Текст книги "Центумвир (СИ)"

Автор книги: Александра Лимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Крепкий хват за щиколотку, сильнейший рывок, протаскивающий к нему, а я уже в процессе садилась на съезжающей с меня ткани, чтобы мгновение спустя впиться в губы. И опьянеть от привкуса черного рома и никотина на этих губах и языке.

Подался вперед, когда срывала ткань с его плеч, хотел опуститься сверху и прижать собой. Скрестила ноги на его торсе и рывком повернулась, оказавшись сверху. Прижимая ладонями его плечи к смятым простыням.

Сглотнул, сжимая пальцами мои ягодицы и скользя потемневшим взглядом по груди. Подался вперед касаясь чувствительной кожи, сжимая ягодицы теснее, вжимая в себя. Обхватила руками его голову, чувствуя как срывается все внутри и начинает истязаться разгорающимся пламенем, когда его руки с нажимом идут выше, по пояснице, спине, до плеч, стискивают сильно, до тонкой грани, что еще чуть-чуть и станет больно. Так же как и его зубы.

Дыхание в обрыв от удара изнутри. От осознания, как раздражает ткань, когда жизненно необходимо кожа к коже.

Неверными пальцами к пряжке ремня.

Скидывает с себя. Целует жадно и глубоко, прижимая сверху. Секунды на снятие ткани с тела и… кожа к коже. Прижимает собой сверху. Вжимает собой, целуя глубоко и снова дъявольски.

– На таблетках?.. – хрипло мне в губы.

Отрицательно мотнула головой и он отстранился, чтобы взять презервативы с тумбочки. Идеально. Просто идеально. Без ненужных разговоров, трезво и рационально. Боже, Истомин, ты сейчас побьёшь все рекорды… Настал тот дурацкий , но необходимый момент, когда ты лежишь такая, вроде еще заведенная и уже готовая, но надо подождать пока там латекс раскатают. Неловкий немного момент, надо признать. Поэтому я, скрестив ноги и руки, тщательно удерживая быстро сходящее возбуждение подпитыванием зрелища того, что Истомин без одежды в общем-то прекрасен. Во всех местах.

– Лежим, скучаем? – приподнял бровь, и, отняв правую руку от паха, с нажимом, ногтями повел мне от груди, вниз по животу.

Локтям уперся в скрещенные колени.

Нажал, чтобы развела и его пальцы скользнули ниже, уже почти без нажима, но крайне чувствительно. Еще ниже и резко внутрь.

Выгнуло на постели от удара из низа живота. От сильного нажима, от того, что основание и часть ладони очень плотно прижато к самой чувствительной сейчас точке, от того что пальцы внутри, не глубоко, но очень ощутимо кпереди. А потом непросто ударило изнутри, просто истребило, когда ритм молниеносно возрос, как и сила движений пальцами. Чувствовала каждое. Оно ударяло волной в голову, и колким, жарким, сжимающим мышцы огнем в тело, горячим мраком на разум и электричеством в венах. Ударяло с каждой секундой быстрее, заставляя раскрываться, срываться в голос от непереносимости того, как это сильно… И как непростительно быстро швыряет к пределу. Секунда и за него. Непростительно быстро. Но выбора мне не дали.

Оргазм разнесся по телу ударом тока. Резко, быстро, насквозь. Прошивая навылет огнем и иглами онемения впиваясь в способность осознавать, сотрясая мышцы дрожью, моментом сводя ноги и зажимая его руку едва не до хруста, в инстинктивной попытке удержать то, что безжалостно раскалывало на частицы и швыряло в угасающий внутри тайфун немеющего удовольствия. Сход медленный, оставляющий тяжесть под кожей. Дыхание и сердцебиение учащены, и едва ли не в унисон.

Приоткрыла глаза, разглядывая его, улыбающегося уголком губ.

– Отпустите меня, пожалуйста, – хрипло произнес он, слегка поведя рукой, все еще зажатой моими ногами.

Краткий миг дискомфорта, когда убирал пальцы, и садился на кровати, разведя ноги и опираясь локтями о колени. А я не отводила взгляда от эрекции, ставшей еще более выраженной. Заметил и фыркнул.

