Текст книги "В пирогах Счастье (СИ)"

Автор книги: Александра Каплунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Глава 27.3

Следующие две недели пролетели как один день. Каждое утро мы просыпались задолго до рассвета, чтобы приготовить пироги для утренней торговли на площади. Анфиса с племянницами, Марфа и Летиция менялись, выходя по очереди со свежей выпечкой. Гасти и Малик присоединились к ним, проявив недюжинный талант к торговле и зазыванию покупателей.

К восьми утра, когда открывалась сама пекарня, первая партия товара на площади уже была распродана, а очередь у наших дверей становилась все длиннее день ото дня.

Боди расцвел на глазах. Теперь, когда ему не нужно было возвращаться в приют, исчезла та затаенная тревога в его взгляде. Он смеялся громче, говорил увереннее, и даже немного прибавил в росте. По крайней мере, мне так казалось. Видеть, как он каждый день просыпается и бежит увидеться с сестрой, как они вместе работают и играют, было настоящим счастьем.

С Касей тоже все решилось благополучно. Вилен сходил к городскому нотариусу и оформил все необходимые документы. Теперь и она официально была нашей дочерью. Дульсинея, кажется, прослезилась, когда мы объявили об этом за ужином.

– Теперь у нас настоящая семья, – сказала она, промокая глаза уголком фартука. – Как я и мечтала!

Я не могла с ней не согласиться. Наша странная, сборная семья действительно становилась все крепче и настоящее с каждым днем.

Пекарня процветала. Постоянные клиенты уже знали, что лучше приходить пораньше, иначе к обеду самого вкусного не останется. Особенно популярными стали наши мясные пироги, которыми теперь торговали не только на площади, но и в самой пекарне. Лотошницы начали тоже делиться своими секретами и рецептами, которые бережно хранили годами. В результате наш ассортимент постоянно расширялся.

– Никогда не думала, что буду работать в настоящей пекарне, – сказала как-то Летиция, раскатывая тесто. – Всю жизнь по улицам с корзиной, а тут – свой угол, своя печь.

– И постоянные покупатели, – добавила Анфиса. – Уже лица запомнила, даже имена некоторых знаю.

В этих словах было столько гордости, что я невольно улыбнулась. Эти женщины, привыкшие к тяжелой и неблагодарной работе лотошниц, наконец-то обрели стабильность и уважение.

***

На исходе второй недели, когда солнце уже скрылось за крышами домов, мы закрывали пекарню после особенно удачного дня. Боди и Кася мыли последнюю посуду, Вилен подсчитывал выручку, а я протирала столы. Дульсинея выносила остатки муки со стола во двор, чтобы подкормить птиц. Да, мы завели курочек, чтобы те давали свои яйца. Для выпечки их требовалось много…

Анфиса с племянницами и остальные работницы уже разошлись по домам.

Внезапно дверь с грохотом распахнулась. На пороге стояла женщина – худая, изможденная, с неестественно ярким румянцем на впалых щеках. Ее глаза лихорадочно блестели, а волосы свисали сальными прядями.

– Где мои дети?! – выкрикнула она, оглядывая пекарню мутным взглядом.

Я замерла с тряпкой в руках. Боди, услышав голос, выронил тарелку, которая с грохотом разбилась о пол.

– М-мама? – прошептал он, отступая к стене и Касю собой закрывая.

Женщина увидела его и шагнула вперед, пошатываясь.

– Вот ты где, паршивец! А где твоя сестра? Значит, здесь прячетесь? А я вас по всему городу ищу!

Вилен молниеносно оказался между ней и детьми. Его лицо стало жестким, каменным.

– Ольга, шла бы ты по хорошему отсюда…

– Вы украли моих детей! – выпалила та, тыча в него пальцем. – Они мои! Я их родила! А вы их забрали!

От нее несло кислым перегаром. Я поморщилась и встала рядом с Виленом, закрывая собой Боди и Касю. Ребята сжались за нашими спинами.

– Дульсинея, – спокойно сказал Вилен, не оборачиваясь, – уведи, пожалуйста, детей наверх.

Дулься, вернувшаяся с улицы на шум, быстро кивнула и подошла к застывшим от страха детям.

– Идемте, голубчики, – ласково сказала она, обнимая их за плечи. – Пойдемте в вашу комнату. Там у меня для вас сюрприз припасен.

– Стоять! – рявкнула женщина. – Никуда они не пойдут! Боди, Касиопея, идите сюда немедленно!

