Текст книги "Звездная пыль (СИ)"
Автор книги: Александра Гейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Звездная пыль
Александра Гейл
Современная проза
Современный любовный роман
В самый страшный день моей жизни – в день трагической гибели отца я дала себе слово, что никогда не повторю судьбу родителей и не стану зависеть от мужчины.
Но это было легко только до тех пор, пока у нашей балетной труппы не сменился спонсор.
Человек, который обещает мне мечту и втягивает в игру, из которой нет выхода.
В тексте есть: властный герой, балет, наваждение
Ограничение: 18+
Глава 1
Я встретила главного мужчину своей жизни в день, когда Адам дал мне пощечину.
Сезон только открывался, планировалась новая постановка, но балетмейстер отчего-то попросил исполнить прошлую, причем на сцене. Балерина, танцевавшая в прошлом году главную роль второго состава, отчаялась подвинуть нашу приму Диану и поменяла труппу. После этого место досталось мне. Неожиданно, но очень желанно. Отдых я потратила на то, чтобы отработать движения до автоматизма, отточить каждый взмах руки. Но я не была готова к выступлению, а рейс Ди внезапно задержали. В итоге все покатилось к черту.
Гость, ради которого все затевалось, оказался не просто гостем, а репетиция – никакой не репетицией, но мне не хватило опыта распознать, что происходит, к тому же накануне у меня сошел ноготь, и в пуантах было ужасно больно. Наверное, я немножко себя жалела. Как итог, Адам залез на сцену и влепил мне пощечину. Сильно, больно. Она буквально разъела кожу кислотой унижения. И было так ужасно обидно, стыдно перед незнакомцем в зале, горько – от смеха девочек из кордебалета, только и ждавших моего провала.
– О чем ты думаешь, Павленюк? – тихо спросил Адам, подойдя ко мне почти вплотную. – Ты хоть что-то чувствуешь?
Я чувствовала злость. Дикую злость! Эта роль оказалась не достижением, а поводом для нападок и насмешек. Замена понарошку, ведь Диана готова была плясать и в лихорадке, и с перебитыми ногами, лишь бы не подпустить соперниц. У нее была ярко выраженная паранойя. Никто не думал, что я вскоре выйду вместо Ди, ведь и прошлая танцовщица лишь пару раз удостоилась чести блистать на авансцене, а она была куда опытнее. Даже сам Адам не воспринимал меня всерьез. Он ни разу не прошел со мной соло, не подсказал, не объяснил характер. Все его внимание доставалось одной только Диане.
Не сдержавшись, я бросила взгляд в зал на сидящего там мужчину, но не успела разглядеть ни черточки, прежде чем Адам рявкнул:
– Ну?
Я вздернула подбородок и храбро посмотрела на худого балетмейстера с козлиной бородкой. Он был едва ли на пять сантиметров меня выше, и бояться его всерьез никак не получалось.
– Мне больно, и я очень зла, но не думаю, что речь об этом, – огрызнулась.
– Ну так хоть бы это увидеть на сцене! – заорал он. – О сочувствии к героине я даже не помышляю, но хоть злость ты донести до зрителя можешь? Хоть одну эмоцию. Танцевать тебя научили, но артистизма… с наперсток!
Я стерла рукавом кофты пот с лица и заметила грязный след: пуанты выбивают пыль даже из начисто вымытых половиц. Глубоко вздохнула и услышала ожидаемое:
– Начинаем сначала. И засунь в задницу свой поганый характер! Я хочу видеть эмоции, Павленюк, хоть что-то. Кстати, а остальные вообще проснулись? Почему я вижу ползающих по сцене полудохлых мух? Господи, здесь хоть кто-то танцевать собирается?! С самого начала и в полную силу, пока я не выгнал всех к чертовой матери!
Танцоры переглянулись и перестроились, а я мысленно вскипела. Да, Адам был прав. Я понимала, что должна что-то чувствовать к героине, но то был первый день после перерыва, у меня адски болел палец, да и вообще, я просто никогда не танцевала в этом образе! Просто выучила движения и могла их выполнить. Судя по отношению Адама, большего от меня не требовалось – и вот, пожалуйста. Тем не менее внезапно показалось, что я смогу – все смогу.
