заметил ее присутствие, да и те вскоре забудут. Стыдно, конечно, но так оно и есть. Сегодня погибнет он, завтра не станет кого-то другого, но жизнь и тогда не остановится, не прервется и даже не замедлит свой бег. Мы будем рождаться, драться и умирать до скончания веков – быстро, тихо и незаметно. Да, Белик погибнет ради того, чтобы выжила Илима. Он выбрал свою участь сам, и некого винить за этот страшный размен. Да, он погибнет в муках, но поутру остальные все равно встанут, позавтракают и пойдут дальше, потому что так нужно, и этого требует долг. Даже Дядько пойдет, у него не будет ни одного лишнего дня, чтобы предаться своему горю. Он прекрасно это понимает, как понимают и все остальные. Но только сидя вот так, у костра, начинаешь четко сознавать, что возможно, скоро подойдет и твоя очередь...

Может, когда-нибудь настанут времена, когда все изменится, когда придут другие люди и другие ценности, когда человеческая жизнь будет значить гораздо больше, чем сейчас. Когда бесследно исчезнут ненависть, зависть, жажда власти и стяжательство. Когда бессмертные перестанут презирать другие расы. Когда гномы выйдут из своего добровольного затворничества. Когда мы все сможем, наконец, жить по-другому! Не как пауки в громадной банке, где сильный пожирает более слабого! А как разумные соседи, способные на плодотворное сотрудничество. Разве для этого нужно так много?!

Купец незаметно покосился на невозмутимо жующих Светлых, которые слишком уж демонстративно отстранились от чужих проблем, и невесело покачал головой: нет, жизни одного умирающего мальчишки для этого явно недостаточно.

– Господин...

Дядько мгновенно открыл глаза и стремительно обернулся, страстно надеясь, что его опасения все же не оправдались, но наткнулся на странно убегающий взгляд вышедшей на улицу поварихи, комкающей нещадно перепачканную простыню, ненадолго прислушался к чему-то и вдруг покрылся холодным липким потом: он больше не слышал стонов. Как не слышал никакого шевеления за пологом. А донна Арва, побледневшая, какая-то осунувшаяся и постаревшая сразу на несколько лет, стояла прямо ним и отчего-то не смела посмотреть в глаза.

– Что? – хрипло выдавил он, уже зная, что услышит в ответ.

Толстуха судорожно сглотнула и, уже не сдерживая слезы, неслышно прошептала:

– Господин... Белик не дышит.

-Глава 15-

Дядько не стал ничего уточнять и переспрашивать. Зачем? Она и без того не могла ошибиться. Если решилась произнести страшные слова, то наверняка не одну минуту перед этим сидела, старательно вслушиваясь в чужое дыхание, которое вдруг прервалось, и тщетно пытаясь нащупать пульсирующую жилку на шее.

– Господин?

Страж, не поднимая глаз, кивнул.

– Спасибо, я понял.

Повариха побледнела еще больше, но не посмела отрывать его от безутешного горя, которое он переживал, по обыкновению, молча. И это молчание пугало гораздо больше, чем если бы на нее, как на принесшего дурные вести гонца, незаслуженно спустили всех собак. Но он не вскочил, не замахал руками, не начал метаться по поляне или рваться к неподвижному телу с отчаянным криком: "не верю!". Не посмотрел с безумной надеждой, пытаясь найти в чужих глазах слабый отсвет совершенной ошибки. Не искал виноватых и по-прежнему не ждал ни от кого сочувствия. Только на миг прикрыл потяжелевшие веки, до боли сжал кулаки и вдруг резким движением поднялся.

Герр Хатор прикусил губу и отвернулся, чтобы не видеть его застывшего лица, но Дядько не стал задерживаться – откинув полог, осторожно присел возле смертельно бледного племянника, до подбородка укрытого окровавленной простыней, и на несколько минут приложил пальцы к его шее. Терпеливо подождал, заставив пристально наблюдающих караванщиков затаить дыхание, а потом, не поменявшись в лице, бережно опустил неподвижные веки мальчика. Медленным, до боли знакомым жестом, значение которого никому не надо было объяснять.

Илима, поняв, что для Белика все кончилось, беззвучно разрыдалась и со всех ног бросилась прочь, но Страж не обратил внимания. Закутав племянника еще плотнее и накинув сверху насквозь промокшую куртку, он осторожно поднял еще теплое тело и так же медленно вышел.