– Перекур, Алена Васильевна. Мне нужен перекур, у нас теперь дистанции до финиша очень разные, жди, когда я слегка успокоюсь.

– Зачем тогда такую разность дистанций создал? – Скрестила ноги и руки, ощущая как растворяется осадок оргазма. И поторапливая. Потому что мне нужно еще.

– Я собирался остановиться. – Потянулся вперед и, сжав мое предплечье, дернул, чтобы перестала скрещивать руки. Удовлетворенно разглядывая грудь, негромко произнес, – потом тебе стало очень хорошо и я не смог.

Прикрыла глаза, ощущая его взгляд. Ощущая то, что травило кровь. Слишком сильно травило.

– Покори меня и скажи, что такое для тебя впервые. – Ядовито выдала я, скептично глядя на него сквозь ресницы.

Усмехнулся и отвел взгляд, рассматривая свои пальцы. Промолчав. Потому что действительно впервые.

Что я там говорила? Кровь отравилась? Это ничтожно по сравнению с тем, как отравилось нутро.

Потянулся за салфетками на тумбе и, бросив на меня ироничный взгляд, произнес:

– Не такое уж и кровавое море. Зря страшила только.

Было в этом что-то. Не в самом смысле, его ирония это сама суть истомы Истомина, неотделимая его часть, было что-то совершенно иное. Побуждающее приподняться на постели, загипнотизированным взглядом скользя взглядом по его телу, оперевшись на локоть вновь потянувшемуся к тумбе, чтобы отложить на нее салфетку. Взглядом от линии его нижней челюсти, по его шее, по груди, животу и ниже. Он все еще возбужден, хотя и шло на спад. Провела пальцами по стволу и едва заметная дрожь по сильному крепкому телу. Он резко повернул голову ко мне, стоящей на коленях между его раздвинутых ног. Сжала и с нажимом пальцами ниже по стволу, склоняя голову и прикусывая губу, от того как неторопливо берет упор на оба локтя, приподнимая подбородок, чтобы спрятать в тени ресниц то, как вторая волна дрожи в его теле была подавлена. Но это выдала миллисекунда задержки в его очень тихом выдохе.

Вот так значит, да? Не показываем мы, как сильно реагируем? Не сегодня, Яр.

Он прищурился глядя на недобро улыбнувшуюся меня, неторопливо склоняющуюся к его паху. Держу пари – не верил. Пари выиграно, потому что в темных глазах поволока, как только прикоснулась губами. Ждал бы – не так отреагировал. Реакции-то простреливают, несмотря на контроль. И это еще не вечер, Истомин, сам виноват. Не хуй было подсаживать.

Прижала язык к нижнему небу и плотнее к зубам. И очень медленно взяла до своего максимума, краткое движение вниз подбородком, чтобы подавить естественную защитную реакцию, выдох и взяла глубже.

Отозвался. Пальцы мне в волосы, едва слышно порванный выдох, но все же слышно. Отстранилась, жадно считывая это, ушедшее ударом опьянения в голову, наслаждением по крови. И снова спустилась ниже до максимума, пьянея сильнее от легкой дрожи, тронувшей его тело. Он реагировал, отвечал на движения моих губ, языка. От этого накрывало. От его замирающего дыхания, от пальцев в моих волосах, подсказывающих, направляющих… Пальцами вниз по стволу и еще ниже, следом за ними языком. Я впитывала его реакции напряжения, жара, силы сжатия в волосах и сумасводящие сбои в его учащенном дыхании, когда языком по особо чувствительной коже, когда с нажимом по ней, обхватом губами, а его изнутри начало бить от этого, и я второй рукой плавно нарастала ритм по стволу. Отстранилась, облизывая губы и снова взяла глубоко. Язык, губы, вакуум, увеличение ритма. Он загорался, подавался навстречу и тогда брала глубже, млея от его реакций. Поднялась выше и направила к внутренней стороне щеки, вжала в нее.

Посмотрела на него. Его взгляд затуманен, обжигающ, близок к остервенению. Потому что визуально смотрится круто, да, Истомин? И ты очень среагировал на мой язык к щеке еще тогда, в ресте в Москве. Это тогда представлял?..