Дети вздрогнули и еще сильнее вжались в стену. Зацепенели, и я снова различила в их взглядах тот страх, который, как мне казалось, уже совсем пропал из их взоров.

– Боди и Кася останутся здесь, – твердо сказал Вилен. – У нас есть все необходимые документы об опекунстве.

– Какие еще документы?! – женщина взмахнула руками, едва не теряя равновесие. – Я их мать! Мое слово – закон!

– Ольга, лучше проваливай…

Я поспешила приобнять Боди и Касю и подтолкнула их к проходу. Дулься тут же перехватила их и повела наверх.

Я же обернулась к этой женщине.

Глава 28.1

– Закон здесь один для всех, – возразил Вилен, его плечи напряглись. – И согласно ему, дети теперь под нашей опекой.

– Ничего у тебя не выйдет! – женщина качнулась вперед, и я невольно отшатнулась от волны перегара. Ее глаза налились кровью, на щеках тоже пестрел нездоровый румянец. – Я всем расскажу, как именно ты получил свои бумажки! Да мой муж... он... Он до сих пор хромает!

Пока она кричала, распаляясь с каждым словом, Дульсинея тихо, но решительно увела детей наверх. Я услышала, как хлопнула дверь ее комнаты, и почувствовала, как внутри меня что-то успокоилось. Хотя бы ребятишки теперь не слышат этого.

– Ольга, – в голосе Вилена зазвучали стальные нотки, явная угроза, которая даже меня чуть проняла. Я удивленно посмотрела на него, заметив, как желваки заходили на его скулах. Он знает эту женщину по имени? – Ты пьяна и совершенно не соображаешь, что несешь.

Она и правда была пьяная в стельку. От нее разило так, что у меня начинало щипать глаза. Стоять даже не могла нормально. Ее тело словно жило своей жизнью, не подчиняясь хозяйке. То в одну сторонку качнется, то в другую оступится.

Женщина на мгновение растерялась, ее мутный взгляд попытался сфокусироваться. Она прищурилась, вглядываясь в лицо Вилена, наклонив голову как какая-то птица.

– Это не твое дело, – зашипела она, выставив указательный палец с обломанным ногтем. Палец заметно дрожал, и она с видимым усилием направила его в сторону Вилена, чуть не потеряв при этом равновесие.

Вилен бросил на меня быстрый взгляд, в котором читалось столько всего – и извинение, и тревога, и какая-то затаенная вина. Я закусила губу, решив не вмешиваться, пока не прояснится ситуация. Внутри все кипело от возмущения, но я сдерживалась. Раз Вилен ее знает, пожалуй, ему с ней и говорить... Пока.

Пока у меня хватает нервов терпеть этот запашок в моей пекарне, от которого, кажется, даже свежая выпечка начинает портиться.

– Да плевать я хотел на то, как ты свою жизнь прожигаешь, – Вилен принял свою фирменную позу – руки на груди скрестил, ноги широко расставил, подбородок чуть приподнял. Я заметила, как напряглись мышцы его шеи. – Только дети уже оформлены на нас, а маги проверили бумаги на подлинность... Скажи спасибо за те три тысячи золотом и проваливай, Ольга. По добру – по здорову. Пока я стражу не вызвал.

Ольга снова покачнулась, но уже не от опьянения, а от замешательства. Ее рот приоткрылся. Она моргнула несколько раз, пытаясь осознать услышанное.

Я и сама едва не качнулась, как она. Внутри будто что-то оборвалось. Сколько тысяч?! Рука непроизвольно дернулась к горлу, и я почувствовала, как пересохло во рту. Три тысячи золотом – это... это целое состояние! На эти деньги можно купить дом!

Теперь я смотрела на эту женщину совершенно иным взглядом. Ярость, что я старалась заглушать все это время, начала разворачиваться внутри меня, словно пробудившаяся змея. Я буквально ощущала, как она растет с каждой секундой! Каждый удар сердца, каждая секунда осознания того, что эта... женщина сделала, лишь усиливали мое негодование.

– Какие... какие три тысячи? – пробормотала она, и в ее мутных глазах мелькнул испуг. Ее руки начали нервно перебирать складки замызганного платья. – Было полторы…

– Три, Ольга, – жестко повторил Вилен, и я заметила, как побелели костяшки его пальцев, сжатых в кулак. – Я заплатил тебе и твоему мужу три тысячи золотых монет за официальный отказ от детей. Ты сама их пересчитала.