– Карраш?

Из-за дальних кустов немедленно послышалась возня.

– Захвати его вещи и покажи дорогу. Ты нашел то, что я просил?

Гаррканец согласно рыкнул и послушно метнулся к оставленной повозке. Проворно сунул морду внутрь, по-хозяйски пошарил и ловко подцепил зубами проклятую палку-талисман, после чего привычно забросил ее на спину и безмолвно потрусил рядом со Стражем. Послушный, молчаливый и невероятно напряженный. По дороге он успел ласково погладить бескровное лицо мальчика губами и нежно потереться щекой, от избытка чувств чуть не скинул с его плеча мокрую ткань, но сразу спохватился – поспешно подоткнул сваливающийся краешек мордой. Получилось не совсем удачно, потому что он не только едва не нализался чужой крови, но и материю чуть не порвал: оказалось, в спешке хватанул за нее сразу обоими рядами зубов. А та не была рассчитана на подобное варварство, поэтому сухо треснула и стала стремительно расползаться прямо на глазах.

– Не лезь! – Дядько грозно глянул на суетящегося скакуна, отпихнул от греха подальше и вернул простыню на место, но усел опрометчиво показать обомлевшим от внезапного ужаса попутчикам правое предплечье племенника и часть его шеи.

– О боги! – сглотнул рыжий при виде щедрого переплетения багровых следов на изуродованной коже мальчишки. Там действительно не было живого места! Причем, судя по всему, от головы до самых пяток! Он увидел лишь краешек, самую малость, крохотный кусочек этого изуверства, но и этого хватило, чтобы почувствовать ледяной холод между лопаток: такое впечатление, что мальца кто-то долго и упорно хлестал кнутом! Да так, что неестественно ровные, длинные и глубокие разрезы, больше напоминающие прикосновение острого ножа, тянулись от тонких пальцев в сторону шеи непрерывными полосами, временами причудливо изгибаясь и переплетаясь между собой, как детали невероятно сложного узора. Будто неведомый художник зачем-то задумал сотворить из обычного человеческого тела удивительный шедевр, равному которому еще никто и никогда не создавал, и расписал его волшебными письменами, превратив живое полотно в настоящее произведение искусства.

Если бы это случилось в другое время, в другом месте и при других обстоятельствах, Весельчак нашел бы этот рисунок странно привлекательным и даже красивым. Алый рисунок на белой коже сам по себе притягивал взгляды, заставлял, затаив дыхание, заворожено смотреть еще и еще. Но сейчас, глядя на бездыханного пацана, его закрытые глаза и неподвижное тело, в котором больше не осталось жизни, Весельчак ощутил только ужас. Потому что внезапно осознал, что этот изумительный по сложности и исполнению узор был нарисован исключительно кровью.

Таррэн почувствовал легкую дурноту и несильно пошатнулся, хорошо понимая, КТО мог бы нанести столь безупречные линии на еще живое тело. Так ловко, идеально ровно, невероятно спокойно! Нет, равнодушно! Потому что сделать такое мог лишь тот, для кого не имела значения чужая боль. Только одно существо на Лиаре было способно бестрепетно располосовать нежную кожу острейшим лезвием, не слыша исходящего криком человеческого ребенка – и исключительно для того, чтобы получать потом при взгляде на эту мясницкую работу некое эстетическое наслаждение. Зачем неизвестный изувер сотворил подобное? Непонятно. Но Таррэн четко знал – это была заслуга Темного. Того самого, из-за которого чудом уцелевший после пытки Белик так люто возненавидел все племя Перворожденных.

Но еще он вдруг понял и то, что тот эльф, при одной мысли о котором возникало отвращение к собственному народу, все же не успел закончить свою кошмарную работу, не завершил начатое, не докончил страшный узор. Что-то ему помешало. В отличие от людей, Таррэн успел заметить кое-что другое: жуткие следы на коже Белика, все больше напоминающие ему холодное прикосновение эльфийского клинка, повторялись не только наверху, но и внизу – вся левая голень и бедро мальчишки были жестоко исполосованы вдоль и поперек. Не зря там с простыни аж капало! То же самое, похоже, творилось на спине, ягодицах и даже на груди, странным образом походя на небрежно накинутую сверху, богато изукрашенную тогу. Как раз справа налево, от кончиков пальцев на правой кисти, через все туловище, к левой пятке. Тогда как левая рука и правое бедро мальчика оказались почти не тронуты – простыня там была сухая и чистая.