А если еще с нажимом повести по поверхности щеки твоей чувствительной зоной по моему шраму?..

– Чист? – отстранившись, сипло спросила я, кусая зудящие от алчности губы.

Кивнул. Пальцами сняла презерватив и воплотила задуманное без латекса. Едва не мурлыкнув от удовольствия, ибо предположение было верно. Для него было бы не особо чувствительно, но не в момент, когда он возбужден до предела. Краткий резкий выдох как ответ, что ему это нравится. Безумно нравится. Провела еще пару раз с нажимом и его пальцы в волосах жестче, а подбородок приподнялся, но сдержался – до конца голову не откинул, не отводил взгляда от моих глаз. Взгляда тяжелого от огня внутри него, от того, как его разносит и он совершенно не желает брать это контроль, потому что хочет большего. Это затягивало в его чертов кипящий омут, это побуждало утонуть в нем и утянуть его за собой… Поэтому продолжила без игр, без ожиданий ответа и проверок, что именно и насколько сильно ему нравится. Как можно чаще брала глубже, сходя с ума от того, как он отзывчив и как ясно умеет передавать не только то, что он раздражен, но и то, что его захлестывает жаждой еще большего, чем то, что он получает. Как бешено алчен, хотя почти уже сгорает. Как уже не контролирует себя, но ему нужно еще… и какой же неистовый инстинктивный отклик вызывает все это у меня внутри, когда снова услышала сходное наречие, заставляющее забывать о дыхании, недостатке кислорода, от того, что уже нахожусь на пределе своих возможностей, от усталости, мучающую тело, горящее от перевозбуждения…

Он резко напрягся и я мгновенно взяла глубже. Секунда и его сдавленный выдох, дрожь по его телу и полная потеря контроля – пальцы сильно сжали волосы у корней, до отчетливой боли, пока его разбивало изнутри. Разбивало фантастически красиво. Эхо оргазма отражалась в напряжении его тела, рельеф которого четче из-за сокращенных наслаждением мышц. Лицо… кровь отхлынула и кожа бледна, будто светящаяся в мягком лунном свете. Глаза прикрыты, темные ресницы едва заметно подрагивают отбрасывая неровные рваные тени на выразительные скулы. Нижняя губа сильно прикусана и сквозь зубы негромкий, но очень протяжный выдох.

Я подалась назад, скользя языком по стволу – его вдох сбит. Отстранилась от него окончательно, падая на бок и опираясь на локоть, с интересом рассматривая его, секунду спустя переставшего принимать упор на локоть и тоже упавшего на спину, дышавшего часто и глубоко.

Дыхание восстанавливалось медленно, мышцы лица побаливали, ныло горло. С непривычки. Да это и не фаллоимитатор стандартного размера, чего уж там…

Надо бы Таньке проставиться, не зря она мне сертификат на полезные курсы подарила. Я еще, дура, ржала. Но пошла. Танька молодец, не просто так шестой год в браке за суровым мужиком который с нее пылинки сдувает, несмотря на то, что мы с ней крепко дружим, а это уже как бы многое о ней, как о человеке, говорит. Хакнула деваха эту жизнь и мне путевку подарила, точно ей проставлюсь.

Повернул ко мне лицо и, протянув руку едва ощутимо, поверхностно провел палецем по середине щеки в месте проекции шрама.

– Так вот где следы, – глубокомысленно изрек он и с иронией произнес, – ну-ка скажи: ду ю вона ноу, хау ай гот зис скарс?

Фраза из небезызвестного фильма. Я прыснула, с одобрением глядя на него

– Тоже считаю Леджера лучшим Джокером, – покивала я, но глядя на весьма ехидно ухмыльнувшегося Яра, обмерла и возмущенно произнесла, – не смей называть меня Джокером!

– Хорошо. – Серьезно кивнул он. Точно с таким же выражением лица, интонацией и этим словом он соглашался со мной в Москве, когда я потребовала оставаться в деловых отношениях. Вот ровно то же самое было. Абсолютно то же.

Я зло прищурилась, глядя на спокойного Яра и процедила:

– Не смей, я сказала.

– Хорошо.

– Истомин!

– Да, Дж… Еремеева?

Взрыв ярости с призывом хорошенько вдарить ему, затмил разум.