Я никогда не была обласканным ребенком, даже пока жила с родителями. А когда оказалась на попечении тетки – и вовсе. Я не состояла из любви, света и сочувствия – вовсе нет. Меня питали боль, злость и желание отстоять свое место в этом мире. И все же натянутые струны – всего лишь инструмент. Если правильно зажать, то они зазвучат и в мажоре. Просто собраться и сделать, в конце концов тело успело запомнить движения.
Глядя на фигуры танцоров кордебалета, я попыталась опереться на покалеченный палец, но не удержалась и скривилась. Будто шило вонзили. Для балерины иметь низкий болевой порог непростительно, но мне «повезло». Последние минуты перед выходом я потратила на самовнушение: мне не больно, не больно, не больно! Но воспоминание о пощечине оказалось более действенным, и заигравший в крови адреналин помог чуть приглушить ощущения.
На этот раз на сцене появилась эфемерная, невесомая балерина, в теле которой нет ни единой мешающей грации кости. Нога от боли чуточку дрожала, вынуждая вымучивать улыбку сквозь слезы, но я терпела. Судя по отсутствию ремарок балетмейстера, это было куда лучше начального варианта, но не успела я исполнить первое па де де, как в зал ворвался свет, а с ним явилась Диана. Нас тут же остановили, музыку заглушили, танцоров отправили на передышку, а приму – разминаться. Свет погас еще до того, как я успела прийти в себя и удалиться за кулисы. Одним унижением больше, одним меньше… Браво, Павленюк!
В репетиционном зале я сбросила пуанты, чтобы освободить палец. Только увидев окровавленный бинт, поняла, отчего болело столь нестерпимо: присохшая ткань натягивалась, бередя рану. Достала из сумки бутыль и пропитала повязку водой, чтобы оторвать было легче. Но это мало помогло, и я закусила кулак, чтобы точно не вскрикнуть и не доставить остальным еще больше радости.
– Должно быть, это чудовищно больно, – прокомментировал кто-то надо мной.
Я не заметила, как Адам с гостем явились в репетиционный зал, и теперь на меня сверху вниз смотрел высокий незнакомый мужчина лет тридцати. Я встретилась с ним глазами и отчего-то растеряла все слова. Парализованная, застыла на полу и вдруг подумала, что, должно быть, давно его откуда-то знаю и, видимо, схожу с ума. Несмотря на возраст, от этого мужчины – да, именно мужчины – исходили волны уверенности и чего-то еще мне непонятного. Он не был самым красивым или обаятельным парнем из всех мной виденных, но он был сложным. Это дьявольски притягивало.
Осознав, что все еще сижу и сжимаю в руке повязку, в то время как все остальные танцоры приветствуют вошедших стоя, я поспешила подняться с пола.
– Любая из балерин с этим сталкивается, – фыркнул Адам, но снизошел до представления: – Наталья Павленюк – мое горькое разочарование. Это ее ты видел на сцене.
– Я узнал, – коротко бросил собеседник, а я подняла голову и прямо взглянула на него.
Вдруг подумалось, что он так сказал из-за все краснеющего следа от пощечины. Я не сомневалась, что тот все еще горел на моей тонкой, белой коже. Увы, на такой любая отметина заживает слишком долго. Догадаться об истинных чувствах незнакомца не получалось – слишком многое таилось за его зелеными глазами, но пренебрежения я не ощущала. И то, как гость смотрел на меня, откликалось внутри странным трепетом. Почему? Я понятия не имела. Было не по себе чувствовать себя такой уязвимой перед толпой людей, но и избавиться от наваждения – никак.
– Она примет ибупрофен и будет работать дальше, пойдем, – не пощадил меня балетмейстер и повел гостя, конечно, к уже улыбающейся Диане.
Что ж, это факт: Адам никогда меня не любил и не полюбил. Он всегда был горой только за одну танцовщицу – за свое открытие, за Диану. Мое огромное счастье, что в тот день его мнение перестало быть единственно важным.