– Матерь божья! Да кто ж его так?!! – беззвучно ахнули люди. – Урантар!!!

Дядько лишь растянул губы в жутковатой улыбке, но красноречиво промолчал и бесшумно исчез в лесу, по пути даже не взглянув на окаменевшего от внезапного понимания эльфа. Он не стал ничего объяснять, не стал обвинять или корить других в гибели мальчика. Зачем? Все равно это ничего не изменит. Зачем что-то говорить? Зачем доказывать? Для чего спорить или искать виноватых? Нет смысла рвать сейчас глотку и спрашивать с кого-то за чужую смерть. И надежды на ответ за нее тоже нет. Поэтому он просто взял и ушел в непроглядную темноту – вместе с горестно вздыхающим Каррашем, показывающим путь к будущей могиле хозяина, с его подпорченными кровью вещами и флегматично жующим серым жеребцом, на спине которого пристроил оружие и позаимствованную на время лопату.

Его никто не остановил.

Страж вернулся только к утру, медленно ведя в поводу своего усталого скакуна – насупленный, мокрый от щедро выпавшей росы, чем-то сильно раздосадованный и откровенно задумчивый. Он рассеянно кивнул подскочившим на месте караванщикам, передал хозяину тщательно вычищенную лопату, проигнорировал остатки вчерашнего ужина и все в том же угнетающем молчании велел выступать.

Воины, старательно отводя глаза, поспешили подчиниться.

– А где Карраш? – рискнул поинтересоваться Гаррон, которого присутствие ядовитой твари, лишившейся накануне обожаемого хозяина, начинало сильно заботить. А ну, куснет кого? Он и так был злющий и готовый на всякие пакости, а теперь, когда его некому приструнить, мог просто обезуметь от горя.

Дядько странно улыбнулся.

– Карраш не приучен бросать хозяина. Хоть живого, хоть мертвого.

Южанин вздрогнул и поспешно прикусил язык. Вот теперь ему стало ясно, почему после полуночи отчаянный плач гаррканца так внезапно оборвался – словно его обрезали. Или же милосердно оборвали мечом, позволив мирно упокоиться рядом. С тем, чтобы Карраш сопровождал погибшего мальчишку даже после смерти. Говорят, у некоторых народов так принято. Да и сложно себе представить, чтобы норовистый зверь, соображавший порой не хуже иного человека, вдруг согласился подчиняться кому-то другому. Тем более, второго подобного безумца на Лиаре, решившегося с ним связаться, не найти. Кому нужен здоровенный, смертельно опасный полукровка, у которого имелся столь скверный характер? Наверное, седой прав в своем решении, и вздорному Каррашу действительно лучше тихо лежать в могиле рядом с погибшим хозяином, чем пугать и заставлять нервничать оставшихся в живых. Вот только легче от этой мысли почему-то не становилось.

О Белике предпочитали не говорить. Не потому, что без него в дороге разом стало тоскливо и как-то пусто; не для того, чтобы не ворошить лишний раз прошлое, не испытывать жгучего стыда и грызущего чувства вины за случившееся; не вопрошать себя раз за разом: "а можно ли было помочь?.. если бы он сказал раньше?.. если бы все повернулось по-другому?". Но еще и затем, чтобы не усугублять и без того мрачного настроения Урантара, от которого никто не дождался этим тяжким утром больше ни единого слова.

Дядько по-прежнему ехал самым первым, подчеркнуто в стороне от остального обоза, который пообещал довести до Бекровеля в целости и сохранности. Не смотря ни на что. Но в особенности – подальше от благоразумно притихших эльфов. Точнее, одного из них, который так остро напоминал ему одним своим видом о причине недавней трагедии. Да, Белика уже не вернуть, ничего не исправить, не помочь и не изменить, но от понимания этой горькой истины становилось лишь хуже.

Таррэн хорошо понимал его чувства и не навязывался, хотя вопросов накопилось за прошедшее время – море. Однако пока не приглушилась горечь потери, не притупилось мерзкое чувство вины и не поутихла боль, приходилось сдерживаться: люди очень болезненно относились к гибели близких. Тем более, когда это случалось так нелепо и быстро, как с Беликом. У Перворожденных не принято предаваться печали по безвозвратно ушедшим. "Iig naare tylaly illissae – вечная память павшим" – вот их бессмертный девиз. Не тревожь память о мертвых. Кто ушел, того не зови больше по имени: они все равно не услышат...