Перехватил резко двинувшуюся к нему меня, секунда и нахожусь уже под ним, нависшим и блокировавшим мне руки. Подался вперед, медленно облизывая мои твердо сжатые губы. Прикусывая их, дразняще глядя в глаза, в которых уже видел, как вспышка злости внутри уходит в вены горячей тяжестью, перерождаясь в совершенно иное. Протестующе отвернула голову. Тихо рассмеялся, целуя шею и отпуская мои руки. Хотела оттолкнуть, но…

Прижался пахом, и от ощущения того, как быстро и горячо наливается свинец вниз живота при этом нажиме, повело всю. Выгнуло под ним, когда прижался плотнее, когда нжим на чувствительную точку, когда его губы ужесточили поцелуй на моей шеи. До следа. Онемением уходящим внутрь. Онемением и судорогой в пальцы, ведущие ногтями по его спине.

И следом еще один поцелуй тоже с последствием на другой стороне шеи, но ниже, ближе к ключице, по которой прошелся языком. Будто ножом. Языком по чувствительной коже груди, легкий прикус и одуряющей хрипотцой:

– В принципе, как я уже говорил, море не такое уж и кровавое… – и несильно прикусил за угол ребер, явно собираясь спуститься ниже.

Меня подбросило на постели. Вцепилась руками в его лицо, рывком отстраняя от себя и бешено отрицательно мотая головой.

– Я не против ролевых игр и мне интересно побыть Дракулой, не лишай меня этой возможности. – Негромко рассмеялся, глядя в мое ошарашенное лицо и пытаясь расцепить мои намертво сжавшиеся на его лице пальцы, – да уляжься ты назад, я пошутил. В следующий раз, я уже понял, Ален. Все, не буду, успокойся.

Его тихий смех, когда я рывками под давлением его рук все-таки легла на спину, на всякий случай вновь пальцами держа его лицо, но в момент когда снова касался поцелуями груди, обхватила голову, ощущая как режется удовольствием краткий миг шока. Отстранился, потянулся к тумбочке, в полумраке блеснула фольга в его пальцах. Привстала, скользя пальцами по плечам, прижимаясь губами к его шее. Он задержал дыхание и резко, рефлекторно схватил меня за горло, когда я слишком увлеклась, когда причинила боль излишне сильно смыкая зубы в месте перехода его шеи в плечо, когда одурела от вкуса его кожи и аромата на языке и в обонянии настолько, что не сразу поняла, что действительно причиняю боль.

Это тормозящей вспышкой в мыслях, но он успел раньше, схватив за горло. Глаза в глаза, и в обоих кипит смесь злости, удовольствия, вожделения. На секунду сжал сильнее, заставив инстинктивно вцепиться ногтями в его кисть и резко бросил меня на постель, становясь на колени между разведенных ног. Прислоняясь. Дразняще. Снова пьяняще. Так, что в попытках усилить эти ощущения, сама подалась навстречу. Усмехнулся, удерживая за бедра и кончиками пальцев выше по ним, ладонями на мои колени. Стискивает их. И одновременно входит, очень медленно, очень… От этого выгибает, от распирающего ощущения идущего истомой в острой смеси с наслаждением, целующим сжимающиеся от огня мышцы. Он останавливается, облизывая нижнюю губу и склоняя голову, опьяненным взглядом по моей дрожи под ним. От него. Призывая насытить голод. И он подался этому.

Делает движение бедрами вперед и одновременно резко надавливает ладонями на мои колени, рывком разводя их в стороны. Максимально. Вынуждая раскрыться под его удар, срывающий шипение с моим губ от остроты отклика, заставляя меня выгибаться от горячего хаоса, взвывшего и прозвучавшего изнутри стоном, потому что выжигалось нутро. Сжигалось.

Из-за жестко прижатых им колен к постели приходится немного взять упор на локти, чтобы облегчить вынужденный прогиб в пояснице. Это травит ощущение запредельного удовлетворения, когда он начинает подбирать ритм. Когда убирает руки с колен, сильно сжимает грудь и подается вперед так резко, что отбросило под ним на лопатки, парализуя болезненностью в сочетании с дичайшим наслаждением, наотмашь бьющим осознание происходящего и терзающего разум в мелкодисперсную пыль.