– Ты... ты не докажешь! – огрызнулась Ольга, но в ее голосе уже не было прежней уверенности. Взгляд забегал по комнате, словно ища пути отступления. – Все равно они мои дети! Я могу их забрать в любой момент!

– Нет, не можешь, – спокойно ответил Вилен, но я видела, как пульсирует венка на его виске. – Потому что ты и твой муж подписали отказную. Добровольно, маги магистрата это подтвердили. И теперь у детей новая семья.

Ольга замолчала, тяжело дыша. Ее грудь быстро вздымалась под платьем. Пьяный взгляд метался по комнате, словно в поисках выхода из ловушки, в которую она сама себя загнала. Внезапно она сфокусировалась на мне, прищурившись так, словно пыталась разглядеть что-то очень мелкое.

– А ты кто такая? – выплюнула она, и капельки слюны полетели в мою сторону. Я брезгливо отстранилась. – Его подстилка? Думаешь, сможешь заменить им мать?

Это стало последней каплей. Я почувствовала, как внутри меня что-то щелкнуло, словно сломался замок, сдерживавший мой гнев. Все происходящее внезапно обрело кристальную ясность. Эта женщина продала своих детей. Получила за них деньги… целое состояние! Пропила их. А теперь пришла требовать детей обратно. Мои руки сами сжались в кулаки, и я почувствовала, как ногти больно впиваются в ладони.

– Вилен, – мой голос был неожиданно спокойным, даже для меня самой. Спокойным и холодным, как вода в горном ручье. – Подожди меня здесь, пожалуйста. Дальше я сама разберусь.

Он посмотрел на меня с удивлением, брови его дернулись вверх, но промолчал. И когда я сделала шаг к этой... этой дряннушке , не остановил. Я видела в его глазах что-то новое – уважение, смешанное с тревогой.

Я подошла к Ольге, окинув ее спокойным, оценивающим взглядом. Тщательно осмотрела с головы до ног, не скрывая отвращения. Как мне удалось сохранить это внешнее спокойствие при такой буре ярости внутри, и сама не ведаю. Наверное, так чувствует себя море перед штормом – внутри все клокочет, но поверхность еще обманчиво гладкая.

– Пойдемте, – сказала я, взяв ее за локоть. Моя рука ощутила противную липкость грязной ткани и влажность кожи под ней. – Нам нужно поговорить. На кухне.

– Куда ты меня тащишь? – Ольга дернулась, пытаясь вырваться, но я держала крепко, сильнее стиснув пальцы. Наверняка останутся синяки, но мне было все равно. – Отпусти! Я хочу видеть своих детей!

– Сначала поговорим, – настойчиво повторила я, направляя ее в сторону кухни. От нее исходил такой смрад, что меня едва не тошнило, но я упрямо вела ее вперед, стараясь дышать через рот.

На кухне стояли две большие бочки с водой. Одна для мытья посуды, вторая с чистой колодезной водой для замеса теста. Я подвела Ольгу к бочке с холодной водой, в которой еще плавали льдинки.

– Что ты... – начала она, заметив, куда я ее веду, но договорить не успела.

Глава 28.2

Одним быстрым движением я схватила ее за шею под затылок, прямо за сальные волосы, и с силой окунула головой в ледяную воду. Ольга забарахталась, как пойманная рыба, пытаясь вырваться. Ее руки беспорядочно замахали в воздухе, но я держала крепко, считая про себя: раз, два, три, четыре, пять .

И только тогда позволила ей высунуть голову из воды.

Ольга вынырнула с шумным вдохом, хватая ртом воздух. Вода стекала с ее волос и лица струйками, в которых растворялась дешевая краска с щек, оставляя на коже грязные разводы. Глаза ее расширились от шока.

– Ты... ты... – она задыхалась от возмущения, не в силах подобрать слов.

– Еще? – спокойно спросила я, готовая повторить процедуру. Не дожидаясь ответа, я уже положила ладонь ей на затылок.

В ответ мне послышались отборные ругательства, от которых, казалось, должен был покраснеть даже воздух вокруг нас.

Пришлось повторить процедуру еще трижды, прежде чем она перестала обкладывать меня неблагим матом. С каждым разом я держала ее под водой чуть дольше, наслаждаясь моментом справедливого возмездия. Навеное, в других обстоятельствах я бы даже испугалась этого садистского удовольствия, что разлилось во мне… Но не теперь.

Вода в бочке стала мутной от смытой с лица краски и грязи.