Но пусть Урантар побудет наедине со своими мыслями, пусть остынет, поразмыслит, развеется. Пускай время немного стушует границы отчаяния и вернет его к реальности. Стражи – не те люди, которые могут позволить себе вволю скорбеть по погибшим, им слишком часто приходится терять друзей и соратников, чтобы каждый раз надолго уходить в глухое отчаяние и тоску. Не станет этого делать и Дядько. Конечно, боль не пройдет бесследно, она еще долго будет тревожить его по ночам и возвращаться в кошмарных снах, но внешне он останется таким же невозмутимым и спокойным, как был. Может, поседеет окончательно и станет немного более замкнутым, но он выдержит. Стерпит. Справится. Иначе не носил бы сейчас гордое звание Стража Пределов.

И Урантар тоже хорошо это знал.

Он привык скрывать чувства, умел прятать боль, отстраняться от нее, когда это было нужно. Он стойко держал предательский удар коварной судьбы и не показывал подавленным попутчикам даже краешка бушующего в душе урагана, потому что это было недостойно воина. Единственное, что он себе позволил – это время от времени оглядываться назад, на виднеющиеся вдалеке, поросшие молодым березняком холмы, среди которых оставил вчера Белика. И смотрел подолгу, пристально, так внимательно, словно старался запомнить до мельчайших подробностей место его последнего упокоения. Молча прощался до тех самых пор, пока очередная зеленая стена не скрыла пригорок из виду.

В караване не слышалось разговоров, не доносился заливистый смех, не звучали молодые голоса, с усмешкой подтрунивающие друг над другом. Пение беспечных птах тоже куда-то исчезло, из-под копыт не прыскали в разные стороны кузнечики, не метались в панике полевки, не висели плотным покрывалом докучливые комары. Только невесело скрипели колеса, глухо отзывалась земля на касание тяжелых копыт, да доносилось тихое пение летнего ветра, изредка прерываемое печальным шелестом листьев и отрывистыми, негромкими фразами перекликивающихся возниц. Казалось, мир ненадолго вымер. И на какое-то время напрочь позабыл о том, что в нем есть другая жизнь. Он будто корил людей за ошибки и всем своим видом напоминал о том, чего они недавно лишились.

Не уберегли...

Никто и не спорил: все хорошо понимали, что неопытный мальчишка погиб исключительно по недосмотру, по нелепой случайности. Принял на себя удар, предназначенный для перепуганных и одурманенных странной магией девушек. Но сделал это, не колеблясь ни минуты, за что ему честь и хвала.

– Привал, – хмуро объявил Гаррон, едва небеса снова потемнели.

Воины почти с облегчением завели телеги на примеченное место и привычно разбили лагерь, ощущая в этой утомительной каждодневной суете странную необходимость. Какую-то внутреннюю, насущную потребность, которая хотя бы на время позволила им отвлечься от невеселых мыслей.

Кто-то, торопясь занять себя чем-то полезным, поспешно слетал за водой. Кто-то умело развел костер, остальные набрали хвороста и выволокли на свет освежеванную баранью тушу. Весельчак, не сдержавшись, в сердцах пнул какую-то излишне упрямую скотину, не пожелавшую отойти с облюбованной поляны подальше и уже приноровившуюся оставить в самом центре парующую навозную кучу. Аркан вяло обозвал друга увальнем и полудохлой улиткой, которой надо было пораньше озаботься проблемой бедного, оборжавшегося дармовой травой дорассца. За что тут же получил не менее язвительный ответ и смачный удар сосновой шишкой по уху. Затем кто-то с внезапным смешком предложил устроить разгрузочный день, потому что, мол, у Молота брюхо и так скоро отвиснет. Ему вроде как не поверили и с искренним интересом пошли проверять: врет или нет? Оказалось, соврал. А ничего не понявший здоровяк еще долго пытался выловить дерзкого дурошлепа и с чувством отблагодарить за "лестный" о себе отзыв. Успокаивали его потом всем лагерем...

Герр Хатор, наконец, решился размотать старательно наложенную повязку и с удивлением убедился, что правая рука действует вполне сносно, а рваная рана на груди с неплохой скоростью превращается в обычный шрам.