Это насыщает мощью волны удовольствия, накрывающих все сильнее и идущих по возрастающей с каждым его движением, а ритм нарастал. Уходил во вбивающийся такт дикости от того, что каждое физическое движение рождает внутри одуряющий, рвущий жилы драйв, напитывающийся ровно тем же – это было в его черных в сумраке глазах, в которых творилось ровно то же самое, что во мне – перекаты сотрясающего удовольствием грома, предупреждающего, что скоро будет разряд, и в подготовке к этому глубоко и быстро утягивая все в тягучее, набирающее мощь наслаждение. Затягивало еще глубже, с каждой секундой ко дну, о которое должно не просто ударить, должно разбить. С каждым его движением, вжимающим в простыни жестче, это было ближе. Это болезненее и одновременно от этого все больше чувство парализующего наслаждения. Уже почти до той самой грани, когда болезненность перестанет подпитывать мощь ревущего внутри горячего хаоса и угрожала его подавить. Но только почти. Он бил жестко. Каждое движение это смесь легкой болезненности с наслаждением, которое перекрывало эту самую болезненность, делающую громче и горячее ревущий внутри хаос. И он знал, где эта чертова грань, отгранивавшая ад, в котором он так алчно сжигал алчную меня, стискивающую его упрямо не подчиняющиеся руки на своем теле, так опрометчиво призывающую его к большей силе, потому что я не понимала, что грань тонкая, а он понимал и не подчинялся… все, что я осознавала – вот-вот сожжет и отчаянно этого хотела, почти до хруста сжимая его пальцы, выгибаясь под ним, почти сходящим с ума, почти полностью утратившим контроль, но лишь почти. Когда оба на краю и последний перекат рокота за грудиной…

Перехват за мое горло, сдавление моих пальцев на его кисти, и его резкий последний удар стал решающим – кровь вспенилась в жилах, а доступа к кислороду не было. Вот тогда и порвало. На смерть. У меня не было ни единого шанса выжить в грянувшем апокалипсисе. Мой мир полыхнул в огне. Мой изголодавшийся, проигравший жажде мир, пал под накалом непереносимого жара, возведенного им в абсолют и достигнувший пика, когда он рухнул. Ослепляющий срыв. Губы в губы заглушили мой почти переходящий в крик стон, пока разносило на атомы, пока перед закрытыми глазами непереносимыми вспышками стробоскопа прямо в лицо, разносом по телу вроде бы знакомый мотив оргазма, но побитый сигналами всех рецепторов, сжигаемых от невыносимости импульсов от разума, разорванного в мельчайшие клочья. И заглушенная, жадно испитая им моя неистовая мольба, когда его остаточные движения напитали мощью накрывший полог, уже просто пытающий электрическими разрядами наслаждения тело и утягивающим душу и разум в темные, бурлящие, обжигающие воды невыносимого наслаждения, рваными рывками скручивающим тело, и очень медленно идущим на спад.

Я не сразу сообразила, что мне тяжело дышать под его весом. Под ним. Сход был длительным, парализующим, еще ударяющим слабыми разрядами в тело, вновь заставляя сжиматься под ним и задерживать дыхание от перекатов покалывающего онемения. А потом дышать стало тяжело из-за того, что мне физически не хватало воздуха, о чем хрипло сказала, а краткое чувство дискомфорта, когда он с секундной задержкой упал с меня на бок рядом, прикрывая глаза ладонью, списала на стандартные физиологические реакции.

Да, тупо, я знаю.

Еще тупее ощущать нехватку его, когда оргазм только сходит. Когда еще мир не восстановлен. Когда размазано все внутри. Вот что на самом деле тупо. Ощущение, что лучше физически задыхаться под разгорячённым ним, чем ментально, когда он отстранился.

– Бетмен снова победил. – Его еще опьяненная оргазмом полуулыбка, дыхание учащено, а легкая ирония это так… привычно.

И это еще одной пощечиной и плюсом к ментальному удушению.

Поднялась с постели. Душ. Ледяная вода по покрывшимся мурашками жалкому, слабому телу, в деталях запомнившим этот секс, и в той воде слезы из-за краткого мига слабости. Из-за того что следы на коже, но это не страшно. Страшно то, что не только на коже, что они печатями внутрь.