– Ты с ума сошла! – выкрикнула она, отступая от бочки, когда я, наконец, ее отпустила. Теперь она выглядела как мокрая крыса – жалкая, съежившаяся, с прилипшими к голове волосами. – Я пожалуюсь страже!

– На что? – усмехнулась я, чувствуя странное удовлетворение. Моя ладонь горела от ледяной воды, и я машинально вытерла руку о фартук. – На то, что я помогла вам умыться? Вы пришли в мой дом пьяная, грязная, оскорбляли меня и моего мужа, пугали наших детей. Если кто и должен жаловаться страже, так это я.

Ольга замолчала, тяжело дыша. Теперь в ее глазах не было прежней пьяной наглости. Только испуг и затравленность. Холодная вода немного протрезвила ее. Во взгляде появилась осмысленность, которой не было раньше. Она обхватила себя руками, дрожа то ли от холода, то ли от страха.

– Вот полотенце, – я бросила ей чистую тряпку. – Вытрите лицо и садитесь. Нам нужно поговорить.

К моему удивлению, она послушалась без пререканий. Вытерла лицо, оставив на белой ткани грязные разводы, отжала волосы и села на табурет у стола. Я села напротив, чувствуя, как во мне все еще клокочет гнев, но уже более контролируемый.

– Вы продали своих детей, – начала я без предисловий, глядя ей прямо в глаза. Каждое слово я выговаривала четко, чтобы до нее точно дошло. – Продали их за три тысячи золотых. Это не я говорю, это говорит мой муж, который и заплатил вам. И, судя по вашей реакции, это правда.

Ольга отвела взгляд, нервно теребя край полотенца.

– Нам нужны были деньги, – пробормотала она, не поднимая глаз. – Муж... он задолжал много.

– И поэтому вы решили продать детей? – в моем голосе сквозило такое презрение, что я сама себя не узнавала. – Не себя, не какое-то имущество, а своих детей?

– А что мне было делать?! – вдруг взорвалась она, ударив кулаком по столу так, что подпрыгнула стоявшая на нем миска. Ее глаза вспыхнули недобрым огнем. – Боди был наш единственный кормилец, а твой муженек хотел забрать его!

– Ему восемь лет! – теперь уже я повысила голос, наклонившись к ней через стол. Я чувствовала, как жар приливает к моим щекам. – В этом возрасте дети должны играть, учиться, расти, а не кормить своих никчемных родителей!

Ольга вздрогнула, словно я ударила ее. Ее плечи опустились, а во взгляде промелькнуло что-то, похожее на стыд. Но он быстро исчез, сменившись упрямством.

– Ты не понимаешь, – прошептала она, обхватив себя руками. С ее мокрых волос все еще капала вода, образуя лужицу на полу. – Ты не знаешь, как это – жить в постоянном страхе. Когда тебя могут убить в любой момент из-за долгов мужа.

– Нет, это вы не понимаете, – я подалась вперед еще немного, и заметила, как она инстинктивно отшатнулась. – Вы продали своих детей. Продали. За деньги. Как вещь. Как скот. Как... – я задохнулась от возмущения, чувствуя, как к горлу подступает ком. Перед глазами встали лица Боди и Каси, их испуганные глаза, когда они увидели мать. – И знаете, что самое ужасное? Вы даже не смогли правильно распорядиться этими деньгами! Вы их просто пропили, верно? И теперь пришли требовать детей обратно. Для чего? Чтобы снова продать?

Ольга молчала, опустив голову так низко, что подбородок почти касался груди. Мокрые пряди волос падали ей на лицо, скрывая выражение глаз. Но я видела, как подрагивали ее плечи.

– Я... я хотела их увидеть, – пробормотала она наконец, голос ее был едва слышен. – Просто увидеть.

– Не лгите, – отрезала я, хлопнув ладонью по столу. Хотя очень хотелось прямо по ее лицу. – Вы пришли сюда пьяная, кричали на весь дом. Если бы вы просто хотели увидеть детей, вы бы пришли трезвая, в чистой одежде, постучали бы вежливо. И, возможно, мы бы разрешили вам встретиться с ними. Но не так. Не в таком виде.

Ольга подняла на меня глаза, и я с удивлением увидела в них слезы. Они текли по ее лицу, смешиваясь с каплями воды, оставляя светлые дорожки на грязной коже.