Донна Арва, пряча припухшие глаза, со вздохом взялась за половник и даже не забыла прикрикнуть на молодого наглеца, вздумавшего унести прямо у нее из-под носа крупную картофелину. Илима тоже сумела взять себя в руки, прекратила лить градом катящиеся слезы и, стараясь развеяться, принялась активно помогать няньке. А затем прихватила с собой донельзя расстроенную Лильку. После чего хмурой, как туча, Ивет ничего не оставалось, как присоединиться к сестре и заняться чисткой овощей.

– Вот видишь, какие они непостоянные, – вполголоса заметил Танарис, исподтишка наблюдая за разумно организованным лагерем, в котором каждый знал свое место и занимался нужным делом. – С утра едва не выли в голос, а теперь почти в порядке. Всего-то день прошел!

Элиар независимо пожал плечами.

– Смертные живут мало, вот и привыкают гораздо быстрее, чем мы. В том числе, и к смерти. Трудно ждать долгого траура от тех, чья жизнь длится не дольше, чем у бабочки-однодневки. Но, по крайней мере, тут станет гораздо спокойнее, а то их дрянной пацан мне изрядно надоел.

– Тс-с. Не напоминай. Пусть угомонятся.

– Я вообще не понимаю, зачем его надо было сюда тащить! Неужели не было другого времени – волочь через полИнтариса в гости к родственникам?!

– У него нет родственников, – машинально оборонил Таррэн.

– Гм. Тогда я уже вообще ничего не понимаю.

– А чего тут понимать? – пожал плечами Танарис. – Урантар совершенно напрасно рискнул его жизнью, взяв с собой, вот и получилось, как всегда: потеряли, когда не ждали. Он сам виноват – это не прогулка по парку под вооруженной охраной и не забавное приключение. Надо было думать раньше. ДО того, как брать с собой в этот поход неразумного сопляка.

Таррэн незаметно вздохнул и не стал продолжать тему: смерть человеческого мальчишки неожиданно больно его зацепила за живое, потому что слишком уж внезапно напомнила о том, чего он совсем не хотел вспоминать. После страшных рубцов, от одного вида которых душа просто переворачивалась от ужаса, эльф, как ни старался, до сих пор не мог прийти в себя. Потому что они слишком живо походили на те, что он когда-то видел. И заставляли все больше убеждаться в мысли, что его высокомерные сородичи уже давно потеряли право называться мудрейшей расой Лиары. Что Темные, что Светлые. Они полностью утратили понимание того, во имя чего его древний предок отдал когда-то свою жизнь и бессмертную душу. Давно и безвозвратно потеряли свое величие, память и законную гордость некогда единого и великого народа. Он с горечью признавал, что Перворожденные слишком давно не вспоминали о милосердии и искреннем сочувствии, отбросили их, как ненужный пережиток прошлого. И этим неприятно отличались от гораздо более слабых, ненадежных и мало живущих смертных. У которых, тем не менее, хватало смелости жертвовать даже этими жалкими крохами ради того, что они считали действительно важным: ради детей, любимых, невинных и всех тех, кто еще нуждался в их поддержке и помощи.

Эльф пробежался глазами по слегка ожившим лицам людей, с которыми им волею судьбы придется провести еще не один день, и неожиданно попытался прикинуть, кто из этих полутора десятков человек отправится с ними дальше, в Серые Пределы. Разумеется, он мог сделать проще и всего лишь назвать вслух пароль, о котором предупредил его король, но так было гораздо интереснее. К тому же, хотелось проверить себя и убедиться в том, что за неполные два века, проведенных среди смертных, он научился неплохо их понимать.

Спустя некоторое время Таррэн с уверенностью нашел все пять пар глаз, в которых отчетливо прочитал абсолютно ясное понимание ситуации, и удовлетворенно улыбнулся – Мирдаис действительно отправил с ним опытных ветеранов: Бортворские Головорезы, Драгуны, Гвардейский полк и Бешеные Лисы издавна считались военной элитой страны. И, хотя Красные Драгуны давно не существовали, как класс, а остальные полки давно не вели активных боевых действий, скромные метки заслуженных ветеранов были скрыты под одеждой не настолько хорошо, чтобы внимательный взгляд эльфа не смог их отыскать. И это радовало: почти всех своих будущих спутников он уже видел в деле и остался доволен. Плюс к этому, еще добавляется настоящая Гончая и трое неплохих магов Перворожденных, а значит, их небольшой отряд вполне мог приравниваться по силе к полноценному десятку. Если не к двум.