***
Ни одна балерина не любит приму. К ней пытаются подольститься, хвалят и дружат, чтобы не навлечь гнев, но зависть – слишком страшная сила. Угробить жизнь на то, чтобы всегда быть на вторых ролях, мало кто согласен, просто для большинства это потолок, и приходится с ним мириться. К счастью, это не про меня, и я это знала с тех пор, как впервые встала на пуанты. Наталья Павленюк – не та бедняжка, чей талант не могли разглядеть злые наставники. Моя учительница танцев сразу сказала: она будет блистать. И именно поэтому я была абсолютно нетерпима к той, которая мне мешала.
Впрочем, приходилось признать: с Ди балет дышал. То, что изначально выглядело, как вырванные из книги и разбросанные по сцене иллюстрации, оживало прелестными, фантомными образами, стоило появиться на сцене приме. Толпа разодетых танцоров вдруг превращалась в героев сказки, и начиналась магия театра. Уже не имело значения, насколько Ди некрасива: нескладная балерина со слишком короткой шеей, массивным верхом и непомерно длинными руками, – на сцене она была прелестна и нравилась зрителю. Ведь издалека не разглядеть слишком большой рот и невыразительные глаза-бусинки.
Думаю, именно по причине внешней непривлекательности Ди так сильно опасалась соперничества других балерин: в ее арсенале был исключительно танец. Вне сцены она была просто трудолюбивой простолюдинкой, без манер, воспитания и особенных знаний. Наверное, можно сказать, что у Дианы было своеобразное обаяние, но в обычной жизни даже его было не разглядеть. Тем не менее Адам ее боготворил и никогда бы не подставил, не вынуди его обстоятельства. Однажды на бенефисе своей примы балетмейстер плюхнулся перед ней на колени и демонстративно облобызал обе ладошки на глазах у всех гениев и спонсоров балета. А она стояла такая счастливая, будто ей предложение сделали. Здесь я бы хотела сказать, что всему виной нержавеющие чувства, но Адам из другого теста – и не поспоришь.
Что ж, у меня была достойная соперница и страстное желание ее превзойти. В тот памятный день я чуть не кричала от злости, глядя на умиленно сложенные ладошки балетмейстера, еще недавно не погнушавшиеся дать мне оплеуху. Танцуя свою партию прошлого сезона, я следила за каждым движением Ди, намереваясь повторять их дома перед зеркалом, пока не получится скопировать плавность жестов и одухотворенность лица. Она отыгрывала на совесть и упивалась эмоциями, будто собственными. Я ненавидела то, с какой легкостью ей это давалось. Не имело значения, что у Дианы было на пятнадцать лет больше танцевального опыта: я хотела быть лучше уже сейчас.
Мы закончили, и Адам аплодировал приме стоя. А направленные на Ди софиты подсвечивали поднятую пыль, заставляя ее мерцать. Не знаю, как это видится зрителям, но с задней части сцены выглядело будто тысячи блестящих песчинок обнимают женский силуэт. А если добавить расшитый бисером костюм, то зрелище и вовсе незабываемое.
Кажется, один лишь гость не разделял нашего восторга. Он не поднялся со своего места.
Я спешила уйти быстрее, чем начнется обсуждение моего позора, а потому покидала вещи в сумку как попало и выбежала в коридор. Я легко прошла кастинг, быстро «доросла» до замены Дианы, и друзей среди балерин мне это не прибавило. В прошлом году, когда Адам утвердил меня на роль во втором составе, я натерпелась. Сначала мне искромсали перочинным ножом пуанты, затем случайно, но сильно толкнули во время репетиции, после – закрыли в зале на ключ… но в итоге прокололись, забрызгав краской костюм. Вот тогда им задала жару Жанна Геннадьевна, и балерины перешли от открытой войны к тихой ненависти. Иными словами, моя пощечина и статус «разочарования года» стали для девочек отдушиной.