– Мы правда потратили все деньги, – прошептала она, и в ее голосе звучало такое отчаяние, что на мгновение я почти поверила ей. – Муж сначала отдал долги, как и обещал. Но потом... потом мы начали пить. От тоски. От пустоты. Дом без детей – это не дом. Это просто стены.

– Вы вспомнили об этом только сейчас? – я не собиралась поддаваться на жалость, но что-то внутри меня дрогнуло. Образ бездушного чудовища, который я создала в своей голове, начал трескаться. – После того, как продали их?

– Я думала, им будет лучше, – она вытерла слезы тыльной стороной ладони, размазывая грязь по лицу. – Вилен... он ведь не из таких, как мы. Даже в таверне, когда пил, всегда платил за всех, никогда первым в драку не лез. И когда он предложил забрать детей... я подумала, что им будет лучше с ним, чем с нами.

Я помолчала, обдумывая ее слова. В них была странная, извращенная логика. Возможно, где-то в глубине души эта женщина действительно хотела лучшего для своих детей. Но это не отменяло того, что она сделала. Мой взгляд упал на ее руки – грубые, с мозолями и потрескавшейся кожей. Руки женщины, которая знала тяжелый труд.

– Послушайте меня внимательно, Ольга, – я смотрела ей прямо в глаза, и мой голос звучал твердо, но уже без прежней ярости. – Боди и Кася теперь наши дети. По закону и по сердцу. Мы любим их. Мы заботимся о них. Они счастливы с нами. И мы не позволим вам разрушить их жизнь снова.

– Но я их мать, – слабо возразила она, сгорбившись еще сильнее.

– Вы отказались от этого права, когда подписали бумаги, – жестко ответила я, выпрямив спину. – И знаете что? Быть матерью – это не просто родить ребенка. Это любить его, защищать, заботиться о нем. Каждый день. Каждую минуту. Даже когда тяжело. Особенно когда тяжело.

Ольга опустила голову, и ее плечи задрожали от беззвучных рыданий. Я смотрела на эту сломленную женщину, и мне стало горько. Не от жалости к ней, нет. От мысли о том, какими могли бы быть жизни Боди и Каси, если бы им достались другие родители.

У меня самой прежде была большая семья. Дети, внуки... Да, сейчас это все казалось чем-то очень далеким, совсем из другой жизни. Словно сюжет прочитанной книги. Или сюжет давно просмотренного фильма... Но все же память еще хранила то тепло от мыслей о них. И от этого контраст с тем, что сделала эта женщина, становился только ярче…

Глава 28.3

– Я вижу, вы все-таки что-то чувствуете к своим детям, – я вздохнула, провела ладонью по лицу, ощущая внезапную усталость. Продолжила, немного смягчившись: – Я предложу вам вот что – вы можете иногда навещать их. Приходить сюда. Видеться с ними. Но только трезвая. Только чистая. Я буду лично проверять вас каждый раз, – мой палец предупреждающе поднялся, когда я увидела проблеск надежды в ее глазах. – И все это будет исключительно в присутствии меня или Вилена. И только если дети сами захотят вас видеть.

Она вперила в меня удивленный взгляд.

– Вы... вы разрешите? – ее голос дрогнул, словно она боялась поверить в услышанное.

– Если будете соблюдать правила, – кивнула я, скрестив руки на груди. – И еще одно условие: никаких попыток забрать их или настроить против нас. Никаких разговоров о том, что вы их настоящая мать и они должны вернуться к вам. Никаких обещаний, которые вы не сможете выполнить, – я наклонилась ближе, и мой голос стал жестче. – И одно только неловкое слово, один косой взгляд или что-то, что мне не понравится, и вы больше никогда их не увидите. Ясно?

Ольга медленно кивнула, вытирая слезы рукавом, оставляя на нем мокрые следы.

– Я... я согласна, – прошептала она, и в ее голосе слышалось что-то похожее на облегчение. – Спасибо.

– Не благодарите меня, – я встала из-за стола, одернув фартук. – Благодарите своих детей, которые, несмотря ни на что, все еще помнят вас. И, возможно, даже скучают. Хотя вы этого не заслуживаете.

Я подошла к двери и открыла ее, впуская в кухню свежий воздух из зала. Вдохнула полной грудью, словно очищаясь от запаха, который все еще исходил от Ольги.

– А теперь уходите. Вернетесь, когда будете трезвой и сможете говорить с детьми, не пугая их.

Ольга поднялась с табурета, пошатываясь уже не столько от выпивки, сколько от эмоционального истощения. Она выглядела меньше, съежившись, словно внутри нее что-то сломалось – или, может… наоборот, починилось?