Темный эльф со смешанным чувством перевел взгляд на седовласого Стража и вдруг с удивлением подметил, что невозмутимый и нечеловечески спокойный Урантар к вечеру отчего-то разволновался. Он сидел в стороне от остальных, спрятав лицо под густой тенью сумерек, и небрежно подпирал спиной сосновый ствол. При этом неторопливо и даже сонно жевал сорванную травинку, казался вялым и безразличным ко всему окружающему. Но то, как он напряженно посматривал по сторонам и все чаще поворачивал голову к оставшемуся в стороне тракту, красноречиво говорило: Страж сильно встревожен. Более того, едва удерживается от того, чтобы не вскочить и бежать навстречу чему-то неизвестному, но явно очень важному.

Таррэн перехватил очередной быстрый взгляд и окончательно запутался, совершенно не представляя, что могло так сильно взволновать удрученного Стража. Он уже собрался было подойти и спросить напрямую, потому что тревога Дикого Пса должна иметь под собой веские основания, но не успел: до чуткого уха внезапно донеслись тихие шаги крупного животного. Похоже, какое-то копытное медленно и устало брело вслед за караваном, поминутно останавливаясь и пугливо всхрапывая, а затем так же вяло возобновляло движение.

Дядько немедленно встрепенулся, посветлел лицом и резким движением поднялся, поспешив в ту сторону под изумленными взглядами попутчиков. Но самом краю освещенного пространства отчего-то остановился и напряженно уставился в темноту. А следом за ним и люди всполошились, поспешно повскакивав со своих мест.

Что такое? Новое нападение? Нас выследили? Снова маги? Оборотень? Агинцы?! А не пора ли прятать женщин и браться за оружие самим?

– Илима, укройся, – строго велел Герр Хатор, левой рукой нашаривая на поясе нож. – Лиля, ступай тоже. Арва, присмотри за ними!

– Да, господин. Не волнуйтесь, я все сделаю.

– Гаррон...

– Я понял, – отозвался южанин, делая воинам знак рассредоточиться и занять круговую оборону, притихшим возницам – зарядить арбалеты и быть готовыми стрелять по необходимости. А сам настороженно прислушался и, наконец, уловил подозрительный шум от дороги – тихий, едва уловимый, очень медленно приближающийся стук копыт, будто нагнавший их всадник был смертельно ранен и теперь едва держался в седле, поминутно заставляя своего скакуна останавливаться и подолгу отдыхать.

Одно хорошо: похоже, пришелец был один.

– Чего так долго?! – неожиданно громко возмутился Страж, когда тяжелые шаги приблизились вплотную, а за деревьями нарисовалась массивная конская тень.

Незнакомец на мгновение замер.

– Ну, и зверь же ты, Дядько, – устало отозвался из темноты до боли знакомый молодой голос. – Бросил меня одного, а сам умотал, как на свиданку. Хоть бы перевязал напоследок! Не стыдно тебе, а?

– Я ждал вас к обеду!

– Какое "к обеду"?! Не видишь, еле ползем?! Я тебе что, дурной эльф – раны заживлять за полдня?!

Гаррон странно вздрогнул и невольно отступил на шаг, когда из-за сосен на поляну шагнул покрытый пылью вороной зверь с крупными, совсем не лошадиными зубами и дико знакомым гребешком на длинной морде, а рядом с ним, держась за стремя и заметно прихрамывая, показался еще один стройный силуэт. Явно человеческий, хотя и некрупный. Можно даже сказать, девичий... или детский?! Но нет, этого не может быть! Такого просто не бывает! Все же видели, как он умер!!!

В темноте на фоне неестественно бледного лица двумя бриллиантами блеснули насмешливые голубые глаза, вынудив южанина отступить еще дальше.

– Белик!! – беззвучно ахнула от повозок Илима. – Но как же... ты же...

– Что, не ждали? – хрипло прошептал Белик, выходя ближе к свету. – Долго же за вами топать пришлось... едва не помер по дороге! Неужто так спешили от меня отделаться?! Так фигу, не выйдет. Я, как видишь, еще не совсем... кхе... труп. Так что прошу любить и жаловать.

ОН!! Действительно, это был ОН!!! Живой!!! И с Каррашем в придачу!!

Донна Арва будто окаменела рядом с подопечной, со странным выражением уставившись на внезапно воскресшего мальчишку, и неожиданно прерывисто вздохнула.