Я очень не хотела стать свидетельницей сплетен о себе любимой и задержалась в театре лишь потому, что услышала разговор на повышенных тонах в кабинете Адама. Еще подумала, стоит ли идти, но надежда увидеть гостя еще разок и убедиться, что я запомнила его верно, перевесила. Наверное, мне хотелось понять, чем именно он так меня поразил, или разочароваться от того, что неверно запомнился. Как так получилось, что впервые в жизни мне понравилось в мужчине все-все: от мрачноватой сексуальности до голоса, прокатывавшего по коже мурашками?
– Нет! – неожиданно высоко завопил Адам. – Этого не будет!
– Стоит ли напоминать, что я единственный согласился поддерживать твои новаторские идеи?
Гость был спокоен и полностью уверен в собственной победе, и по моей шее снова прокатилась волна предательских мурашек. Сделав еще два шага к приоткрытой двери, я заглянула в кабинет. Адам и гость стояли боком – я переместилась так, чтобы видеть профиль незнакомца. Его губы чуть кривились в усмешке, и мне вдруг нелогично захотелось тронуть их пальцем. Мягкие они на ощупь или нет? Все лицо этого мужчины было угловатым, с острыми чертами, напрочь лишенными женственности. Разве что те самые губы, но я не была в этом уверена. В животе вдруг появилась незнакомая тяжесть, и к щекам прилила кровь.
– Но это требование – полный абсурд. Ты сам видел – ничего не выйдет.
– Ни я, ни моя семья не станем вкладывать деньги в предприятие, которое держится только на одном человеке – Диане. Она стара.
– Стара?! – взвился Адам. – С такими данными ей еще лет десять танцевать!
– Однако ты не растишь ей замену. Проще говоря, если Диана получит травму – балета как такового у тебя нет. Плюс, ты собираешься открыть авангардный проект в стране, где люди ужасно консервативны. Они не пойдут смотреть на что-то с участием Дианы, пока та же самая Диана танцует набившее оскомину, но проверенное «Лебединое озеро». Нужна свежая кровь и хорошая реклама. А для рекламы Диана не подходит.
– Она балерина, а не проститутка, чтобы завлекать людей внешностью! – ужасно оскорбился Адам.
– Можно не завлекать вообще и давать спектакли перед тремя зрителями, но без моего участия. То, что я видел сегодня, выглядит довольно жалко. Путающийся в ногах кордебалет и мелодраматичная пощечина солистке, которую ни разу не выпускали на сцену в этой роли. Прекрасное вышло шоу. Цирковое. Пока у тебя не появится достойная замена, а танцоры не начнут, как это ни грустно, танцевать – забудь о моем участии.
– Павленюк, – выплюнул Адам мое имя, и я невольно отшатнулась от двери, подумав, что он каким-то образом меня заметил. Я конечно, стояла в зоне видимости гостя, но так увлеклась разговором, что позабыла об осторожности. Из кабинета балетмейстера дул ветер перемен, и я жадно вдыхала его потоки, уже лелея мечты о том, как оседлаю удачу. Только вот попасться на подслушивании было совсем не здорово. – Ты ведь ее имеешь в виду? Даже знать не хочу, что происходит в твоих штанах, что ты настаиваешь на ней, но…
– И правильно. Что происходит в моих штанах – не твоя забота, с ними я сам разберусь. Дело не в них, а в кошельке. Ты выбрал девушку, показал, как единственную альтернативу Диане. Она для рекламных целей подходит, но, бесспорно, не дотягивает до главной роли. Я согласен обсудить другие варианты, если они у тебя есть.
Вариантов, понятное дело, не было.
– Послушай. Я понятия не имею, как работать с Павленюк, – вздохнул Адам. – У нее прекрасный академический танец. Но характер… да при ней можно зарезать человека – не вздрогнет, – взвыл Адам с некой обреченностью. Я увидела мельтешение его руки, очевидно, перед лицом. – Глаза что две стекляшки – ни мысли не мелькнет. Выбирая ее, я думал, что она раскроется. Ее жизнь не баловала, из таких поломанных людей часто получаются прекрасные актеры, но она… пустышка.