Ни одного всхлипа, ни одного сбитого вздоха. Вода теплее и ощущение полосованности и позорной слабости в сток вместе с водой.

Брендовый пеньюар, придирчивое изучение отметин в своем отражении. Синяки на бедрах, коленях, талии и груди. Засосы на шее. Ломота в плечах из-за его хватки, и в ногах из-за слишком резкого рывка колен в стороны. Когда нет возбуждения, чувствуются последствия в полной мере. Сука, Истомин, что ж ты такой неаккуратный-то с чужим имуществом!

Я намеренно тянула время, намазюкивая тулово уходом и заботясь о нем после такого зверского обращения. Растягивая время. Надеялась, уснет. Ага, три раза.

В полумраке номера аккорды никотина и холодного осеннего воздуха ночного Лондона, готовившегося к грозе. Вышла в тот момент, когда Яр бросал блистер на широкую тумбу под телевизором и запивал таблетки. Стоял спиной ко мне. В полумраке. Обнаженный.

Я отношусь к тому типу женщин, что с консервативным вкусом в эротике, где не показывают нагих мужчин полностью, но…он красив. Но не могла не ощутить краткого мига удовлетворения от видения своих печатей. Следы от ногтей на плече, с другой стороны на пояснице, след от зубов в месте, где шея переходит в плечи. Они сойдут с его кожи. Но останутся в моей памяти.

Истомин, ты мое ебанное «но». Причем во всем.

Отвела взгляд и пошла к постели. Рухнула на нее животом и серьезно оповестила:

– Никаких обниманий, прижиманий, касаний и уж тем более складываний конечностей. Во всяком случае тех, что необходимы тебе в дальнейшей твоей жизни. Сплю на одном месте, не ворочаюсь, никому не мешаю, не закидываю свои корячки, не храплю, не соплю и ненавижу когда нет того же самого от соседа по постели. Предупреждаю: если хоть что-то из этого нарушают, бью сразу, зачастую даже не просыпаясь. Так что лучше иди в другую комнату.

– Ты мой идеал. – Голос негромок, вроде бы ироничен, а вроде бы и серьезное одобрение. – Солидарен. Полностью и во всем. Одеяло, как понимаю, мне отдельное взять?

– Да. – Приподняла руку с демонстрацией одобрения большим пальцем, подавляя желание взвыть от отчаяния. – Извини, забыла об этом упомянуть.

– Идеа-а-ал.– Вроде бы больше одобрения, чем иронии.

Хотя хуй его знает. Инопришеленцы вообще неизученные создания.

Он ушел в душ и настало занимательное время – я пыталась заставить себя уснуть до того, когда он оттуда выйдет. Не успела, поэтому симулировала.

– Один момент, – но Истомину на мои симулирования было похуй и он, плюхнувшись на постель так, что меня едва не подбросило, произнес, – может, ты о нем не знаешь, хотя... – я резко повернулась, чтобы злобно на него посмотреть, типа только что проснулась. Он развалился на подушках, флегматично глядя в потолок и ровно оповестил, – нет, все же скажу. Если мужик чем-то болеет, ему будет очень сложно ответить правду на твой вопрос особенно во время минета. Такого минета и в такой момент.

Автоматом метнула напряженный взгляд на блистер, который он бросил на комод и Истомин тут же произнес:

– Просто обезболивающие. Метеочувствителен.

Я посмотрела на него, все так же полулежащего на подушках. Только со спущенной с постели ногой, упирающейся стопой в пол и прикрывшего ладонью глаза. Рука лежала не типично – основание ладони ощутимо давило на висок. Раскат грома за окном, вспышка молнии, будто бы и вовсе обесцветившая его и без того бледную кожу.

– Я действительно чист, Ален. – Негромко произнес он, отнимая руку от лица и глядя на меня. – Ты сама говорила о стереотипах, когда растешь в определенной среде. Только я их преодолеть не смог, да и не собирался. Вообще, по идее, нам с тобой следовало бы походить по врачам и подобное, это нормальная практика перед возможными незащищенными контактами, и я такой, ну, зачем девочку шокировать еще больше, тут как бы пережила новость, что ей выходные в Лондоне придется провести, так что узнаю все интересующее сам. Как же хорошо, что ты следишь за своим здоровьем и проходишь регулярные обследования у Светланы Викторовны. Очень приятная женщина.