– Скажите им... скажите, что я приду в другой раз, – попросила она, поднимая на меня вороватый взгляд и направляясь к выходу. – Когда буду... лучше.

– Скажу, – пообещала я, придерживая дверь. – Если они спросят о вас.

Она остановилась у двери, посмотрела на меня долгим взглядом, в котором читалось столько всего – стыд, раскаяние, зависть, благодарность.

– Вы лучше, чем я, – неожиданно сказала она, и в ее голосе не было горечи – только признание факта. – Им повезло с вами.

И, не дожидаясь ответа, вышла в ночь, оставив после себя мокрые следы на полу и запах, который, казалось, въелся в стены.

Я закрыла за ней дверь и прислонилась к ней спиной, чувствуя, как дрожат колени. Реакция на пережитый стресс наконец догнала меня.

Вилен спустился по лестнице, посмотрел на меня вопросительно.

– Ушла? – спросил он тихо.

Я кивнула.

– Ушла. И, надеюсь, вернется только когда будет трезвой.

Вилен подошел ко мне, обнял за плечи. И теперь, в его руках, я ощутила себя уставшей почти смертельно. Почти до того, чтобы рухнуть прямо здесь и сейчас.

– Что ты ей сказала? Я слышал, вы разговаривали на кухне.

– Правду, – я прижалась к его груди, слушая, как бьется его сердце. – Что дети теперь наши. Что мы любим их и заботимся о них. И что она может их навещать, если будет соблюдать правила.

– Ты разрешила ей приходить? – в его голосе прозвучало удивление.

– Да, – я подняла на него глаза. – Она все-таки их мать. Как бы ужасно она себя ни вела, как бы ни поступала, она дала им жизнь. И, кажется, где-то глубоко внутри все-таки любит их. По-своему. Неправильно. Но любит.

Вилен задумчиво кивнул.

– Возможно, ты права. Но я не уверен, что дети захотят ее видеть.

– Это будет их решение, – сказала я. – Мы не будем их заставлять. Но и запрещать не станем, если они сами захотят.

Вилен крепче обнял меня.

– Ты удивительная женщина, Нина, – прошептал он мне в волосы. – Мудрее, чем я мог надеяться.

Я улыбнулась, чувствуя, как тепло разливается по телу от его слов.

– А теперь, – я отстранилась, – пойдем к детям. Они наверняка испугались и ждут объяснений.

Мы поднялись по лестнице и тихонько постучали в дверь детской комнаты. Дульсинея открыла, вопросительно глядя на нас.

– Все в порядке, – успокоила я ее. – Она ушла.

Боди и Кася сидели на кровати, прижавшись друг к другу. В их глазах читался страх и вопрос. Дульсинея сидела рядышком и осторожно гладила по спине Касю. Глаза девчушки были широко распахнуты.

– Она больше не вернется? – первым нарушил молчание Боди.

Я подошла и села рядом с ними на кровать, Вилен встал у окна, скрестив руки на груди.

– Она может вернуться, – честно ответила я. – Но только если вы сами захотите ее видеть. И только если она будет трезвой и спокойной.

Дети переглянулись, безмолвно совещаясь.

– А если мы не захотим? – тихо спросила Кася.

– Тогда она не придет, – твердо сказал Вилен. – Мы не позволим ей беспокоить вас, если вы этого не хотите.

– А если... если мы захотим? – неуверенно произнесла Кася. – Хотя бы иногда?

Я взяла ее за руку.

– Тогда она будет приходить. Иногда. Но только чтобы повидаться с вами. Не чтобы забрать вас или что-то требовать. Просто как... гость.

– Она все-таки ваша мать, – добавил Вилен, подходя ближе. – И мы не хотим полностью лишать вас общения с ней, если вы в нем нуждаетесь.

Кася задумчиво покусала губу.

– Может быть, иногда, – пробормотала она. – Не часто. Но иногда.

Боди кивнул, соглашаясь с сестрой.

– Значит, так и сделаем, – я обняла их обоих. – Но помните: вы всегда можете передумать. В любой момент. И мы поддержим любое ваше решение.

Дети прижались ко мне, и я почувствовала, как напряжение постепенно покидает их маленькие тела. Вилен подошел и положил руки нам на плечи, словно защищая всех троих.

Буря поутихла, но что-то тревожно нашептывало мне изнутри, что это только первая ее волна…