Стало обидно, но в целом Адам был прав. Некоторые события заставляют закрываться от людей, вот только подходящее ли это качество для танцовщицы? Я не задавалась этим вопросом. Было проще не думать о том, что со мной случилось, и просто жить дальше. Порой прошлое помогало мне собраться в стрессовых ситуациях, но и только. Кто-то черпает силы из любви, а кто-то – напротив. Я не любила людей и не хотела любить, мне было комфортно наедине с танцем. Но вдруг выяснилось, что этого недостаточно.
– И что же с ней случилось? – полюбопытствовал незнакомец.
– Если интересно – сам спроси. Как раз узнаем, насколько она хладнокровна.
Мне совсем не понравилось это предложение.
– Через две недели я жду повторного приглашения, – проигнорировал гость слова балетмейстера. – Советую к этому времени навести здесь порядок. Особенно в отношении солисток.
– Это твое условие?
– Иначе сотрудничества не будет, – максимально прямо ответил гость.
Кажется, я услышала скрип зубов балетмейстера, но не стала переживать о его чувствах. У труппы менялся спонсор, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: отстранение Дианы от новой постановки – лишь начало. Адам хотел создать нечто свое и на том попался. Но кто же такой гость? Почему довольно молодой мужчина не только спонсирует балет, но и выдвигает Адаму свои условия, причем в категоричной форме, будто ему все позволено? Мне до смерти хотелось это узнать, и что-то подсказывало, что встреча в зале, когда он так оценивающе на меня смотрел, была неспроста. Он хотел хорошенькую балерину, а я определенно таковой являлась. И еще он был прав: Адам попросту не позволял нам конкурировать с Дианой. Что ж, все менялось. Я ждала такой шанс, и вот он.
Только мысли отчего-то возвращались совсем не к балету.
Дверь квартиры хлопнула неожиданно громко, на миг заглушив музыку в плеере, и я поморщилась. Забыла придержать, так как слишком увлеклась, пытаясь мысленно отшлифовать соло, способное впечатлить безымянного спонсора Адама. Признаться, я думала об этом странном человеке всю дорогу. Мне не представился случай узнать его имя, и я ужасно жалела об этом. Вдруг он передумает и исчезнет, а я не найду его, не испытаю ничего подобного тому, что почувствовала, глядя в его глаза? В Москве слишком много людей, чтобы встретиться случайно. Гость Адама явно ездит в машине, позволяя себе опаздывать на деловые встречи и отговариваясь пробками, а я порой бегом поднимаюсь по левому ряду эскалатора, выкраивая минутки. Что может нас связывать, если не балет? Чудо, что незнакомец вообще обратил внимание на меня. На это лицо, подходящее для афиш.
О да, для такого дела мое лицо годилось. Семья матери кичилась своими корнями, уходящими в русскую аристократию, но, увы, кроме привычек и умения воспитывать идеальных дочерей, они мало что сохранили. Потому старались подороже да повыгоднее продать свое единственное имущество. Старшей сестре достался уважаемый ученый – престарелый академик Университета, а вот хрупкой и миловидной маме повезло больше. Ей мужа подбирали по толщине кошелька и… внешности. Не знаю, на что рассчитывали бабушка и дедушка, выбирая в спутники жизни своей дочери такого красивого человека, но дома он почти не ночевал. К чему, если женщины сами завлекали его в свои постели? Я все это знала лет с восьми: скандалы сотрясали стены дома, не позволяя скрыть правду от ребенка. Но я все равно обожала отца точно так же, как и все остальные представительницы прекрасного пола. Просто есть мужчины, которым невозможно противостоять. В общем, пусть брак родителей нельзя было назвать счастливым даже с большой натяжкой, гены мне достались впечатляющие: белокурые локоны матери и дьявольские зеленые глаза отца. Как раз для афиши.
Вспомнив об отце, я сразу помрачнела. Иногда я ужасно скучала по нему. Пожалуй, он был единственным человеком, которого я в своей жизни по-настоящему любила. Но я забыла его запах. И то, как неприятно колола кожу щетина, когда он целовал меня в щеку по приходу домой, пока я притворялась спящей.