– Создатель... да как же это?!

– Вы где были?! – вконец возмутился Дядько, грозно уставившись на вполне живого племянника. А затем не менее грозно – на вяло плетущегося гаррканца. – Я тебе для чего Карраша оставил?! Чтобы вы не болтались Торк знает где, а сразу вернулись! Столько времени прошло, ночь на дворе, но вы только сейчас изволили... ты почему пешком?!

Мальчишка выбрался, наконец, из кустов – невероятно бледный, исхудавший, усталый донельзя, но все-таки живой. Действительно живой! В своем пижонском костюме, с пыльными разводами на влажном от пота лице, но очень даже ничего для того, кто только вчера отдал Создателю душу. Только какой-то замученный и очень-очень слабый.

– А как еще? – неслышно прошептал он. – У меня ж на заднице живого места не осталось... как я тебе в седло сяду? Вот и пришлось: где пешком, где ползком, а где Каррашик меня в зубах тащил... гад ты старый! Пень седой! Хоть бы подумал о том, что я теперь только на правой половине сидеть могу!

– Скоро еще и на ней не сможешь, – ворчливо отозвался слегка оттаявший дядюшка. – Марш отдыхать! Не то я ее так надеру, что ты не только три дня будешь пластом лежать, как обычно, а еще две недели станешь есть исключительно стоя!

Белик криво усмехнулся, оглядев побелевшие и странно испуганные лица караванщиков, которые никак не могли прийти в себя от изумления. Живой! Он ЖИВОЙ!!! После Черной Смерти, и все равно живой!! Но ведь так не бывает!! Все же видели – он НЕ ДЫШАЛ!!

Пацан насмешливо хмыкнул.

– Надо же! Похоже, моя несчастная задница нынче в большой цене! Сперва рыжий порывался, теперь вот ты... если еще и эльфы начнут заглядываться, то я тогда вообще не знаю, куда бежать! Хоть на предложение рыжего соглашайся! Гаррон, прикрой рот – ворона влетит... Дядько, чего они вытаращились, как на ожившего мертвеца?! Ты разве не сказал, что на меня не действуют яды?!

– Нет. Потому что это еще неизвестно.

– Очень даже известно!

Седовласый вдруг быстро подошел и рывком вздернул голову дерзкого юнца за подбородок.

– Нет, – с нажимом повторил он. – На этот раз я не был уверен.

И так выразительно посмотрел, что Белик не выдержал – все-таки отвел глаза, потому что заботливый и горячо любящий его опекун наверняка издергался за эти сутки больше, чем когда бы то ни было. Пожалуй, больше он мучился только тогда, когда впервые нашел его в горах, таким же окровавленным и умирающим от истощения. Страшно даже представить, ЧТО он должен был пережить за этот жуткий день!

– Прости, – очень тихо сказал мальчишка. – Я надеялся, что все не получится так погано. Просто с этой гадостью нам еще сталкиваться не доводилось, вот я и не рассчитал немного со временем. Думал, обойдется, справлюсь сам, а ты вообще ничего не узнаешь. Всего-то несколько часов оставалось до кульминации.

– Потому я и не сказал никому. А теперь ответь мне... пожалуйста... – кажется, у Дядько все-таки сдали нервы. – КАКОГО ХРЕНА ТЫ НЕ ОТБИЛ ЭТОТ НОЖ?! Увернуться не мог?!! Ноги отказали?! Парализовало или ты ворон считал?!! Я тебя для чего столько времени учил?!! Чтобы ты на каждую Торкову финку брюхом напарывался?!!!

– Как я мог его отбить? – немедленно огрызнулся пацан, неловко подтянув правую ногу. – Куда уворачиваться?!! Там было пятеро магов, а у меня, между прочим, всего два ножа!

– А я говорил взять больше!!

– Куда я тебе возьму?! В зубы, что ли?! Или в заднице их надо было прятать?! Кто велел сидеть тихо, как мышь?! Я и сидел, мать вашу... и так едва успел!! Хорошо, что двоих получилось сразу, первым броском... но третьего пришлось ломать прямо в прыжке! Оставшихся кинуть на Карраша, а потом спасать девчонок, пока малыш топтал этих дураков! И остальных, заодно, что до сих пор не умеют отличить правую руку от левой! Хорошо, они не разобрались с ходу, ЧТО мы есть! Кто ж вообще знал, что у них клинки ядовитые?!