Это и смешно и пугает. Он знает моего гинеколога. Это пиздец как смешно и пиздец как пугает. Нет, оно хорошо однозначно, я теперь точно знаю, что он чист, а то однокурсница лечилась от сифилиса три года и в итоге что-то пошло не так, и оно в хроническую стадию ушло. Пришла, блять, зуб лечить, а у нее шанкр с перепелиное лицо в ротовой полости. Ибо не хуй сосать без преза.

Сказала я.

Но у меня мужик пытал моего гинеколога на предмет моего здоровья, с учетом этого, думаю, сосать ему не совсем грех, и я по-прежнему чиста и непорочна. Мысленно поплевала на бархатную тряпочку и протерла ей свою корону. Да и сосала-то кому? Самому инопришеленцу! И ему понравилось, так что мне за людской род не стыдно. Отстаивала, как могла вообще.

– Так я же знала, кому задаю этот вопрос. И знала, что ответ будет честный. Иначе не рискнула бы. – Фыркнув отозвалась я, насмешливо глядя на него и поворачивая голову в противоположную сторону и укладываясь на подушку уже с глазами по пять рублей. Потому что он прав. Корона, конечно, блестит, но сидит косо. И это начинает подзаебывать мою перфекционистскую натуру. Которую подсадили на редкостную дурь.

Истомин протяжно застонал, улыбаясь и с явно деланым мучением в удовлетворенном голосе произнес:

– Я знаю, что такая формулировка это манипуляция. Вот, сука, точно это знаю же, но... – тихий смех в ночную тишь, вплетающий в отдаленный перекат грома и упоением под кожу, – мне будет сложно, да? Скорее всего, очень. Ладно, уговорила, я согласен.

– У нас больше не будет секса. – В горле пересохло, по телу слабость, глаза зажмурены.

– Хорошо.

Вот опять!

– Завтра куплю к ошейнику серьги, можно меня снова так отблагодарить? Мне понравилось лишаться девственности.

– Нет. – Уныло отказалась я, мрачно рассматривая стену.

– Машину?

– Нет.

– Квартира?

– Истомин, ты вроде не урод и в расцвете сил, тебе не унизителен секс на меркантильной основе с меркантильной особой? – резко повернула к нему голову, хмуро глядя в его полуулыбающийся профиль, сквозь ресницы пялящийся в потолок.

– По-другому ты мне не даешь, Еремеева, я уже пытался. – Прикусывая губу и поворачивая лицо ко мне.

– Это когда? – опешила я.

– В ресторане. Пробовал подплыть на романтике, лапая твое лицо, но моя мирная лодочка разбилась. Пересел на пиратский корабль и пошел на абордаж. Смотри, как успешно, – протянутая рука и звучный шлепок по моей ягодице.

Я взвыла, уткнувшись лицом в подушку, а он негромко и крайне довольно рассмеялся.

– И браслет. – Буркнула я, отворачиваясь от него, чтобы он не видел, как кривится мое лицо, когда я принимаю свое полное поражение – знание, что я ему не откажу, даже если захочу, точнее, буду думать, что хочу. Граница заступлена, нет надобности разбираться с причинами произошедшего, надо решать с последствиями. Хотя бы попытаться. Скотина.

***

Проснулась одна в номере. За окном гроза и сумрак из-за тяжелых громовых туч. Тело болело, потому довольно долго плескалась под теплыми струями душа и когда намарафеченная вышла из ванной, то узрела Истомина в гостиной.

Стоял у бара, полностью одетый, пальто слегка влажное, на коротких русых волосах поблескивали капли дождя. Стоял у барной стойки и занимался странным делом. Отправил ложку кофе в рот. Просто кофе. Сухое. И запил парой глотков воды из минералки

– Истомин, твое утро начинается со своеобразного кофе, – опираясь плечом о косяк и невольно поморщившись от ломоты в мышцах, заключила я.