Как ни странно, гость Адама стал первым человеком, который вызвал у меня похожие чувства.
– Наташа? – услышала я томный голос из комнаты, будто прийти мог кто-то другой. В квартире тети и гостей-то не бывало. – Это ты?
– Да, – отозвалась, подавляя желание съязвить на ровном месте.
Полина Игоревна всегда спрашивала, я ли это вернулась, но никогда не выходила встречать. Я переехала к тете в шестнадцать, уже будучи вполне самостоятельной девушкой, и с тех самых пор мы просто жили рядом, будто вежливые соседки. Она не проверяла мою успеваемость, не интересовалась балетом, но и не мешала. Скользила тенью мимо двери в своей шали да иногда звала попить с ней чаю.
Квартира, находившаяся совсем рядом с Университетом, досталась Полине Игоревне от мужа: профессорские хоромы на четыре комнаты с потолками под три метра. Я понятия не имела о финансовых возможностях тети и предполагала, что она не бедствует, но по квартире этого не скажешь. Ремонт в ней не делался много лет, и на стенах все еще красовались розы и вензеля, видавшая виды мебель стыдливо прикрывалась вязаными крючком салфетками, а краска на дверях и полу облупилась. Впрочем, Полине Игоревне это подходило, а я не жаловалась: деревянные полы, просторные комнаты и отличная звукоизоляция, присущая старым зданиям, позволяли тренироваться прямо в доме.
Разувшись, я прошла в свою комнату, бросила сумку на диван, а сама немедля встала перед зеркалом. Приподняла подбородок, повернула голову чуть вбок и попыталась скопировать выражение лица, с которым заканчивала соло Диана. Но как же нелепо это смотрелось без внутреннего огня: будто к уголкам рта и глаз приклеили невидимые ниточки, а затем потянули. Маска унылой, но улыбающейся пластиковой куклы. Разозлившись на саму себя, я отвернулась от зеркала и направилась на кухню. Достала из морозильной камеры лед, чтобы приложить к пальцу, а затем вернулась в комнату и включила музыку, под которую мы танцевали. Сжимая одной рукой пакетик, второй я подмахивала в такт мелодии, пытаясь уловить эмоции. Но все тщетно. Радость, грусть, воодушевление – что должна была сказать мне музыка? Наверное, следовало подойти к Адаму и попросить рассказать, какой постановщик видит героиню в той или иной сцене, а не гадать на кофейной гуще. Этим я решила заняться с самого утра следующего дня. За прошлую пощечину Адаму придется пройти со мной соло, а иначе…
В этот момент раздалась трель мобильного, и я полезла в сумку. В ворохе репетиционных вещей найти его оказалось сложно, и мне потребовалось на это секунд пятнадцать – так долго. Увидев на дисплее имя Адама, я поспешила нажать кнопку и чуть не выронила телефон. За все три года, что я танцевала в его труппе, он звонил мне всего раз. А это значило, что у балетмейстера новости важные.
– Павленюк, – откашлявшись, назвалась я.
– Я жду тебя завтра за два часа до репетиции. Не опаздывай, – лаконично сообщил он и бросил трубку еще до того, как я успела сказать хоть слово.
Он даже не пытался скрывать, насколько тяжело ему дался уход Ди. Его первая прима – звезда, которую он открыл миру, вынуждена была отойти на второй план из-за девчонки, попросту больше понравившейся спонсору. Не будь я той самой девчонкой, я бы посочувствовала Адаму.
Отложив телефон в сторону, я пару секунд пыталась осознать то, что только услышала, и боялась поверить в свою удачу. Неужели все сложилось так быстро? Капелька амбиций балетмейстера, пощечина, разговор на повышенных тонах, и вот она – новая прима. Расплываясь в недоверчивой улыбке, я поднялась со своего места и подошла к зеркалу снова. Встала в четвертую позицию и скопировала выражение лица Дианы еще раз. Вот теперь смотрелось правильно, хоть и не вполне его повторяло. Зеркальная балерина улыбалась счастливо и вдохновенно, но ее глаза горели триумфом, который не скрыть.