– Ебанный Туманный Альбион... – оперся локтем о столешницу, прикрывая глаза ладонью. -Принеси таблетки. Через пять минут машины подъедут.

Оставила без вопросов это. Хотя вылет вроде бы был запланирован на вечер, а сейчас только полдень. Молча вернулась в спальню и, прочитав название его колес, мягко говоря охуела. Это очень сильный класс обезболивающих, не наркотический, конечно, но очень сильный и блистер ополовинен.

Его пальцы были ледяными, когда подала таблетки. Выпил две штуки. Разом.

– Ты заболел? – напряженно глядя в его очень бледное лицо, спросила я.

– Как только вылетим отсюда, приду в себя. Нормально все. –Секунду спустя отозвался он, мрачно глядя в столешницу стойки.

В дверь стукнули пару раз и сообщили, что подали машины. Вадим волок мой чемодан, я рядом с Яром шла позади его людей.

Как ни странно, за руль того автомобиля, в который села я и Яр, сел Вадим. Рядом с ним еще один человек. Они негромко переговаривались, Яр молчал. Приоткрыл окно, думала, покурить но нет. Повернул лицо, и смотрел на улицу, кажется, вроде бы совсем не замечая, что косые линии дождя задевают его лицо.

И так было довольно долго, пока Вадим не щелкнул кнопкой на водительской двери и стекло не поползло вверх.

Реакция была острая.

– Я велел закрывать, баран, блять? – зло пнул ногой сиденье Вадима. – Дышать нечем, не трогай окно. И хватит трещать, нахуй.

Мертвая тишина в салоне, травящаяся токсичным черным льдом тяжелого раздражения. Истомин дышал глубоко и медленно, откинув голову на подголовник и развалившись на сидении. Я тихо хуела дальше.

– Через двадцать минут будем в аэропорту, – с легким напряжением в голосе негромко произнес Игорь, тот самый мужик, у которого ребенка сбила машина; поворачиваясь с переднего сидения к нам и с тенью беспокойства глядя на Яра, – джет уже готов к выл…

– Тишину поймали, я вам сказал!

Обрубил резко, грубо, зло.

Аэропорт. Вип-терминал, самолет подгоняли к первой линии парковки – выходу с терминала. Из-за количества Истоминских бойцов, регистрация не прошла мгновенно, хотя было заметно, что стараются провести ее ускоренно.

Яр направился к туалету, и Вадим мгновенно обернувшись к одному из бойцов произнес:

– Пасись рядом с туалетом. Если через пять минут не выйдет, только тогда зайдешь, а так на глаза не попадайся.

Тот кивнул и пошел следом.

– Жрец, не подскажешь, что это за психзаходы? – забирая поданные мне сотрудницей аэропорта мои документы, спросила у Вадима.

– Мигрень. – Помедлив, отозвался он проходя вместе со мной к выходу с терминала.

– У всех бывает мигрень. – Приподнимая бровь и пристально глядя в его лицо.

– У него... – Вадим нахмурился и, посмотрев в сторону туалета, прикусил губу, – сильная, в общем.

– Он лечиться не пробовал? Ложками кофе жрать это такая себе терапия.

– Еще и давление ебнулось... – беспокойно пробормотал он, и бросил взгляд за широкое окно на подкатывающийся самолет. – Блять, да что ж так медленно все…. Короче, Ален, не обращай внимания на эти выпады, ему просто хуево. Очень.

Истомин вернулся через пару минут, как раз открыли коридор. Я только направилась по нему вслед за Игорем, но позади резкий окрик одного из бойцов:

– Вадим!

Я резко обернулась, чтобы увидеть, как один из бойцов подхватывает под локоть покачнувшегося Яра, белого как полотно. Он был вообще никакой. Взгляд стеклянный. Расфокусированный, с дико расширенными зрачками. Бессмысленный абсолютно.

– За врачами бегом! – рыкнул Вадим, подхватывая Истомина с другой стороны и усаживая в ближайшее кресло, садясь на корточки перед Истоминым и с безумным напряжением глядя в его лицо, похлопал его по щеке, – Ярый, ты меня слышишь? Яр? Бл-я-ять… – резко повернулся к остолбеневшей мне и рявкнул, – у него аура была?